Заговор по душам. (Малоросский прованс.)

— Це ж Олександр Івановіч! (сноска: Это же Александр Иванович!)

— Коли вже знайшовся... (сноска: Ну, раз уж нашелся...)

— Усюди вони! (сноска: Везде они!)

— Циц, Гадя, тобі усе не гаразд! (сноска: А ну цыц, Гадя, тебе все вечно не так!)

От количества мнений относительно бывшего хозяина медальона начала раскалываться голова. Одно Вера уяснила точно. Тот, кто потерял украшение и носил имя Александра Ивановича Фальц-Фейна, мог быть как вознесен до небес и прославлен в веках, так и освистан. Меценат и помещик. Рабовладелец и прогрессор. Лучший из работодателей и монарший лизоблюд.

Часом раньше медный жетон отчистили обычным помидором и он засиял неверным светом чужой славы.

Сам хохол с немецкими корнями скончался совсем недавно, но дело, начатое им, продолжала семья. Большая и дружная семья. Хозяева заводов, газет, пароходов... Говорили, что и Железный Порт получил название за то, что у деревянного причала стоял единственный склад под железной крышей. И принадлежал он именно Фальц-Фейнам.

Одни пророчили нашедшему медальон счастье, другие пугали проклятьем. Мол, найти вещь мертвеца — это ой, ой...

— Но ведь потерял он этот медальон, когда был еще жив? — попыталась откреститься от пророчеств Вера.

Балаган на мгновенье смолк, чтобы уже через секунду взорваться новыми спорами.

Долго задерживаться в Порту Вера не собиралась. Два дня на отдых мозгам, два дня для смены обстановки, два дня для большей убежденности — Епанчина должна вернуться в Петербург и предотвратить гибель тысячи людей. И в первую очередь — монаршей семьи.

Поблагодарив хозяйку Ягу за радушие, раздав по копейке девчушкам, и запрятав найденное на пляже сокровище, Вера отправилась на почтовую станцию покупать билет на пассажирский омнибус. А по дороге молила Бога, чтобы дал ей крайне воспитанных и молчаливых попутчиков.

Когда купленный билет лежал уже в кармане, а в тарантас запрягались свежие лошадки, Вера уплыла в своих мечтах далеко за пределы Херсонской губернии. Она представляла будущее империи. Никаких коммунистов, никаких потуг в дороге к светлому будущему, никаких "лихих 90-х". Железная рука — вот, что надо ленивому православному народу!

Епанчина не могла четко определиться с развитием событий, но точно знала: лучше может и не быть, но будет по-другому. А это уже хорошо. От созидательных мечтаний оторвал возникший за спиной шум мотора. Простой народ заволновался, завертел головами, заахал и заохал.

Генеральская дочь обернулась на звук, мазнула безразличным взглядом по остановившейся у обочине машине, и снова отвернулась. Подумаешь — машина. Вот если бы здесь появилась "Лада Калина" выпуска две тысячи десятого года — вот тогда было бы на что посмотреть! А тут — обычный четырехдверный экипаж на колесах. Громкий и блестящий.

И Вера отвернулась. Ей было интереснее наблюдать за гарцеванием молодой лошадки.

И вот ведь как бывает в жизни. То, что тебе абсолютно неинтересно, то, на что ты в принципе и внимания обращать не станешь, влезет в твою жизнь противным комариным писком или приклеится жвачкой к подошве. Так же случилось и с Верой.

— Хеллоу, — раздалось за плечом.

На сей раз подпрыгивать от неожиданности девушка не стала. Просто слегка повернула голову на звук мягкого женского голоса с ярковыраженным акцентом.

На Епанчину смотрела пара внимательных глаз густо накрашенных черной тушью. Сама же мадам относилась к породе натуральных блондинов.

— Будьте здоровы, — неуверенно отозвалась Вера, непроизвольно сутулясь.

— Меня зовут Мэдди Кинг, — представилась златовласка, протягивая руку для пожатия.

"Прогрессивная леди", — промелькнуло в голове Епанчиной.

— А вон там мой муж — Дэвид Кинг. И мы с ним заключили пари!

Вере показалось, что теперь все взгляды обращены не к удивительному четырехколесному зверю, а к парочке мило беседующих леди.

— Мои искренние пожелания выигрыша, мадам, — учительница истории улыбнулась. — Или вы уже и так выиграли?

— Еще нет, но вы должны мне в этом помочь!

Епанчина опешила:

— Каким образом?

— Вы должны поехать c нами!

Очень часто люди энергичные и творчески развитые видят намного дальше, чем люди обычные. Вера не поняла ни причин, подтолкнувших чету принять решение и пригласить девушку к себе в машину, ни условий заключения пари. Поэтому продолжала удивленно хлопать глазами.

Видя столь неординарную реакцию собеседницы, иностранная мадам решила взять быка за рога, а Веру под локоток.

— Мы... я приглашаю вас составить нам компанию. Вы же в Херсон ждете омнибус? — деловая леди ставила ударение на каждое слово и все сильнее тянула Епанчину за собой. — Вас муж заметил. Сказал, какая странная девушка — стоит спиной. Как будто ей интереснее коней рассматривать, а не наш мобиль.

Дальнейшие разъяснения иностранки развеяли сомнения Епанчиной.

— Дэвид говорит: это какая-то деревенщина, которая не разбирается в технике и ей интереснее доить коров. А я ему отвечаю, что это не деревенщина, а княжна, которая таких мобилей не то, что просто насмотрелась, а еще и накаталась. А он мне отвечает: княжна или баронесса — не важно, у них тут и дворянки коров доить ходят. А я ему говорю, что одень княжну, как простолюдинку и посади за прялку, так у нее все равно руно золотое выйдет. А он мне снова: не стала бы княжна делить место в повозке с коровами. А я ему говорю — чего ты привязался со своими коровами?!

Учительница истории больше не сопротивлялась и прибавила ходу. Смешной рассказ энергичной леди увлекал, и хотелось поскорее узнать, чем же он закончился. Да еще и пари... В чем пари-то заключалось?

— Так вот, — продолжала свой рассказ попутчица, — я ему снова говорю, что не простолюдинка это, а знатная дама. А он мне — пари! Если знатная дама — захочет ехать с нами, если простолюдинка — не поедет. Я говорю — пари! И знаете, на что мы поспорили?

Вера остановилась, последовав примеру собеседницы. Миссис Кинг выжидающе уставилась на девушку. Епанчина пожала плечами — откуда ж ей знать про пари?

— Мы решили, что если я выиграю, мой муж будет целый день говорить, что я во всем права! — торжественно махнув рукой над головой, Мэдди Кинг завершила речь.

"Какая умная женщина, — подумалось Вере, — даже если бы я оказалась простолюдинкой, услышав, на что поспорили супруги, притворилась бы княжной. Исключительно из женской солидарности."

— Дорогая миссис Кинг, — улыбнулась генеральская дочь, удивив иностранку особым произношением английских слов, — я с удовольствием составлю вам компанию. И с еще большим удовольствием буду слушать, как ваш муж будет говорить вам целый день, что вы абсолютно и безоговорочно во всем правы.

И еще Вера думала, что ехать в машине, пускай и не самой комфортной модели, лучше, чем ехать в омнибусе, абсолютно лишенном комфорта.

Мистер Кинг, похоже, был совсем не огорчен проигрышем в заявленном пари. И причина вскоре раскрылась Вере в полной мере.

Пока шофер занимался машиной, мистер Дэвид Кинг, внешне производя впечатление сумасшедшего... или лучше не так — энтузиаста, откровенно рассматривал новоприбывшую гостью, так, словно Вера была сделана из мрамора, а покупатель тщательно обследовал материал на предмет мельчайших дефектов. Мэдди Кинг покровительственно поглядывала на будущую попутчицу.

Скромные пожитки Епанчиной были определены в багажное отделение, пассажиры расселись по местам, причем мистер Кинг предпочел усадить гостью к себе поближе, а миссис Кинг только облегченно вздыхала и периодически обмахивалась веером.

— Вы понимаете, мисс Епанчина, какая это непостижимая загадка?! — начал свою речь мужчина, "присев" на ухо Вере. — Почти семь сотен лет городу, сотни археологов на раскопках, а прийти к общему мнению не могут. Но я... я ведь доказал почти! Ольвия не просто рабовладельческая греческая колония. Ольвия — это еще и культурный центр! Ведь продавали не только силу или красоту! Там продавали и таланты! Умения... навыки... Такие имена как, Геродот, Плиний, Страбон ничего вам не говорят?

Вера попыталась ответить, но не прекращающийся поток слов, искрящийся взгляд и умиление на лице миссис Кинг, убедили девушку в бесполезности ответов. Похоже, все вопросы будут риторическими.

— В период своего расцвета Ольвия, на то время город-государство, занимала чуть более полусотни гектаров. И скажите мне, пожалуйста, Вера Николаевна, если сейчас археологи насчитывают лишь половину от общего количества квадратных метров, то не говорите мне, что среди развалин на оставшихся двадцати пяти гектарах не мог размещаться театр!

Миссис Кинг изобразила поддельный ужас, а Вера интенсивно закивала головой.

— Но я нырял! Я видел! Ах, если бы была возможность делать фотографические снимки под водой! Это были бы неоспоримые доказательства!

Как бы Вере хотелось сказать, что даже изобретение подводной съемки не гарантирует сто процентной доказательности, что компьютерные программы могут нарисовать не только развалины театра под водой, но и расселить цивилизацию разумных существ на "оставшихся двадцати пяти гектарах".

Дорога домой протекала не в пример лучше дороги из дома. За шумным авто тянулся пыльный след, перепуганные ревом мотора лошади шарахались в стороны, бесили извозчиков, сыпавших проклятиями вслед удаляющейся ступени прогресса.

— Все же очень жаль, что вода отбирает у нас порою то, что так дорого. Закрывает нам глаза, загадывает загадки, а потом забывает раскрыть карты, — вновь вздохнул любитель-археолог, и замолчал.

— Но ведь вода зачастую и возвращает, — решила поддержать беседу Вера.

— Да-да, естественно, — встрепенулся энтузиаст песчаных карьеров, — иногда выбрасывает такие штучки.

Кладоискатель рассмеялся нехорошим смехом, а его супруга нахмурила брови.

— Вот послушайте, какая недавно со мной история приключилась. — Мисси Кинг демонстративно отвернулась и принялась рассматривать монотонный степной пейзаж. — Попался мне на раскопках старинный глобус. Вот такого размера, — археолог сложил пальцы бутончиком, — не больше куриного яйца. Такой находке цены не было бы, если бы не мое единоличное участие. Меня освистали! Хотя некоторые анализы показали возраст находки — не меньше полумиллиона лет, и изображение европейского континента в столь ярких цветах и тонкостях... четкостях... — мужчина никак не мог подобрать подходящее слово, — в таких деталях были переданы и рельеф, и объекты на местности. И изображена часть суши подле Марселя, которая в наше с вами время уже находится под водой... Ах, какая это была находка!

Вера слышала в голосе археолога все: любовь и страсть к своему делу, сожаление от непризнания, разбитые мечты и чаяния. Даже стало жалко горе-ученого. Ведь явно не за славой гнался человек. А совсем за другим.

— И где же сейчас находится ваш клад?

— Ах, — совсем уж горестно вздохнул мистер Кинг, — как вы и говорили, мисс Епанчина, море дает, море и забирает.

— Утопил, — подсказала наклонившаяся к собеседниками миссис, и сверкнула глазами.

— А мне вот море подарило, — Вера неизвестно почему решила похвастаться своей находкой, и вытащила из кармана медный кругляш.

Ученый тут же схватился за предложенный к рассмотрению жетон, и с азартом исследователя принялся рассматривать его под разными углами.

— Фальц-Фейн... Фальц... Фейн... Дорогая, а не те ли это люди, что бывали в гостях у мистера Гошкевича? — не отрываясь от девичьей находки, спросил ученый.

На сей раз Мэдди Кинг решила присоединиться к разговору. Она даже пересела на сидение к супругу, потеснив мужа к краю.

— Господин Виктор Гошкевич — хранитель Херсонского музея, крайне приятный и начитанный человек. Познакомил нас с Софьей Багдановной. Мой Бог, какая женщина! Сильная, властная, умная, сильная!

Миссис Кинг явно была в восхищении от знакомства с царицей Херсонских степей, потому как повторялась, рассказывая взахлеб о меценатке.

И снова Вера обратила внимание на фамилию, которая, как черно-белые полосы зебры, появлялась в жизни Епанчиной изо дня в день.

— Эти наши пароходные прогулки просто чудесны, — продолжала щебетать Мэдди, — утром на работу по реке, а вечером... вечером нас развлекали. Даже представления с танцами устраивали. А ваши цыгане! Это же просто прелесть, какие мишки!

От упоминания черноглазой национальности Веру передернуло. Но ни один из супругов не обратил внимания.

— А вы знали, мисс Епанчина, что Фальц-Фейны одними из первых ввели свои денежные единицы? — мистер Кинг наклонился к Вере, ненароком зацепил рукой пышную грудь супруги, воззрился на нее, словно видел в первый раз, и снова перевел взгляд на гостью. — Они называли их "боннами" и раздавали своим же работникам сверх оговоренной зарплаты. Бо-ну-сы! — в очередной раз восхитился чужим предпринимательским чутьем Кинг, и захихикал. — Ох, как были недовольны управляющие на мануфактурах! Зато воровство прекратилось. На рубли покупали то, что не производилось у Фальц-Фейнов, а на боны — производимые же собой товары, но со скидками и в фирменных магазинах.

Про металлические боны, про подделки и особую ценность этих "бляшек" Вера знала, но не смогла отказать в удовольствии мистеру Кингу похвастаться и своими знаниями.

— Жаль, конечно, что пришлось царю запретить подобную практику. А то вернулись бы снова в степи города-государства.

По мнению мистера Кинга, эта шутка стала самой удачной за все время поездки, потому что его хохот еще долго не замолкал, перекрывая шум ветра и мотора.

В Херсон въехали более триумфально, чем выезжали из Железного Порта.

Прокатившись с ветерком и с относительным комфортом, Вера душевно поблагодарила за подвоз и вышла из машины прямиком в главные двери гимназии. Ох, и достанут же после с расспросами!

Но все допросы и выведывания Епанчина отложила на потом. Сейчас самая главная, а затем и второстепенная забота — встретиться с Женевьеф. Не откладывая дела в долгий ящик, генеральская дочь помчалась в салон к француженке.

Волосы норовили выбиться из-под крупной сетки, обволакивающей полголовы и заменяющей современные Вере ободки. Широкая юбка летнего платья норовила запутать шаг. Девушка и не заметила, как за нею хвостиком увязался цыганенок.

— Здрааасьте-пожалста! — поприветствовал Веру хозяйский белокрылый сторож, за что получил крупную тыквенную семечку, прихваченную по дороге из общежития.

— И вам не хворать, — Епанчина присела в наигранном реверансе.

Странным образом сказывалась обретенная свобода. В этой параллельной реальности не было родительского контроля, навязанных отношений. Вера намного чаще улыбалась и теперь уже побаивалась больше внезапного возвращения домой, чем подступающего полчища красной саранчи.

Одна из мастериц, кажется, была многократно рада покинуть душный салон причесок, дабы разыскать и призвать на вотчину загулявшую в дебрях витрин хозяйку салона.

Женевьеф — яркий образчик непостижимости женской души — розовым облаком влетела в открытые двери.