Чайка с острова Мираколо

Здесь необходимо кое-что пояснить. Венеттийские купцы до сих пор не могли простить шустрым лозитанцам открытый ими морской путь в Бхарат вокруг мыса Эсперанса. Это открытие нанесло сокрушительный удар нашей торговле. Торговый путь на Восток через Срединное море разом утратил свое значение, ведь новая дорога была гораздо удобнее. Теперь один корабль мог доставить товар от порта отправки до порта назначения. Больше не нужно было перегружать шелка и пряности в Сувайсе, чтобы перевезти их через перешеек до Эритрейского моря. Больше не приходилось доверять товары медленным и ненадежным караванам верблюдов, бредущим через Орталыкские пустыни в империю Син. Логично, что центр торговли сместился в Лозитанию, а мы остались куковать на задворках. Кроме того, новый путь оказался дешевле, так как больше не нужно было платить налоги многочисленным восточным князькам, через земли которых проходили караванные дороги. В общем, мы в одночасье оказались не у дел.

И вот теперь неведомый мессир из Аримина предлагал поправить дело, соединив Срединное и Эритрейское моря судоходным каналом. Наши синьоры оживились:

— Если сделать это, Лозитания снова станет захолустной деревней на краю континента, как и раньше!

— Только не при Соранцо, — с безжалостной откровенностью заявил дон Сакетти, отодвинув в сторону пачку карт. — Нынешний дож слишком стар для таких амбициозных дел. Единственное, что его еще заботит — как бы не иссяк поток золота, струящийся в его карманы!

Все переглянулись. 'Но дон Соранцо все равно долго не протянет', — читалось на их лицах.

Я посмотрела на Алессандро. Он вместе со всеми погрузился в изучение карт, и на его лице был написан живейший интерес. Густые черные брови чуть сдвинулись:

— Это может сработать! — заметил он с воодушевлением. — Конечно, для таких работ нужно будет получить одобрение фирмана от эмира, а это весьма непросто... но сама идея хороша!

К его словам присоединились и другие голоса одобрения. Раскрасневшийся от похвал, Луиджи Манриоло вытащил из-за пазухи еще один сложенный лист:

— Эту карту я нарисовал для собственного удовольствия и хотел бы подарить ее вам, дон Арсаго, в знак признательности за радушие, с которым вы приветили бедного странника из Аримина. Это карта Венетты.

Толпа вокруг них сдвинулась плотнее, одобрительные возгласы переросли в восхищенные. Мне стало интересно. Покинув дамскую компанию и вооружившись парой улыбок, я смогла подобраться поближе, чтобы взглянуть на заветный листок. И онемела. Безусловно, это была Венетта. На расчерченном листе легко угадывались контуры города, очертаниями похожего на рыбу. Буквой 's' извивалась широкая лента Большого канала, четким прямоугольником в районе 'хвоста' выделялся Арсенал... Сверху на листочке был мастерски изображен Герси, воздушный дух, усиленно надувающий щеки. Внизу Геликон усмирял бушующие волны своим трезубцем. Но главное, что меня поразило — насколько верно художник ухватил перспективу, и как точно запечатлел сложную сеть каналов, пересекавших город. Такую карту мог бы нарисовать Пульчино, если бы умел держать в лапках стилус...

Я отшатнулась, внезапно почувствовав головокружение. Что за человек был Луиджи Манриоло? И человек ли? Быстрый взгляд в его сторону показал, что пока я вместе с остальными восхищалась искусно сделанной картой, он внимательно изучал мое лицо. Мы присматривались друг к другу с настороженностью двух хищников. На какой-то миг в глазах 'лютниста' мелькнул веселый огонек — и сейчас же его лицо снова приняло замкнутое выражение, будто где-то в голове у него захлопнулась некая дверца.

Я раздраженно подумала, что, кажется, начинаю разделять нелюбовь Алессандро к маскам.

— Весьма, весьма интересно! — воодушевился доктор Фалетрус. — Обычно для построения карты городские улицы измеряют шагами, а здания — мерными веревками. Но для Венетты эти методы неприменимы. Как вам удалось нарисовать такое чудо?

— Это было наитие свыше, синьор, — улыбнулся загадочный гость.

Поскольку мэтр Фалетрус настаивал, Луиджи пустился в длинные объяснения, иногда вставляя мудреные словечки вроде 'тригонометрический', 'градусы' и т.п. Остальные гости быстро утратили нить беседы, однако Фалетрус буквально весь обратился в слух. Он даже раскраснелся от волнения, на высоком ученом лбу выступил пот. Я подумала, что с его здоровьем старику вредно так волноваться. Граф Арсаго видимо, был того же мнения, так как успокаивающе похлопал доктора по плечу:

— Ну-ну, дорогой мой, успокойтесь. Лучше плесните себе вина, да и мне заодно. Я помню, что вы любите саонское. Карты господина Манриоло поистине изумительны, а проект с каналом, хоть и не лишен риска, может обернуться для нас невиданной удачей...

Фалетрус послушно занялся подносом и кувшинами, оставив Луиджи Манриоло нежиться в лучах славы. Все наперебой хотели поздравить нового графского фаворита, так что возле столика с картами царило веселое столпотворение. Толпа чуть расступилась, когда появился доктор с двумя бокалами. Случайно бросив взгляд на стоявшие поодаль кувшины с вином, я рассеянно подумала, что, вероятно, слабая рука Фалетруса не отличалась точностью, так как немного драгоценной жидкости пролилось на скатерть. 'Будет трудно вывести маслянистые пятна со светлого полотна', — мелькнула досадливая мысль. Мои глаза все еще были глазами Пульчино, и я отчетливо видела светящиеся голубоватые очертания брызг и капель.

Потом меня вдруг осенило: маслянистые пятна — от вина?!

Дон Арсаго, гордо сверкая глазами, уже поднял кубок, приветствуя собравшихся:

— Выпьем же за наш успех и новые морские пути!

Не в силах сказать ни слова, я в оцепенении смотрела, как он подносит кубок к губам... Вдруг другая рука перехватила его кисть:

— Ваша милость, позвольте сначала мне.

Это был Алессандро. В глазах у меня потемнело.

— Нет! — услышала я чей-то крик. Оказалось, мой собственный. Алессандро действовал без промедлений, но я все же успела. Кубок, выбитый из его руки, закатился под стол, темное вино кляксой расползлось на полу. Все еще держа его за запястье, я замерла в одной пяди от страшного шрама, перекосившего лицо, и расширенных серых глаз.

— Это вино... очень странное на вид, — произнесла я посреди оглушительного молчания. Все вокруг таращились на нас. Граф Арсаго, овладев собой, принужденно рассмеялся:

— Видишь, Сандро, как заразительна твоя подозрительность! Она влияет даже на дам.

— Не пейте, — твердо повторила я. Алессандро молчал.

Дон Арсаго пожал плечами:

— Не думаю, что в дом мог пробраться отравитель. Есть способы гораздо проще, вон Сандро вам расскажет, если хотите. Но ради вашего спокойствия...

Оглянувшись, он ухватил за загривок собачонку Джоанны, безмятежно дрыхнувшую на подушке кресла. Та только пискнула, когда граф ткнул ее носом в бордовую лужу на полу. Никто из нас не решился возразить, все молча стояли, будто скованные оцепенением. Фалетрус тоже застыл с кубком в руке. На его внезапно постаревшем лице глубже прорезались морщины, резче обозначились синеватые круги под глазами. Рука Джоанны, украшенная драгоценными перстями, нервно поползла вверх, комкая кружева на груди.

Лизнув несколько раз пряно пахнувшую жидкость, собачонка вывернулась из рук Арсаго и бросилась под защиту хозяйки. Вдруг она заскулила, лапы у нее заплелись, и она упала на бок. По толпе гостей, словно порыв ветра, пробежал шепоток. В воздухе разлился запах страха. Донна Сакетти, всплеснув руками, бросилась вперед, но ее удержали.

— Она, наверное, просто заснула... Ведь заснула, да? — бессмысленно бормотала Джоанна.

Фалетрус, отшвырнув свой кубок, присел перед жалкой кучкой меха на полу. Я видела, как бок собачонки мелко, часто дрожал от неровного дыхания.

— Выйдите все! — глухо приказал граф. — Кроме тебя, — обернулся он к Алессандро. — И доктора.

Я едва поднялась на ватных ногах, когда Рикардо взял меня под руку. Голова шла кругом. Я всего ожидала от сегодняшнего вечера, но — яд?!

Было до озноба жаль Пиколетто — слабую ниточку жизни, так нелепо оборванную, но глухое непонимание, словно ватное одеяло, притупляло все прочие чувства. Вместе с испуганной, взбудораженной толпой гостей мы вывалились в гостиную. Мимо нас быстрыми шагами прошли кравчий и кастелян, очевидно, вызванные графом. Низенький кастелян, чуть не подпрыгивая, что-то горячо шептал своему рослому спутнику. Лицо кравчего приобрело творожисто-бледный оттенок, словно перед ним уже маячили призраки колодок и пыточного кресла. Дверь салона распахнулась перед ними, выплюнув наружу кусок гневной фразы, и снова закрылась.

'Пульчино, ты мне срочно нужен!'

Я присела на минуту, опершись на подлокотник кресла и низко опустив голову. Пусть все думают, что я потеряла голову от страха — в такой ситуации немудрено испугаться. В ту же секунду я-чайка, сложив крылья, опустилась снаружи на карниз. Окна салона были открыты в ночь, ветер шевелил шелковые занавеси. Силуэты людей двигались за ними, будто на сцене. Я видела, как дон Арсаго шагал взад-вперед по комнате. Видно было, что ему с трудом удается сохранять внешнюю невозмутимость. Возле кувшинов, облокотясь на стол, стоял синьор ди Горо. Мэтр Фалетрус поднялся с пола, держа в руках какие-то склянки.

— Ну? — коротко спросил граф.

— Да, это яд. Аконит и еще что-то, похоже на сок сумаха. Аконит достать легко — 'волчий корень' в изобилии растет вдоль берегов Бренты. Отравлено было вино в одном из кувшинов.

— Проклятье! Эй, Джино! — рявкнул дон Арсаго кравчему, да так, что меня снесло с окна, и в ту же секунду я очнулась, сидя на кресле в гостиной. За окнами было черным-черно, в их глянцевых черных провалах дрожали огоньки свечей. Рядом со мной, сгорбившись, сидел Рикардо, задумчиво барабаня пальцами по столу. Я сочувственно накрыла его руку своей. В такую ночь хорошо бы взять гондолу и заблудиться вдвоем среди каналов, шептаться, пить терпкое лунное вино — из одного бокала, чтобы лучше узнать мысли друг друга. А не сидеть тут, плавясь в душной атмосфере, насыщенной взаимными подозрениями.

Досадливо поморщившись, Рикардо помотал головой:

— Мерзкое дело.

На лицах остальных гостей читалась та же растерянность. Из угла в угол перекатывались тревожные шепотки, словно рябь на поверхности воды. Кто-то утешал всхлипывающую Джоанну. Инес принесла нюхательные соли и стакан воды, но Джоанна испуганно его оттолкнула. Здесь, в гостиной, на подносах тоже были и вино, и холодный лимонад, однако никто не решался к ним прикоснуться. Также никто не решался уехать, чтобы его случайно не обвинили в попытке отравления. 'Или чтобы не упустить возможности обвинить соседа', — подумала я, задумчиво скользя взглядом по комнате. Спохватившись, оглядела гостей еще раз. Потом обернулась к Рикардо:

— А где же синьор Манриоло? Ты его видел?

Брат, изумленно вскинув брови, тоже осмотрелся по сторонам и длинно присвистнул. Луиджи Манриоло не было среди гостей. Наш бродяга-лютнист деликатно исчез.

Глава 11

Утреннее солнце осторожно выглядывало из-за плотных штор, не решаясь нарушить покой хозяев. Рикардо и Алессандро сидели в полутьме в маленькой гостиной дома Граначчи, оба уставшие, как черти. Никто не ложился спать в эту ночь. Перед ними стоял графин с вином. На душе у обоих было скверно.

— Кто? Ну кто мог это сделать? — в сотый раз спрашивал Рикардо, словно надеясь на чудесное озарение.

— Мы все там были. Любой из нас, — сдержанно ответил Алессандро. Вчерашнее происшествие выбило его из колеи.

Дворянину, носящему оружие, позорно пользоваться ядом, но синьор ди Горо давно убедился, что люди чести среди придворных встречаются не так часто, как хотелось бы. Половине из тех, кто кружил вокруг дона Арсаго в ожидании подачек или милостей, лично он не доверил бы и кошки.

Рикардо Граначчи с досадой махнул рукой, вскочил, прошелся взад-вперед, стремясь выплеснуть лишнюю злость:

— Пари держу, это дело рук проклятого Манриоло! Недаром же он исчез! Сначала пытался утопить Энрике, а потом...

Начальник охраны снисходительно улыбнулся:

— Ну, положим, Энрике я бы не дал утонуть. А вот дон Арсаго... — он посерьезнел. — Если бы не Джулия...

— Да уж, — передернулся Рикардо.

— Ты был на острове? — спросил вдруг Алессандро, резко меняя тему разговора.

Его друг отвел глаза, буркнул неохотно:

— Ну, был позавчера. Аббатису не видел, если ты об этом. На нее, понимаете ли, снизошло видение, так что беспокоить ее строго запрещалось. Старушке привиделась башня, полная птиц. Чаячья башня. Если тебе интересно мое мнение, 'тихие сестры' совсем сбрендили. Подумаешь, стая чаек выбрала остров местом для ночевки — и все монахини поголовно впали в религиозный экстаз.

— Чаячья башня... — задумчиво произнес Алессандро. — Погоди-ка, знакомое название. Что-то я такое слышал, какие-то смутные слухи. Помнишь, на берегу Бренты, недалеко от Фьюзи, есть старая усадьба? Дом давно заколочен. Башня стоит отдельно, прямо у реки, и птиц на ней всегда видимо-невидимо...

Рикардо пренебрежительно усмехнулся:

— Про любой заброшенный дом обязательно сочинят что-нибудь жуткое. А таких башен в округе десятки — и в каждой гнездятся чайки. Тоже мне, невидаль.

— Ладно, — синьор ди Горо решительно провел ладонями по волосам, словно пытаясь стряхнуть усталость. — Вообще-то я к тебе с просьбой. Донна Арсаго очень просила, чтобы Джулия составила ей компанию на несколько дней. Ты ведь знаешь, что Энрике возвращается в Патаву?

— Разумеется, мне же поручено его сопровождать! Надеюсь, парень не сильно рассорился с отцом?

— Не в первый раз. Лишняя встряска мальчишке не помешает. Может, наконец займется делом.

— К тому же, так оно безопаснее, — задумчиво согласился Рикардо. — Кто бы ни задумал извести Арсаго, он сейчас здесь, в Венетте. Все затаились, как крысы, ждут кончины Соранцо.

— Значит, ты не возражаешь, если Джулия поживет у донны Арсаго? Там будут еще девушки, синьориты Сакетти и Санудо.

— Нисколько. Напротив, это даже кстати. Боюсь, что без меня сестре здесь будет одиноко, Ассунта — не слишком подходящая для нее компания. Сейчас прикажу ей собираться.

— Я сам могу передать Джулии просьбу графини, если она дома.

— Она сейчас на террасе, с этой... этой, — Рикардо нервно передернул плечами и подлил себе еще вина. — Иди, если хочешь. Лично я стараюсь бывать там пореже.

* * *

Я сижу на террасе, закутавшись в плотный плащ, хотя солнце поднялось уже высоко и упорно греет мне спину. Передо мной стоит деревянное блюдо со свежей рыбой. Дальше — через шесть каменных плиток — зияет черный провал вонючего логова, куда тянется цепь от столба. Вчера расстояние составляло восемь плиток. Каждый раз я рискую подобраться на шаг ближе. Пульчино давно объявил меня чокнутой, и теперь просто исчезает по утрам, отгораживаясь от меня своими чаячьими хлопотами. Сегодня паурозо еще не появлялась, хотя я всем существом чувствую ее голод. А еще — отвращение, боль и бессильную ярость. Я бы ушла, но кое-что меня беспокоит.