— Удобного? — горько поморщилась я. Я уже слишком устала — даже возмущаться не осталось сил. — А как насчёт изобличения настоящего убийцы?
Оскар смотрел на меня грустым взглядом умудрённого опытом человека, которому даны многие знания и отсюда — многие печали. Несмотря на бледность, он был завораживающе красив...
— Не будь такой наивной, дорогая, — проговорил он негромко, с чуть приметной горькой усмешкой. — Им подчас гораздо важнее состряпать складную версию и успешно довести дело до суда, нежели добиться справедливости, хотя они и призваны быть на её страже. Настоящего убийцу твоего отца людям не изобличить: мы не выдаём своих. А ты... Ты, бедняжка, просто козёл отпущения. Твоё дело, — Оскар небрежно перелистал страницы, — очень хорошо сшито. Доказательства выглядят вескими и почти на сто процентов гарантируют обвинительный вердикт.
— Доказательства? — прохрипела я, припечатав ладонью по столу. — Какие к чёрту доказательства? Мне незачем было убивать папу! Абсурд!!
Оскар усмехнулся.
— Абсурд? Они так не считают. Вот здесь всё грамотно изложено и обосновано. Можешь ознакомиться — имеешь право.
Он подвинул мне папку. Я переворачивала страницы, но строчки прыгали у меня перед глазами, а слова не складывались в предложения. Я безуспешно пыталась уловить смысл мудрёно закрученных фраз казённого языка, пестрящих терминами и канцеляризмами.
— Я в этом ничего не смыслю, — пробормотала я наконец, отодвигая папку дрожащей рукой.
— Тебе и не нужно, на это есть я, — улыбнулся мой адвокат. Что-то дьявольское было в его улыбке, а в тёмной бездне его глаз мерцали холодные искорки, и вместе с тем этот взгляд так завораживал... — Так вот, слушай меня: здесь возможен любой абсурд. Тебя основательно взяли в оборот. Они и не таких, как ты, топили. Это огромная махина, система. А ты — винтик. И если позволить им действовать в том же духе, в весьма скором будущем ты, моя хорошая, поедешь в далёкий край долгих и холодных зим...
Оскар говорил негромким, немного усталым тоном, как будто всё это он уже произносил много раз, и ему это порядком прискучило. Мне же, уже начавшей чувствовать на себе обезличивающее и оскотинивающее действие машины, о которой он говорил, слушать это было отнюдь не весело, и его слова отзывались у меня внутри тоскливым содроганием, а всё моё существо от безысходности сжималось в маленький, дрожащий, несчастный комочек. Оскар вскинул на меня от папки с документами острый, внимательный, изучающий взгляд.
— Не отчаивайся, — сказал он, и в его голосе прозвучали ободряющие нотки. — Я профессионал. И, надо сказать, лишь весьма немногие могут себе позволить мою помощь.
— Сколько стоят ваши услуги? — чуть слышно спросила я.
Он улыбнулся.
— Тебе это обойдётся совершенно бесплатно — в смысле денежных знаков. Но, разумеется, — добавил он, значительно понизив голос, — я ничего даром не делаю. Впрочем, ничего непосильного я от тебя не потребую, так что не волнуйся. Всё будет хорошо.
2.2. План
От Эйне Оскар отличался тем, что был опрятен, и от него не исходило затхлого запаха. Он был всегда аккуратно подстрижен и гладко выбрит, а в одежде придерживался стиля дорогостоящей, но строгой элегантности. Его красивые ногти были чистыми, ухоженными и поблёскивали бесцветным лаком, а зубы отличались молочной белизной. Часы на его руке стоили, наверно, целого состояния, а бриллианты на зажиме галстука сверкали, как звёзды. Впрочем, от этого изысканного лоска изрядно веяло холодом, от которого бежали по телу мурашки. На большом пальце правой руки Оскар носил такое же усыпанное мелкими бриллиантами кольцо с когтем, какое я видела у Эйне.
Он сказал мне без обиняков:
— Мы не можем позволить людям найти того, кто это сделал, это означало бы обнаружить себя. Нам было бы даже на руку, если бы ты села в тюрьму за это убийство, да и концы в воду. Но тебе повезло: Эйне просила за тебя.
Он сделал многозначительную паузу, от которой у меня невольно пробежали вдоль спины мурашки: с какой, спрашивается, стати она просила за меня? Как МНЕ это аукнется?
— И я вытащу тебя отсюда так, чтобы и своих не выдать, и тебя избавить от преследования раз и навсегда, — заключил Оскар. — Если ты, конечно, ХОЧЕШЬ выйти на свободу.
Я сделала вывод, что вариантов для выбора у меня было, мягко скажем, маловато. Если я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хотела на свободу.
Я хотела.
Итак, мой адвокат нашёл эффективное и гениальное по своей простоте решение моей проблемы: для того чтобы выйти отсюда, я должна была умереть. Со смертью обвиняемого дело прекращается, ибо "мёртвые срама не имут". Способ, конечно, не новый, но это не делало его менее эффективным. Однако когда Оскар изложил мне свой план, я слегка забеспокоилась. Легко сказать — умереть!
— Детали не должны тебя волновать, это моя забота, — успокоил он меня. — Главное — ты выйдешь отсюда девственно чистой, и для твоих преследователей ты будешь недосягаема, потому что они будут уверены в том, что ты уже не существуешь.
— Но как я буду жить после этого? — спросила я. — Вы что, сделаете мне новые документы?
Оскар загадочно улыбнулся.
— Да, что-то в этом роде. Мы позаботимся о тебе.
Перед ним на столе лежала всё та же папка с бумагами, и он водил по чёрной глянцевой поверхности её корочки пальцем с блестящим ногтем.
— Должен предупредить тебя, детка: тебе придётся испытать не очень приятные ощущения.
Я сказала:
— После того как я перетерпела ломку голода и очнулась в морге, я ничего не боюсь.
— О да, ты продемонстрировала чудеса выносливости, — кивнул Оскар с улыбкой. — Ты очень стойкая девочка, и я не сомневаюсь, что ты выдержишь эти временные трудности. Да, тебе придётся снова пережить нечто подобное. Итак... Сейчас я займусь необходимыми приготовлениями, а в нашу следующую встречу принесу тебе то, что и обеспечит тебе пропуск на волю.
2.3. Собаке — собачья смерть
Крошечный флакончик из коричневого стекла содержал в себе густую, как сироп, субстанцию со слабым запахом не то валерианы, не то табака. Холеные пальцы Оскара держали его, и он поблёскивал, скрывая в себе ключ к моей свободе. Всего несколько граммов позволят мне покинуть это место.
— Ты должна выпить это сейчас. Действие начнётся через несколько часов. Будет тяжело, но у нас всё получится. Давай, детка. Одним духом.
— Что это с ней?
— Ой, смотри, у неё пена у рта выступила!
— Припадочная, что ли?
— Да она же наркоша — наверно, передоз.
— Какой передоз? Она здесь ничем не ширяется.
— Да хрен её знает!
— О, ё-моё, она посинела вся!
— Зовите кого-нибудь, мать вашу! Ещё не хватало, чтобы она в хате кончилась!
— Алла Николаевна, ваша падчерица восьмого числа скончалась в СИЗО от острой сердечной недостаточности. Поскольку других родственников у неё нет, я обращаюсь к вам. Вы будете забирать тело?
— Да зачем мне это надо? У меня сейчас других проблем по горло. Нет у меня денег, чтобы её хоронить! Да если бы и были, я бы ни рубля на эту дрянь не истратила!
— Ну, зачем вы так о покойной...
— И слава Богу, что она сдохла. Туда ей и дорога!.. На своего родного отца руку подняла, наркоманка чокнутая! Меня без мужа оставила, как я теперь с ребёнком?.. И вы хотите, чтобы я после этого её ещё хоронила? Нет, не дождётся! Собаке — собачья смерть! А у вас, адвокатов, ничего святого нет, вы кого угодно берётесь защищать — убийц, маньяков, бандитов и упырей всяких!..
— Такая уж у нас работа, Алла Николаевна. На защиту в суде имеет право не только всякий человек, но и, как вы выражаетесь... гм, упырь. Значит, вы отказываетесь забирать тело Лёли?
— Именно так, отказываюсь! Если у вас, господин адвокат, денег куры не клюют, сами её и хороните, а я женщина бедная, у меня и без того материальные трудности. Нечего вешать мне на шею ещё и похороны этой мерзавки! Мне ребёнка поднимать надо. Как вы думаете, легко это — без мужа?
— Ну, я думаю, без мужа вы не останетесь. Вы ещё молодая и привлекательная женщина, а ребёнок — не помеха для новых отношений.
— Ещё и учить жить меня будете? Ну, спасибо.
— Учить жить я вас не буду, а помочь материально могу.
— Не нужно мне от вас ничего, благодарю покорно! В гробу я видала вашу материальную помощь. Сама как-нибудь проживу!
— Ну вот, значит, сами проживёте... Что же вы тогда прибедняетесь? Думаю, на гроб для Лёли у вас нашлись бы деньги.
— Да она даже гроба не заслуживает! Завернуть её в мешок и зарыть в землю, вот и всё!
— Ну, Алла Николаевна, вы это, по-моему, уж слишком... Она всё-таки заслуживает быть похороненной по-человечески.
— Вот вы и хороните её, как хотите!
— Ну что ж, видно, придётся так и сделать. Не беспокойтесь, у Лёли будет всё, что нужно.
2.4. Мёртвая невеста
Полированный гроб был окружён белым облаком цветов, а в гробу лежала невеста в белоснежном платье и фате. Её лицо было спокойное и бледное, и только в подкрашенных бровях проступало что-то жалобное, страдальческое — тень перенесённых ею при жизни мучений. Но теперь бедняжка отмучилась и лежала на белом атласном ложе своего последнего пристанища красивая и печальная. В её сложенных на груди руках пристроился букетик белых и нежно-розовых цветов, а пышные складки подола её платья были усыпаны лепестками белых роз.
Гроб с телом невесты покоился на прочных лентах механизма для спускания гроба в могилу. Куча земли была прикрыта зелёным материалом. Море живых цветов.
И вот, наконец, памятник — высокая плита из чёрного мрамора с портретом невесты. Могила была обнесена чёрно-серебристой узорчатой оградой, внутри которой стояла скамеечка.
Я сидела на диване в гостиной роскошной пятикомнатной квартиры, кутаясь в одеяло, и рассматривала фотографии со своих похорон. Их было десять штук. Принёс их мне Оскар, причём сам, хитрец, ни на одной не "засветился". Проводить меня в последний путь не пришёл никто, так что вся эта роскошь пропала зря. Впрочем, снимки мне понравились — особенно крупный план гроба, в котором я лежала, одетая в подвенечное платье. От вида собственной могилы у меня бежали по телу мурашки, да и видеть, как мой гроб опускается в яму, было жутковато, но всё это отличалось своеобразной печальной красотой. В самый раз, чтобы пощекотать себе нервы.
— Вы здесь просто прелесть, милочка, — сказала Аделаида Венедиктовна, любуясь снимком, который понравился мне больше всего. — Мёртвая невеста — как это печально и прекрасно! — И она выдала длинную фразу по-французски.
Аделаида Венедиктовна была высокой, угловатой и костлявой особой, одевалась в старомодные наряды начала двадцатого века, да и сама она как будто застряла где-то в дореволюционном прошлом. Она то и дело переходила на французский, да и по-русски говорила со странным акцентом, украшала свои причёски старинными гребнями и чертами лица отдалённо напоминала Ахматову. Обстановка в квартире тоже была стилизована под старину, и антикварные вещи придавали этому жилищу очень своеобразную атмосферу. Квартира эта принадлежала, по-видимому, Оскару, а Аделаида Венедиктовна жила здесь и присматривала за порядком. Она была в курсе моих злоключений и очень возмущалась поведением Аллы.
— Какая злая, недалёкая, узколобая особа! А разговаривает, прошу прощения, как базарная торговка. Фи! — поморщилась она, после того как Оскар дал нам прослушать запись его разговора с Аллой о моих похоронах.
И она высказала всё, что она думает об Алле, в самых сильных и звучных французских выражениях.
— Бедная, бедная малютка, — продолжала она уже по-русски, гладя меня по голове холодной рукой. — Сколько же вы выстрадали! Ну, ничего, теперь вашим страданиям настал конец.
Аделаида Венедиктовна, как вы догадываетесь, была третьим хищником, с которым я познакомилась, считая Эйне и Оскара.
— Значит, завернуть в мешок и закопать, — повторила я слова Аллы. — Я хочу отправить ей эти фотографии, пусть увидит, как меня похоронили.
— Это можно устроить, — улыбнулся Оскар.
2.5. Знакомство с городом и новая причёска
В пасмурный февральский день я бродила по улицам незнакомого города, мёртвая и свободная. Задумчиво падал крупными хлопьями снег, и мороз был не очень крепкий: пахло весной. Шагая по сонной и пустой улице со старыми домами дореволюционной постройки и с голыми заснеженными деревьями, я дышала воздухом свободы, хотя и была мертва и похоронена. В моём кармане хрустела пачка денег: Оскар выдал мне на мелкие расходы. (В отличие от Эйне, он деньгами пользовался, и у него их, по всей видимости, было много.) На мне красовалась короткая курточка на меху, белая вязаная шапочка, джинсы и высокие сапоги — всё это тоже оплатил Оскар, так как доступа домой, где остались мои зимние вещи, у меня больше не было. Там остались все мои книги, мой стол и стул, моя кровать, мой компьютер и мои диски с музыкой и фильмами; всё это стало прошлой жизнью, но я ещё вспоминала её. Алле досталось недурное наследство от двух покойников — вся наша квартира целиком.
Я зашла в маленькое кафе и взяла чебурек, чашку кофе и пирожное. Во флакончике, который дал мне Оскар, скрывалось поистине адское зелье. "Умирала" я в страшных муках, всё у меня внутри как будто разрывалось — Алле доставило бы мстительное удовольствие увидеть мои страдания. И они были пострашнее тех, которые я испытала, когда "переламывалась". Пришла в себя я уже на свободе, хотя, строго говоря, вполне свободной ещё не была. У меня не было документов, для всех я считалась мёртвой. Я не могла никуда поехать, и вся моя свобода ограничивалась прогулкой по улицам города, который я совсем не знала и где меня никто не знал, да небольшой суммой наличных денег, которых, впрочем, хватало на мои скромные нужды — поесть и одеться.
Перекусив в кафе, я продолжила прогулку по заснеженным улицам. Проходя мимо парикмахерской, я замедлила шаг и потрогала свой длинный "хвост". Щекотное чувство жажды новизны заставило меня открыть дверь и войти. Парикмахерская была крошечная, переделанная из однокомнатной квартиры на первом этаже; работали два мастера, а в маленьком вестибюле на стульях ждали три человека — два пенсионера и девушка. Я спросила, кто последний, и стала четвёртой.
Сев в кресло, я распустила свою шевелюру и сказала:
— Пожалуйста, коротко.
Девушка-мастер улыбнулась:
— А не жалко? Такие долго отращивать.
— Мне так надо, — сказала я твёрдо.
— Что ж, желание клиента — закон.
Длинные русые пряди упали с моей головы, затылок подровняла машинка, а сверху осталась аккуратная шапочка. Открывшаяся шея казалась длинной и тонкой, я стала похожа на мальчишку. У меня было такое лицо — упрямое, мальчишечье, а короткие волосы довершили сходство. Выглядела я непривычно, но результат мне понравился. Я расплатилась, оделась, покрыла стриженую голову шапочкой и вышла на улицу. Интересно, что скажет Аделаида, когда увидит меня. Наверно, будет в шоке.
