Волчица и пергамент. Том 7

План Ханаана был связан с трудностями. Но, может быть, всё пройдёт хорошо. Так можно было сказать, надеясь на лучшее этим тихим вечером.

Выторговав вечером у Хайленд за прощение кое-что для своего ненасытного желудка, Миюри уже с утра поупражнялась с мечом, пока Коул молился в часовне в доме, потом они вдвоём отправились к Шарон, чтобы поговорить о вчерашнем решении.

— От тебя слишком чесноком несёт... — помощилась Шарон, встречая их.

Обычно Шарон принимала недовольный вид при встрече с Миюри, но на сей раз гостям действительно было неловко, Миюри даже смутилась. Тем более, что, проснувшись, она сама почувствовала, насколько пропахла чесноком вся комната.

— И что, по-твоему, я должна делать? — негромко произнесла Миюри, вероятно, чтобы скрыть свою неловкость.

Коул нажал ей на голову и рассказал Шарон о сути дела. Шарон была поражена планом Ханаана и запретным способом, о котором он поведал, также она проявила интерес к возможности мирного разрешения противостояния. Ей было всё равно, что будет с обеими сторонами, для неё было главным, чтобы не было войны, которая делает детей сиротами, и поэтому она очень надеялась на мир.

— Мне безразличны цели Церкви и королевства. Но если это поможет в постройке монастыря, то оно, конечно, только к лучшему. Кларк обладает действительно сильным духом.

— Сильным духом?

Шарон, вздохнув, пожала плечами и ответила:

— Работы по ремонту двигаются не слишком хорошо, но он настаивает, что это его работа, он даже стал там жить и не слушает, когда я прошу его вернуться. Кажется, эта проблема свойственна истинно верующим, — со сдержанным унынием поделилась Шарон, и Миюри кивнула, словно откликаясь на её настроение, а потом перевела взгляд на Коула.

— Если я воспользуюсь этим предложением, чтобы дать ему передохнуть, он, вероятно, послушается.

Взгляд Миюри — брат, ты такой же — пронзил Коула, и он успокаивающе сказал ей:

— Понял, я понял.

— Опять же, способ изготавливать столько копий документа, сколько хочешь, — Шарон сложила руки на груди и вздохнула. — Была бы такая штука у нас, когда я налоги собирала, просто не выразить, насколько это облегчило бы работу.

— Правда? — посмотрела на неё Миюри.

— В налоговых бумагах полно одинакового шаблонного текста, предписанного "велением Господа и Совета". Если это скопировать на бумагу, можно будет избавить многих людей от тяжёлой работы.

Миюри не особо поняла всю мощь этого способа, но реальные проблемы, упомянутые Шарон, нашли горячий отклик в её душе.

— Но можно в больших количествах копировать и подложные бумаги. В этом способе можно увидеть и хорошее, и дурное, — заметил Коул.

Шарон негромко фыркнула, посмотрела на него и Миюри и сказала:

— Но серьёзны ли ваши поиски пропавшего ремесленника? Найти ремесленника, который скрывается всего лишь от уплаты налога — уже задача несказанно сложная.

— Не волнуйся, мы способны даже раскрыть истинное лицо корабля-призрака, — гордо выпятила грудь Миюри.

Коул усмехнулся с изрядной долей скепсиса. Шарон тоже криво усмехнулась, должно быть, сравнение показалось ей занятным.

— К слову о корабле-призраке, — произнесла Шарон, опустив руки и глядя Миюри в глаза. — Когда вы возвращались на корабле, ты поиздевалась над птицей, верно?

— Чего! Как бы я могла...

— Верно?

Коул тогда впервые увидел альбатроса в такой панике. Что же до Шарон, то её глаза с таким ледяным холодом смотрели на Миюри, что та пригнула голову и с мольбой о помощи посмотрела на Коула.

— Этот долг ты оплатишь помощью Кларку, глупая собака.

— Чего? Ах, ты...

Она не произнесла "...противная курица", потому что от её движения звякнул рыцарский меч на её поясе, напомнив, кем она является. Рыцарь должен защищать людей, а не оскорблять их. Пусть она так и не смогла поверить в Бога, но понятие о рыцарстве в ней жило с детства.

— Я попрошу прощения у госпожи птицы.

Этот ответ заслуживал бы высшей оценки, если бы Миюри при этом смотрела в глаза, но готовность извиниться — это уже большой шаг вперёд.

— Встретишь морских птиц в портах, не забудь оторвать им несколько кусочков хлеба.

— Хорошо...

Если бы её волчьи уши и хвост не были спрятаны, они бы уныло повисли. Коул потянулся рукой к её голове, чтобы одобрительно похлопать, но Миюри, нетерпеливо оттолкнув руку, прижалась к нему и обхватила руками. В конце концов, она же не хотела навредить тому пойманному альбатросу, так же?

— О, наши дети такие разумные, — поддразнила её Шарон.

Миюри повернула к ней лицо и показала язык — чтобы не сдавать всех позиций.

Шарон, узнав, что Коул собрался отправиться к монастырю, чтобы помочь в его подготовке, передала через него кое-какую одежду на смену и еду. Еда состояла из поджаренного с двух сторон для лучшей сохранности хлеба, сыра и сала, это должно было восполнить затраты тяжёлого физического труда. А мяса Кларк как ревностный верующий обычно не употреблял.

Сменная одежда изобиловала следами починки, швы были неровными. Нетрудно было представить, как Шарон вместе с приютскими детьми сидели за этой работой, Коул увидел это, будто воочию. Монастырь и приют, где они будут жить, должны стать очень приятным местом.

Вернувшись от Шарон в дом Хайленд, Коул немедленно отчитался перед наследницей, и та сразу взялась организовывать работы. В первую очередь надо было, чтобы с ситуацией в монастыре ознакомились плотник и садовник, чтобы составить перечень всего необходимого. Чтобы их найти потребуется пара дней, поэтому с учётом договорённости с Шарон Коул решил доставить Миюри к Кларку. Девушка-рыцарь собиралась отправиться пешком, немедленно, с мечом на поясе, но Хайленд воспротивилась этому и настояла на своём после короткого препирательства. Коулу с Миюри была предоставлена повозка, это было сделано не только потому, что они недавно вернулись в город, но и потому, что обстановка с подготовкой здания была неясной, к тому же Хайленд хотела отправить Кларку немного вина и фруктов в качестве своего рода извинений.

В итоге Коул взял на время повозку, использовавшуюся в доме. При виде этого Миюри бросилась в дом за бумагой и чернилами, а когда вернулась и увидела, что Коул устраивается на козлах, оторопело спросила:

— Слушай, брат... ты что, действительно можешь управлять повозкой?

— Разве ты не знаешь, что я несколько лет провёл в странствиях?

— Я боюсь, что... — пробормотала Миюри с застывшей улыбкой на лице, она, вероятно, думала, что её брат был ни на что не способен.

Хайленд поспешила ответить за него:

— Я видела, как он запрягал и распрягал лошадь в Ньоххире, он хорошо с этим справлялся.

— Что? Ему даже курицу на ужин полдня ловить надо?

Пожалуйста, не надо, как мне тягаться с маленькой девочкой-волчицей, под взглядом которой куры застывают от страха? — подумал Коул и произнёс вслух:

— Ладно, не мешкай, садись в повозку.

— Хорошо... — и Миюри полезла в грузовую часть повозки.

День был солнечный, дул слабый ветерок. Коул вздохнул и повернулся к Хайленд:

— Я возьму на время повозку, вернусь, скорее всего, завтра, самое позднее — послезавтра.

— Хорошо, не усердствуй слишком.

Коул был одет не в свою одежду из Ньоххиры, похожую на одежду священника, и не в одежду торговца, взятую в торговом доме, на нём была грубая льняная одежда помощника садовника, в которой можно было поработать на строительстве монастыря. Он тронул повозку под внимательными взглядами служанки, принёсшей им еды, и пожилого слуги, постелившего на козлы шерстяную ткань.

Вопреки своим словам Коул чувствовал себя на козлах не слишком уверенно, правда, он немного заранее поупражнялся в вождении, и на улицах Раусборна довольно хорошо справлялся. Но это, скорее, не из-за его умения, а просто потому, что в аристократических домах лошадей лучше обучали.

Когда копыта лошади застучали по мостовой уже у ворот города, Миюри перегнулась через спинку козел и хихикнула:

— Хе-хе, это так странно.

— Мм?

— Брат чувствует себя неуютно в любых занятиях за исключением чтения.

Коул с небольшим недовольством покосился на неё.

— Но я даже не знала, что ты можешь вести повозку, даже если не очень этого хочешь, — кажется, Миюри не устраивало, что ей приходилось в чём-то оценить Коула выше, чем она думала прежде. — В Ньоххире ездить приходилось редко, а теперь в дороге ты всегда рядом.

Коул даже несколько раз ездил на Миюри-волчице. Это было настоящим безумием. Если к такой езде привыкнуть, самая норовистая лошадь будет нипочём.

— Хмм... — неопределённо ответил он.

Кажется, Миюри пыталась изобразить безразличие, но уголки её губ выдавались рвавшуюся из неё радость. В конце концов, она повернулась в повозке, легко перескочила на козлы и сказала:

— Ты выглядел таким одиноким, я буду здесь, рядом с тобой.

С бумагой, пером и чернильницей она собиралась продолжить свою нелепую рыцарскую историю. Козлы были узковаты для двоих, но если ей сказать вернуться в повозку и писать там, она, скорее всего, не послушается и разозлится, так что лучше забыть об этом.

— Мама и папа чувствовали в дороге то же самое, правда?

Когда повозка проезжала городские ворота, Коул показал стражникам разрешение от Хайленд, и повозку пропустили. Когда на повозке столько еды, проехать без такого разрешения можно только после уплаты пошлины.

— Моя мама говорила, что ей каждый очень трудно проходить ворота, потому что она не может прятать свой хвост.

— Я ещё слышал от господина Лоуренса, что она несколько раз злилась из-за этого.

— Мама? Непонятно.

— Она делала вид, что её хвост — это просто мех, чтобы защищаться от мороза, и её хвост часто называли "дешёвым волчьим мехом".

Коул опасался, что Миюри может рассердиться из-за такой несправедливости, но она с довольным видом рассмеялась.

— Я бы очень хотела увидеть в тот момент сердитое лицо мамы, это было бы так смешно.

Какая нехорошая дочь, — не мог не усмехнуться Коул.

— Мм... может, и так. Тоже неплохой пример... — пробормотал он.

— Чего там неплохого?

Проехав ещё немного, они добрались до места, где во все стороны тянулись поля. Миюри быстро повернулась всем телом влево-вправо, освободила волчьи уши и выпустила пушистый хвост. Хвост прошёл у неё между ног, сдвинув в сторону бумагу и опрокинув чернильницу. Коул обеспокоился, не перепачкает ли она хвост в чернилах, но Миюри не уделяла ему такого же внимания, как её мама, мудрая волчица Хоро.

"Когда прекрасная девушка-рыцарь завершила ожесточённую битву в заснеженных горах, другие рыцари закутались в роскошные норковые меха, чтобы согреться, и лишь девушка была той единственной, которая была укрыта простой серебристой волчьей шкурой".

Прекрасная девушка-рыцарь никак не могла приспособиться писать, сидя на козлах, но упрямо водила пером по бумаге.

"Её соратникам стало очень интересно, почему она носит такие потрёпанные вещи, и лишь священник, направлявший рыцарей, смог заметить, сколь прекрасна была волчья шкура".

Миюри прочитала предложение вслух и улыбнулась.

Её с самого начала не устроило, как закончилась попытка епископа города Рабона схватить Нордстоуна, и она переписала всю сцену по-своему. Но как это могло превратиться в ожесточённое сражение в заснеженных горах? Коул этого совершенно понять не мог.

Прочитав ещё немного, Коул увидел, что Миюри описывала себя как девушку-рыцаря героического типа и героического сложения, на две головы выше себя нынешней. Судя по её маме, такой она вряд ли когда-либо станет, но написано всё было на полном серьёзе.

"Потом брат проявил действительно большую заботу о её хвосте, коснуться которого его всегда влекло. Но он скрывал это желание, потому что боялся быть осмеянным".

Персонаж, именовавшийся прежде священником, вдруг обернулся братом. И на правах старшего брата Коул должен был кое-что сказать:

— Я всегда заботился о твоём хвосте из опасения, что ты, бегая по лесу, наберёшь на него грязи. И мне приходилось каждый раз о нём заботиться, хотя это и очень утомительно.

— Замолчи уже! — закричала Миюри, и Коул закрыл рот и беспомощно вздохнул.

Она последнее время не спорила с ним о желании выйти за него замуж, но её романтические чувства проявлялись со всей прямотой и, кажется, приобретали странные формы.

— Когда твои родители путешествовали вдвоём, они, похоже, чувствовали то же самое, — произнёс потом Коул, вспоминая картинки, увиденные им на той повозке из детства.

Очень странно, что он повторил слова Миюри. Происходившее сейчас казалось очень похожим на то время, но было совершенно иным.

— "Но на самом деле брату нравится не хвост, а длинные волосы. Блеск волос..." Брат, брат, — задёргала Коула за рукав Миюри, — как бы ты написал это слово?

Коул взял перо и написал ей требуемое слово на краю листа. В её тексте, оказавшемся рядом, описывалась сцена с одержимым аккуратностью и обделённым умом священником, которого волновали и расстраивали серебристые волосы прекрасной девушки-рыцаря. Коулу больше не хотелось высказывать своё мнение, он крепко сжал в руках вожжи.

Миюри некоторое время пристально разглядывала слово, которое сейчас выучила, и вписала в свой текст. Выглядела она при этом весьма довольной.

В детских воспоминаниях Коула те двое выглядели очень счастливыми в той повозке. Но, пожалуй, он и Миюри проводили время в пути не хуже. С этой мыслью Коул продолжил путь, который он делил со своей спутницей.

Шарон говорила, что по дороге им должна встретиться небольшая каменная часовенка, построенная, чтобы путешественники могли помолиться о счастливом пути. От неё следовало повернуть налево, пересечь по мосту ручей, и через некоторое время среди полей должен появиться лес, резко выделявшийся своим диким видом. Здание монастыря размещалось в глубине леса.

Впрочем, для выросшей среди гор Миюри это был всего лишь лес.

— Преподобный Коул! — закричал работавший во дворе Кларк, увидевший повозку и узнавший ехавших в ней, потом он, чуть не прыгая от радости, бросился бежать навстречу по вившейся среди травы тропинке.

— Почему вы так вдруг приехали? Неужели у Шарон опять что-то стряслось?

Коул полагал, что отношения Кларка и Шарон сводились к тому, что Шарон беспокоилась о более слабом Кларке и вела за собой, но прозвучавшие слова заставили его внести некоторые исправления в своё впечатление. По крайней мере, Шарон ухватила за хвост волчицу Миюри.

— Это... госпожа Шарон сказала нам привезти тебе эти вещи, — сказала Миюри, доставая порученные ей сменную одежду и прочие вещи.

Обычно она называла Шарон "противной курицей", теперь же даже сказала "госпожа Шарон".

— Мне так жаль, что вам... — начал было извиняться Кларк.

— Я хотела проявить благодарность госпоже Шарон! Немного столь сильных людей на свете!

Не только Кларк, но и Коул был поражён. Кларку, однако, не нужно было задумываться над поведением Миюри, и на его перепачканном лице появилась улыбка.