Замок Пастыря

Августина несколько секунд раздумывала, стоит ли принимать условия. Все козыри по-прежнему были у нее на руках, при желании, она могла вырвать любые ответы из дерзкого мага силой. Но самое главное в большой силе — это уметь ею не пользоваться, и графиня это умела. Летичев, даром что сам без имени и репутации, но вел дела с князем, и имел довольно серьезные связи в Москве. Не опасно, конечно, но может несколько осложнить жизнь в будущем.

— Спрашивайте.

— Я заметил, что у вас сегодня множество гостей со всей Европы. Как широко известные личности, так и те, кто на виду показывается редко — как я к примеру. Однако все они пришли не таясь, не пользуясь личинами или ложными именами. Так они выказали вам свое уважение. Но один из них заставил меня усомниться в своей искренности. И вот мой вопрос: вы можете быть уверены, что Яцек Томашевский тот, за кого себя выдает?

Неожиданный удар, и пришедшийся в чувствительное место. Томашевского Августина приглашала не после личного знакомства, а по рекомендации. Рекомендация исходила от Фредерика Рюйша, двухсотлетнего обрусевшего голландца, что по сей день оставался единственным истинным владельцем Кунсткамеры и поставщиком экспонатов для нее. А о многочисленных связях Рюйша среди Апостолов не знал только ленивый. А если копнуть глубже... Рюйш на протяжении многих лет был лично знаком с сэром Кеннетом МакФарлейном. Этому редко придавали значение, но сейчас в голове графини звенел не просто тревожный колокольчик, а целый набат. Острая интуиция и способность делать правильные выводы из обрывочных сведений всегда была ее сильной стороной, и случайный на первый взгляд вопрос Летичева оказался первым камушком лавины.

Если предположить, что Томашевский чист, то это вполне укладывается в имеющиеся факты. Рюйш часто бывал в Польше, даже задолго до ее завоевания Россией. Мог случайно встретить кого-то, кого счел достаточно сильным для диалога и роли возможного союзника. Больше поляков на приеме не было, как и вообще в Петербурге. Никто не мог опровергнуть слова Томашевского. Как и подтвердить.

Если же допустить, что этот усатый великан лжет, то сразу всплывают малоприметные, но неприятные мелочи сегодняшнего вечера. Например, оброненные им слова об очень давней встрече с человеком, равным по мастерству Летичеву. Или страх самого Летичева, который тот на краткий миг, но все же явил при его виде.

Августина подняла глаза на собеседника и произнесла всего одно слово:

— Нет.

Тот удовлетворенно кивнул.

— Этот человек — если это человек — обладает знаниями обо мне и моей семье большими, чем мы обычно дозволяем. Я бы убил его за одно лишь обладание этим знанием, если бы смог с ним справиться. Но Томашевский мне не по зубам, в отличие от вас. Если вы так жаждете подробностей, можете вытрясти их из него.

В сердце графини на миг вспыхнуло желание немедленно сорваться с места и бежать вниз. Схватить этого чертового поляка за шкирку, выпытать, кто он и откуда взялся, а потом превратить в курительную трубку или вазочку для десерта. Но миг прошел, а в свои годы Августина умела не пороть горячку. Она достала из ящика стола портсигар и длинный тонкий мундштук. Выразительно посмотрела на Летичева. Тот намек понял и зажег еще одну спичку, поделившись огнем. Дым от папиросы 'Зефир' смешался с дымом дорогой американской сигареты.

— Благодарю за совет, обязательно приму его к сведению, — сухо ответила она. — Теперь мой черед. Вы действительно недурно владеете саблей, а на вашем мундире я вижу ордена с мечами. Ваша семья, наверное, участвовала во многих войнах?

— Во всех, — поправил ее Летичев, слегка улыбнувшись. — Когда бы и с кем бы ни вела войну Россия — мы были на острие. А если выдавалось мирное время, то искали битв на чужбине, под чужими знаменами. Войны — это одна из немногих вещей, что наполняет наши жизни смыслом и радостью. Я даже рад, что порт-артурская мясорубка была так ужасна — иначе бы я слишком скучал по ней.

— Странный образ жизни для Посвященного. Крайне странный.

— А что еще остается? — предсказатель развел руками. — Вы живете так, словно на вашей голове корона. Верите в свою исключительность и право диктовать свою волю. А теперь представьте, что с кого-то подобного вам корону сбили — жестоко и бесцеремонно. И этот кто-то обнаружил, что не умеет больше ничего, как рубить головы.

— Вы намекаете на...

— Да ни на что я не намекаю. Факты — упрямые вещи, и факт в том, что я штабс-капитан Летичев в несколько большей степени, чем маг Летичев, — он стряхнул пепел с папиросы. — Я тоже хочу вас кое о чем спросить. Портреты на первом этаже принадлежат вашим предкам — все по женской линии. Ваша сила — это сила ведовства, произрастающая из иных граней бытия. На вашем фамильном гербе изображен василиск, да и фамилия намекает. Мой вопрос: откуда вы на самом деле родом?

— Наш род берет начало в Византии, — спокойно ответила графиня. — Однако в силу определенных причин основателю пришлось бежать в Рим, и в последующие века не раз менять дом. В России мы обосновались недавно, при царе Петре Великом.

— Основателю? Им был мужчина? — маг удивленно приподнял бровь.

— Это уже лишние вопросы, теперь моя очередь. Ответьте мне, ради чего вы стали отшельниками?

Летичев снова улыбнулся, и теперь его улыбка казалась горькой.

— Решили сменить обстановку. На старом месте стало неуютно, — он потушил папиросу. — Если мы слишком задержимся, гости будут волноваться.

— Еще немножко они подождут, — холодно отозвалась Августина, одновременно приказывая паутине сторожевых чар расступиться. — Что вы намерены дальше делать?

— Вернусь домой, до следующей войны. А пока она не началась, надо бы крышу починить, забор покрасить...

— Это пустая трата ваших умений. Если бы...

— ...я присоединился к вам, вы нашли бы им достойное применение. Но этого не случится. Вам нечего мне предложить, и нечем угрожать.

— Возможно, я могла бы помочь в деле, которое заставило вас покинуть уединение.

Предсказатель тихо рассмеялся.

— Мое дело здесь закончено. И, кроме того, никакая помощь, которую вы могли бы оказать, не будет стоить того, что вы от меня потребуете взамен.

Когда за спиной Летичева закрылась дверь, Августина раздосадовано затушила сигарету в пепельнице. На душе оставалось неприятное послевкусие — не каждый день приходится разговаривать с тем, кто предвидит каждую твою следующую реплику. Она перевела взгляд на стену, где в окружении разнообразного холодного оружия висел фамильный герб. 'Достойно жертв стремление к короне' гласила надпись, шедшая по нижней ленте. Фамильный девиз — и кредо всей жизни. Графиня попыталась представить, что могло бы заставить ее отказаться от всех притязаний, от борьбы за власть и честолюбивых замыслов. Это было невозможно, точно не при ее жизни.

Августина вышла из кабинета и спустилась вниз. Поискала взглядом Томашевского, но того и след простыл. Очевидно, дал деру сразу же, как только она взяла Летичева в оборот, не дожидаясь, пока поместье превратится в наглухо запертую ловушку. Ну, ничего, теперь уже никуда не денется. Не успеет встать Солнце, как Петербург станет для него одной огромной ловчей сетью... размышления ее прервал появившийся рядом Бладберг.

— Вы что-нибудь узнали про этого наглеца? — спросил он без обиняков.

— Немного, но достаточно. Он из перегоревшего рода. Пустышка без цели и смысла. Опасен не больше камня, о который можно споткнуться.

— Вздор! — Бладберег скрипнул зубами. — Пустышки ТАК не дерутся! Этот офицеришка сел вам на уши! Аль-Маут!(3) — кликнул он своего слугу-телохранителя.

— Отправляйся за тем человеком. Следи за каждым его шагом следующие... ммм... семь дней. Этого будет достаточно. Но если выкинет что-то необычное — немедленно возвращайся ко мне.

Слуга кивнул и моментально исчез. Только внезапное дуновение ветра свидетельствовало о его уходе.

— Думаете, отсылать, Смерть-что-настигает-с-тысячи-шагов было оправдано?

— Вот это и узнаем.

Через два часа Георгий, еще с трудом веря в свою удачу, выбрался на Западную аллею. Вечер выдался утомительный, и вдобавок заставивший кошелек полегчать почти на двадцать рублей, когда карты отвернулись от него. Он с нетерпением предвкушал момент, когда, наконец, заберется в горячую ванну, а потом уснет под накрахмаленными простынями. Пришла пора подвести итоги.

Во-первых, привлек излишнее внимание. Эта проблема разрешится, как только удастся добраться до дома, но переоценивать ритуал Небытия не следует. Слишком могущественная и сложная магия, с которой у Георгия всегда были проблемы. Вряд ли он подействует в полную силу.

Во-вторых, нажил смертельного врага в лице Валдаса Климайтиса. В иных условиях могли бы сотрудничать, но ему просто не повезло попасться под ругу, спасибо графине. Он едва ли будет опасен в будущем, но нужно иметь ввиду.

В-третьих, упал в глазах Августины. Почему-то неприятно...

Ну и, наконец, в-четвертых, повстречал неведомую тварь, отчего-то желающую выпустить ему кишки. О, только черта помяни...

Яцек Томашевский стоял сразу за витыми чугунными воротами, прислонившись спиной к урчащему мотором автомобилю. Фонари вокруг него не горели и в густой тени глаза поляка отчетливо отливали алым. Не дожидаясь нападения, Георгий разжег тисофию.

— Ты сможешь убегать вечно, отродье Кровожора, — почти добродушно произнес Томашевский. — Тебе некуда бежать. Твои предтечи так и не поняли этого.

— Да неужели? — иронично вопросил Георгий и нырнул в тень.

В прямом смысле.

Поляк — а поляк ли? — только раздраженно дернул щекой.

Георгий же в то же мгновение появился прямо в своем гостиничном номере и схватился за живот. За все века, что Летичевы овладели искусством ходить в тенях, они так и не смогли сделать процесс менее тошнотворным. Огромный бурый медведь, дремавший прямо на ковре, проснулся и настороженно поднял треугольную башку, но Георгий только отмахнулся — мол, спи дальше. Бросив шинель прямо на кресло, он направился в ванную.

Горячую воду камердинер добросовестно набрал заранее.

____________________________________________________________________________

(1) — 'Одну секунду, джентльмены! Почему его голова все еще на месте?' (англ.)

(2) — 'Дерьмо' (литв.)

(3) — 'Смерть' (араб.)

Глава 5: Судьбоносная встреча

Москва, 19 октября

Москва у Георгия со студенческих лет стойко ассоциировалась с двумя вещами. Во-первых, вокзал и перрон. Во-вторых, грязь на перроне и вокзале. Если бы его кто-то попросил назвать самую вонючую помойку на свете, он бы без колебаний назвал Курский вокзал, и душой не покривил. Царившее повсюду вавилонское столпотворение, стук колес составов, паровозные гудки, нанесенная тысячами ботинок грязь, дым и сажа от десятков локомотивов, запахи торгуемой вразнос снеди, тел пассажиров и носильщиков, машинного масла и конского навоза — все это бурлило в воздухе, как в огромном ведьмином котле, и казалось, что еще чуть-чуть, и все пространство просто взорвется. Однако же оно не взрывалось, и непостижимым образом продолжало балансировать в этом состоянии детонационного равновесия.

'Цивилизация', — подумал Георгий.

Плоды прогресса надежно входили в жизнь даже традиционно консервативного чародейского сословия. Его дед, к примеру, и помыслить не мог, что для путешествия из Томска в Москву не нужно будет неделями трястись в возке или мерзнуть на санях, не придется костенеть в неподвижности, оседлав вызванного из глубин грез летучего скакуна. Ни к чему больше рисковать потерей себя, преодолевая версты вместе с ветром и тенями. К чему все эти мучения, если есть теплое купе с мягкими сиденьями, поданный проводником горячий чай и гренки с яйцами-пашот в вагоне-ресторане?

Прибыли они с Тихоном в Москву в половине двенадцатого, и дальше поезд 'Санкт-Петербург — Иркутск' отправлялся только в два пополудни. Георгий закашлялся от дыма, который выпустил отправляющийся с соседнего пути паровоз, махнул камердинеру рукой и они пошли к зданию вокзала. Впереди было еще два часа вынужденного безделья

Петербург и Ложа остались позади, и после нескольких маскирующих заклятий, можно было немного расслабиться. Георгий с облегчением надел привычную личину отставного офицера. Честно говоря, он никогда не воспринимал необходимость скрываться как что-то обременительное, даже наоборот. Мирская жизнь казалась ему насыщеннее, интереснее и, чего греха таить, намного безопаснее, чем жизнь Посвященного.

Тем не менее, скрытность была именно что необходима, и относиться к ней следовало с предельной ответственностью. Вся сила чародеев последнюю тысячу лет держалась на концепции Таинства. Другими словами, чем меньше людей было посвящено в тайну существования магии и умели ее направлять, тем большей мощью она обладала. А посему последователям Искусства было дозволено все, кроме одной вещи.

Нельзя раскрывать тайну.

Если смердов, случайно или целенаправленно узнавших что-то о скрытом мире, ждала всего лишь смерть разной степени болезненности, допустившим нарушение Таинства магам приходилось еще хуже. Виновник мгновенно становился преследуемым изгоем, на которого ополчались буквально все, для него не оставалось безопасного места. Гнев Посвященных, оберегающих свою власть, мог быть поистине ужасен, а жестокая выдумка — неистощима.

Именно поддержание Таинства не давало магам создавать сколько-нибудь устойчивые союзы и организации. Именно Таинство дробило их общество на множество одиночек, заставляло с подозрением относиться даже к тем, кто мог бы считаться другом, и не раскрывать своих умений при посторонних. Тень предательства сквозила везде и всюду, заставляя магов изобретать бесчисленные способы обезопасить себя и оставить себе возможности для действия.

Не раз и не два в чьи-то светлые головы приходила мысль истребить всех магов на земле, оставшись единственным — и самым могущественным. Законы современной магии, вписанные в структуру мироздания грандиозным ритуалом тысячу лет назад, были устроены так, что последний живой маг приобрел бы силу практически божественную, достаточную чтобы перекроить мир как угодно. К счастью или нет, но на таких деятельных личностей быстро находилась управа. Может потому, что перед лицом гибели даже разрозненные Посвященные находили благоразумие объединиться. А может потому, что всех до чертиков пугал тот мир, который мог возникнуть на месте старого.

Рядом раздался сдавленный вопль.

Георгий обернулся и увидел согнувшегося в три погибели невысокого человека с неприятным лицом. Он прижимал к груди вывернутую под неестественным углом кисть, и тихонько подвывал, от боли не способный произнести ни слова. Тихон только брезгливо вытер ладонь об пальто.

— А неча лапы свои загребущие по карманам чужим сувать! — пояснил он в ответ на немой вопрос.

Георгий кликнул городового, тот же без церемоний схватил карманника за шиворот и поволок за собой. Люди кругом зашептались, кто-то тыкал пальцами. Вот и прибавилось историй, которые будут рассказываться в вагонах и дома за чашкой чая. Пусть. Это не нарушает Таинства, даже наоборот. Говорить ведь будут об отставном офицере и его бдительном камердинере, а не о маге и его помощнике.