| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Впредь наши письма будут печататься на машинке.
Тов. Жданов, поверьте, это не выдумка, а искренняя правда, до Вас все не доходит.
Мы будем просить об этом Сталина.
Группа бойцов и командиров.'30
— М-да, тяжелый случай... И что, это правда?
Лацис угрюмо кивнул:
— Самое удивительное, что по документам, представленным командирами, все красноармейцы этого корпуса одеты по сезону, с ног до головы! И питаются они строго по норме...И все положенные учебные нормативы сдают. И никакого копания траншей для водопровода в рабочее время. Сволочи...
— Мало вы их в тридцать седьмом году шерстили!
— Согласен, мало! Обычное дело. Армия мирного времени! Когда в военное училище идет молодой человек, который знает, что лейтенант будет получать жалования побольше, чем начальник цеха, на всем готовом! Когда красный командир, вместо того, чтобы учить личный состав, пьянствует и дебоширит — совершенно безнаказанно! Когда процветает кумовство, блат, воровство и жульничество, когда в мишенях дырки вертят еще в расположении части, когда инспекторов, прибывших с проверкой, поят до усрачки в ресторанах... Вы, Валерий Иванович, этим командирам верите? Вот и я тоже... А сотрудники НКВД, это совсем иное дело... Вот, тому же Вершинину я верю. Не потому верю, что он под расстрелом ходит (да плевать он хотел на расстрел!), а потому, что он настоящий профессионал и честный человек, русский патриот...
— А я?
— Ну, и Вы... тоже. Главным образом, я же вижу! И потом ... Вам в Вашей школе просто тесно! Делать Вам там, кроме как старшеклассниц щупать, откровенно нечего, я ведь прав?
— Да с чего Вы взяли, что я кого-то там щупаю?— фарисейски возмутился я.— Что это за наветы? ('Честно говоря, только раз и было, что на первомайской демонстрации. Мы физкультурную композицию изображали, когда по площади Урицкого проходили. И вот, перед трибуной, помог я Наташе к себе на плечи залезть, а рука моя сама собой как-то и ... Но ведь она об этом вроде ничего никому не говорила, даже мне! Только при виде меня несколько дней подряд прыскала от смеха и слегка краснела...')
— НКВД все знает!— поднял вверх указательный палец Арвид Янович.— Мы же не в укор Вам. Ну, щупаете себе и щупайте, педагог Вы наш. Фактически Песталоцци. Ведь по доброму же согласию все происходит, разве нет? Девушки от этого только пышнее становятся, да и где, как не в родной школе, им учиться? ... Я не про то... Вы как, осматриваетесь у нас потихоньку?
— Вот именно, что слишком потихоньку... Очень сложное орудие. Очень.
— Ничего, заводские Вам помогут. Тот же Петрович, например...
— Кстати о Петровиче... Как его фамилия?— достал я из нагрудного кармана записную книжку.
— Петрович! Вернее, ПЕтрович. Просто все так привыкли его называть... из сербов он!
— Гляжу, он из бывших флотских?
— Не просто из флотских! Он с самого 'Варяга'!
— Да сколько же ему тогда лет?
— Сорок восемь годков.
— Ничего не понимаю...,— пожал плечами я.
— Да что тут понимать! Шел русский крейсер на Дальний Восток, и в одном порту сердобольный боцман подобрал бездомного мальчишку...Зачислили в юнги. Так он и на войну попал. Вы не сомневайтесь, артиллерист Петрович от бога! Правда, есть у него одна русская болезнь...
— Пьет?
— Как лошадь. Так что Вы уж с ним там построже... теперь детали.
(Далее в рукописи, которая представляет собой блокнот в твердом коленкоровом переплете, изрядно запачканном кровью автора, вырваны несколько страниц. Вообще, неизвестный автор тщательно вымарывает все, что касается конкретики использования или технических аспектов вооружения. Однако, господам читателям все же, полагаю, будет интересно познакомиться с тем видом оружия, о котором идет речь. Тем более, в дальнейшем в тексте обязательно встретятся моменты, которые могут показаться невероятными, если не знать их фактической подоплеки.
Прежде всего, по мнению наших консультантов из Сикрет Интеллидженс Сервис ( это такая консультационная гражданская служба Правительства Его Величества) , речь идет о так называемой 'турецкой' пушке.
Это орудие под индексом '21-см (точнее, 210,9 -мм) тяжелая пушка V31' разрабатывалась фирмой 'Шкода' для Турции. Орудие было полустационарное, стрельба производилась с основания, зарытого в грунт. Перевод в боевое положение занимал шесть часов. Система перевозилась на трех повозках: ствол, верхний лафет, основание. Весило оно в сборе 38 тонн, тормоз отката гидравлический, накатник гидропневматический. Дальность стрельбы осколочно-фугасной гранатой весом 135 Кг при полном заряде 36.5 Кг и начальной скорости снаряда 800 мсек составляла около 30 километров. Всего было изготовлено три орудия и 4200 снарядов.
Однако в Турцию изготовленные (и кстати сказать, полностью оплаченные!) пушки V так и не попали.
Какими-то неведомыми путями эшелон с пушками свернул в Болгарии с магистрали и исчез в тупиках пограничной с Турцией сортировочной станции Свиленград. Как и каким образом исчезнувший 'влак' оказался сначала в Румынии, а потом в Санкт-Петербурге, осталось загадкой. Надо полагать, без происков зловещего НКВД здесь не обошлось.
Русские в значительной степени модернизировали орудие. Теперь оно получило гусеничный лафет высокой проходимости, что говорит об яростной агрессивности Советов. Ведь миролюбивой Турции требовалось полустационарное орудие исключительно для обороны своей страны (или у турок просто не было мощных тягачей для перевозки пушки в сборе. прим. переводчика)
Начальная скорость снаряда увеличилась до 905 мсек и табличная дальность стрельбы при максимальном заряде нитроглицеринового пороха достигла 33900 ярдов.
Русские разработали для этого орудия несколько видов боеприпасов: фугасная граната ( с весом ВВ 21, 7 Кг), бетонобойный каморный снаряд (с зарядом ВВ в 8.2 Кг) и бетонобойный цельнокорпусный трассирующий снаряд, представляющий собой стальную болванку весом 135 Кг.
Угол вертикальной наводки увеличился с 45 до 50 градусов, а вот угол горизонтальной наводки вместо 360 градусов на вкопанном в землю основании на гусеничном лафете составил всего лишь 17 градусов. Габариты орудия (14.9 ярдовх3.27 ярдах2.76 ярда) не изменились, а вот вес уменьшился на одну тонну, что не может не говорить о тщательности конструкторской проработки проекта модернизации.
Тягач 'Коминтерн' производства Харьковского паровозостроительного завода, с дизельным двигателем 131 л.с. и запасом хода 170 километров буксировал орудие со скоростью 15 кмчас.
Так же для буксировки орудия мог использоваться тяжелый танковый тягач 'Ворошиловец', однако у нас нет данных об его применении для этой цели.
Что касается боевого применения орудия, то мы полагаем, что были описаны некоторые конкретные боевые эпизоды, трудно лоцируемые по месту и времени происходившего. Прим. Редактора)
14.
'Сосняком по откосам кудрявится
Пограничный скупой кругозор.
Принимай нас, Суоми — красавица,
В ожерелье прозрачных озёр!
Ломят танки широкие просеки,
Самолёты кружат в облаках,
Невысокое солнышко осени
Зажигает огни на штыках.
Мы привыкли брататься с победами
И опять мы проносим в бою
По дорогам, исхоженным дедами,
Краснозвёздную славу свою.
Много лжи в эти годы наверчено,
Чтоб запутать финляндский народ.
Раскрывайте ж теперь нам доверчиво
Половинки широких ворот!
Ни шутам, ни писакам юродивым
Больше ваших сердец не смутить.
Отнимали не раз вашу родину —
Мы приходим её возвратить.
Мы приходим помочь вам расправиться,
Расплатиться с лихвой за позор.
Принимай нас, Суоми — красавица ,
В ожерелье прозрачных озёр!'32
(В переводе на человеческий язык этот бред собачий коммунистических мерзавцев братьев Покрасс звучит так:
Männiköt jyrkänteillä kihartuvat,
Rajan näköpiiri kapea.
Ota meidät vastaan, Suomi-kaunotar,
Kirkkaiden järvien koristama.
Panssarit jyräävät metsään leveitä aukkoja,
Lentokoneet lentävät pilvien yllä,
Syksyn apea aurinko
Sytyttää tulen pistimiin. и проч. Думаю, что нет необходимости приводить весь этот текст. Прим. переводчика.)
(Какая мерзость! Прим. Редактора)
Протяжная, напевная, как распевы 'Калевалы' песня проникновенно звучала из репродукторов грузового двора Финляндского вокзала. Однако над Выборгской стороной вовсе не играло солнышко, хоть бы и невысокое... Из черного неба валились хлопья снега, и ложились белым пушистым саваном на полуциркульное здание паровозного депо, на веер путей, уходящих во тьму, на крышу пересыльной тюрьмы на улице Лебедева, на голые верхушки старинных тополей во дворе Военно-Медицинской академии. Из-под трамвайной дуги 'шестерочки', со звоном уходившей на поворотный круг, с треском сыпались синие искры...
— А все же, Александр Игнатьевич,— спросил я Вершинина,— зачем же мы так поздно начинаем? Под самую зиму-то? Ведь, вот, и песня, надо полагать, писалась не просто так, а к определенной дате...
— Н-ну, коллега, мне думается, что международные обстоятельства так сложились! Мнится мне, старичку33, что у наших английских да французских заклятых друзей скоро будет чем и без Финляндии усердно заняться! (Так и вышло. прим. переводчика) А потом, чем Вам зима плоха? Вот, Шувалов да Барклай де Толли в тридцатиградусный мороз во времена оны по льду Ботнический залив форсировали ... аж в самую Швецию вперлись! Нет, зимой хорошо. Все озера, все болота подо льдом... И вот еще плюс — зимой комарья нет! Ведь я же помню Карельский. Бывал в этих краях, на даче... Там этих кровопийцев летучих — ух! До смерти загрызут...
Перед моими глазами мгновенно встало багрово-синие, распухшее как футбольный мяч лицо когда-то дерзкого и несгибаемого поручика Щетинина. Обнаженный, привязанный безжалостными вертухаями к двум хилым, кривым плакучим березкам, казнимый поручик слепо мотал головой, прикусив окровавленными зубами серый кончик высунутого из вывернутых, цветом сырого мяса, губ... Над головой когда-то непокорного узника неподвижно стоял черный комариный столб, из недр которого выходило низкое гудение, как от трансформаторной будки. На его груди, животе, бедрах недвижимо сидели разбухшие от крови оводы, поминутно отваливающиеся, на смену которым тут же садились другие...Щетинин хрипло, со стоном дышал, с мокрым хлюпаньем захватывая в окровавленные ноздри черную кровососущую мошку. Из угла его искаженного нечеловеческой мукой рта тяжко вытекала черная густая, как патока, слюна, стекая на сизую от кровоподтеков грудь. А из мертвых, белесых, закатанных под лоб глаз пока еще живого человека медленно, медленно, безостановочно катились кровавые слезы...
— Да, господин подполковник, вы себе даже не представляете, как они загрызут...
— Ну, что, товарищи, скоро отправляемся?— к нам неслышно подошел похожий на сияющую и хрупкую новогоднюю игрушку инженер Саня. На его цыплячьей груди теснились: привинченный34 комсомольский значок, значок МОПР, 'Отличник ОСОАВИАХИМ', 'Будь готов к воздушно-химической обороне', 'Ворошиловский стрелок', 'Донор СССР'... Значка 'Друг детей' я у него однако не заметил, видимо, чисто по невнимательности.
— Да пока еще темна вода в облацех! — наморщил лоб Вершинин. — А вот, кстати, и наш Кербер35 одноглавый идет! И ведет за собой некое забавное чучелко!
Действительно, товарищ Лацис вел за собою странную фигуру, одетую в тонкое пальто мышиного цвета с воротником из какого-то подозрительного меха, не иначе, кошачьего. На голове фигуры возвышалась незнакомой формы фуражка с высокой тульей, а уши странного гостя прикрывали черные вязаные наушники. Которые, надо сказать, помогали мало! Ибо из-под них все равно высовывались петлястые, красные уши. Дополняла великолепие прозрачная сопля, чудом удерживающаяся на кончике огромного носа...
— Здравствуйте, товарищи! Разрешите вам представить вашего нового товарища, представителя дружественной нам германской армии! Будет у нас военным наблюдателем...
Фигура четко пристукнула каблуками лакированных штиблет:
— Обер-лейтенант Исаак Ройзман, честь имею!
— Э-э-э, но Вы, случайно, часом не... э-э-э ... еврей?— потрясенно спросил немца Вершинин.
— Совершенно случайно! А ви, я дико извиняюсь, таки шо, будете антисемит?— свирепо шмыгнув носом, чисто национально ответил вопросом на вопрос обер-лейтенант.
— Нет, я.. э-э-э ... но это так ... это как-то даже странно! — недобро сверкнул глазом наш старый жидоед.
— Вы ведь из фашисткой Германии!— пришел я на выручку подполковнику. — У вас ведь там, дома, фашистские законы... а Вы вдруг офицер?
— Ну, ежели ви говорите за те позорные Нюрнбергские законы, то особым декретом канцлера Геринга они давно признаны извращением партийной линии. А потом, у нас Германия не фашистская, а национально-социалистическая. Фашисты, как наиболее прогрессивная часть рабочего класса, пришли к власти в Италии! Ви, я дико извиняюсь, усе попутали!
— Но как же... ведь у вас там эсесовцы?
— Ну таки и шо, што эсесовцы? Те эсесманы занимаются своим прямым делом: распространяют партийные листовки и добровольно-принудительно подписывают народ на 'Фелькишер Беобахтер'! (как это и было в 1925 году. прим. переводчика)
— И что же, у вас, может, и концлагерей нет?— ядовито осведомился я.
— А ви шо скажите, что если их таки и есть у нас, так их нет и у вас?— остро, по-заграничному, отбрехался Ройзман. (Вот оно, звериное сходство диктаторских тоталитарных режимов! Прим. Редактора) (Ну, ведь и у нас для 'политиков' концлагеря есть. Например, концентрационный лагерь 'Миэхиккеля'. прим. переводчика)
— Брэк, горячие парни! — взмахнул рукой Лацис. — Давайте-ка по вагонам! А к Вам, Валерий Иванович, вон, у забора ...посетитель!
Действительно, у высокого решетчатого забора с внешней стороны прижалась к черным металлическим прутьям тоненькая девичья фигурка...
Когда я, под звук свистка дежурного и лязг сцепок подбежал к ней, Наташа Гамова только и успела в последние секунды, что провести мне по лицу своей мокрой от её горячих и соленых слез нежной и маленькой ладошкой... Короче, мы поехали. Куда-то во тьму ...
15.
Тучи над городом встали. В городе пахнет грозой!
За далекою Нарвской заставой парень идет молодой.
Далека ты, путь— дорога! Выйди, милая, встречай.
Мы простимся с тобой у порога, ты мне счастья пожелай.
Мы простимся с тобой у порога, ты мне счастья пожелай.
Черные силы мятутся. Ветры нам дуют в лицо!
За счастье народное бьются отряды рабочих бойцов!
Далека ты, путь— дорога. Выйди, милая моя.
Мы простимся с тобой у порога, и быть может, навсегда?
Мы простимся с тобой у порога, и уж точно, навсегда!
Жаркою страстью пылаю. Сердцу тревожно в груди!
Кто ты? Тебя я не знаю. Но наша любовь впереди.
Приходи же, друг мой милый. Поцелуй меня в уста!
И клянусь, я тебя до могилы не забуду никогда.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
