Вершина мира 2. Часть 1 (общий файл)

— В больнице, — лаконично ответила она и бесцеремонно откинула с Влада одеяло, задрала подол распашонки и сунула ему подмышку что-то гладкое и холодное.

Мужчине только и оставалось, что смущенно таращиться на неласковую представительницу местной медицины, и сгорать от стыда. Все произошло настолько быстро, что он просто не успел воспротивиться.

— Я понимаю, что в больнице, — забормотал он, неловкими руками одергивая одеяние, и накрываясь, — но, где она находится?

— В городе, — разговорчивая, ничего не скажешь. Дверь захлопнулась, заставив Влада поморщится от громкого звука.

Ну и как это понимать? Такого отношения к себе герцог, виконт и какой-то там граф в придачу, не помнил вот уже лет шесть. Да, уж к хорошему быстро привыкаешь. Влад с удивлением рассматривал разводы на потолке. Бедная обстановка, крайне 'приветливый' персонал и непонятная холодная штука подмышкой. Куда его опять угораздило вляпаться? Сколько он здесь находится? Знает ли Ольга о его местонахождении? А если не знает и он отсутствует довольно долго, лучше повеситься здесь же, вот на этой капельнице. Сперва она, конечно, обрадуется, но потом... герцог поежился, представляя глубину гнева сестрицы.

Штука, засунутая медсестрой, успела нагреться, и от нее противно вспотела подмышка. Мужчина шевельнулся, штука поехала куда-то в сторону и Влад, внезапно разозлившись на всю медицину, сунул руку под распашонку и извлек непонятный предмет, желая рассмотреть, что придумали на этот раз инквизиторы в белых халатах.

Предмет напоминал запаянную стеклянную пробирку, в которую вставлена металлическая пластина с делениями и цифрами. Внутри запаянной колбы была еще одна — тонкая стеклянная трубка с резервуаром на конце, наполненным чем-то серебристым. Влад покрутил стеклянную штуку в руках и увидел серебристый столбик, поднявшийся по тонкой трубке, остановившийся напротив деления с цифрой 38 и 1.

— Тридцать восемь и одна, — задумчиво пробормотал он, вознамерившись, во что бы то ни стало разгадать тайну странного прибора, будто от отгадки зависела жизнь.

Влад приподнялся, подтянул повыше подушку и оперся на нее плечами, теперь он полусидел в кровати и чувствовал себя немного лучше. Затуманенный болезнью мозг совершенно не хотел работать, но все же поднапрягшись мужчина сумел вспомнить, где он уже видел подобную штуку. В одном из идиотских справочников по истории медицины, что стояли у бывшей хозяйки на полке. И это был... это был... это был ртутный градусник, черт его возьми! Ртутный градусник?! Дикость какая-то! Бред! Белая горячка! Да это же не просто вчерашний день, это позапрошлый век! Влад со стоном сполз обратно на кровать. Куда он попал?!

— Больной! Что ты делаешь?! — гневный оклик с порога заставил его вздрогнуть и выронить из пальцев скользкую стекляшку, которую Влад тут же принялся вылавливать, шаря по одеялу. — Прекрати сейчас же!

Он остановил свои изыскания, подняв руки ладонями вверх. Медсестра подбежала к кровати и быстро нашла градусник, затерявшийся в складках белья. Влад дождался, пока она удостоверится в сохранности оборудования, спрячет градусник в нагрудный карман и вкатит в палату тележку, маячившую в дверном проеме, и только после этого позволил себе проявить интерес, надеясь прощупать насколько серьезно его состояние.

— Вы не подскажите, когда мне можно будет уйти? — мило улыбнувшись, поинтересовался он, хорошо зная, как его улыбка действует на женщин.

— Понятия не имею. Но точно знаю одно — раньше, чем тебя выпишут, ты отсюда не уйдешь, — спокойно проговорила медсестра, набирая в шприц какую-то гадость. Улыбка пропала даром. Девушка не обратила на нее ровным счетом никакого внимания.

Она подошла к Владу со шприцем наготове. Испугавшись, что с него опять без предупреждения стянут одеяло, намертво вцепился в край. Он больше не позволит поставить себя в неловкое положение. Медсестра смерила его насмешливым взглядом, хмыкнула и развернула его руку к себе.

— Сожми кулак, — приказала она, затягивая жгут чуть выше мужского локтя. Покорно сжал, наблюдая, как вздуваются вены.

Укол оказался не столько болезненным, сколько неприятным, Влад вяло наблюдал, как прозрачный раствор окрашивается красным. Медсестра вытащила иглу и сложила шприц в продолговатый лоток.

— А когда меня выпишут? — продолжал настаивать Влад на ответе, его коробило, что с ним разговаривают на 'ты', но ради сведений, которые она могла дать, был готов терпеть подобные манеры.

— Когда надо, тогда и выпишут! — начала злиться медсестра. — Я откуда знаю!

— Простите, а могу я поговорить с кем-нибудь из начальства? — полюбопытствовал Влад, тоже приходя в тихое бешенство.

— Нет!

— Ну, тогда с доктором?

— Нет!

— Но, почему?

— Послушайте, больной, — строго проговорила медсестра, сбиваясь на более вежливое обращение, — лежите и молча выздоравливайте! У доктора слишком много работы, чтобы еще бежать со всех ног по первому тявку больного!

— Я, герцог Тауринский Владислав Куприн, — скромно признался Влад, — вы разве обо мне не слышали?

— Значит все-таки герцог? — со зловещей улыбкой поинтересовалась медсестра.

— Ну, да, — реакция девицы привела Влада в некоторое замешательство, так что он даже не спросил почему 'все-таки'. Обычно, его титул, открывал перед ним почти все двери, куда простому смертному ни за что не пробраться.

— Оче-ень хорошо, — протянула медсестра, — значит, герцог. Ну, ну. А я в таком случае принцесса! Молодой человек, и не стыдно так врать? Или думаешь, раз назвался герцогом, то счет за лечение выставляться не будет?

Больше Влад от нее ни слова не услышал, под его удивленным взглядом девица развернулась и быстро вышла из палаты. Сперва Влад решил, что она пошла за начальством, но, пролежав в одиночестве не менее получаса в этом окончательно разуверился. Ни к какому начальству никто не пошел и ему, похоже, придется умереть от любопытства. Хотя нет, смерть от любопытства не грозит, ему грозит куда более мучительная смерть — от разрыва мочевого пузыря!

Влад поискал глазами что-нибудь похожее на кнопку вызова медсестры, надо хоть маршрут уточнить, куда двигаться. Да и халат попросить не помешает. Неловко как-то по коридору голой задницей сверкать! Кнопка нашлась почему-то за тумбочкой и, по всей видимости, не работала с момента постройки больницы. Он потыкал в нее пальцем — никакого эффекта. Делать нечего, надо подниматься и попытаться самому найти отхожее место.

Кое-как сполз с кровати. Постоял немного, ухватившись за кроватную спинку, ожидая, когда прекратят плясать перед глазами разноцветные круги и пройдет приступ тошноты. Немного освоившись со своим состоянием, крепко перехватив разъезжающиеся полы распашонки, двинулся к выходу из палаты.

Выбравшись в коридор, постарался определиться, куда двигаться. Коридор был длинный, теряющийся в полумраке, и справа, и слева многочисленные двери. Так как он все равно не знал, куда именно идти, решение оказалось до идиотизма простое. Он повернул, куда на душу легло и поплелся вдоль закрытых дверей, одной рукой придерживаясь за стену, а другой не выпуская распашонку. Нетвердые ноги передвигались с трудом, но Влад продолжал упорно идти вперед, понимая, что возвращаться в палату, не посетив туалет глупо. На второй поход его вряд ли хватит.

Накатила темнота, в ушах тяжело забухала кровь, и без того неверные ноги стали совсем ватными, так что был вынужден сползти вниз, скользя голой спиной по холодной шершавой стене. Тяжело дыша, устроился на корточках, для верности опираясь спиной о стену. Сцепив до ломоты зубы, уговаривал себя потерпеть, надеясь, что приступ вот-вот закончится. В таком виде его и застала медсестра. Влад разлепил тяжелые веки и посмотрел на нее. Рот у медсестры раскрывался, а глаза горели яростью. Ругается, решил Влад, из-за шума в голове он почти ничего не слышал.

Его рывком заставили подняться, и потащили к палате. Он стал вырываться, бессвязно объясняя, куда его понесло после укола снотворного. О том, что укол был именно такой, он узнал от вопящей на всю округу медсестры, когда в затуманенное сознание прорывались отдельные слова. Некоторые двери раскрылись и из них высунулись лица любопытствующих. От этого и еще оттого, что его почти оглохшего и ослепшего грубо куда-то волокут, Влад почувствовал себя еще более униженным и раздавленным.

Затащив в палату медсестра буквально швырнула безвольного герцога на койку и, больно стукнув по пальцам, сунула в руку ни что иное, как обычную 'утку' извлеченную откуда-то из-под тумбочки. Кое-как воспользовавшись шедевром медицинского оборудования Влад повалился на кровать и сразу же отключился...

Сначала был свет. Вранье! Причем наглое! Сначала был звук, я это точно знаю. Нудный, приставучий, он вклинивался в мозг миллионами буравчиков не позволяя спать дальше. Звук вполз в ухо противным писком аппаратуры и разбудил обоняние. Глубокий вдох и примерный анализ воздуха, проведенный где-то на уровне подсознания. Воздух в меру сухой, обогащенный, с незначительными примесями неопасными для жизни, теплый и... и без запаха. То есть не вообще, а без характерных запахов живой планеты. Немного кислорода, немного озона, немного еще не знаю чего, потом пропустить через фильтры, кондиционеры, распылители и вот, пожалуйста, адская смесь готова. Находясь на планете делать подобную гадость верх идиотизма, значит, это корабль. 'Я куда-то лечу?' — поинтересовалась я у себя. Память промолчала. Поганка.

Тело отнеслось к моему вопросу менее равнодушно — осязание имело наглость очнуться и прервать мои изыскания, сообщив, что лежать неудобно. Кровать узкая, жесткая и, по-моему высокая. Подобные спальные места предоставляют несколько организаций — тюрьмы, приюты и больницы. Ни преступницей ни бездомной я себя не чувствую, значит я в больнице. И чем же, интересно, я больна? Чем-нибудь неизлечимым? Что за хрень, а доктор? Прекратите чушь... Я, что — доктор!?? А впрочем, почему бы и нет...

И вдруг все вернулось. Память вспыхнула ярко и неотвратимо, как световая граната в темноте ограниченного пространства. И все вернулось. Детство в полицейских участках, и учеба, и работа, и Влад. Осознание себя расставило все по своим местам, именно там, где и надлежит этому всему быть. И торнадо на далекой планете с забытым названием, и альпинистские стропы, опускающие неопытную девчонку на дно пятиметровой ямы, и первый спасенный...

...И тесная, пыльная темнота завала после страшного землетрясения, и семьдесят два часа дикого необузданного страха — а вдруг не найдут? Завалило-то качественно. И раз в пять минут подаешь голос на пределах голосовых связок, потому что рация, вот гадство, превратилась в кусок мертвой пластмассы. То ли сдохли батареи, то ли просто не берет — глубоко очень. И нервы изо всех сил зажатые в кулак, потому что профессионал — у профессионалов истерик не бывает, и перепуганная девчонка, зажатая с той стороны плиты ждет от тебя чуда, полностью положась на тебя, а ты молча бесишься, что даже пробраться к ней не можешь...

...И мокрая вонючая яма, где на самом верху тускло поблескивает сквозь решетку солнце, и стоны военнопленных и ты, как последняя надежда. Надеяться больше не на кого. А ты пришла сама, добровольно. Никто не пришел, а ты пришла. И стараешься помочь делая все, что в твоих силах и немного больше. Потому что если больше, есть шанс выжить, пусть не всем, ты не бог, но большинству.

И держишься не скатываясь с катушек, чувствуя, как полбашки седеет, держишься, только благодаря тому, что свои не бросят. Выставят условия и воюющие их примут. Обычная практика, поскольку деваться им некуда ни той, ни этой стороне. Все они под нами ходят. Бог он есть, но он где-то там и до него не добраться, а мы-то здесь, рядышком и именно мы можем решить — жить или умереть, когда больше это решать некому. Только мы можем держать в пальцах горячее, не прикрытое защитой ребер сердце и заставить его биться, наплевав на недостаток препаратов, оборудования и скотские условия.

И пусть нас зовут 'врачи без башки'. Пусть. Иногда с ненавистью, иногда с суеверным страхом, все оттого, что мы без оглядки лезем в самое пекло и работаем на пределе, спасая жизни. Потому что иначе нельзя! Потому что если не мы, то кто?..

...И жаркое тепло костра, волнами согревающее озябшие руки, в ночи, где-то посреди вселенной. И тихие переборы гитары в умелых пальцах, и свои, сидящие вокруг, и состояние полного покоя, и дикое, не находящее выхода счастье от осознания того, что раз мы есть, то ничего страшного случиться не может. А если и случиться, все можно поправить. Из воздуха, почти из ничего сотворить мобильные госпиталя, питьевую воду, горячую тарелку супа с куском мягкого серого хлеба, теплые одеяла и сухие палатки... В такие минуты ты чувствуешь себя почти Богом! И на миг можно позволить себе думать, что жизнь может и не настолько плоха, как ты привыкла считать.

А полешки мирно потрескивают в костре, и ты жмуришься, глядя на яркие языки оранжевого с переливами пламени. И похожий на пирата Себастьяно, подмигивает тебе с той стороны костра и передает гитару Явору, у ног которого вольготно развалилась черно-белая собачища по кличке Домино, и властно приказывает: 'Играй!' И просит тебя: 'Потанцуй со мной, cara'. И ребята раздвигаются, освобождая место, а гитара поет пасадобль с дробными перекатами, набирая силу, как горная река, внезапно вышедшая из берегов. И замирая от счастья танцуешь босиком, похожая на ведьму в красноватых бликах костра, и взметаются черные ведьмины космы, ребята хлопают в такт, а Себастьяно, хохоча подхватывает и кружит и его веселый крик: 'Ты лучшая, cara!'...

И спокойствие рвется вмиг подчиняясь призыву сразу всех раций, и гитара жалобно замирает на самой высокой ноте — что-то случилось. У спасателей не бывает выходных, даже если они собрались впервые за несколько лет. И гаснет костер, и скользят в сгущающемся мраке бесшумные тени, торопливо пристегивая пояса со спасательской амуницией еще не зная толком, что и где произошло. И в темноте отчет, в который вплетается твой спокойный уверенный голос: 'Радагаст работает!' И вперед! Только вперед, потому что отступать некуда, да и нельзя — сзади никого нет, кто может прикрыть...

...А посреди этого безумия глупый и добрый мальчишка Зак, подобранный тобою в подворотне и как-то вмиг, ни у кого не спросив, ставший дороже всех, и жизнь за него отдать не страшно и не жалко совсем...

Все это минутой пролетело в голове. Добро пожаловать обратно, доктор Анна Дмитриевна Романова! Давно не заглядывали.

Я с трудом разлепила склеивающиеся веки, осмотрелась. Чего и следовало ожидать — обычная одноместная палата в отделении интенсивной терапии освещенная дежурным светом. Светло серая обшивка стен, аппаратура жизнеобеспечения, кронштейн капельницы. Ничего оригинального. Зеленое больничное белье на кровати с эмблемой. Я присмотрелась. Час от часу не легче — я на Алкионе! Выходит, папаша своего добился... Черт! А где же Зак!? Меня покрыл холодный пот от мысли, что он мог остаться на Ценсе или, что еще хуже, пока я прохлаждалась в бессознательном состоянии, его могли отправить в приют! Да, кстати, а чего это я собственно была в бессознательном-то состоянии?