Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Тебе назло


Автор:
Опубликован:
06.04.2011 — 06.04.2011
Аннотация:
Третья книга из серии Город
Он много лет говорил ей, что их отношения невозможны, что у них нет будущего. А она всё равно любила. Даже когда сама этого уже не хотела, идя на поводу у своих обид. Было столько причин разлюбить, больше того - возненавидеть, но никакие обиды не могут заставить забыть человека, который понимает тебя, как никто. И которого ты понимаешь, и поэтому прощаешь его и продолжаешь ждать. Чуда...
 
↓ Содержание ↓
 
 
 

Тебе назло


Екатерина Риз

Любовный авантюрный роман






Тебе назло



Город-3


Он много лет говорил ей, что их отношения невозможны, что у них нет будущего. А она всё равно любила. Даже когда сама этого уже не хотела, идя на поводу у своих обид. Было столько причин разлюбить, больше того — возненавидеть, но никакие обиды не могут заставить забыть человека, который понимает тебя, как никто. И которого ты понимаешь, и поэтому прощаешь его и продолжаешь ждать. Чуда...


1.


— Ну, вот и дома.

Я глаза от экрана телефона подняла, посмотрела на затылок водителя, а когда смысл его слов до меня дошёл, в окно глянула. И в душе всё-таки что-то дрогнуло. На самом деле дома, родной город. Меня здесь больше полугода не было.

Сглотнула немного нервно, хотя ничего катастрофического или неприятного мне не предстояло, я просто ехала домой — к отцу, к Нике, к Фае и Тосе, к маленькому Ваньке. Они меня ждут, это будет радостная встреча.

— Василис, в Яблоневку?

Я призадумалась. Яблоневка — небольшая деревушка на окраине города, которая в последние годы значительно разрослась и приобрела солидный вид. В основном благодаря моему папке, который года четыре назад вздумал там построить дом для своей семьи. А так, как Кирилл Филин, личность в нашем городе весьма заметная, вслед за ним в Яблоневку потянулись другие обеспеченные люди. И вот сейчас, спустя каких-то три-четыре года, деревня преобразилась. Покосившиеся от времени домишки вместе с местными жителями, палисадниками и огородами исчезли, и на их месте появились коттеджи в два-три этажа, за высокими заборами и коваными воротами. Подстриженные газоны и кусты и выпестованные руками наёмных садовников цветы на клумбах радовали глаз. И всё бы ничего, и за проживающих здесь людей можно было бы порадоваться, вот только камеры наблюдения на каждом столбе и сучке, толпы охраны и настоящее КПП на въезде в посёлок, заставляло усомниться в том, что за двухметровыми заборами все безоглядно счастливы. Я-то точно знаю, что это не так. Порой деньги создают намного больше проблем, чем могли бы решить.

— Нет, давайте проедем по центру города. Я хочу посмотреть на гостиницу.

Вышколенный водитель коротко кивнул.

— Хорошо.

Я выключила телефон и убрала его в сумку. Если честно, меня слегка потрясывало. Смотрела по сторонам, на знакомые улицы, и дышала глубоко, впитывая в себя то, что видела. Это особенные ощущения, когда возвращаешься в город своего детства. Сразу столько воспоминаний просыпается, начинаешь вспоминать, о чём думал, когда уезжал, о чём мечтал, и анализируешь — с победой ты возвращаешься или с поражением. У меня пока ответа не находилось. Для начала нужно войти под крышу отцовского дома, увидеть всё своими глазами, и тогда пойму. Но уже сейчас нервно сцепила пальцы, в нехорошем предчувствии. На себя не надеялась, если честно.

В Москву я уехала три года назад. Бросила местный ВУЗ и поступила в Московский Государственный институт индустрии туризма. Папка с Никой как раз открыли туристический центр, который нашему старинному русскому городу нужен был, как воздух. Всё-таки не зря нас называют жемчужиной Золотого кольца, туристов у нас всегда в избытке, как соотечественников, так и иностранцев, а вот собрать всех воедино, организовать их культурную программу, проживание и досуг, чтобы всё работало, как хорошо отлаженный механизм, никак не получалось. Конечно, до тех пор, пока Филин за это дело не взялся со всей своей энергией. Точнее, я-то знаю, что генератор идей — Ника, его жена, но она умела всё устроить так, что папка загорался её задумками, и тогда уже шёл лбом стены пробивать, чтобы замыслы жены осуществить. И теперь, в доказательство достигнутого, в самом центре города высился огромный туристический комплекс, который как спрут, с огромной скоростью, протягивал свои щупальца по всей стране. Даже в столице открылось два филиала, где можно было заказать экскурсию по Золотому кольцу — на любой вкус и толщину кошелька. Ясное дело, что мне нужно было получить должное образование, профессию, связанную с туризмом, ведь папа возлагал на меня огромные надежды. Он очень любил об этом говорить, а я неизменно кивала и улыбалась в ответ на все его речи. Вот только в Москву я не просто уехала, согласившись бросить факультет иностранных языков в местном ВУЗе, на который меня Фая очень удачно определила после окончания школы, в Москву я сбежала, но об этом никто не знал. Никто, кроме одного человека. Которому абсолютно наплевать на то, что он меня к этому практически принудил, заставил бросить семью, туристический комплекс, все его дела и проекты, которыми я в свои девятнадцать лет, просто заболела. Я на самом деле увлеклась, теперь уже семейным бизнесом. И, наверное, это меня держало в Москве, заставляло учиться, с жадностью впитывать в себя всё новое и строить планы на будущее. Это я сейчас о бизнесе, а не о личном. Хотя, устроилась я в столице очень даже неплохо, папа снимал мне квартиру, оплачивал домработницу, и даже водителя, потому что искренне верил в то, что водить машину мне не дано. Я пока на уроки вождения ходила, две машины испортила (страшное слово "разбила" в нашей семье произносить было категорически запрещено), и поэтому на двадцатилетие мне подарили "мерседес" представительского класса, чтобы я не переживала, к которому прилагался личный водитель. Первого, кажется, звали Костик, он без конца строил мне глазки в зеркало заднего вида и за это я его не любила. Возможно, пожаловалась на это кому-то, потому что Костик исчез из моей машины также быстро, как и появился в ней, а на смену ему пришёл Пётр Викторович, серьёзный мужчина лет пятидесяти, который частенько сравнивал меня со своими дочками и коротко кивал, не споря, когда я просила его свернуть к магазину или ресторану. В общем, он мне нравился, и мы с ним прекрасно уживались вот уже больше двух лет. Пётр Викторович вообще был единственным доверенным для меня лицом в Москве, только с ним я могла расслабиться и даже некоторые неприятности и проблемы обсудить. Он внимательно выслушивал, давал советы и всерьёз расстраивался и даже обижался, если я им не следовала. Правда, потом никогда не злорадствовал, если я по своей глупости в неприятности влипала, просто давал ещё один дельный совет, который снова пролетал мимо моих ушей. А однажды он даже с боем выпроводил одного моего назойливого поклонника, который под вечер явился под дверь моей квартиры с букетом цветов, и, кажется, всерьёз рассчитывал, что я расчувствуюсь и на его "страсть" отвечу. Если честно, парень был противный и никогда мне не нравился.

Путешествовала я тоже много. Будущая профессия к этому обязывала, папа не возражал, а Ника с Фаей хором твердили о языковой практике. Одним словом, не жизнь у меня, а малина. Сокурсники всерьёз считали меня дочкой криминального авторитета, ну на крайний случай олигарха провинциального разлива, и я с лёгкостью влилась в компанию москвичей, ни в чём им не уступая, но и не стремясь поразить. Выделяться на всеобщем фоне мне не хотелось. Хотелось спокойно доучиться, а самое главное попасть на практику в хорошую компанию, чтобы в деталях выяснить все тёмные стороны туристического бизнеса. Не в пределах Золотого кольца, а, так сказать, в европейском масштабе. Мне было интересно всё, и я уже успела обрадоваться тому, что когда-то решилась уехать из родного города. А когда всё же вспоминала об истинных причинах моего отъезда, меня в первый момент бросало в жар, потом в холод, сглатывала комок, который неизменно появлялся в горле, не смотря на прошедшее время, которое, если верить старой пословице, должно лечить, и приказывала себе подумать о чём-нибудь другом. А не об этом... человеке. Если его так назвать можно.

Да был бы это человек!..

Я зажмурилась и отвернулась от Вечного огня, мимо которого мы как раз проезжали. Вот сейчас точно нельзя о нём думать и о прошлом вспоминать. Сейчас-то уже что? Я ведь не просто так приехала, сегодня я должна сказать родным, что замуж собралась. А что такого? Никита — отличный парень. Мы вместе уже год, а за это лето пол Европы вместе объехали, с ним приятно и легко, а то, что ровесник... Кто сказал, что это плохо? Мы вместе учимся, взрослеем, наблюдая друг за другом, вот и жить будем вместе. И родители у него... В общем, папка должен быть доволен. Никита купил мне кольцо, и не какой-то новодел, уже знает, что я терпеть не могу "новоиспечённые" драгоценности. И когда я это чудо в его руках увидела... платина и великолепный изумруд старой огранки, просто пропала. Так на душе тепло стало, поняла, что Никита хорошо меня знает, и прежде чем являться ко мне с кольцом и букетом цветов, наверняка с родителями всё хорошенько обсудил и благословение получил. И пусть из его головы до конца ещё ветер не выветрился, но я-то про себя знаю, что уже давно не та влюбчивая лёгкая девочка, которой была лет пять назад, и родители не знали, как со мной сладить. Ещё в мои шестнадцать папа просил не спешить и не выскакивать замуж за очередную мою "великую" любовь, по крайней мере, до того, пока в институт не поступлю. А сейчас удивляется, что я, в свои двадцать три всё ещё свободна, и, кажется, меня это совершенно не тяготит и не смущает. Вот сегодня я ему новость и сообщу. Даже интересно, как он отреагирует. Порадуется ли?

Пусть порадуется. И поделится с кем надо интересной новостью, а я посмотрю, позлорадствую...

Я глаза открыла и ещё раз глубоко вздохнула. Родной город, что ли, так действует?

Автомобиль остановился, я в окно посмотрела и невольно улыбнулась.

— Красавица.

Пётр Викторович на водительском сидении вполоборота развернулся, чтобы посмотреть на гостиницу, на нижних этажах которой и располагался туристический центр вкупе с ресторанчиком и интернет-кафе. Голову в окно высунул, чтобы обозреть все шестнадцать этажей.

— Да уж. Она выше, что ли, стала?

Я рассмеялась.

— Да, выше, — в тон ему ответила я. — Каждый год подрастает на пару этажей. — Взялась за ручку двери. — Я ненадолго, просто хочу посмотреть... Вдруг папка здесь?

— Иди, иди. Стрекоза.

Его чуть насмешливые прозвища, которые он мне время от времени давал, всегда меня веселили и настроение поднимали. Вот и сейчас все мысли о том, о ком думать совершенно не нужно, я из головы выкинула, из автомобиля вышла, аккуратно одёрнула платье в крупный горох, поправила широкую оборку, украшающую вырез декольте, телефон в руке сжала и, вскинув голову, как меня учила Фая, направилась к дверям гостиницы, хотя мысленно себя поправила: никаких гостиниц, отель! Если очень постараемся, то через несколько лет и до звания пятизвёздочного дотянемся.

Вслед мне оборачивались, хотя я к такой реакции давно привыкла. И дело было совсем не в моей неземной красоте, я не настолько неотразима, это скорее к мачехе моей, к Нике, вот она настоящая красавица, а я просто научилась, а точнее, меня научили себя правильно подавать. Опять же, спасибо Фае. И она же привила мне любовь к винтажным вещам. Меня просто трясти начинает, когда я вижу платье или бельё в стиле пятидесятых-шестидесятых годов. Но это совсем не значит, что моим любимым платьям больше полувека. Слава Богу, сейчас достаточно известных дизайнеров, выпустивших коллекции винтажной одежды. Я обожаю платья с пышными юбками, шёлковые блузки с воротом-бантом, изысканная, но в то же время не вызывающая вещь, "для скромниц", как однажды посмеялся папка, и смеялся как раз до того момента, пока я к окну не подошла, и лёгкая ткань не стала почти прозрачной. Мужчины, как один, от такого фокуса дар речи теряли. А уж винтажное нижнее бельё, корсеты, пояса для чулок и сами чулки со швом — это соблазн в открытом виде. Некоторые скажут, что я специально так одеваюсь, не поверят в мою природную скромность, и я с ними спорить не буду. Есть, конечно, во всём этом доля провокации, но прежде всего я люблю винтаж, и получаю истинное удовольствия от покупок, а открывая по утрам свой гардероб, чувствую настоящий азарт, продумывая свой наряд. И к чужим взглядам я привыкла, и если в Москве сразить кого-то намного сложнее, то в своём родном городе, появляясь на улице, я привлекаю к себе внимание всех вокруг. И мужские взгляды, от мала до велика, мне обеспечены. А я не возражаю, пусть смотрят, я не стеснительная. Вот чего нет, того нет.

У дверей курили два паренька, о чём-то оживлённо беседовали, а когда меня увидели, замолчали. За пару шагов до них я широко улыбнулась, и уже через две секунды один из них распахнул передо мной стеклянную дверь.

— Спасибо, — пропела я негромко и вошла в прохладный холл. Охрана как по команде шагнула мне навстречу, разулыбались.

— Добрый день, Василиса Аркадьевна.

— Добрый, — ответила я, оглядываясь, а про себя добавила, что пора снова привыкать к своему имени. Это ведь в Москве я просто Ася Плетнёва, там никто не знает, кроме Петра Викторовича, конечно, про дурацкое имя Василиса, и фамилией я там пользуюсь настоящей, которую мне родной папочка подарил, при чём, это единственное, что он мне подарил за двадцать три года моей жизни. А вернувшись домой я сразу стала Василисой Филин, любимой, пусть и приёмной дочкой, того самого Филина. И только жители нашего города и области могли мгновенно понять, почему Филин — тот самый, и почему не стоит попусту трепать его имя по углам. Он этого очень не любит.

Я по очереди посмотрела на ребят в строгих чёрных костюмах, оценила их высокие, спортивные фигуры, обратила внимание на качество костюмов, снова улыбнулась и мило поинтересовалась:

— Папа здесь?

Мне глупо заулыбались, взглядами ощупали, но не нахальными, а любопытными, впитывали в себя мой облик, а после опомнились и чуть хрипло сообщили, что хозяин отбыл около часа назад, домой.

— Домой, значит... — Я быстрым взглядом окинула холл, приметила группу японцев у ресепшена, и задала ещё один вопрос. — А Завьялов?

— Геннадий Михайлович был утром и уехал.

— Все разъехались...

— Все вас встречают, наверное.

Я посмотрела на ребят, вот только улыбку вернуть не удалось.

— Очень в этом сомневаюсь. Что все.

На этот раз дверь передо мной распахнул один из охранников, я с ним не попрощалась, я к этому моменту вообще забыла обо всех особях мужского пола, с которыми встретилась в последние десять минут, а подумала о том, что пора бы двери поменять, поставить на фотоэлементах.

— Ну что, теперь в Яблоневку?

Я села в машину и захлопнула дверь, откинулась на сидении.

— Да. Домой.

Мы проехали через центр города, я отрешённо смотрела на церкви и соборы, которых у нас в избытке, рада была их видеть, как родных и близких людей, всё-таки я рядом с ними выросла, но предательское волнение уже выбралось из дальних уголков моей души и заслонило все остальные чувства. Всерьёз переживала. Я ведь не уеду отсюда завтра или через пару дней, у меня каникулы и остаться придётся минимум на месяц, иначе отец, не дай бог, забеспокоится и решит влезть в мою личную московскую жизнь, а мечтать о том, что у него это выйдет аккуратно и для меня без потерь, бессмысленно, папка так просто не умеет. Так что, этот месяц мне нужно будет как-то выживать. Хорошо хоть через несколько дней Никита приедет. Очень надеюсь, что это сгладит острые углы. Ведь начнутся знакомства, разговоры о подготовке свадьбы, обсуждение планов на будущее. Мне просто некогда будет думать о лишних, посторонних для меня вещах.

— Ты точно справишься без меня?

Я очнулась от своих мыслей, подняла глаза к зеркалу заднего вида, в которое Пётр Викторович поглядывал, и встретилась с ним взглядом.

— Хочешь, я останусь. Я могу, честно.

Я понимающе улыбнулась.

— Я точно справлюсь. А у вас отпуск, вот и наслаждайтесь. — Он не ответил, но насупился и нервно повёл шеей. А я его по плечу похлопала. — Всё будет хорошо. Это ведь так интересно — круиз по Волге. Вам понравится, вот увидите. Настоящее путешествие. Считайте, что ещё один медовый месяц.

— Вот этого я и боюсь. Что если не выйдет медового месяца, куда я денусь с подводной лодки?

Я рассмеялась.

— Всё получится.

— Я уже не в том возрасте, стрекоза, чтобы двадцать один день наслаждаться обществом любимой жены и больше ничем.

— Вот сейчас мне стало грустно. Так я перестану верить в будущее!

Пётр Викторович хмыкнул.

До Яблоневки мы доехали за двадцать минут, после московских пробок, свободные дороги казались счастьем. Я поглядывала по сторонам, а когда автомобиль свернул под указатель "Яблоневка. Въезд по пропускам", окно приоткрыла и вдохнула полной грудью чистый воздух соснового бора. Оживлённая магистраль осталась позади, и теперь только шумевшие сосны и радующая глаз зелень. Всё-таки, папка знал, что брать, место для дома выбрал, что надо. С одной стороны сосновый бор, с другой яблоневый сад, старый, правда, почти одичавший, зато сейчас прекрасно плодоносивший, а с посёлком рядом ещё и озеро. Кругом чистота, порядок, скоро уже тропки в бору будут гравием посыпать. И грибы подсаживать, исключительно белые и подосиновики. Наш сосед, дядя Боря, очень любит за грибами ходить. Нарядится в старую форму камуфляжную, резиновые сапоги, корзину возьмёт и пойдёт бродить по сосновому бору. Грибы ищет. И охране, которая за ним по пятам ходит в своих тёмных костюмах, подсказывать местоположение подосиновиков и боровиков запрещает. У него азарт. Лично я всегда пугаюсь, когда он приглашает нас на картошку с грибами и сметаной, и к грибам пристально приглядываюсь, а Ника или Генка меня локтями в бок пихают. Но я разве виновата, что боюсь? Я вообще считаю, что самые надёжные грибы — это шампиньоны из магазина.

К чему я про грибы вспомнила? Наверное, потому, что уже через несколько минут мы подъедем к дому, и всё начнётся. И я нервничаю. Прошлый мой визит принёс много неприятностей, вот поэтому сейчас сердце и скачет, как сумасшедшее. Не знаю, как я переживу эти каникулы, я с ума сойду, честно...

Высокие ворота открылись, впуская автомобиль на территорию дома, а как только мы въехали, почти сразу закрылись. Я из машины вышла, окинула быстрым взглядом подстриженные газоны, аккуратные клумбы, странные скульптуры, которые появились тут и там, а когда услышала детский крик, повернулась и поймала подбежавшего Ваньку.

— Приехала!

Я рассмеялась, вгляделась в его счастливое личико, пальцем потёрла щёку, стирая пятнышко от шоколада, потом наклонилась к мальчику и руками его обхватила, даже приподнять попробовала, но тут же сдалась.

— Какой ты тяжёлый стал, я тебя не подниму.

Ванька довольно рассмеялась, отодвинулся и важно заявил:

— Так мне уже пять!

— И правда, а я забыла, — рассмеялась я. — Где мама с папой?

Ванька меня за руку ухватил и повёл к дому.

— Там! — и рукой махнул.

Я обернулась на Петра Викторовича, который уже открывал багажник, собираясь мои чемоданы достать, и поэтому едва не споткнулась о детские машинки, расставленные прямо на нашем пути. Ванька очень мастерски между своими игрушками лавировал, а вот я чуть не шлёпнулась.

— Наконец-то! — Ника первой мне навстречу вышла, мы обнялись, но выговор я всё-таки получила. — Мы тебя ещё вчера ждали, Кирилл изворчался весь.

— На что именно?

— На твою московскую личную жизнь.

— А-а, — многозначительно протянула я. Дошла до дивана и сразу скинула такие красивые, но такие неудобные туфли. Ванька тут же на диван влез, и руки ко мне потянул, я снова его обняла и поцеловала в вихрастую макушку. — Соскучился по мне? — Он кивнул, а я на Нику обернулась, и заговорщицки проговорила: — Надеюсь, ты папку морально подготовила?

— А должна была?

— Ника!..

— Ну что? — Она усмехнулась, сына от меня оторвала и усадила того за стол. — Доедай суп, ты мне обещал.

— Мама! — начал мальчик возмущённо, но суровая мать не сжалилась, а даже пригрозила:

— Сейчас папу позову.

Ванька голову понуро опустил, но ложку взял. А Ника ко мне повернулась.

— Он уже неделю тебя ждёт, когда ты на каникулы приедешь, от уроков отдохнуть, а ты хочешь, чтобы я его огорошила новостью, что ты вместо уроков замуж собралась?

— Почему это вместо? — Я в кресло села и ноги вытянула. Посмотрела на них. Очень красивые, между прочим, ноги, ничем не хуже, чем у Ники. — Я между ними. Кстати, а где папка?

— В кабинете, позову сейчас. Ваня, а ты ешь суп.

— Можно я лучше котлету?

Ника вздохнула совершенно несчастно.

— Ладно, ешь котлету. — Направилась к кабинету, а я Ваньке подмигнула. Тот улыбнулся в ответ и тихо позвал:

— Фима, Фима.

Послышалось страшное сопение, из-за угла выбежал лабрадор и, виляя хвостом, кинулся к мальчику. Котлета исчезла в одну секунду, лабрадор по кличке Фима её, наверное, даже не почувствовала, не то что распробовала.

— Мама, я всё съел! — Ванька из-за стола выбежал и кинулся к стеклянным дверям, которые вели на веранду. Фима за ним побежала. А за моей спиной хлопнула дверь, и я услышала голос отца. Сразу поднялась и, позабыв про туфли, к нему кинулась, повисла у него на шее.

— Папка. — Без каблуков рядом с отцом и Генкой, который появился из кабинета вслед за хозяином, я себе совсем маленькой показалась. И Завьялова словно ненароком локтём ударила. Он сделал вид, что не заметил, но на пару шагов в сторону отошёл.

— Приехала наконец-то. — Филин меня от пола приподнял, но тут же порадовал. — По шее получишь сейчас. Телефон вчера выключила!

— Пап, я занята была.

— Да? Ещё надо выяснить чем.

— Не чем, а кем, — поправила я его, он тут же брови сдвинул, а я невинно улыбнулась.

— Хоть бы отца постыдилась. Я совсем не хочу ничего об этом знать.

— Да? — удивилась Ника. — А вчера меня уверял, что ты должен знать всё. Причём в деталях.

Он кинул на жену предостерегающий взгляд.

— И ты туда же.

Ника руками развела, а потом Генку по плечу стукнула, когда тот совершенно безобразным на её взгляд образом котлету на хлеб шлёпнул и потянул всё это в рот.

— Я когда-нибудь научу тебя нормально обедать? Сядь и поешь. Ты Ваньке дурной пример подаёшь.

— Не подаю, — возразил тот. От бутерброда откусил и направился к выходу. — Кирилл, я уехал.

Филин кивнул, но даже не обернулся ему вслед, а вот я обернулась. Но как только встретила отцовский взгляд, тут же улыбнулась, и снова на шее у него повисла. Прижалась к нему, и пообещала себе, что справлюсь. Просто глядя на отца и его семью, я — справлюсь. Обязательно. На них с Никой так приятно смотреть, и хоть понятно, что у них тоже всё непросто, оба люди достаточно взрывные, с характером, но ведь они нашли друг друга, и мальчишка какой прелестный получился. А ведь когда у них всё начиналось, никто бы не сказал, что они уживутся рядом, и страсть и любовь не исчезнут через некоторое время. Шесть лет прошло, и отец, кажется, на самом деле счастлив. Всё, что хотел, всё получил. И жену-красавицу, и наследника, и дом, настоящий дом, а не ту шикарную квартиру в сто пятьдесят пустых комнат. И я за них рада, и даже пример с них собираюсь взять. У меня тоже так будет, всем назло.

Правда, отца такая перспектива, кажется, совсем не обрадовала. Если судить по тому, что он жевать перестал и уставился на меня тяжёлым взглядом.

— Что?

Ника мужа по плечу погладила.

— Кирилл, дыши.

— Ника, подожди. — И снова на меня посмотрел, глаза опасно сузились. — Замуж?!

Я отпила из бокала воды. Плечом дёрнула.

— А что такого?

— Ника, она издевается?

— Нет. Думаю, что нет.

Я бокал поставила, очень осторожно.

— Папа, ты же сам мне говорил, что замуж пора.

— Я говорил? Я такого не говорил, не надо. Я шутил. Вась, ты шуток не понимаешь?

Я поморщилась.

— Вот только не надо "васькать", ведь знаешь, что я этого терпеть не могу.

— Не меняй тему! За кого ты замуж собралась?

— Его зовут Никита, мы учимся вместе. То есть, он на курс старше.

— Хорошо хоть не младше!

— Не знаю, таких прецедентов в своей семье я не помню. Или мама нашла себе нового молодого мужа?

Филин вилку на стол кинул, и она ударилась о край тарелки.

— Откуда я знаю?

— Кстати, съезди к матери, — не к месту вставила Ника, словно боялась забыть об этом.

Я кивнула, а папа разозлился.

— Чёрт знает что такое.

— Кирилл, мальчик из хорошей семьи.

— А ты откуда знаешь?

— Вася рассказывала.

— То есть, она тебе рассказывала, а ты мне нет?

— Папа, мы с ней подруги, она мне не мать. А Никита на самом деле из хорошей семьи. Его отец депутат.

— Очень за него рад. Особенно, за его отца-депутата.

— О Боже, — я на спинку стула откинулась, хотела спор продолжить, но с веранды появилась симпатичная девушка в довольно скромном платье, она вела за руку Ваньку, а сидящим за столом кротко улыбнулась.

— Приятного аппетита.

— Папа, я не хочу спать! — Ванька из её рук вырвался, к отцу подбежал и тот его посадил к себе на колени. А девушка остановилась неподалёку, что дало мне возможность её рассмотреть хорошенько. Хотя, ничего примечательного в ней не было, на мой взгляд. Симпатичная, конечно, даже красивая, но ей явно не хватало какой-то изюминки, за что бы взгляд цеплялся. Правильных черт лица и ладной фигурки явно было мало, не было в ней ничего примечательного.

— Вася, это няня наша новая, — представила мне её Ника, заметив мой интерес. — Светлана.

Девушка снова улыбнулась, на этот раз именно мне, мне пришлось сделать то же самое.

— Это Василиса, старшая дочь Кирилла Александровича.

Светлана с готовностью кивнула.

— Я догадалась. Очень приятно. Ваня так вас ждал.

Я протянула младшему брату руку.

— Мы с ним так договаривались, что он меня ждать будет.

— Лучше бы вы договорились, что он есть будет, — пожаловалась Ника и сына по волосам потрепала.

Ванька тут же скуксился.

— Иди со Светой, — попросил его Кирилл.

— Не хочу.

— Ваня, иди. Я скоро приду к тебе, — пообещала Ника.

Мальчик с колен отца слез и няню за руку взял.

— Опять новая няня? — спросила я.

— Она хорошая девушка, — сказала Ника. — Студентка, учится на детского психолога, а у нас подрабатывает.

Я усмехнулась.

— Да, деньги всем нужны.

— Кажется, на самом деле нужны. Я слышала, что её родители ипотеку выплачивают, а она им помогает.

— От кого слышала? — заинтересовался Филин. — От Генки, что ли?

У меня, если честно, кусок в горле встал. Кашлянула и бокал с водой схватила. Но ответа на интересный вопрос так и не дождалась, Ника на мужа рукой махнула, тот хмыкнул, и ко мне свой взор вернул.

— Так что там с сыном депутата?

Я руку к груди приложила, стараясь дыхание восстановить.

— Всё с ним в порядке, папа, — чуть сдавленно проговорила я. — Приедет через несколько дней, и познакомитесь. — Протянула отцу свою правую руку, демонстрируя кольцо. — Вот, подарил.

Филин только наклонился, чтобы получше подарок рассмотреть, а Ника меня за руку схватила.

— Ух ты, неплохо.

— Вот и я так думаю, — согласилась я.

— Нет, на самом деле неплохо. Кирилл, это великолепный изумруд.

Филин насмешливо скривился.

— Я с профессионалами не спорю.

Я тоже на кольцо посмотрела, но прежнего восторга уже не ощутила. И сама на себя разозлилась. Опять начинается?

— Ну что ж, посмотрим на твоего жениха. А потом уже подумаем — быть свадьбе или нет.

Я послушно улыбнулась в ответ на отцовское предостережение, а вскоре из-за стола вышла, пошла в свою комнату, чтобы вещи разобрать. Прошла мимо детской, не удержалась и заглянула. Света сидела у детской кровати и вслух читала Ваньке какую-то историю, мало похожую на сказку. Что-то там было про воробья, который из гнезда вывалился. Я на секунду дольше, чем следовало, взгляд на ней задержала, почувствовала странное неприятие и поспешила уйти. В комнате, у моей кровати на столбиках, стояли два больших чемодана. Сейчас я уже сама удивлялась, зачем столько вещей с собой привезла, словно у меня здесь шкаф пустой. А теперь ведь всё это разобрать надо, развесить... На кровать села и ладонью по атласному покрывалу провела. Потом на подушки упала. Уставилась на потолок в едва заметный цветочек. Такое чувство, что сердце у меня чужое, не моё, предательское какое-то. Умом понимаю, что нужно выкинуть всё из памяти, просто вычеркнуть, и заняться своей жизнью, у меня ведь такие перемены намечаются, а сердцу до этого, словно, никакого дела нет. Оно стучит. Прямо-таки барабанит, и всё не о том. Вот что с ним делать?

— Уезжаете? — Я пробежала по газону и заглянула в машину, на которой совсем недавно приехала.

Пётр Викторович что-то искал в бардачке, а когда я подошла, голову поднял и улыбнулся.

— Уезжаю. Я ведь тебе не нужен.

— Дядя Петь, ну что вы говорите? Просто я знаю, что отпуск пойдёт вам на пользу.

— Твои бы слова да Богу в уши, Василиса.

— Всё так и будет, — заверила я его. А после попросила: — До города меня довезёте?

— Ну вот, приехать не успела, уже в город ей понадобилось.

— Мне, правда, надо. Отвезёте?

— Конечно.

— А обратно я на такси. Ждать меня не нужно.

— И куда везти? — поинтересовался Пётр Викторович.

— На Дворянскую. Это недалеко от центра, я покажу.

— Точно тебя ждать не надо? — забеспокоился Пётр Викторович, когда спустя полчаса мы оказались на Дворянской. Улица хоть и со значимым названием, и достаточно длинная, но дома на ней располагались сплошь старой постройки. Причём, в прямом смысле старой, столетней давности. Но это ведь один из районов Старого города!

— Не надо, — успокоила его я. — Со мной ничего не случится. Поезжайте. Хорошо вам отдохнуть.

— И тебе, стрекоза. Через месяц увидимся.

Я постояла у обочины, ждала, когда он уедет и даже рукой ему помахала. А как только машина свернула на центральную дорогу, улыбаться перестала и с трудом сглотнула. Попыталась сделать глубокий вдох, но потерпела неудачу. И чтобы хоть как-то успокоиться, достала из сумочки зеркальце и посмотрела на себя. Губы облизала, причёску поправила. Легче мне от этого не стало, но, по крайней мере, знала, что выгляжу прекрасно. Потом перешла через дорогу и направилась прямиком к тому дому, над входом которого висела неприметная вывеска, на которой значилось: "Чёртово логово". Дурацкое название, сама знаю. И ведь никто не скажет, что я придумала. Но это на самом деле было чёртово логово, даже не клуб, а заведение сомнительной паршивости, в котором танцевали стриптиз, снимали девочек и пили. Клуб, вот только паршивость была рассчитана всё-таки не на простых смертных, а на людей с деньгами, которые частенько являлись под эту скромную, почти незаметную со стороны вывеску, и здесь же, на время, теряли человеческий облик. Когда Завьялов собрался купить эту чёрную дыру, я сразу сказала, что это идея не то чтобы глупая, но жутко неправильная. На кой чёрт ему сдалось это чёртово логово? Своих недостатков не хватает, что ли, захотелось на чужие посмотреть?

К главному входу я не пошла. Прошла через незаметную калитку неподалёку, пересекла двор и толкнула дверь чёрного входа. Она оказалась открыта. Слышались голоса, но навстречу мне никто не вышел. Вот если бы я попыталась так в "Три пескаря" проникнуть, меня, наверное, уже застрелили бы. Ну, может не меня, но кого-нибудь чужого точно.

А тут я зашла, на кухню заглянула, на которой сотрудники непонятно чему радовались, кивнула, всё-таки приметившим меня охранникам, у которых всё же совесть проснулась, и они слегка застыдились, с насиженных мест поднялись, а я уже направилась дальше по коридору, к залу, туда, где музыка играла. Попавшиеся мне в дверях молодые официантки ощупали меня удивлёнными взглядами, а я просто прошла мимо них, для начала полутёмный пустой зал оглядела, заметила Генку на его законном месте хозяина, а потом уже посмотрела на сцену, где девушки-танцовщицы репетировали. Не слишком приятное зрелище, скажу я вам, на любителя.

Я была уверена, что Завьялов заметил меня сразу, как только я вошла. Но вида не подал. Сидел в кресле с низкой спинкой, ноги вытянул, руки на животе сложил и вроде бы дремал, прищурившись. Правда, на сцену смотрел, без всякого выражения на лице. Я прошла через зал, огибая пустые столы, а когда подошла к его столику, молча села в соседнее кресло.

— Хреновая у тебя охрана. Я вошла в клуб, а никто даже не заметил.

— А чего тебя замечать? Ты дочка босса. В этом городе можешь ходить, где тебе захочется.

— Спасибо, учту.

Я смотрела на него, взгляд скользил по лицу, по строгому профилю, потом опустился ниже, а Генка, кажется, не замечал, а может, не хотел замечать моего внимания. Налил себе виски, сделал большой глоток, а сам с девочек глаз не сводил. Я тоже на них посмотрела. Нос наморщила.

— Паршивое место.

— Зато как танцуют. Посмотри, вон та, рыжая, я её из Питера сманил. Надеюсь, она отработает затраченные на неё деньги.

— Гена.

Я заметила, как в одно мгновение напряглось его лицо. Но он поднёс к губам бокал и сделал ещё один глоток. Я окончательно расстроилась и в кресле откинулась. Закинула ногу на ногу, не обратив внимания на то, что подол платья слишком высоко задрался.

— Я решила выйти замуж.

Он фыркнул в бокал, а я обиделась. Подбородок вздёрнула.

— Зря смеёшься.

— А что мне делать? Плакать?

Я губы облизала, а Завьялов кинул на меня странный взгляд.

— Что? Всерьёз ожидала, что я заплачу? Кинусь тебе в ноги... Что ещё?

— Да пошёл ты к чёрту, — шикнула я на него. — Я приехала, чтобы предупредить тебя: не подходи ко мне больше. Понял? Никита приедет на днях, и я очень надеюсь, что ты будешь тише воды, ниже травы.

— Серьёзное предупреждение. Выпить хочешь? Есть твоё любимое вино. Только не думай, что заказал специально, в ожидании твоего приезда. Просто случайность.

Он издевался. Откровенно издевался надо мной, смотрел зло и насмешливо, а губы презрительно кривились. Мне стало трудно дышать. Ещё как назло музыка смолкла, вместо неё послышались девичьи голоса и смех, а я вдруг испугалась, что расплачусь. Вот прямо здесь, при всех. Поднялась, очень надеюсь, что вышло грациозно. Пошла к выходу, но потом вернулась. Остановилась рядом с ним, даже наклонилась, и Генкин взгляд сам собой уткнулся в вырез моего декольте, чего я, собственно, и добивалась.

— Ты пожалеешь, Завьялов. Ты уже жалеешь, я это точно знаю. Но когда ты опомнишься, будет поздно. И ты останешься один, в этом дурацком клубе, в окружении шлюх. И сопьёшься.

Он поднял глаза к моему лицу.

— Они не шлюхи, Вась, они танцовщицы.

Мы глазами встретились.

— Ты меня слышал?

Генка головой мотнул.

— Нет.

— Да? Тогда я повторю: сопьёшься здесь в одиночестве. А я всё равно не приду.

Он рассмеялся мне в лицо, и продолжал посмеиваться, пока я к выходу шла, я прекрасно это слышала. И дверью хлопнула так, что стены этого убогого заведения ощутимо вздрогнули.

Ненавижу!


2.



За четыре года до этого


— Вась, прекрати тянуть и рассказывай!

— Да нечего рассказывать, — сказала я, от зеркала отошла и забралась с ногами на кровать. — Ничего у меня не вышло.

— А ты всё сделала, как я говорила? — Верка на том конце провода в сомнении хмыкнула.

— А то как же! — Я даже рассердилась на подругу. — Ты же в этом деле эксперт!

— Как-то нехорошо это прозвучало...

Я на подушки откинулась и глаза закрыла. Из груди вырвался вздох со стоном.

— Вер, ну честно, не нравлюсь я ему!

— Глупости. Вот стопроцентная глупость, Вась. Лёшка ведь не идиот. И ты ему нравишься. Ты вообще нравишься всем парням, ты же знаешь.

— Может, в этом и проблема? Он, наверное, считает, что я... — Пару секунд я подбирала правильные слова. — Прости Господи. Все вокруг говорят, что я влюбляюсь с частотой раз в неделю. Даже папка так считает!

— А ты с ним поговори, объясни.

— Кому, папке?

— Лёшке!

Я приуныла.

— Вот единственное, чего я не умею, так это с парнями по душам говорить. Как я ему скажу? Знаешь, — начала я передразнивать саму себя, — что бы люди ни говорили, я совсем не такая, и вообще я сама невинность!

Верка, как последняя дура, заржала. Вот именно заржала, совершенно неприлично, и я ещё сильнее из-за этого обиделась.

— Не говори про невинность.

— Сейчас трубку брошу, — пригрозила я.

— Ладно, ладно. Но я, правда, стараюсь помочь. И не понимаю, почему у тебя с Лёшкой никак не клеится. Ходите кругами.

— Как будто мне самой это нравится, — расстроено проговорила я и телефон выключила. На подушках сползла, и руки на груди сложила. Задумалась. С Лёшкой Прохоровым у меня на самом деле не клеилось, и это, если честно, обескураживало. Ни с одним парнем до этого у меня столько проблем не было. А тут вроде сам Бог велел, как говорится: и нравимся мы друг другу, и тянет нас, а сблизиться никак не можем. Встретимся, поулыбаемся и отталкиваемся друг от друга, как воздушные шарики, разлетаемся в разные стороны. А я думать ни о ком не могу, кроме него, и это уже со стороны заметно. Ника заметила, Фая, и мало того, отец! Вот куда это годится?

Лёшку я уже почти год знаю. Учимся с ним в одном институте, он на два года старше меня, но мы всё равно, волею судьбы, оказались в одной компании. К тому же, в нашем институте нет человека, который бы его не знал. Лёшка по натуре затейник, очень деятельный человек, с нуля создал команду КВН, сам пишет тексты, шутки, в соревнованиях по бегу участвует, не только за родной институт, но даже за город и область. И влюбилась я в него, кажется, в тот самый момент, когда впервые увидела. Высокий, спортивный, улыбка такая, что сердце поневоле замирает, и глаза голубые-голубые. Я когда помладше была, очень любила любовные романы читать, и попутно рисовала в уме мужчину своей мечты, и получался он у меня вот один в один Лёшка Прохоров. Поэтому и позабыла обо всём на свете, после встречи с ним. И на этот раз могла точно сказать, что влюбилась. По-настоящему, первый раз в своей жизни. И это совсем не было похоже на мои предыдущие частые увлечения. Я всегда была натурой влюбчивой, чем сильно расстраивала родителей и удивляла окружающих. В первый раз лет в тринадцать заявила всем, что полюбила мужчину и собираюсь за него замуж. Это был мой преподаватель английского языка, и он, помнится, всерьёз опешил, когда я ему сообщила о своих чувствах. Скрывать их я не собиралась, меня мама всегда учила, что любовь — это дар небес, и скрывать его, прятать в себе, просто грех. О своей любви кричать нужно. Я, правда, кричать не стала, но честно призналась, а потом наблюдала, как объект моей страсти таращит на меня глаза и наливается пунцовой краснотой. Между прочим, до того случая, я понятия не имела, что мужчины могут так краснеть. В моём понимании это совсем не вязалось с представлением о настоящей мужественности, папка вот никогда не краснел, он легко находил выход из любой ситуации, даже заведомо проигрышной для него. А учитель мой покраснел, как рак, и я его тут же разлюбила. Но с того момента начала свой идеал искать. Я взрослела, идеал мой тоже взрослел и несколько менялся и видоизменялся, и, наверное, из-за этого мой поиск любви превратился в бег по кругу. Мне никак не удавалось дотянуться до желаемого. Мальчиков у меня было много, и не мальчиков тоже, я искренне во всех них влюблялась, разочаровываясь и вновь вспыхивая, как искра, и совсем не обращала внимания на все наставительные речи со стороны родителей. Все их слова казались мне ненужными, непонятными и попросту глупыми. Я далеко не сразу поняла, что мамины наставления о разборчивости (о которой она сама частенько забывала, надо сказать), появились из-за того, что они с отцом решили, будто я со своими ухажёрами уже не просто держусь за ручки и обмениваюсь скромными поцелуями. Когда я это поняла, в первый момент несказанно удивилась: "Откуда они это взяли?", а после и обиделась: "Значит так, да?", и из-за этой же обиды разубеждать их не стала. Так даже лучше, а то обрадуются, дома запрут, и я тогда вообще на волю никогда не выберусь. А как же я тогда встречу свой идеал?

Это спустя несколько лет, когда повзрослела, поняла, что вела себя неправильно. А уж когда Фая мне объяснила все мои ошибки, да ещё в своей любимой манере, насмешливо-ехидной, мне совсем стыдно стало, и влюбляться в каждый небесно-лазурный взор, я перестала. В какой-то момент стало грустно, жить в степенности и тоске я не привыкла, но потом встретила Лёшу, и влюбилась. И что самое удивительное, чувство моё не прошло через неделю, и даже через месяц не прошло. Весь первый курс я Прохоровым буквально болела. И самым натуральным образом млела в его присутствии, и сама краснела, когда он ко мне обращался или улыбался. Никогда за собой подобной стеснительности не наблюдала, а тут алела, как маков цвет при любой возможности. И придумать не могла, о чём мне с ним заговорить, когда мы оставались наедине. Вот ни единой мысли в голове, даже глупой. Ветер, сквозняк, как угодно можно назвать. Я только смотрела на Прохорова и мечтала о том, чтобы это никогда не кончалось. Чтобы он бесконечно смотрел на меня своими лучистыми голубыми глазами, а ещё лучше поцеловал бы. А Лёшка на это лишь дважды решился, и то каждый раз нам кто-нибудь мешал, и мы отскакивали друг от друга, а сердце у меня в груди так и прыгало, так и прыгало. И мысль о том, что вот и случилось, не покидала. Я влюбилась! По-настоящему! Даже сейчас захотелось вскочить и на кровати попрыгать от восторженных ощущений, которые меня переполняли. И поклялась себе, что сегодня вечером, когда встречусь с Лёшей, наберусь смелости и скажу ему всё, как есть. И его попрошу честно ответить, нужна я ему или нет. Ну, невозможно дальше терпеть, жить в неизвестности, мучиться непонятно почему. И ладно я, но он тоже ведёт себя, как юнец, честное слово. Чего стесняется? Или я ему настолько нравлюсь, что он никак не может справиться с волнением? Об этом думать было приятно.

Дверь в мою комнату без стука открылась, заглянула мать, и я в первый момент поразилась её внешнему виду. Вчера она в очередной раз поменяла причёску, перекрасилась в блондинку, да ещё волосы нарастила, и теперь по дому не ходила, а порхала, подобно греческой богине Афродите, обряженная в воздушный, полупрозрачный пеньюар. Кажется, наконец, сама себе нравилась, потому что без конца останавливалась у зеркала и собой любовалась. А я украдкой посмеивалась над ней. В открытую смеяться было чревато серьёзными последствиями, насмешек мама не терпела, принимала только открыто изъявляемое обожание, а её умение устраивать скандалы на пустом месте, оправдывала только её фамилия — Шаткая. Расшатывать чужую психику она очень хорошо умела. А ещё у неё было дурацкое имя, наверное, ещё более дурацкое, чем моё — Олимпиада. Иногда я думаю, что меня Василисой она назвала в отместку несправедливой судьбе. Мамочка душу отвела, а я теперь мучайся. Ну что это за имя для девушки — Вася?

— Вась, ты валяться долго намерена? Вообще-то, Филин уже звонил, они тебя ждут.

— Не называй его Филином.

— А как мне его называть? — Мама дверь в мою комнату пошире открыла и одной рукой в косяк упёрлась, глядя на меня с вызовом. — Папой твоим? Или Кирюшей?

После Кирюши я откровенно скривилась и с кровати поднялась.

— Всё, я собираюсь.

— Он просил передать, что за тобой его прихвостень заедет.

— Генка? Это хорошо. Я приеду на открытие с шиком.

— Чему он тебя учит? — Олимпиада Андреевна всерьёз расстроилась. — Разве можно ребёнка так баловать?

— Кому-то нужно это делать, — легко пожала я плечами. — Ты-то об этом всегда забываешь.

— Истинные дети — это мужчины. Все силы уходят на них, пора бы уже тебе это понять.

Я дверь за матерью захлопнула, а последние её слова из головы тут же выкинула. Всё-таки, когда родная мама с тобой настолько откровенна, когда ты постоянно участвуешь, так или иначе, в её личной жизни, в какой-то момент, начиная всё осознавать, становится неловко. И хочется, чтобы мама была просто мамой. Жаль, что Олимпиаде Андреевне Шаткой, этого не понять.

Сегодня в семье моего отца знаменательное событие. Точнее, знаменательное оно для всего нашего города, а для нас долгожданное. Отец и его жена открывают туристический центр. Выкупили гостиницу в центре города, кое-что перестроили, другое отремонтировали, модернизировали, в общем, кучу денег вбухали, даже подумать страшно сколько именно. Но зато результатом довольны, это сразу видно по их сияющим лицам. За неделю готовиться к сегодняшнему торжеству начали. Мне тоже надлежало быть в ряду любимых родственников, рядом с мэром, губернатором и какими-то шишками из Москвы. Если честно, я не горела желанием идти на открытие, просто папку расстраивать не хотелось, но мне намного интереснее будет прийти в центр завтра и посмотреть, как всё работает, начинает раскручиваться и обороты набирать. А сегодня что? Поаплодировать, наблюдая, как ленточку красную перерезают, журналистам поулыбаться и бокал шампанского выпить. Я больше волновалась из-за сегодняшнего вечера. С друзьями договорились в кафе встретиться, и там точно будет Лёша. Вот о нём я думала, а не об открытии. И платье выбирала с расчётом на это, чтобы в самое сердце поразить человека, которого люблю. И замерла потом перед зеркалом, на себя глядя, щёткой по волосам в последний раз провела, добиваясь идеальной формы, губы подкрасила, а сердце предательски сжалось. Как бы мне хотелось узнать своё будущее, совсем недалёкое. А вот хотя бы на сегодняшний вечер. Получится ли у меня всё?

У подъезда меня ждала машина. Чёрный "лексус" стоял посреди дороги, и я про себя съехидничала в адрес Завьялова: более самоуверенного типа, наверное, на свете нет, ведь есть только его дорога и больше ничья. Он у отца уже года четыре работал, я даже помню, как он появился. Молодой, самонадеянный, и такой высокий, что я в первый момент реально дар речи потеряла, глядя на него снизу вверх, как лилипут на Гулливера. Правда, надо сказать, что его бестолковая самонадеянность, которую папка из него довольно скоро выбил, место охранника получить ему не помешала. Ему тогда лет двадцать пять было, а то и меньше. Бывший десантник, окончивший школу телохранителей, он кроме как изображать из себя сторожевого пса и не умел ничего. А сейчас, поди ж ты, разъезжает на собственной машине солидной марки, и натаскивает охранников, которые порой по возрасту постарше его будут. Никто не понимал, что такого Филин в нём увидел, но спустя какой-то год Завьялов стал единственным телохранителем, которому дозволялось следовать за Филином всюду, от него стало зависеть, кого к хозяину допустят ближе, чем на пушечный выстрел, Генка полностью контролировал весь штат охраны и "Три пескаря". Уж не знаю, как у него со сторожевыми навыками, но организатором он оказался толковым. А Филин никогда и ни с кем не обсуждал его действия и решения, они всё решали между собой, за закрытыми дверями, и оставалось только удивиться, что обоих не смущает разница в возрасте, всё-таки приличная, а общий язык они находили запросто. И Завьялов на передний план никогда не лез, не просил расширить ему полномочия, ввести в бизнес, где бы они с Филином не появлялись, он неизменно держался за спиной хозяина и молчал, пока его не просили говорить. Только зорким глазом по сторонам посматривал, и многие бы голову на отсечение отдали, уверенные в том, что есть кому прикрыть Филина от пули. Генка ради него под поезд ляжет. И порвёт любого. Когда Завьялов впадал в бешенство, это было почти то же самое, что и разозлённый до нельзя Филин. Единственная разница, что Завьялов срывался не так часто. Лично я была свидетелем этого кошмара лишь раз или два за все годы его службы. И то мне хватило за глаза. Когда человек такого роста и такой комплекции начинает банальным образом орать, это производит неизгладимое впечатление и запоминается надолго.

Но со мной Генка всегда был корректен, а, если честно, я была уверена, что всерьёз не воспринимал, считая малявкой. Я была лишь ещё одним объектом для проявления его трудового рвения. Иногда он приезжал за мной лично, на своей машине и вёз к пункту назначения, не интересуясь, зачем и куда я еду. Все разговоры о моих многочисленных романтических увлечениях вызывали у него ленивую усмешку, а про себя, наверное, удивлялся, какие это у младенцев влюблённости могут быть. Иногда своим равнодушием и непробиваемостью, он меня жутко злил, и мне очень хотелось его спровоцировать, показать, что мне уже давно не четырнадцать, и я повзрослела, вытянулась и даже краситься научилась, как следует, а не так, как мне когда-то нравилось. Когда знала, что моим шофёром в этот день работает он, намеренно надевала свои самые вызывающие наряды, мини-юбки, кофточки, открывая вырез декольте, а Генка хоть бы бровью когда повёл. Конечно, у него девок полно, сама слышала, как отец с Никой об этом говорили, но всё равно, с его стороны, так откровенно меня игнорировать, было просто неуважением высшей пробы. Я же стараюсь, в конце концов! Вот и сейчас даже очков тёмных не снял, хотя я специально на подъездном крыльце помедлила, чтобы он меня рассмотрел, как следует. Мне нужно было видеть мужскую реакцию, чтобы понять, угадала ли я с выбором и понравится ли Лёше моё платье, но Завьялова хоть лбом об стену стучи, он разве скажет что?

Я к машине подошла, переднюю дверцу открыла, а Генка вместо приветствия, мне сказал:

— Сзади садись.

— Почему это?

— Потому что так положено. Садись.

Я выразительно фыркнула, дверцу машины захлопнула, и села сзади. Подол платья на коленях разгладила, и вполголоса с нескрываемой язвительностью проговорила, передразнивая Генку:

— Здравствуй, Василиса, ты сегодня чудесно выглядишь. Я прямо засмотрелся.

Завьялов усмехнулся.

— Было бы на что засматриваться.

Я всерьёз собралась ему по затылку сумочкой двинуть. Он этого заслуживал.

— Ну, ты тоже не Том Круз.

— И я скажу, что это здорово.

— Совсем в этом не уверена. — Посмотрела в окно, а потом совсем другим тоном поинтересовалась: — Как думаешь, там надолго всё затянется?

Он плечами пожал.

— Не знаю, часа три, я думаю, точно.

— Три часа! — Я даже застонала.

— Уважение прояви к семейным ценностям. Что ты стонешь?

— Потому что три часа — это слишком. Я не выдержу. У меня, может, сегодня свидание, а придётся там торчать, у всех на глазах.

— Свидание? Круто.

Я посмотрела на него с презрением.

— Что бы ты понимал. Ты сам когда в последний раз на свидания ходил?

— Лет в шестнадцать?

— Тоже мне, Казанова, — разобиделась я. — Строишь из себя...

— Кого?

— Отстань от меня. И музыку включи, не хочу с тобой разговаривать.

— Как скажешь, малышка.

Но, не смотря ни на что, когда мы подъехали к гостинице, Генка проявил чудеса воспитанности, и помог мне из машины выйти. Дверь открыл и руку подал. Я даже ни на секунду не задумалась, стоит ли мне ему руку свою в ответ протягивать, и только когда его пальцы вокруг моей ладони сомкнулись, я вдруг поняла, что что-то не так. На руки наши посмотрела, а потом к Генкиному лицу глаза подняла. Вот только он на меня не смотрел. По-прежнему в тёмных очках, жвачку жевал и смотрел совсем в другую сторону, наверное, папку высматривал. А я руку поспешно отдёрнула, непонятно чего испугавшись. Завьялов же на это никакого внимания не обратил, наоборот, едва ощутимо приобнял меня за плечи и повёл сквозь толпу людей, не позволяя никому ко мне приблизиться.

— Как вы долго.

Я к Нике подошла и Ваньку, которого она на руках держала, поцеловала, за пухлую щёчку его ущипнула. А потом отцу улыбнулась.

— Мы же не опоздали.

— Я её полчаса ждал у подъезда, — не упустил возможности на меня наябедничать Завьялов. Я исподтишка ему кулак показала, а он усмехнулся в ответ, как мне показалось, чуть мстительно.

Через несколько минут приехала Фая, и я отошла к ней, со стороны наблюдала, как папка с Никой затевают самое грандиозное дело в своей жизни. Я же голову наверх закинула, чтобы на гостиницу посмотреть, поглазела на огромный плакат, возвещающий об открытии туристического комплекса, растянутый на стене высокого здания, а потом на людей, собравшихся за милицейским кордоном. Милиции вообще было невероятное количество. Хотя, если исходить из количества знатных гостей, то получится человек по десять на каждого. А самый главный телохранитель в этот момент с ребёнком нянчится. Я с пакостной улыбочкой наблюдала за тем, как Ника Завьялову Ваньку сунула, а потом не утерпела и подошла.

— А тебе идёт.

Генка ребёнка поудобнее перехватил, на меня с высоты своего роста глянул, и вот тут уже тёмные очки на кончик носа приспустил, чтобы я в полной мере смогла прочувствовать его презрительный взгляд.

— Тоже на ручки хочешь?

Я сумочку на плечо закинула.

— Помечтай.

Завьялов ко мне повернулся.

— Васька, мне кажется или ты со мной заигрываешь?

— Что?! — От неожиданности я даже покраснела, вот честно. Оставалось только подбородок гордо вздёрнуть и отойти от Генки на безопасное расстояние. Правда, перед этим всё-таки заявила: — Идиот.

Он рассмеялся мне в спину, а у меня этот смех ещё долго в ушах звучал.

— Вась, ну ты что, обиделась? — Завьялов первым подошёл, уже после церемонии открытия, встал позади и склонился ко мне, чтобы я могла его услышать.

— Вот ещё, буду я на всяких идиотов обижаться, — проворчала я в сторону, правда, сам факт того, что он первым подошёл и заговорил об этом, отозвался в моей душе приятным теплом. Хотя, совершенно непонятно почему.

— Вот и не обижайся. Это шутка была.

— Дурацкие у тебя шутки.

— Согласен. Просто я иногда забываю, что ты уже девушка взрослая, и воспринимаешь всё по-другому. Не как раньше.

Я слегка нахмурилась.

— А как я раньше воспринимала?

— По крайней мере, смертельно не обижалась.

Я устало выдохнула.

— Я и не обиделась. Просто... С чего ты взял, что я с тобой заигрываю?

Ника на нас обернулась и шикнула, призывая к тому, что пора прислушаться к речи губернатора, а не решать личные вопросы. Мы послушно примолкли, но моего терпения хватило минуты на две, не больше. Я сделала шаг назад и снова потребовала ответа:

— С чего ты взял?

Генка на меня посмотрел, достаточно маетно, видно, я его своим любопытством достала, вынул из нагрудного кармана пиджака очки, и на нос их водрузил, скрывая от меня выражение своих глаз.

— Мне так показалось.

— Вот именно, что показалось, — торжествующе проговорила я. — И я не заигрываю, я на тебе проверяю, как на меня мужчины реагируют.

— В смысле?

Я легко пожала плечами.

— В прямом. Вот если ты посмотришь со значением — хорошо, если очки свои дурацкие снимешь и посмотришь — супер... Правда, такого я не припомню. Ты можешь хоть иногда мне приятно сделать?

— Боже мой. — Генка, кажется, искренне впечатлился моим откровениям. — Ты сейчас это серьёзно говоришь? Я точно никогда не женюсь.

Я подхватила его под руку.

— Куда ты денешься?

Когда все, наконец, высказались и перед гостиницей начались народные гуляния, все, кто входил в когорту важных гостей, прошли внутрь и там уже расслабились, без внимания чужих глаз. Я взяла бокал шампанского, постояла рядом с папкой, пока тот с мэром, между прочим, другом семьи, обсуждал развернувшуюся рекламную компанию, за локоть его подержалась, а потом к Нике подошла. Она с Фаей разговаривала и Ваньку укачивала.

— Это совсем недалеко от города. Мы с Кириллом в выходной из Малеевки возвращались и заехали, посмотрели. Место просто отличное. Там такое озеро. И яблоневый сад.

— Где? — заинтересовалась я, и на диван рядом с ними присела.

— В Яблоневке. Я же рассказывала тебе.

Я честно попыталась вспомнить, неудачно, Ника, видимо, это поняла и недовольно прищурилась.

— Совершенно не понимаю, о чём ты в последнее время думаешь. Витаешь где-то. Я тебе недавно совсем говорила, что мы затеяли дом строить. Не хочу в квартире жить, ребёнку свежий воздух нужен.

Фая интенсивнее замахала веером.

— Как быстро женщины забывают, что их беспокоило до замужества. Ника, ты меня пугаешь, честно. — Фая поднесла сухощавую ручку к груди, поправила кулон. — Влюбилась девочка, не понимаешь?

Я глаза отвела в сторону и отпила из бокала, стойко перенося любопытный взгляд мачехи.

— Да? — Она, кажется, не поверила. А я не выдержала и фыркнула.

— Да что вы, в самом деле? Я влюбиться не могу? У меня возраст такой.

Фая с Никой переглянулись. А я рассердилась, наклонилась к ним и выразительным шёпотом проговорила:

— Я уже семь месяцев, как в него влюбилась, ясно?

— Семь? И молчала?

— Как ты могла мне не сказать?

— Да тише вы! — шикнула я на них, а в сторону отца бросила опасливый взгляд. Ещё не хватало, чтобы он насторожился и решил разобраться, о чём мы тут шепчемся. — Я же не говорю, что мы встречаемся, я сказала, что он мне нравится.

Ванька перестал вертеть в руках машинку и на меня уставился. Теперь на меня смотрели три пары одинаково непонимающих глаз. Я одним глотком допила шампанское.

— То есть, он тебе нравится уже семь месяцев, но вы не встречаетесь? Ты молча страдаешь?

— Я не страдаю.

Фая решительно покачала головой.

— Этому я её не учила.

— Вася, это ненормально.

— Почему?! — Я поправила бретельку платья. — К тому же, мы сегодня встречаемся с ним, возможно, всё выясним.

Фая посмотрела на Нику.

— Что они выяснят?

Та плечами пожала.

— Всё-таки измельчал мужик, измельчал. — Фая глазами обвела собравшихся в зале, то есть, в холле гостиницы, людей. — Я это ещё про твоих мужей говорила, Никуль, а тут вообще парадоксальный случай. Молодые люди, где порыв, где страсть? А они семь месяцев думают, выясняют что-то.

Я уже не рада была, что призналась. Посмотрела на часы.

— Я хочу уехать. Можно я поеду? — Я посмотрела умоляюще. — Меня, наверное, уже ждут.

Пока Ника раздумывала, Фая благосклонно махнула ручкой, унизанной тяжёлыми перстнями.

— Езжай. И возьми его, наконец, за шкирку.

Я радостно улыбнулась.

— Постараюсь.

— Не старайся, а возьми. Ты же умеешь.

— Вот зачем ты ей это говоришь? — услышала я за своей спиной негромкий голос Ники. — С такими советами только замуж, а ей это надо? Рано ещё.

Лёгкой походкой я направилась к выходу, улыбнулась парочке знакомых, попавшихся на пути, а когда до двери оставалось всего несколько метров, почти вспорхнула. Полёт испортил Генка. Появился, как чёрт из табакерки, и глухо поинтересовался:

— Ты куда?

У меня от бессилия руки опустились.

— Я ухожу. — И тут же, как маленькая, оправдываться принялась. — Мне разрешили. Выпусти меня!

— Да иди, кто тебя держит? — А потом вдруг предложил: — Хочешь, отвезу?

Я хитро улыбнулась.

— Тоже сбежать не терпится?

Он плечами пожал, и пиджак ещё больше распахнулся на широкой груди.

Мы вместе вышли, Завьялов что-то быстро сказал охране у входа, а потом в два шага догнал меня и снова едва ощутимо за плечи приобнял, когда мы оказались среди веселящихся людей. Он уверено шёл вперёд, и люди расступались, только посматривали на нас с любопытством.

— Куда тебя отвезти? — спросил он, когда мы в машину сели. На этот раз дверь передо мной не открыли, Завьялов просто брелком сигнализации щёлкнул и сразу направился к водительскому месту. А я в отместку тоже переднюю дверь открыла и села. Выразительный Генкин взгляд проигнорировала, устроилась поудобнее, сумочку на колени положила и улыбнулась. Завьялов наблюдал за мной с интересом, а когда я заулыбалась, хмыкнул. — Где твоё свидание?

— Кафе "Улыбка". Знаешь, где это? — Посмотрела на него и всерьёз предупредила. — Вот только засмейся.

— Кафе "Улыбка", значит. Тебе сколько, тринадцать?

— Ну, извини, я ещё не дожила до того возраста, когда свидания в стриптиз-барах назначают. Когда будет пора, попрошу тебя всё мне об этом рассказать.

— Какая же ты вредная, Васька. Стервозности в тебе на все тридцать пять.

Я его кулаком в бок ткнула, он рассмеялся, и, наконец, повернул ключ в замке зажигания. Вырулил на дорогу, а я радио включила. Несколько раз нажала кнопку поиска, руку вовремя убрала, когда Генка хотел меня по руке ударить. Зато услышав свою любимую песню, я сразу просияла. Генка, кажется, сдался и теперь только на дорогу смотрел и лишь иногда едва заметно морщился, слушая, как я негромко подпеваю. Песня мне на самом деле нравилась, слова я знала наизусть и с удовольствием напевала себе под нос, а потом голову повернула и стала украдкой Завьялова разглядывать. Он снова нацепил свои любимые тёмные очки, и от этого выглядел ещё серьёзнее и неприступнее. Массивный подбородок двигался, он жевал жвачку, а сильные руки сжимали руль. Я некоторое время разглядывала длинные, неожиданно красивые пальцы, и даже подпевать "Зверям" забыла. А когда опомнилась, поспешно отвернулась к окну. А про себя веселилась. Всё-таки лезет, лезет наружу моя любовь к авантюрам и безудержной влюбчивости. Вот и в Генке неожиданно увидела что-то для себя примечательное. Никогда раньше не видела, а тут вдруг засмотрелась. Ника всегда говорит, что у Завьялова поразительная черта выводить её из себя, за секунду. Они постоянно пререкались, хоть и не зло, но друг другу ни в чём не уступали, считая другого глупее себя. Но ведь не зря на Генку столько женщин засматривается. Конечно, нужно ещё сказать о том, что из себя представляют эти женщины, но кто сказал, что ему нужно что-то серьёзное? Всё-таки он ещё достаточно молод. Сколько ему? Тридцати ещё нет. А уже достаточно многого добился. И не урод. Хотя, и не красавец. Всего в Завьялове, на мой взгляд, было слишком. Слишком высокий, слишком сильный, слишком наглый. Про наглость можно сказать дважды, он того заслуживает. И я, при своём не маленьком росте, как я считаю, метр семьдесят три, только на каблуках макушкой ему до носа достаю. А уж комплекция его как раз для охранной службы, вот меня или Нику за его спиной совсем не видно. Не в моём он вкусе, мне всегда нравились молодые люди более интеллигентной внешности, с более строгими чертами лица, голубоглазые блондины с чувственными губами, на которых смотришь и пропадаешь... Правда, губы у Завьялова тоже ничего, чётко очерченные и пухлые. Вот если бы он ещё жвачку не жевал. А то вот так начнёшь в нём плюсы искать, а они все на минусы распадаются, ей-богу. И во всём остальном он не мой идеал. Выражение лица вечно скучающее, подбородок тяжёлый, волосы русые, даже тёмно-русые. А вот на скуле очень милая родинка.

— И что вы делать будете в этом кафе? Пить молочные коктейли?

Я от неожиданности моргнула, и вдруг поняла, что уже пару минут на Завьялова смотрю, как заворожённая.

— Почему молочные?

— Ну, не знаю, я уже давно не был в кафе. С названием "Улыбка", — Генка откровенно усмехнулся.

Я села прямо и от Завьялова, наконец, отвернулась.

— Это кафе рядом с институтом, мы там обедаем. И встречаемся там же, все знают это место. А ты куда поедешь потом? — с ноткой издёвки поинтересовалась я. — В самое распутное местечко нашего города?

— Ага, в "Три пескаря".

Я сдвинула брови. Папкин ресторан я любила и когда про него говорили плохо, всерьёз огорчалась. А Генка ещё и издевается.

— Останови здесь, — попросила я, когда мы свернули к институту. — Я пешком дойду.

— Мне всё равно разворачиваться надо, сиди.

Я сжала зубы. Отсюда видела, что перед входом в кафе уже собрались мои сокурсники. И Верка там, и Лёшка Прохоров, и мне почему-то совсем не хотелось, чтобы Завьялов меня из своей машины высаживал прямо перед ними.

— Спасибо, что подвёз, — невнятно проговорила я, не спуская глаз с друзей, некоторые из которых уже заметили меня в машине и теперь посматривали с интересом.

— И который из них?

— А тебе какое дело?

— Как это? Должен же я знать, кому потом голову откручивать.

— Не ровняй всех по себе, Завьялов.

А он уже снял очки и теперь смешно вытаращил на меня глаза.

— А вдруг? — А потом присмотрелся к группе молодых людей. — Хотя, дай угадаю. Самый смазливый. Вон тот, белобрысый, да?

Я презрительно фыркнула.

— Чтобы ты знал, он не белобрысый. Он блондин, причем с голубыми глазами. Хотя, что я тебе объясняю?

— Действительно. Что мы, глаз голубых-красивых не видели? — Он совершенно нахально мне разулыбался и подмигнул, а я как последняя дура уставилась в его голубые глаза. А когда поняла, что он намеренно всё это делает, выдала язвительную улыбочку и из машины полезла.

— Это кто, охранник твоего отца? — Верка первой ко мне подошла и под руку подхватила. А сама на машину Завьялова оглянулась. Я тоже оглянулась, и покраснела, когда этот гад стекло опустил, притормозил и уставился прямо на Лёшку. Причём от улыбки на его лице и следа не осталось, свирепая такая физиономия. Так и кажется, что в следующий момент автомат достанет, как в плохом кино. Я мысленно Генку подгоняла: "Уезжай, уезжай". — Что ты так долго делала в его машине?

Я на Верку посмотрела, плечами пожала, не зная, что ответить, и чувствовала, что предательская краснота со щёк никак не сходит.

— Хочу вина белого, — проговорила я негромко, а потом глубоко вдохнула и губы в улыбке раздвинула, к ребятам подходя. — Всем привет.

С Лёшкой у нас в этот вечер никакого разговора напрямик, с признаниями, не получилось. Вино неожиданно дало мне в голову сильнее обычного, хотя выпила я всего полтора бокала, но мысли начали путаться, я смеялась дело и не в дело, и на Прохорова смотрела обожающе. Он говорил о скорой поездке с институтской командой КВН в соседний областной город, рассказывал, что они придумали для выступления, а мне сказать было нечего. Ничего я в КВНе не понимала. Да я и по телевизору-то смотреть его начала только из-за Лёшки. Он знал наперечёт все команды высшей лиги, всех чемпионов за последние лет десять, с энтузиазмом рассказывал, как и что делается и сочиняется, а я вечно молчала и только глазами хлопала, не зная, что ему в ответ сказать. Или хотя бы слово какое вставить, чтобы совсем дурочкой не выглядеть. Лёшка был человеком увлечённым, у него в руках всё спорилось, он учился на бюджетном, и родители у него совсем ничем непримечательные люди: папа, кажется, мастером цеха работает на одном из наших заводов, а мама — врач-терапевт. А мне почему-то стыдно было рассказывать ему о своём родном отце, которого я навещаю пару раз в год, а ему и этого не нужно, и про маму, которая меняет мужей также дважды в год. Конечно, можно папкой похвастаться, вот им точно можно гордиться, но почему-то мне кажется, что Лёшка моей гордости не поймёт. Прохоров рассказывал, как в новогодние праздники они с отцом на турбазу ездили, на лыжах кататься, а я опять же промолчала и не сказала о том, что я после Нового года неделю провела с семьёй папки на Кипре. У него там дом, и хотя бы раз в год мы туда ездим, вот уже пять лет подряд. Мы с Прохоровым были совершенно разные, меня в институте за глаза называли "бандитской дочкой", а его "гордостью института", а меня всё равно к нему тянуло, и дело было не только в его привлекательной внешности. И я ему тоже нравлюсь, я же вижу и чувствую, но у нас ничего не получается, и я уже начинаю понимать почему. Наверняка, нашлись доброхоты, которые объяснили ему, что со мной лучше не связываться. Лёшка сегодня даже не спросил меня про открытие туристического комплекса, хотя я отлично знаю, что интересовался этим и даже статью пообещал в институтскую газету написать. А со мной об этом не говорит, и косится теперь странно, после того, как увидел сегодня, кто меня привёз. Тип с истинно злодейской физиономией. Ну, Завьялов...

Когда расходились, из кафе вышли, и я почувствовала, что Верка меня в спину толкает.

— Подойди к нему. Ну же.

Я сделала пару шагов. Лёшка мне улыбнулся, а потом набросил мне на плечи свой пиджак.

— Спасибо, — тихо поблагодарила я и осторожно одёрнула подол облегающего платья. — Я сегодня при полном параде, нельзя было ничего лишнего с собой брать.

— Как всё прошло? — всё-таки спросил он.

— Нормально. Одни толкали умные речи, а другие аплодировали.

— Твой отец тоже говорил?

— Папка? — Я даже удивилась. — Нет, конечно, речи он говорить не умеет. Только пинки раздавать, чтобы работали быстрее. — Я рассмеялась, потому что прекрасно знала, как Филин такое делать умеет, а вот Лёшка не рассмеялся, смотрел серьёзно, и мне неудобно стало. — Проводишь меня до стоянки такси?

Он кивнул, и мы, попрощавшись с друзьями, направились в другую сторону. Я на Лёшку поглядывала, и он в полумраке казался мне невероятно красивым. Задумчивый такой, профиль строгий, лицо одухотворённое, я была уверена, что думает он обязательно о чём-то возвышенном. Чего я могу не понять. Эта мысль всерьёз расстроила, и я от Прохорова отвернулась.

— Ты в Нижний с нами поедешь?

Я задумалась.

— Я не знаю.

— Да ладно, Василис, там здорово будет. Весело.

Вот за что я Лёшку люблю, так это за то, что он никогда не "васькает". Всегда называет меня Василисой. Я взяла его под руку.

— Я не уверена, что мне разрешат. Папа не отпускает меня за пределы города одну, только с охраной. А ехать на студенческий КВН в сопровождении телохранителей... — Я усмехнулась, стараясь разрядить обстановку.

— А тот, что тебя привёз, он тоже...

— Это начальник папкиной службы безопасности.

— Да? А он не слишком молод?

Вот тут я уже усмехнулась более презрительно.

— У него способности. Феерические.

— Ясно.

Я попыталась заглянуть ему в лицо.

— Для тебя всё это странно, да?

Он руки в карманы джинсов сунул и плечами пожал.

— Словно ты о кино рассказываешь.

Я облизала губы.

— У меня самый лучший отец на свете, это всё, что нужно знать. И никакой он не бандит. Что бы кто ни говорил. Просто... Он умеет зарабатывать деньги, а это накладывает много обязательств. Это папа так говорит. И заставляет быть внимательным и осторожным.

— Жалко, что ты не едешь.

Я глаза опустила, раздумывая, а потом пообещала:

— Я у него спрошу.

Дойдя до остановки общественного транспорта, Лёшка отвёл меня чуть в сторону от дороги, под липы, и там мы долго целовались, и у меня внутри бабочки порхали. Наконец-то дело сдвинулось с мёртвой точки. А я ведь знала, что так будет, знала! Потому что иначе никак.

Уже садясь в такси, я заметила неподалёку тёмную иномарку. Машина стояла на обочине, а как только я к такси подошла, у неё двигатель заработал. Я помедлила, приглядываясь к подозрительному автомобилю.

— Василиса, что-то не так?

Я на Лёшку посмотрела и улыбнулась, головой покачала.

— Всё в порядке. До завтра?

— Да, до завтра. — Он наклонился и быстро поцеловал меня в губы. Закрыл за мной дверь такси, а я тут же глянула в окно. Если честно, боялась, что примеченный мной автомобиль останется на месте, но он отъехал следом за моим такси. Я на сидении откинулась. Ну, Генка, шпионов за мной отправил!

Но хорошо хоть за мной, а не за Лёшкой.


3.


— КВН? — Филин казался искренне удивлённым. На меня посмотрел с сомнением, а я невинно улыбнулась и кивнула. — С каких это пор ты интересуешься КВНом?

— Пап, я не интересуюсь, я просто пытаюсь участвовать в общественной жизни. Все едут поддерживать нашу институтскую команду. Это всего два дня. В субботу утром мы уедем, а в воскресенье вечером вернёмся. Ну, пап, — я на стол облокотилась и наклонилась к нему. Позвала с определённой интонацией: — Папа.

Он сурово сдвинул брови.

— Вась, только не ной.

Я опустилась на стул.

— Я ещё и не начинала, — расстроено проговорила я и протянула руки к Ваньке, который у отца на коленях сидел и ложкой в тарелке с яблочным пюре водил. — Иди ко мне. Иди, я тебя покормлю.

Ванька ложку облизал, а потом ко мне потянулся. Я у папки ребёнка забрала, придвинула ближе тарелку с пюре.

— Ну, можно я поеду?

— Одна — нет. — Филин из-за стола поднялся и отдал мне полотенце, которым Ваньке рот вытирал.

Я посмотрела возмущённо.

— А с кем? С взводом охраны?

— А что, разве это не круто?

— Нет, папа, уже давно не круто!

— Кирилл, ты не понимаешь, что она не просто так туда едет? У неё там любовь.

Я кинула на Нику предостерегающий взгляд.

— Что? — удивилась та. — Я помочь хочу. Нельзя ей ехать с охраной.

— И без охраны тоже нельзя. Получается, что она вообще не едет.

Я откинулась на стуле и Ваньку к себе прижала.

— Отлично, — пробормотала я себе под нос.

Завьялов в комнату вошёл, огляделся, оценивая обстановку, к разговору вроде бы и не прислушивался, а я когда его заметила, почувствовала, что надежда во мне ещё жива и даже голову поднимает. Он к столу приблизился, кофе себе налил, я на него уставилась.

— Пап, а если со мной Гена поедет, можно ещё пятнадцать человек не брать?

Завьялов застыл, не донеся чашку до рта, глаза сразу забегали, на меня посмотрел подозрительно, потом на Филина, который явно задумался.

— Куда ещё? Никуда я не поеду с ней.

Я мило улыбнулась.

— Поедешь, — кивнула я.

— Кирилл, я что, нянька?

Филин потянул себя за ухо, обернулся на жену, а Ника согласно кивнула.

— Думаю, это отличная идея. Всего два дня, и с Генкой Вася будет в полной безопасности.

Завьялов поставил чашку на стол, так и не попробовав кофе.

— Если я сейчас уйду, можно будет считать, что этого разговора не было?

Филин покачал головой.

— Нет. Поедешь с Васькой. — По плечу его похлопал. — Всего два дня. Посмотришь КВН. Вспомнишь молодость.

Генка зло на меня уставился, а я довольная собой взялась Ваньку кормить. А позже, когда смогла поймать Завьялова одного, подошла и сразу попросила:

— Не злись на меня. Но это на самом деле лучший выход.

— Интересно, для кого?

— А что плохого? Прокатишься в Нижний, красивый город, между прочим. Погуляешь, в ресторан сходишь. Там, наверняка, тоже есть стрип-бары, — попыталась я его успокоить, но не удержалась и со смеха прыснула. — Тебе ведь не интересны студенческие вечеринки. И мы друг другу поможем. Ты папке одолжение сделаешь, а я проведу вечер в Нижнем. Без присмотра, — добавила я весомо. — Чтобы ты не подсылал за мной никого.

— И не мечтай, я с тебя глаз не спущу.

Мне захотелось его придушить, но всё равно:

— Ты один лучше, чем несколько незнакомых парней, с которыми я не смогу договориться, или вообще не поехать.

— Ты так хочешь поехать? — чуть позже спросила Ника.

Я удивилась.

— Конечно, хочу!

Она рассмеялась.

— Из-за того парня?

— Ника, он сам меня пригласил. И он мне очень нравится, он на самом деле классный.

— Это хорошо.

Я прижала к себе подушку, на Веронику посмотрела более серьёзно.

— А ты должна сделать так, чтобы папка не передумал за эти два дня. Я и так, на жертвы иду.

— Это ты о Генке?

— Ну да. Не понимаю, почему мне нельзя поехать одной. Все едут на автобусе, понимаешь, сколько людей будет? А я на машине да ещё с бугаём за спиной! И ведь папа не верит, когда я ему говорю, что Генка меня задирает.

— Он верит, но всерьёз не принимает. Даже когда я с Генкой ругаюсь, это считается нормой. Твой отец считает себя главой стаи, он старше нас всех, а мы, по его разумению, все в игрушки играем, так как молоды и неразумны.

Я откинулась на диванные подушки.

— И меня это злит, — сказала я.

— Не обращай на него внимания, — посоветовала Ника. Я не совсем представляла, как это можно сделать, попросту не замечать Генку с его въедливостью, габаритами и наглостью, но делать нечего, поехать-то хочется. И радовалась я этой поездке, как ребёнок. Два следующих дня словно на крыльях летала, уговорила Верку ехать со мной на машине, а не на автобусе со всеми, нужно же мне с кем-то говорить те несколько часов, что мы в дороге проведём? А с Завьяловым я разговаривать не собираюсь, он, видите ли, на меня обиделся за то, что я втянула его в свои амурные дела. Он, конечно, выразился не так, про любовь ни слова не сказал, но обозвал меня девчонкой, которая никак не вырастет.

— А что, по-твоему, я сделать должна? — заинтересовалась я тогда, а Генка противно усмехнулся.

— Вырасти. Пора бы уже. А не ездить за ним на всякую ерунду, которая тебя совершенно не интересует.

Я машину обошла, на открытую дверцу облокотилась и на Генку посмотрела. Он занимался тем, что по очереди вытаскивал из бардачка вещи, разглядывал и засовывал их обратно. Для чего он это делал — непонятно, но выглядел занятым и увлечённым.

— Вот с чего ты взял, что мне не интересно?

Он хмыкнул.

— Ты просто никогда себя со стороны не видела на всех этих студенческих сборищах. — Генка глаза на меня поднял. — В следующий раз бери с собой журнальчик. Или Фаю.

Я обиделась, и дверь с силой захлопнула.

— Много бы ты понимал!

Он лишь плечами пожал и вернулся к наведению порядка в бардачке. Я же направилась к подъезду, правда, оглянулась разок, так, для порядка. Не знаю, чего ждала, но Завьялов вслед мне не додумался посмотреть. А я, оказавшись в папкиной квартире, тут же к зеркалу бросилась, принялась себя разглядывать. То, что Генка упрямо повторяет, будто я девчонка и ещё не выросла, здорово раздражало. Я сама уже давно не считала себя подростком, и кроме Завьялова мне никто таких слов не говорил. А он насмешничал и издевался. Я тёмные волосы за ухо заправила, губы облизала и приняла эффектную позу. Кажется, придётся кое-кому доказать, что он ошибается.

За новым платьем я отправилась уже на следующий день, и не одна, позвала с собой Нику и Фаю. Уж они могут дать дельный совет и помогут мне избавиться от тех крох неуверенности, которые во мне зародились.

— Всё зависит от того, зачем ты туда едешь, — сказала Ника, разглядывая платья, которые я выбрала. Потом на меня взглянула вопросительно. — Зачем?

Я слегка покраснела, занервничала и попыталась придумать что-то достойное в ответ.

— А то ты сама не понимаешь, — вмешалась Фая. — Возьмём вот эти два.

— Вот эти? — Ника посмотрела в сомнении. — Это же студенческий вечер! Не знаю...

— Она же туда не ради пива и танцулек едет, а с определённой целью!

— Вот именно, — согласилась я. — Цель у меня есть. Только мне нужно одно платье, на вечер. А туфли под него я у Ники возьму. Ты последние купила, как раз подходят по цвету.

Ника едва заметно сдвинула брови, но возражать не стала, хотя и было заметно, что ей очень хотелось. И вот в субботу я проснулась в предчувствии чего-то невероятного, было понятно, что этот день принесёт много перемен, очень надеюсь, что приятных.

Верка приехала к моему дому на такси. Завьялов уже был здесь, расхаживал взад-вперёд перед машиной и с кем-то по телефону разговаривал, вот уже минут десять. Снова выглядел недовольным и на меня посматривал с явным укором. Ехать ему не хотелось, но меня это нисколько не волновало, поэтому и на взгляды его я никак не реагировала. А вот Верка, увидев его, кивнула в знак приветствия в некоторой прострации.

— Здрасьте.

Генка на неё оглянулся и телефон, наконец, выключил.

— Не здоровайся с ним, — сказала я подруге. — Садись в машину.

Сумку с её вещами Генка положил в багажник, а когда за руль сел, на нас с Веркой, устроившихся на заднем сидении даже не взглянул. Мы выехали на дорогу, и тогда я уже громко поинтересовалась у подруги:

— Ты журналы взяла?

Верка взглянула на меня в удивлении.

— А ты просила?

— Ладно, — махнула я рукой, на Генкин стриженный затылок посмотрела, и громко и выразительно проговорила: — Я взяла "Cosmopolitan", будем читать вслух. Я вчера листала и видела там отличный тест, про парней... Вот: "Что я о нём думаю?".

Верка ко мне приблизилась и, понизив голос, спросила:

— Ты про Лёшку будешь отвечать?

Я снова глянула на затылок Завьялова.

— Конечно.

Я достала ручку, и мы принялись за дело. Каждый вопрос я с выражением читала вслух, а потом принималась рассуждать. Вот только в голове был почему-то не любимый Лёшка, а негромко посмеивающийся с водительского сидения Завьялов. Наверное, поэтому и результат получился со знаком минус. Не очень-то хорошо я думала о человеке, чьё имя крутилось в моей голове, что и не удивительно, злилась я на Генку жутко. А вот Верка, которая этого не знала, сильно удивилась в итоге. Но спрашивать ни о чём не стала, в присутствии Завьялова она отчего-то смущалась и вспыхивала, если случалось с ним взглядом встретиться в зеркале заднего вида.

— А сколько ему лет? — спросила меня подружка, когда мы остановились на заправке, и Генка из машины вышел.

— Кому? — не сразу поняла я.

А Верка пальцем на водительское место ткнула.

— А, Завьялову... — Я потёрла кончик носа. — Двадцать девять, кажется. А что?

— Ничего. Просто он симпатичный.

Я посмотрела в изумлении.

— Ты серьёзно? Генка — симпатичный?

— А ты думаешь, нет?

Я растерялась немного от её вопроса. Что я думаю?

— Я думаю, что у него гадкий характер. А я ненавижу таких мужчин. Даже если они симпатичные, как ты говоришь.

— Про характер его я ничего не знаю.

— Вот именно!

Непонятно почему, но я разозлилась на подружку. С чего она вдруг решила, что Завьялов симпатичный? Да он ни слова ей ещё не сказал, кажется, вообще старается сделать вид, что нас с Веркой в машине нет. Я уже пару часов разглядываю его бетонный затылок и сильную шею, а ему хоть бы хны, не чувствует. Руль крутит и на дорогу смотрит, а если с его стороны и слышен какой-то звук, то это непременно смех. Меня на самом деле злит, что он считает меня девчонкой, да к тому же глупой. Ведь сам сказал, что я Лёшке не пара. Видите ли, не слишком умна для Прохорова, ведь тот, можно сказать, что отличник. Можно подумать, Генка шибко умный. Только и умеет, что зазнаваться.

Приехав в Нижний Новгород, мы немного поплутали по узким улицам, пытаясь отыскать общежитие местного технического ВУЗа, где должны были на ночь остановиться приехавшие с визитом студенты из нашего города. Нам нужно было высадить Верку, которая ночевать тоже останется тут. А мы с Генкой в гостиницу поедем, правда, я не знаю в какую, это Завьялов решит. Подъехали мы как раз следом за автобусом, Генка вышел из машины, чтобы достать из багажника сумку с вещами подружки, а я пыталась высмотреть в толпе студентов Лёшку, а когда увидела его, выглянула в окно и рукой ему замахала. Он разулыбался и к машине подошёл, правда, на Завьялова косился с опаской.

— Привет.

Я улыбнулась шире.

— Привет.

— Нормально доехали?

— Да, всё в порядке. А вы?

Он кивнул и снова на Генку посмотрел. Руки в карманы джинсов сунул и ко мне наклонился.

— После выступления здесь праздновать будем. Ты придёшь?

— Праздновать? Уверены в победе?

— Главное, не победа, — усмехнулся он.

— Наверное, ты прав, — сказала я и посмотрела на Завьялова, который стоял в нескольких шагах от нас и курил.

— Так ты придёшь?

Уверенно кивнула.

— Конечно. — А когда Завьялов в машину сел, и мы выехали на дорогу, я ему намекнула на то, что после окончания КВНа праздник не закончится.

— Об этом мы не договаривались! — тут же начал возникать Генка, а я бессильно откинулась на сидении.

— Разве? Кажется, я тебе говорила, почему я выбрала тебя в сопровождающие!

— А я не помню, что обрадовался!

— Ой, да ладно. — Я подалась вперёд и облокотилась на спинку его сидения. — Я ненадолго. Но ты же сам понимаешь, что мне нужно там быть. Для чего-то я сюда приехала.

Он явно хотел что-то ответить, но сдержался, я только заметила, как напряглись вены на его шее, так как сидела совсем рядом, и поэтому ещё раз поразилась тому, что некоторых Бог создаёт, давая им всего с лихвой. Генкину силищу можно на троих спокойно поделить, так же, как рост, ширину плеч и глубокий голос. Хотя, голос мне его нравится, глубокий такой, с налётом ленцы и насмешливости, он только иногда начинает басить, когда злится или кто-то испытывает его терпение.

— У тебя будет час, — наконец, сказал он. А я и этому обрадовалась.

— Хорошо. Я не буду создавать тебе проблем, обещаю.

— Очень на это надеюсь.

Номера в гостинице мы сняли быстро, уже через полчаса я зашла в однокомнатный люкс, огляделась, и порадовалась широкой кровати: не люблю узкие постели, наверное, во сне я верчусь и брыкаюсь, есть у меня такое подозрение, которое, правда, проверить я пока не смогла. До начала студенческого фестиваля оставалось чуть больше двух часов. Совсем мало для того, чтобы привести себя в порядок. Ведь надо разобрать вещи, принять ванну, наложить на лицо специальную тонизирующую маску, и за это время немного отдохнуть. А потом уже макияж, одеться, перед зеркалом покрутиться, удостовериться, что ничего не забыла и выгляжу прекрасно. Обычно, на все эти мероприятия у меня уходит не меньше четырёх часов, а тут два!

Когда я сидела в кресле с маской на лице и, можно сказать, медитировала, мечтая о сегодняшнем вечере, в дверь номера коротко постучали и почти тут же она открылась. И уже после этого я вспомнила, что её не заперла. Папка бы сейчас непременно пожурил меня: как дома, ей-богу!.. А в номер заглянул Генка, со скучающим видом, а как меня увидел, тут же рассмеялся.

— Боже ты мой. Ты так пойдёшь?

— Очень смешно, — медленно проговорила я, почти не шевеля губами, оттого, что кожу стянуло подсыхающей маской. Голову так и держала на подголовнике кресла, глаза снова закрыла, но поторопилась запахнуть полы халата, который распахнулся почти до бёдер.

— Зря. Очень, знаешь ли, выразительно.

— Господи, какие мы слова знаем. Ты чего пришёл?

— Вообще-то, обед. Мы в ресторан идём?

— Я — нет. Мне некогда.

— Будешь голодать? — Генка в номер прошёл, и дверь за собой захлопнул. Я услышала очередной смешок. — Представляю себе это свидание: он тебя целует, а у тебя от голода в животе урчит.

Я глаза открыла и поискала ими что-нибудь подходящее, чтобы в этого идиота кинуть.

— Завьялов, ты что такой злой?

— Нормальный я. Просто голодный. Пойдём в ресторан, Вась.

— Я же сказала, что не пойду. А ты иди.

Он в задумчивости хмыкнул.

— Ты тут будешь?

Я удивилась его вопросу, а после на своё лицо указала.

— А ты сам, как думаешь?

Он всё-таки улыбнулся.

— Ну ладно. Я верю.

Он к двери направился, а я в спину ему проговорила:

— Принеси мне бутерброд! И чай закажи! А лучше сок! Грейпфрутовый. Но скажи, чтобы обязательно свежевыжатый, а не из пакета! Из пакета я не пью.

Завьялов медленно повернулся ко мне, посмотрел так серьёзно, размышлял о чём-то, а затем головой качнул, очень весомо так. Меня это впечатлило, и я непонимающе переспросила:

— Что?

— Да так, ничего, — проговорил он невыразительным тоном и из номера вышел.

Заказ мне принесли минут через двадцать, горничная, а не Генка, естественно, а вот когда Завьялов вновь появился в моём номере, выглядел он каким-то настороженным, словно уже морально готовил себя к неприятностям. А увидев меня, и вовсе скис, что мне совсем уж не понравилось. Я бросила на себя быстрый взгляд в зеркало, проверяя всё ли у меня на месте, на платье посмотрела, на макияж, на причёску, даже к туфлям Ники на своих ногах взгляд опустила, а когда поняла, что придраться не к чему, руку в бок упёрла.

— Что не так?

Я стерпела его взгляд. Завьялов осмотрел меня с ног до головы, но никакого проблеска удовольствия от моего внешнего вида в его глазах я не заметила. Но, в конце концов, головой качнул.

— Ничего. Пойдём? — Он открыл передо мной дверь. Я вышла, не спуская с Генки глаз, а у лифта не утерпела и всё-таки спросила:

— Как я выгляжу?

Он помедлил с ответом, но после его губы тронула улыбка.

— Ты же знаешь. Выглядишь отлично.

Завьялов был серьёзен и поэтому я его поблагодарила.

— Спасибо.

Я почувствовала душевный подъём после его слов, и когда мы шли по холлу гостиницы, заметила, что мужчины оборачиваются мне вслед, и разулыбалась. Генка дверь на улицу мне придержал, и тихо поинтересовался:

— Тебе это нравится, да?

— Можно подумать, что кому-то не нравится.

Я на самом деле выглядела замечательно. Платье идеально подходило мне, не добавляло лет, оттеняло цвет глаз, и не кричало о том, сколько оно стоит. Всё было продумано, и к предстоящему вечеру я была готова, о Лёшке думала, так хотелось, чтобы он меня оценил, и бояться перестал. Ведь чувствовалось, что боится, хотя, наверное, я не совсем правильно выразилась, и боится он не меня, ко мне его тянет, а вот всё, что меня окружает, его настораживает. Поэтому мне так хотелось произвести на него впечатление, чтобы он понял, что я самая красивая, самая весёлая... Да вообще, очень хочется, чтобы кто-то сказал: "Ты самая-самая!..". Глупая мечта, наверное. Наивная и детская. Но и глупые мечты иногда тоже достойны того, чтобы их осуществляли.

Вот только, кажется, не в этот вечер. Не смотря на то, что Лёшка, конечно же, оценил мои старания и первая улыбка, которую он мне подарил, была достаточно глупая, какой и должна была быть, но во всём остальном мои ожидания не оправдались. Он не схватил меня за руку, чтобы показать, что я его девушка, не держался рядом, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что это именно ему так повезло, не представлял меня своим друзьям и знакомым из Нижнего Новгорода. Я, признаться, от такого малодушия растерялась. Никак не могла понять, что я не так сделала, почему он от меня сбежал. Села в кресло, до которого он меня проводил, натянуто улыбнулась, наблюдая за тем, как бегают его глаза, и вдруг почувствовала, что от обиды мне расплакаться хочется. Это странно, но я, при своём умении легко сходиться с людьми, общаться, со своими возможностями, в институте оказалась белой вороной, к которой все относились с настороженностью. Даже парни, самые отъявленные бабники, меня предпочитали стороной обходить. Нет, они с удовольствием болтали со мной, приглашали в кафе и в клуб, даже флиртовали помаленьку, но за целый год ни один не попытался сблизиться со мной или хотя бы на свидание пригласить. Когда в школе училась, я отбоя не знала от поклонников, и с одноклассниками встречалась, и с молодыми людьми постарше, все за мной ухаживали, и я уверена была, что в институте у меня никаких проблем не будет, а тут вдруг такое. Меня все обходили стороной, только Верка со мной дружила, да и то, ко мне домой она никогда не приходила, даже когда я её звала. И я бы не сказала, что я так сильно изменилась за последний год, но окружающие, явно, сошли с ума.

Я закинула ногу на ногу и по сторонам огляделась. Лёшка убежал за кулисы, готовиться к своему выходу, а я осталась, вроде, среди своих, но в то же время одна. Люди вокруг общались, смеялись, время от времени аплодировали, подбадривая квнщиков, и торопя начало выступления. Я тоже аплодировала, к разговорам прислушивалась, даже улыбнулась пару раз, когда меня всё-таки попытались втянуть во всеобщее веселье, а сама украдкой посматривала на девушек вокруг, на то, как они выглядят. И склонялась к мнению, что Прохоров хоть и умный, но дурак. Или слепой. Получается, что мне ради него не стоило бегать полдня по магазинам, покупать это платье, готовиться к сегодняшнему вечеру, да и вообще ехать сюда. Никому это не нужно.

Какой-то парень пробирался по узкому проходу между сидениями, дошёл до меня и остановился, устремив взгляд на мои коленки. Я глаза на молодого человека подняла, но медлила и не меняла позу, чтобы его пропустить. Уж слишком много огня было в его взгляде, на губах расплылась улыбка, а потом ещё и подмигнул, когда смог оторваться от созерцания моих ног и поднял глаза к моему лицу.

— Привет.

Я натянуто улыбнулась.

— Привет, — сказала я в ответ, а потом всё-таки сдвинулась чуть в сторону, когда заметила за плечом паренька появившуюся хмурую глыбу. Завьялов слегка толкнул зазевавшегося молодого человека в плечо.

— Куда смотришь?

Тот испуганно оглянулся.

— Никуда.

— Вот и шагай.

Молодой человек протиснулся мимо меня и, не оглядываясь, пошёл прочь. А я на Генку снисходительно взглянула.

— Это было так ненавязчиво, — похвалила его я.

— Я старался. — Завьялов сел в соседнее со мной кресло и принялся ёрзать. — Это надолго?

— Понятия не имею.

Он, наконец, устроился поудобнее и расслабился.

— Надеюсь, это будет хотя бы смешно.

Я улыбнулась в сторону.

— Если ты будешь смеяться, разрешу тебе пригласить меня в цирк, — пообещала я, и тут же была удостоена презрительного взгляда.

— Ночами теперь спать не буду, буду мечтать об этом дне.

Я не ответила, снова ногу на ногу закинула, и почувствовала прилив энергии, когда поняла, что Генка на мои колени уставился. Хотя, если быть до конца честной, то ему больше просто смотреть некуда было. И приглашение в цирк Завьялов мне проиграл, правда, я не уверена, что буду ему об этом напоминать. Генка, как и обещал, ни разу не рассмеялся, впрочем, как и я, и сдался только в тот момент, когда на сцену вышла наша команда, и он не увидел Лёшку Прохорова в роли шамана с бубном. Тот по сцене скакал, в бубен бил и произносил какой-то текст, по мне, так набор не связанных друг с другом слов. Но в зале засмеялись, а Завьялов громче всех заржал и довольно громко сообщил:

— Ё-моё, детский сад!..

На нас оглянулись, а я Генке локтём в бок заехала и тот примолк.

— Сколько раз сказано было тебе: тише надо говорить! — набросилась я на него, когда всё, наконец, закончилось. Мы поднялись и вслед за всеми потянулись к выходу. Генка на мои обвинения никак не ответил, но хмыкал весьма выразительно и глазами стрелял. А потом руку мне подал, когда я оступилась. Мы как раз оказались в центральном проходе, народа было полно и к выходу мы двигались медленно. Завьялов даже за талию меня обнял и к себе придвинул, защищая от толчков людей вокруг. Я поневоле оказалась прижата к его груди, ногами на высоких шпильках переступила и тогда уже поняла, что в этих туфлях я Генке почти до уха достаю. Но голову закинуть всё равно пришлось, чтобы в глаза ему посмотреть, и похвастала: — Смотри, какая я высокая.

Он ухмыльнулся.

— Куда деваться.

Его рука лежала на моей талии, ладонь большая, горячая, и в какой-то момент я поняла, что делаю что-то не то. С какой стати я ему в глаза смотрю, да ещё позволяю себя обнимать? Независимо повела плечами и попыталась отстраниться. Вот только ни одного лишнего сантиметра вокруг не было, кругом студенты, студенты...

— Стой спокойно, — посоветовал мне Завьялов, и я больше не стала сопротивляться, вот только глаза отвела в сторону. Но на девчонку с множеством косичек и колечком в губе, стоявшую рядом со мной, мне смотреть было неинтересно, как и на парней, громко гогочущих над своими же шутками, и я снова перевела взгляд на Завьялова, только теперь не в лицо ему смотрела. Разглядывала мощную шею, золотую цепочку, что её обвивала, ярко-синий трикотажный воротник его футболки. Поняла, что у меня во рту странно пересохло и сердце стало биться гулко и как-то неприятно, и тогда нетерпеливо глянула за своё плечо, чтобы проверить, движется вообще очередь к выходу или всем этим людям здесь нравится стоять и толкаться. Я голову повернула, а в этот момент Генка сделал шаг, и я едва не упала. Охнула, за плечи его схватилась и испуганно посмотрела, а он меня поддержал, подхватив под спину, а потом развернул лицом к двери. Что-то под нос себе пробормотал, но рук с моей талии так и не убрал. Так мы и стояли ещё несколько минут, можно сказать, что обнявшись.

На улице я некоторое время оглядывалась, выискивая взглядом своих сокурсников, потом услышала голос Верки, повернулась в ту сторону и увидела, как подружка рукой мне машет, подзывая.

— Можно я поеду с ними до общежития? — Я к Генке повернулась и посмотрела умоляюще. — Пожалуйста.

Завьялову это не понравилось, он несколько секунд колебался, но потом кивнул.

— Поезжай. Я следом поеду.

Я нахмурилась.

— Надеюсь, ты не собираешься со мной идти в общежитие?

Он неожиданно меня передразнил.

— Не собираюсь. Боюсь, этого мои нервы уже не выдержат. Буду ждать тебя в машине.

Я радостно улыбнулась, хотела бежать к друзьям, но Генка меня за руку схватил.

— Вась, в десять ты выйдешь, и мы уедем.

Пришлось соглашаться. Но у меня было два часа времени! Хотя, если бы Генка не вредничал, я о времени вообще бы не думала, но... Мечты, мечты!

— Ты классно выглядишь, — сказала мне Верка, когда мы с ней рядом в автобусе сели. — Правда, классно, Вась!

— Спасибо.

— Лёшка так на тебя смотрел, просто обалдел.

Я оглянулась назад, чтобы на Прохорова посмотреть. Но тот моих взглядов не заметил, он устроился на заднем сидении, в кругу ребят из своей команды и что-то с ними обсуждал. Наверное, промахи, которые не позволили им выиграть. Меня же только одно насторожило...

— Что это за девушка с ними? Я её не видела раньше.

Верка от яблока откусила, и на сидении развернулась, чтобы посмотреть про кого я говорю, а потом повернулась обратно и легко отмахнулась.

— А, она местная, в общежитии живёт.

Меня такой ответ не устроил.

— Она и летом там живёт?

Подружка пожала плечами.

— Наверное.

Конечно, ей-то всё равно! А я ещё раз оглянулась, услышав сзади дружный смех.

И не зря я переживала, не зря! Весь вечер вышел, как один большой ком, ничего не получилось. Все вокруг веселились, обсуждали увиденное, повторяли запомнившиеся шутки, а я сидела во главе стола и наблюдала за всем этим. За всем, потому что смотреть на Лёшку, который вот уже битый час обсуждал что-то с местной жительницей, было уже попросту неприлично. Он только раз ко мне подошёл за весь вечер, приобнял, поинтересовался моим мнением об игре, а пока я пыталась придумать, что сказать, и правильно выразить свой восторг, подбежала — именно подбежала! — та самая девушка, которую, как оказалось, зовут Оксана, и запросто схватила МОЕГО Лёшку за руку, потащила куда-то за собой. Я, конечно же, пошла следом, нужно же мне было знать, что происходит. И тогда уже Прохоров меня представил, и девушка Оксана уставилась на меня, как на диво дивное, что даже обидно стало, а я в отместку выразительным взглядом окинула её потёртые джинсы, голый пупок, в котором посверкивал дешёвый камушек, и футболку, которая её без сомнения обтягивала, но я бы не сказала, что соблазнительно. И всё равно он выбрал её! Я просто поверить не могла. Наблюдала, как они разговаривают, оторваться друг от друга не могут, а у меня внутри такая тоска, и обидно до жути. Хотелось встать и в полный голос завопить: что со мной не так?! Он же ещё несколько дней назад сам уговаривал меня поехать, в глаза смотрел, так многообещающе, что у меня колени подгибались от переполнявших меня чувств, а теперь что?

Но, видимо, Лёшка всё-таки понял, что со мной что-то не так, потому что, когда я решительно из-за стола поднялась и отправилась не танцевать, а к открытому окну, подышать, уже через минуту ко мне подошёл.

— Тебе скучно, да?

Я присела на подоконник. Глаза прятала, разглядывала рисунок на его футболке. А вопрос сам слетел с языка.

— Кто она?

— Кто?

— Эта девушка. Оксана, кажется?

— А, — он рукой в сторону махнул. — Она здесь живёт. Между прочим, она пишет сценки, неплохие. Мне одна очень понравилась.

— Очень за тебя рада.

Он до меня дотронулся.

— Ты злишься, Василис?

— Да нет.

— А мне кажется, что злишься.

— Лёш, ты зачем меня сюда звал? — Я посмотрела ему в глаза.

— Я тебя звал?

После этого вопроса мне стало как-то не по себе.

— Ты. Ты сказал: "Поедем с нами в Нижний". Помнишь?

— Я думал, тебе интересно будет.

С подоконника я поднялась, и мы с Прохоровым взглядами встретились.

— Лёша, ты издеваешься?

Он улыбнулся чуть смущённо и попытался меня обнять.

— Ладно, не кипятись. Ты сегодня офигенно выглядишь, правда.

— Вот именно. И это произошло не по щелчку пальцев. А ты весь вечер сидишь с этой девочкой из общежития и что-то там с ней обсуждаешь.

— Ты всё-таки обиделась.

Я оттолкнула его руки.

— Ну тебя.

— Василиса.

— Ты же знаешь, как мне трудно, Лёш. Я не вписываюсь, — я руками обвела помещение. — И вместо того, чтобы поддержать меня, ты меня кидаешь.

— Не кидаю.

— Кидаешь. И даже не объясняешь почему.

— Вась, — он впервые так меня назвал, — но ты сама виновата, что тебя все сторонятся. Я понимаю всё, ты мне объясняла, но когда ребята видят этого... Охранника твоего, они напрягаются.

— Но я же не виновата!..

— Я понимаю. Но ты тоже должна понять. — Лёшка смотрел со значением, словно пытался объяснить что-то неразумному ребёнку, а слов не находил. — И быть проще.

Я непонимающе нахмурилась.

— Это как?

Прохоров по плечу меня погладил, потрогал рукав платья, шелковистую ткань между пальцами потёр. И я всё поняла. С трудом сглотнула.

— Я не просто так всё это делала, я для тебя это делала. Я хотела тебе понравиться.

— Василис, но мне не нужно всего этого. Просто будь самой собой, не надо так стараться.

Я внимательно вглядывалась в его лицо и думала о том, что он не понимает. Вот совсем, чистый лист.

— Я и есть такая, Лёша. Вот такая, как сейчас — я настоящая. И я хотела тебе понравиться, хотела сделать тебе приятно, чтобы ты гордился мной, — я отошла от него на шаг, чтобы он мог посмотреть на меня, — потому что я такая. Я это не раз в год делаю, не для особенного свидания. Мне нравится смотреть на себя в зеркало и видеть себя вот такой. Это глупо? Не стоит того, чтобы жизнь свою на это тратить? Возможно. Но это не тебе решать. Я такая, какая есть, и нравиться тебе должна именно такой. Ты должен видеть за этим платьем меня. — У меня вырвался лёгкий вздох. — Или не должен. Ты, как и все другие, смотришь на обёртку и не интересуешься, что внутри. Но другим хотя бы развернуть обёртку хотелось, а ты даже дотронуться боишься. — Я руку свою отдёрнула, когда Лёшка меня коснуться захотел, видимо, надеялся успокоить. А я и не нервничала. Горько было, что так ошиблась, но не нервничала.

Верка выбежала следом за мной на лестницу. Глаза лихорадочно блестели от выпитого за столом, и на меня она смотрела с удивлением и сочувствием одновременно. Схватила меня за руку.

— Вась, Вась, что случилось-то? Ты из-за этой девчонки, что ли, расстроилась?

— Нет. — Я спустилась на пару ступенек, но Верка продолжала держать меня за руку.

— А что тогда?

Я вздохнула.

— Вер, я поеду. Если честно, я устала.

Она растерялась.

— А Лёшка?

Я покачала головой.

— Понятия не имею, чем он займётся. Пусть сценки новые штудирует.

На улице уже темнело. Я на часы посмотрела, поняла, что задержалась почти на полчаса. Но Завьялов, конечно, терпеливо ожидал, и ведь даже не позвонил, чтобы поторопить меня. Молодец какой. Я к машине шла, каблуки громко стучали по асфальту, прохладный вечерний ветерок трепал подол платья, а я дышала глубоко, надеясь, что всё-таки смогу обойтись без слёз. В машину села, молча, и Генка тоже молчал, уж не знаю, как понял и почувствовал моё состояние. А я на сидении откинулась, вглядываясь в сгущающуюся темноту за окном, а потом попросила без всякой надежды:

— Дай сигарету.

Он посомневался, а потом из кармана пачку достал. И даже прикурить мне дал. Само очарование.

Из открытых окон общежития неслась музыка, весёлые голоса, несколько ребят вышли на улицу, покурить, и теперь посматривали с интересом в сторону нашей машины. Я же глубоко затянулась, чувствуя лёгкую тошноту от привкуса никотина на языке, и выпустила дым в окно, стараясь не думать о том, что Завьялов за мной наблюдает.

— Есть хочу, — сказал он негромко. Головой помотал, скидывая с себя сонливость и ключ в замке зажигания повернул. — Поехали, поедим.

Я промолчала, мне, если честно, всё равно было. И сигарету выкинула. Между прочим, курила я третий раз в жизни. Гадость страшная.

Недолго мудрствуя, ресторан мы выбрали, который находился недалеко от нашей гостиницы. Генка сказал, что в самой гостинице кормят мерзко. А тут и вывеска яркая, и стоянка с охраной, и лакей в дверях. Появилась надежда, что и накормят не хуже, чем в "Трёх пескарях". Мне, вообще, в эти минуты очень домой хотелось. Мы с Завьяловым вошли и обвели зал ресторана одинаково оценивающими взглядами. Затем Генка неопределённо хмыкнул, и я ощутила прикосновение его руки к своей спине, когда он направил меня в сторону свободного столика. Я же неторопливо осматривалась, и на самом деле почувствовала себя намного увереннее, чем ещё полчаса назад, на студенческой вечеринке. В ресторане был притушен свет, звучала негромкая музыка, люди спокойно ужинали, а молчаливые официанты скользили между столиками с подносами в руках. А к нам с Генкой уже спешил метрдотель, с широкой улыбкой на пухлом лице.

— Добрый вечер. Желаете поужинать?

— Желаем, — лениво отозвался Генка, и мы, наконец, сели за стол. Нам подали меню, я его открыла, пробежала глазами, и вдруг поняла, что на самом деле голодна. А ещё хочу вина, о чём своему сопровождающему и сообщила будничным тоном, словно никто мне в этом желании дома не отказывает. Хотя, папка, если узнает, точно даст по шее. А Генка лишь чуть насмешливо поинтересовался:

— У тебя вечер вредных привычек?

— Точно. Мужики, сигареты и алкоголь.

Генка негромко рассмеялся.

— Здорово.

Пока ждали заказ, я локти на столе осторожно пристроила, подпёрла руками подбородок. Более пристально начала изучать интерьер зала. Здесь я, на самом деле, чувствовала себя спокойнее и увереннее, даже если мне не всё нравилось. Но, по крайней мере, ничего не раздражало. Не слышно странной музыки, пьяных выкриков и бестолковой суматохи студенческой вечеринки. Мне это никогда не нравилось.

Наконец, принесли вино, и я в несколько больших глотков осушила свой бокал. Завьялов наблюдал за мной с недовольством.

— Давай поспокойнее, куда тебя несёт?

— Больше не буду, — пообещала я, — только первый бокал. Кстати, хорошее вино.

— Что бы ты понимала, малявка.

Я под столом его по ноге пнула.

— Не обзывайся.

— Что у тебя там случилось?

— Да ничего, — я соблазнительно повела плечом. — Просто я поняла, что он не герой моего романа. — Секунду раздумывала. — Или надо говорить — герой не моего романа?

— Откуда я знаю?

Я легко отмахнулась.

— Какая, в сущности, разница?

Немного позже принесли еду, Генка с энтузиазмом занялся своим ужином, а я, к тому моменту, заметно захмелевшая от выпитого залпом и на голодный желудок вина, принялась жаловаться Завьялову на судьбу. В какой-то момент мне показалось, что он меня не слушает, ест и глаз от тарелки почти не поднимает, это было обидно, я замолчала, но в следующую секунду Завьялов на меня посмотрел, и сказал:

— Вась, ну что тебе дался этот ботаник? Другого нету, что ли?

— Так нету, Гена, — удивилась я его непонятливости. — В том-то и дело, что нет никого.

Он усмехнулся, не поверив, и головой покачал.

— Ты сама себе придумываешь проблемы. Найди себе парня... Нормального. Который не будет таскать тебя на студенческие сборища. Который будет знать, что твоё место здесь. — Генка огляделся. — То есть, не конкретно здесь, конечно. В общем, ты поняла.

Я грустно кивнула.

— Поняла. Поняла... Вот только были у меня такие, которые понимали. И по ресторанам водили, в мои семнадцать. Ты же знаешь. Вот только тех, кто понимал и водил, интересовал, в первую очередь, мой отец, а потом моя внешность. Не я. — Я снова взяла бокал с вином и сделала глоток. — Я думала, что с Лёшкой всё будет по-другому. Ведь его мой отец точно не интересует. Вот только оказалось, что... Я его тоже не интересую. Такая, как есть.

— Он просто тебя не потянет, и это понимает.

— Он нормальный парень, Гена. Самый нормальный из всех, кого я знала. Я думала, что с ним всё будет по-другому.

— Осчастливить его хотела?

Я посмотрела ему в лицо.

— Мне не нравится твоя ухмылка.

— Уж какая есть.

— Ты смеёшься надо мной, — пожаловалась я.

— Вась, тебе восемнадцать лет.

— С половиной!

— Колоссальная разница, я бы сказал. — Он мясо доел и выпил вина. А на меня смотрел пытливо, неожиданно для самого себя заинтересовавшись моими проблемами. — Он тебе не пара, вот и весь вопрос. Кто он такой? Никто. Пшик.

Я непонимающе сдвинула брови и прищурилась, потому что никак не могла сфокусировать взгляд на физиономии Завьялова.

— Пшик? Он не пшик. Да он чем только не занимается! И бегом, и КВНом, и статьи в институтскую газету пишет!

— В каждой бочке затычке, — констатировал Генка и вино допил. А после поинтересовался: — Ты чего не ешь? Опьянеть хочешь?

— Не хочу. — Вилку взяла и салат поковыряла.

— Из таких общественников, обычно ничего путного не получается. Делом надо заниматься. Одним делом, понимаешь? А не скакать, как блоха... Вась, ты представь, что с ним будет через несколько лет. Ну, закончит он свой институт, и что, куда?

— Он журналистом будет.

— Ага, будет. В местной газетёнке некрологи клепать или местную власть обличать. А ты дальше пойдёшь, ты дочка Филина, и самой же неловко вспоминать будет о том, как страдала из-за него. Даже имени не вспомнишь, поверь мне. Так что, брось ты хандрить.

— Но мне же скучно.

Завьялов усмехнулся.

— Попроси Кирилла, он тебе болонку купит.

Я из тарелки веточку петрушки достала и в Генку её кинула. Кажется, за соседним столом это заметили, посмотрели на меня удивлённо, а Завьялов громко рассмеялся. А я вилку положила.

— Не хочу больше.

— Тогда пошли отсюда, тоска смертная. — Он отнял у меня бокал с вином, правда, я успела сделать ещё один хороший глоток, а потом подозвал официанта со счётом и бумажник достал. — Нормально всё, — сказал Генка, непонятно к кому обращаясь, в мою сторону он не смотрел, — зато прокатились в соседний город, проветрились.

На улице было тепло. Ветерок лёгкий, ласковый, я на крыльце остановилась и вдохнула полной грудью. А потом уже незнакомую улицу оглядывать принялась. Всюду огни, неоновые вывески, люди гуляют, машин много, так сразу и не скажешь, что скоро полночь. Моё внимание привлекла вывеска ночного клуба неподалёку, с той стороны слышалась музыка, и я поняла, что хочу танцевать.

— Нет, нет и нет, — категорично заявил Генка и даже воздух рукой рубанул. А я его за эту руку схватила и потянула в сторону клуба.

— Ну, пожалуйста. Мы недолго!

— Вась...

Я остановилась и посмотрела на него распахнутыми восторженными глазами.

— Я знаю, что ты отлично танцуешь!

— Это откуда, интересно?

— Ну, как же... — Я обвела его фигуру особенным взглядом. — У тебя все данные к этому.

Завьялов невольно рассмеялся и всё-таки позволил увлечь себя к клубу. Правда, в дверях предупредил:

— Я танцевать не буду, в баре посижу.

— Как хочешь.

Генка устроился в баре, заказал себе что-то, я видела, как перед ним поставили бокал, а он сразу повернулся и меня глазами нашёл. Я ему рукой помахала, а потом глаза закрыла, слушая только музыку. Людей вокруг было много, танцплощадка была переполнена, но это мало кого беспокоило. Когда мерцала светомузыка и кроме бешеного ритма ничего не слышно, не задумываешься о том, что кто-то у тебя за спиной стоит. Я танцевать любила и сейчас, после такого насыщенного и полного тревог и сомнений дня, получала настоящее наслаждение, сбрасывая всю негативную энергию. Правда, время от времени всё же смотрела в сторону бара, чтобы удостовериться, что Завьялов там и не ушёл никуда. Хотя, куда он мог уйти? Он меня не оставит.

Повернувшись в очередной раз, увидела рядом с ним девушку, и мысленно подивилась чужой прыти: уже подцепил кого-то! А девица вон как старательно улыбается, наклонилась к нему, что-то на ухо говорит, а этот гад довольно посмеивается. А потом глазами в мою сторону косит. Я как только это заметила, сразу отвернулась. Волосы от лица отвела, голову назад откинула, улыбнулась какому-то парню. Отсчитывала про себя удары сердца. Насчитала пятьдесят и снова обернулась на Генку. Не знаю, что это было, ликование или восторг, но когда поняла, что он только на меня смотрит, позабыв о новой знакомой, внутри у меня что-то взорвалось, настоящий фейерверк. Он мой взгляд встретил, и усмехнулся, но я даже с этого расстояния видела, что губы его лишь дрогнули, и он снова замер, глядя на меня. А у меня голова кружилась — и от выпитого вина, и от круговорота вокруг, громкой музыки, немного спёртого воздуха в зале и, конечно, от мужских взглядов. Кажется, я на самом деле пьяна. Что совсем меня не беспокоит.

Я почувствовала чью-то руку на своей талии, обернулась и оказалась лицом к лицу с тем самым парнем, которому улыбалась пару минут назад. Чуть отстранилась, но не отодвинулась от него. Он продолжал мне улыбаться, потому что сказать ничего не мог, музыка была настолько оглушительна, что казалось основной дробный ритм вырывается прямо изнутри меня. Я на зазывные улыбки парня никак не реагировала, просто продолжала танцевать рядом с ним и не отворачивалась. Но продолжалось это недолго, минуту или две, и вот уже на моей талии совсем другая рука, которая уверенно разворачивает меня в другую сторону. Завьялов посмотрел с укором, а за мою спину с предостережением. Я без особого интереса за своё плечо глянула, и поняла, что молодой человек исчез, как и не было его, и снова к Генке повернулась. За руку его взяла, не отпуская от себя, а он к моему уху наклонился, прокричал что-то, а я только головой помотала, давая ему понять, что всё равно не слышу. И к нему придвинулась, смеясь, и вынуждая его танцевать со мной. А Завьялов хоть и улыбался, не уходил, но стоял, как истукан, совершенно не собираясь двигаться. Только развернул меня, когда это потребовалось, и спиной к своей груди прижал. А я по его телу вниз съехала, когда ритм музыки немного изменился и стал более плавным, а потом резко поднялась и к нему лицом повернулась. Взгляд его встретила и тут же нервно сглотнула. Генка смотрел на меня и словно спрашивал: "Что творишь?". А я понятия не имею, что творю. Да и вообще творю ли. Просто рядом с ним спокойно и оправдываться не надо. Вот только смотрит он так, что в венах уже не музыка, а волнение бурлит.

Я отступила на шаг, и в который раз его за руку потянула, а он притянул меня обратно. Я губы в улыбке растянула, хотя так беспечно, как за пару минут до этого улыбаться уже не получалось. Но танцевать продолжала, и всё думала, к чему же это приведёт. Моя рука сама по себе скользнула по его плечу, за шею обняла, и если бы не вино, если бы я чётко понимала, что делаю, наверное, никогда не оказалась бы в такой опасной близости к Завьялову. Кажется, между нами даже сантиметра расстояния не было. И двигалась я медленно, совсем не под музыку, заворожённая его задумчивым взглядом. Генка смотрел на меня и гадал... А я даже не мечтала о его поцелуе или о чём-то другом, что он сделать может, провоцировала, наверное, соблазняла, почти не понимая, что делаю, ждала его реакции, но всей опасности не понимала, где-то в глубине души была уверена, что он уже в следующую секунду рассмеётся мне в лицо, как делал обычно, за руку меня возьмёт и из клуба уведёт, и ещё добавит что-то вроде: "Маленьким девочкам давно пора спать, а не по клубам шататься". А он поцеловал. Сначала большим пальцем моего подбородка коснулся, погладил, а после к моим губам наклонился. Я застыла, поняла, что дышать не могу. Он коснулся губами моих губ, и при этом в глаза мне смотрел. Если бы я не заметила искорку смеха в его взгляде, наверное, в обморок бы грохнулась, честно, а потом поняла, что если на поцелуй не отвечу, Завьялов всю оставшуюся жизнь будет надо мной смеяться, будет говорить, что я струсила.

Поцелуй вышел невыразительным, изучающим, осторожным, но никак не страстным. Я просто старалась соответствовать, показать этому самоуверенному болвану, что целоваться умею, и совсем не как маленькая девочка, какой он меня считает. Вот только не впечатлило совершенно, а потом Генка голову поднял, и мы с ним вновь глазами встретились. Вот именно в этот момент можно было всё перевести в шутку. Списать на алкоголь, назвать глупостью и больше никогда не вспоминать, а вместо этого одно неуловимое движение, даже непонятно с чьей стороны, и вот уже совсем другой поцелуй. Я Генку за шею обняла, и слышала теперь только музыку, вместо ударов собственного сердца. А всё остальное отступило, я даже забыла, что вокруг людей полно, они танцуют, а мы целуемся, как сумасшедшие. Я его затылок глажу, чувствую коротко стриженые волосы под своими пальцами, Генкины руки на моей спине, и ладони такие большие, широкие, такое ощущение, что я вся в его руках. А когда отодвинулась, голову назад откинула, судорожно втянула в себя воздух, а его губы уже на моей шее. Просто что-то невероятное. Словно это и не я вовсе, будто кино смотрю, с собой в главной роли.

Но надо сказать, что подействовал на меня этот поцелуй отрезвляюще, да и не только на меня. Когда из клуба вышли, мы с Генкой оба чувствовали себя несколько обескураженными. По улице шли, по направлению к гостинице, до которой было рукой подать, Завьялов меня за руку вёл, а я впервые чувствовала, что прикосновение его руки меня обжигает. Едва поспевала за ним, он шёл решительно, широким шагом, и, как я понимала, ему не терпелось довести меня до номера, чтобы избавиться от моего общества. Я не возражала, у меня вообще слов никаких не было, в голове пустота и только сердце по-прежнему скачет в знакомом ритме. Невероятное что-то. Я даже глаза к ночному небу подняла, словно помощи ждала оттуда, и совершенно некстати споткнулась. Завьялов с шага сбился, меня за талию обнял, поддерживая, и дальше повёл.

— Извини, — пробормотала я, но он никак не отреагировал.

Одна я осталась только на минуту, у лифта, ждала, когда Генка ключи у портье от наших номеров возьмёт. К стене отвернулась и руку к лицу приложила, осторожно облизала губы. Никак не могла уложить в своей голове то, что случилось. Но одно могла сказать точно — так меня ещё никто не целовал. До сих пор трясло, я даже поёжилась. А потом вспыхнула, когда почувствовала, что он вернулся. Руку к кнопке вызова лифта протянул и меня едва коснулся. А у меня непонятный жар по всему телу и стыдно стало за свои ощущения. В лифт вошла и к стене привалилась, глаза рукой прикрыла. Потом поняла, что Генка на меня смотрит, и руку медленно опустила. Хотя, тут же пожалела об этом. Такие взгляды, наверное, никогда не забываются. Особенно, если он первый в твоей жизни. На меня и до этого смотрели со страстью, с удовольствием, с определённым намёком и сексуальным подтекстом, но во взгляде Завьялова никакого намёка и подтекста не было. Всё напрямую. Только видно, что пытается с собой бороться. Изо всех сил пытается. Ещё несколько мгновений и ему это удастся, я точно это знала, он же не сопливый подросток. Сейчас Генка отвернётся от меня, и всё закончится.

Это было бы благом, если бы закончилось так, не начавшись толком. Ведь внутри у меня от страха и предвкушения всё трясётся. Я руку в кулак сжала, зажмурилась, сама не зная, к чему себя морально подготавливая: к тому, что всё закончится или наоборот, продолжится. Лифт дёрнулся и остановился. Двери за Генкиной спиной открылись, а мы по-прежнему стояли, не двигаясь. Я себя добычей чувствовала, честное слово. Казалось, что стоит мне пошевелиться, и Завьялов тут же нападёт, ведь уже готов к этому, даже взгляд, как у хищника. Но он первым опомнился, вышел, а я следом за ним.

Позже я много раз себя спрашивала, чувствовал ли Завьялов, как сильно я нервничаю. Когда он оказался рядом, у меня колени затряслись. И я уже была не я, ведь не было никогда такой Василисы Филин, и ни разу до этого я не чувствовала себя настолько неуверенно. Он только дотронулся, а я сама потянулась вслед за его рукой, позабыв о всякой осторожности. Генка, наверное, хотел проверить мою реакцию, убедиться, что всё закончилось, и я опомнилось, что можно отпустить меня с миром, закрыть за мной дверь номера, а я вместо этого практически предложила ему себя. Обоюдное сумасшествие, и мы оба даже предположить не могли, к каким последствиям это в итоге приведёт. Дальше, чем на ближайший час, мы не загадывали.

Я даже не поняла, в чей номер мы вошли, только услышала, как дверь хлопнула, закрываясь, и, наверное, здравый смысл остался за ней, а я потерялась в своих ощущениях. И если и думала о чём-то, то только о том, почему раньше смотрела на Генку и не видела, не понимала, не представляла, что могу почувствовать рядом с ним нечто подобное. Это уже потом ругала себя и говорила, что думать надо было не о нём, а о себе, о том, что творю, и сбежать, пока не поздно. Но как там сбежишь, когда себя не помнишь? И всё, что раньше страшило и тревожило, потерялось, померкло под решительным натиском. Голова по-прежнему кружилась, и это добавляло мне ненужной смелости, я отвечала на жадные поцелуи, и смеялась, когда чувствовала Генкино нетерпение и то, как руки его не могут справиться с застёжками на моём платье.

— Чёрт, Вась...

— Я сама, сама. — Молнию на платье вниз дёрнула, спрятанный за складкой крючок расстегнула, и снова Генку к себе потянула.

Я его хотела, и никакие молоточки в мозгу не тукали, предостерегая об опасности, чёрт бы их взял. Раньше всегда проявлялись, что помогало мне избежать неприятностей, а тут просто скрутило, закружило, и белый свет померк. Я упивалась силой, напором, мужским желанием, и совсем не боялась, пока поздно не стало. И тогда в Генку вцепилась, и, кажется, в одну секунду растеряла весь огонь, который будоражил кровь ещё минуту назад. Лбом к его плечу прижалась и со свистом втянула в себя воздух, не зная, как спастись от боли. А Завьялов замер. Напрягся, мышцы превратились в камень, и дышит, как бык, который с разбегу на бетонную стену натолкнулся.

— Васька... — И в голосе столько потрясения, я расслышала, но не впечатлилась. Мне, честно, не до этого было. Ногти впились в кожу на его спине, и всё-таки всхлипнула, пусть и чуть слышно. Генка головой потряс, в себя приходя, а я ещё сильнее в его плечи вцепилась, боясь, что он отодвинется. Голову на подушку откинула и глаза закрыла, пережидая.

Завьялов медлил, опустился на меня, согнув руки в локтях, и я почувствовала, как он тяжело дышит, горячее дыхание обжигает мою шею. Потом носом потёрся.

— Лучше?

Я кивнула и вдохнула свободнее. И за шею его обняла. А он всё медлил, и я понимала, что в нём зреет негодование и протест, пришлось самой его поцеловать, чтобы от ненужных в данный момент мыслей отвлечь. А потом снова глаза закрыла, стараясь расслабиться и забыть про боль, которая хоть и ослабла, но исчезать не торопилась.

Не знаю, что именно я почувствовала в тот момент, когда Генка от меня отодвинулся. Он в сторону откатился, с дыханием справиться не мог, а я уже чувствовала стыд и ужас от свершившегося, они подкрались незаметно и накрыли меня с головой. На бок осторожно повернулась, и ладонь под щёку подложила, а сама до ломоты в глазах всматривалась в тёмные шторы на окне, стараясь слушать биение своего сердца, а не дыхание Завьялова. Мне казалось, что я слышу, как и его сердце стучит. Это было странно, до невозможности странно, и оттого страшно. Как я могла напиться до такой степени, что переспала с ним? И ведь сама хотела этого, безумно хотела, в меня словно бес вселился. И в итоге Завьялов стал моим первым мужчиной. Генка Завьялов!

Если об этом кто-нибудь когда-нибудь узнает, мне придётся с собой покончить. Прежде, чем отец меня убьёт, собственноручно.

Генка за моей спиной зашевелился, а потом на постели сел. Я осторожно оглянулась на него через плечо. Он сидел ко мне спиной, опустив голову, затем тяжело поднялся. Я сразу отвернулась, не желая смотреть на него голого. Мне своей наготы в данный момент хватало. В ванной зажёгся свет, а потом дверь закрылась. Я расслабилась, выдохнула, даже рискнула на спину перевернуться, но уже в следующую секунду из ванной комнаты послышался жуткий грохот, видно Завьялов сбил с полки под зеркалом всё, что на ней стояло. У меня сердце сжалось в дурном предчувствии и снова затрясло. Уже ясно, кого обвинят во всём случившемся.

И только за одно я ему благодарна, что он в ту ночь не ушёл, не смотря на весь свой гнев. Остался со мной, хотя по номеру метался, как зверь. И молчал. Свет выключил, наверное, чтобы меня не видеть, потом позвонил на ресепшен и водки заказал, а вот в мою сторону не смотрел. А я в одеяло закуталась и слёзы глотала, кляня себя за их обилие. Мне не было обидно за реакцию Завьялова, я его прекрасно понимала, мне самой страшно было, и я никак не могла поверить в то, что мы сделали. Но я не знала, кого винить, а вот Генка знал. Дождался, когда водку принесли, выпил прямо из стакана, а потом всё-таки лёг в постель. Я лежала рядом и делала вид, что сплю, а сама разглядывала его украдкой. Видела только очертания его тела в темноте, но мне большего и не нужно было. В душе что-то невероятное творилось — и опустошение, и страх, и смущение, и неизвестно, что со всем этим делать. Плакать хотелось, но в то же время была рада, что Генка не сбежал. В конце концов, вдвоём натворили дел, вот и решать надо вдвоём. Завтра утром...

Но лучше бы это утро не наступало, честно. Проснулась я от Генкиной ругани вполголоса. Глаза открыла и поняла, что в постели его уже нет, голову с подушки приподняла, глаза потёрла, просыпаясь, и поняла, что Генка в ванной, на полу что-то ищет. Я снова легла и растрепавшиеся волосы пригладила. А когда Завьялов в комнате появился, посмотрела на него испуганно. А у него не лицо, а маска восковая. Заметил, что я проснулась и губы поджал.

Я нервно откашлялась.

— Привет.

Он кивнул. Разглядывал меня, да так пристально, что я невольно натянула на себя одеяло до самого подбородка. И щёки загорелись.

— Вставай. Мы через час уезжаем, — сообщил он.

— Хорошо.

— Хорошо, — повторил он за мной, на глазах закипая. — Можно тебя попросить, больше никогда и ни в чём со мной не соглашаться?

Я обиженно поджала губы, а потом на постели села и одеяло отпустила, оно тут же соскользнуло с груди. Я намеренно это сделала, чтобы ещё больше Генку позлить.

— Да ради Бога.

Он глазами сверкнул и из номера вышел. А я только тогда как следует по сторонам посмотрела, и поняла, что номер не мой, а Завьялова. Они абсолютно одинаковые, но вещи на столе и в приоткрытом шкафу — его. Лицо руками закрыла и головой потрясла, пытаясь убедить себя в том, что всё случившееся не дурной сын. А когда с кровати вставала, одеяло в сторону откинула, на простыни посмотрела, и в этот момент удостоверилась, что всё правда. Вот ведь... И голова болит.

Выехали мы ровно через час. Что странно. Наверное, потому что не разговаривали и время по пустякам не тратили, я и успела собраться за столь короткий срок. Завтракать я отказалась, чувствовала себя мерзко, сумку с вещами Завьялову передала, очень стараясь при этом его не коснуться, и к машине пошла. Села на заднее сидение, за Генкиной спиной, чтобы не видеть его. Мы молчали почти всю обратную дорогу, несколько часов. И молчание не тяготило. Я смотрела в окно и думала о том, что дальше будет. Понятно, что знать о случившемся никто не должен.

— Вася, — заговорил Завьялов, когда до нашего города оставалось минут сорок езды, не выдержал видимо. — Давай обсудим кое-что...

— Да нечего обсуждать. — Я тоже опустила на нос тёмные очки, и смотрела по-прежнему в окно. — Ничего не было, забыли.

Он секунд тридцать переваривал мои слова, а потом не сдержался и по рулю ударил.

— Ты должна была мне сказать!

— Это не имело значения.

— Ты сама себя слышишь?!

— Я слышу! — заорала я в ответ. — И ты послушай. Это неважно! Когда-нибудь это всё равно бы случилось. И да, извини, что ты первым оказался, вот такая неприятность! Больше не повторится.

— В этом я как раз не сомневаюсь.

Я пнула спинку его сидения.

— А вот хамить мне не надо. Если сам не проболтаешься, то никто не узнает. Да и вообще... кто тебе поверит, что ты у меня первый? Это же я, забыл? Тебе любой в городе расскажет о том, сколько у меня мужиков было. — Я сглотнула и снова к окну отвернулась. — Так что забудь. Я сама виновата.

Вот и всё. Нужные слова сказаны, и Завьялов послушно замолк, руль крутил, а я на заднем сидении сжалась, осторожно очки приподняла и слёзы вытерла. И решила, что сегодня жуткий день, а вот завтра утром я проснусь, в своей постели, и всё непременно наладится. Поездку в Нижний Новгород я вспоминать никогда не буду.


4.


Через неделю после возвращения из Нижнего Новгорода, я улетела с Фаей на Кипр. Не собиралась, да и я ей там не нужна была, Ника для Фаи наняла компаньонку, опытную медсестру, чтобы та и скучать ей не давала и за здоровьем следила, а я напросилась с ними, в нагрузку, так сказать. Не выдержала напряжения, так как выяснилось, что стены родного дома избавиться от ненужных воспоминаний совсем не помогают. Захотелось отвлечься, а главное, что родители против моего отдыха совсем не возражали. И я уехала, ни с кем кроме родных, не попрощавшись. Завьялов не в счёт. Он сопровождал нас до московского аэропорта, но я с ним не разговаривала, вообще делала вид, что его не замечаю. Молчала и в окно смотрела, а он, время от времени, кидал на меня тревожные взгляды через плечо.

Я же сама никак не могла разобраться в том, что со мной происходит. Я не была особо расстроена из-за случившегося, не пребывала в ужасе и тревоге, даже Генку не ненавидела. Я ведь никогда не строила особых надежд на то, что дождусь своего принца, себя ни для кого не хранила, просто боялась, и этот непонятный для меня, сковывающий изнутри, страх, не единожды заставлял меня останавливаться на самой грани и сбегать. Я даже начала склоняться к мысли, что со мной что-то не так, раз то, что у меня внутри, мои потаённые мысли и страхи, так не соответствуют тому, что видят во мне окружающие. А тут Генка Завьялов, человек, о котором я и не думала никогда всерьёз, но что-то вдруг случилось между нами, и рядом с ним я забыла испугаться. Что-то в нём есть такое, для меня, видимо, понятное, что придаёт мне сил и храбрости. Вроде, с одной стороны это хорошо, какие-то перемены во мне, что-то новое открывается, а меня это больше всего и беспокоит. Я этого с ним не хотела! Я не раскаиваюсь в содеянном, но не хочу больше думать и вспоминать. Это была ошибка. И находясь рядом с Завьяловым, я теперь понимала, что задыхаюсь, грудь распирало и внутри начиналось нестерпимое жжение.

— Веди себя там хорошо, — посоветовал мне Генка вполголоса, уже перед самым отлётом. Я глянула на него исподлобья, расслышав в его голосе насмешку.

— Иди к чёрту, — посоветовала я ему.

Генка в ответ усмехнулся, но уверенность подрастерял, и говорить больше ничего не стал, а я к стойке регистрации направилась с тяжёлым сердцем. Мне очень хотелось оглянуться и посмотреть на него.

Я постоянно о нём думала. Постоянно! И чем старательнее пыталась от этих мыслей отделаться, тем навязчивее и неприличнее они становились. Мне не хотелось ни с кем говорить, не хотелось веселиться и отдыхать, я утром уходила на пляж и проводила там почти весь день. Лежала на тёплом песке, прикрыв лицо шляпой, слушала шум волн и вспоминала раз за разом ту ночь, уже не понимая, что было на самом деле, а что я себе придумала. Ругала себя за то, что веду себя настолько глупо, но отделаться от этих мыслей никак не могла. Иногда казалось, что всё настолько чётко помню, что вновь ощущаю Генкины прикосновения и ту самую боль, нестерпимую и в то же время удивительную, которую ни с чем не спутаешь. В такие моменты мне уже не лежалось спокойно, я начинала ёрзать, переворачивалась на живот и шляпой снова голову прикрывала, прячась от чужих взглядов. Вот как меня угораздило так вляпаться? И почему я думаю о Завьялове без конца? Почему не о Лёшке, в которого я была влюблена почти целый год, и с которым потерпела такую сокрушительную неудачу? Вот из-за чего страдать надо, а я Генкины поцелуи вспоминаю.

— Как тебе отдыхается? — поинтересовалась Ника, когда мы разговаривали по телефону, спустя неделю моего пребывания на Кипре.

— Хорошо, — соврала я.

Она, кажется, уловила напряжённость в моём голосе, и переспросила с сомнением:

— Да?

Я вздохнула.

— Правда, хорошо. Погода отличная, я целыми днями на пляже.

— Кирилл с Генкой просили передать, чтобы ты одна не плавала. Мало ли...

Я тут же внутренне вскипела.

— А Генка здесь при чём? Он что, мой воспитатель?

— Не злись. Но мы же все знаем, как ты плаваешь.

— Я нормально плаваю, — возразила я, — но я боюсь глубины и не лезу туда. Я же не дурочка.

Но вот эти слова: "Генка просил передать", в моей душе всё вверх дном перевернули, честное слово. Я телефон выключила и лбом к прохладной столешнице приложилась. Такое чувство, что мне сердце в спираль закручивают. И тут же в испуге спросила саму себя: я же не собираюсь в него влюбиться? Я только подумала об этом, но уже одно предположение заставило меня похолодеть. Вот Завьялов посмеётся, если узнает!

Назло ему и самой себе, уже на следующий день я познакомилась на пляже с ребятами из Польши. Точнее, это они со мной познакомились, подошли, заговорили, а я не стала отнекиваться и сбегать от них. На английском с сильным польским акцентом, поинтересовались, почему я такая грустная, и сообщили, что уже несколько дней за мной наблюдают. Они смешно разговаривали, особенно, когда переходили на родной язык, были милы, симпатичны, и я решила, что отвлечься мне просто необходимо. Несколько дней мы провели вместе, в их компании была ещё одна девушка, сестра одного из ребят, и я даже с ней поладила, чем, если честно, была удивлена. С девчонками мне, обычно, сойтись гораздо труднее. Мы всей компанией съездили в Никосию, на экскурсию, и я при этом чувствовала себя вполне привычно и спокойно среди них. По крайней мере, эти ребята избавили меня от тоски, и заставили отвлечься от душевного самокопания, к которому я в последнее время пристрастилась. А один из польских мальчиков даже ухаживать за мной начал. Его звали Марик, у него были лучистые карие глаза и приятная улыбка. И нрав добродушный, рядом с ним я не напрягалась, даже призналась, что боюсь глубины и поэтому никогда не заплываю далеко. У меня сразу паника начинается, как только подумаю о том, что дна под ногами нет, начинаю захлёбываться и тонуть. Но промолчала про то, что обычно в воду захожу со спокойной душой, только если рядом отец... или Генка. Они всегда следят за мной взглядом и в любой момент готовы прийти на помощь.

От этих мыслей, в которых снова промелькнуло Генкино имя, я поспешила отмахнуться, Марику улыбнулась и согласилась прогуляться с ним вечером по пляжу. Согласилась специально, прекрасно понимая, что за этим последует, но мне необходимо было проверить... Вдруг случится чудо, и после этого вечера я перестану без конца думать о Завьялове? Как говорится, клин клином вышибают.

Но лекарство не подействовало. Поздно вечером я вернулась домой разочарованная, и о Марике, с его юношеской пылкостью, мне вспоминать совершенно не хотелось. Хоть, и целовал он меня с большой страстью, и я даже позволила ему уложить себя на мягкий песок и некоторое время терпеливо сносила его прикосновения, но ничего похожего на пожар в крови, который я однажды пережила, не ощутила. Было откровенно скучно и даже не особо приятно. Мне не хватило его уверенности, знания, мне не нравилось, что у него дрожат руки, и он сопит мне в ухо. Мне не хватило откровенного взгляда в упор, после которого становится не важно что и для чего, ты просто таешь от осознания того, что тебя так сильно хотят. И в итоге я от Марика сбежала, оставив ошарашенного парня в темноте и, можно сказать, что ни с чем. Но вины я за собой, из-за своего бегства, не чувствовала, я вообще не собиралась с ним больше встречаться.

На Кипре мы провели три недели, и что бы я ни говорила, но они мне помогли. Если не успокоиться, то смириться. Исправить я уже ничего не могла, и в будущем устроить всё по своему желанию тоже, и поэтому решила не нервничать и просто жить дальше. Поклялась, что Завьялов никогда не узнает, как я мучилась из-за него эти недели, просто изнывала. И была уверена, что он-то точно особо не напрягается из-за случившегося. Это я с ума схожу, потому что у меня всё было впервые, впечатлений море, поэтому и переживаю так сильно. Но пора с этим заканчивать.

Домой я вернулась именно с таким настроем: не строить из себя впечатлительную дурочку и жить дальше. С восторгом рассказывала Нике о каникулах, улыбаться старалась непринуждённо, и даже съязвила в ответ на какое-то замечание Завьялова. Помню, что он тогда едва слышно хмыкнул, не собираясь ввязываться в спор. А мне дышать легче стало, когда это поняла. Именно это было нужно мне, чтобы понять — моя жизнь из-за одной случайной ночи измениться не может. И теперь лишь изредка я позволяла себе задержать на Генке свой взгляд, и старалась не брать в голову тот факт, что сердце подозрительно сладко сжимается в такие моменты. Я всё помнила...

Учебный год я начала без всякого энтузиазма. Отсидела первые пары со скучающим видом, в перерыве сходила в кафе, чаю выпила, причём в одиночестве, общаться ни с кем не хотелось. Даже когда Верка ко мне за стол подсела, я наотрез отказалась с ней сплетничать. Ей очень хотелось узнать, что же произошло тогда в Нижнем Новгороде между мной и Лёшкой Прохоровым, а я настойчиво перевела разговор на другую тему и принялась ей про Кипр рассказывать, и даже Марика приплела, чтобы подругу отвлечь. Но не тут-то было. Мариком она хоть и заинтересовалась, но потом всё же спросила:

— А как же Лёшка?

— Да никак, — в раздражении отозвалась я. — Он герой не моего романа!

— Ну вот, — расстроилась она. — А это Марк...

— Марик.

— Ну да. Ты с ним переписываешь или что?

— Не переписываюсь я с ним! Зачем?

Верка осторожно пожала плечами.

— Я просто спросила.

— Вер, это был курортный роман, — важно проговорила я, и поняла, что, видимо, наговорила подруге лишнего, немного приукрасив события.

Позже, в коридоре института, встретилась с Прохоровым. Он куда-то торопился, в руках несколько толстых книг, но меня увидел и направился за мной. Чему я, признаться, совсем не обрадовалась. Но когда он подошёл, приветливо улыбнулась, и отметила про себя, что дыхание не сбилось, как раньше бывало, и сердце бег не замедлило.

— Привет, — сказал он и улыбнулся несколько смущённо. — Ты уже уходишь?

— Да, на сегодня всё. — И запоздало произнесла: — Привет.

Прохоров рассмеялся.

— Привет.

Мы дошли вместе до выхода, и вышли на крыльцо.

— Василис, ты прости, что всё тогда так получилось. Я на самом деле дурак. И увалень.

— Вот это явно не твои слова.

— Ну... Мне объяснили, что я был не прав.

Я решила его успокоить.

— Лёша, всё в порядке, я не злюсь.

— Правда?

— Да.

Он окинул меня внимательным взглядом.

— Здорово выглядишь, загорела. Отдыхать ездила?

— На Кипре была, у папы там дом. Вот, ездим иногда...

Прохоров кивнул, не зная, что сказать. А потом подумал и предложил:

— Хочешь, вечером сходим куда-нибудь.

Я улыбнулась, правда, в сторону. Сколько месяцев я ждала, что он первый шаг сделает? А когда он решился, мне это уже не нужно.

— Не стоит, Лёш.

— Ты так считаешь?

— Да.

— Значит, я на самом деле дурак.

На это мне сказать было нечего. Я смотрела в сторону и думала, как бы мне поскорее уйти, но при этом Лёшку не обидеть. А вместо этого он сказал:

— За тобой приехали, — и я нервно дёрнулась. Обернулась в плохом предчувствии, и увидела, как на стоянку перед институтом въезжает машина Завьялова. Только этого не хватало. И тут же, как по заказу, и дыхание сбилось, и сердце сжалось, и я даже покраснела. А Лёшка за мной наблюдал.

— Что-то не так?

Я только головой качнула, торопливо с ним попрощалась, и направилась к Генкиной машине. Хотя, ноги в эту сторону меня никак не несли. Перспектива остаться с Завьяловым наедине, меня совсем не радовала. После моего возвращения такого ещё не случалось, мы всегда встречались в присутствии третьих лиц, и это было куда проще, чем смотреть друг другу в глаза и стараться не выдать своих чувств. Хотя, про чувства, это скорее ко мне. Завьялов, как мне кажется, уже давно успокоился.

Я открыла заднюю дверь и села в машину.

— Ты чего это приехал? Я не просила меня забирать.

— Кирилл просил тебя забрать и отвезти в Яблоневку. Они подбирают место для дома.

— А я им зачем?

— Вот уж не знаю. Наверное, для того, чтобы общий восторг поддержать.

Возразить мне было нечего, оставалось только покориться, а плохое настроение спрятать под маской равнодушия.

— Вась, у тебя всё в порядке?

Я отвлеклась от своих мыслей, на Завьялова посмотрела и в первый момент непонимающе моргнула.

— Да.

Генка странно помялся, смотрел на дорогу и хмурился.

— Точно?

Вот только тогда, по его напряжённому тону, я поняла, что он имеет в виду. И покраснела, что со мной случается не часто, а вот за последние полчаса уже дважды, и всё по Генкиной вине. Краснота просто затопила, даже уши защипало, и меня в жар бросило. От этого всего я разозлилась и довольно резко ответила:

— Я не беременна, можешь успокоиться.

Он промолчал, а я снова в окно уставилась, изо всех сил стараясь справиться с эмоциями. Этим вопросом Генка просто вывел меня из себя. Оказывается, все эти недели его этот вопрос мучил. Хотя, конечно, чего можно ждать от малявки, которую по дурости совратил? Только то, что она непременно забеременеет, и её отец тебя либо кастрирует, либо жениться заставит. И ещё неизвестно, что хуже.

Тем вечером я долго не могла заснуть, наконец дала волю своему отчаянию, и с чувством ревела, уткнувшись лицом в подушку. И раз за разом повторяла про себя или злым шёпотом, что я ненавижу Генку Завьялова.

Ненавижу!

Сентябрь прошёл, оставив в памяти последние тёплые деньки, а в начале октября уже зарядили холодные, противные дожди, окончательно испортившие моё настроение. Меня ничего не радовало. Учиться скучно, поговорить не с кем, даже Верка меня бросила, собравшись вдруг замуж за своего бывшего одноклассника. Зачем ей это было нужно — я не понимала, а она, как заведённая твердила о любви и хотела замуж. Ну, раз хочет, кто ей запретит? Но на меня у неё времени не стало, а ходить с ней по магазинам и свадебным салонам у меня не было ни настроения, ни желания. Папка же с Никой, пережив основной наплыв туристов в лучшие месяцы, теперь сами отправились отдыхать, забрав с собой маленького Ваньку. А я осталась, как неприкаянная, никому не нужная, только к Фае иногда в гости заходила, да гранит науки грызла, не получая от этого никакого морального удовлетворения. В один из вечеров, правда, приехала в "Три пескаря", от скуки, хоть и знала, что в отсутствие папки там всем Генка заправляет. Из-за этого сомневалась, стоит ли ехать, а потом решила, что я не ради него туда еду, а чтобы отвлечься, имею право. А если кого-то не устраивает, то пусть он отправляется ко всем чертям. Эти мысли и моё мнимое превосходство над Завьяловым меня бодрили, и в ресторан я приехала, преисполненная важности и уверенности в себе, но быстро сдулась, как воздушный шарик, как только поняла, что Генка, в отличие от меня, времени даром не терял, и связался с новой ресторанной певичкой. Мне про неё Ника рассказывала, говорила, что девушка выглядит неплохо и поёт прилично. А теперь мне выпал шанс самой в этом удостовериться. Правда, на голос её мне было абсолютно наплевать, я присматривалась к ней, и взгляд мой был придирчивым, если не сказать больше. И внутри всё похолодело, когда увидела, как она к Генке льнёт, а его рука уверенно лежит на её талии. А девушка ведёт себя так, словно уже войну выиграла и главный приз получила. Завьялову, наверное, как раз это и нравится, главным призом себя чувствовать. Я отвернулась от них и заказала себе ещё коктейль.

— Уезжаешь?

Он догнал меня в холле, мне пришлось остановиться и повернуться к нему. Кивнула. В глаза Генке старалась не смотреть и держаться спокойно. Взгляд с его лица опустила и несколько долгих секунд разглядывала мощную шею в вырезе светло-голубой рубашки, которая ему очень шла. И, кажется, он это прекрасно знал, и глаза по-особому мерцали.

Завьялов отошёл, чтобы вызвать мне машину, а когда вернулся, спросил:

— Как дела? Что-то давно не виделись.

— Никак у меня дела, — порадовала я его.

— В смысле?

— Мне скучно.

— О-о.

— Вот только не делай такое лицо, — попросила я. — Все разъехались, и мне скучно.

Он улыбнулся, глаза сверкнули, и я поняла, что сейчас скажет что-нибудь привычно-насмешливое, про мои детские привычки и избалованность, и у меня так тепло на душе от этого стало, хотя обычно на такие замечания я обижалась и даже злилась. Но это была наша обычная манера общения, которая в последнее время сильно изменилась, и меня это тяготило. Я, правда, хотела всё вернуть. Чтобы он смотрел на меня, как раньше, и не подбирал слова. Ведь это было глупо и Генке совсем не шло.

Но сказать он так ничего и не успел, в холл вышла та самая девушка, певица новая, и раскованной походкой от бедра, направилась прямиком к нам. Подошла, и Генку под руку подхватила.

— Гена, ты ещё долго? Я тебя жду, программу не начинаю.

Я голову чуть на бок склонила и опасно прищурилась, разглядывая эту особу вблизи. Оценила смелый внешний вид, яркий сценический макияж, пышную грудь в глубоком вырезе декольте, и ещё сильнее нахмурилась, наблюдая за тем, как она грудью о руку Завьялова трётся.

— Интересно, — проговорила я тоном, который даже меня саму слегка напугал, — а с каких это пор у нас шоу-программы проходят под присмотром начальника службы безопасности? — Я на Генку посмотрела. — Ты от чего её защищаешь? От толпы поклонников или от того, чтобы её не пристрелили, потому что слушать невозможно?

Завьялов, конечно, ответить не потрудился, а вот девушке не хватило ума промолчать. Она в растерянности похлопала длинными ресницами, на меня потаращилась, потом на Генку посмотрела, и всё ещё продолжала держаться за его локоть, что меня безумно раздражало.

— А в чём дело?

Пришлось подарить ей ещё один убийственный взгляд из моей коллекции.

— На сцену иди. Тебе зарплату платят за то, чтобы ты там стояла и пела, а не за то, чтобы по ресторану носилась, — я перевела взгляд на её платье, — в ночной сорочке не первой свежести, и влезала в разговоры начальства. — Я отвернулась от неё, и уже более спокойно обратилась к Завьялову. — Ты бы с управляющим поговорил, пусть с персоналом беседу проведёт. Ты же знаешь, папа терпеть не может фамильярности.

Генка молчал, дождался пока девушка отойдёт, а после уже поинтересовался:

— Ты чего бесишься, начальство? — И смотрел с насмешкой, явно оценив мой спектакль.

Я тут же плечи расправила и мило ему улыбнулась.

— Не бешусь. Просто у меня характер плохой и мне скучно.

Он хмыкнул, а я к выходу направилась, намеренно забыв с ним попрощаться. Завьялов не ожидал, что я просто развернусь и уйду, повернулся и теперь смотрел мне вслед. Чего я, в сущности, и добивалась. Чтобы он на меня смотрел. И засмотрелся.

В тот вечер, уехав из "Трёх пескарей", я чувствовала воодушевление, даже улыбалась всю дорогу до дома, всё думала о том, как Завьялов мне вслед смотрел. И мысленно его подначивала, мол, посмотрел, а теперь иди к своей певичке и сравни. Правда, хорошего настроения надолго не хватило, уже через час, оказавшись в тишине своей комнаты, я перепугалась собственных мыслей, не понимая, почему мне вдруг так важно стало его мнение. Я не хотела о нём думать, а всё равно думала! Надо же, никогда не считала себя мнительной и чересчур чувствительной. И не догадывалась, что секс может принести в жизнь женщины такие перемены, нежелательные, я бы сказала.

В итоге, настроение у меня окончательно испортилось, и последствия не заставили себя долго ждать. Уже на следующее утро я с матерью поругалась. Во-первых, я проспала. Вскочила, поняла, что безбожно опаздываю в институт, одевалась в спешке, а на кухне совсем некстати столкнулась с мужем матери, Вадимом. Он, по всей видимости, тоже только встал и никуда не торопился. Расхаживал по кухне в халате, пил кофе, а на меня, вбежавшую, словно, фурия, посмотрел в лёгком раздражении.

— Что ты суетишься?

— Опаздываю, — ответила я, не желая вдаваться в подробности. С Вадимом мы, если честно не очень тесно общались, настолько не очень тесно, что даже нельзя было сказать, что мы не ладим. Вот с прошлым мужем мамы, Николаем, мы были истинными врагами, а на этого я как-то не обращала внимания, видно, ещё привыкнуть к нему не успела. Он появился в нашем доме около года назад, насколько я знала, нигде не работал, но и на глаза мне особо не лез. Мама говорила, что он поэт и ему нужны тишина и покой, чтобы вдохновение пришло. Я не спорила, хотя для себя сразу решила, что мама нашла очередного лоботряса на папкину шею. Вадим большую часть дня не показывался из спальни, они с матерью там настоящий будуар устроили, купили круглую кровать под балдахином, завалили её шёлковыми подушками, и старались надолго своё гнёздышко не покидать. Может, они вместе там стихи сочиняют? А то я, возможно, на людей зря наговариваю, а они потом — бац, и явят свету гениальную поэму. Но пока подтверждений этому у меня не было, и к Вадиму я относилась по-прежнему с лёгким пренебрежением. К тому же, мне всегда не нравилось, как он на меня смотрит. Глазки маленькие, масляные, а как рот открывает, так прохиндейкой и лентяйкой по его рассказам я выхожу. — Может, ты в сторонку отойдёшь? — попросила его я, когда он оказался прямо на моём пути. Я торопилась, и, возможно, на самом деле суетилась, но у меня причина была, а вот то, что Вадим топчется посреди кухни, меня вывело из себя. К тому же, моё плохое настроение этим утром, кажется, проснулось раньше меня, и тон у меня вышел несколько резковатым. Я сама это почувствовала, но извиняться, конечно, не стала.

— Я тебе мешаю?

— Вот именно, мешаешь! Я тоже кофе хочу выпить.

— Да? — Он брови вздёрнул, словно я сказала что-то не то. — Ну, что ж, угощайся.

— Спасибо тебе огромное, всю жизнь обязана буду, — пробормотала я. За чашкой потянулась, потом обернулась через плечо, увидела мать, появившуюся в дверях. Она же при виде меня, вроде бы удивилась.

— Ты ещё дома? Кажется, ты ещё час назад должна была уйти.

Я открыла рот, чтобы объясниться, но Вадим сделал это за меня.

— Она проспала, — сообщил он таким тоном, словно я пришла под утро и пьяная.

Я понаблюдала за тем, как моя мать с мужем своим переглянулась и трагично качнула белокурой головой. Я кофе отхлебнула, после чего сделала резкий жест рукой.

— И что всё это значит?

— Вася, ты всегда и всюду опаздываешь.

— Может быть, — согласилась я и совсем невежливо ткнула в Вадима пальцем, — только как его это касается?

Мать сдвинула красивые тонкие брови и строго взглянула на меня.

— Можно попросить тебя сменить тон?

— Нет, нельзя. Я просто хочу выпить кофе и уйти, я что, так много прошу? Я не хочу, чтобы мне читали нотации.

— Так, не кричи! — Мама сама голос повысила, хотя для неё это было в порядке вещей. В нашем доме всегда разговаривали на повышенных тонах, и это считалось проявлением чувств, а не ссорой. — Господи, Вася, что с тобой? День только начинается, а ты уже всем умудрилась испортить настроение!

Я чашку с недопитым кофе на стол поставила, Вадима нетерпимым взглядом одарила и из кухни вышла. Слышала голос матери, но это уже было больше похоже на шёпот, видимо, она любимого поторопилась успокоить. Ведь тот натура чувствительная, и я своим срывом наверняка заставила его разволноваться. И словно в подтверждение моих мыслей, уже через полминуты я услышала голос Вадима:

— Липа, это невозможно. У девчонки ужасный характер, она слишком избалована.

Я зубы сцепила, очень хотелось на кухню вернуться и высказать этому надутому павлину всё, что я о нём думаю. Но вспомнила про время и решила не тратить свои нервы на этого бездельника. Он-то сейчас в спальню отправится, на подушках возлежать и нервы успокаивать, а мне перед папкой отчитываться, когда он вдруг решит поинтересоваться моими успехами в учёбе. И что я ему тогда, про разборки с Вадимом рассказывать буду? К тому же, если мамин муж случайно "потеряется", она ещё долго будет на меня дуться и сделает мою жизнь невыносимой на много месяцев вперёд. Так что, пусть живёт поэт.

Правда, в своём миролюбивом решении я раскаялась уже этим вечером, когда из института вернулась. Как оказалось, мама нашу утреннюю размолвку не забыла и даже подпитала свою обиду на меня за прошедшие часы, и как только я переступила порог дома, вышла мне навстречу. И разгневанно поинтересовалась:

— Ты почему отключила телефон?

— Я не отключала, он разрядился. А что? Ты меня потеряла?

— Не потеряла. — Кто бы сомневался! — Я пытаюсь дозвониться до тебя уже больше двух часов, и всё бесполезно.

Я туфли сняла, сунула ноги в свои любимые пушистые тапочки, а когда на мать посмотрела, постаралась выглядеть спокойной.

— Ну вот, я вернулась. Что случилось такого страшного, пока меня не было? У Вадима инфаркт, или просто приступом паники всё обошлось?

Мама взглянула на меня с откровенным укором.

— Прекрати, пожалуйста. Вот об этом нам с тобой тоже стоит поговорить. Ты просто убиваешь его своими язвительными замечаниями!

— Мама, да какими замечаниями? Мы с ним почти не встречаемся.

— Ему хватает.

Я усмехнулась.

— Бедный. — Прошла в гостиную и на диван села, вытянула уставшие ноги. Всё-таки зря я согласилась помочь Верке выбрать кафе, в котором свадебный банкет проходить будет. У неё оказался с собой целый список, и мы обошли почти их все. А ещё нас заставляли пробовать угощения, указанные в меню, и вот это меня больше всего расстроило, и поэтому Веркиного воодушевления я не разделяла.

— Вася, мы уезжаем, — сообщила мать, появляясь передо мной.

Я, признаться, удивилась. Немного.

— Что, так сразу? Мам, я же его не била. Правда.

Она заметила мою усмешку и презрительно скривилась.

— Когда тебе только надоедят твои шуточки. Они совсем не смешные.

Я глаза отвела, а мама продолжила:

— Мы уезжаем на два дня, к друзьям Вадима, на дачу. Очень надеюсь, что за это время ты успокоишься и прекратишь трепать всем нервы.

— А я треплю?

— Да, Вася! Ты в последнее время просто неуправляема. Сколько раз я просила Филина не потакать тебе, но нет! Он по-другому просто не умеет!

— Мама, прекрати.

— Не надо мне затыкать рот, — попросила она, и тон на самом деле был напряжённый. Кинула быстрый взгляд за мою спину, и я поняла, что Вадим из их спальни появился, и теперь наверняка будет до последнего наблюдать за тем, как меня отчитывают. — Он делает всё, что ты захочешь, и не понимает, что портит тебя этим.

— Да? А тебя он этим не портит?

Мама якобы непонимающе вздёрнула бровь, а я продолжила, невольно повысив тон.

— Была бы моя воля, я бы уже давно уехала к отцу жить!

— Да? А ты ему там нужна? У него новая жена, и ребёнок новый. Новые игрушки!

— А вот Нику с Ванькой трогать не надо, они и моя семья тоже. — Я с дивана поднялась и, наконец, оглянулась, посмотрела на Вадима. — Что ты там притаился? Собирался уезжать, вот и скатертью дорожка!

— Липа, ты слышишь?

— Липа слышит! Провожаю вас обоих!

— Вася!

Я упёрла руки в бока.

— Я не понимаю, за что ты меня отчитываешь, — решила высказать я свою обиду. — За то, что я утром помешала твоему Вадюше кофе пить и вирши сочинять? Но это и мой дом тоже! Это ты так решила, ты не отпустила меня к отцу жить!

— Он тебе не отец! С какой стати ты будешь у него жить?

— Он мой отец! Он меня воспитал! Не Плетнёв и даже не ты, а он!

— Бандит. И воспитание тебе такое же дал, никакого уважения к матери.

Это Вадим высказался, я к нему повернулась и опасно сверкнула глазами.

— Да? Бандит? Тогда что ты тут делаешь, Вадюша? Снимай штаны и вали из квартиры, которую он оплачивает! Да на тебе даже трусы на его деньги бандитские куплены! Стоит тут... — Я не успела договорить, мама мне такую пощёчину дала, что я осела в кресло и схватилась за щёку, которую будто огнём обожгло. У меня даже глаза заслезились.

— Не смей!.. — Мама смотрела на меня с такой злостью и дышала тяжело. Я её впервые такой разозлённой видела, по-настоящему разозлённой, без всякой наигранности и пафоса. Я судорожно втянула в себя воздух, пытаясь справиться с рыданиями, которые уже встали в горле болезненным комом. — Ты права не имеешь!

— Конечно, — я слёзы вытерла, понимая, что размазываю макияж, но мне было не до этого, — только ты у нас на всё права имеешь! Мужей менять, как перчатки, и строить из себя вдовствующую королеву. Которую Кирилл Филин содержать обязан! Ты вот когда придёшь в следующий раз в свой любимый косметический салон, ты не представляйся его фамилией, а назови фамилию вот этого... Вадюша, как твоя фамилия?

— Ты злая, испорченная девчонка, — проговорила мама, не спуская с меня глаз.

— Ну и пусть. — Я снова слёзы смахнула и с дивана поднялась. — Не ты портила! — Я из комнаты хотела выйти, даже Вадима плечом толкнула, но потом вернулась. Никак не могла справиться с клокотавшим внутри негодованием. — Ты думаешь, я не знаю, почему ты не отпустила меня к нему жить? Не потому что я тебе здесь нужна, а потому что тогда он не будет давать тебе денег, по крайней мере, столько. Он не будет больше содержать твоих мужей и оплачивать свадьбы. Вот только мне уже восемнадцать, и ты не можешь заставить меня остаться. — Я развела руками и улыбнулась дрожащими губами. — Не можешь!

Я из гостиной вышла и пообещала себе, что не буду прислушиваться к тому, что мне мама в ответ скажет. А я знала, что долго молчать она не будет, так и вышло. Я только дверь спальни успела запереть, на кровать села и голову руками обхватила, а мама уже была за дверью и громко заговорила:

— А ты, значит, к нему собралась переехать? Ну, давай, обрадуй папочку такой перспективой! А я посмотрю, как он отреагирует! Или ты на самом деле думаешь, что нужна ему в его новой счастливой жизни? Или эта девка, его жена непонятно откуда взявшаяся, тебе обрадуется? Это они только пока привечают тебя, пока ты им жить не мешаешь, а вот явишься к ним с чемоданом, и я посмотрю!..

Я зажала уши руками. А когда слёзы вытирала, на руке увидела кровь. Схватила зеркало, посмотрела на себя и поняла, что мама, когда ударила меня, кольцом по моей губе задела и расцарапала. Только этого не хватало. Я салфетку к губе прижала, но кровь никак не останавливалась, как и слёзы. Мама ещё около получаса бесновалась, но я уже не слушала её. Просто пережидала бурю, и вздохнула с облегчением, когда услышала, что они с Вадимом уже в прихожей, а вскоре входная дверь хлопнула, и всё, наконец, стихло. Но только не у меня внутри. Я разрыдалась, вспоминания слова и предостережения матери, она ещё никогда не говорила так много обидных слов сразу. Всегда старалась о Филине со мной говорить осторожно, слова подбирала, потому что всерьёз опасалась влезть между нами, всё испортить и потерять такой стабильный и надёжный источник дохода.

В сердцах я вскочила с кровати, достала чемодан и начала кидать в него все свои вещи подряд. Из шкафа прямо охапками доставала и складывала в чемодан, руками приминала, чтобы больше влезло, и продолжала обливаться слезами. Прямо истерика какая-то. Потом вспомнила про ключи от папкиной квартиры, из сумочки своей всё на кровать вывалила, но ключей не нашла. Всю комнату обыскала, но ключи куда-то провалились. В отчаянии я кулаком по чемодану стукнула, стало больно, и я ещё сильнее расплакалась.

Мне понадобилось минут двадцать, чтобы сообразить, у кого могут быть ключи от папкиной квартиры. Слёзы вытерла, взяла телефон и отыскала в списке контактов Генкин номер. Буквы перед глазами сливались, приходилось часто моргать, и в итоге я окончательно расклеилась. Но нужно было взять себя в руки и постараться говорить ровно, без всякого надрыва. Нужно только взять у него ключи, вот только как это сделать, чтобы он ничего не понял и не узнал, непонятно. А пока гудки слушала, решила, что чёрт с ним, с Завьяловым, о себе думать надо. Мне нужны ключи от папкиной квартиры! Я не хочу здесь больше оставаться.

А когда услышала его голос в трубке, глубоко вдохнула.

— Мне нужны ключи, пришли их с кем-нибудь, — попросила я, крепко зажмурилась и руку в кулак сжала. Минута — и я повешу трубку.

— А твои где?

— Не знаю, забыла... или потеряла.

— Вась, ты с ума сошла? Как ты могла их потерять? Я только новые тебе сделал!

— Завьялов! — Я заорала, не сдержавшись, испугалась, и тон сбавила, но было уже поздно. Всхлипнула и губу прикусила. — Просто привези мне ключи. Немедленно, слышишь?

На другом конце провода воцарилась тишина, затем странные шорохи, и я поняла, что Генка куда-то идёт. А потом совсем другим тоном поинтересовался:

— Что случилось?

— Ничего.

— Ты плачешь, как это ничего?

Из губы, которую я так неловко прикусила, снова пошла кровь.

— Я хочу уехать к папке, вот и всё. Прямо сейчас. У тебя же есть ключи...

— Ты дома?

— Да.

— Я сейчас приеду, — отрывисто проговорил он и отключился. А я в ванную кинулась, умываться.

Генка все рекорды скорости побил, и уже через пятнадцать минут звонил в дверь моей квартиры. Я его впустила, и сразу отвернулась, почему-то стыдно стало за то, что расплакалась, и хоть до сих пор с трудом сдерживала слёзы, показывать этого Завьялову мне не хотелось. И, возможно, смогла бы с собой справиться, если бы Генка не подхватил меня, как куклу, и не отнёс в гостиную, к свету, хотел на диван посадить, а потом заметил мою красную от удара щёку и тут же за мой подбородок уцепился, голову мою повернул так, чтобы разглядеть, как следует.

— Это что такое?

А у меня снова слёзы, я руки его оттолкнула, и вытирать их принялась, а когда поняла, что не справляюсь, лицо руками закрыла. Генка передо мной на корточки присел, попытался руки мои отвести от лица.

— Вась, да прекрати ты рыдать, и скажи толком. Это что, твой... белобрысый? Я его убью.

Я носом шмыгнула, руки опустила и тихо сказала:

— Она меня ударила. Я, правда, не хотела с ним ругаться. И с ней не хотела. Я же не лезу к ним, Ген... Я просто не знаю, что на меня нашло. А тут... Он сказал, что папка бандит, и что меня испортил, что мне было делать? Кто он, вообще, такой? Он живёт на папкины деньги! Гад.

— Вадим? Ты ему это сказала?

Я слёзы кулаком вытерла и кивнула.

— Да. А она меня ударила. Первый раз. Меня никто никогда не бил. Но ведь я правду сказала!

Генка смотрел на меня очень серьёзно, а потом к себе притянул, и я в его плечо уткнулась и с новой силой зарыдала. Обняла его за шею, сильно, и далеко не сразу поняла, что снова затылок его глажу, а Генка меня укачивает.

— Всё, не плачь.

— Я здесь не останусь, я уже вещи собрала. Я уеду...

— А мать где?

— Уехали. — У меня вырвался истерический смешок. — Воздухом чистым дышать, вдохновения набираться. — Я уже начала понемногу успокаиваться, дышала глубже и слёзы уже не катились непрерывным потоком. Но от Генки я всё равно не отодвигалась. Почти повисла на его плече, руками обхватила и носом в его шею уткнулась. Чувствовала тепло, исходящее от его тела, как он меня обнимает, и боялась даже пошевелиться, вдруг спугну его, он отстранится, и всё закончится.

— Да? Ну и ладно. Дай я ещё щёку посмотрю.

— Не надо.

— Вась.

— Не надо. — Мне не хотелось его отпускать.

— А губа?

— Это кольцом.

— Больно?

— Немножко.

— Немножко, — передразнил он меня негромко, а потом как-то изловчился, под спину меня подхватил, приподнял и сам поднялся. Сел на диван, и меня рядом посадил. Я в лацканы его пиджака вцепилась. Генка лбом к моей макушке прижался, подышал, и я почувствовала его напряжение, читала его, как открытую книгу. Он ведь понимал, что сидеть вот так со мной на диване ему не стоит, но сидел, только я боялась, что из жалости. А жалости мне не хотелось. То есть, хотелось, конечно, чтобы Генка и пожалел, и по голове погладил, и даже, возможно, посюсюкал, хотя, он вряд ли знает такое слово. Мне всего хотелось, но самое главное, чтобы он жалел меня не из-за жалости, а потому что ему этого хочется. Вот тогда это будет не противно.

— Как ты думаешь, я ему нужна?

— Кому? — переспросил Завьялов. — Белобрысому?

— Это тут при чём?

— А кому?

— Папке.

Генка в задумчивости хмыкнул, переваривая мой вопрос, и немного расслабился. Даже ноги вытянул, потом свободной рукой подбородок почесал.

— Если честно, я перестал тебя понимать.

Я ноги поджала и свернулась клубком у него под боком.

— Мама говорит, что я ему не нужна. Я же не родная... А у него семья, и я мешать буду. А вдруг он, правда, не обрадуется. А я перееду без спроса, с вещами...

— Васька, замолчи.

Я снова носом шмыгнула, слёзы ладонью вытерла, очень осторожно провела по покрасневшей от удара щеке. Завьялов заметил и снова голову мою повернул, на щёку посмотрел, потом подушечкой большого пальца к порезу прикоснулся, а я дёрнулась.

— Больно?

Я кивнула. Глаза закрыла, а горевшей щекой к его ладони прижалась. А когда почувствовала его дыхание на своём лице, горло снова перехватило, но на истерику это уже было мало похоже. А уже через секунду Завьялов отстранился, даже немного отодвинулся от меня, и сказал:

— То, что ты говоришь, это ерунда полная. Кирилл тебя не любит? Да он обожает тебя. — Сделал небольшую паузу. — Ты его принцесса. А ты говоришь, не любит. Хочешь, давай позвоним ему прямо сейчас, ты с ним поговоришь и успокоишься.

Я покачала головой.

— Нет, я сейчас не могу. Я же плачу. А они с Никой отдыхают. Зачем им настроение портить?

— Завтра позвонишь?

— Завтра позвоню, — согласилась я. Вздохнула, подумала и проговорила негромко: — Это так важно, чтобы ты был кому-то нужен. Я вот никогда никому не была нужна, кроме папки.

Я так хотела, чтобы он меня поцеловал. Вот прямо до дрожи. В лицо ему смотрела, видела, как Завьялов хмурится и смотрит, куда угодно, но не на меня. Почему-то подумала, что он понимает, чего я от него жду и сопротивляется. А может, просто не хочет. Конечно, я его, наверняка, оторвала от очень интересных дел. В ресторане шоу-программа началась... Я от Генки отвернулась, только к его боку спиной прижалась, и стала смотреть в сторону. Потом вспомнила:

— Ты ключи привёз?

— Привёз.

— Хорошо. Я сейчас ещё кое-что соберу...

Он моих волос коснулся, очень осторожно, а я головой дёрнула.

— Не надо. У меня слёзы текут и текут... Ген, а я, правда, такая избалованная и испорченная, как все говорят?

Завьялов чуть слышно усмехнулся.

— Ты принцесса. Они все такие, разве нет?

— Понятия не имею. Я ни одной не встречала.

— Да, зачем тебе соперница?

Я невольно улыбнулась.

У него в нагрудном кармане пиджака телефон зазвонил, я спиной вибрацию почувствовала. Отодвинулась немного, чтобы Генка его достать смог, не удержалась, обернулась и посмотрела, прежде чем он телефон успел от моих глаз убрать. На экране значилось — Люба. Люба! Надо полагать, шоу-программа закончилась. Или ещё не начиналась. Завьялов мой интерес заметил, по носу меня щёлкнул и хотел отвернуться, а я ему под руку нырнула, не позволяя отодвинуться.

— Ответь, — почти потребовала я.

— Вась...

— Ответь ей!

— Так, сейчас кто-то напросится, — не смотря на откровенную угрозу в голосе, он усмехнулся.

— А девушка-то настойчивая, — сказала я, намекая на продолжительность звонка, — потеряла тебя. Волнуется! Ответь девушке, Завьялов!

Генка меня перехватил и к своим коленям прижал, стараясь угомонить. Я же начала сопротивляться, пыталась его оттолкнуть и одновременно дотянуться до его телефона, который он в руке сжимал.

— Давай я отвечу, — предложила я, — напомню ей про работу и зарплату!

— Да, ты напомнишь, я не сомневаюсь, — рыкнул он, а я вдруг в полной мере осознала, что лежу у него на коленях, а Генка ко мне наклонился, и мы теперь смотрим друг другу в глаза, и он почти касается губами моих губ. Завьялов на губы мои посмотрел, потом очень тихо, уже в третий раз спросил, намекая на порез: — Больно?

— Нет.

Телефон замолчал, а через пять секунд, как раз в тот момент, когда Генка меня поцеловал, зазвонил вновь. Завьялов телефон из руки выпустил, и тот упал куда-то между диванных подушек. Но я уже не слышала его настойчивую трель, и она меня не беспокоила. Сколько недель я мечтала об этом поцелуе? Самой не верится, самой смешно, но поцелуй самый сладкий и долгожданный. Я развернулась у Завьялова в руках, открываясь, и его рука тут же нырнула мне под кофту. Он меня гладил, время от времени рука накрывала мою грудь, пальцы теребили кружево бюстгальтера, а потом вдруг всё кончилось. Генка резко отодвинулся, воздух в себя со свистом втянул, и откинулся на спинку дивана, а я осталась лежать на его коленях, и тоже далеко не сразу пришла в себя. Поняла, что телефон молчит, в квартире тихо и только наше дыхание слышно. Я губы облизала. Они странно тряслись и их немного саднило. Всё-таки Завьялов умеет целоваться. Один поцелуй, а в голове уже ветер гуляет, руки сами к нему тянутся, надеясь на продолжение.

Генка попытался меня поднять, я спорить не стала, села и сдвинулась к подлокотнику дивана, а губы вытерла тыльной стороной ладони. Невыносимо было думать, что он сейчас встанет и поедет к ней. А я здесь останусь, одна. Вот как он может меня бросить?! У него просто права такого нет. Он ведь всегда был со мной, когда был мне нужен, и сейчас... просто уйти...

Завьялов сидел в полуметре от меня, напряжённый, хмурый, и смотрел в сторону, на старинные напольные часы, которые глухо тикали. Я совершенно не знала, что делать. Пыталась вспомнить, как раньше запросто флиртовала с парнями, что-то им говорила, смело улыбалась в ответ на их улыбки, а наедине вот с этим субъектом становилась неуверенной и перепуганной. И чего мне стоило решиться... Очень осторожно ногу сдвинула и кончиками пальцев его руки коснулась. Генка никак не отреагировал, несколько секунд ждал чего-то, а потом пальцами мою лодыжку обхватил. Я сначала решила, что остановить меня пытается, но он повернулся ко мне, под колени подхватил и притянул ближе к себе.

— Кирилл нас обоих убьёт, если узнает, — сказал он.

Я за шею его обняла.

— Он не узнает.


5.


Следующие несколько месяцев стали самыми безумными, но и самыми счастливыми в моей жизни. Я их часто вспоминаю. Особенно, когда грустно становится, в голове вертятся мысли именно о том времени. Всё плохое из памяти уплывает, а хорошее тосковать заставляет. И этому тоже трудно радоваться. Но мы тогда такими были... Не скажу, что влюблёнными, потому что о любви не говорили, но, мне кажется, я тогда об этом и не задумывалась, я просто хваталась за Генку, с каким-то диким восторгом, и на будущее мне было наплевать. Ну, кто в восемнадцать-девятнадцать лет о будущем всерьёз задумывается? Важнее ощущения, время проведённое вместе, разговоры ни о чём, какие-то мелочи, незначительные, но такие запоминающиеся. А риск только разжигал чувства и страсть. Наверное, если бы я почувствовала, что Завьялову от меня кроме секса ничего не нужно, то со временем остыла бы, разочаровалась, обиделась, но никаких предпосылок к этому не было. Когда мы были наедине, Генка был самым лучшим на свете мужчиной. Чуть грубоватым, сдержанно-ласковым и он всё про меня знал. Мне ничего не требовалось ему объяснять, на что-то его уговаривать, он принимал меня такой, какой я была, без всяких "но", а это лучшее, что может быть. Именно этого мне так сильно будет не хватать в той жизни, которая начнётся без него. Но тогда я не задумывалась об этом, помыслить не могла, что всё сломается, и мы с Генкой едва ли не врагами станем. Хотя, нет, не враги, просто люди, которые очень стараются стать друг другу чужими. Меня это убивает...

Но тогда, несколько лет назад... Я была счастлива.

Во-первых, я довольно быстро отвадила всех его женщин. Я Завьялову не оставила выбора да и времени думать о певичках, танцовщицах и еже с ними. Он весь был мой, и не помню, чтобы он особо сопротивлялся или расстраивался. А во-вторых, нам, конечно, везло. Я переехала к папке, а тот был занят работой, строительством дома, семьёй. Ника занималась ребёнком и мужу помогать пыталась, вот и получилось, что я, не смотря на то, что жила рядом с ними и всегда была на глазах, большинство времени была предоставлена самой себе. Врать близким людям, конечно, нехорошо и неприятно, но тогда я мало задумалась о морали и о неправильности своих поступков, а уж тем более о том, что они за собой повлекут. Несколько раз мы с Завьяловым чуть не попались, причём, в самых пикантных ситуациях, но каждый раз удавалось как-то выкручиваться. К тому же, в первый раз это случилось уже на второй день после моего переезда из квартиры матери. Папка с Никой ещё были на отдыхе, а мы с Генкой одни в их квартире. Естественно, что получив полную свободу действий, в какой-то момент потеряли бдительность. Два дня вообще из квартиры не выходили, зная, что побеспокоить нас никто не может, и поэтому, когда на утро в дверь требовательно позвонили, я всерьёз перепугалась. В первый момент. На постели подскочила, спросонья не сразу вспомнив, почему я не дома, потом в голове, как удар молнии: "Папка с Никой вернулись!", а когда поняла, что быть этого не может, ведь я им поздно вечером звонила, и домой они не собирались, тогда уже посмотрела на Генку, который тоже зашевелился, но лишь лицо рукой закрыл и вздохнул. Я его в бок толкнула.

— Ген. — Он никак не отреагировал, и я толкнула сильнее. — Гена! Кто-то в дверь звонит.

Завьялов тут же открыл глаза.

— Что?

— Пришёл кто-то. — Я с постели встала и внутренне напряглась, когда звонок повторился. Халат на себя накинула. — Иди к отцу в комнату, — сказала я, и джинсы ему кинула.

Я опасалась, что явилась домработница, и после пары проверочных звонков, решит дверь своим ключом открыть, но звонок повторился в третий раз, и я, остановившись на несколько секунд перед зеркалом, направилась к двери. Расстроилась, когда мать увидела. На продолжение увлекательного разговора двухдневной давности, я настроена не была. Между прочим, щека до сих пор побаливала. А мама в квартиру ворвалась, явно разозлённая, и даже оглядывать интерьер по привычке не стала. Сразу на меня уставилась.

— И как это понимать?

— Что именно? — Я руки на груди сложила, в основном для того, чтобы халат на груди не распахивался.

— Я домой вернулась, а ни тебя, ни вещей нет. Вот я и спрашиваю...

— Я же сказала, что перееду к папе.

— А я тебе сказала, чтобы ты не выдумывала!

— Я разговаривала с отцом! — невольно повысила я голос. — И он сказал, чтобы я переезжала к нему и не трепала себе нервы... с твоими мужьями. Живи со своим Вадиком, и радуйся. Зачем тебе я? — Усмехнулась. — Папа сказал, что все твои творческие начинания поддержит, так что не переживай.

Мама заправила белокурые волосы за ухо очень элегантным жестом.

— Ты ему всё рассказала, да?

— Да, — не стала я скрывать.

— Ты просто сумасшедшая, Вася. Я же тебе объясняла, и не раз...

— Мама, он мой отец. И он единственный, кто меня любит.

— То есть, я тебя не люблю? — Она выглядела оскорблённой.

Я нервно дёрнула плечом и глаза отвела.

— Наверное, любишь. Но свою личную жизнь ты любишь больше.

— А Филин, значит, святой!

— Мама, давай не будем снова начинать. Я останусь здесь, это решено. Домой не вернусь.

— Глупость делаешь!

Я не собиралась отвечать, рукой неопределённо махнула, если честно, было не по себе, на маму смотрела, и мне вдруг жаль её стало, неудобно перед ней за своё бегство из родного дома, но возвращаться мне всё равно не хотелось. Не собиралась, что готова была ей повторить ещё раз. Но потом в глубине квартиры хлопнула дверь, негромко, и, возможно, мы и не услышали бы, но замолчали не вовремя, и щелчок замка, кажется, по всей притихшей квартире пронёсся. Я машинально голову повернула, и на моём лице, должно быть, что-то такое отразилось, потому что мама насторожилась.

— Филин же в отъезде, — сказала она. — Кто это?

— Никто.

— Да? Хоть бы соврала, что домработница.

Что ж поделать, не догадалась. Я с мамой глазами встретилась, а потом сделала шаг вперёд, преграждая ей дорогу. Она остановилась и сверкнула на меня глазами.

— У тебя кто-то есть?

— Я не должна отвечать.

— Замечательно. — Мама отступила и недовольно поджала губы.

— Я не понимаю, чему ты удивляешься. Ты же сама мне говорила, что я неразборчива в связях. Даже к психологу меня водила. Кажется, ты тогда с ним встречалась?

— Ты просто глупая девчонка, ты не понимаешь, что ты делаешь.

— Мама, давай оставим всё, как есть. Жить вместе мы всё равно не можем, и Вадика твоего я не терплю. Так зачем ты хочешь всё вернуть? Мы с тобой до рукопашной дошли.

— В этом ты сама виновата.

— А я так не думаю.

Мы снова расстались, недовольные друг другом. Я очень остро чувствовала, насколько мама зла, смотрела на меня настороженно, но, видимо, поняла, что спорить бесполезно, упрямство у меня в крови, от неё же и досталось, и ушла. А я дверь за ней закрыла, постояла немного, прислушиваясь к её шагам в подъезде. Потом лифт на этаже зашумел, а вскоре всё стихло.

— Она ушла, — сообщила я Генке, когда в ванную зашла. И тут же его отругала: — Я же тебе сказала, чтобы ты сидел тихо, а тебя в ванную понесло!

Он запотевшее стекло душевой кабины ладонью протёр и посмотрел на меня.

— Слышно было?

— А ты как думаешь?

— Домой тебя звала?

Я вздохнула, вдруг загрустив.

— Звала.

— А ты?

— Не поеду. Не хочу.

Завьялов ничего не ответил, а я на пуфик у двери присела и стала наблюдать за ним. За два прошедших дня, я ещё не успела привыкнуть к его присутствию в своей жизни. А он уже был в ней, и мне это чертовски нравилось. Он был первым мужчиной, которого я подпустила к себе настолько близко. И могла сказать, осознавая всю ответственность за свои слова, что нисколько не жалею о случившемся между нами, никогда раньше мне не было так спокойно. И на Генку я могла смотреть, кажется, бесконечно. Как он душ принимает, как ест, как спит, и меня это приводило в такой восторг, что даже не беспокоило, не настораживало ничего. Я была не в том возрасте, чтобы беспокоиться из-за своих бесчисленных всплесков беспричинной радости, я воспринимала это, как само собой разумеющееся. Я ведь хотела его, мечтала, чтобы он хотел меня, и радовалась, что так отлично у нас всё складывается. Я получила то, что мне было нужно. Получила Генку Завьялова, и впитывала, как губка, всё, что он готов был мне дать и чему научить.

— Ты как-то повеселела, — сказала Ника, когда они с папкой с отдыха вернулись. Я крутилась перед зеркалом, примеряя купальник и парео, привезённые мне в подарок, и обернулась, услышав такое утверждение.

— Да? — вроде бы удивилась я.

— Мне так кажется. Как у тебя с тем парнем? Всё наладилось?

Я несколько секунд раздумывала, как стоит ответить, потом решила, что Прохоров хоть чем-то может мне послужить, и поэтому кивнула.

— Да, мы всё выяснили. Всё хорошо.

— Здорово. Глаза у тебя по-настоящему влюблённой женщины.

— Влюблённой? — Вот тут я искренне удивилась. — Это заметно?

— А почему ты так удивляешься? Сама же говорила, что влюблена.

Я парео узлом на груди завязала, потом присела рядом с Никой на кровать. Улыбнулась маленькому Ваньке, который возился со шляпкой матери, теребил бант, потом шляпу на голову надел.

— Скажи мне честно, ты не против, что я с вами жить буду?

— А почему я должна быть против?

Я неуверенно пожала плечами.

— Вась, ты всерьёз с ней разругалась?

— Мы уже помирились. Вроде бы... Она приходила, просила вернуться, но я, правда, не хочу.

— Тогда не возвращайся. Ты девочка взрослая, не обязана жить дома.

— Но ты не против? — настаивала я.

— Да прекрати, — Ника от меня отмахнулась. — Я тебе не мать и не мачеха, мы с тобой подруги. И ты дочь моего мужа. Почему я должна быть против? — Она посмотрела на меня. — И не слушай, что она тебе говорит. Кирилл тебя очень любит.

Я кивнула. У Ники тоже было не всё хорошо в отношениях с матерью, и испортились они, как раз благодаря её отчиму, поэтому она с таким пониманием всегда выслушивала меня, когда я жаловаться принималась. Но, несмотря на это, я старалась не перебарщивать. Моя мать не монстр, просто нам трудно понять друг друга, поэтому жаловаться я старалась только тогда, когда терпеть уже было невозможно. Хотелось иногда кому-нибудь поплакаться. А кому, если не Нике? Отцу нельзя, он тут же пойдёт решать мои проблемы, а сталкивать мать и Филина лбами, я опасалась. Всё-таки они оба считались моими родителями. А вот Ника выслушает и совет даст, за что я её и люблю. За терпение и желание вникать в мои проблемы, хоть они её и не касаются никак.

Выйдя из спальни отца и Ники, я в коридоре с Завьяловым столкнулась. Он брови вздёрнул, удивившись моему наряду, и поинтересовался:

— Кто-то едет отдыхать?

— Кто-то мечтает поехать, — ответила я. Парео развязала, чтобы похвастаться ярким бикини. — Мне идёт?

Генка опасливо через плечо оглянулся, а потом мне пальцем погрозил, как маленькой.

— Иди одевайся.

— Ты не ответил.

Генка дверь в мою комнату открыл и меня внутрь легонько подтолкнул. А я рассмеялась.

— Как ты себя ведёшь? — выговаривал мне этот зануда на следующий день. Вёз меня в институт и бубнил. — Мы же договаривались.

— Я знаю.

— Знает она... Вась, это не шутка. Если Кирилл узнает, он пальцем грозить не станет. Лично мне оторвут голову. И не только голову, — закончил он мрачно.

Я к нему придвинулась, секунду разглядывала его профиль, потом его щеки коснулась.

— Ген, ну не ругай меня.

Завьялов головой дёрнул.

— Вась.

Я руку убрала. Знала, что Генка не любит, когда его отвлекают от дороги.

— Но купальник тебе понравился?

— Понравился.

— Я сейчас убью тебя, — решила я, а Завьялов, наконец, рассмеялся.

— Понравился.

Машина остановилась на институтской стоянке, и я, пользуясь тем, что окна тонированные, к Генке потянулась. Тёмные очки с него сняла и поцеловала.

Вот с этого всё и началось. Мы никогда не говорили о любви, не решали важных вопросов, будущего просто не было. Зато здесь и сейчас — всё замечательно. Балансировали на грани, столько раз от возможности быть пойманными нас отделяла какая-то минута или две, но нас друг к другу тянуло со страшной силой, а уж как я его ревновала. Даже себе боялась сознаться, что не просто влюбилась, а пропала, а вот ревность была ярко выраженная. Меня бесило, когда рядом с ним появлялась женщина. Я могла случайно увидеть или услышать от папки или Ники женское имя, которое с ним связывали непонятно почему, и у меня внутри нестерпимый огонь вспыхивал. Единственное, что мне хватало ума не устраивать Генке по каждому поводу скандалы. Знала, что он ни с кем не встречается и уж тем более ни с кем не спит, кроме меня, поэтому и мучилась молча, понимая, что у меня явное обострение появившейся ниоткуда болезни. Завьялов был взрослым, независимым и знал всё лучше меня, и это иногда жутко раздражало. Так хотелось объяснить ему, что лучше меня он точно никого не найдёт, и поэтому нечего по сторонам смотреть. Я полностью сменила гардероб, избавилась от всех легкомысленных, на мой взгляд, нарядов, одеваться начала более продуманно, соблазнительно и провокационно. Я старалась не выглядеть, но хотя бы вести себя взрослее и увереннее. Всё для Завьялова. И уже через пару месяцев наших отношений, вспомнить не могла, как это было — без него. Был кто-то другой, о ком я думала, мечтала, не понимая, что и мечтать не о чем — вот он, только руку протяни. И мой. Иногда мне так хотелось, чтобы все узнали, увидеть удивление на лицах родных и знакомых, объявить всем, что я уже не свободная девушка, и что я больше не ищу идеал. Я неожиданно поняла, что совсем не хочу этот самый идеал, с ним скучно было бы до невозможности, а я так уже не смогу.

Как-то незаметно я отдалилась от институтских друзей. Я появлялась только на занятиях, а после скорее убегала, занятая своими делами и мыслями. Посиделки в кафе, общественная жизнь, о которой я ещё совсем недавно говорила родителям, были позабыты, я лишь таинственно улыбалась в ответ на приглашения и вопросы о моём странном поведении, а думала о том, что соврать в очередной раз отцу, чтобы этой ночью дома не появляться. Бедной Верке, наверное, уже икается каждый раз, как я вспоминаю её имя, при разговорах с папкой и Никой. Но свадьба её оказалась очень кстати, я постоянно отговаривалась тем, что подруге помогаю. Когда-нибудь мне за это по заслугам воздастся, честное слово, мне даже самой неловко от такого количества некачественной лжи. Но папка был занят, да ещё строительство дома повисло на их с Никой шеях, и им просто некогда было вникать в подробности моей личной жизни, чем я бессовестно пользовалась.

Встречались мы с Генкой на его квартире. Когда я в первый раз переступила порог его "дома", у меня был серьёзный шок. Это и домом-то нельзя было назвать, это был полный ужас. Я когда квартиру осмотрела, к Завьялову повернулась и спросила:

— Ты её вчера купил?

Он посмотрел удивлённо.

— Нет, а что?

— Что? — Я только руками развела.

Генка ключи на стол бросил.

— Я просто не успел... устроиться, — наконец подобрал он слово. — Я тебя предупреждал, что у меня дома не очень.

— Ген, я думала у тебя не убрано. А тут и убирать-то нечего. — Я снова по сторонам посмотрела, на пустые стены. — Сколько ты здесь уже живёшь?

Он равнодушно пожал плечами.

— Года полтора.

— Знаешь, ты судьбе обязан за то, что она тебя со мной свела. Иначе ты так и состарился бы... здесь.

Генка глаза закатил, пиджак снял и на крючок на вешалке его повесил. Больше некуда было!

И ведь квартира неплохая. Три комнаты, кухня огромная, дом в новостройке в хорошем районе, даже с подземным гаражом, а внутри, кроме стен и плинтусов, почти ничего нет. Вот как так жить можно? Как я понимаю, квартиру Завьялов купил, а что с ней дальше делать — не знал. И подсказать некому, ни одной женщины подходящей за полтора года не нашлось. Хотя, что это я по этому поводу злорадствую? Всё в этом доме ждёт моей руки. После этой мысли, у меня даже настроение поднялось.

Количество мебели в трёхкомнатной квартире можно было по пальцам пересчитать. Кухня была лучше всего обустроена, всё под красное дерево, встроенная техника, половина из которой, Завьялову точно не нужна, а у другой стены одинокий стул. На кухне даже стола нет. Зато он есть в большой комнате: круглый, дубовый и заметно потёртый. Сразу понятно, что он не новый, далеко не новый, и явно что-то для Генки значит, раз он его в новую квартиру перевёз. Ещё в комнате шкаф, огромный диван и телевизор на стене. Вся остальная техника — домашний кинотеатр, музыкальный центр и ноутбук прямо на полу стоят. В двух остальных комнатах мебели и того меньше — в одной шкаф, в другой кровать. Вот поверите, я никогда такого не видела.

— Просто не знаю, как ты тут жил полтора года, — продолжала удивляться я. На диван встала, перешагнула через ноги Завьялова, а потом рядом с ним опустилась.

— Вась, я здесь только ночую, и то через раз.

Я подозрительно на него посмотрела.

— Ты зачем мне это говоришь?

Генка рассмеялся.

— А что, не надо?

— Ген...

— Ну ладно, чего ты надулась? — Он одной рукой меня обнял, я рядом с ним прилегла, и подбородок на его груди устроила. Задумалась.

— Денег мне дашь завтра, — решила я, наконец. — С этой квартирой надо срочно что-то делать, так жить нельзя.

Грудь Завьялова поднялась и опустилась в тяжёлом вздохе. Он достал из пачки сигарету и закурил, а я с его лица глаз не спускала. Потом улыбнулась.

— Я не буду увлекаться, обещаю. Но квартиру нужно обставить. Это даже не спартанские условия, Ген, это... неизвестно что.

— Делай, что хочешь.

Я губами к его груди прижалась.

— Как многообещающе.

Завьялов ладонью по моим волосам провёл. Его пальцы замерли, потом медленно сжались в кулак, а я от удовольствия зажмурилась. Это был один из тех моментов, которые хочется запомнить. Из-за умиротворения, затопившего тебя, из-за молчания, когда никаких слов не нужно. И кажется, что тепло в душе, которое ты сейчас чувствуешь, навсегда в твоей жизни останется.

Я от груди Завьялова оторвалась и к его губам потянулась. Носом о его щёку потёрлась, прежде чем поцеловать. От Генки пахло табаком и немножко коньяком.

— Не понимаю, зачем я тебе нужен, — со смешком произнёс он после поцелуя. Подушечкой большого пальца моей щеки коснулся, а я снова его поцеловала, правда, почти тут же отстранилась.

— Я тебя хочу.

Он только головой качнул, якобы потрясённо.

— Какие слова мы научились говорить.

Я решила не обращать внимания на насмешку в его голосе.

— К тому же, — продолжила я, — я тебе нужна. Иначе ты совсем пропадёшь.

— Да? — Этим утверждением Генка, кажется, всерьёз заинтересовался. Сигарету затушил, и меня уже двумя руками обнял. Пуговицы его рубашки на моей груди разошлись, открывая его взгляду слишком многое, и я мгновенно заметила, как изменилось выражение глаз Завьялова. Я упивалась такой реакцией, каждую секунду смаковала.

— Да, — шепнула я, не мешая ему снимать с меня рубашку. — И скоро ты сам поймёшь, насколько я тебе нужна. — Я выпрямилась и даже плечи расправила, давая Завьялову возможность как следует меня рассмотреть и оценить в полной мере. — Лучше меня нет. — Лукаво улыбнулась. — Ты ведь это понимаешь?

Генка откровенно смеялся надо мной, глаза смотрели с намёком, но я уже не смеялась. Наклонилась к нему и посмотрела серьёзно.

— Лучше меня никого не будет. Запомни мои слова.

— Воображала, — шепнул он мне в губы, поддразнивая.

— Нет. Обыкновенная принцесса. Сам говорил.

Вот только принцессы не связывают свою жизнь с охранниками. Однажды Завьялов скажет мне это, вроде бы с сожалением, а нестерпимо больно станет мне, а не ему. Но тогда я ещё не знала, что услышу эти слова, как не знала и того, что моя любовная горячка, в которой я пребывала первые пару месяцев наших отношений, не имеет ничего общего с тем чувством, которое придёт ему на смену. Когда станет понятно, что я не просто влюбилась, а готова понять и принять этого мужчину со всеми его проблемами и недостатками. Когда начала узнавать подробности жизни, прошлое и настоящее, какие-то потаённые страхи и надежды, что время от времени всплывали на поверхность, а Генка каждый раз пугался, старался всё это спрятать от меня, не понимая, что этим самым лишь больше открывается, и я в какой-то момент начала понимать, что я, наверное, единственный человек на этом свете, которого он подпустил к себе настолько близко. Но и передо мной душу открывать не хотел, сопротивлялся, но всё чаще пасовал, понимая, что мне на самом деле важно, чем он живёт и даже чего он боится. Мне раньше в голову никогда не приходило, что Завьялов бояться чего-то может. Он в моих глазах был олицетворением мужественности, уверенности в себе и даже, в некоторой степени, наплевательского отношения к проблемам, которые беспокоили обычных людей. А оказывается, он такой же, как и все, со своими тараканами в голове, так сказать. Сам Генка долго не хотел мне ничего рассказывать о своей жизни, но получалось так, что мы много времени проводили вместе, и я становилась свидетелем его повседневной жизни, обращала внимание на его настроение, невольно прислушивалась к его телефонным разговорам. И когда он, в конце концов, решил мне всё рассказать, то я долго пребывала в шоке, правда, ему постаралась этого не показать. Генка мне открылся, хоть и делал вид, что сдался под нажимом, но я-то знала, что для него это значило гораздо больше, чем для меня, хоть и отрицал изо всех сил. А началось всё с его квартиры, когда я всерьёз взялась за её обустройство. Получила от Завьялова дубликат ключей, пластиковую карточку с энной суммой денег на счету, которую я поторопилась проверить в ближайшем банкомате. Несколько удивлённо вздёрнула брови, оценив сумму, всё-таки вгонять Генку в долги мне не хотелось. А тут выяснилось, что он явно не на одну зарплату охранника живёт, чему я про себя порадовалась, но мелькнувшую мысль о будущем поторопилась от себя отогнать. Никаких планов на будущее я не строю, просто помогаю беспомощному мужчине обустроить свой быт. И, наконец, занялась покупками. Всерьёз так этим увлеклась, вникая в детали и обдумывая каждую мелочь. Делать из квартиры Завьялова семейное гнёздышко, конечно, не стоит, спугнуть его мне совсем не хочется, поэтому на мне лежала двойная ответственность: нужно было обустроить холостяцкий быт со всеми удобствами, но так, чтобы удобства эти в глаза не бросались. Я даже согласилась, скрепя сердце, правда, поставить в одну из комнат тренажёры вместо мебели. Но раз ему так хочется... В конце концов, это его квартира.

Зато теперь у Генки появилась нормальная спальня и полноценная гостиная. Я купила мебель, позвала декораторов, а кровать решила сделать на заказ. Как оказалось, купить в магазине кровать под Генкин рост, дело нереальное. Зато, в итоге, получилось поистине царское ложе.

— Где ты в последнее время пропадаешь? — удивлялся папка, с некоторым недовольством наблюдая за тем, как я второпях завтракаю. — Утром убежала — и всё, нет тебя. Днём нет, вечером нет, — он хмыкнул, — ночью тоже нет.

Я возмущённо распахнула глаза.

— Ну, пап!

— Что, я не прав? — Он взглянул на Нику. — Всё-таки когда она с матерью жила, мне спокойнее было. Я тешил себя надеждой, что ночует она дома.

— Она уже взрослая, Кирилл.

— Вот и я про то. — Филин снова на меня посмотрел. — Больно активный, я смотрю, у тебя активист. — Я так поняла, что он про Прохорова говорит, и стыдливо опустила глаза в свою тарелку. — Надо Генке сказать, чтобы присмотрел за тобой.

Я попыталась убрать с лица улыбку.

— Пусть присмотрит, — согласилась я.

Папка выглядел очень серьёзным и даже обеспокоенным, и у меня на душе все-таки поселилась тревога. Вспомнила Генкины слова о том, что если отец о нас с ним узнает, точно будет много шума. И скорее всего, не только шума. Такую ложь он даже мне не скоро простит, что уж говорить о Завьялове, который, вообще-то, защищать меня должен от всяческих напастей.

Я всё утро, на занятиях, об этом думала, никак не могла успокоиться и оправдание достойное себе найти, как обычно поступала, когда была неправа, но мне чего-то очень хотелось. И отвлеклась от неприятных мыслей только когда приехала к Завьялову, и пришлось руководить сборкой мебели. Как раз привезли кровать, и я очень беспокоилась, не повредили ли грузчики мягкую спинку, которая должна будет крепиться к стене. Всё то время, что сборщики кровать собирали, я стояла у них над душой и следила зорким взглядом за их работой. И поэтому не сразу заметила появившуюся в квартире гостью. Она вошла через распахнутую настежь входную дверь, и принялась с интересом осматриваться. Я поначалу не придала значения её появлению, решила, что она декоратор или ещё какой работник, но уж слишком заинтересованно она по сторонам поглядывала. И всё чаще в мою сторону косилась, чем, по сути, моё внимание и привлекла. Я настороженно сузила глаза, наблюдая за ней, окинула оценивающим взглядом. Так, ничего особенного, разве что взгляд чересчур вызывающий, внимание к её лицу приковывает.

— Вы кого-то ищете? — поинтересовалась я чуть свысока.

Девушка снова в мою сторону повернулась.

— Гены нет?

Я сложила руки на груди, и повторила за ней, подтверждая:

— Гены нет. А вы по какому вопросу?

Она странно усмехнулась и уселась в новое кресло, стоявшее посреди гостиной.

— Я его подожду.

Такой наглости я, признаться, не ожидала. И пока раздумывала, что предпринять, Завьялов появился. Кинул взгляд на работающих сборщиков, и тут же к девушке повернулся, меня даже взглядом не удостоив.

— Ты уже приехала? — И руку ей протянул. — Пойдём на кухню.

Я, с открытым от удивления ртом, наблюдала за тем, как он уводит девушку с моих глаз, да ещё и за плечи её приобнимает. Я пребывала в полной растерянности. Это что такое происходит? Ни секунды больше не сомневаясь, я направилась в сторону кухни, вслед за удалившейся парочкой. Правда, заходить в кухню не стала, остановилась в дверях, наблюдая. Генка с девушкой о чём-то негромко беседовал, стоя у окна, слов я не слышала, но зато прекрасно видела, как он достал из кармана пачку денег и гостье отдал. Я брови вздёрнула, а Завьялов девушке сказал:

— Всё, иди.

Гостья спорить не стала, направилась к выходу, а проходя мимо меня, чуть замешкалась и даже улыбнулась, чересчур приторно.

— До свидания.

Я ей не ответила, лишь сильнее нахмурилась.

— Я забыл, что ты тут мебельный салон устроила, — сказал мне Генка вместо объяснений и извинений. А я в свою очередь решила поинтересоваться:

— Завьялов, ты не обнаглел, нет?

— Вась.

— Прекрати "васькать". Я, как последняя дура, кровати ему покупаю, а он каких-то баб за деньги водит! И ещё за какие деньги!..

Он подошёл ко мне, в глаза заглянул, а потом, совершенно неожиданно для меня, обхватил пальцами мой подбородок.

— Уймись, сказал. Это моя сестра.

— Сестра? — удивлённо повторила я, а Генка меня уже отпустил и из кухни вышел. Я направилась следом за ним в прихожую. — У тебя есть сестра?

Завьялов обернулся и уже не таким напряжённым тоном, сказал:

— Представь себе. Ещё вопросы будут?

Мне очень хотелось ответить, что, конечно, будут, но что-то меня удержало от подобной наглости. Промолчала, а Генка довольно кивнул, добавил:

— Я ушёл, — и вышел за дверь. А я осталась, обескураженная.

Все последующие дни я ждала, что он мне про сестру расскажет. Хоть эта девушка мне и не слишком с первого взгляда понравилась, о чём я, конечно, благоразумно умолчала, но мне всё равно хотелось знать всё о Генкиной семье. А он молчал. Делал вид, что ничего не было и никто не приходил. А если я принималась осторожно его расспрашивать, сразу переводил разговор на купленную мною мебель, на покупки, лишь бы на мои вопросы не отвечать. Я терпела, во-первых, мне ничего другого не оставалось, а во-вторых, интуитивно чувствовала, что что-то здесь не так, и старалась искренне радоваться, когда Генка говорил, что доволен моими стараниями. Меня же новая мебель уже не так сильно интересовала, что в ней особенного? Стоит себе и стоит. А вот то, что у Завьялова в голове и на сердце, очень меня интересовало. И единственное, что запомнила, в какой тревоге заметался Генкин взгляд по обновлённой гостиной, когда он только зашёл туда, чтобы оценить результат. Я заметила беспокойство в его глазах, когда он не увидел своего дивана, и у меня само вырвалось:

— Стол у окна поставили, просто скатертью накрыли. И стулья новые к нему подобрали.

Генкины плечи тут же расслабились, и он коротко кивнул.

— А откуда у тебя этот стол? — не утерпела я.

— Бабушкин, из её квартиры.

— А-а, — протянула я, хотя этот ответ мало что для меня прояснил. — А бабушка...

— Умерла.

Иногда Завьялов становился невозможным, невыносимым человеком, так и хотелось разбить что-нибудь о его голову. Если он не хотел говорить, из него лишнего слова было не вытянуть. Скажет полслова и замолчит, а ты об остальном сама, как хочешь, догадывайся. Но не мытьём, так катаньем, постепенно, но я всё из него вытянула. Присматривалась, прислушивалась, и в итоге о многом сама догадалась, и Завьялову ничего не оставалось, как объясниться, чтобы я себе лишних небылиц не напридумывала. Но видит Бог, он сопротивлялся, как мог. Но так случилось, что я познакомилась не только с его сестрой, но и с младшим братом. Неприятный тип, от общения с которым у меня мурашки величиной с кошку, честно. Ещё неприятнее, чем его востроносая хитрющая сестрица, которая каждый месяц за деньгами к старшему брату приезжает. Стас — нахальный, беспардонный тип, залюбленный своими родителями просто до безобразия, так я считаю. И если я избалованная и испорченная, как некоторые считают, то в случае Стасика — это просто клиника. К тому же, у него жуткая манера ввязываться во всякие дурные компании и неприятности, из которых его вытаскивать приходится Генке. Порой звонки его родственников меня просто до бешенства доводили. Так и хотелось сказать ему: "Сядь рядом со мной и сиди, пусть сами со своими проблемами разбираются!". Лично мне, никого из них жалко не было. Я всегда на своих биологических родителей поражалась, но родня Завьялова — это полное безобразие. Во-первых, Генка их практически содержал, хотя все его родственники были людьми взрослыми и работоспособными, но средств к существованию им вечно не хватало. Оксана, Генкина сестра, год назад замуж вышла, но всё равно к брату за деньгами приходила, как по расписанию. Запросы у неё, видите ли!.. Я вот искренне считаю, что запросы должны быть обращены к тому, кто содержать тебя обязан. К отцу, ладно, пусть к брату, но если у тебя есть муж, то пусть он зарабатывает и жену балует. И жить тогда нужно по его заработкам, раз мужа себе сама выбрала. Я даже Завьялову это объяснить попыталась, но он, кажется, всерьёз мои слова не воспринял. И тогда я ещё до конца не понимала истинную причину.

Во-вторых, Стасик. Это отдельная головная боль. Такое чувство, что мозгов у парня не было совсем. Что он только не творит! Кажется, всерьёз верит, что ему в этом городе можно всё. Тоже мне, принц... Это мне всё можно, а он кто такой? Да, каждый раз, когда он влипает в неприятности, спасать его приезжает Завьялов, и все знают, кто он такой и чего стоит ждать, если Генку рассердить. Но всё равно, что это за самоуправство? Это я про Стасика. Он постоянно ввязывается в драки, он зависает в клубах, деньгами швыряется, словно они у него есть или он хоть что-то зарабатывает. А однажды, как я выяснила, Генке даже пришлось его от суда и тюрьмы отмазывать, когда этот недоумок, в компании пьяных дружков, отправился магазин грабить. Видите ли, денег у них не хватило расплатиться на кассе, и они решили взять своё бесплатно. Даже удивительно, как в таком тщедушном, хрупком тельце, столько дури и пакости уместиться может. Генке ничего не стоило братца одним ударом кулака, размером с его голову, пришибить, а он вместо этого с ним возится и лишнюю головную боль себе наживает. А все его родственники относятся к нему так, словно он обязан им помогать — и деньгами, и делами. И я очень долго думала, что Генка всё делает из любви к семье, что его так воспитали, вот и мается мужик. А когда правду узнала, долго в себя прийти не могла от шока.

Оказывается, он с ними даже никогда не жил! И с матерью со своей не жил. Она родила его в семнадцать лет, непонятно от кого, и отдала на воспитание своей матери, за ненадобностью. Это Генка произнёс это слово, произнёс абсолютно будничным тоном, а у меня сердце ёкнуло и почти остановилось в тот момент. Как это — за ненадобностью? Он же был младенцем, и ещё не успел ей надоесть, не успел вырасти и её обидеть хоть чем-то, а он уже стал не нужен?

Воспитывала Генку бабушка, и лет до пяти он свою мать вообще не видел, только на фотографиях. Она была занята тем, что устраивала свою жизнь, даже в Москве несколько лет жила, потом вернулась, вышла замуж и родила других, нужных ей детей. А про старшего сына не помнила или не хотела вспоминать, даже мать навещала очень редко. Генка мне сказал, что не помнит, чтобы в детстве особо страдал без матери, ему вполне хватало бабушки, это уже когда постарше стал, в школу пошёл, начал задумываться, почему он ей неинтересен. Но бабушка обсуждать с ним его родную мать отказывалась, и ему ничего не оставалось, как свыкнуться с мыслью, что родителей у него нет, есть только бабушка, и думать надо только о ней. Жили они хорошо, Генка с некоторой гордостью говорил, что был неконфликтным ребёнком, бабушке старался помогать, благо физические возможности позволяли, правда, денег всегда не хватало, помощи со стороны не было, но и к этому, в конце концов, привыкли, экономия стала нормой жизни. Хоть Генка и говорил про безденежье с лёгкостью, но я, уже неплохо его зная, догадывалась, что ему, наверняка, хотелось всё изменить. И если посмотреть на него теперешнего, уверенного в себе и в своём завтрашнем дне, понимаешь, что цели своей он, в конце концов, добился: у него есть деньги, квартира, машина, он многое может себе позволить, но что со всем этим дальше делать, он, кажется, придумать не смог. Вот и раздавал деньги направо и налево, выручая дорогих, в прямом смысле этого слова, родственников.

С матерью общаться начал только после смерти бабушки. Генку должны были забрать в армию, и на кого-то нужно было оставить квартиру и заботы об установке памятника на бабушкиной могиле. Генка мне сказал, что в то время он сам себе напоминал бедного родственника, и мать относилась к нему, скорее, с сожалением и снисходительностью, как к чужому, а не к сыну. Они не знали, не умели общаться, всё было непривычно и неловко. Он даже рад был уйти в армию, чтобы сбежать от свалившихся на него родственных отношений, которые его жутко смущали. Но и спустя два года, когда он вернулся, легче и проще не стало. Никто не поинтересовался, не нужно ли ему что, помощь или просто поддержка, и Завьялов сам навязываться семье матери не стал. Знал, что мать его стесняется. Она была ещё достаточно молодой женщиной, и он, на роль её сына, совсем не подходил. Вот Стасик — да. Худенький, белокурый мальчик с ясными глазами, очень воспитанный, занимающийся в музыкальной школе. А когда Генка появлялся в их доме, к своим годам вытянувшийся до сто девяносто двух сантиметров, с пудовыми кулаками, стриженным по военному затылком и громовым голосом, все начинали нервничать, даже муж матери. Никак он не вписывался в их семью, а когда говорил: "Мама", та неизменно вздрагивала. А в итоге всё получалось не так, как должно было случиться по всем законам справедливости. Через несколько лет лучистые глаза Стасика потухли из-за его неуёмной любви к выпивке и гулянкам, Оксана превратилась в отъявленную лентяйку, а единственный, кто добился достатка и благополучия — это Генка. Всё наоборот, и его мать это, наверняка, злит. Именно у её старшего, такого ненужного сына, с мозгами оказалось всё в порядке, и ему вменили в обязанность — заботиться обо всех остальных. Уж не знаю как, но его заставили, ему внушили ответственность за семью, к которой он, по сути, никогда и не принадлежал, и Завьялов послушно взвалил на себя эту ношу и теперь тянет на себе родственников в светлое будущее. И я прекрасно понимаю, что всё это из-за его матери. Он всё ещё пытается доказать ей, что заслуживает её одобрения, не смотря ни на что.

Может, поэтому он и ко мне так относится? У меня тоже сложности с родителями, разве что моя мать не отдала меня сразу после рождения, не спихнула ответственность за меня на кого-то другого. Правда, ей самой очень быстро наскучили пелёнки и детские проблемы, и я заняла лишь небольшую часть её жизни, и точно не стала чем-то важным и необходимым. Обо мне вспоминали и любили в перерывах между новой любовью и очередным замужеством, когда маме требовалась доля неподкупной детской любви. Но мне повезло, мама вышла замуж за Кирилла Филина, и тот, неожиданно для всех, прикипел ко мне душой, и все заботы обо мне взял на себя. А вот у Генки такого в жизни не случилось, но он радовался за меня и, как и папка, принимал меня такой, какая я есть — с капризами, амбициями и, порой, странными желаниями. За это я их обоих и люблю.

И уже не сомневаюсь в этом. В смысле, в том, что люблю... обоих.

Я Генку обняла, руками широкие плечи обхватила и, дразня, грудью к его спине прижалась. Поразглядывала немного его профиль и покрывшийся лёгкой щетиной подбородок. А Генка независимо повёл плечами.

— Вась, мне в ресторан надо.

— Правда, надо? — усомнилась я, а он улыбнулся.

— Правда.

Я руки убрала, и он поднялся.

— А ты домой поезжай, ладно?

Я на подушки откинулась.

— Ты надолго, да?

— Да. Да и тебе не мешает дома появляться почаще. Ты за последний месяц у меня сколько раз ночевала?

— Не так уж и много, — заверила я его.

— Лично я не спорю. — Он кинул на меня весёлый взгляд. — Но Кириллу об этом совсем не нужно лишний раз задумываться.

Я усмехнулась.

— Да, если так пойдёт и дальше, он заставит Прохорова на мне жениться. А тот ведь ни сном, ни духом.

— Вот и не подводи парня под монастырь.

— Какой ещё монастырь? — решила возмутиться я. — Я буду прекрасной женой, самой лучшей!

Генка рассмеялся. Стоял перед зеркалом и пуговицы на белоснежной рубашке застёгивал, а я внимательно за ним наблюдала. Потом позвала:

— Гена.

— Что? — Он даже не обернулся. А я на локтях приподнялась, не спуская с него напряжённого взгляда, но постаралась, чтобы мой голос прозвучал немного игриво:

— А может, ты на мне женишься?

Завьялов оглянулся через плечо, посмотрел изумлённо, но заметив на моих губах улыбку, лишь хмыкнул. Головой покачал. Я же, под его взглядом, легко пожала плечами, хотя сердце, как сумасшедшее стучало. Вот если бы Генка услышал...

— А что? Верка вон вышла замуж, а я что, хуже?

Он пиджак взял и к постели подошёл на минуту. Наклонился ко мне и в нос поцеловал. Как маленькую.

— У тебя ещё нос не дорос.

— А у Верки дорос?

— И у неё не дорос, просто у неё мозгов нет совсем, и она этого не понимает.

— То есть, до того, чтобы с тобой спать, у меня нос дорос, а...

— Вась, хватит. — Он не слишком любезно меня перебил, потом притянул меня к себе, не смотря на лёгкое сопротивление с моей стороны, и поцеловал. И ещё раз наказал: — Поезжай домой.

Я ему вслед подушку кинула, и тут же в этом раскаялась. Сейчас точно не время выказывать свою строптивость, это лишь лишний раз докажет правоту Завьялова. А я не маленькая, и даже не девочка, его усилиями, и чувствую я себя вполне уверенно. И за свои слова отвечу, если потребуется... Да, я уже готова к тому, чтобы рассказать папке правду. И к последствиям готова. Даже замуж... Ещё совсем недавно удивлялась сумасшествию Верки, когда той замуж приспичило, а сейчас сама многое бы отдала, лишь бы больше не прятаться и ничего не скрывать.

Через несколько дней, воспользовавшись тем, что папка с Никой в Москву уехали на выходные, я решила в "Три пескаря" приехать. Вечерами я здесь не часто появлялась, это ни Филину, ни Генке не нравилось, в основном я днём приезжала, пообедать, например. А вечерами редко и ненадолго. Пару коктейлей выпить и шоу-программу посмотреть, когда желание такое возникало. Сидела в баре и за Завьяловым украдкой наблюдала. Как он по ресторану расхаживает, распоряжения раздаёт, а иногда в мою сторону укоризненные взгляды кидает, видимо, чувствует моё внимание и оно ему нервы щекочет. По крайней мере, мне приятно так думать. А сегодня, не успев войти в ресторан, я услышала, как меня окликнули.

— Василиса.

Я обернулась и едва заметно вздёрнула одну бровь, глядя на Генкину сестру. Она, видимо, уже некоторое время прохаживалась по дорожке, от ресторана до крыльца музея и обратно, и высматривала кого-то. То ли брата, то ли меня. Кого она ещё здесь знает?

Я спустилась со ступенек, готовая её выслушать.

— Привет.

Я кивнула в ответ на её приветствие. Как-то мне не очень хотелось с Оксаной общаться. Мы виделись уже несколько раз, но напрямую никогда не разговаривали, рядом всегда был Генка, и он всегда торопился сестру от меня увести, видимо, боялся, что той откроется правда о наших отношениях. Завьялов же очень старался их скрыть, делал вид, что настолько рьяно меня защищает, что лучше мне от него дальше, чем на десять шагов, не отдаляться.

Оксана посмотрела на охранника у дверей ресторана.

— Ты не знаешь, Генка здесь? Я его уже пару дней выловить пытаюсь.

— Вообще-то, его не было в городе, — пояснила я.

— А, вот в чём дело.

— Тебе нужно с ним поговорить?

Она тут же закивала.

— Очень нужно.

Я с трудом подавила вздох. Снова непредвиденные траты.

— Он ведь в ресторан приедет? Ты не против, если я... Меня одну не пустят.

Вот если бы она не была Генкиной родственницей, я бы на поводу у неё не пошла. А тут задумалась о том, что Генке может не понравиться, если я его любимую сестрёнку отфутболю, и поэтому согласилась. Мы вместе вошли в ресторан, я улыбнулась управляющему, а войдя в зал, сразу направилась к бару, все столики, очень кстати, были заняты. Старалась не обращать внимания на то, что Оксана не слишком прилично крутит головой по сторонам, осматриваясь. Она присела на соседний со мной табурет, и снова мне улыбнулась. Она мне, а я Егору, бармену.

— Привет, — негромко сказал он, приветливо улыбаясь. — У нас сегодня аншлаг.

— Я заметила.

— Тебе как всегда?

Я кивнула и на Оксану посмотрела вопрошающе.

— Мне мартини, — попросила она.

Я на стуле немного развернулась, ногу на ногу закинула, и ресторанный зал внимательным взглядом обвела.

— Даже не думала, что здесь так.

Я на Оксану взглянула.

— Как?

— Ну... — Она рукой повела. — Роскошно. — Усмехнулась. — Сама, наверное, знаешь, что в городе про "Пескари" говорят.

— Я не обращаю внимания на слухи. И тебе не советую.

— Да? Ну, некоторым, кроме слухов ничего не остаётся. У некоторых абсолютно банальная жизнь, в которой ничего примечательного нет.

— Ты же вроде замужем. И нет ничего примечательного?

Она улыбнулась несколько рассеянно, засмотрелась на музыкантов, которые появились на сцене и начали инструменты настраивать.

— Генка вообще-то запрещает мне сюда приходить, — сообщила она мне.

Вот в этом я с Завьяловым была полностью согласна, и уже сама начала сомневаться в правильности своего поступка. Не нравилась мне Оксана, мне всё время казалось, что она выжидает момент для какой-нибудь пакости. В конце концов, они со Стасиком близкие родственники, что ещё от них ждать?

— Зачем тебе Гена? — не выдержала я.

— Мама просила с ним поговорить. Семейное дело, знаешь ли.

Точно, денег просить будет. Зачем я её сюда привела?

— Егор, у нас есть мороженое?

— Есть. И даже вишня есть твоя любимая.

Я улыбнулась.

— Здорово. Хочу.

Оксана разглядывала меня, я чувствовала её пристальный взгляд.

— Что ты смотришь на меня?

Она фыркнула, вроде от смеха.

— Да так... А ты ничего, не заносчивая.

— А должна быть?

— Ну... Ты же дочка Филина, все знают, как он с тобой носится. А ты ничего.

— Вот спасибо тебе, — пробормотала я в лёгком раздражении. Вишенку за хвостик взяла и в мороженое окунула.

Оксана головой качнула.

— И что ты в Генке нашла, не понимаю.

Я замерла. На красную вишню уставилась, выдержала паузу, после чего бросила на Оксану напряжённый взгляд.

— Это ты сейчас о чём?

Она на стуле развернулась, облокотившись на барную стойку, и откровенно ухмыльнулась, глядя на меня.

— А то ты не знаешь.

— Не знаю.

— Да ладно. Всем понятно, что ты с ним спишь.

— Интересно. Всем — это кому?

— Ну, мне.

Я усмехнулась.

— Самомнение у тебя, однако.

Веселья в ней поубавилось.

— Не надо стерву включать, — посоветовала она. — Я тебя постарше буду, и понимаю побольше.

— Да что ты говоришь? — Я к ней повернулась. — Может, поспорим? Ты зачем пришла? Сказать мне, что я с твоим братом сплю? А тебе какое дело?

— Никакого, просто удивляюсь. Где ты, а где Генка.

— Где бы мы с ним не были, тебя там рядом нет. — Я всерьёз разозлилась и отвернулась от неё. Подумывала попросить охрану её выпроводить, но чёрт знает, на что эта особа способна. Как начнёт голосить на весь ресторан... И тогда неизвестно, кто меня вперёд убьёт — отец или Завьялов.

— Как думаешь, Генка мне машину купит?

Я отвлеклась от мороженого.

— За что это?

— Да просто так. Моя подруга продаёт "Рено", знаешь, маленькая такая, красненькая. И совсем недорого.

До меня, наконец, дошло, я перестала мучить вишенку и в рот её сунула, а после уже на Оксану посмотрела, встретила её улыбку.

— Ты что, шантажировать его пришла? — Я искренне рассмеялась. — Не забудь меня позвать на этот спектакль, такое грех пропустить.

Улыбка Оксаны немного померкла, но держалась она всё равно молодцом.

— Думаешь, не получится?

— Попробуй.

— А если он испугается, Вась?

Я холодно улыбнулась.

— Во-первых, не надо "васькать", ты мне никто. А во-вторых, не лезь не в своё дело.

— А почему оно не моё? Моё. Ведь если твой отец узнает, Генке не поздоровится, я правильно понимаю? Тебе-то Филин ничего не сделает, а вот Генке...

— Я не поняла сейчас, ты меня теперь шантажируешь? Так я по "Рено" не спец. Я водить вообще не умею.

— А тебе и не требуется. — Оксана допила мартини. — Нет, мне просто интересно, а что будет, если я расскажу твоему папе о том, с кем его любимая дочка развлекается?

— Очень любопытно, как ты это сделаешь. Выражаясь твоими же словами: где ты, а где Филин.

— Это не так трудно, на самом деле. Я, знаешь ли, работаю в туристическом комплексе, и вижу твоего отца почти каждый день. Правда, он о моём существовании вряд ли знает, но... Скандал я вполне могу устроить.

Я посмотрела на Егора, удостоверилась, что тот занят обслуживанием других клиентов и нас слышать не может. И тогда к Оксане придвинулась, даже в глаза ей посмотрела.

— А ты устрой. Устрой скандал, расскажи моему отцу. Мне вот тоже интересно, что будет? — Я вздохнула немного мечтательно. — Он устроит мне скандал, будет орать, запрёт меня дома, а Генка... Набьёт ему морду и уволит. В этом я не сомневаюсь. В то, что всерьёз решит голову ему отрывать, я не верю. Но уволит, это точно. А я, — я изобразила улыбку, — я буду плакать и убиваться, перестану есть и спать, и рыдать буду постоянно. А у меня, знаешь ли, самый лучший отец на свете. Он для меня всё сделает. И даже Генку простит, если я очень попрошу. Правда, жениться заставит. — И уже в следующий момент я посерьёзнела. — И веришь ли, я соглашусь сразу. А вот когда я стану его женой, ты и твоя семейка вот, что у меня получите, — я, совершенно не стесняясь, сунула ей под нос фигу. — И поверь мне, уж я смогу убедить своего мужа, что пора кончать с этой дурацкой благотворительностью. И ты, милая моя, тогда будешь уже своего мужа в бок толкать и требовать, чтобы он работать шёл. А братику твоему младшему, вообще... кранты. Я доходчиво обрисовала ситуацию? Так что давай, иди и рассказывай моему отцу. — Я от Оксаны отвернулась. — Пугать она меня будет. Взрослая. Я — дочь Филина, у меня зубов в два ряда, как у акулы. Ясно тебе?

Особенно, за Генку — загрызу. Но этого я вслух не сказала, хватит с этой шантажистки и остальной моей пламенной речи. Я подождала немного, если честно, надеялась, что Оксане самой ума хватит встать и уйти, но она продолжала сидеть и выжидать чего-то. Пришлось ей намекнуть.

— Я передам Гене, что ты заходила.

Оксана всё поняла и встала, правда, ещё раз спросила:

— Что ты в нём нашла?

— То, чего в других нет. До свидания.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Не смотря на то, что весь разговор с сестрой Завьялова я провела на высшем уровне, разволновалась жутко. Хорошо хоть смогла этого не показать. Но после её ухода уже себе заказала мартини и выпила его чуть ли не залпом. После чего глубоко вздохнула. Теперь не плохо бы решить, стоит ли перед Генкой каяться. Или лучше промолчать? Может, и обойдётся?

Завьялов приехал через час, я к тому моменту перебралась в папкин кабинет и с Веркой по электронной почте обсуждала предстоящий зачёт по английской литературе. В данный момент меня это не слишком интересовало, но нужно было на что-то отвлечься. Даже начала план составлять, что именно нужно прочитать и какую литературу найти. Одним коленом на сидение папкиного кресла встала и над столом наклонилась, записывая свои мысли. Прикусила колпачок ручки.

— Ты здесь?

Я через плечо оглянулась и Генке улыбнулась.

— Здесь.

Он дверь на ключ запер и ко мне подошёл.

— Чем занимаешься?

— Учусь. Ты мной гордишься?

— А то. — Его ладони легли на мои бёдра и слегка их сжали. Я улыбнулась.

— Кто-то вернулся из Москвы в настроении.

— А ты, в настроении?

Я выпрямилась, и Завьялов тут же носом в мои волосы уткнулся. Я глаза закрыла.

— Я соскучилась

Он на мои слова никак не отреагировал, для меня это было неприятно, но вида я не подала. Повернулась к нему, когда он плеч моих коснулся, и обняла, на поцелуй ответила, тут же позабыв об огорчениях и тревогах. С Завьяловым вообще невозможно просто целоваться, он так не умеет. Он только наклонялся к моим губам и сразу рот открывал, с жадностью на меня набрасывался, и, наверное, поэтому каждый поцелуй с ним и превращался в нечто особенное, из-за чего я теряла всякую возможность рассуждать здраво и чувствовать что-либо, кроме его рук и поцелуев.

В ту ночь я ему сказала, что люблю его. Само вырвалось. Неожиданно подумала о том, что он, скорее всего, не понимает, насколько для меня наши отношения важны, и признаться захотелось.

— Люблю, — повторила я, и сама его поцеловала.

Он мне тогда ничего не ответил, я даже особых перемен в его настроении не заметила. Решила, что, возможно, он не услышал меня. Момент я выбрала, надо признаться, не самый лучший, когда Завьялов уже мало что соображал. Но мне так захотелось ему это сказать!..

И как чувствовала, что скоро всё сломается, потому что на следующее утро проснулась ни свет, ни заря, и лежала тихо, боясь Генку потревожить. Просто лежала рядом с ним, обнимала его и комнату свою разглядывала. Завьялов так не любил здесь оставаться на ночь, в квартире шефа, мы лишь изредка себе это позволяли, а сегодня мне от этого особенно горько вдруг стало. Мне тогда казалось, что сильнее на свете никто любить не может, и кто-то разумный внутри меня вполне мог удивиться моему выбору, не понимал, почему именно Завьялов, я и сама не знала и просто любила. До кома в горле, словно предчувствуя беду.

— Я виноват, — говорил потом Генка. — Я виноват, я всё пустил на самотёк. Тебе вообще нельзя было встречаться ни с Оксаной, ни со Стасом.

Я улыбнулась дрожащими губами.

— Этого трудно избежать, если встречаешься с девушкой больше полугода.

— Вот именно. — Завьялов на меня посмотрел, и мне страшно стало.

— Я люблю тебя.

— Вась!..— В его голосе было столько нетерпения, он поднялся и по комнате забегал, снова начал тигра в клетке напоминать. — И не реви, я тебя прошу.

Я слёзы вытерла.

— Она никому ничего не скажет.

— Она не скажет, — согласился он. — А когда появится кто-то ещё? Вась, так нельзя. Всё и так, зашло слишком далеко, тебе не кажется?

— Ну почему, почему ты так боишься? — Я посмотрела на него. — Папа поймёт, вот увидишь... Если мы с ним поговорим...

— Вась, я не собираюсь ни с кем разговаривать! — Генка рукой взмахнул. — Нужно было закончить всё уже давно.

Я голову руками обхватила. Зажмурилась, стараясь внутренне собраться. Мне никак не верилось, что он может мне такое говорить. Я решила попробовать ещё раз:

— Гена, послушай, я, правда, тебя люблю. Я всё сделаю, я выслушаю тебя, и понять постараюсь, только давай не будем ругаться. Я не понимаю, почему из-за этой... — Видно в моих словах было столько выразительности, что Завьялов обернулся и посмотрел на меня в упор, и я обидное слово в адрес его сестры проглотила.

— Дело не в ней, ты же понимаешь. Дело в том, что мы с тобой заигрались.

— Заигрались? — Я глаза на него подняла. — Значит, это игра была?

Ему стало неудобно, Завьялов шею устало потёр, а потом ко мне подошёл и на корточки передо мной присел. Но не прикоснулся, не улыбнулся, только смотрел на меня, и снова подбирал слова.

— Котёнок. — Я уставилась на него, и Генка тут же исправился: — Вася, ты сама подумай. Мы с тобой... Давай не будем людей смешить?

Я головой замотала и поняла, что ещё одно слово в таком духе, и я точно разревусь. По-настоящему. Генка вот говорил, смотрел на меня, как на ребёнка бестолкового, а я могла думать только о том, что он отказывается меня слышать. Я в последние два дня только и повторяю ему, что люблю, люблю, люблю, а он смотрит с настороженностью, словно я ему угрожаю.

— Я не собираюсь никого смешить, — упрямо повторила я. — Я тебя люблю.

— Не любишь.

Я глаза распахнула, глядя на него с ужасом.

— Не смей мне этого говорить.

Он снова поднялся, не стерпев моего упрямства.

— Я тебе правду говорю. Ты всё себе придумала, понимаешь? И в этом тоже я виноват. — Завьялов отвернулся от меня и руки в бока упёр. Рубашка на спине натянулась, и мне больше всего на свете захотелось подойти к нему и рукой по напряжённым плечам провести. — Мне нужно было думать... Ты девушка молодая, романтичная. — Он вдруг хмыкнул и головой качнул. — Но мне и в голову не приходило, что ты влюбиться можешь.

— Почему? В тебя что, никто никогда не влюблялся?

Он посмотрел на меня.

— Вась, ты же всё понимаешь. Ты... Ты — это ты. У тебя своя дорога, и у тебя всё будет, чего бы ты ни захотела. У тебя всё впереди.

— Я тебя хочу.

— Чёрт, Вася! — Он вспыхнул в одно мгновение, и у меня сердце замерло. — Я не приз, и не породистый жеребец! Меня мало захотеть, ты так не думаешь? Неплохо бы меня спросить!

Дожила, теперь Завьялов на меня орёт.

— Я всё равно не понимаю, что случилось. — Я носом шмыгнула и снова слёзы вытерла, я из-за них почти ничего не видела, всё расплывалось. — Ещё вчера ты спал в моей постели, и всё было в порядке! Потом ты встретился с Оксаной — и всё! Что она тебе наговорила? Я не угрожала ей, Гена! Да, сказала всё, что думаю о ней и её семейке, но это была просто защита!

— Вася, это моя семья! — рявкнул он так, что даже стёкла, кажется, вздрогнули, а я не выдержала и в ответ тоже заорала, находясь в полном отчаянии и понимая, что мне больше нечего терять.

— Я твоя семья! Я! Потому что я тебя люблю! А они только деньги из тебя тянут!

— Замолчи!

Я лицо руками закрыла, громко всхлипнула. Головой замотала, сбрасывая с себя ужас происходящего. И решила зайти с другой стороны.

— Прости меня, прости. Я не хотела этого говорить. Я всё понимаю. — Вдохнула глубоко. — Надо успокоиться. Давай всё обсудим без крика.

— Да нечего обсуждать, — с ноткой сожаления проговорил Завьялов. А когда на меня посмотрел, я по его глазам поняла, что обсуждать на самом деле нечего. Он всё решил. А у меня вырвалось некрасивое рыдание, и я себе рукой рот зажала, испугавшись. — Всё, Вась. Итак, наворотили, неизвестно, как разгребать будем.

— Сам будешь разгребать, — еле слышно проговорила я, — это ты струсил.

Генка сразу подтянулся.

— Я не струсил, — мрачно проговорил он.

Я сокрушённо кивнула.

— Конечно. — Горько усмехнулась. — Ты даже не понимаешь, что ты делаешь.

— Я понимаю. И ты поймёшь. Думаю, не так много времени пройдёт. У тебя своя дорога, Василис.

— Дорога куда?

— Вот сама и реши — куда. Я тебе не нужен. Я, вообще, далеко не мечта, тем более твоя. Ты всё себе придумала, котёнок. Нам было вместе хорошо, но нужно было давно всё закончить.

— Давно? — Я подняла на него заплаканные глаза. — Это когда же? Месяцок поразвлечься и разойтись в разные стороны?

Генка подбородок вперёд выдвинул и вид у него стал совершенно неприступный.

— Да. Именно так и должно было быть. Или вообще ничего не начинать. Я должен был думать за нас двоих, а у меня выдержки не хватило.

— Ты жалеешь? — недоверчиво спросила его я.

Завьялов сглотнул, а потом серьёзно так кивнул.

— Да.

— Как ты можешь мне такое говорить? — поразилась я.

— А что ещё я должен сказать? Думаешь, у меня нет причин жалеть? Да я каждый раз, когда Кириллу в глаза смотрю, вспоминаю, как мы с тобой за несколько часов до этого... — Он выразительно замолчал и рукой резко взмахнул. — А он мало того, что мой шеф, так ещё и друг! И он, между прочим, мне твою безопасность доверяет! А я вместо этого с тобой сплю! И вру ему! И это бесконечно продолжается, ни конца ни края этому вранью!

— Тогда давай расскажем ему! Я что, тебе это не предлагала? Я не боюсь.

— Я тоже не боюсь. — Мы глазами встретились. — Просто я не считаю, что у нас с тобой что-то серьёзное получится. И рисковать ради вот этого, — он пальцем в постель ткнул, — всем, что у меня есть... Вась, я столько лет доказывал Кириллу, что он может мне доверять, что он свою семью может мне доверить, и теперь всё это разрушить... Я не могу, да и не хочу.

Я с трудом втянула в себя воздух. Даже слёзы больше не текли. Я Завьялова выслушала, а внутри такая пустота, что даже не горько и не больно. Пустота.

Он не хочет.

— Ты дурак. — Я печально улыбнулась. — Ты такой дурак, Завьялов. Я даже не подозревала. Ты ведь даже не можешь мне сказать, что я тебе не нужна, ты сто причин придумал, каких-то глупых причин...

— Ты мне не нужна.

Я до боли закусила губу, и даже порадовалась тому, что Генка ко мне спиной стоит. Постояла посреди комнаты в полной растерянности, а Завьялов так и не повернулся ко мне больше. Стоял у окна, руки в карманах брюк, и весь такой напряжённый, словно из гранита высечен. Но я ведь знала, что он врёт! Что он всё это специально мне говорит, чтобы обидеть, уколоть побольнее, чтобы я ушла, ненавидя его за чёрствость, но я собиралась уйти совсем по другой причине. Генка всё решил и очень хотел, чтобы я ушла, а я ничего не могла сделать, у меня не было для него ни одного слова, ни одного довода, который заставил бы его изменить своё решение. Он уже отгородился от меня, и с каждой секундой всё больше кирпичей закладывал в стену между нами. Он говорил мне про другую дорогу, а сам пошёл вперёд меня. И всё только потому, что не хотел быть предателем и брать на себя ответственность. И сказал мне самые ужасные слова в моей жизни. Именно те слова, которые могли меня ранить в самое сердце, и ранили, даже если я им не поверила. Но он их сказал!

С того дня всё в моей жизни изменилось. Эти слова, "ты мне не нужна", стали моим проклятием. Я жила с ними, встречала каждый день, и однажды даже свыклась и смирилась. Вот только не разлюбила. Время шло, а я жила с этой любовью, мучая и изводя себя. Возможно, если бы мы больше никогда не встретились, со временем боль бы померкла, потускнела, и мне стало бы легче. И вспоминала бы я только эти слова, и, в конце концов, возненавидела человека, который их произнёс. Не потому что думал так, а чтобы избавиться от меня и моих признаний. Но не встречаться было невозможно, а видеть постоянно Завьялова, который очень удачно делал вид, что между нами и не было никогда ничего, уверенного в правильности своего решения, было невыносимо, и я уехала в Москву. Я искренне хотела начать всё сначала. После пары месяцев, в течение которых я себя изводила, когда предпринимала попытки с Генкой поговорить, без всякого результата, кроме отрицательного и негативного, я сообщила родителям, что хочу получить образование, которое поможет мне в дальнейшем работать в семейном бизнесе. И не просто работать, а приносить реальную пользу. Наверное, это заявление помогло папке меня отпустить в столицу. Да и Ника, для меня, постаралась его уговорить. Они оба несколько недель до этого наблюдали за моими мучениями, списав всё на расставание с Прохоровым. Бедный Лёшка, он ведь понятия не имеет, какую роль сыграл в моей жизни, и сколько всего было сказано мной в его адрес в ответ на вопросы родственников, и сколько всего нелицеприятного он получил из уст моего отца в те дни, когда мне было особенно плохо, и я всё время проводила, закрывшись в своей комнате.

Уехать было сложно и страшно, но я сама захотела начать всё сначала, когда поняла, что кроме слов "ты мне не нужна", в наших с Завьяловым отношениях, ничего не будет. И оказалась права. За прошедшие три года я не единожды к нему приходила, и приносила с собой горечь этих слов, зная, что он в любой момент готов мне их повторить. Иногда мне на самом деле начинало казаться, что я его ненавижу. Но отказать себе, своему глупому сердцу, не могла. И приходила. На час, два, на одну ночь. Он меня не отталкивал. Я была ему нужна, так же, как и он мне. Но я была чужая, у меня была другая жизнь, а то, что между нами время от времени происходило, было просто данью своей физиологии и слабому разуму, что Завьялова вполне устраивало. Я боролась с собой, каждый раз ругала, клялась, что это в последний раз, потому что это иначе, как издевательством над собой, назвать было нельзя, но вспоминая о том, с какой нежностью и ненасытностью одновременно Генка может прикасаться ко мне после долгой разлуки, я переставала соображать. Приезжала домой, на выходные или каникулы, после нескольких месяцев отсутствия, и дождаться не могла, когда увижу Завьялова. И во время этого ожидания было совсем неважно, что после мы разбежимся в разные стороны, спасаясь от необходимости разговаривать и попросту смотреть друг другу в глаза. Но он мне так был нужен! Порой ночами, в Москве, я рыдала в подушку, не понимая, почему со мной это всё случилось. И почему я не могу его забыть. Разве вокруг меня мало других мужчин, молодых людей? Но каждый раз, оказываясь рядом с кем-то другим, на грани, понимая, что ещё шаг — и отступать будет поздно, я начинала думать о том, что Генка мне соврал. Что он без конца мне врёт, при каждой встрече. Что он меня ждёт. Что он просто упрямый идиот, который решил за нас обоих, что врозь — это правильнее и справедливее.

Завьялов хотел для меня чего-то другого, он не верил в "нас", каждый раз, когда я пыталась с ним поговорить, смотрел снисходительно и в одну секунду превращался в циничного и неприступного типа, которому абсолютно наплевать на всё, кроме секса. Но я-то знала, что это не так. Но переспорить его было невозможно, а мне это тем более не удавалось. Зная мою способность воздействовать на него, Генка просто закрылся, из своей жизни меня выдворил и дверь закрыл. И мне оставалось только со стороны наблюдать за чередой женщин, которые появлялись рядом с ним, а потом исчезали также быстро. А Завьялов лишь улыбался, прекрасно зная, чего мне стоит каждая встреча с ним. Он и клуб купил мне назло, я уверена. Конечно, зачем московской штучке, в которую я для него превратилась из малявки, такой тип, который наживается на чужих грязных помыслах? Он всё делал мне назло, за что не возьмись. А я, вместо того, чтобы разозлиться как следует и послать его ко всем чертям, как он того хотел, играла в его игры, сама пугаясь того, что не могу его разлюбить. Уже хочу этого, но не могу. И домой я всегда ехала с ухавшим от волнения сердцем, как заклинание повторяя, что больше не будет никаких встреч наедине и разговоров. Всё бесполезно, только душу я себе рву. Не хочет он меня в свою жизнь принимать. В постель — да, и там я ему нужна, но Завьялов отказывается это понимать. Так разве я должна жизнь положить на то, чтобы доказать ему обратное? Я уже выбилась из сил, трёх лет мне хватило, чтобы понять всю тщётность моих попыток. Нужно только понять это и принять, окончательно, без всяких уступок себе.

В мой последний приезд я сказала Завьялову теперь уже о моём решении. К тому моменту я начала встречаться с Никитой, ничего серьёзного, но он мне нравился, а моя зависимость от Генки — нет, вот я и решилась. Когда-нибудь этот момент должен был наступить. Я ждала его и с ужасом, и с нетерпением, и к Никите отнеслась с большей долей придирчивости, чем он того заслуживал, но он оказался человеком терпеливым и понимающим, и я поняла, что не имею права отказываться, пусть от маленького, но шанса стать счастливой. Меня тоже может кто-то любить, и при этом не стараться спрятать эту любовь ото всех. Вот только не знала, как об этом Завьялову сказать. И вообще, нужно ли говорить. Вдруг так не делается? Может, нужно больше не приходить и таким образом всё прояснится?

Вот только я так вряд ли смогу. Мне тоже нужно закрыть за ним дверь...

Я на постели села, колени к подбородку подтянула и руками их обхватила. Смотрела на тёмное окно, на лёгкую занавеску на нём, и думала о том, сколько снега за эту ночь выпадет. Наверняка, сугробы наметёт, вон как ветер завывает. О метели специально подумала, чтобы немного отвлечься, собраться с силами, вдохнуть поглубже, пользуясь паузой. Потом обвела комнату взглядом. Наверное, это гадко бегать в комнату Завьялова, когда он в доме моего отца остаётся на ночь, но я почему-то всегда задумываюсь об этом уже после свершившегося, когда мы вот так молчим, отодвинувшись друг от друга, или я на цыпочках выскальзываю из его комнаты, надеясь, что не попадусь никому на глаза. Генкина комната на первом этаже располагается, в отдельном крыле, но я всё равно каждый раз нервничаю и вздрагиваю от каждого шороха. И оглядываюсь с опаской, даже глубокой ночью. Что он со мной сделал? Даже не ожидала, что он сможет внушить мне страх быть пойманной. В глубине души я всегда надеялась, что нас застанут вместе, и тогда не нужно будет больше врать. А сама поддаюсь Завьялову и скрываюсь, точно преступница.

Я оглянулась через плечо, на Генку посмотрела. Он лежал на животе, голову на своих сложенных руках пристроил и смотрел на меня. Потом на спину перевернулся и потянулся за сигаретами.

— Ген.

Он не ответил, только зажигалкой щёлкнул, и я пару секунд разглядывала его лицо, освещённое жёлтым пламенем.

— Я в Париж еду, — вроде бы похвастала я, правда, с ноткой грусти.

Завьялов хмыкнул.

— Поздравляю.

Я отвернулась от него и снова на окно уставилась, до рези в глазах.

— С Никитой.

— Ещё раз поздравляю. А кто это?

Я только головой покачала, поражаясь фальши, которая иногда вылезала из него в таком количестве, и которой он даже не стесняется. Волосы упали мне на лицо, и я их смахнула нетерпеливым жестом.

— Ты знаешь.

— Не помню.

Я зажмурилась на секунду. И предложила, понимая, что он откажется:

— Хочешь, я останусь?

Он сел и спиной к спинке кровати привалился. Глубоко затянулся и выпустил дым вверх, к потолку.

— С ума сошла? Париж ведь.

Я снова на него оглянулась.

— Я в последний раз предлагаю, Завьялов. Скажешь "нет", и всё кончится, на этот раз нав...

— Нет. Нет, Вась. Поезжай в свой Париж, и не трепли мне нервы.

Хоть и знала, что он специально пытается меня обидеть, мне всё равно обидно стало. До слёз.

— Я больше не приду.

На это я никакой реакции не дождалась, замерла в напряжённой позе, а когда поняла, что и в этот раз всё бесполезно, вдруг рассмеялась. Над самой собой смеялась, над той доверчивостью и глупостью, которые, не смотря на все усилия Завьялова, жили во мне все эти годы. Испугалась, голову руками обхватила и заставила себя остановиться. Вот только истерики не хватало.

— А действительно, чего я перед тобой оправдываюсь? Всё выпрашиваю чего-то, вымаливаю. Что я, себя не люблю? — Я ноги с кровати спустила, нагнулась за халатом, который на полу валялся. Хотела сразу на себя накинуть, а потом передумала. Поднялась, медленно выпрямилась, и даже повернулась к Завьялову. Словно призывала его к тому, чтобы он посмотрел внимательно и запомнил, волосы за спину откинула. — Ты просто дурак, — сказала я ему. — Ты не мне, ты себе не веришь, Ген. Наверное, я зря столько раз говорила, что люблю тебя. Повторяла, повторяла. Всё надеялась, что ты поверишь и хоть что-то сделаешь. А ты трус. Ты боишься поверить. — Халат я всё-таки надела и туго затянула пояс. — Ты всё за меня решил, ни одного шанса мне не оставил.

Завьялов взглянул на меня.

— Шанса на что? Выйти за меня замуж? Вась, не смеши людей.

— Я, правда, этого хотела.

— Верю. Верю. — Он в последний раз затянулся, а потом зло затушил сигарету. — Тебе было девятнадцать, и ты вдруг поняла, что замуж за меня хочешь! — Генка в грудь себя ударил, усмехнувшись. — За меня.

Я нервно облизала губы.

— За тебя, — очень тихо сказала я. Я постояла перед ним, чувствуя себя потерянной и несчастной, а потом на кровать снова присела, повернувшись к Генке спиной. Усмехнулась, вспоминая о прошлом. — Я так тебя любила, я бы всё для тебя сделала... А ты не понял. Ты испугался. — Поняла, что Завьялов хочет что-то сказать, и перебила его: — И не смей мне говорить, что не любила. Ты об этом ничего не знаешь. Если бы я не любила тебя, меня бы сейчас здесь не было.

— Но я оказался прав. Разве тебе плохо в Москве? Тебе не нравятся твои поездки в Европу? Ты больше не мечтаешь о будущей работе? Если бы ты осталась тогда, ничего бы этого не было.

Я резко повернулась.

— А ты меня спросил? Ты тогда не спросил, и сейчас не спрашиваешь, что бы я выбрала.

Он глаза отвёл и поморщился.

— Хватит, Вась. И реветь завязывай. Это глупо.

Я кивнула.

— Да. — Слёзы вытерла. — Я не должна была к тебе сегодня приходить, я себе обещала. Невозможно ждать всю жизнь, вот и я не стану. У меня всё хорошо, — я руками развела и попыталась глубоко вдохнуть, успокаиваясь. — А ты оставайся. Со своими дурацкими принципами, со своей гордостью и честью. Со своей семьёй.

— Ты опять?

— Да, я опять! — не сдержалась я, а Генка шикнул:

— Не ори.

— Думаешь, я ничего не знаю? Вся твоя семейка очень боится, что однажды мы всё-таки сойдёмся. Конечно, мной-то не покрутишь, я-то перед ними ни в чём не виновата! Это ты самый виноватый и всем должен! А я нет. Я как сказала тогда Оксане, что они у меня вот, что получат, — я Генке кулак показала, — у нас с тобой сразу всё сломалось!

— Теперь, значит, моя семья виновата? — Генка нервничал, я видела, и даже снова за сигаретами потянулся. — То я трус, то все вокруг сволочи. — Он головой мотнул.

— Ты понимаешь, о чём я говорю. Твоя мама очень постаралась, даже удивительно, как преуспела... Слушай, может, мне надо было у неё совета попросить, как так удачно тобой крутить

можно?

Генка злой взгляд в меня упёр, и я невольно сглотнула, почувствовав себя неспокойно. Но прощения просить не стала. Даже сказала ему об этом:

— Я не буду извиняться. Я каждый раз извиняюсь, когда заговариваю с тобой о ней. А в этот раз не буду. Потому что я права! И я не понимаю, почему ты этого не видишь. Ты просто закрываешь глаза на всё. Чего ты боишься? Что она снова перестанет с тобой общаться? Вот только не понимаю, что изменится от этого в твоей жизни. Семья — это не те люди, которые тянут из тебя деньги и сваливают на тебя свои проблемы. Это те, кто тебя любит.

Завьялов вздохнул, уж очень выразительно, словно я надоела ему ужасно. Я подозрительно на него взглянула, и поднялась.

— Поздравляю, ты сделал всё, чтобы из меня это выдавить. Чтобы я однажды проснулась и поняла, что ненавижу тебя. Ты этого хотел? Что ж, у тебя получилось. Вот только с чем ты остался? Я уйду, и кто тебя будет любить?

Генка на меня не смотрел, хмурился и курил. И лицо такое недовольное, видно было, что все мои разговоры ему до чёртиков надоели.

— Вась, ты о себе беспокойся. Обо мне не надо. Мне, слава Богу, уже за тридцать, я сам что-нибудь придумаю.

Я застыла, обдумывая его слова. Нехорошее предчувствие кольнуло, и глаза снова защипало от подступивших слёз.

— Это ты сейчас таким изысканным способом мне намекаешь, что...

— Изысканным? Не знаю такого слова. — Он широко улыбнулся. — Ты меня с кем-то перепутала.

У меня вырвался нервный смешок, и я пальцы к губам прижала.

— Ты себя превзошёл, Завьялов. Честное слово. Молодец. — Я шагнула к двери, не желая больше на Генку смотреть, но просто так уйти всё же не смогла. Вернулась и поинтересовалась напрямую: — То есть, я тебе надоела? Своей любовью, тем, что в жизнь твою влезть пытаюсь, что-то решить... Как же ты со мной спал-то все эти годы? Бедненький ты мой. Наверное, заранее к моему приезду готовился, морально! Ведь надо было отрабатывать, девочка-то глупая надоедливая, снова придёт, нужно будет спать с ней! А отказать дочке хозяина как-то не с руки, ты ведь лучший работник!

— Успокойся, — попросил Завьялов, пристально глядя на меня, — у тебя истерика.

— А я вообще такая, истеричная особа! Ты меня такой сделал. — Я взялась за ручку двери. — Не подходи ко мне больше, даже не заговаривай со мной. А то я точно не сдержусь, и устрою тебе весёлую жизнь.

— Угрожаешь? — с лёгкой насмешкой переспросил он, а я не ответила, из комнаты его вышла, и дверь за собой закрыла. Сердце барабанило с сумасшедшей скоростью, а в голове ещё невозможно было уложить, что всё. Всё, всё. Обратного пути нет. Ведь если я ещё раз к нему приду, через месяц, два, семь, сегодняшний разговор будет висеть между нами, и я никогда не забуду, как он усмехался мне в лицо, намекая на то, что для него всё давно закончилось. Я не один год изводила себя этими мыслями, но спросить у Завьялова напрямую смелости никогда не хватало. А тут, видимо, ему самому надоело.

Я дошла до тёмной гостиной и на диван присела. По сторонам огляделась, вдруг подумала о том, что прошло три года, вот уже у папки дом, Ванька растёт, а я всё живу в прошлом, словно мне восемнадцать, и без Генки Завьялова я жизни не мыслю. А ему это не нужно. Он тогда этого не хотел, и за три года ничего не изменилось. Я лишняя в его жизни. На что же я столько лет надеялась? Откуда я брала причины надеяться?

Нужно поставить перед собой цель: не любить его больше. Не вспоминать.


6.



Наши дни


Не люблю. Не вспоминаю... Почти.

— Обожаю этот дом, обожаю. — Я в кресле поудобнее устроилась, и посмотрела на горизонт, на заходящее солнце. В воздухе витал аромат чего-то пряного, истинно деревенского — трав, цветов, и мне казалось, что я могу просидеть на веранде всю ночь, наслаждаясь тишиной и тёплым ветерком. Я руки вверх подняла, потягиваясь, а Ника тихо рассмеялась, наблюдая за мной. Она пила чай и выглядела полностью довольной жизнью. Я ещё помнила, какой неуверенной в себе она иногда становилась, когда они с папкой только жить начали. Была ещё какая-то тёмная история с её бывшим мужем, об этом ни она, ни папка со мной не говорили, но всё равно перемены произошедшие с Никой за последние годы бросались в глаза. Даже Фая об этом не раз говорила. Ника успокоилась, стала уверена в себе, а главное, в своём будущем. Вот этого мне как раз и не хватало — уверенности в завтрашнем дне. Она то появлялась, то пропадала. Ещё сегодня утром, уезжая из Москвы, я знала что и для чего делаю, а вот спустя каких-то двенадцать часов, внутри всё затряслось, настолько я была растеряна. Кольцо на пальце крутила, но думала совсем не о Никите.

— Я тоже рада, что мы сюда переехали. Хотя, вслед за нами сюда потянулись все, кому не лень. Столько людей, Вась, иногда кажется, что в городе нам жилось бы спокойнее.

Я улыбнулась.

— Что, и высокие заборы не спасают?

— Не спасают, — передразнила меня Ника. — Поговаривают, что Емельянов сюда переехать собирается.

Я призадумалась.

— Это москвич который? Кинотеатры скупивший?

— Ну да. А если он переедет, через год здесь появятся москвичи.

— Да ладно. Им никто ничего не продаст.

Ника только рукой махнула, не желая говорить о неприятном. Зато вспомнила про мои неприятности.

— Ты к матери съезди.

— Съезжу. Хотя, я звонила ей неделю назад, и всё у неё было в порядке. Она вся в делах и заботах. Не поверишь, но они с Вадимом снова женятся.

— Да ты что. Он же, вроде, в Питер переехал.

Я пренебрежительно фыркнула.

— Да кому он там нужен? Достал, наверное, всех своей поэзией, тряс, тряс своей книжкой стихов. Да ты же его знаешь!..

— С ума сошла? Только этого мне не хватало. — Ника широко улыбнулась. — Знать бывших мужей бывших жён моего мужа!

Мы вместе рассмеялись. Ника чашку поставила на столик, а потом улыбнулась кому-то за моей спиной. Я обернулась, решив, что это папка, но увидела Светлану. Та вышла из дома, видимо, тоже решила перед сном воздухом подышать. Нам улыбнулась несколько неуверенно.

— Вероника Алексеевна, я Ванечку проверила, он спит.

— Хорошо, Света, спасибо. Я к нему попозже зайду. А ты можешь отдыхать.

— Спокойной ночи.

Девушка спустилась по ступенькам и скрылась в саду. Я наблюдала за ней до того самого момента, пока она не исчезла в сгущающихся сумерках.

— Я не поняла, она что, здесь ночует? — несколько удивилась я.

— Всё лето жить здесь будет. Только в свои выходные в город уезжает.

— Интересно, — пробормотала я, совсем не обрадовавшись тому, что в доме, оказывается, чужой человек появился.

— А ты чего напряглась? Тебе Света не понравилась?

Я плечами пожала.

— Мне всё равно. Я её не знаю.

— Она — хорошая няня. Ванька её слушается. А он иногда бывает жутко упрямым, только Кирилл на него как-то повлиять может.

— И она, — подсказала я с некоторой издёвкой.

Ника взглянула на меня в задумчивости.

— Ты какая-то странная. Из-за свадьбы переживаешь?

— А что из-за неё переживать? Мы ещё даже день не назначили.

— Но ты хочешь за него замуж?

Я ладонями обхватила гладкие подлокотники.

— Никого лучше я не нашла.

— Ну, — Ника, кажется, расстроилась, услышав мои слова. — Это, конечно, не повод выходить замуж. — Она руками развела. — Хотя, кто я такая, чтобы тебе советовать? С моей чередой замужеств.

Я грустно улыбнулась.

— Вот именно.

— Васька, ты вредная. — Ника кинула на меня весёлый взгляд, а потом встала, услышав звук открывающихся ворот и шум шин по гравию. С веранды выглянула, и сказала: — Генка приехал. — Она стояла ко мне спиной и не могла видеть, как я дёрнулась от неожиданности. В сторону кашлянула, едва слышно и фальшиво переспросила:

— Да? — Но Ника на это внимания не обратила. Ко мне обернулась, уже занятая своими мыслями.

— Я пойду, вытащу Кирилла из кабинета. Нужно Завьялова опередить, а то они сейчас запрутся там — и с концами. Я их знаю.

Ника ушла, а я, чувствуя страшное напряжение от приезда Генки, с кресла поднялась и тоже подошла к перилам. Пришлось немного перегнуться через них, чтобы увидеть подъездную дорожку. Я шею вытянула, в перила вцепилась, но всё равно чуть не перевалилась через них, когда увидела Генку, а рядом с ним Свету. Она не просто стояла и разговаривала с ним, она подошла совсем близко, приподнялась на цыпочках и Завьялова поцеловала. Я отпрянула назад, чувствуя, что в груди всё леденеет.

Вот ведь гад какой. Романы крутит... на рабочем месте!

Мне понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться. Или не успокоиться, а хотя бы притвориться перед самой собой, что у меня получается дышать и рассуждать здраво. Залпом допила Никин остывший чай, и только после этого решилась войти в дом.

В гостиной уже слышались голоса. Генка со Светланой вошли в дом через парадную дверь, я осторожно приблизилась к ним и на минуту замерла за дверью, бессовестно подслушивая.

— Ты устал?

— Да нет.

— В ресторане много дел было?

Я про себя хмыкнула. Конечно, был он в ресторане. Он в клубе своём чёртовом сидел и наблюдал, как танцовщицы репетируют. Нужен ему ресторан!

Гад.

— Там всегда много дел, Цветочек.

Цветочек? Это что ещё за Цветочек? Я серьёзно потрясена. Оказывается, у Завьялова воображение есть. Я — Котёнок, а няня у нас — Цветочек. Надо Нике намекнуть на то, что нехорошо подпускать к ребёнку особу, которую больше заботят её сексуальные фантазии и отношения с мужчинами.

— А тут как дела? — спросил Генка, и мне показалось, что в его голосе прозвучал намёк.

— Всё хорошо. Вроде бы...

— Вроде бы?

— Ну... — Света понизила голос до игривого шёпота. — Ведь приехала дочка Кирилла Александровича, разговоры только об этом. Все рады.

Я, как ни старалась, не смогла расслышать в её тоне насмешку или недовольство. Она просто рассказывала, и меня это разлило даже больше, чем если бы она высказалась в мой адрес как-нибудь нелицеприятно.

— Да уж, приехала, — проговорил Генка негромко, а я решила, что мне как раз время появиться. Из-за двери вышла, и мы с ним глазами встретились. Он, наверняка, понял, что я подслушивала, но мне всё равно. Не ему меня воспитывать, он сам вечно прислушивается и приглядывается, пёс сторожевой.

Света стояла ко мне спиной, но, видимо, по лицу Завьялова поняла, что что-то не так, и обернулась. Я ей улыбнулась, вот как могла постаралась.

— А вот и ты, — сообщила я Генке с широкой улыбкой, словно мы днём с ним не встречались. — Как всегда весь в работе, уставший, занятой. — Я в комнату вошла, продолжая сверлить Завьялова взглядом, не обращая внимания на Светлану. — И днём от меня сбежал.

— Я сбежал?

— А кто? Я в дом войти не успела, а ты убежал. Не соскучился? — Я к нему подошла и обняла. У Генки сердце барабанило, я это почувствовала, но надеяться на то, что это от волнения, не спешила. Он был зол, напряжён и просто-напросто вытерпел моё объятие. А я решила пояснить Светлане, обернувшись к ней. — Мы столько лет знакомы, я ещё девчонкой была, когда Гена начал у папки работать. — Я со всего маху стукнула Генку по спине ладонью. — Он мне, как старший брат.

Света улыбнулась мне в ответ, но как-то неуверенно. И на Завьялова посматривала, словно спрашивала у него совета, как себя со мной вести. А я вдруг вспомнила:

— Мы ведь так и не познакомились, как следует. — Я Свете руку протянула. — Меня зовут Василиса. Звать меня Васей не стоит. Это не всем позволяется.

— Очень приятно. Света.

Генка рядом хмыкнул.

— Света, — подтвердил он, обращаясь ко мне. — Звать её Цветочком не стоит. Это не всем позволяется.

Ещё раз и с чувством: гад! Уверен, что я подслушивала.

— Я учту, — пообещала я, улыбнувшись несколько натянуто.

— Кирилл где?

— Кирилл Александрович...

— Папка в кабинете. И тебе лучше поторопиться, Ника зашла к нему минут пять назад и, наверняка, придумает для него более интересное занятие, чем ты. Так что, постучи, прежде чем войти.

— Да?

— Да. Ты всегда забываешь об этом.

Мы с Генкой встретились взглядами.

— Я так рад, что ты вернулась, милая. — И тут же добавил: — Сестрёнка. Что бы я без тебя делал.

Он направился к кабинету, а я на Свету посмотрела. Потом прошла к дивану и села, продолжая к девушке приглядываться.

— Значит, ты здесь живёшь? — поинтересовалась я, решив особо не церемониться. Но при этом вести себя старалась дружелюбно и миролюбиво.

— Вероника Алексеевна решила, что так будет проще. Но это только на лето.

— Замечательно. — Я разгладила на коленях подол дизайнерского платья. — А ты учишься?

— Второе образование получаю. По первому я экономист, но решила, что дети — моё призвание.

— И у меня второе, — разулыбалась я.

— Да?

— Да. Первое я бросила, когда нестерпимо скучно стало.

Света улыбнулась и присела в кресло напротив меня.

— А мне не бывает скучно, я люблю учиться. Наверное, у меня это в крови. Мой папа — директор школы.

— Ужас какой.

Света искренне рассмеялась.

— Да, многие мои друзья так реагировали, когда мы ещё в школе учились. Но я не чувствовала никакого ужаса. Папа — педагог от Бога. Он преподаёт алгебру и математику, и поэтому я решила стать экономистом.

Света ещё рассказывала мне о себе, о том, как училась, почему решила стать именно детским психологом, а не учителем, а я на неё смотрела и мрачнела всё больше. Она милая. На самом деле милая, простовата, правда, но улыбчивая и симпатичная. Даже красивая, простоватой её именно улыбка делает, сразу становится понятно, что за этой искренностью никаких загадок и в помине нет, всё на виду. Лично я не считаю это достоинством, тем более в женщине. Меня всегда учили, что нужно чем-то удивлять, завораживать, а для того, чтобы вывалить на первого встречного все свои мысли и желания, много ума не нужно.

А ещё я совершенно не понимаю, что в ней Генка нашёл. Она противоположность всему, что его когда-либо привлекало в женщинах, я-то знаю. А тут, как я понимаю, серьёзный интерес и прозвище Цветочек. Цветочек-то она Цветочек, я же не спорю. Ромашка, лютик или василёк. А меня это всё равно злит. Меня цветочком он никогда не называл.

— Ваня — замечательный ребёнок, — тем временем говорила мне Света. — Когда ребёнка любят, когда у него родители, готовые посвящать ему каждую свободную минуту, это очень чувствуется. Я раньше в другой семье работала, так там родители работали с утра до вечера, а я с девочкой сидела. Так для неё час общения с родителями — просто счастье. Особенно важно, когда ребёнок маленький. Если он с самого начала чувствует это внимание, у него восприятие мира совсем другое. Вы должны меня понимать, Василиса. — Она мягко рассмеялась. — Или не должны. Когда растёшь в такой атмосфере, обычно не замечаешь...

— Когда я росла, мама меня к отцу привозила примерно раз в год. В моём лексиконе лет до семи не было слова "папа".

Светлана казалась обескураженной.

— Да? Простите...

— Кирилл Александрович мой приёмный отец, — пояснила я.

— Простите, я не знала.

— Что очень странно. Мне казалось, что в этом городе мою личную жизнь готов обсуждать каждый.

— Я, правда, не знала, Василиса. Извините.

Я легко отмахнулась.

— Ничего. — И почесала за ухом подбежавшую Фиму. Собака положила голову на диван рядом со мной и замерла, закрыв от удовольствия глаза.

Минут через пять из кабинета вышел папка с Никой, а за ними Завьялов. С высоты своего роста поглядывал настороженно, то на меня, то на Цветочек свой полевой, а я намеренно на него не смотрела, отцу заулыбалась.

— Я думал ты уже легла. Говорила же, что устала. — Филин наклонился ко мне, и я в щёку его поцеловала. И подтвердила:

— Устала, сейчас пойду. Мы со Светой заговорились.

Фима сделала попытку взобраться на диван, но Ника хлопнула в ладоши, отгоняя её.

— Серафима, иди на место. Иди, немедленно.

Собака преданно смотрела на неё, крутила хвостом и почти улыбалась, но уходить не собиралась.

Ника снова рукой на неё махнула.

— Иди, кому я сказала?

— Фима, место, — рыкнул Завьялов, и собака тут же растеряв игривость, стремглав выбежала из гостиной.

— Ты спать идёшь? — спросила меня Ника, а отец руку мне протянул. Мне ничего не оставалось, как подняться с дивана и вместе с ними направиться к лестнице, ведущей на второй этаж, к спальням. Я у папки на плече повисла, всё-таки я по нему ужасно соскучилась, а потом украдкой оглянулась, посмотрела вниз. Завьялов и Светлана тоже из гостиной вышли и вместе направились в сторону спален, расположенных на первом этаже. Генкина комната находилась в самом конце коридора, он сам её выбрал, насколько я знаю, потому что из её окон прекрасно просматривалась половина сада и вся территория перед домом, включая ворота и подъездную дорожку. Правда, я сомневаюсь, что Генка когда-нибудь в окно смотрит, вообще подходит к нему, разве что покурить, но из его уст, объяснения звучали солидно и никто не возражал. Комнаты остальных работников, которые оставались в доме на ночь, если оставались, конечно, находились в другом крыле и окнами выходили в сад. Это, конечно, было очень удобно, в первую очередь для нас с Завьяловым, когда хотелось уединиться. А сейчас, глядя сверху, как Генка уходит вместе с другой женщиной, меня очень интересовало, куда они направляются. Неужели он такой бесстыжий, что к себе в комнату её поведёт? Не боится Цветочек помять?

— Отдыхай, — посоветовала мне Ника, — у тебя тёмные круги под глазами, — шепнула она мне на ухо. — Чтобы завтра их не было.

— Очень постараюсь, — пообещала я. Дверь своей комнаты закрыла и на минуту замерла в темноте, понимая, что ни о каком отдыхе и речи быть не может. Меня всю трясёт.

Но всё-таки я молодец. Несмотря на свою нервозность, я очень постаралась не обращать на неё внимания. Приняла ванну, даже музыку включила негромко, надеясь, что она поможет мне отвлечься от невесёлых размышлений, положила на лицо тонизирующую маску, вспомнив про тёмные круги под глазами, на кровати полежала. Подёргала ногой. Когда нога устала, посмотрела на часы.

Вот что хотите со мной делайте, но я не понимаю, что он в этой фее детских снов нашёл! И это Генка Завьялов, который всегда хотел от меня чуточку больше, чем все остальные мужчины. Который учил меня не стесняться и не сдерживаться. Который больше всего на свете обожает моё винтажное нижнее бельё, у него даже руки дрожат, когда он меня раздевает, и глаза становятся просто дикие. И после всего этого, что он с дочкой директора школы делать-то будет?

Я разозлилась, с кровати поднялась и отправилась в ванную, смывать маску. Прохладная вода освежила, но успокоения не принесла. Ни о каком сне и речи быть не могло, я не то что лежать, сидеть не могла. И всё думала, один Завьялов или нет. Вот вроде бы, какое мне дело? Всё решено, я сама сегодня днём об этом Генке объявила. Правда, я тогда не знала про добрую няню, появившуюся в нашем доме. Всё-таки Ника излишне успокоилась, я считаю. Хоть бы подумала, кого в дом берёт. А если бы Свете не Генка, а папка мой приглянулся? Думаю, тогда Ника долго бы раздумывать не стала.

Я отдёрнула лёгкую занавеску и вышла на маленький балкончик. Делала вид, что в темноту смотрю, воздухом дышу, а сама уже прикидывала. Страшно, конечно. Я этого фокуса уже года полтора не проделывала, да и раньше меня внизу всегда Генка страховал, и мне было не страшно, а наоборот, смешно и любопытно, я знала, что если что, так он меня всё равно поймает. А вот сейчас, глядя вниз, на деревянную декоративную решётку, увитую виноградом, веселья я не чувствовала. Зато внизу, совсем рядом, окна Генкиной комнаты, и окно открыто, я вижу, как занавеску выдувает пузырём наружу. Меня туда, как магнитом манило. Мне жизненно необходимо знать, один он или нет, иначе за эту ночь я себя изведу, и тогда на утро у меня не только круги под глазами появятся. У меня волосы дыбом встанут.

Я по балкончику туда-сюда прошлась, настраивая себя на, возможно, самый глупый подвиг в своей жизни. Хотя, ничего особо страшного тут нет, не так уж и высоко, при дневном свете я бы не испугалась, а вот ночью...

— Ну, Завьялов, — пробормотала я, — ты мне за всё ответишь. Когда-нибудь.

Порадовавшись, что у меня такие удобные тапочки, с задниками, я мысленно махнула на всё рукой, и перекинула ногу через перила. Нащупала первую перекладину и вздохнула с облегчением. Дальше было легче, я знала, что решётка меня выдержит. Я не торопилась, осторожно спускалась, только приходилось иногда листья дикого винограда рукой отводить, чтобы в лицо не лезли и не щекотали. На земле я оказалась довольно быстро, даже испугаться, как следует не успела. Голову наверх закинула, глядя на свой балкончик, и мысленно себя похвалила. Я очень смелая. Когда приспичит.

Сад тонул в темноте, только у ворот, у будки охраны, прожектор горел. Но сюда его свет не доходил, и видеть меня никто не мог. Я немного помялась, пооглядывалась, а потом, пригнувшись, как заправский шпион, приблизилась к окну Генкиной комнаты. Заглядывать в окно я поостереглась, мало ли, и поэтому просто опустилась на корточки, привалившись спиной к прохладной стене дома, стала прислушиваться. Не знаю, сколько времени прошло, совсем немного, минут пять от силы, а я себя вдруг так глупо почувствовала. Что я вообще здесь делаю? Невероятно просто. Спуститься в темноте по решётке, а теперь сидеть под окном этого гада, пытаясь понять, один он или нет. Что я, вообще, хочу услышать? Охи-ахи?

Интересно, а если кому-нибудь другому пришло бы в голову под окном постоять, когда я в этой комнате ночи проводила?

В итоге, из-под окна я выбралась, вернулась к решётке и снова голову вверх закинула. Как я оттуда слезла? Ума не приложу.

Вот ведь дура!..

В общем, я застряла. Не в прямом смысле, не зацепилась ни за что, просто где-то на середине пути я поняла, что залезть обратно просто нереально. Я и раньше этого не делала никогда, возвращалась в свою комнату традиционным способом, а сегодня просто кошмарный день. Я вернулась домой, а голову, судя по всему, в Москве оставила. У меня устали руки и тряслись колени. Я за перекладину ухватилась, лицом в жёсткие листики уткнулась и решила перевести дыхание. Нужно слезть обратно, пока я не свалилась и не сломала себе шею.

— Ты вниз или вверх?

От голоса Завьялова я дёрнулась, голову вскинула и оглянулась. Генка торчал в окне своей комнаты, курил и на меня поглядывал. Вот ведь чёрт... Мне потребовалась пара секунд, чтобы решить.

— Конечно, вниз, — выдала я в конце концов, и снова стала спускаться. С последней перекладины моя нога неловко соскользнула, я руками за решётку ухватилась, а когда поняла, что уже на земле стою, выпрямилась, волосы с лица сдула и короткий халат одёрнула. — Я решила подышать свежим воздухом.

Завьялов ухмыльнулся, не спуская с меня внимательного взгляда, а я только радовалась, что он не может видеть, что я покраснела. Объяснение, конечно, было никуда не годным, но что ещё я могла сказать? Я резко развернулась и зашагала вдоль дома к парадному входу. Про себя продолжала негодовать из-за того, что так глупо попалась, и Генку последними словами крыть за его наглость и бездушие. Слова у меня кончились в тот момент, когда я за дверную ручку взялась и поняла, что дверь заперта. Я даже похолодела. Глаза к звонку подняла. Вот папка удивится, если я его с постели подниму и он меня, мягко скажем, неодетую, на пороге дома обнаружит. Как я ему объясню, что с балкона по решётке спустилась? А главное, зачем.

Пришлось возвращаться. Я нисколько не сомневалась, что Генка меня дожидается. Он как раз докурил, сигарету затушил, а я, как только подошла, сразу налетела на него, произнося слова злым шипящим шёпотом:

— Это ты дверь запер?

— Конечно, — спокойно отозвался он. — Я всегда это делаю сам, это моя работа.

— Открой мне дверь!

— Ты не кричи. Полдома перебудишь. — Генка посмеивался и с места не двигался, нависал надо мной, облокотившись на подоконник.

— Завьялов, впусти меня в дом.

— А зачем ты из него вышла? Среди ночи? И как, интересно?

— Не твоё дело.

— Да?

— Да.

Он хмыкнул. Потом руку мне подал.

— Давай, залезай.

— Размечтался! — Я даже отступила на шаг. — Я не полезу в твою комнату!

Генка за ухом почесал, а сам продолжал посмеиваться.

— Ну ладно, так и быть.

Он, наконец, скрылся с моих глаз, а я вернулась к парадному входу. Дверь уже была открыта, и Генка меня ждал. Даже одеться не потрудился, так в трусах и вышел. Я постаралась сделать вид, что не замечаю ничего, гордо прошествовала мимо и сразу к лестнице направилась.

— А где "спасибо"?

— Обойдёшься. — Я всё-таки оглянулась на него. Его мощная фигура хорошо смотрелась в полутёмной гостиной, что даже странно. Среди антикварной мебели стоял Генка Завьялов, в одних боксёрских трусах, руки в бока упёр, ноги чуть расставлены, а смотрелся как мраморная скульптура, каждый изгиб, словно, продуман кем-то, каждый мускул, напряжённая поза. Я поневоле засмотрелась. Каждый чёртов день из прошедших шести месяцев, я по нему скучала, и даже сейчас, глядя на него, скучаю. И люблю. Хоть, и клялась себе...

— Иди спать, — сказал Генка, и мне в его голосе послышалась насмешка. Непонятно как, но в темноте, на расстоянии, он почувствовал мою минутную слабость, и посмеялся над этим.

— И ты иди, — отозвалась я. А потом потянула пояс своего халата. Он легко развязался, а халат распахнулся на груди. Я руки опустила, чтобы он с плеч соскользнул, оставив меня в полупрозрачной комбинации. И я, добавив в голос мёда и соблазна, повторила: — Иди спать, Гена.

Я стояла на середине лестницы, и сверху наблюдала за тем, как Завьялов сделал несколько осторожных шагов, словно подкрадывался ко мне. Он подошёл к лестнице, и я ему свой халат кинула. У меня всё-таки мелькнула мысль, что Генка поднимется ко мне или хотя бы руку ко мне протянет, а он халат мой поймал, на плечо его закинул и направился в сторону своего коридора. Я только хмыкнула, наблюдая за ним, с некоторой обидой, правда. Поднялась ещё на одну ступеньку, а потом на цыпочках сбежала по лестнице. В коридор хотела выглянуть, чтобы проверить к своей ли комнате Завьялов направился, но не успела. Генкина рука возникла прямо перед моим лицом и халат мне протянула. Я в первый момент от неожиданности задохнулась, потом возмутилась, халат у него выхватила и объявила:

— Идиот.

Всё-таки когда человек настолько хорошо тебя знает, что способен предугадать твои даже самые глупые поступки, иногда это очень злит.

Неизвестно чем бы всё это закончилось, но на лестнице послышались шаги, и мы с Генкой отскочили друг от друга. Он к своей комнате направился, а я впопыхах накинула на себя халат, и вышла навстречу отцу. Тот очень удивился, увидев меня.

— Ты чего бродишь?

— На кухню ходила, — соврала я, надеясь, что спросонья он не поймёт, что я с другой стороны появилась. Чтобы ещё больше сбить отца с толка, я на цыпочках приподнялась и в щёку его поцеловала. — Спокойной ночи.

— И тебе, — отозвался Филин и едва ощутимо шлёпнул меня пониже спины, когда я мимо него пробежала. Но вслед мне всё же посмотрел, чего я, признаться, испугалась немного. Раз обернулся, значит, насторожился. Только этого не хватало. Но, не смотря на это, я когда в свою постель легла, улыбалась. И на душе было легко. А приснился мне Генка. Хотя, что в этом удивительного, после такого-то моего ночного приключения, да и заснула я с мыслями о нём. Не скажу, что мысли были очень серьёзные и хоть немного приличные. Что со всем этим делать, просто ума не приложу. Не получается у меня с самой собой договариваться, проигрываю я.

Но утром я всё равно проснулась в прекрасном настроении. Погода солнечная, настроение отличное, и я из своей комнаты появилась, улыбаясь и предчувствуя нечто удивительное, что обязательно должно сегодня произойти. Сама на себя удивлялась, не понимая, откуда взялось такое воодушевление.

В кухне, на столе, обнаружилась большая миска с клубникой. И рядом никого. Я выбрала самые крупные ягоды и села на широкий подоконник, в окно посмотрела, на цветы в саду. Всё-таки, что не говори, а дома хорошо. И спокойно. И хоть Ника утверждает, что в Яблоневке теперь не протолкнуться, за высоким забором этого не чувствуется.

— Доброе утро.

Я ягоду прикусила и тогда уже посмотрела на вошедшую Светлану. Кивнула ей, правда, без особой радости.

— Доброе.

— Вы рано проснулись.

Она, что же, думает, что я до обеда всегда сплю? Меня принцессой совсем по другой причине называют.

— Я всегда в это время просыпаюсь, — пояснила я.

— Я тоже люблю рано просыпаться. Совсем по-другому себя чувствуешь, правда? Особенно летом.

Кажется, отличное настроение этим утром не только у меня. Что весьма странно. У неё-то с чего?

Я снова отвернулась к окну, высунулась наружу, чтобы посмотреть, чему Фима так радуется, что так лает. Хвостик от клубники выкинула, а когда услышала Генкин голос и поняла, что он на кухне, от неожиданности чуть наружу не вывалилась. Ахнула, за подоконник схватилась и сама же рассмеялась. Села нормально, голову подняла и тут же встретила Генкин взгляд. Он смотрел на меня со снисходительностью и тревогой одновременно.

— Я чуть не вывалилась, — объяснила я.

— Надо осторожнее, — сказала Света, а Завьялов мне кулак показал. Светлана это вряд ли заметила, она вынимала из холодильника продукты, и я не сразу сообразила, что она собирается Генке завтрак готовить. Наблюдала за её действиями в замешательстве, не понимая, с какой стати она это делает. Что за семейная идиллия ни с того, ни с сего?

Завьялов же на часы посмотрел, потом воротник рубашки поправил, а сам всё на меня исподлобья посматривал.

— Пять минут, Ген.

Он снова на меня глянул, а Свете сказал:

— Не торопись.

Я же непонимающе вздёрнула брови.

— А что, у нас больше нет кухарки? — поинтересовалась я на всякий случай.

Генка подозрительно насупился, даже отвернулся от меня, а Света глаза на меня подняла и улыбнулась.

— Гена уже привык, что я ему завтрак готовлю.

— Правда? — повторила я вслед за ней, чувствуя, что настроение моё отличное внутри тугим узлом закручивается. Ногу на ногу закинула, а пальцы сами собой в край подоконника вцепились. Смотрела, как Света ловко нарезает хлеб, разбивает в тарелку яйца, у неё даже ни одной скорлупки в тарелку не попало. Потом куски хлеба в молоко окунает.

— Замечательно, — проговорила я, понимая, что раздражение своё надо куда-то выплеснуть, иначе я попросту задохнусь. — Нет, это, правда, очень хорошо. А то ведь Завьялов у нас совершенно дикий тип. Без твёрдой женской руки точно пропадёт.

Генка кинул на меня свирепый взгляд, приказывая замолчать, а вот Света на меня через плечо обернулась и рассмеялась.

— Ничего, я переучу.

— Да?

— Мужчины, они все такие. Сначала сопротивляются, а потом уже вспомнить не могут, как одни жили. На этом их холостяцкие привычки исчезают.

— Может, хватит уже? — рыкнул всё-таки Генка. — Я, вообще-то, здесь стою.

— Так мы не про тебя, Геночка, — успокоила я его, — а про мужчин.

У него такое лицо стало, презрительно-насмешливое, второе его "Я" вылезло во всей красе. Я даже пожалела, что Света не видела его в этот момент, отвернулась очень не вовремя, своими гренками дурацкими занялась. А я спиной к стене прислонилась, одну ногу на подоконник поставила, принимая вызывающую позу и поглядывая на презрительно ухмыляющегося Завьялова с вызовом. А потом клубнику к губам поднесла и очень медленно, со смаком откусила, а следом и языком по губам провела. Генка сразу напрягся, долгим взглядом меня окинул и поспешил из кухни выйти. Сбежал, по-другому не назовёшь. Мужик, называется.

Света спустя пару минут от плиты отошла, сковороду с готовыми гренками на стол поставила, и, кажется, только в этот момент поняла, что Завьялов ушёл. На меня посмотрела.

— Он в столовой?

— Понятия не имею, — ответила я, не собираясь помогать своей сопернице. С подоконника спрыгнула, но не утерпела и в сковороду заглянула. Гренки были красивые и поджаренные, вот только: — Гена такое не ест, — сказала я, указав пальцем на кусочки хлеба. — Он терпеть не может всё, что связано с омлетом. Ему гренки надо жарить без молока. И без сахара.

Довольная собой, я вышла из кухни.

— Клубника обалденная, — сообщила я, присаживаясь за стол в столовой. И с улыбкой добавила: — Доброе утро.

— Привет, — сказал Ванька, и нахмурился сильнее, водя ложкой в тарелке с кашей. Папка наблюдал за ним, потом хмыкнул и головой качнул.

— Ешь кашу, — попросил он.

— Я ем.

— Я не вижу.

Я на папку посмотрела, потом на Нику, которая по телефону разговаривала, стоя у большого французского окна, а Ваньке предложила:

— Давай клубники в кашу положим? Будет вкусно.

Ванька подумал и согласился. Я сходила на кухню за ягодами, а по пути всё оглядывалась, пытаясь понять, куда Завьялов делся, но он, как сквозь землю провалился.

— Я хотела компот сварить, а вы всё съели, — развела руками Ника, вернувшись к столу, и увидев, что мы с ягодами делаем. Потом присела и на мужа посмотрела. — Лёва говорит, что немцы ещё два заезда планируют.

Папка на стуле откинулся.

— Так это хорошо.

— Хорошо-то хорошо. Но, Кирилл, нам нужно всё устроить с Нижним Новгородом. Прошлых накладок быть не должно.

— Так я работаю над этим.

Ника чуть язвительно улыбнулась.

— Очень на это надеюсь.

Я налила себе чаю.

— Вот так и понимаешь, кто в доме хозяин, — проговорила я негромко, делая первый глоток. И тут же примирительно рассмеялась, когда папка хотел меня за ухо схватить. — Я пошутила.

— Я посмотрю, как ты со своим мужем разговаривать будешь, — сказал он.

— Ну, до этого ещё долго.

— Да не так уж и долго, раз задумала.

Я только плечом дёрнула, не желая этим утром говорить о наметившемся замужестве.

— Только я слышать ничего не хочу о свадьбе в Москве, — сказала Ника. — У нас своя гостиница, мы примем всех гостей. — Она выразительно взглянула на меня. — Вась.

— Да ради Бога. Бизнес есть бизнес.

Филин довольно усмехнулся, глядя на меня.

— Моя девочка.

— А Генка? — спросила Ника. Я в первый момент вскинулась, взглянула испуганно, но мачеха смотрела совсем не на меня, а на мужа. И вот тогда я уже непонимающе моргнула. А папка тем временем спокойно ответил:

— А ему "Пескари" отдадим. Зачем ему гостиница?

Я чашку осторожно на блюдце поставила.

— Я что-то не поняла. Ресторан Завьялову отдать? С какой стати?

Ника немного удивилась.

— А ты что, не знаешь? — Усмехнулась. — Он жениться вроде надумал.

У меня чай в горле встал и я закашлялась.

— Как?

— Ну, как, — папка отмахнулся, снова принялся за яичницу. — Пора уж, четвёртый десяток. А он у нас ещё ни разу... Пусть попробует.

Я руки под стол сунула и сцепила их до боли.

— На ком? — Голос, кажется, не дрогнул.

— Так на Свете нашей.

Я криво улыбнулась.

— Она уже наша?

Мне никто не ответил, наверное, я хорошо старалась, и моего волнения никто не заметил. Папка с Никой снова о Нижнем Новгороде и немцах заговорили, а я в чашку свою взглядом уткнулась, чувствуя, что внутри всё снова предательски затряслось. Выждала немного, потом из-за стола поднялась, но не утерпела и спросила:

— А когда они сообщили?

Ника посмотрела на меня.

— Да недели две назад. А что? — Она нахмурилась. — Вась, с тобой всё в порядке?

Я кивнула. И пошла к лестнице. А в голове только одна мысль: он меня опередил.


7.


Как будто специально я теперь постоянно сталкивалась со Светланой. Везде. В коридоре, в саду, на кухне. Я её видела, и у меня сердце кровью обливалось, по-другому и не скажешь. Меня выводило из себя её спокойствие, доброжелательность, улыбки бесконечные. Она была милой и чуткой, как говорила Ника. "Хорошая девчонка", сказал отец. А Завьялов пошёл дальше всех и решил на ней жениться. На этом полевом цветочке! От злости и отчаяния у меня голова кругом шла. Я не вспоминала о Никите, я забыла о собственном замужестве, я смотрела на Свету и понимала, что мне плохо. Со мной снова беда.

Я и раньше Генку ревновала, с ума сходила, стоило ему обратить внимания на какую-то женщину, но на мои теперешние чувства это похоже не было. Потому что до появления Светы, я знала, что, не смотря ни на что, я ему нужна. Только на меня он смотрит по-особенному, только мне не может отказать ни в чём, и восхищается только мной. И пусть у нас совершенно дурацкие отношения, но я единственная женщина, на которой он когда-нибудь решится жениться. Я занимала особое место в его жизни, а теперь лишилась всего этого, и даже не заметила, как это произошло. Конечно, ради собственного успокоения можно попробовать убедить себя в том, что Генка снова мне назло всё делает, но почему-то не получалось. Он, на самом деле, меня опередил, причём вполне осознанно. И, наверное, здорово посмеялся, когда я пришла рассказать ему о своём замужестве. Я-то, дура, мучилась, гадала, как ему сообщить, а он даже не потрудился рассказать мне о переменах в своей личной жизни. И всё случилось за те полгода, что я отсутствовала! Это что, великая любовь приключилась, что через несколько месяцев знакомства, он ей предложение сделал? Я больше трёх лет ждала решительных действий с его стороны и не дождалась, а тут... Мне по-настоящему больно и обидно.

— Вась, прекрати, — тихо попросила Ника, а я непонимающе взглянула на неё, очнувшись от своих размышлений. — Ты со Светы глаз не сводишь, — пояснила она. — Чем она тебе так не нравится? Хорошая девушка.

— Вот этим и не нравится. Тихоня. Мило улыбается и обо всех переживает. Терпеть таких не могу.

— Да? — Ника улыбнулась. — А я раньше иногда жалела, что не могу такой быть. Насколько бы проще была моя жизнь.

Я лишь фыркнула.

— Тогда бы папка на тебе никогда не женился!

— Думаешь?

— Уверена.

Ника рассмеялась.

— Наверное, ты права.

А я не выдержала. Наблюдала за тем, как Света с Ванькой играет, и негодование из меня рекой полилось.

— У меня просто в голове не укладывается, что Завьялов в ней нашёл. Ник, вот ты их вместе представляешь? Да лучше бы он себе домработницу путную нанял, зачем ему такая жена?

— Детей нянчить.

Я на Нику посмотрела.

— Каких ещё детей?

Ника рассмеялась.

— Боже, Вась, расслабься. Я же пошутила.

Я гордо отвернулась. Но Ника первой не выдержала и принялась свою мысль развивать:

— А чем она для Генки партия плохая? Из хорошей семьи, родители интеллигентные, воспитанные люди. Так что, ему повезло. Я вообще долго думала, что он на какой-нибудь стриптизёрше женится. А вот посмотри-ка, дочка директора школы!

— Вот именно! О чём он с тестем говорить будет? Как его дважды из школы исключали и за что?

Ника заинтересованно вздёрнула брови.

— Правда?

Я стушевалась, глаза отвела, но пробормотала, подтверждая:

— Правда.

— Забавно. — Ника в плетёном кресле откинулась, и руки на груди сложила. — Но всё равно, для Генки это хорошо. Может хоть Света из него человека сделает?

Я сглотнула появившийся в горле ком.

— Что-то я сомневаюсь.

— Ты слишком много об этом думаешь, — ответственно заявила Ника. — Думай о своей свадьбе, а не о чужой. А то ещё кто-нибудь заметит...

— Что заметит?

Ника смешно повела рукой, а улыбку попыталась скрыть. Я же ещё сильнее нахмурилась и повторила:

— Что?

— Что твоя юношеская влюблённость в Завьялова порой оживает. И поэтому тебе так активно Света не нравится.

Не знаю, побледнела я или покраснела, но с моим лицом явно происходило что-то не то.

— Ника, ты что говоришь-то? Я влюблена в Завьялова?!

— Я не сказала, что влюблена, я сказала, что была. Разве нет? Да ладно тебе, — она меня по руке легко ударила, — все девчонки в восемнадцать лет влюбляются в тех, кто постарше и поопытнее. В этом нет ничего страшного.

— Это было заметно? — вырвалось у меня, прежде чем я успела язык прикусить.

— Ну... — Ника пожала плечами. — Ты иногда так на него смотрела! Даже мне покраснеть хотелось!

Она смеялась надо мной, над той влюблённостью, которая во мне когда-то, как полагала Ника, жила, уверенная, что это всё позади, а я всё равно испугалась. Решительно покачала головой, надумав отказаться от своего признания.

— Ерунда какая-то.

— Вот именно, — согласилась Ника. — Но сейчас ты всё равно злишься. И знаешь почему?

— Почему?

— Потому что ты слишком привыкла, что Генка — это твоя территория. Он всегда рядом, когда тебе нужен и исполняет только твои желания. Вот и боишься теперь, что всё изменится, и Света тому виной. Но думаю, это вряд ли случится. Генка — это Генка.

Я закусила нижнюю губу, раздумывая, а после осторожно поинтересовалась:

— А папа знает?

— Про твою влюблённость? Думаю, да. По крайней мере, он догадывался, это точно. Помню, он мне ещё рассказывал, что ты Завьялову квартиру обставляла. Говорил, что в тебе хозяйка проснулась, и ты на Генке тренируешься.

Я только глазами хлопала, слушая мачеху. Вот так вот и вылезают наружу все самые страшные тайны. Ты стараешься, скрываешь, врёшь, и настолько этим процессом увлекаешься, что перестаёшь замечать, что происходит вокруг, и как реагируют на твои отговорки окружающие. Я все эти годы жила уверенностью, что мы с Генкой всегда были очень осторожны, что я едва ли не великий махинатор и лгунья, а оказывается, со стороны всё было заметно и понятно, просто всерьёз никто моих чувств не принимал и не пытался вывести меня на честный разговор, чтобы не смущать. И всё равно я выгляжу пострадавшей стороной! Это надо мной, оказывается, смеялись, меня жалели и умилялись моей же детской влюблённостью. Как я глупо выглядела, бросая на Генку Завьялова пылкие взгляды!

А может, я ещё чего-то не знаю?

Я едва дождалась появления Завьялова. Мне очень хотелось поскорее всё прояснить, настолько, что в какой-то момент решилась на телефонный разговор, но потом пришла к выводу, что с этим иезуитом нужно разговаривать, глядя ему в глаза, иначе он снова сумеет вывернуться, и я ничего не узнаю. Он приехал ближе к обеду, я его машину из окна своей комнаты увидела и помчалась вниз, надеясь его перехватить, но опоздала. Генка в дом вошёл не через главный вход, а через веранду, и сразу на кухню прошёл, и когда я там оказалась, вокруг него уже Света кружила. Мне оставалось только кулаки в бессилии сжать. Я уже начинаю всерьёз уставать от присутствия этого Цветочка в нашем доме.

Я остановилась, не заходя на кухню, пару минут слушала, о чём они говорят, что-то про воскресный обед у родителей было сказано, а когда всё стихло, осторожно заглянула. Если честно, боялась, что они целуются, поэтому и примолкли. По крайней мере, мы с Завьяловым по другой причине надолго никогда не замолкали. Но нет, ничего провокационного на кухне не происходило, всё чинно и благородно, а как только я в дверях появилась, Генка на меня глаза поднял. Я, ничего не говоря, кивнула в сторону, пользуясь тем, что Света ко мне спиной стоит и видеть меня не может. Генка же только брови вздёрнул, дурачком прикидываясь, а я одними губами проговорила, обращаясь к нему:

— Немедленно.

Я дождалась его у открытой двери в папкин кабинет. Того не было дома и можно было спокойно поговорить за закрытой дверью. Я Генку ждала, в нетерпении пальцами по двери постукивала, а он появился недовольный, и ко мне направился не спеша, доводя меня тем самым до бешенства. За что и поплатился, как только мы в кабинет вошли. Завьялов только рот открыл, чтобы поинтересоваться, что ещё мне от него понадобилось, а я с такой силой его в грудь толкнула, что он сделал большой шаг назад и на дверь налетел.

— Сволочь ты такая, — зашипела я на него. — Рассказывай мне всё!

Генка сурово сдвинул брови, видимо понял, что настроена я решительно и явно что-то произошло.

— Ты о чём?

— Да обо всём! Например, о папке. Что он знает о нас?

Завьялов разом поскучнел.

— Ничего не знает.

— Не ври мне. Лучше скажи, что он про тебя не знает, а я у него, как на ладони, оказывается. Это ведь я была настолько глупа, что влюбилась в тебя, и это все видели! Он даже в курсе, что я твою квартиру обставляла! Откуда он узнал?!

Генка тоже разозлился. В одну секунду лицом потемнел, и подбородок вперёд выставил.

— А до тебя только сейчас доходит, да? Я сколько лет тебе объяснить это пытаюсь, а ты не хочешь ни слышать, ни понимать! Это Филин! Он знает всё, что происходит в городе, а уж про свою семью — и говорить нечего. Или ты думаешь, кроме меня ему рассказать некому? Да таких желающих — полгорода! И как, по-твоему, от него могло укрыться, что ты в мою квартиру зачастила, да ещё такую бурную деятельность развила? Мебель, декораторы, консультанты!.. — Он едва удержался, чтобы не сплюнуть в сердцах.

Я же отступила на шаг, пытаясь с дыханием справиться.

— Он с тобой говорил?

Генка с ответом помедлил, затем коротко кивнул.

— И что сказал? — Я смотрела на него в упор, почти с ужасом ожидая ответа.

— Чтобы я был с тобой терпеливым.

Я растеряно моргнула.

— В каком смысле?

— Вась. — Генка посмотрел на меня со значением, а мне противно стало, настолько глупо я себя почувствовала.

— Понятно, — пробормотала я. — Просил тебя девочку не обижать и не расстраивать. Не спугнуть... А ты, наверное, кивал и со всем соглашался. А мне ничего не сказал.

— А тебе зачем это знать?

Я руками всплеснула и нервно рассмеялась.

— Ну, конечно, мне не зачем об этом знать! Разве меня это как-то касается? — Я волосы с лица смахнула. — Ты ведь этого разговора тогда испугался, признайся. И Оксана не при чём. Филин начал замечать, и ты испугался. А меня выставил полной дурой!

— Не кричи. Я не мог тебе рассказать, ты в то время... Ты бы таких дел наворотила!

— Это каких? Призналась бы во всём отцу? — Я даже усмехнулась, понимая, что именно так бы и поступила, заведи папка или Ника со мной разговор о Завьялове. И он тоже это понимал, и сделал всё, чтобы уберечься.

Генка и сейчас промолчал, только смотрел на меня, и пусть на какое-то короткое мгновение, но его взгляд стал виноватым. Только меня это мало утешало. Я чувствовала себя так, словно меня обвели вокруг пальца.

— Я хотела этого больше всего на свете, — тихо сказала я, — ты об этом знал, и всё равно...

— Ты не хотела, Вася.

— Не смей! — Я снова его толкнула, не желая слышать, как он опровергает все мои слова. Он всегда так поступал, и это приводило меня в отчаяние. Хотела из кабинета выйти, даже до дверной ручки дотянулась, но Генка схватил меня одной рукой, обхватив поперёк живота, и на месте удержал.

— Я поступил так, как должен был, — сказал он твёрдо. — Ты ничего не соображала, никакого выхода не было. Да и быть не могло!

— Он был! Был. Единственный и правильный, а ты бежал от него, как чёрт от ладана. И куда прибежал, Завьялов? — Я, наконец, смогла перевести дыхание, немного расслабилась, чувствуя нестерпимый жар от его ладони на своём животе, и уже не срывающимся от волнения голосом, а наоборот, решительно проговорила: — Если ты женишься на ней, Ген, я тебе всем, чем угодно клянусь, я с тобой больше никогда не заговорю.

Он раздражённо усмехнулся.

— Нике надо язык оторвать.

Я руку его оттолкнула.

— Никогда, Гена. Ты меня знаешь.

Я из кабинета вышла, и дверью хлопнула.

На следующий день приехал Никита. А я, хоть и ждала его именно в этот день, всё равно несколько удивилась. Не его приезду, а его присутствию. У меня голова совсем другим занята была, я снова думала о Завьялове, зла на него была, но отвлекаться от своих ощущений всё равно не хотела. Я столько месяцев гнала от себя мысли о нём, что сейчас, не смотря на свою обиду и боль, радовалась своим переживаниям, как старым знакомым. За Генкой со стороны наблюдала, ловила на себе его взгляды, и ощущала жар, расходящийся по телу и затмевающий рассудок. И оставалось только сожалеть, что в жизни всё так сложно и неоднозначно.

Я очень долго играла в игру, а как оказалось, не знала правил, так что ничего удивительного, что осталась в дураках. Кому-то нужно проигрывать, и если ты идёшь на все условия с закрытыми глазами, у тебя изначально мало шансов обойти соперника. Жаль, что я не догадывалась о том, что Завьялов мне именно соперник, я уверена, что смогла бы его обыграть. И тогда бы он не разговаривал со мной, как с маленьким ребёнком, демонстрируя сожаление и снисходительность. Мы бы посмотрели, кто бы смеялся последним.

Никита приехал не один, со своим двоюродным братом, Владом. Влад был младше меня на пару лет, но разница в возрасте его с братом друг от друга не отдаляла, он за нами всюду следовал. Они с Никитой были лучшими друзьями, и с этим приходилось мириться. У меня, наверное, на судьбе написано — терпеть братьев и сестёр моих возлюбленных. Но, встречая их на пороге дома, я приветливо улыбалась. Никиту поцеловала, когда он ко мне наклонился и рукой по его тёмным волосам провела.

— Привет, как добрались?

— Нормально добрались. А ты? Скучала?

А то как же.

Я растянула губы в улыбке.

— Конечно. — Схватила жениха за руку. — Проходите.

— Привет, Ась, — сказал Влад, за плечи меня приобнял и в щёку поцеловал. — Неплохой у вас посёлок.

— Неплохой, — согласилась я. А сама глазами по сторонам стреляла. Знала, что Генка где-то рядом, он не упустил бы возможности к новым людям присмотреться, для начала со стороны, оценивая их, он всегда так поступал.

Из гостиной выбежал Ванька, провожаемый громким Фиминым лаем. Гостей увидел, остановился и очень важно поправил колчан с пластиковыми стрелами, висевший за плечом.

— Здрасти, — вспомнил он о том, что мама учит всегда здороваться с взрослыми. Потом ко мне подошёл и за руку меня взял, а сам к Никите с Владом присматривался, чуть подозрительно прищурившись, совсем как папка.

— Это Ваня, мой брат, — представила я его ребятам. — Вань, а это Никита. И Влад.

Пока ребята ему улыбались, Ванька Никиту разглядывал. А после голову закинул, чтобы на меня посмотреть.

— Ты за него замуж выйдешь?

Таким тоном спросил, словно я жуткую глупость задумала. Я тут же его от себя отпустила.

— Так, иди. Куда ты там шёл? И Фиму забери!

Ванька гостям заулыбался.

— У меня есть лук и стрелы, — сообщил он. — Дядя Гена меня стрелять учит!

— Здорово, — вполне миролюбиво заявил Никита, а сам на меня поглядывал и посмеивался. А когда ребёнок убежал, поинтересовался: — Кто такой дядя Гена?

Отличный вопрос, Никита как в воду смотрит. Подобная проницательность точно не для моих натянутых нервов.

— Начальник службы безопасности.

Влад присвистнул.

— У вас штат охраны? — Он оглядываться перестал, прошёл к дивану в гостиной и сел. Устало потянулся.

Я только плечами пожала, не желая говорить об этом, а потом Никите улыбнулась, когда он меня обнял. К себе прижал, обнял крепко и поцеловал. А я попросила себя быстренько вспомнить, что ещё совсем недавно я против его поцелуев и объятий не возражала. Я даже была уверена, что они мне нравятся и почти необходимы. Никите всегда удавалось меня успокоить и избавить от ненужных воспоминаний и мыслей. Подумав об этом, я сама его обняла и даже рассмеялась, когда он притворно застонал, намекая на то, что я чересчур усердствую и ему больно.

— Ты своим уже рассказала? — спросил он негромко.

Я только успела кивнуть, как в гостиной Ника появилась. Сразу заулыбалась, а я заметила, как у ребят слегка вытянулись лица, когда они её увидели. Особенно, у Влада, он, кажется, искренне поразился. Я же только усмехнулась про себя. Да уж, что-что, а производить впечатление на мужчин Ника умеет. Особенно на молодых и неподготовленных.

— Добро пожаловать, — проговорила Ника с улыбкой. И на меня посмотрела. — Давай, знакомь меня.

— Это Никита, — я к жениху прижалась, изображая восторг. — А это его двоюродный брат, Влад. А это моя мачеха, Вероника.

По взгляду Ники я поняла, что она несколько удивлена тем, как я её представила, но спорить не стала. Обменялась с гостями рукопожатием, каждому подарила улыбку, а потом извинилась за мужа, который в данный момент немного занят, но присоединится к нам в самом скором времени, потому что ему не терпится познакомиться с женихом дочери. Всё это было сказано с милой улыбкой, гости закивали, а вот я ни на секунду в это благодушие не поверила, и даже немного насторожилась, боясь, что папка появится из кабинета хмурый и подозрительный. Ему не так уж и не терпелось с Никитой познакомиться, он мне об этом ещё вчера вечером сообщил.

Попросив домработницу показать гостям их комнаты, Ника ко мне повернулась и кулак показала. Я же её под руку подхватила, и улыбнулась Никите, который обернулся на меня, поднимаясь по лестнице.

— Я что, тебе мачеха? — немного обиженно поинтересовалась Ника, а я только рукой махнула.

— Я знаю, что делаю. Пусть знают, что ты хозяйка дома. А если увидят, как запросто мы с тобой общаемся, тебе покоя от них не будет. Особенно, от Влада. — Я хмыкнула. — А то ещё уведёшь у меня жениха. Я, может, остерегаюсь?

— Васька, ты нахалка.

— Вот кстати, о Ваське. Вы не забывайте, что в Москве я — Ася. Не надо "васькать".

— Это ты мне говоришь?

— Тебе. А ты передай всем остальным.

— Очень мило.

— Папка где?

— Где? Настраивается морально.

Я подошла к большому зеркалу, посмотрела на себя, поправила лёгкую оборку на платье, перевязала бантик на поясе, а в глаза своему отражению взглянула с мукой.

— Кажется, это будет трудный день.

— А ты как думала? — Затем Ника ко мне подошла и негромко проговорила: — А он симпатичный.

— Симпатичный, — согласилась я, правда, без особого восторга. — Он, вообще, хороший.

— Очень за тебя рада.

А я за себя рада?

Завьялова я обнаружила на веранде. Он сидел на перилах и курил. И, явно, с веранды за приездом важных гостей и наблюдал всё это время. Но сейчас делал вид, что случайно здесь оказался только минуту назад. Наблюдал за тем, как Ванька неподалёку стрелы с присосками в приделанную на дереве доску пускает. А когда я на веранду вышла, кинул на меня лишь один короткий взгляд.

— Куришь? — поинтересовалась я. — Нервы?

Генка отвечать не стал, отвернулся от меня и Ваньке крикнул, чтобы тот ногу вперёд не так далеко выставлял. Я тихонько усмехнулась, подошла к нему и сигарету из его пальцев взяла, затянулась. И Завьялову сообщила:

— Какой сегодня чудесный день! Не правда ли?

Завьялов тяжёлой головой мотнул и усмехнулся.

— Ты чего добиваешься?

— Ничего. Делюсь с тобой своим хорошим настроением.

— Будем считать, что я проникся. Сигарету верни.

— Тебе жалко, что ли?

— Не жалко, но через три секунды Кирилл будет за твоей спиной.

Я едва дымом не подавилась. Сигарету обратно Генке сунула, а дым вниз выпустила, после чего сделала глубокий вдох. Обернулась и улыбнулась папке, который, на самом деле, из кабинета появился мрачным и с сильным подозрением во взгляде. На нас с Завьяловым посмотрел, подошёл ближе, и у меня поинтересовался:

— Приехали?

— Приехали, — кивнула я, и заметила, как папка принюхался.

— Ты курила?

Я сделала большие глаза.

— Нет, конечно. Это всё Генка. — Я Завьялова в бок толкнула. — Сколько раз говорила, не кури при мне! Мне от дыма плохо!

Тот такую улыбочку изобразил, блаженную какую-то, сигарету затушил, и клятвенно пообещал, что впредь будет беречь моё здоровье.

— Ну и где он? — вспомнил о главном папка.

— В своей комнате. Ты бы ещё попозже вышел, а он бы в гостиной тебя ждал, поражая всех своим терпением. Сейчас они устроятся и к обеду спустятся, тогда и познакомитесь.

Филин брови сдвинул.

— Они?

— Никита приехал с двоюродным братом.

— Для моральной поддержки взял, — поддакнул Генка, а я изобразила удивление.

— Боже, какие мы слова знаем! Поддержка, да ещё моральная! Готовился, что ли?

Папка меня за рукав платья дёрнул.

— Ладно, не кусайся.

— А что, я не права? Между прочим, это чистой воды неуважение с твоей стороны было. Нужно было выйти.

Он только руками развёл.

— Я работал! В отличие от его папы-депутата, я иногда работаю.

— Вот этого при Никите повторять не надо. В конце концов, ты хочешь, чтобы он меня замуж взял или нет?

— Взял замуж? — повторил Филин вслед за мной, кажется, поражённый тем, как это прозвучало. — Мы ещё посмотрим, кто кого замуж брать будет.

Я примирительно улыбнулась и по плечу его погладила.

— Спокойнее. Уверена, что он тебе понравится. — Направилась к гостиной, но на пороге обернулась, чтобы и им напомнить: — И меня зовут Ася. А-с-я!

Обед прошёл напряжённо. По крайней мере, для меня. Я никак не могла расслабиться, каждую минуту ждала, что что-нибудь произойдёт. Старалась улыбаться — и Никите, и папке, и очень надеялась, что никто не замечает, как сильно я нервничаю. Хорошо ещё, что Завьялов с нами за стол не сел, вообще уехал куда-то. Мне хватало пристальных и придирчивых взглядов отца, направленных на моего жениха. Но надо отдать должное Нике, она старалась мне помочь и хоть как-то разрядить обстановку. Только Влад не напрягался, с аппетитом ел и по сторонам поглядывал с любопытством. Кажется, даже не прислушивался к разговору, который за столом шёл. Папка Никите вопросы задавал: про его родителей, про учёбу, про планы на жизнь. А Никита отвечал с таким уважением и степенностью, что я невольно им загордилась. Вот Никита не боится отстаивать свои чувства ко мне. Не то что некоторые...

К концу обеда я даже заметила, что папка расслабился, и выражение лица стало мягче, а на Никиту смотрел уже без прежнего предубеждения. Даже кивал, соглашаясь с ним по тем или иным вопросам. Наверное, этому нужно было радоваться, а я, неожиданно, почувствовала на сердце тяжесть. Моя жизнь решалась, вот именно в эти минуты, и я столько времени убеждала себя, что это хорошо, а не почувствовав этого, испугалась.

— Не нервничай, — с улыбкой проговорила Ника, подошла ко мне после обеда, по руке погладила, видимо, приняв мой внутренний страх за волнение. — Кириллу он понравился.

— Да, я заметила.

— Это же хорошо!

Я заставила себя улыбнуться.

— Да. Но нужно ещё пройти экзамен у Фаи.

Ника рассмеялась.

— Это будет труднее. Но он справится. Отличный парень, Вася. То есть, Ася.

За столом отец пару раз тоже спотыкался на моём имени, и, судя по его лицу в такие моменты, Ника его под столом ногой толкала. А сейчас сама сбилась.

Немного позже Никита пришёл ко мне в комнату. Дверь без стука открыл, видимо, уверенный, что имеет на это право, прошёл и мне улыбнулся.

— Давай, хвали меня. Я молодец?

— Молодец, — согласилась я. Немного сдвинулась в сторону, когда он ко мне на кровать присел. А Никита голову наклонил, положил её мне на плечо, требуя похвалы. Я рассмеялась и обняла его. — Если честно, я не ожидала, что ты справишься так легко.

— Да? — Он немного изменил положение тела, на спину перевернулся, и теперь я ему в лицо сверху смотрела. Провела пальцем по его носу, поражаясь тому, какой он ровный, кажется, такой нос называют аристократическим. А вот у Генки на переносице горбинка, после перелома. — Но папа у тебя серьёзный.

— Я тебя предупреждала.

Никита рассмеялся.

— Представляешь, во что превратятся наши семейные встречи? Твои и мои родители. — Он фыркнул. — Полная противоположность. Моя мама точно с ума сойдёт, когда Веронику увидит.

Я не могла не улыбнуться, вспомнив Надежду Петровну, с её важностью и представительностью, с её пышными формами и любовью ко всему традиционному.

— Она тебе понравилась?

— Ника?

— Да. — Я внимательно наблюдала за выражением его лица.

— Очень красивая. Как ты и говорила. Влад только глазами хлопает, когда на неё смотрит, сказать ничего не может.

— Вот и пусть не говорит. Будет молчать, может, папка и не заметит.

Никита усмехнулся.

— А если заметит, что будет?

— Если ты интересуешься тем, ревнивый ли папка человек, то — да, ревнивый. Уже лет пять как, с тех пор, как женился на Нике.

— Ладно, я Владьку предупрежу.

— Сделай милость.

— Ась...

— Что?

Он меня за руку взял, посмотрел на кольцо на моём пальце, им же подаренное.

— Ты не передумала?

Я волосы его перебирала, а смотрела в стену напротив, радуясь, что Никита не может моих глаз видеть.

— А ты хочешь, чтобы я передумала?

— Не хочу, поэтому и спрашиваю.

— Я не передумала, — сказала я, надеясь, что мой голос прозвучал твёрдо и уверенно. Я бы очень хотела это чувствовать, а не просто говорить, обращаясь скорее к стене, чем к человеку, за которого замуж собираюсь, но увы.

— А к матери твоей поедем?

Над этим я призадумалась.

— Я позвоню ей завтра, — решила я, наконец. — Если она не занята, то съездим. Почему нет?

Никита руку поднял, обнял меня за шею и слегка надавил, заставляя меня наклониться к нему. Поцеловал, а у меня вдруг сердце забилось. Не знаю отчего, это была не нежность и не волнение. Просто неровный стук, словно его толкнул кто-то.

Я выхожу замуж.

Вечером решили отдохнуть, поехали в город, погуляли по центру, поужинали в ресторане, а потом отправились в ночной клуб. Влад там времени даром не терял, познакомился с девушками, выпил немного лишнего, и нам с Никитой потребовалось много сил и терпения, чтобы из клуба его увести. Уже с улицы вызвали такси и поехали в Яблоневку. Я смеялась, ругала Никиту за то, что он позволил и мне выпить явно лишний коктейль, и Владьке подзатыльник дала, когда тот начал скабрезные шуточки отпускать, печалясь о том, что его оторвали от новых знакомых.

— Такой вечер мне испортили, гады, — с чувством произнёс он, поворачиваясь к нам с переднего сидения такси. — Я зачем сюда приехал? За руку вас держать? Мне тоже полагается кусочек счастья!

— Так то кусочек, а ты два себе заграбастать хотел. Нигде ничего у тебя не треснет?

Влад скривился.

— Брат называется. Родной человек!.. Вроде как.

— Вроде как, — повторил за ним Никита, посмеиваясь, а потом к моему уху наклонился и зашептал что-то, я ни одного слова не поняла, но из-за того, что алкоголь кружил голову, рассмеялась.

Когда домой приехали, я только тогда догадалась на часы посмотреть. Половина третьего ночи. Дом тонул в темноте, даже охранник у ворот мне показался заспанным. Мы прошли по дорожке к дому, Влад зачем-то свернул на газон, споткнулся о Ванькины игрушки и выругался довольно громко. Я его сумкой по спине стукнула, шикнула на него, но сама же и рассмеялась. Никита меня обнял, и я лицом в его плечо уткнулась, чтобы смех не слишком громким вышел.

— Так, я спать. Дверью бы мне не ошибиться, — хмыкнул Влад, входя в дом, а меня Никита за руку удержал и потянул к дивану в гостиной.

— Направо, третья дверь, — сказала я Владу, и вместе с Никитой на диване оказалась. Он меня на себя почти уронил и тут же поцеловал. Я от его губ с трудом увернулась, в сторону лестницы посмотрела и увидела, что Влад уже наверху. — Никит, ты что делаешь?

— Насколько я понимаю, в твоей комнате мне делать ночью нечего, да?

— Да, — согласилась я, — не надо папу провоцировать.

— Но мы же не в твоей комнате, на запретную территорию я не вступаю.

Я улыбнулась ему в губы.

— То есть, ты считаешь, что соблазнить его дочь на диване в гостиной, это не такое большое преступление?

— Соблазнить? Соблазнить... Люблю это слово.

Он меня перевернул, в диван вжал, навалившись сверху, и ещё раз поцеловал. На поцелуй я ответила, правда, даже обрадовалась, когда губы Никиты опустились ниже, коснулись моей шеи, а я голову закинула, обвела взглядом тёмную гостиную, попыталась сосредоточиться на мужских ласках, а сердце снова стучало, сильно и тяжело. Никита это, наверняка, чувствовал, и ему это, думаю, льстило, вот только он не догадывался, что не из-за него моё глупое сердце бьётся.

— Аська...

Он даже не моё имя произносит. Но в этом я сама виновата, не стоило врать. Если уж ты с рождения Вася, то и должна быть Васей. Всегда и везде. Это судьба.

Я голову сильнее назад откинула, затылком к диванной подушке прижимаясь, и посмотрела в сторону коридора, в котором комната Завьялова находилась. Дверной проём был тёмный, но мне не давала покоя мысль, что Генка там стоит и всё видит. Не было слышно ни звука, ничего не видно, но я знала, я чувствовала... Сглотнула, ощутив боль в горле, и сразу стало неуютно, стыдно и до отчаяния обидно. Я завозилась, стараясь из-под Никиты выбраться, что было не так-то просто, он уже во вкус вошёл и отпускать меня не хотел. Точнее, не понимал, что должен отпустить.

— Никита. Отпусти. — Я, наконец, села, платье на груди запахнула, волосы пригладила, а взгляд сам собой возвращался к дверному проёму, ведущему в коридор.

Никита на диване откинулся и вздохнул, потёр ладонью лицо, а после волосы взъерошил.

— Я соскучился, Ася.

— Понимаю. Но не здесь же.

— Ладно, не здесь, так не здесь. — Он снова лбом к моему плечу прижался на несколько секунд. Я по щеке его потрепала, успокаивая, а заодно прося прощения за свою сдержанность.

— Потерпи немного, ладно? Мне как-то неловко... в доме отца этим заниматься.

Господи, вот если Завьялов на самом деле стоит за углом и всё это слышит, у него, по всем законам жанра, должна истерика случиться. Честное слово.

Но главное, что Никита понял и поверил, до спальни меня проводил, и только поцеловал на прощание. А я, закрыв за собой дверь комнаты, вздохнула с облегчением. Я почему-то уверена, что невесты, которые мечтают выйти замуж за любимого человека, ведут себя по-другому. А я только вздыхаю.

Следующие дни прошли спокойно. Папа и Ника много общались с Никитой, разговаривали с ним, и я видела, что проникаются к нему. Папа успокоился, перестал без конца спрашивать меня о том, точно ли я хочу замуж, даже Влад как-то вписался в нашу жизнь. Он был шалопутным, но добрым парнем, и единственная связанная с ним проблема, это его восхищённые взгляды, которые он на Нику бросал. Но ту они просто смешили, а при Филине Владу хватало ума сдерживать свои порывы. Да и Ника только смеялась над ним и чуть смущённо отмахивалась от него, когда Влад всё-таки набирался смелости, чтобы сделать ей комплимент. Вёл себя по-юношески пылко и глупо, чем смешил всех вокруг, включая самого себя. А когда Ника из комнаты выходила, неизменно вздыхал ей вслед и говорил:

— Она такая красивая...

Мы с Никитой переглядывались, но уже ничего не говорили, подшучивать над Владом было бесполезно. Он был влюблён.

И не только он один. Я вела себя ещё хуже Владика. Беспрестанно оглядывалась, взглядом Завьялова искала, который в последние дни по дому, как призрак бродил. Неожиданно появлялся и исчезал, был тих и незаметен, а я вдруг вспомнила, что в день своего приезда сама попросила его так себя вести. Быть тише воды, ниже травы. А он всегда исполнял мои желания, это же Генка. Я пыталась перехватить его одного, чтобы попытаться выяснить, показалось мне в тот вечер или он на самом деле видел нас с Никитой в гостиной на диване. Но Генка был неуловим, и меня это злило. Он даже не разговаривал со мной, только здоровался по утрам и тут же отворачивался. Да и вообще, почти всё время рядом с ним Светлана находилась. Это даже смешно. Он со Светой, я с Никитой, и чувствуем себя чужими на собственном спектакле. А ещё я ловила себя на том, что присутствие Никиты, даже его близкое присутствие, когда он меня обнимал и целовал, от мыслей о Завьялове меня совсем не отвлекает. Я сидела в гостиной, вела, можно сказать, что светскую беседу, улыбалась отцу, Никиту за руку держала, а сама размышляла о том, что Света только что направилась в сторону Генкиной комнаты. Она только что уложила Ваньку спать и бегом к любовнику в комнату кинулась, вот как такое мне пережить? Я словно незримо следовала за ней и наблюдала: как она в его комнату входит, улыбается чарующе и дверь за собой закрывает. Правильно, ведь этим вечером она хозяевам уже не понадобится, с этой минуты она в полном распоряжении Завьялова.

Я руку в кулак сжала, заставила себя улыбнуться Нике, и за секунду собравшись с мыслями, ответила Нике, что свадебное платье буду шить в Милане.

— Фасон уже продумала?

Я кивнула.

После выходных папка с Никой уехали в Нижний Новгород, проблемы решать, как по секрету сообщила мне Ника, но при этом так улыбалась, что стало понятно, что проблемы они решать если и будут, то недолго. А уж когда они решили Ваньку с собой взять, на белые теплоходы смотреть, стало ясно, что намечается небольшое семейное путешествие. Я спорить не стала, даже обрадовалась, ежедневные семейные обеды и ужины, меня стали утомлять. То, что Никита так легко подстраивается под настроение и характер моего отца, мне почему-то перестало нравиться. Да и я даже знала почему. Если бы он искренне проникся к моей семье, если бы это было родство душ, я, наверное, не возражала бы, но это было не так. Никита был отличным парнем, но при этом он был великим дипломатом и умел располагать к себе людей, для своего удобства. Зачастую такое поведение было обосновано, но сейчас я опасалась, что Никита в какой-то момент заиграется, перегнёт, и папка его поймает на этом. А больше всего на свете мой отец ненавидит лицемеров. Никите я это, конечно, объясню, раз сам не понимает, хотя, он ещё достаточно молод и слишком много уделяет внимания собственному удобству, забывая обо остальных и об осторожности, но объяснятся мне с ним лучше наедине. А то, что папка с Никой уезжают, на самом деле кстати, у нас с Никитой будет несколько дней наедине, прежде чем он вернётся в Москву. И если честно, я думала, что Завьялов отправится с ним, он практически всегда сопровождал папку в поездках. Ждала, что они все уедут, оставят нас с Никитой, и тогда, по моему разумению, всё в наших отношениях вернётся на круги своя, по крайней мере, для меня. Но Генка остался. Я когда утром его в столовой увидела, даже запнулась на пороге.

— Ты не уехал?

Завьялов глаза на меня поднял, но почти тут же отвернулся, снова в телевизор уставился. От бутерброда откусил и головой отрицательно мотнул.

— А почему? Ты всегда с папкой ездишь!

— Ну да. Но мы решили, что здесь я нужнее.

— Правда? — Я недоверчиво усмехнулась. — Думаешь, некому будет на диване сидеть и кофе пить?

— Некому будет за тобой присмотреть. В доме чужие люди.

Я несколько секунд переваривала информацию, потом к Генке приблизилась. Руками за спинку его стула взялась.

— Скажи честно, это ты папку убедил в том, что тебе остаться надо или он тебе сказал?

— А ты как хочешь?

Я одну руку в бок упёрла, понимая, что мне с каждой секундой всё больше не по себе становится.

— Никак, — призналась я. — Но ты ответь: ты или он?

— Он.

Я на мгновение прикрыла глаза. Значит, папка все эти дни только притворялся благодушным, а наедине с Никитой меня оставить всё равно не захотел. Вот ведь!.. А говорил, что он ему понравился!

Я села за стол, правда, вполоборота, и ногу на ногу закинула. На Завьялова посмотрела.

— Ты меня избегаешь, — вырвалось у меня.

Генка снова взгляд от экрана телевизора оторвал, весьма неохотно, а на меня взглянул устало.

— Что ты выдумываешь? Вась, тебе заняться нечем? С утра-то пораньше.

— Мне есть чем заняться.

— Вот и займись. Поешь.

Я на стол посмотрела. Хмыкнула.

— Гренки, приготовленные заботливыми руками твоей будущей жены? Нет уж, уволь меня от этого. Боюсь, они у меня в горле встанут. А тебе вкусно? — мило поинтересовалась я.

Он столь же мило улыбнулся.

— Бесподобно.

— Очень за тебя рада.

Мы взглядами столкнулись, оба злились, и неизвестно чем бы всё это закончилось, если бы в столовой не появился Влад, вошёл и сразу нам разулыбался.

— Доброе утро!

Мы с Завьяловым в разнобой ответили на его приветствие и друг от друга отвернулись.

— А она что здесь делает? — поинтересовалась я у Генки, когда приметила Свету на веранде. Та сидела в уголке и книгу читала. — Ваньки не будет несколько дней, пусть домой едет.

— Она останется, — как бы между делом ответил Завьялов.

Я зло на него уставилась.

— Ей что, и за это платят? Чтобы она на диване сидела?

Он поднял на меня холодный взгляд и повторил:

— Она останется.

Если бы за столом не было Влада, я бы, конечно, поспорила, и почему-то уверена была, что выиграю, а при чужом человеке я ничего сказать не смогла. Пришлось губы поджать и проглотить — и его тон, и его слова, и требования. Гордо отвернулась, а Влад совсем некстати ляпнул:

— От вас можно лампочки зажигать.

Генка замер, а я не с первой попытки смогла кусочек тоста проглотить.

— Ты о чём?

Владька, кажется, сам не понял до конца, о чём он, просто ляпнул, не подумав, что первое в голову пришло, и поэтому лишь плечами пожал.

— Вы так смотрите друг на друга.

Генка из-за стола тут же поднялся, стул по полу ножками проскрежетал, и молча из столовой вышел. Влад ему в спину посмотрел.

— Странный тип.

— Почему странный? — насторожилась я.

— Он всё время за тобой наблюдает. Или так положено?

Я только рот открыла, а что сказать, не знала. В конце концов, согласилась.

— Да, наверное. Положено.

День выдался жарким. Мы собирались в Суздаль поехать, но передумали, как только вышли под палящее солнце. И в итоге решили пойти на озеро, покупаться, позагорать, просто отдохнуть. Собирались мы втроём: я, Никита и Влад, но с нами, конечно, Генка пошёл, за которым Света увязалась. И в итоге на искусственном пляже на берегу озера мы оказались большой компанией. Я на Генку старалась внимания не обращать, отвернулась от него, расстелила большое полотенце, и украдкой оглянулась, только когда голос Светы услышала. Они с Завьяловым беседовали о чём-то своём, я слышала его лёгкий тон, её смех, и меня от перенапряжения затрясло. Сняла платье, оставшись в ярком бикини, Никите улыбнулась, и снова кинула быстрый взгляд через плечо. Генка ко мне спиной стоял, в одних шортах, руки в бока упёр, а я невольно задержала взгляд на его татуировке в виде каких-то непонятных знаков. Они поднимались по позвоночнику от самой поясницы и заканчивались на уровне его лопаток. Генка говорил, что это руны, даже как-то целую историю мне рассказал о том, что они означают. Я, конечно, ни единому слову не поверила, в историю, в смысле, но татуировку эту любила. Он её года два назад сделал, чего я от него совсем не ожидала, до этого у Генки ни одной не было, а когда я говорила, что его татуировка мне безумно нравится, даже смущаться начинал. Мы столько друг про друга знаем, подумать только... А вот сейчас, я смотрю на него, и повторяю про себя, что он чужой. Чужой, чужой, почти женатый, что просто невероятно, и это всё меня с ума сводит.

Я на полотенце легла, тёмные очки на нос нацепила и оттолкнула руку Никиты, которую тот нагло пристроил на моём бедре. Никита рассмеялся, наклонился к моему уху, прошептал какую-то глупость, а я заметила, как Генка в этот момент оглянулся и в нашу сторону посмотрел. Я улыбнулась, именно реакции Завьялова, но голову склонила к плечу Никиты. А когда возможность появилась, принялась с интересом Свету разглядывать. Она, к тому моменту, тоже осталась в одном купальнике, и мне показалось, что немного стесняется этого. Постоянно что-то поправляла и за Генку пряталась. Хотя, фигура у неё неплохая, вот только уверенности в себе ей не хватает. Как говорит Фая: она не умеет себя подать. В отношении Светы, в самую точку. Я намётанным глазом определила все её проблемы: она чуть сутулится, голову не поднимает так высоко, как надо бы, улыбается чуть смущённо, но при этом так мило. Это и злило больше всего: что она такая милая и нежная, на самом деле, как Цветочек. А я? Я точно не цветочек, я — Васька, и только иногда становлюсь котёнком, и то далеко не нежным и пушистым.

— С тобой всё в порядке?

Я кивнула. Никита обнял меня рукой.

— Пойдём купаться?

Я снова посмотрела на Завьялова, и решительно поднялась.

— Давайте лучше на лодке покатаемся, — предложил Влад. — Там у причала лодки привязаны, я видел. Ася, их можно брать?

— Можно.

— Вот! Пошли?

Генка услышал наш разговор и в нашу сторону повернулся.

— Там глубоко, — сказал он.

— Так мы же на лодке, а не вплавь!

— В... Ася!

Я намеренно небрежно отмахнулась от него.

— Ген, успокойся. Что я, на лодке никогда не каталась?

Он ничего не ответил, только смотрел недовольно.

Мы втроём дошли до причала, выбрали лодку, ребята первыми спустились, а потом Никита руки ко мне протянул, чтобы помочь спуститься. Лодка под нами качалась, я едва не упала, за Никиту ухватилась и рассмеялась.

— Хватит обниматься, — прикрикнул на нас Влад. — Ась, сядь, мы перевернёмся сейчас.

Я села на лавочку, очки на лоб подняла, подвинулась, чтобы Никита сел. Руки на его плечо положила и довольно улыбнулась. Ребята взяли по веслу, и мы поплыли. Владька шутил, дурачился, веслом плашмя ударил по воде, обдав нас веером брызг. Первый раз это было смешно, второй терпимо, а вот в третий я сама на него прикрикнула.

— Блин, Влад, я сырая с головы до ног!

— Так мы же на реке, чего ты переживаешь? — Владька снова по воде ударил и громко рассмеялся, когда Никита на него замахнулся в шутке. Лодка опасно покачнулась, я в Никиту вцепилась, а Влад ещё сильнее заржал.

— Прекратите! — потребовала я. — Что вы как маленькие? Тут же глубоко!

— Да мы не так далеко отплыли, не может быть здесь прямо уж очень глубоко.

— Я проверять не хочу, — заверила я Влада.

— А я хочу. — Он на ноги поднялся. — Надеюсь, кое у кого силёнок хватит одному до берега догрести. А?

— Ты не захвастался?

Влад через плечо обернулся, продолжая стоять посреди лодки, сделал неприличный жест в сторону брата, а я глаза закатила, уже не рада была, что поплыла с этими дураками. Я Влада по спине кулаком треснула, не сильно, просто хотела, чтобы он кривляться перестал, и в этот же момент Никита с лавки поднялся, хотел Владу подзатыльник дать, тот его руку перехватил, смеясь, а тут и я влезла со своим ударом по спине, в общем, лодка резко накренилась, и прежде чем я успела опомниться, мы все оказались в воде. В первый момент я даже не испугалась, ушла под воду, ещё до конца не понимая, что произошло, забарахталась, а потом лодка перевернулась и накрыла нас сверху. Нам ещё повезло, что никому не попало по голове. Но я и без этого запаниковала и ещё глубже под воду ушла, не зная, что мне делать и как на поверхность вынырнуть. Мне даже показалось, что в один момент темно и тихо стало. Воздуха в лёгких уже не было, и в ужасе забарахталась, не понимая, почему мне никто не помогает и наверх не вытаскивает. Когда всё-таки сумела сделать рывок и вырвалась на поверхность, тут же задохнулась и закашлялась. И услышала, как Никита с Владом ругаются.

— Ты придурок, я же тебе говорил! — орал на брата Никита.

Они были где-то рядом, но я даже не понимала толком — где. Только барахталась, никак не могла справиться с паникой и ужасом. И, наверное, от этого снова под воду начала уходить. Развернулась резко и увидела, как с причала Генка в воду прыгает. Я попыталась за Никиту схватиться, не дотянулась и вот в этот момент захлёбываться начала. Никита меня подхватил, но это мало мне помогло, я уже почти ничего не соображала и только его за собой под воду тянула. Мне показалось, что целая вечность прошла, прежде чем я почувствовала другие руки, которые меня наверх вытянули, я, отплёвываясь и кашляя, на Генку дикими глазами посмотрела и тут уже вцепилась в него мёртвой хваткой.

— Гена... — У меня даже голос был чужой: хриплый, перепуганный, а он меня одной рукой под мышки подхватил и потянул за собой к берегу.

— Голову выше держи, — отрывисто проговорил он. Я как могла, шею вытянула, пыталась вдохнуть поглубже, но ничего не получалось. Лёгкие огнём горели, горло нещадно драло, и глаза слезились, но хоть не страшно уже было, Генка меня надёжно держал и уже через несколько минут мы были у берега. Я когда дно под своими ногами почувствовала, даже не сразу поверила. Правда, почти тут же выяснилось, что идти я не могу, у меня колени тряслись — и от пережитого ужаса, и от дикой усталости. Завьялов сам на ноги поднялся и меня на руки подхватил, причём довольно легко. Я к его груди прижалась и руками его за шею обхватила. Снова закашлялась.

Кажется, Света подбежала, что-то говорила, спрашивала, нужен ли врач, а я ни на что не реагировала. На Генке повисла и глаза закрыла, только кашель мучил.

— Вась, посмотри на меня. Вася!

Я только головой покачала, зная, что у меня нет сил даже глаза открыть.

— Гена, "скорую" вызвать?

— Я сам, — отрывисто проговорил он и к дому направился. Садовая калитка была в двухстах метрах от пляжа, Завьялов шёл, печатая шаг, и, кажется, даже не запыхался, неся меня на руках. Только сердце в его груди стучало сильно и быстро, я чувствовала. Я снова закашлялась, мокрые волосы с лица смахнула, и, наконец, сумела глаза открыть. По сторонам огляделась, поняла, что за нами никто вприпрыжку не бежит, и вздохнула с облегчением. Потёрла глаза, перед которыми пелена стояла. — Вася, ты как?

Я голову от его плеча приподняла.

— Я так испугалась, — призналась я и поразилась тому шипящему прерывающемуся шёпоту, который заменил мой привычный голос.

Генка донёс меня прямо до моей комнаты, на постель посадил, а сам на корточки присел, в глаза мне заглянул. Лицо моё в ладони взял, а у самого взгляд какой-то мутный, лицо бледное, до синевы.

— Врача надо?

Я головой качнула, попыталась глубоко вздохнуть, но горло, на самом деле, сильно драло. Я рукой к шее прикоснулась.

— Воды нахлебалась?

— Да.

Генка мой подбородок приподнял, что-то во мне разглядывал, мне показалось, что слишком долго, взглядом меня ощупывал, а потом поднялся и сходил в ванную за полотенцами. Одно мне на плечи накинул, а другое на голову, волосы промокнул. Попытался меня на кровать уложить.

— Ложись.

Я снова закашлялась, край полотенца ко рту прижала, а потом заплакала. Слёзы показались мне такими горячими после озёрной воды, они почти обжигали лицо. Я руки к Генке протянула, и он меня обнял, ладонь на мой затылок положил, прижимая мою голову к своему плечу, потом губами моей щеки коснулся.

— Не плачь, — шепнул он. — Слышишь? Или в тебе воды очень много? — Улыбнуться попытался, но его улыбка не выдерживала никакой критики. — Котёнок, ты слышишь?

Слёзы никак не останавливались, я их ладонью вытирала, и Генку от себя не отпускала. Он мне что-то на ухо шептал, очень тихо, мне кажется, и сам не понимал, что именно говорил. По голове меня гладил, а потом всё-таки уложил, расстелив на подушке полотенце.

— Точно не нужно врача? Давай вызову Трофимова.

— Не надо. — Я слёзы вытерла, почти досуха. А когда Завьялов поднялся, и я поняла, что он сейчас уйдёт, попросила: — Полежи со мной.

Он застыл, было заметно, что с собой борется, но на меня посмотрел, и я заметила, как у него кадык дёрнулся. Коротко кивнул, закрыл дверь, повернув в замке ключ, ещё одно полотенце на кровать постелил и лёг. Я придвинулась к нему, удивляясь, сколько сил мне понадобилось на одно движение, и носом в его плечо уткнулась. Иногда меня передёргивало, я дышала прерывисто и за Генкину руку держалась.

— Я испугалась, — снова сказала я, пытаясь из себя прогнать ужас случившегося. Слёзы снова потекли, и я зажмурилась.

Генка рядом вздохнул, подбородком в мою макушку уткнулся, и признался:

— Я тоже испугался.


8.


Мне просто чудом удалось предотвратить скандал. Было заметно, что Генке не терпелось высказать всё Никите в лицо, о том, что тот повёл себя, как ребёнок, о его невнимательности, о том, что он, по всей видимости, не понимает, кого ему доверили и какая это ответственность — присматривать за мной. Завьялов всегда говорил обо мне с другими людьми именно в таких выражениях, словно я драгоценность, которую ему доверили охранять и, мало того, уполномочили до всего мира донести, что я практически бесценна. Иногда меня это жутко злить начинало. Мне уже давно не хотелось быть драгоценностью, и даже от звания принцессы я подустала, мне хотелось стать обычной девушкой, чтобы Завьялову под стать. Избавиться от преград и предрассудков, но Генка сопротивлялся, ему, кажется, нравится носиться со мной и оберегать, наверное, он в этом своё призвание видит. Вот и на Никиту ополчился, потому что тот меня не уберёг. И слов у Завьялова для него, наверняка, найдётся много, а я не хотела, чтобы он их на голову моего жениха вывалил. Вообще, не хотела больше говорить о случившемся.

— Как вы себя чувствуете?

Светлана поджидала меня внизу лестницы, смотрела на меня с искренним участием и тревогой, а у меня даже на банальную вежливость не хватило сил. Я ещё не слишком хорошо себя чувствовала после дневного происшествия, горло саднило, и голова побаливала. Но решила всё-таки выйти из своей комнаты и спуститься вниз, боялась того, что без меня произойти может. А Свете рассеянно кивнула.

— Нормально.

— Может, стоило врача вызвать? Гена сказал, что вы воды нахлебались.

— Нет, всё нормально. — Я с лестницы спустилась, приостановилась, раздумывая, а потом осторожно заглянула в гостиную, прежде чем войти туда. Я бы и не пошла, у меня не было ни сил, ни желания с кем-либо разговаривать, но туда только что вошли Никита с Владом, и я боялась, что Генка поспешит им навстречу, чтобы мозги ребятам вправить.

Словно прочитав мои мысли, Завьялов вошёл в дом через открытые двери веранды, направился прямиком в гостиную, но заметив меня, притормозил. И тут же нахмурился, видно понял, что я его выслеживаю.

— Света, вы не сделаете мне чай? — Я обернулась на няню. — С мятой, если можно.

— И с ромашкой, она успокаивает, — тут же подхватила она, и, кажется, на самом деле рада была услужить.

— Да, спасибо, — согласилась я. И, таким образом, спровадив Светлану на кухню, я в гостиную направилась одна. Никита, увидев меня, с дивана поднялся.

— Ась, ты как?

— Всё хорошо, — успокоила я его, и взяла его за руку, которую он ко мне протянул. А сама на Завьялова глазами стрельнула. Тот отошёл к окну и скроил недовольную физиономию.

— Ася, ты прости, мы же не хотели, — начал Влад. — Я — идиот.

— Это я давно поняла.

Влад ухмыльнулся.

— Я даже не обижаюсь, видишь? Я виноват, признаю это, и готов понести наказание.

Я согласно кивнула.

— Насчёт наказания вам обоим я подумаю.

Никита меня сзади обнял и поцеловал в щёку.

— Как ты себя чувствуешь?

— Горло болит и голова.

— Бедная моя. — Никита меня чуть крепче сжал в своих объятиях, я натужно улыбалась, и глаз с Завьялова, застывшего у окна в напряжённой позе, не спускала. Мне даже в лицо ему не нужно было смотреть, чтобы понять, насколько ему трудно сдерживаться.

Влад засмеялся.

— В следующий раз оставим тебя на берегу!

Вот этого Генка уже не стерпел, обернулся и громовым голосом оповестил:

— Два малолетних идиота. Вам самим надо на берегу сидеть, рядом с няньками и мамками! Мозгов, как у котят!

— Гена! — Я умоляюще посмотрела на него. Да ещё Никита напрягся, его руки на моих плечах отяжелели, и он выпрямился.

— Это была случайность! — сказал он, невольно повысив голос.

— Не бывает случайностей, если с мозгами всё нормально! Вам сказано было, что там глубоко, а ты, жених...

— Гена!

Но Завьялов лишь по лбу себя постучал.

— Ты думать должен, что она плавает плохо, а тебя куда понесло? Выпендриться захотелось?

— Так, не надо на нас орать!

— Да, вас вниз башкой подвесить надо!

Я в отчаянии глаза прикрыла на секунду, а после как можно твёрже попросила:

— Гена, подожди меня в папкином кабинете.

Завьялов глянул на меня, в первую секунду удивлённо, а затем его взгляд стал презрительным, видимо, уловил в моём голосе недовольство.

— Да пожалуйста, — проговорил он и из гостиной, наконец, вышел.

Я медленно выдохнула.

— Вот так вот, отделали нас, на самом деле, как котят, — заметил Влад, как всегда, не теряя позитива. На диване развалился и кинул весёлый взгляд на брата. Тот же не был настроен столь благодушно, на меня глянул с непониманием.

— Кто он такой?

— Я же говорила...

— Охранник! Я понимаю, я виноват, но он не имеет права меня носом тыкать!

Я только головой качнула.

— Ты не в Москве, Никита. В этом городе Завьялов имеет право на всё. Почти на всё, — тут же исправилась я. — На всё имеет право мой отец.

— Аська, ты дочка авторитета, — со смешком заметил Влад, а я взяла с дивана подушку и в него швырнула.

— Заткнись.

Никита молчал, только взглядом меня сверлил. Всё, что я ему говорила, ему активно не нравилось, а что мне противопоставить, он не знал. А я ещё так гордо голову вскинула, и знала, что если он повторит Владькины слова про авторитета, это поставит очень жирную точку в наших отношениях. Потому что мой отец не бандит, и я всегда буду готова его защищать. Никите хватило ума промолчать, но я видела, что он обижен и расстроен случившимся.

Направляясь к кабинету отца, я в дверях со Светой столкнулась. Она держала в руках поднос, я на него уставилась и только тогда про чай вспомнила. Но мне уже не до чая было. Я Свету молча обошла и направилась к кабинету. Войдя, дверь за собой плотно закрыла, и вдруг поняла, что не знаю, что сказать. Посмотрела на Генку, он сидел за папкиным столом, в его кресле, и медленно поворачивался из стороны в сторону. На лице восковая маска: губы поджаты, брови сдвинуты, и желваки на скулах гуляют.

— Не надо было на них срываться.

Генка глухо хмыкнул.

— Да?

— Да.

— А я считаю по-другому.

— Это на самом деле был несчастный случай.

Завьялов посмотрел на меня.

— Это ничего не меняет. Этому московскому красавчику нельзя доверять. Тем более, тебя.

У меня вырвался нервный смешок.

— Да что ты говоришь-то? Это ты так решил?

— Уверен, что Кирилл со мной согласится.

Я одну руку в бок упёрла, наблюдая за Генкой и уже разозлившись из-за того упрямого выражения, которое появилось на его лице.

— А кому меня можно доверить, не скажешь? И я не яйцо Фаберже, Гена. Мне не нужна круглосуточная охрана. И если что-то случилось — это несчастный случай. И не тебе решать!..

— Я уже сказал!..

— Я тоже сказала! — Я сделала пару шагов к столу, и продолжила уже более тихо: — Ты что предлагаешь? Запереть меня в этом доме? Чтобы ничего со мной не случилось, и ты лично будешь контролировать ситуацию, да? Не сходи с ума!

Он на стуле развернулся, локтями в стол упёрся, а глаза злые-злые.

— Тебе, я смотрю, полегчало? Забыла, как два часа назад у меня на плече ревела?

Я губы облизала.

— Гена, ты перегибаешь. Я испугалась, но Никита меня не топил. А у тебя губы белые, — не к месту заметила я. Генка сразу назад подался, откинувшись на спинку кресла, и отвернулся от меня. Я сделала ещё шаг. Хотела стол обойти, чтобы можно было к Завьялову прикоснуться, но передумала, остановилась в нескольких шагах. — Предлагаю успокоиться и не горячиться. Со мной всё в порядке. А ты должен мне пообещать, что папке ничего не скажешь.

Генка на меня глаза вытаращил.

— Васька!..

Я упрямо выдвинула подбородок.

— Ты ему ничего не расскажешь, Гена. Потому что ему не нужно об этом знать. Зачем им с Никой волноваться зря?

— Вот что ты мне зубы заговариваешь? Не хочешь своего принца подставлять?

После секундной паузы, я подтвердила:

— Да, не хочу.

Завьялов нехорошо ухмыльнулся, а я продолжила:

— Если ты ему расскажешь, я тоже папке расскажу. Всё.

Он изумлённо моргнул.

— Что?

— Я всё ему расскажу. Про нас с тобой. Выбирай.

— Вась, ты зачем это делаешь?

Я шею потёрла, горло снова разболелось.

— Наверное, потому, что я устала. Я устала под тебя подстраиваться. Как ты сам сказал, два часа назад я плакала у тебя на плече. А ты переживал за меня, и сейчас переживаешь, я же вижу. Но через пять минут ты выйдешь за эту дверь и сделаешь вид, что ничего этого не было. А вот Никита этого не сделает, и мне уже неважно по каким причинам. Он готов быть со мной, а ты нет. А ты предлагаешь мне от него отказаться? Ради чего?

Генка на меня не смотрел, и только дышал тяжело, даже ноздри раздувались.

— Никита ещё молод, но он всему научится, так что не суди сгоряча, — сказала я ему. И ещё раз предупредила: — Не вздумай рассказать папе.

После этого мы с Генкой три дня не разговаривали. Он на меня обиделся, а я осудила его за дурацкое поведение, и даже сказала, что он ведёт себя ничуть не взрослее Никиты и Влада. Это моё заявление поставило окончательную точку и с тех пор мы находились в ссоре. Правда, знали об этом только мы с Генкой, хотя нам к такому положению дел не привыкать. Он не мог вынести того, что я его к стенке припёрла своим шантажом, а я злилась из-за того, что Завьялов в очередной раз испугался. Кстати или нет, не знаю, но папка с семьёй домой возвращаться не торопился, они отправились в недельный круиз по Волге, уж очень Ваньке теплоходы понравились, и понятия не имели, что дома творится. Хотя, ничего особенного не творилось, если только за закрытыми дверями, когда мы с Завьяловым оказывались с глазу на глаз. Никита же с Владом успокоились и о происшествии на озере, и о том, как Генка их после распекал, не вспоминали. Правда, я время от времени напоминала им о том, что не слишком хорошо себя чувствую, намекала на небольшую температуру и больное горло, но всё это лишь для того, чтобы Никите путь к своей постели закрыть. Он не совсем понимал, почему не может спать в моей постели, раз моего отца в доме нет, вот и приходилось мне отговариваться плохим самочувствием. И это ещё до свадьбы! Но мне правда было не до Никиты, я переживала, и нервы были натянуты до предела, а всё из-за того, что мне вдруг показалось, что в наших с Завьяловым отношениях поставлена точка. На этот раз окончательно.

Не зная, как ещё избавиться от мыслей о Завьялове, я за голову схватилась и волосы взъерошила.

— Ты чего? — Никита рассмеялся, обнял меня сзади и поцеловал в щёку.

— Ничего.

— Не хочешь, чтобы я уезжал?

— Конечно, не хочу.

Он носом в моё плечо ткнулся.

— Но ты же приедешь через несколько дней ко мне. Приедешь, скажи?

Я плечами пожала.

— Пока не знаю, но я постараюсь. Дождусь возвращения папы, а там посмотрим. Я бы хотела на каникулах поработать в комплексе, я же тебе говорила.

— Говорила. Но я не могу здесь всё лето с тобой провести!

— Я и не прошу. Будем встречаться на выходных. — Я повернулась, на цыпочках приподнялась и Никиту поцеловала. А потом обняла его, прижалась крепко. — Ты меня любишь?

Никита ладонью по моей спине водил, а когда мой вопрос услышал, усмехнулся.

— Конечно, люблю.

Я подавила вздох. То, что хотела, я не услышала, хотя главное слово и было произнесено.

На следующий день Никита с Владом уехали, а я как-то сразу заскучала. Без них в доме совсем пусто стало. В доме только прислуга, в саду охрана, даже Генка куда-то уехал, и никому до меня никакого дела нет. Даже Фиме, она из-за жары на улицу почти не выходила. Лежала в гостиной перед диваном и блаженствовала в прохладе кондиционера. Только Светлана не скучала и никуда не торопилась. Я снова застала её на веранде, в кресле, читающей толстенную книгу. Я несколько секунд наблюдала за ней из-за занавески, а потом решила уехать куда-нибудь из дома. В этот момент мне не хватало Ники, очень хотелось с кем-нибудь поговорить, пожаловаться. Пусть не на свои истинные страхи, а просто поговорить с ней о чём-нибудь, не боясь показаться неуверенной в себе и запутавшейся. Это тоже много.

За неимением собеседника я решила отправиться за покупками. В конце концов, Ника всегда говорила, что это лучший способ отвлечься, а если повезёт, то и настроение себе поднять. Правда, для начала я всё-таки заехала в гостиницу, послонялась там без дела, но старалась другим этого не показать. Изображала деловитость и въедливость, сотрудники посматривали на меня с настороженностью, и в итоге я нарвалась на Лёву Шильмана, который мне продемонстрировал кулак, и мне пришлось из офиса поспешно ретироваться, потому что, как выяснилось, я сотрудников нервирую.

— А как же моя практика? — поинтересовалась я у Лёвы прежде чем уйти. — Ты же обещал. И Ника обещала.

— Будет тебе практика. Когда ты придёшь к девяти утра, в строгом костюме и сядешь за стол бумажки разбирать. А когда ты ходишь по офису и на всех сверху посматриваешь, людям это не нравится.

Я вздохнула.

— Можно подумать, что если я буду сидеть в углу, им это понравится.

— Ну, — Шильман пухлыми плечами пожал, — Ника это пережила, и ты переживёшь. Можешь начинать в понедельник.

Я подозрительно прищурилась.

— Так и скажи, что ты хочешь свалить на меня всю бумажную работу.

— Это и есть практика, разве нет?

Я усмехнулась, простилась с ним и направилась гулять по магазинам. Да и повод появился. Как там Лёва сказал: нужен строгий костюм! Вот. А у меня его сроду не было. Необходимо срочно приобрести.

Не знаю, что там с моим настроением, исправилось оно или нет, но покупками я увлеклась. И когда к машине вернулась, в руках у меня был далеко не один пакет. Водитель помог мне с ними справиться, сам положил их на заднее сидение, а после помог мне сесть, открыл передо мной дверь автомобиля. Всю дорогу до Яблоневки я была занята тем, что обдумывала, на чём мне следует сосредоточиться, проходя практику. О чём с Шильманом поговорить, о чём с Никой, а о чём и с папкой. Уж кто-кто, а Филин изнанку бизнеса прекрасно знает. Вот только как заставить папку со мной поделиться опытом? Легче Генку разговорить.

Кстати, о Генке. Я заметила его сразу, как только машина к дому подъехала. Он спустился по ступенькам и не спеша направился к автомобилю, а я наблюдала за ним, не торопясь выходить. Завьялов сам подошёл и дверь мне открыл, даже руку подал. Я сначала на его руку посмотрела, потом Генке в лицо, и решила, что он таким образом объявляет перемирие. Три дня молчания — это, конечно, слишком. Даже у него нервы сдали.

— Что-то ты задержалась, седьмой час, — всё же не утерпел Завьялов. — Я уже звонить собирался.

— Ну, и позвонил бы. Номер забыл, что ли? — Я из машины вышла, почувствовала, как он мою ладонь чуть сжал, поддерживая меня, и вдруг решила повредничать немного. — Пакеты возьми, — не попросила, а приказала я. И, не дожидаясь его реакции, направилась к дому. Ни разу не оглянулась, хоть и хотелось очень, посмеивалась про себя, а войдя в дом, сразу к лестнице направилась, не заходя в гостиную.

— Ты полдня по магазинам ходила?

Всё-таки Генка непробиваемый.

Он в мою спальню вошёл через несколько секунд после меня, я к тому моменту уже сидела в кресле, вытянув уставшие ноги. Сумочку отложила и ответила, решив, что на вредность у меня сегодня сил нет:

— Я сначала к Лёве заезжала, разговаривала с ним о практике.

— И что он сказал?

— Сказал, чтобы я приходила в понедельник и начинала делать всю чёрную работу. Вот скажи мне, это справедливо?

— Сама захотела.

— Конечно, сама, — не стала я спорить. Туфли с гудящих ног скинула, и устало потянулась. И глаза распахнула в некотором испуге, когда на пол что-то со стуком попадало. Я ноги подобрала, посмотрела на ковёр, а затем с укором на Завьялова, который каким-то непостижимым образом умудрился вывалить из пакета всю купленную мной сегодня косметику. — Ген...

— Я уберу. — Он на корточки присел и рукой всё рассыпанное в одну кучу сгрёб. Я хотела ему сказать, чтобы поосторожнее был, своими ручищами точно что-нибудь испортит или сломает, а потом о косметике позабыла, засмотревшись на его широкую спину. Бледно-голубая ткань рубашки натянулась на Генкиных плечах, он голову наклонил и я видела только его стриженный затылок. Кто бы знал, как я люблю его затылок, прикасаться, гладить, Завьялова это заводит, у него сразу дрожь по телу, которая неизменно мне передаётся. Совсем некстати я об этом вспомнила. Сглотнула, и поспешно отвела глаза в сторону, но в этот раз так просто отмахнуться от своего желания не смогла. Мой взгляд снова вернулся к мужчине, и я, не думая о последствиях, ногу подняла и пристроила ступню как раз между его лопаток. Завьялов голову вскинул, но не обернулся. Только замер на пару секунд. Он давал мне возможность отступить. А я медлила, смотрела на него, а потом нервно сглотнула, наверное, громко, потому что после этого Генка на меня посмотрел через плечо. Я ждала, что он снова меня отругает, скажет, что я дурю или что-то в этом роде, и совсем не ожидала, что он пакет снова на пол бросит и ко мне повернётся. Ногу мою перехватил, обхватил пальцами лодыжку, большим пальцем по коже провёл, поглаживая, а я в кресле откинулась и в глаза ему смотрела. Было стойкое ощущение, что время остановилось. Генкина ладонь вверх по моей ноге поползла, сначала осторожно, а потом в один момент всё изменилось, и взгляд его изменился, и нежность, с которой он ко мне прикасался, исчезла, и вот он уже губами к моей ноге прижался, а сам продолжал в глаза мне смотреть. Я даже не вытерпела, зажмурилась и голову чуть назад откинула, сосредоточившись только на его прикосновениях, на поцелуях и руках, которые в один момент стали жадными и нетерпеливыми. Генка ко мне придвинулся ближе, стоял на коленях перед моим креслом, его ладони меня под спину подхватили и притянули ближе. Он меня даже поцеловал не сразу, я знала, что специально этот момент оттягивает. Довольно ловко справился с поясом на моём платье-обёртке, губами к моему животу прижался, руками меня обхватил, и тогда уже я не выдержала, за воротник рубашки его схватила и наверх потянула. Это был самый сладкий момент за последние, не знаю сколько, недель. Просто поцеловать его, жарко, дерзко, дать ему прочувствовать, насколько я скучала и как сильно его хочу.

— Гена... — Я затылок его гладила и даже застонала от того, с какой страстью он меня в ответ поцеловал. Его губы спустились ниже, он пальцами кружевную оборку на моём бюстгальтере зацепил и сдвинул её чуть в сторону. И столько нетерпеливости в каждом его движении, в каждом прикосновении, словно его долго на голодном пайке держали, а тут он до женского тела дорвался. Я ему не мешала, только ногами его бока сжала, а голову к своей груди притянула, по-прежнему пальцами Генкин затылок поглаживая. Выгнулась, нижнюю губу прикусила, сдерживая стон, а потом мой взгляд наткнулся на приоткрытую дверь и Светлану за ней. Бледную и потрясённую. Она стояла, держа в руке стопку детского белья, и на нас смотрела. Я от неожиданности даже рот приоткрыла, забыв, как дышать, да так и замерла. А может, окаменела. Да и Завьялов неожиданно отстранился от меня, наверное, почувствовав перемену во мне, голову поднял, и в первую секунду мутным взглядом в моё лицо вглядывался, а потом голову повернул и тоже Свету увидел. И дёрнулся всем телом. Секунда — и вот он уже вскочил, забыв про меня.

— Чёрт... Света!

Я грудь рукой прикрыла, в кресле приподнялась, усаживаясь поудобнее, а сама глаз с Генкиного растерянного лица не спускала. Смотрела на него снизу вверх, и даже не знала, что чувствую. Меня начало колотить, то ли от волнения, то ли от неудовлетворённого желания, и на Светлану я больше не смотрела. Знала, что ничего хорошего там не увижу. Только услышала её быстрые шаги по коридору, она убежала, хотя, чего ещё ждать? Нормальная реакция. Вот только то, что Завьялов следом за ней бросился, мне совсем не понравилось. А дверь, которую он распахнул, выбегая, о стену ударилась. Я осталась одна, в растрёпанных чувствах и растревоженная ласками и поцелуями, а тот, кто был в этом повинен, меня бросил и помчался догонять другую женщину. Чтобы сказать ей, что она всё не так поняла. Что это недоразумение и ничего не значит.

Я платье на груди стянула и приказала себе не плакать.

Зато теперь я знаю, что ничего не изменилось. Завьялов меня хочет. А ещё он дурак. Хотя, это я давно выяснила. Но что поделать, люблю я этого дурака. Время идёт, а ничего не меняется. По крайней мере, во мне.

К ужину я этим вечером не вышла. Можете назвать меня трусихой, но не смогла себя заставить. Несколько раз из спальни выходила, останавливалась наверху лестницы и прислушивалась. Занятие бесполезное, сама понимала, но просто сидеть за закрытой дверью было выше моих сил. Хотелось знать, что происходит. Но если что-то и происходило, то Генка вряд ли позволил бы этому эхом отозваться на весь дом. Всё было тихо, никаких криков и ругани. И поэтому мне ещё страшнее было спускаться вниз, да и есть не хотелось. И только на следующий день я узнала, что Света вчера уехала в город, Генка сам её провожал и в машину усаживал. Мне об этом паренёк из охраны проболтался. Я ему поулыбалась немного, и он тут же мне всё выложил про своё непосредственное начальство. Даже добавил, что Светлана явно была чем-то расстроена, но Генке запретила её до города провожать, но он сам уехал вскоре. Сел в машину и был таков. Эта информация меня заинтересовала, но вида я постаралась не подать, а парню намекнула, чтобы хоть о нашем с ним разговоре он не болтал, особенно Завльялову. Тот вообще трепачей не любит, о чём я молодому охраннику и напомнила. Тот задумался, как-то враз поскучнел и интерес ко мне потерял. А я обратно к дому направилась, воодушевлённая, но в то же время виноватой себя чувствовала из-за того приступа небывалой радости, какой вызвала во мне новость об отъезде Светланы из нашего дома. И что бы мне потом не сказал Завьялов, это лучший выход. Ну не пара она ему! Меня в этом никто не переубедит.

Не успела я эту мысль развить, как услышала голос Светланы за своей спиной и обернулась. Вздёрнула одну бровь, наблюдая за тем, как Света, войдя в калитку, остановилась с охранниками поговорить. Выглядела очень серьёзной, не улыбалась, как бывало обычно, поговорила с ними совсем недолго, и направилась к дому, но заметила меня и шаг замедлила. Правда, сумела себя в руки взять, на её лице появилось непроницаемое выражение, и мимо меня она прошла, даже не поздоровавшись. Я только хмыкнула ей вслед, пальцами за задние карманы джинсов зацепилась и на пятках качнулась. Интересно, это что, объявление войны?

Не зная, чем заняться, я устроилась в гостиной, прихватив с собой папку с институтскими конспектами, чтобы освежить в своей памяти то, с чем мне придётся на практике столкнуться. Каким бы лёгким Лёва Шильман не был в общении, в работе он очень требователен, об этом мне ещё Ника рассказывала. Вот я и решила изо всех сил стараться, раз уж сама на практику напросилась, и сразить всех своим профессионализмом. Пусть папка мной гордится.

Правда, отвлекала меня Светлана, она несколько раз спускалась по лестнице, проходила мимо гостиной, я так поняла, что она Ванькины вещи в детской разбирает, то с одной стопкой белья появилась, то с другой, видимо, готовилась к возвращению своего подопечного. Ника её, что ли, попросила? Я глаза от своих записей поднимала всякий раз, как слышала её шаги. Замечала, как Света старательно делает вид, что меня не замечает, а у самой лицо печальное и сосредоточенное. Но я была уверена, что ей очень многое хочется мне сказать. Не зря же она вернулась, наверняка, им с Завьяловым удалось договориться. Или ей настолько нужны деньги?

А если договориться всё-таки удалось, то мне очень интересно знать, что он ей рассказал о нас. Покаялся во всём или на меня решил вину свалить? Если так, то смерть его будет долгой и мучительной.

За всеми этими размышлениями, я несколько отвлеклась от чтения конспектов, даже разволновалась, и поэтому почувствовала облегчение, когда папка позвонил.

— Когда вы уже вернётесь? — простонала я в трубку. — В доме пусто и гулко без вас, как в Мавзолее.

— А твои гости уехали? — поинтересовался отец, а я в ответ многозначительно хмыкнула, уловив в его тоне намёк.

— Мои гости уехали. Так что, можете возвращаться домой, не опасаясь.

— Ты мне дерзишь, что ли?

Я рассмеялась.

— Нет, конечно. Но, папа, согласись, несколько странно было оставлять Генку со мной только потому, что Никита приехал.

— Ничего не странно. Твой Никита ещё слишком молод, чтобы на него можно было положиться. Мне так спокойнее.

— Да? Тогда можно я Завьялова с собой в Москву заберу? Пусть он там за мной присматривает. — Я произнесла это намеренно громким и дерзким тоном, краем глаза приметив на лестнице Светлану. Она остановилась, услышав Генкино имя. А ещё говорят, что воспитанные девочки не подслушивают.

— Да он сбежит от тебя через неделю!

Я притворно ахнула.

— Генка от меня сбежит? Да не дождётесь!

Тут уже папка рассмеялся. А следом поинтересовался:

— Кстати, ты не знаешь, где он? Я полдня до него дозвониться не могу.

— Не знаю. Но как увижу — передам.

— И по шее заодно дай.

Я вполне довольно улыбнулась.

— Обязательно. Дам ему по шее.

Папка пообещал, что завтра они будут дома, мы распрощались, а я ещё несколько секунд на замолчавший телефон смотрела в раздумьях, а после кинула быстрый взгляд в сторону лестницы. И осведомилась:

— Света, а где Завьялов?

Повисла пауза, после чего девушка мне всё-таки ответила:

— Я не знаю.

Я хмыкнула, нисколько ей не поверив.

— Да? — И больше не сомневаясь, по памяти набрала номер "Трёх пескарей". — Это Василиса. Завьялов в ресторане? Нет? Ладно... Нет, передавать ничего не надо. — Света продолжала стоять за моей спиной, и я чувствовала её взгляд, направленный мне в затылок. А ещё ощутила некое мстительное удовольствие, набирая номер клуба. Почему-то была уверена, что Света вряд ли знает о его существовании. — Привет, это Василиса, — повторила я. — Генка у себя? Ладно, не говори, чем он занят, я и так догадываюсь. Скажи, чтобы телефон включил, отец до него дозвониться не может. Мне? Ну, пусть и мне позвонит, если захочет, — рассмеялась я. Телефон снова выключила, и очень осторожно выдохнула, пытаясь убрать с лица победную улыбку.

— Зачем вы это делаете? — спросила Света.

Я волосы за ухо заправила.

— Что именно?

— Вы прекрасно понимаете.

Я всё-таки повернулась, чтобы видеть её, руку на спинке дивана вытянула.

— А ты зачем вернулась? Из-за зарплаты или Генка на колени встал, поклялся, что это было в первый и последний раз, и ты поверила? — Судя по её лицу, вторая моя догадка в цель попала. — Зря поверила. Далеко не в первый, и уж точно не в последний.

Света нервно сглотнула, приглядывалась ко мне с подозрением, и, видимо, решая, стоит ли мне верить.

— Вы специально мне это говорите.

— Конечно, специально! — не выдержала я. — А что ещё мне тебе говорить? Прощения просить? Так не за что. Он мой.

Света сильно разволновалась, я даже видела, с каким старанием она слова подбирает, но, видимо, для неё подобные разговоры были в новинку, и скрывать свои эмоции Свете не очень удавалось. У меня же в этом деле было больше опыта, но это совсем не значит, что я была спокойна, у меня внутри тоже всё тряслось, правда, я, как могла, это спрятать пыталась.

— Ты его не знаешь совсем. Ты понятия не имеешь, что он за человек. И ты ему не пара. Ты никогда его не поймёшь, и поэтому не сможешь поддержать в нужный момент, а уж тем более простить. Ты даже не представляешь, на что он способен. Это он сейчас чистенький и важный, это за последние годы он заматерел и стал о будущем задумываться. И тебе это в нём нравится, я права? Но ты не знаешь, сколько сил я вложила, чтобы добиться таких перемен. И уж точно я не для тебя старалась.

Света прошла в гостиную и остановилась у стола, глаза в пол опустила, обдумывая мои слова.

— Но вы же замуж выходите!

— Это не твоё дело.

— Моё! Моё. Вас долго не было, вы ничего не знаете о наших с ним отношениях! Гена сделал мне предложение...

— Да, — кивнула я. — Мне назло. Он-то прекрасно знал, когда я возвращаюсь.

Света головой покачала.

— Василиса, вы не правы. Я понимаю, что убеждать вас в чём-то бесполезно, у вас на всё есть ответы, которые устраивают вас. Но...

— Что он тебе сказал? Что? Прощения просил, объяснить пытался? Про случайность, про вспышку страсти? Хотя, Генка вряд ли такое произнести может.

— Он сказал, что это была ошибка.

Я едва заметно усмехнулась.

— Он уже четвёртый год это повторяет, что совсем не мешает ему приходить ко мне раз за разом. Ты такой жизни для себя хочешь? Жить и постоянно думать, где и с кем твой муж? Да ты даже не представляешь, что тебя ждёт. Если не я, то будут другие. Что ты вообще знаешь о его жизни?

— Вы его любите, это заметно, — сказала она негромко. А я незаметно для неё в край подушки вцепилась, прежде чем ответить.

— Люблю.

-Я тоже его люблю.

У меня вырвался смешок.

— Света, — я даже с дивана поднялась, чтобы выглядеть выразительнее. — Да ты даже не понимаешь, о чём ты говоришь. Ты любишь придуманного человека, того, кем он стал. А это не Завьялов. Ты любишь то хорошее, что в нём есть, и, наверное, веришь, что хорошего больше. А я просто люблю, со всеми его недостатками, страхами и ошибками. Потому что знаю до самого донышка, как себя.

Света неожиданно улыбнулась, что мне совсем не понравилось.

— Очень пылкая речь. И понятная. Девушки в вашем возрасте всё воспринимают острее. Я сама такой была.

Я нахмурилась.

— Очень в этом сомневаюсь.

— Вас просто обижает, что он не ответил на ваши чувства.

— Не ответил? — Я от презрения даже фыркнула. Разговор пошёл не так, как я бы того хотела, не в мою пользу, и теперь уже мне стало не по себе под взглядом Светланы, что уж совсем недопустимо. Теперь она смотрела на меня свысока, и на самом деле выглядела намного взрослее меня и увереннее, и я поняла, что дальше спорить с ней, бесполезно, да и себе дороже. Что бы я сейчас ей не сказала, всё будет выглядеть глупо. — Что ж... Я надеюсь, во время признания своих ошибок, твой благоверный не забыл тебя предупредить, чтобы ты держала язык за зубами? Если проболтаешься, у тебя будут все шансы увидеть его истинное лицо.

Я конспекты с дивана собрала и из гостиной вышла, чувствуя, что этот бой я проиграла. Это было невероятно, но я проиграла! Этому Цветочку.

Необходимо взять реванш. Я буду не я, если отдам ей Завьялова.

Генку я нашла в "Чёртовом логове", он почти весь день здесь проторчал, ему здесь вообще, словно мёдом намазано. Он обожает это заведение, что для меня совершенно непонятно. Может оно и приносит ему деньги, раз в клубе собираются не простые люди с улицы, но вся эта возня в угоду чужим страстям, мне активно не нравится. Но при этом я знала, что папка клуб финансирует, видимо, после того, как "Три пескаря" сделалось одним из самых солидных заведений города, пришлось искать другое место для разрешения определённых ситуаций. В "Логово" привозят гостей, которые хотят не просто отдохнуть, а отдохнуть по полной, без всяких тормозов. И поэтому мне запрещают здесь бывать. Нике тоже запрещено, конечно, но ей и в голову не придёт по собственной воле "Логово" посетить, а вот у меня для визитов сюда есть более чем веская причина. Например, как сегодня. На часах начало седьмого вечера, а первые клиенты уже появились. В зале играет музыка, две девочки на сцене томно извиваются, правда, здесь это принято считать танцем. Я понаблюдала за ними, так, из любопытства, а затем обвела зал ищущим взглядом. Генку не увидела и остановила официантку.

— Завьялов где?

— Геннадий Михайлович?

От проскользнувшего в её голосе несомненного уважения к начальству и даже трепета, я едва не рассмеялась.

— Он у себя в кабинете, — объявил мне мужской голос, и я оглянулась на подошедшего охранника. А про себя повторила: Геннадий Михайлович в кабинете! А что, звучит.

Звучит-то может и звучит, вот только нормальные люди в кабинетах работают, а Завьялов бездельничает за закрытой дверью. Я когда в кабинет вошла, Генка сидел в кресле и занимался тем, что скомканные бумажки в корзину для мусора, поставленную у противоположной стены, кидал. И выглядел при этом очень увлечённым, прищуривался, прицеливался. Я как раз застала момент очередного броска, белый комок глазами проводила и поинтересовалась:

— Какой счёт?

— Восемь из десяти. — Генка на меня посмотрел. — Чего пришла?

— А что мне дома делать? — Я сумку на край его стола положила и присела напротив Завьялова. — Отцу звонил?

— Да.

— По шее получил?

Он скривился.

— Не твоё дело.

Я усмехнулась.

— А ты чего здесь сидишь? Скрываешься от кого или огромное чувство вины лелеешь?

— А в чём это я виноват?

Мы взглядами встретились, и я невольно разулыбалась.

— Дай подумать, даже не соображу так сразу.

Генка выпрямился, на кресле развернулся, и руки на столе сложил.

— Вась, ты чего пришла?

— Я же сказала, мне одной дома плохо. Не по себе.

— Тебе нельзя сюда приходить.

Я глаза опустила.

— Да мне много чего нельзя. — Музыка в зале стала громче, и я поморщилась. Видимо, люди прибывают. — Кстати, ты в курсе, что твоя Света в Яблоневке? Явилась сегодня, как ни в чём не бывало. — Я открыто смотрела на Генку. — У некоторых прямо ни стыда, ни совести, согласись.

Генка растянул губы в вынужденной улыбке.

— И не говори. Вот смотрю и поражаюсь.

А я поинтересовалась:

— Сильно стараться пришлось, чтобы вину загладить?

— Она умная девочка.

Я презрительно фыркнула.

— Не такая уж и девочка. Под тридцать.

— Ох, Васька...

— Ну что? Не так?

Он смотрел на меня с насмешкой, правда, взгляд всё более въедливым становился. Я же легко махнула на Завьялова рукой, стараясь снять лишнее напряжение.

— А вообще, мне всё равно. Если ты думаешь, что я буду истерики тебе закатывать, то зря. Хочешь на ней жениться? Ради Бога. Можно подумать, что от этого что-то изменится. Ты через месяц от неё устанешь и ко мне же прибежишь.

Генка на кресле откинулся, поедая меня взглядом.

— Я знал, что ты не просто так приехала. Бесишься, да?

— Из-за того, что ты меня хочешь, а на ней женишься? Ген, — я голову чуть на бок склонила, пытаясь смягчить свой тон и слова, — я столько твоих глупостей пережила, как и ты моих, что я уже давно не рыдаю по ночам в подушку. Женись. Посмотрим, что из этого выйдет.

— Как быстро ты меняешь своё мнение.

— А ты специально хочешь меня из себя вывести? Тебе приятнее станет, если я устрою истерику? Ты соскучился, как я понимаю? — Я пальцем по гладкому подлокотнику поводила. — Мне не всё равно, что ты жениться надумал, — решила я поговорить с ним на чистоту. — Не всё равно, что ты с ней спишь, а она считает, что имеет на тебя какие-то права. Просто я окончательно поняла, что ничего не меняется. — Я глаза на него подняла. — Любим — не любим, но нас тянет друг к другу. Лично я не знаю, что с этим делать, и не скажу, что меня это сильно радует. Вот ты взрослый, и скажи мне, как всё исправить. Тебе жениться, а мне замуж выйти, как ты придумал? Разъехаться и не встречаться никогда? Это решение? — Поддавшись искушению, я поднялась и медленно обошла стол, а руки поднялись к груди и расстегнули верхнюю пуговицу на платье. — Я не настырная и не упрямая, просто я не понимаю... Я не вижу причин, Гена. Ты так много раз говорил мне, что нельзя, невозможно, неправильно, а я не вижу для этого причин, как ни стараюсь. И поэтому не могу уйти.

Генка глаз с меня не сводил, а на лице такое выражение, словно он из последних сил с собой борется. Он против того, что я затеяла, но молчит, не останавливает меня и не прогоняет. Только наблюдает внимательно, как я пуговицу за пуговицей расстёгиваю. В какой-то момент его взгляд заметался из стороны в сторону, но в итоге снова вернулся к моей груди. Я аккуратно втиснулась между его креслом и столом, и на край присела.

— Ты же не хуже меня понимаешь, что после вчерашнего, дело лишь в нескольких часах, в нескольких днях. Это всё равно случится.

Кажется, он уже меня не слушал. Смотрел на бледно-розовый лиф моего корсажа, на чёрное кружево, а я, чтобы его подстегнуть, ногу на сидение его кресла поставила. И Завьялов сдался. Напряжённость из него ушла, он в кресле откинулся, ладонью моей ноги коснулся, погладил, а следом поинтересовался:

— Ты дверь заперла?

— Конечно.

Он губами к моей коленке прижался, а я на мгновение зажмурилась, в душе ликуя оттого, что мне всё удалось. Хотя, я не сомневалась, что удастся. Что я, Завьялова не знаю? Он себе отказать может, а мне — никогда.

Генка меня руками обхватил, ягодицы сжал, но притягивать меня к себе не стал, сам придвинулся, а я оказалась в весьма провокационной позе перед ним, но разыгрывать из себя скромницу уже поздно. Я платье сама сняла и к Генке наклонилась, чтобы его поцеловать.

— Ты мой, — шепнула я между поцелуями, обняв его за шею. — Я люблю тебя. А ты дурак.

Он резко поднялся, ко мне наклонился и в глаза заглянул. Взгляд цепкий и требовательный. Голову мне назад закинул, а я с улыбкой подтвердила:

— Дурак.

Завьялов большим пальцем по моей нижней губе провёл, потом осторожно поцеловал. Я к нему прижалась, обняла, стараясь сделать так, чтобы он этот поцелуй надолго запомнил, а когда он отстранился, поняла, что своего добилась. От сомнения в его взгляде и следа не осталось.

За дверью грохотала музыка, слышались шаги обслуживающего персонала по коридору, даже их голоса и смех, пару раз казалось, что прямо за дверью кабинета. А потом вдруг всё стихло — ни музыки, ни шагов не стало слышно. И мы с Генкой это наверняка бы заметили, если бы не так сильно заняты были. К тому моменту он меня на диван перенёс, почти раздетую его усилиями, и нас уже мало интересовало то, что происходило снаружи. После стольких месяцев разлуки не хотелось думать ни о чём постороннем. Я ладонью по Генкиной спине водила, отвечая на его поцелуи, ногтями красные дорожки чертила, а когда ногти впивались в кожу на его затылке, Завьялов судорожно втягивал в себя воздух и целовал меня так, что в искренности его чувств уже можно было не сомневаться. Он скучал, он ждал и я ему нужна, прямо сейчас.

А потом в дверь требовательно постучали. Мы с Генкой в первую секунду замерли, он неохотно от моих губ оторвался, и я увидела, как его брови на переносице сошлись. Мы ещё тяжело дышали, вздрагивали, и я только тогда поняла, с какой силой меня Завьялов в диванные подушки вжимает, почувствовала, как сердце его стучит, сильно и нетерпеливо. А тут нас прервали, и Генка на меня непонимающе смотрит, а в глазах пустота и тьма. Головой потряс.

— Кто?! — рявкнул он, а я в напряжении ждала ответа.

— Там менты приехали, — послышалось из-за двери. — С ордером на обыск. Что делать?

— Ген, музыки нет, — вдруг дошло до меня, и на него я со страхом посмотрела.

Завьялов выругался и с дивана, а точнее, с меня, вскочил.

— Иду! — сказал он в сторону запертой двери. — Скажи им, что я иду! — Генка штаны подхватил, когда они вниз поползли, загремел пряжкой ремня. На меня посмотрел. — Одевайся, быстро. — Он моё бельё со стола сгрёб и кинул на диван.

— Гена, что им надо? — спросила я, застёгивая крючки на корсаже. Чёрт меня дёрнул его надеть сегодня! Для Завьялова старалась, а теперь из-за трясущихся рук никак с крючками справиться не могу.

— Думаю, они сами этого не знают. Что найдут, тому и обрадуются!

— А ордер?

— Вася, одевайся! — Он к этому моменту уже рубашку застегнул и за пояс брюк её заправил, подал мне платье. — Давай, давай, котёнок. Быстрее.

— Не могу я быстрее, — шикнула я на него. Платье, наконец, застегнула, к зеркалу подошла, постаралась себя в порядок привести, губы подкрасила. А Генка подошёл, меня за плечи взял и к себе развернул, пальцем мой подбородок приподнял.

— Останешься здесь, — приказал он. — Сядь за мой стол, включи компьютер, поняла?

Я кивнула. Но выглядела, наверное, слишком перепуганной, потому что Генка вдруг ко мне наклонился и быстро поцеловал.

— Делай всё так, как я говорю. Хорошо?

Я смогла выдохнуть только когда он вышел. Села за стол Завьялова, как он просил, ноутбук открыла. А потом на спинку кресла откинулась и глаза закрыла. Сердце в груди стучало громко и даже болезненно.

Прошло минут пять, прежде чем в коридоре снова послышались шаги. Неспешные, но и не осторожные. Человек шёл по коридору и открывал все двери подряд. У меня внутри всё замерло, я на дверь кабинета смотрела и ждала, когда она откроется. А как только дверная ручка опустилась вниз, взгляд перевела на экран компьютера, а руку в кулак сжала. Судорожно втянула в себя воздух.

— Добрый день.

Я подняла глаза на вошедшего. Молодой человек, лет тридцати, с кожаной папочкой под мышкой, стоял в дверях и мило мне улыбался. Чересчур мило. А взглядом по углам кабинета рыскал вполне профессионально. Я внутренне сникла. Точно милиция.

Чуть нахмурилась, наблюдая за ним, делала вид, что он меня от работы оторвал.

— Добрый, — сказала я в ответ на его приветствие и тут же решила проявить бдительность: — Вы кто?

Он достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение и мне продемонстрировал.

— Старший лейтенант Шмелёв. Мы проводим обыск. Вы не в курсе? Кажется, всех оповестили и попросили выйти в зал.

Я подниматься не торопилась, хотя крышку ноутбука и захлопнула.

— Я не слышала. А в чём, собственно, дело?

Молодой человек, не стесняясь, меня разглядывал, и продолжал улыбаться и настаивать:

— Выйдите в зал.

Я не стала сдерживать раздражённый вздох. Взяла сумочку и вышла из кабинета, всем своим видом демонстрируя недовольство.

Оказавшись в зале, я быстро огляделась, и поняла, что отдала бы что угодно, лишь бы в этот момент оказаться подальше отсюда. В зале было полно людей, но на клиентов мало кто из них был похож. Все посетители куда-то испарились таинственным образом, лишь двоих молодых людей допрашивали люди в форме, требовали у них документы, удостоверяющие личность. Весь персонал собрался у сцены — повара, официанты, девочки-танцовщицы щебетали по привычке, правда, чуть напугано, и с охранниками переглядывались. А рядом с ними омоновцы в масках и с автоматами. Одни просто стояли, как истуканы, другие вместе с милиционерами по клубу рыскали, заглядывая во все углы и щели. А за центральным столом сидели двое мужчин в штатском, и по выражению на их лицах, по тому, как они наблюдали за происходящим, я поняла, что они здесь главные. Распорядители сего беспорядка. Перед ними на столе были разложены бумаги, а поверх них лежал телефон Завьялова. Сам же Генка стоял за их спинами и с каменным выражением на физиономии наблюдал, как омоновцы его клуб вверх дном переворачивают. Я даже розыскную собаку заметила, её водила на поводке женщина в форме, а пёс тыкался носом всюду и выглядел так серьёзно, словно сам был генералом. Вот ведь я попала... И беспокойство не отпускало. А вдруг они что-нибудь найдут? Я кинула на Завьялова взгляд полный сомнения.

— Ещё одну нашёл, — радостно сообщил мой провожатый, непонятно для чего прихватив меня за локоть.

На меня обернулись, взгляды нисколько не заинтересованные, равнодушные, даже чуть брезгливые. И только реакция Завьялова заставила следователей проявить интерес. Он шаг вперёд сделал и Шмелёву приказал:

— Руки от неё убери!

Мужчины за столом брови вздёрнули, а я нетерпеливо дёрнула рукой.

— Действительно. Не надо меня хватать. Вам не по рангу, молодой человек.

Один из мужчин поднялся, продолжая меня разглядывать.

— Это кого ты к нам привёл?

Я смело взглянула ему в глаза.

— Очень бы хотелось задать этот вопрос вам, уважаемые. Что ищем?

Генка не выдержал, подошёл ко мне, а Шмелёва настойчиво оттеснил. Мне же от него достался свирепый взгляд, но я понимала, сейчас не тот момент, чтобы на такие глупости отвлекаться.

— Сядь в сторонке, — шикнул он на меня, — и не мешай.

— А уйти мне нельзя?

— Нельзя, — порадовал меня мужчина при погонах, более весомых, чем у Шмелёва, это явно. — Гражданин Завьялов, у девушки документы имеются?

Генка скривился.

— Может, хватит меня гражданином называть? Вы пока на моей территории.

— Вот именно, — поддакнула я, от волнения тараторя. — Частная собственность. Обращение "господин" более уместно.

Этому замечанию даже Генка не обрадовался, а других оно попросту насмешило. А мне ещё раз про документы напомнили.

— Нет у меня с собой документов.

— Очень жаль. Придётся вас задержать до выяснения вашей личности.

Я вскинула на Завьялова удивлённый взгляд, а тот глаза закатил.

— Начинается. — Посмотрел на представителей правопорядка. — Вам заняться нечем больше? Она здесь случайно...

— Так никто же и не спорит. — Следователь, что из-за стола поднялся, посмотрел на своего коллегу, который заполнял какие-то бумаги, и добавил: — Господин Завьялов. Но вы же знаете, что существуют правила. Девушка находилась в вашем клубе, во время проверки, и необходимо установить её личность. — Он снова ко мне повернулся: — Так как, девушка?

— Меня зовут Василиса Филин. — Я обвела собравшихся выразительным взглядом. — А паспорта у меня с собой нет. Это всё ещё проблема?

Я почувствовала появившуюся напряжённость, мужчины между собой переглянулись, а я, воспользовавшись заминкой, присела на освободившийся стул, и даже ногу на ногу закинула. Подумала и телефон из сумки достала, стараясь действовать решительно.

— Звонить нельзя! — сразу объявили мне.

Я безмерно "удивилась".

— И папе нельзя позвонить? А почему? Меня не арестовали, не предъявили обвинение, а даже если так, имею право на один телефонный звонок. — Я улыбалась, а палец по кнопкам телефона бегал, отыскивая нужный номер. — Мне папа рассказывал. Про мои права. Так я могу позвонить?

На этот вопрос мне никто не ответил, старший лейтенант Шмелёв вообще как-то растерялся, переложив всю ответственность за происходящее на начальство, а у тех, видимо, тоже не было подготовлено верного ответа. Они снова переглянулись между собой, а мужчина, который что-то писал всё это время, самый старший из всех присутствующих, и самый спокойный, как мне показалось, ручку отложил и мне улыбнулся. По-отечески так.

— Василиса Кирилловна...

— Аркадьевна, — поправила его я.

— Аркадьевна, — не стал спорить он. — Что вы здесь делаете?

— Странный вопрос. — Я на Генку посмотрела. — Он меня охраняет.

— Правда? — Мужчина засмеялся.

А вот я сурово сдвинула брови.

— Не вижу ничего смешного. Намного более интересно, что вы здесь делаете.

— Вася, — попытался заткнуть меня Завьялов, но свой вопрос я уже задала и теперь ждала ответа.

— У нас проверка.

— Проверка?

— Да. Проверяем ночные клубы. Контролируем ситуацию. Это нормальная практика.

— Да что вы мне рассказываете? — фыркнула я. — Вы все клубы так проверяете? — Я кивнула на небольшую армию омоновцев за своей спиной. — Маски-шоу, собаки розыскные. Вы что ищете? Думаете, здесь мешки с героином у стены стопкой сложены?

Завьялов надо мной странно крякнул, и я поняла, что сболтнула лишнего.

— А они здесь есть?

— Что? Мешки?

Следователь, возвышавшийся надо мной, покивал, поглядывая на меня со снисходительной улыбкой.

— А как же! — Я прямо встретила его взгляд. — Специально для такого случая держим. — Я, наконец, вспомнила про телефон, и решила, что тянуть дальше опасно, а то и правда изымут. На кнопку вызова нажала, и телефон к уху поднесла. С меня не спускали напряжённых взглядов. — Пётр Янович, это Василиса. Приезжайте в "Логово", здесь обыск. Ах, нет! Проверка.

— Адвоката вызвали? — со смешком поинтересовались у меня.

— Как не стыдно обманывать, Василиса Аркадьевна.

— Мне стыдно? — Я снова на Генку посмотрела, закинув голову. — Про это мне папа ничего не рассказывал.

Генка смотрел на меня сверху вниз, лицо серьёзное, а вот глаза смеялись.

— Очень плохо, что не рассказывал, — вроде бы посетовал мужчина в годах. А я лишь плечами пожала.

Петра Яновича я вызвала очень кстати, как позже оказалось. Я до конца так и не разобралась в том, что происходило и с чем связан такой доскональный обыск, Генка хранил молчание, что и понятно, с нас глаз не сводили, особенно усердствовал молодой Шмелёв. Чем-то мы ему не понравились, и он наблюдал за нами с таким выражением на лице, словно мы шайка бандитов и обвиняют нас в чём-то ужасном. И именно этому доказательства ищут. Да ещё Завьялов начал на меня злиться, просто за то, что я здесь оказалась, да ещё так некстати. Наверное, уже предчувствовал, что с ним сделает Филин, когда узнает...

Я пересела за столик у стены, решив, что лучше держаться от милиционеров подальше, они и так поглядывали на меня с особым смыслом, и наблюдала за тем, как проходит обыск. И на часы в нетерпении поглядывала, ожидая появления Петра Яновича.

— Ген. — Я Завьялова за руку дёрнула, и он опустил на меня глаза. — Что они ищут? — практически одними губами спросила я.

А он так же мне ответил:

— Помолчи.

Я глаза опустила и недовольно вздохнула в сторону.

А потом они нашли. Заставили открыть дверь дальней комнаты и там обнаружили у стены стол, затянутый зелёным сукном. И так этому обрадовались, что я поневоле возмутилась.

— Вы что, издеваетесь?

— Василиса Аркадьевна, вы бы ехали домой! — посоветовали мне в некотором раздражении.

— Да? — удивилась я. — То есть, вы нашли стол, и надобность во мне отпала? Замечательно! Ген, ну скажи им! Что за бред, в конце концов?

— Это игральный стол! — объявил Шмелёв, по всей видимости, специально для меня.

Я на Генку посмотрела, который всё стремительнее темнел лицом, потом кулак в бок упёрла.

— Да у меня дома такой стоит, вы что, и ко мне придёте с обыском?

Мне сладко улыбнулись.

— Если понадобится — придём. Не сомневайтесь. Гражданин Завьялов, я думаю, вам придётся проехать с нами. Для разъяснений.

Я только рот открыла.

— Что? Это произвол.

— Вася, замолчи, — в который раз шикнул на меня Генка.

Я губы поджала, чтобы хоть как-то заставить себя замолчать, а ещё, чтобы никто не заметил, как они затряслись. Я не понимала, почему Генку должны везти в прокуратуру или куда там ещё возят подозреваемых. И Пётр Янович пропал куда-то! Просто провалился, а ведь я сказала, что у нас срочное дело!

— Нельзя допрашивать человека без адвоката!

— А никто допрашивать и не собирается, — успокоили меня. — Мы просто побеседуем. Постараемся выяснить, чем клиенты этого клуба занимаются в этой комнате за этим столом. Это просто приглашение на беседу.

— Да, на дружескую, — поддакнул злой Завьялов.

— Почти. Не первый раз ведь встречаемся. Да, гражданин Завьялов?

Генка красноречиво хмыкнул, персонал клуба взглядом обвёл, все притихли, как по команде, а он взгляд на дюжем парне остановил, и сказал, кивнув на меня:

— Отвези её в Яблоневку.

— Я не поеду, — зашипела на него я, — я дождусь Петра Яновича.

— Поезжай домой.

— Гражданин Завьялов!

— Да иду я! — Он на меня последний взгляд кинул, серьёзный такой, а потом неожиданно подмигнул. А мне от этого ещё страшнее стало. Как-то не игриво у него получилось. Настолько не игриво, что у меня кошки на душе заскребли.

Я беспомощно наблюдала за тем, как люди в форме покидают клуб, и Генка вместе с ними выходит. На минуту в зале воцарилась тишина, было похоже, что все прислушиваются к удаляющимся шагам, а потом люди потихоньку заговорили, начали перешёптываться, подниматься со своих мест и расходиться.

— Василиса Аркадьевна, давайте, правда, я вас домой отвезу.

Я на охранника посмотрела.

— С ума сошёл?

Как специально, Самойленко появился уже через несколько минут. Я вскочила при виде его.

— Пётр Янович, где вы были? — накинулась я на него. — Его только что увезли!

Пётр Янович в клуб вошёл, огляделся без особого интереса, а пока ко мне шёл, платок из кармана пиджака достал и лоб промокнул.

— Василиса, успокойтесь. Я видел, как они уезжали, и даже поговорить с Геннадием смог.

— Вот скажите мне, вы ведь адвокат, разве они могут из-за какого-то стола!..

— Да не в столе дело. А вам я советую успокоиться. Сейчас я поеду и всё улажу.

От его уверенного тона мне, на самом деле, стало спокойнее. А потом попросила:

— Можно я с вами поеду?

Он хотел возразить, я по его лицу это видела, и решила его опередить:

— Я не буду мешать, подожду в машине. Пожалуйста.

Он посмотрел с сомнением, но, в конце концов, кивнул, соглашаясь. А охраннику, который вознамерился меня сопровождать, согласно приказу, я сказала, чтобы он на автомобиле Завьялова за нами ехал.

В машине Пётр Янович мне вдруг сообщил:

— Этот слух уже некоторое время по городу гуляет.

— Какой? — не сразу поняла я.

— Что в "Чёртовом логове" игра идёт.

Я нахмурилась. Потом головой качнула.

— Вряд ли. Зачем это Генке? Лишняя головная боль.

— Да кто знает. Может, кто-то и играет.

— Хотите сказать, они целенаправленно искали доказательства игры?

Самойленко кивнул.

— Такое чувство, что на нашей семье теперь клеймо, — пробормотала я. — И кто мог сболтнуть?

— Да кто теперь узнает?

Ждать пришлось долго. Я в машине почти два часа просидела, изнывая от тревоги и беспокойства. Даже охранника отпустила, его хождения вокруг автомобиля Самойленко, стали меня раздражать. Уже темнело, а я смотрела на окна районного отделения милиции, почти в каждом из них свет горел, и это только прибавляло мне беспокойства. А потом, наконец, дверь открылась и вышли Генка с Петром Яновичем. Я так обрадовалась, что едва не выскочила из машины, чтобы навстречу им броситься. Точнее, ему, а не им. Заставила себя выждать, подышала глубоко, а когда из машины вышла, старалась улыбаться приветливо и не более того, хотя Завьялова при виде меня натуральным образом перекосило.

— Я же сказал, чтобы ты домой ехала! Что ты упрямая такая? — набросился он на меня, а я Самойленко улыбнулась.

— Спасибо большое, Пётр Янович. Ведь всё в порядке?

— В порядке, в порядке, Василиса. Кроме старого стола у них никаких доказательств, об этом я им и сказал. Да и сами это понимают, не знаю, на что рассчитывали. Но, Геннадий, теперь вам нужно быть вдвое бдительнее. Всё это неспроста.

Генка кивнул.

— Спасибо, — ещё раз поблагодарила я Петра Яновича и вслед посмотрела, когда он к своей машине направился.

— Выпороть бы тебя, — тихо проговорил Генка за моей спиной. Я на него обернулась, увидела, как он пиджак надевает.

— Не могла я домой, — извиняющимся тоном сказала я. — Я бы там с ума сошла. Ген, точно всё в порядке?

— Тебе же сказали!

— А что ты на мне срываешься?

Он вздохнул.

— Ладно, пойдём. — По сторонам огляделся, свою машину неподалёку заметил и к ней направился. Взял у меня ключи. И, видимо, на самом деле себя виноватым почувствовал, потому что даже дверь машины передо мной открыл. Правда, на меня старался не смотреть.

— У тебя в клубе играют? — спросила я его, как только он на водительское место сел. Генка аж подпрыгнул от этого вопроса.

— Не твоё дело.

Я на сидении откинулась.

— Значит, играют.

Завьялов на меня уставился.

— Вась.

— Ну что — Вась? Тебе оно надо?

Он машину завёл, и мы выехали на дорогу. Генка молчал пару минут, потом сказал:

— У меня нет казино, просто есть несколько человек, которые любят покер. Вот и всё.

— Ты это сказал ментам?

— С ума сошла? Я тебе говорю, а теперь забудь, поняла?

Я кивнула.

— Хорошо, — устало согласилась я. Но заметила: — И всё равно кто-то проболтался.

— Я это решу.

— Только не увлекайся.

— Не буду.

Я посмотрела за окно. Машина на большой скорости ехала по центральной дороге к выезду из города. Мы направлялись в Яблоневку. Я голову повернула и на Генку посмотрела.

— Поедем к тебе, — попросила я.

Завьялов в руль вцепился и промолчал. Машина неслась вперёд, мы целый квартал проехали, я уже расстроиться успела, прежде чем он машину развернул, и мы поехали в обратном направлении. Я улыбнулась в темноте автомобильного салона.

Это самое умное, что Завьялов сделал за последнюю неделю.


9.


Я над Завьяловым нависла, наблюдала за выражением истомы на его лице, наклонилась, чтобы поцеловать, а следом рассмеялась. Выпрямилась, а Генка воздух сквозь сжатые зубы втянул и за талию меня удержал.

— Подожди, подожди, не двигайся.

Мне самой ещё не удавалось с дыханием справиться, припухшие от поцелуев губы облизала, и снова к Генке наклонилась. Поцеловала его в бровь. Выгнулась, чувствуя его горячие ладони на своей спине. Спутавшиеся после сна волосы назад откинула и сказала ему:

— С добрым утром.

— Васька.

— М-м.

— Что мне с тобой делать, а?

— Давно уже пора бы понять. Любить, — выдохнула я ему в губы и с Генки слезла. С довольным видом наблюдала, как он потягивается, похожий на сытого и обласканного кота. Собой я, конечно, гордилась, но мой внутренний голос всё-таки отпустил ехидное замечаньице по поводу того, что стоило бы этого котяру прямо сейчас с кровати-то скинуть, чтобы жизнь мёдом не казалась. Чтобы разницу прочувствовал, до самой глубины. Но...

Но, но! Генкой я тоже была довольна, так что зазря ехидничать, да ещё сегодняшним таким прекрасным утром, всё-таки не стала. Прилегла рядом с ним, голову на его плечо положила и несколько секунд с удовольствием слушала, с какой частотой у Генки сердце колотится. Потом на часы посмотрела, с некоторым сожалением. Ночь закончилась, за окном солнце вовсю светит.

— Знаешь, что мне снилось сегодня?

Генка пошевелился, руку одну за голову закинул и переспросил:

— Что?

— Мама. Так странно, она мне никогда не снится.

— Это не мама, это совесть твоя.

— Ой, да ладно.

— А что? Ты к ней за неделю так и не съездила.

— У меня было много дел.

— Конечно.

— Правда! — Я зубами чуть прикусила кожу на его плече, а Генка рассмеялся.

— Прекрати.

Я его руками обхватила и крепко прижалась на несколько мгновений.

— Я так скучала по тебе.

— Да. Настолько, что замуж собралась.

Я голову подняла, чтобы ему в лицо посмотреть, заметила ехидную усмешку на его губах, и локтём свою голову подпёрла, чтобы поудобнее было.

— А сам-то.

Зря я это сказала, Завьялову мои слова и тон не понравились, хотя, скорее всего, он попросту не знал, что мне ответить. Он сделал попытку сесть, и мне пришлось отодвинуться. Я на подушку откинулась, за ним наблюдая.

— И настроение у нас пропало, — прокомментировала я его поведение.

— А чего ты с утра начинаешь?

— Я начинаю? Это же ты сказал!..

— Ладно, Вась, всё. — Генка руку вскинул, меня останавливая, и с кровати поднялся. Я на его татуировку на спине уставилась.

— Просто тебе сказать мне нечего, вот и весь разговор, — проговорила я негромко.

— Вась, ты скоро в Москву вернёшься.

— Ты мог бы поехать со мной.

— Что ты выдумываешь? — Он остановился в дверях спальни, прикрываясь халатом, и на меня оглянулся.

Я же старалась говорить уверенно и ни в коем случае не перегнуть.

— А что? На данный момент московским филиалом занимаются наёмные сотрудники, управляющий вообще мне не нравится. А мы с тобой могли бы...

Генка голову на бок склонил, приглядываясь ко мне.

— Я тебе поражаюсь. У тебя голова работает без перебоев и остановок. Тебе эта гениальная мысль пришла сегодня ночью?

Я встретила его взгляд, спокойно покачала головой.

— Нет.

Завьялов красноречиво поджал губы.

— Ясно.

— Что тебе ясно? — выкрикнула я, когда он с моих глаз скрылся. — Думаешь, мне не надоело тебя уговаривать? Но я предлагаю тебе единственное верное решение! Мы уезжаем в Москву, занимаемся семейным бизнесом, и всё, наконец-то, сложится. Гена, это ведь ненормально, столько лет по углам прятаться. И не говори мне, что всё это ничего не значит! Болван упрямый, — добавила я тише.

— Я слышу, между прочим.

— Вот и хорошо, что слышишь.

Из коридора послышался его смешок.

— Кто-то собирался платье свадебное в Милане заказывать.

Я на постели вытянулась, край лёгкого одеяла на груди расправила.

— Ну и закажу, в чём проблема-то.

Генка в спальню заглянул.

— Мозги парню крутишь, да?

— Нет. Просто перебираю варианты.

— Вот слышал бы тебя Филин.

Я усмехнулась.

— Если бы он слышал, ты бы передо мной сейчас не с голым задом стоял, а с цветами и обручальным кольцом.

Ни одного намёка на веселье я в Генкином взгляде не заметила.

— У тебя уже есть одно.

Я кольцо, подаренное Никитой, с пальца потянула. Хотела сделать это красиво, театрально, а оно вдруг застряло, я даже губу закусила от усердия, а оно всё равно никак не снималось.

— Вот то-то и оно, — хмыкнул Завьялов.

— Ладно, — согласилась я на дальнейшие объяснения и, повысив голос, когда Генка снова из спальни вышел, — давай зайдём с другого бока! Поговорим о твоей Свете. Что она тебе сделала такого ужасного, что ты собираешься её жизнь в ад превратить?

— Не собираюсь.

— Собираешься. Господи, Завьялов, я с тобой четыре года мучаюсь, мне лучше знать. Да ты её жизнь в кошмар превратишь. Когда она поймёт, что ты за человек, она самой себе не поверит, что замуж за тебя вышла. Она ведь и про "Чёртово логово" не знает, я права? А когда узнает? А когда все узнают? Её папа — директор школы, а зять, значит, содержатель притона?

— Вась, я тебя в ванне утоплю, ты дождёшься.

— Не утопишь, ты без меня не сможешь. Я просто пытаюсь рассуждать. — Я кулаком по Генкиной подушке стукнула, полюбовалась на образовавшуюся вмятину. — В Москву нам надо. Чтобы ото всех подальше. — И шёпотом добавила: — Ото всех родственников. — Я всерьёз этой идеей увлеклась. Смотрела в стену напротив, на картину, которую сама когда-то на вернисаже купила, и раздумывала. Как мне Генку уговорить, отцу всё объяснить, и вообще, как свою дальнейшую жизнь строить. Замуж за Никиту я уже не выхожу, в этом сомнений нет. А замуж, между тем, хочется. И свадебное платье из Милана хочется, и просыпаться каждое утро вот так, как сегодня, и именно с этим мужчиной, тоже хочется. И мне уже не восемнадцать. Чего я, вообще, боюсь? Папка меня всегда учил, что нужно уметь ставить перед собой правильные цели, а потом идти к ним. Главное, не переборщить и удачу не спугнуть. В моём случае, у удачи есть имя — Генка Завьялов. Его нельзя спугнуть, ни в коем случае.

И я созрела для того, чтобы перейти в наступление.

— Ты о чём думаешь?

Я в растерянности моргнула, на Завьялова, вновь появившегося в дверях спальни, взглянула, и поторопилась головой качнуть.

— Ни о чём.

Он нахмурился, брови на переносице почти сошлись.

— Кому ты врёшь? Вась, ты чего затеяла?

Я пару секунд соображала, после чего решила правду сказать:

— Думаю, как мне тебя женить. На себе естественно.

Генка плечи расправил, расслабился, не услышав в моём ответе для себя никакой опасности. На что я, по сути, и рассчитывала, надеясь привычным ответом бдительность его усыпить.

— Стратегию продумываешь?

Я кивнула.

— Только без крови, ладно? — попросил он.

— А это уже от тебя зависит. — Я одну руку на мягкую спинку кровати над своей головой положила, а на Генку взглянула с призывом. Он хмыкнул, но не рассмеялся, взгляд на мне задержал, наверняка, заценил мою соблазнительную позу, обнажённое тело, лишь краем одеяла прикрытое. Я одну ногу в колене согнула, улыбнулась, оставалось только пальцем Генку поманить, что я и собиралась сделать, но помешал звонок в дверь. Мы оба замерли, взглядами встретились, и я машинально на себя ещё одеяло потянула. А Генка подбородок выдвинул, взгляд сразу хищный сделался, огляделся в поисках одежды.

— Здесь сиди, — сказал он мне, а я только кивнула. Планы планами, а люди правильно говорят: поспешишь — людей насмешишь.

Дверь за собой Генка прикрыл, а я с кровати свесилась, стараясь понять, где моя одежда. Платье в кресле нашлось, а вот нижнее бельё у этого же кресла на полу валяется. Смотрится очень эротично, сразу воспоминания о прошедшей ночи накатывают, но чужим вряд ли стоит всё это видеть. Пока я раздумывала, стоит ли мне встать и начать второпях одеваться, или лучше затаиться и переждать, услышала звук отпираемых замков на входной двери, а следом и голоса. У меня мелькнула мысль, что это Света решила любимого навестить, но голос был хоть и тихим, но мужским. Я, как могла, прислушивалась, стараясь понять, что происходит.

— Ты с кровати, что ли, упал? — расслышала я чуть раздражённый голос Завьялова, и сразу поняла, кто пожаловал. Таким тоном он только со Стасиком обычно разговаривает. — На часы смотрел?

В ответ послышался смешок, больше похожий на девичий.

— Я ещё и не ложился.

— Очень зря.

— Ну... Не с кем было. А ты, я смотрю, не один. — Стасик, видимо, приметил мои туфли в прихожей.

Генка ему что-то ответил, я не расслышала, они ещё поговорили, недолго правда, а потом Генка рыкнул:

— Стой здесь.

— А пива нет у тебя?

— У меня что, пивная?

Так и не решив, как лучше поступить, одеваться или нет, я на подушки снова откинулась. И как раз вовремя, потому что Генка в спальню вернулся и мазнул по мне предостерегающим взглядом. Я же только губы поджала, всем своим видом показывая, что никаких глупостей делать не собираюсь, лежу себе и лежу, и только наблюдала за тем, как Генка бумажник из кармана пиджака достал, и теперь купюры перебирает. Мне очень хотелось ему сказать, чтобы он Стасика послал подальше вместо того, чтобы снабжать того деньгами, но знала, что сейчас любое моё слово будет принято в штыки и приведёт к скандалу. Генка и без этого прекрасно знает, что я против его сомнительной доброты, и поэтому сейчас даже не смотрит в мою сторону. Достал пару пятитысячных купюр, а в этот момент дверь спальни открылась, и в комнату Стасик заглянул.

— Пива-то и правда нет, — сообщил он расстроено, а увидев меня на постели, выдал паскудную улыбочку. — О, Василис, здорово. — Его взгляд по всему моему телу прогулялся. — Классно выглядишь.

Я одарила гостя равнодушным взглядом. Мне же хватило и мимолётного взгляда на Стаса, чтобы понять, что он за прошедшие после нашей последней встречи месяцы, ещё больше похудел, потускнел, зато глаза лихорадочно блестят — то ли от голодной жизни в целом, то ли из-за отсутствия пива для опохмелки именно сегодня. Глазами меня ел, не обращая внимания на свирепое выражение, появившееся на лице брата. Хотя, это и не удивительно, осторожностью Стасик никогда не отличался.

— Тебе где было сказано ждать? — рявкнул на него Генка.

Стасик глаза на него вскинул и тонкие брови вздёрнул. Он вообще весь был такой — тонкий и хрупкий, в чём только душа и мерзость характера держится.

— Ой, да ладно, — сказал он Генке. — Я — могила, ты же знаешь.

Стасик смешно прикоснулся к губам костяшками пальцев. Тоже мне, мафиозо.

— Ген, дай ему денег, — не выдержала я, в конце концов.

Завьялов братца подтолкнул и потребовал:

— Вышел из спальни.

Стасик вышел, Генка следом за ним, и я только услышала:

— Светка отставку получила? Хотя, я тебя понимаю...

Я глаза закрыла и перевела дыхание. А потом пробормотала себе под нос:

— Нужно уезжать.

В Яблоневку мы вернулись по отдельности. Я на такси приехала, а Генка сначала в клуб и ресторан отправился, проблемы решать. Я успела до возвращения папки, спокойно приняла ванну, позавтракала, потом долго смотрела на себя в зеркало, пытаясь понять, сумела ли я уничтожить следы бессонной ночи на своём лице. А встретившись на лестнице со Светланой, отвернулась. Не из-за стыда или чувства вины, а просто не хотелось портить себе настроение. Ведь как только глазами с ней встречусь, вспомню, что Завьялов не пообещал мне отменить свадьбу, так и расстроюсь. А сейчас не время для того, чтобы в своих силах сомневаться. У меня планов громадьё.

Но проблема моя в том, что я, сосредотачиваясь на собственных проблемах и желаниях, порой забываю об остальном и недооцениваю возможности других людей, способных мне навредить. Вот и сегодня, думая о прошлой ночи, я позабыла о бурных событиях вечера. И уж точно не ожидала, что папке ещё в дороге кто-то о случившемся доложит. Правда, он не стал меня ругать, едва переступив порог дома. Он дождался приезда Завьялова, когда мы все в гостиной собрались, и вот тогда начал орать. До того самого момента, когда он голос повысил, я даже не догадывалась, что ему уже всё известно. Заметила, конечно, что он молчалив и неразговорчив, но, если честно, решила, что он от отдыха устал, с ним такое бывает, несколько дней в отрыве от проблем и дел — и вот он уже мрачный и раздражительный. А оказывается, это было по нашу с Генкой душу.

— Сколько раз и в каких выражениях я должен повторить, чтобы ты поняла? — рявкнул он на меня с такой выразительностью, что я поневоле вздрогнула. — Я не хочу, чтобы ты появлялась в "Логове"! Тебе ресторана мало? Какого хрена тебя туда понесло?

Я глаза старательно отводила, перехватила взгляд Ники, но легче мне от этого совсем не стало.

— Пап, но я же не знала, что у нас с милицией мысли сходятся.

— А должна была знать! Должна знать, что тебя быть там не должно ни под каким предлогом! — Он к Завьялову повернулся. — И кому мне за это голову оторвать? Тебе? Ты зачем остался? Чтобы глаз с неё не спускать! А в итоге она отиралась в клубе и теперь все менты в городе обсуждают, как она себя вела в тот вечер!

Генка виновато опустил глаза и кивнул, признавая. Я же заупрямилась.

— А как я себя вела? На место их поставила? Адвоката вызвала! Папа, то, что они творили, иначе как произволом назвать нельзя!

— Это не твоё дело! И без тебя бы как-нибудь справились! Тоже мне, защитница!

Я на диван села и руки на груди сложила, обиженная его тоном.

— Я ничего плохого не сделала.

— Да? Ты так считаешь?

— Да, я так считаю! Ника, скажи ему! Я не виновата, что они явились не вовремя! — Мы некстати с Генкой глазами встретились и одновременно вспомнили, насколько не вовремя нагрянула милиция.

— Тебя там быть не должно. Почему ты этого никак не поймёшь?

— Мне не пятнадцать. Или ты всерьёз думаешь, что я никогда в ночных клубах не была?

Генка за папкиной спиной выразительно покрутил пальцем у виска, глядя на меня, а Ника чуть слышно хмыкнула. Отец серьёзно кивнул, каким-то непостижимым образом уловив все действия, что были произведены за его спиной.

— Они правы, ты зря это сказала.

— Пап.

— Что?

— Ну, прости меня. Да, наверное, мне не стоило туда ходить, но мне было скучно.

— Скучно?

— Да, представь себе! — Я тоже разозлилась. — Мне что, скучно не может быть? Я никогда не была пай-девочкой, тебе это отлично известно.

— Вот именно поэтому я и прошу тебя держаться подальше от таких заведений. Что ты не пай-девочка и тебе уже не пятнадцать. Пора уже начинать задумываться о своей репутации. Мне не нравится, когда имя моей дочери на каждом углу треплют. Хватит и того, что я твой отец. На тебе и так... — У него подбородок дёрнулся. — Клеймо. И уж точно мне не нравится, что ты перед милицией засветилась. Раньше только твоё имя на слуху было, а теперь тебя в лицо знают. Это, по-твоему, хорошо? — Папка неприятно усмехнулся. — Как свёкор-депутат отреагирует, не подумала?

Я по-детски надула губы, ничего не могла с собой поделать. Папка зверствовал, а я не понимала, почему он делает это с таким пылом. Ну ладно, позлился на меня, отругал, но у него в глазах такой огонь, что реально страшновато. Вон даже Генка помалкивает.

— Мне всё равно, как он отреагирует, — сказала я. — Я, вообще, передумала.

— Что ты передумала? — спросила Ника.

— Замуж выходить передумала! — воскликнула я, и тут же себя поправила: — То есть, за Никиту.

В комнате воцарилась тишина, а я на Завьялова глаза подняла. У него было такое выражение на лице, словно перед ним динамитная шашка разорвалась, а он по случайности целёхонек остался. Только онемел.

А Филин на жену посмотрел, потом снова на меня, искоса так.

— Вась, ты издеваешься?

Я уверенно покачала головой.

— Нет. Я решила.

— Вась, почему? — это уже Ника. Наклонилась ко мне, пытаясь взгляд мой поймать.

Я настолько поразилась их реакции, что совершенно по-дурацки руками всплеснула.

— Господи! Да просто передумала! Папа, я вообще не понимаю, почему ты так реагируешь! Он же тебе не понравился!

Он снова с Никой переглянулся, словно совета у неё спрашивая, и слова подбирал очень осторожно.

— Я этого не говорил. Просто... Нужно больше времени, чтобы присмотреться к парню, понять... чем он живёт.

— Не нужно больше присматриваться, замуж я за него не выхожу.

— Ты внятно скажи — почему.

— Я его не люблю. Ника, ты же сама мне говорила, что если не люблю, то и не надо!..

— Ты ей говорила? — тут же переспросил папка.

Ника лицо рукой прикрыла, скрываясь от его взгляда. А Завьялов отошёл к окну и в кресло сел. Такое чувство, что у него от страха колени затряслись. Зато я сумела отцовские мысли перевести на что-то другое с моего неудачного визита в "Чёртово логово", с чем себя и поздравила. Хотя, пока не поняла, к лучшему это или нет.

— Съездили отдохнуть, — выдохнул, наконец, отец. Взглядом меня посверлил, а потом на Генку обернулся. — А ты куда смотрел?

Завьялов глаза вытаращил.

— Я и за этим должен следить? Собирается она замуж или нет?

Я украдкой усмехнулась.

— Конечно, должен.

— Полный бардак, — заявил в конце концов папка и сообщил, что обедать не будет. Он в ресторан едет. Подальше из этого сумасшедшего дома.

— Ты на самом деле передумала? — спросила меня Ника, когда мы с ней в гостиной одни остались.

Я удивилась.

— Конечно. Я же сказала.

— Я думала, Кирилла отвлечь хочешь.

— Нет. Я поняла, что не хочу за Никиту замуж. Он приехал сюда, я на него посмотрела, и поняла, что это совсем не то, что мне нужно.

— А чего ты хочешь? Или, точнее, кого.

— Я знаю кого, — таинственно ответила я. Поднялась и направилась к лестнице, а увидев спускающуюся Светлану, снова к Нике обернулась и громко повторила: — Не выйду я за него замуж! Не хочу.

Но всё-таки папка не настолько впечатлился моим отказом выходить замуж, чтобы позабыть о моём визите в "Чёртово логово". Уж не знаю, что у них там происходило, как они с Генкой свои проблемы с милицией решали, оба отказывались со мной об этом говорить, но со стороны было заметно, что что-то происходит. Оба серьёзные, дёрганные, и Завьялова снова вызывали на допрос, это я точно знала. Мне ничего не оставалось, как прислушиваться и приглядываться к ним с особым вниманием, вечерами я крутилась в "Трёх пескарях", но на ресторане возможные проблемы с правоохранительными органами никак не отражались, и я мало, что смогла выведать. Разве что за Генкой присматривала, не давая ему расслабиться без моего присутствия. В Яблоневке он в последние дни появлялся не часто, даже ночевать не приезжал, а я злилась из-за того, что Нике пришло в голову дать Свете два выходных. И получилось так, что я дома сидела, а эти двое в городе, и меня очень заботило, не вместе ли. Когда Генка всё-таки появлялся, я в лицо его вглядывалась, но он и без того выглядел озабоченным в последнее время, и поэтому, вглядывайся, не вглядывайся, а по выражению его глаз мало что понять можно было. Но Света на работе появилась спокойная и не расстроенная, и я пришла к выводу, что если они и были вместе, то Завьялов с ней не расстался. Хотя, ему, наверняка, не до этого, не до женских глупостей, как он любит говорить, он свои проблемы решает, но я-то от этого всего страдаю и переживаю. А он и не думает об этом, у него проверки и обыски на уме.

В понедельник у меня началась практика. Как началась, так и закончилась. Потому что в офисе появилась Ника, и после того, как мы с ней несколько часов просидели над отчётами и планами, она вдруг заявила, что лучше бы я в московском филиале попрактиковалась, а заодно изнутри ситуацию прояснила, как там дела идут и отношения в коллективе складываются.

— Не поеду я в Москву, — перепугалась я. — Зачем ты меня отсылаешь? У меня каникулы.

— У тебя практика, а не каникулы, — поправила она меня. — И я не отправляю тебя в Москву. Съезди на неделю, на две. Собери информацию, подействуй управляющему на нервы, ты же это умеешь, а потом вернёшься и доложишь мне обстановку.

Я на кресле откинулась, и кончик носа потёрла.

— Скажи мне честно, ты просто хочешь меня отправить к Никите, разбираться в своих чувствах, или на самом деле стоит поехать и заняться филиалом?

— Заняться филиалом. Ты мне сама говорила, что недовольна управляющим. При чём тут Никита?

— Папка, наверняка, тебе напел.

— Да что он мне напел, Вася? Ну, не хочешь ты за этого парня замуж, и бог с ним. Кстати, ты ему сообщила?

Я вздохнула совершенно несчастно.

— Нет. Его нет в Москве... Я решила подождать его возвращения.

— Тем более. Если его нет в Москве, тебе ничего не мешает. Поезжай. И Кирилл пока остынет, и ты не будешь здесь никому глаза мозолить. Ещё не хватало, чтобы тебя в милицию вызвали.

Я глаза на неё вытаращила.

— А меня зачем?

— Ну, ты же была при проверке. Вдруг как свидетеля вызовут, или ещё что. Кирилл очень хочет этого избежать.

Я презрительно скривилась.

— Ясно. Могла бы так и сказать, а то: поезжай, проверь, присмотрись.

Ника рассмеялась.

— Да я серьёзно. Просто займись делом, пока отец с Генкой тут разбираются.

Я к Нике наклонилась.

— Они ищут того, кто ментам стучит, да?

— Похоже.

Я кивнула, вроде бы понимающе, но всё равно пожаловалась:

— Я не хочу уезжать.

— Воспринимай это, как командировку. Информацию соберёшь и вернёшься.

Что было делать? Я согласилась.

На обед нас Лёва пригласил в ресторан неподалёку. Я сначала хотела отказаться, а потом подумала, что сидеть весь день в стенах гудящего офиса не так уж и приятно, и приглашение приняла. Ника с Лёвой болтали о чём-то своём, а я поотстала от них на пару шагов, пытаясь отыскать в сумочке куда-то провалившееся зеркальце, остановилась посреди холла, улыбнулась мужчине, который случайно на меня натолкнулся, мы хором извинились, а потом я голову повернула, да так и застыла на пару мгновений, наблюдая удивительную картину. У стойки информации стояла Светлана и увлечённо беседовала... с Оксаной. А я и забыла, что Генкина сестра здесь работает. Раньше она была просто диспетчером на телефоне, а теперь значит, её повысили. А вот Света что здесь делает? И о чём они, вообще, беседовать могут? Уж если мы с Оксаной, как небо и земля, то Света, с её воспитанием и образованием, для неё, всё равно что космос. А вот посмотрите, как лучшие подружки болтают. Или сплетничают.

— Вася! — Ванька на меня с разбегу налетел и руками обхватил. Я даже покачнулась.

— Боже мой, уронишь ведь. — Я его по волосам потрепала, а сама глаза на оторвавшихся от беседы девушек подняла. Те услышали детский крик и на нас обернулись. Света сразу гордо нос задрала, а вот Оксана мне улыбнулась. Кстати, улыбка у них со Стасиком — один в один, аж мороз по коже.

— Я пойду с вами кушать, — заявил мне Ванька и взял меня за руку.

— Здорово. — Мы как раз прошли мимо стойки информации, и я не упустила случая наградить соперниц — а они обе мои соперницы! — холодным взглядом.

— Мама, мы к папе в ресторан пойдём?

— Нет, милый. — Ника перед сыном на корточки присела, чтобы футболку ему одёрнуть. — Нас дядя Лёва в другой ресторан ведёт.

Я почти не обращала внимания на то, что происходило рядом со мной, была сосредоточена на шептании за моей спиной. Вот только этого мне не хватало, чтобы две потенциальные угрозы против меня объединились. А Света, оказывается, совсем не так безобидна, как я себе представляла. Она готова держаться за Завьялова, видимо, всерьёз верит в свою победу. Интересно, а она знает или хотя бы догадывается о том, что одну из прошлых ночей я провела с её женихом? В его квартире, где то и дело натыкалась на её вещи? Её вещи в его квартире, где всё, можно сказать, сделано моими руками. И вот у кого, после этого, совести нет? У меня или у неё?

Хотя, есть третий, стопроцентный вариант. У Завьялова совести нет. Ни капли.

После обеда мы вернулись в гостиницу. Света нас ждала в холле, чтобы Ваню домой забрать. Сидела в кресле у большого окна, рядом на столике стояла чашка кофе, и я, после недолгих сомнений, к ней подошла. Оглянулась, отыскивая глазами Оксану.

— Я смотрю, ты налаживаешь семейные отношения, — сказала я негромко и улыбаясь чуть иронично.

Она поднялась, взяла с кресла свою сумку.

— Не налаживаю, — возразила она. — У нас и так неплохие отношения, что их налаживать?

— Неплохие? Это с чего это вдруг?

— Оксана сестра Гены. Что в этом удивительного?

— Она не сестра. Она — проблема, как и вся её семейка. Они из Генки деньги выкачивают, а ты ей улыбаешься?

Света сделала судорожный вздох.

— Я не думаю, что должна отчитываться в своих отношениях с другими людьми перед вами. Мне достаточно того, что для Гены это важно. И я буду с ними общаться.

Так и хотелось сказать: ну и дура. Но вместо этого я спросила:

— И о чём же вы беседовали? — Если честно, меня очень интересовало, сообщила ли ей Оксана о том, что Стасик меня у Генки в постели застал. В том, что он с сестрой поделился секретом, я не сомневалась.

— Это тоже вопрос, на который я не обязана отвечать.

— Света, ты ведь понимаешь, насколько это глупо, да?

— Что я пытаюсь не обращать внимания на то, что вы вешаетесь на шею человеку, которого я люблю?

— Сама по себе любовь ничего не значит. И ты ещё ничего не знаешь, о том, как я ему на шею вешаюсь.

— Представьте, знаю.

У меня вырвался смешок.

— Ах вот в чём дело. Оксана... Мне даже интересно, что она тебе рассказать могла, если сама ничего не знает. Ну, конечно, кроме того, как шантажировать меня пыталась однажды. Тем, что я с её братом сплю. Об этом она тебе говорила? — Я заметила, как Света нахмурилась, а я кивнула, подтверждая свои слова. — Да, да. Вот такая у них замечательная семья. Младший братец при каждом удобном случае пытается мне под юбку залезть, за что получал не раз, а сестра деньги тянет. С меня не получилось, так она с Генки берёт. А ты продолжай им улыбаться. Это ведь так важно, поддерживать хорошие отношения с семьёй будущего мужа. А по поводу шантажа, так я ещё тогда ей сказала, что мне всё равно — пусть все всё узнают.

— Вам всё равно, а вот Гене нет. А вы этого никак понять не можете.

Я только рот открыла от подобной наглости. Вот как у неё получается последнее слово всегда за собой оставлять? И ведь я знаю, что она не права, но доказать Свете ничего не могу. Потому что слов мало, у меня внутри одни эмоции, ощущения, воспоминания, которыми невозможно поделиться с чужими, они только для нас с Генкой, а другим не объяснишь, насколько они для нас важны. Да и вряд ли кто поверит.

— Ну что ты загрустила? — Ника за плечи меня взяла и едва ощутимо встряхнула. Она уже час меня инструктировала, что и как я должна делать, когда окажусь в московском филиале, но я слушала вполуха и всё о Свете думала. Понять никак не могла, что это она в Завьялова так вцепилась. Что, у нас в городе мужчины перевелись? Один Завьялов остался? Или у них на самом деле всё серьёзнее, чем я предполагаю? Ведь она даже с его семьёй общий язык нашла, а для Генки это очень важно. И от беспокойства, которое нашло на меня после разговора со Светланой, мне уже на месте не сиделось и Нику не слушалось. Только на её вопрос я всё-таки ответила:

— Не хочу я уезжать.

— Сама виновата. Чёрт тебя в этот клуб понёс.

— Чёрт, — согласилась я. — Именно чёрт. Это же "Чёртово логово".

Ника рассмеялась.

— Вот-вот. Ну ничего. Съездишь, поиграешь в начальницу. Ты же это любишь.

Люблю, конечно, подумала я. Но не в тот момент, когда у меня любимого мужчину увести пытаются.

Но сказать или пожаловаться на это мне было некому, и я оглянуться не успела, а о моём согласии уехать на время в Москву уже папке известно стало. За ужином он заявил, что это решение правильное, пора мне вникать в дела московского филиала, раз я всё равно живу в столице, то мне им и заниматься, пусть не сейчас, но в скором будущем. А сидеть у Шильмана под боком и ненужные бумажки перебирать, дело бесполезное. Он говорил о моей практике и будущей работе, а я смотрела на него и понимала, что дело совсем в другом. У меня стойкое ощущение, что он пытается побыстрее меня из города спровадить. Я поневоле принялась перебирать в памяти события того вечера в "Логове": что я говорила и кому, но ничего ужасного вспомнить всё равно не смогла. Или всё же сболтнула лишнего? Я, конечно, могу, с этим не поспоришь. И Ника мне намекала на то, что меня могут вызвать на допрос. Только этого не хватало. Всё этот чёртов клуб! С самого начала у меня из-за него сплошные неприятности!

Генка приехал уже после ужина, а по разговору между ним и папкой я поняла, что оставаться на ночь он не собирается. Они вместе удалились в кабинет, дверь за собой плотно закрыли, а я осталась в гостиной, изнывая от любопытства и беспокойства, только дверь взглядом сверлила. Но у меня даже подслушать никакой возможности не было, рядом со мной Ника сидела, а Ванька на полу железную дорогу строил. Даже Фима рядом крутилась, с интересом наблюдала за движущимся по игрушечным рельсам составом и время от времени лаяла на него. А я с ума сходила от нетерпения, не сводя напряжённого взгляда с закрытой двери, и в то же время очень старалась не показать своего состояния. Кивала Нике, когда та попыталась со мной статью в журнале обсудить, и губы кусала. Но когда Генка из кабинета, наконец, вышел, тоже легче не стало. Не могла же я вскочить и у всех на глазах к нему броситься. Осталась сидеть в кресле, беспомощно наблюдая за тем, как он удаляется в сторону кухни, где его уже Света с подогретым ужином ждала. Правда позже, Генка сам меня подкараулил в коридоре, за руку схватил и затащил в тёмный угол, за фикус. И сразу всем телом к стене прижал. Никаких манер, ей-богу. Я и сама, может, не против была бы, но зачем так хватать? А Генка ещё и смотрел на меня с опасным прищуром, сильные пальцы мою шею обхватили, и я слегка затылком о стену, к которой он меня прижал, тюкнулась.

— Ты что Светке наговорила?

От удивления у меня глаза, в буквальном смысле, на лоб полезли.

— Я наговорила?

— А кто?

Он продолжал сжимать мою шею, не больно, но достаточно сильно, я не могла головой шевельнуть. Зато носком туфли ему по лодыжке заехала, в отместку. Генка негромко охнул, а на меня с ещё большей претензией взглянул.

— Ты лучше спроси, что она мне говорила, — зашипела я на него. — А заодно поинтересуйся, кто её о деталях просветил!

— А мне не интересно, — порадовал меня Генка, наклонившись к моему лицу. — Мне в данный момент, не до женских разборок. У меня других забот выше крыши, чтобы ещё вас по углам разводить. Так что, сделай одолжение, пыл свой умерь.

Я выразительно сдвинула брови.

— Завьялов, — начала я тоном, который ничего хорошего не предвещал.

Генка, по всей видимости, это понял, потому что его взгляд немного смягчился, он на мои губы посмотрел, а потом поцеловал меня. Секунду я соображала, стоит ли поддаваться на столь откровенную уловку, но сил отодвинуться в себе не нашла. На поцелуй ответила, чувствуя, как Генка большим пальцем моё горло поглаживает, очень нежно. Я сама к нему подалась, понимая, что за этот поцелуй я ему многое простить могу. Приподнялась на цыпочках, обняла его за шею, а Генка руку от моей шеи убрал, чтобы мне удобнее было.

Оторвавшись от его губ, я его в чуть колючий подбородок поцеловала.

— Чем ты занят в последние дни? — спросила я его. — Охоту на ведьм с папкой устроили, да?

— Я делаю свою работу, Вась.

Я глаза от его лица отвела, провела ладонью по его плечу, пальцами ухватила воротник рубашки.

— Ты ведь знаешь, что я... не переживу, если тебя посадят?

— С чего меня вдруг посадят? Что ты придумываешь?

— Это ты Свете будешь рассказывать, а мне врать не зачем. Я в этом доме живу, и как бы вам с папкой не хотелось... Мы с Никой тоже много слышим, видим и понимаем. И не надо мне рассказывать, что ты в клубе сидишь и бумажки перебираешь.

Генка глаза закатил.

— Вась, не придумывай. Сейчас не те времена. Никто меня не посадит.

— Времена всегда одинаковы. И это прекрасно подтверждает то, что я в "Логове" видела. Ничего не меняется.

Генка усмехнулся, глядя мне в глаза, но я его браваде не поверила. Прекрасно знала, что ни он, ни папка не будут просто сидеть и ждать новых неприятностей. Они ищут человека, который разносит по городу неприятные слухи. Человека не чужого, а того, кто знает гораздо больше, чем должен озвучивать в кругу чужих. А ведь ещё неизвестно, что им движет.

— Продай этот чёртов клуб!

— Тише ты. — Генка с опаской оглянулся через плечо, чуть сильнее на меня навалился и снова на меня посмотрел.

— Он до тюрьмы тебя доведёт, вот увидишь. Зачем ты мне нервы треплешь?

— Тише, говорю, — выдохнул он мне в губы и снова меня поцеловал, наверное, надеясь меня таким образом заткнуть. Очень старался, и я даже задохнулась. Глубоко вздохнула, когда он отстранился. И пожаловалась:

— Ген, папа хочет, чтобы я в Москву уехала.

— И правильно, поезжай.

Я возмутилась.

— Ты меня вообще слушаешь или нет?

— Мне, правда, некогда.

— Ты не останешься ночевать?

— Нет.

— Но нам надо поговорить!

— Давай завтра.

— Завтра, — передразнила я его. — Если папа утром меня в машину не сунет и не отправит восвояси!

— Надейся, что не отправит.

— Очень мило. Я — надейся! А тебе не надо ничего.

Он что-то себе под нос рыкнул, а после уже для меня:

— Вась, в конце-то концов!..

Завьялов не хотел со мной больше разговаривать. Отступил на пару шагов, и меня из-за фикуса вытянул, взяв за руку. Только попросил:

— К Светке не лезь.

— Я лезу? Это она мне гадости говорит. Не такой уж она цветочек, знаешь ли!

Генка палец к моим губам приложил, заставляя меня замолчать.

— Всё.

— Всё, — повторила я за ним еле слышно, глядя Генке в спину. Он по коридору шёл широким, уверенным шагом и даже не подумал оглянуться. А я себя до ужаса беспомощной чувствовала. Наверное это самое неприятное чувство, которое только существует — беспомощность. Когда ты понимаешь, что ничего не можешь изменить и остаётся только ждать. Ждать, ждать...

В вечер перед отъездом в Москву я отправилась в "Три пескаря". Конечно, не просто так, с Генкой встречи искала, которому в последнее время было не до меня. Хоть он и пообещал мне, что поговорит со мной на следующий день, но обещания своего не сдержал, я выждала ещё один день, и вот теперь сама с ним встретиться хочу. Уехать, не повидавшись с ним, выше моих сил. Да и ехать мне не хочется, и его оставлять страшно, но никому до этого дела нет. Папка твердит: "поезжай", Ника его поддерживает, да и Генка с ними солидарен. Все почему-то уверены, что в Москве мне, на данный момент, будет лучше.

— Хочешь поехать со мной? — предложила я Нике.

— В ресторан?

— Да.

— Нет. У Кирилла встреча за городом, он сказал, что сразу домой поедет. Так что, я подожду. А ты съезди, развейся. Только никуда не встревай, Вась, я тебя прошу.

— Мне теперь это будут до конца жизни припоминать, что ли? Не буду я никуда встревать. Если в "Три пескаря" знаменитая проверка не явится.

— Типун тебе на язык.

Я рассмеялась.

Генку я на самом деле нашла в ресторане. Он прохаживался по залу, спокойный и важный, так сразу и не скажешь, что у него какие-то проблемы. Глазами по залу стрелял, а когда меня увидел, чуть заметно усмехнулся. Вместе со мной к бару прошёл.

— Тебе опять скучно? — поинтересовался он, а я Егору коктейль заказала, а потом развернулась к Завьялову и тихо проговорила:

— Я завтра уеду.

— Знаю.

— Знаешь, и гуляешь тут, как ни в чём не бывало. Замечательно.

— Вась, ты с огнём играешь.

Я ухватилась за пуговицу на его пиджаке и потянула.

— Отец где-то за городом.

— И это я знаю.

— А чего с ним не поехал?

— Я ему там не нужен. Он у Санько, они строительство мотелей обсуждают.

— Понятно, пьют. Надо Нику предупредить, что папка вернётся никакой. Если вообще вернётся.

Я говорила, а Генка всё это время мне в глаза смотрел, усмехаясь.

— Подождёшь? — тихо спросил он меня.

Я кивнула.

— Конечно. Для чего я, по-твоему, приехала?

— Для чего ты приехала? — повторил он за мной. Тогда я не ответила, отвернулась от него, бокал с коктейлем к себе придвинула, чувствуя на себе Генкин взгляд, а саму уже в жар кинуло. А позже, когда мы к Генке на квартиру приехали, он повторил: — Для чего ты приехала?

Мы целовались в прихожей, только дверь захлопнули, и Завьялов сразу набросился на меня, мы даже свет не включили. Он меня к себе притянул, я немного выгнулась в его руках, на высоких каблуках оступилась и рассмеялась, за Генку ухватившись.

— Почему-то мне кажется, что я завтра уеду, и ты вздохнёшь свободнее.

— Конечно, вздохну.

Я на Генкином плече повисла, когда он меня приподнял, ногами поболтала, туфли скидывая, а потом чуть приподняла их, пока он меня до спальни нёс.

— Нет бы сказал: не уезжай, я без тебя затоскую и умру, а ты?

Он хмыкнул мне на ухо, но тон бы вполне серьёзным.

— Побудь в Москве, так будет лучше.

— Почему? Что, вообще, происходит?

— Да в том-то и дело, что ничего не происходит. — Завьялов меня на кровать уложил, а сам выпрямился и пиджак снял. Хотел его на кресло кинуть, но я сказала:

— Ген, — и он со вздохом полез в шкаф за плечиками. — Объясни, — попросила я.

Генка плечами пожал.

— Кто-то слухи распускает, уже и менты в курсе. Стучит, как дятел. Про важных гостей, когда они в клубе появляются, про игру, если она намечается. Это не есть хорошо. Это отпугивает клиентов, котёнок. Они перестают нам верить.

Я руки за голову закинула, потягиваясь.

— От клуба? Ну и чёрт бы с ним.

— Да? Ты знаешь, какую он прибыль приносит?

— И знать не хочу. Я тебе предлагаю семейным бизнесом заняться, а ты мне опять про свой стриптиз и карты.

— Каким семейным? — Генка одним коленом на кровать встал и ко мне наклонился. — Что ты выдумываешь?

— Ничего я не выдумываю. Я предлагаю тебе уехать в Москву. Вполне серьёзно. Хватит уже в казаки-разбойники играться, тебе лет-то сколько?

— Много, котёнок.

— Вот и я о том же. — Я ладонью по его груди провела, начала пуговицы на рубашке расстёгивать. — Здесь покоя не будет, понимаешь? — негромко и вкрадчиво проговорила я. — Твои и мои родственники нас с ума сведут. Я, конечно, папку очень люблю, но иногда он перебарщивает. Со мной в особенности. Вот скажи, почему он никак не поймёт, что я взрослая?

— Я, по-твоему, на семейного психолога похож? — Генка рубашку снял и на пол кинул. — Одно я знаю точно, ни до какого семейного бизнеса я физически не дотяну. Филин пристрелит меня гораздо раньше.

Я улыбнулась.

— Ты просто трус.

— Я не трус. Но я вполне обоснованно опасаюсь.

Его рука нырнула мне под подол, Генка рядом прилёг и поцеловал меня. Я ответила со всей страстью, по привычке принялась его затылок гладить, а потом короткие волосы в кулак захватила и потянула, заставляя Завьялова поцелуй прервать.

— Ну что ещё? — недовольно поинтересовался он.

— Повторю вопрос Стасика: Света отставку получила?

— Вот ты нашла время ревновать.

— Ген, я уезжаю завтра. Мне как-то не хочется, вернуться через две недели и обнаружить, что ты на ней уже женат. От этой дамочки можно чего угодно ожидать. — Он рассмеялся, а я его по плечу стукнула. — Она если и цветочек, то из джунглей. С виду милая, а сожрёт, и не подавится.

— Тебя, что ли?

— А ты привык думать, что я стерва, да? Любого за пояс заткну. А я, вообще, ругаться и скандалить не люблю. У меня внутри всё трясётся каждый раз, и я переживаю. А ты чурбан бесчувственный.

Завьялов губами к моей шее прижался, нежно так, осторожно, и у меня поневоле дыхание сбилось. Голову откинула, чтобы ему поудобнее было, и глаза закрыла. За плечи его обняла, но уже через минуту сказала:

— Не смей с ней спать.

Генка на кровати сел и в сердцах сплюнул.

— Невозможно просто.

Я на его спину уставилась.

— А чего ты вскочил?

— А ты чего? Теперь понятно, зачем именно ты приехала! Мозги мне промыть перед отъездом!

— Потому что у меня выбора другого нет!

Он как-то нехорошо усмехнулся.

— Выбор есть всегда. Помнится, это ты мне говорила.

— Замолчи. — Я подушку к себе подтянула и под голову себе положила. Сложила руки на груди. — Она с тобой обо мне разговаривала, я правильно понимаю? Не ты же, в самом деле, первым заговорил, от тебя ведь не дождёшься. И что она тебе сказала?

Генка ко мне повернулся.

— Что ты раз за разом заводишь с ней неприятные разговоры.

— Какие это — неприятные? Правду и только правду говорю.

— Это какую же?

Я руку протянула и за пряжку его ремня ухватилась.

— Что ничего ей не светит. Ты мой, с головы до пят.

Завьялов машинально ко мне наклонился, когда я его к себе потянула, и ухмыльнулся мне прямо в лицо.

— Это кто тебе такое сказал?

— Я и так знаю. И чувствую.

Он головой покачал, глядя мне в глаза. Разулыбался.

— Бесстыжая.

— Да. Кто-то старался сделать из меня такую. Для себя старался. — Я руку убрала и на бок перевернулась, подперев голову рукой. — А если серьёзно, ты знаешь, что она с Оксаной дружбу водит?

— Ну, я бы не сказал, что дружбу...

— Значит, ты в курсе. И что ты об этом думаешь?

— Вась, я не влезаю в женские дела, ты же знаешь.

— И очень зря, я тебе скажу. Влезал бы, знал, что Оксана ей всё, что знала, о нас рассказала. А ещё больше придумала. Ген, ты ищешь подвох там, где его нет. Все слухи идут изнутри. Вот Оксана Свете рассказала, возможно, ещё кому-то, а Стасик в свою очередь ей рассказал о том, что утром меня здесь видел. Вот и всё.

— Светка не знает о том утре, я уверен.

— Пока не знает. Пока у Оксаны терпения хватает скрывать, она тебя побаивается. А вот найдёт коса на камень...

— Хватит тебе.

— Сам знаешь, что я права.

— Знаю, знаю, что права! — не сдержался он. — И поэтому тебе надо уехать. Если всё так, как я ду... как ты говоришь, то очень скоро по городу пойдут другие слухи. О том, что именно ты делала в "Логове". И тебе здесь делать нечего.

Я помолчала, его разглядывая.

— Вот в чём дело. Ты у нас, оказывается, благородный, решил принять удар на себя.

— Не такой уж благородный, котёнок. Просто если тебя здесь не будет, будет легче отмахаться.

Я отвернулась от него.

— Ты не меняешься.

Генка надо мной навис.

— А ты на самом деле хочешь вот так всё преподнести? Тогда легче выйти на центральную площадь и крикнуть!

— Да я бы и вышла!

Он рывком с постели поднялся и из спальни вышел. Я слышала его шаги в гостиной, потом в открытую дверь увидела, как на кухне свет вспыхнул. Резко выдохнула, сбрасывая напряжение.

— Ген, ну ладно, не злись!..

— Я не злюсь.

— Просто я не могу думать о том, что она... — Я в словах запуталась и замолчала, а Генка через пару секунд в дверях спальни появился.

— Вась, мы же взрослые люди.

— Вот именно.

— У тебя тоже есть... Как его зовут?

Я фыркнула.

— Ты тоже глупый. И ревнивый.

— Не надейся.

— Ревнивый, ревнивый.

— А ты? Колечко так и не сняла. Нравится, да?

Я руку подняла и на кольцо посмотрела, потом подёргала его, пытаясь снять.

— Я пыталась, а оно никак. Наверное, у меня пальцы опухли.

— Точно, — кивнул Генка, посмеиваясь. К кровати подошёл и руку мне протянул. — Пойдём.

Руку я ему подала, а после уже поинтересовалась:

— Куда?

— В ванную, кольцо снимать. — Он меня на ноги поставил. — Надо палец намылить.

— Да мылила я уже. И всё равно никак.

Завьялов меня под мышки подхватил, поддерживая. К уху моему наклонился и шепнул:

— Ты неправильным мылом мылила. У меня другое есть.

Я рассмеялась.

— Да? А если не получится?

— Тогда маслом. Снимем мы твоё кольцо. Поверь мастеру.

— Ты ревнивый гад, Завьялов, — с удовольствием произнесла я. — Но не думай, что я позволю тебе отрезать мне палец. Лучше если у тебя будет правильное мыло и ещё более правильное масло.

Он зубами мочку моего уха прихватил, и я рассмеялась.


10.


Я как чувствовала, что мой приезд в Москву не обойдётся неделей, как говорила Ника, уговаривая меня на отъезд. Уже на третий день я насмерть сцепилась с управляющим московского филиала. До этого он меня терпел, старался не возражать, даже улыбался, но я по его лицу читала недоверие и даже недовольство. Он не понимал, зачем я здесь появилась и почему лезу в дела взрослых. Пусть я и дочка хозяина, а злить его очень не хочется, но я всего лишь студентка, несмышлёныш и нахалка, которой хватает наглости обсуждать его решения. Мы и раньше с ним не очень ладили, он всегда присматривался ко мне с настороженностью, видимо его беспокоила моя активность и то, что я осматривалась в офисе с видом хозяйки. Его это злило, он переживал, и всё, что бы я ни сказала и ни сделала, принимал в штыки. Я могла понять его недовольство, и даже решить этот вопрос мы бы могли, я была готова к переговорам и диалогу, но не он. В общем, мы разругались. Мне даже было заявлено, что я разрушаю покой и стабильность в коллективе, подрываю начальственный авторитет. Авторитет управляющий, как мог, пытался восстановить и, в итоге, очень быстро настроил против меня всех сотрудников. Те, видимо, решили, что появилась я всё-таки неспроста, намечается серьёзная проверка, вследствие которой многие могут лишиться своих рабочих мест. С чего они это взяли? Я даже не придиралась ни к кому особо.

И мне самой, может, не особо нравилось тратить время на то, чтобы втереться в доверие к чужим людям. Моя голова была занята совсем другими мыслями. И если бы папка не ждал от меня результата, я бы уже давно всё бросила и вернулась домой. Но отец звонил, интересовался тем, как дело продвигается, и почти каждый раз заговаривал со мной о том, что я должна проявить терпение и усердие, раз на московский филиал у меня серьёзные планы. А он знает, что у меня всё получится.

Лестно, конечно, но уж очень не вовремя. В данный момент, меня больше заботило то, что происходило дома. Спрашивать отца было бесполезно, Ника никакой особой информацией не располагала, а Генкины ответы меня не устраивали. Мне всё время казалось, что он что-то скрывает. И разговор сразу на другую тему переводит. Спрашивает, как мне в Москве живётся, не прислать ли водителя, вместо Петра Викторовича, который ещё не вернулся из отпуска, всё ли у меня на работе получается, что вообще в Москве слышно. Он каждый раз засыпал меня вопросами, и я понимала, что тем самым пытается меня сбить с толка, старается за словами своё раздражение и озабоченность скрыть, и в тоже время выяснить, что у меня на уме. Он вёл себя глупо и почти безобразно, и я, в конце концов, не выдержала и его перебила:

— Ген, хватит меня изводить, а. В прошлый раз сто пятьдесят вопросов задал и опять. Нет Никиты в Москве. Ты ведь это выяснить хочешь?

— Я тебя об этом не спрашивал, — мрачно заметил он.

— Да, ты не спрашивал. За то ты спросил: с кем я хожу обедать, чем занимаюсь вечерами, с кем я поговорила за день, не скучно ли мне, и даже в чём я сплю! Ты реакцию мою проверяешь, что ли? Не запутаюсь ли я в показаниях? — Я сделала паузу, пытаясь справиться с раздражением. — Между прочим, ты сам просил меня уехать, а теперь злишься?

— Я не злюсь, Вась.

— Злишься. Но, может, и не из-за меня. Что у вас там происходит?

— Да всё, как всегда.

— Как всегда, — расстроено проговорила я вслед за ним. — Значит, ничего хорошего. Папка зверствует, да?

— Да, — коротко ответил он, и чтобы сменить тему, поинтересовался: — Как у тебя всё-таки складывается в Москве? Вся в работе?

— Как тебе сказать... Не очень хорошо, так что придётся ещё некоторое время здесь побыть. Наверное, до конца следующей недели. — Я секунду посомневалась, а потом решила ему пожаловаться: — Ген, у меня не очень-то получается начальницей быть.

Он недоверчиво хмыкнул.

— У тебя и не получается? Быть такого не может.

— Не смейся надо мной. Управляющий меня просто ненавидит и всех сотрудников против меня настраивает.

— Скажи ему, что я приеду, и ноги ему выдерну.

Я всё-таки улыбнулась.

— Вот приезжай и выдер... Заступись за меня.

После этого разговора, мне стало легче. Хоть в этот раз сумели закончить на позитивной ноте. Я даже смогла выманить у Генки обещание быть поосторожнее, он обещал, а отключился после того, как я медовым голосом поинтересовалась, с кем он сам ночи проводит. Завьялов что-то буркнул в трубку и отключился, а я решила, что завтра снова его об этом спрошу, чтобы Генка особо не расслаблялся. Во мне зрела уверенность, что больше мне отступать нельзя. Когда-нибудь придётся принять открытый бой, и либо одержать победу, либо окончательно отступить. Завьялов созрел для того, чтобы жениться, я это чувствовала, и нужна ему именно я, какие бы Цветочки поблизости не крутились. Пора брать Генку за жабры. Фая всегда говорила, что замуж надо выходить либо по хорошему расчёту, либо по большой любви. У меня сейчас оба варианта присутствуют, нужно только сделать правильный выбор. И я его сделала. Колечко-то, подаренное Никитой в знак помолвки, лежит в шкатулке, и когда я его со своего пальца всё-таки смогла снять, в моей душе ничего не шевельнулось, никакого намёка на сожаление. Я вообще в тот момент о Никите не думала, Завьялов все силы для этого приложил. А кольцо я позже в ванной на краю раковины нашла. Хорошо хоть нашла, а то, как бы Никите в глаза смотрела? И замуж не пойду, и кольцо у любовника в квартире посеяла... Даже для меня это слишком.

Я сейчас больше думаю о том, что Генке мой отъезд покоя не даёт, это очень чувствуется. Все эти наводящие вопросы, звонки вечерами и по утрам, и в то же время его фырканья возмущённые, когда я ему на это намекнуть пытаюсь. Есть в Генке один недостаток, хотя, это он считает это недостатком, для меня это плюс — он быстро привыкает к хорошему. А то немногое хорошее, что есть в его жизни — это я. Поэтому он так боится моих приездов, нашего общения, встреч. Он сопротивляется, отталкивает меня, а как только слабину проявляет и понимает, что я снова рядом с ним и ему комфортно, пугается. Я — единственный человек, которого он подпускает к себе, настолько близко, что не всегда это замечает. Иногда напоминает мне быка — упрямого и осторожного, причём с хорошей памятью. Помнит, как обжигался, помнит, как его отталкивали, вот и не торопится до конца открываться, даже когда этого хочет. И не верит, что он нужен кому-то, вот такой, какой есть: недолюбленный, недоверчивый, без лишних достоинств. Ну, что сказать? Особых достоинств в нём нет. Он не писаный красавец, не любитель нежничать и проявлять свои чувства, не добрейшей души человек, не борец за правду, к тому же, стопроцентный циник... В общем, пытаясь охарактеризовать Генку Завьялова, легче в начале перечислить его недостатки, а уж потом влюбиться в его достоинства, их немного, но на фоне его отрицательных черт, они выглядят особенно весомо. Или это мне так кажется?

Иногда я пытаюсь представить, как однажды признаюсь всем. Расскажу отцу, Нике, Фае. И что я им скажу? За что я люблю Завьялова? Без памяти, настолько, что готова терпеть и прощать? И не нахожу ответа. Просто люблю. И мне безумно страшно, что я могу однажды утром проснуться и понять, что всё прошло. Нет больше моей любви. Умерла, иссякла, истлела. Ведь говорят, что так бывает. Генка мучает меня, душу мою по капельке выпивает. И любит. Так смотрит порой, что все сомнения уходят. А ещё, рядом с ним я счастлива. Никто и никогда не был способен меня понять так, как он, даже не с полуслова, а с полувзгляда. И я чувствовала это ещё до начала наших с ним отношений. Помню, что чаще всего жаловаться на маму я приходила к нему, и он всегда выслушивал и в такие моменты никогда надо мной не смеялся. Это потом уже появилась Ника, ей можно было рассказать о неприятностях, но Генка это Генка. Он в моей жизни один и навсегда. А вот его научить говорить со мной, мне удалось далеко не сразу. Он всегда выслушивал меня молча, и мне пришлось постараться, чтобы научить его разговаривать со мной. Это случается не часто, но в такие моменты я чувствую себя по-настоящему счастливой. Понимаю, что он со мной, что доверяет, и что я ему нужна. Осталось только добиться от него невероятной, как мне кажется на данный момент, вещи. Чтобы Генка признал это, не боясь, при всех. Просто взял и сказал: "Нужна". Про то, что любит, я и без слов знаю.

Но Фая точно будет не в восторге от той партии, которую я сделала. Она не любит несговорчивых мужиков, говорит, что от них проблем слишком много. Хотя, в этом права, проблем полно. Но когда всё гладко, тоже не слишком интересно.

Следующим утром я проснулась в боевом настроении. Глаза так и сияли, на щеках румянец, я была переполнена уверенностью в себе.

— Мне бы шашку да коня, — нараспев произнесла я одно из любимых выражений Завьялова. Но этим утром это была не шутка, я себя, на самом деле, чувствовала очень воодушевлённой и энергичной. Даже с управляющим сегодня ругалась с особым настроением, и, наверное, поэтому вышла победительницей. Собой можно было гордиться, и я решила не портить впечатление и не давать никому шанса отыграться, и поэтому из офиса уехала раньше положенного, прихватив с собой бумажную работу. Зачем сидеть в душном офисе у всех на виду, когда всё это я могу с успехом и дома делать, в более приятной и спокойной обстановке?

Думая о работе, я всё-таки не упустила возможности заехать в пару магазинов, в которых являлась постоянным покупателем, задержалась там несколько дольше, чем рассчитывала, но зато к дому подходила с двумя большими фирменными пакетами с обновками. Мысленно представляла себя в новом платье, подбирала аксессуары и даже припомнила, что несколько дней назад видела очень подходящий по цвету клатч в торговом центре неподалёку от офиса. Нужно будет завтра непременно заехать и купить его. А другого цвета — Нике, ей обязательно понравится.

— Я смотрю, ты вся в работе. Еле несёшь.

Я едва о поребрик не споткнулась, услышав за спиной голос Завьялова. Обернулась и сразу заулыбалась, ещё до конца не веря своим глазам.

— Приехал.

Генка ко мне подошёл, улыбался едва заметно, зато глаза смеялись.

— Приехал, — подтвердил он.

— Приехал, — повторила я тише, и руки, в которых ещё удерживала пакеты, чуть в стороны развела, позволяя Завьялову себя обнять. Он меня к себе придвинул и наклонился к моему лицу, едва касаясь губами моих губ.

— Привет, котёнок.

Я улыбаться перестала, сама не знала почему. Генке в глаза смотрела.

— Всё нормально?

Он вроде бы удивился.

— Да.

— Ты ко мне приехал?

— Вась... Конечно, к тебе. Точнее, к управляющему. Ноги ему выдерну, я же обещал.

Я снова улыбнулась, хотя тревога не до конца ушла. Что-то у Генки в глазах было, за насмешкой и нежностью спрятано, нечто тоскливое, и от этой тоски мне страшно стало. Но Генка признаваться не спешил, поцеловал меня, крепче, чем я ожидала, видимо, уже по привычке пытался меня со следа сбить, а когда я поняла, что мы увлекаться начали, рассмеялась и сделала шаг назад.

— Так ты ко мне или к управляющему?

Генка пакеты с покупками у меня забрал, заглянул в один из них зачем-то, а я его под руку подхватила, и мы пошли к подъезду.

— Ты надолго? — спросила я.

— На пару дней.

— Хоть что-то. — Я обогнала его на пару шагов и в лицо ему заглянула. — Я жутко соскучилась. Хорошо, что приехал. А папке что сказал?

— Что у меня дела в Москве. — Завьялов подъездную дверь передо мной открыл, чуть подтолкнул меня вперёд, потому что я снова замешкалась, глядя на него.

— А у тебя дела?

— Да.

— А я?

Он рассмеялся.

— А что ты?

Мы прошли мимо охранника, тот бросил на нас заинтересованный взгляд, но почти тут же отвернулся, когда понял, что его интерес замечен. Снова уставился на экран монитора с камеры наблюдения. Мы с Генкой тем временем подошли к лифту, он кнопку вызова нажал, а сам с меня глаз не спускал. Смотрел сверху, закрыв меня широкой спиной от посторонних глаз. Я этим воспользовалась и ладонью по его груди провела.

— Что у тебя за дела?

Он наклонился ко мне.

— Дела. Которые можно было решить по телефону. А я приехал. Что ещё ты хочешь знать?

Я головой покачала, чувствуя себя совершенно счастливой.

— Ничего.

В лифте мы целовались, я слишком поздно вспомнила про камеру наблюдения, будь они все неладны, а под конец мы ещё и пакеты с покупками в кабине забыли.

— А глаза усталые, — прошептала я Генке на ухо, приподнявшись на цыпочки и обняв его за шею. — И круги под глазами. Не спал?

— Спал, Вась.

— Врёшь. — Я ключи из сумки достала, отперла замок, а войдя, прислушалась. На кухне негромко играло радио, и слышался звук льющейся воды.

— Кто там? — спросил Завьялов совсем другим тоном, а я его успокоила.

— Домработница. Совсем забыла, что она сегодня прийти должна. Иди в комнату.

— Пакеты куда?

— Куда-нибудь, Ген.

Я дверь захлопнула, скинула туфли и на кухню прошла.

— Здравствуйте, Лидия Михайловна.

Домработница, женщина лет пятидесяти, солидной комплекции и обладательница постоянного густого румянца на пухлых щеках, доброжелательно кивнула мне в ответ и заулыбалась.

— Добрый день. А я уже почти закончила, всё убрала, пропылесосила. Только в химчистку сейчас схожу, заберу ваш плащ.

— Спасибо.

— Обед вот готовить начала.

Я посмотрела на стол, наполовину скрытый её спиной. На разделочной доске лежал кусок мяса, а рядом, на столе, овощи.

— Я сама справлюсь, не нужно.

Лидия Михайловна заметно удивилась.

— Сами? Но я же всегда...

— Всё нормально, я сама. Вы идите.

Женщина в сомнении оглянулась на стол, на котором уже всё было готово для приготовления обеда. Но спорить не стала. Под моим выразительным взглядом фартук сняла, повесила его на крючок и из кухни вышла. Оглянулась на меня разок, не понимая, с чего это я вдруг её выгоняю, не дав доделать свою работу. Я шла за ней след в след, боясь, что она по пути ещё о каком-нибудь деле вспомнит, и вместо прихожей свернёт совсем в другую сторону. Лидия Михайловна не свернула, благополучно достигла двери, но прежде чем сменить тапочки на туфли, не преминула кинуть пару любопытных взглядов в сторону гостиной, где Завьялов обосновался. Уже успел с удобством на диване устроиться и разговаривал с кем-то по телефону.

— Вот ведь любопытная, — пробормотала я чуть слышно, когда, наконец, дверь за домработницей закрыла. Заперла на оба замка, со злостью повернув вертушки, а потом к Генке пошла. Обняла его сзади за шею и с минуту слушала его разговор, что-то о поставках алкоголя, я даже не поняла, для какого заведения он заказ делать собирается — для "Логова" или для "Пескарей". Поцеловала этого бизнесмена в щёку.

— Ушла? — спросил Завьялов, выключив телефон.

— Да. — Я рукой по его волосам провела. — Ты голодный?

— Конечно.

— Конечно, — передразнила я. — Конечно, ты всегда голодный. — Я крепче прижалась к нему на несколько мгновений. — Я так рада, что ты приехал.

Отправив Завьялова в душ, я занялась обедом. В принципе, готовить я умею, но делаю это не часто, и, наверное, от нехватки практики, мне всегда требуется на это много времени. Да и ничего особенного я готовить не умею. Разве что мясо пожарить, салат какой-нибудь сделать, оливье, например, причём несколько рецептов знаю, специально ради Генки интересовалась, он оливье очень уважает. А вот когда в Италии была, научилась готовить пасту. Никита любит итальянскую кухню, вот я и интересовалась с прицелом на будущее, но планы на будущее поменялись, а вот знания пригодятся. Надо, пожалуй, Завьялова как-нибудь побаловать. Хотя, он тоже избалованный. Это раньше, помню, ел всё подряд, а за последние годы у него вкусы появились! Он ведь в ресторанах теперь питается намного чаще, чем дома, не говоря уже о забегаловках, мимо которых теперь проходит, морща нос. Правда, надо вспомнить о том, что его в последнее время домашней кухней баловали. Света, кажется, готовит неплохо, наверняка, получше меня.

Я выложила мясо на сковороду, ножом его потыкала, потом взялась перчить и солить. А про себя приговаривала: ничего, главное стараться. И тогда всё получится. А когда почувствовала аппетитные запахи, взбодрилась. Теперь бы не упустить момент, чтобы не пригорело. А то очень обидно будет.

Генка на кухню заглянул и принюхался.

— Я думал, мы в ресторан пойдём. А ты готовишь!

— Вечером пойдём, — успокоила я его, и щёку для поцелуя подставила, когда он подошёл. — У тебя какая-нибудь встреча?

— Завтра. — Он меня за талию приобнял и уставился на скворчащее на сковороде мясо. Потом носом в мои волосы зарылся. А я снова насторожилась. По тому, как Генка незнакомо замер, стиснув меня сильными руками, и как он дышал мне в затылок, мне казалось, что очень горячо, по его поведению можно было судить, что всё не так хорошо, как он меня убедить пытается. Я посомневалась немного, не знала, стоит ли спрашивать его о том, что происходит, а потом решила, что пока не стоит. Если бы дома случилось что-то серьёзное, он бы уже рассказал, а то, что у Завьялова на душе, сразу на свет божий вытаскивать нельзя. Нужно проявить осторожность. По крайней мере, накормить его для начала.

— Расскажи мне, — попросил он во время обеда. — Что на работе?

— На работе, — фыркнула я несколько пренебрежительно. — Это не работа, это мучение. Управляющий меня ненавидит. Наверное, решил, что я на его место мечу.

— Так ведь метишь.

— Но увольнять его никто не собирается. Точнее, человек на его должность всё равно нужен, но после всего, это вряд ли будет он.

— Значит, не шибко умный, раз этого не понимает.

Я в задумчивости жевала.

— Знаешь, я хочу поговорить с Никой и попросить её провести аудиторскую проверку. Такую... доскональную.

Завьялов хмыкнул.

— Ворует, думаешь?

— Я думаю, что он не такой дурак, чтобы в открытую против меня идти. Но чем-то я ему мешаю. Пусть проверят. А то уеду я через неделю, а он через две уволится. И что с собой унесет — неизвестно. Ладно бы деньги, а то ещё клиентскую базу. Вот весело-то будет.

Генка глянул на меня исподлобья.

— Тебе нравится этим заниматься?

Я кивнула, встретив его серьёзный взгляд.

— Да. И я понимаю, что для Москвы внутреннего туризма мало. Мне есть, чем заняться, получив диплом. — Генка усмехнулся, а я посмотрела с укором. — И не смейся. Не смеяться надо, а работать.

— Это намёк?

— Без всяких намёков, Ген, всё очень серьёзно. — Я на спинку стула откинулась, наблюдая за тем, как он ест. — Ты же всё прекрасно понимаешь. Нельзя всю жизнь быть охранником Филина, тебе уже самому эта роль надоела. И не отрицай. Если бы это было не так, ты бы клуб не купил. — Я подалась вперёд и на стол облокотилась. — Генка, у тебя же золотая голова.

Он фыркнул и вытер рот салфеткой. Посмотрел на откупоренную бутылку вина, но не притронулся к ней, поднялся и налил себе воды в высокий стакан.

— Это кто тебе такое сказал?

— Мне? А мне говорить не надо. В конце концов, мы не первый год знакомы. И уже многие догадываются, почему ты за папкой по пятам ходишь. Совсем не для того, чтобы своей фактурой впечатление производить. И я пару раз слышала, о чём вы говорите за закрытой дверью его кабинета.

— Оба-на. Дверь же закрыта была.

— Не придирайся к словам. Ген, — просительно затянула я, — ну подумай сам, чего ещё ты добьёшься дома? Куда дальше идти? — Я выдохнула. — Как я и сказала, сопьёшься от тоски в своём клубе.

— Тебе вина налить ещё?

— Немножко.

Налил он в бокал немного, как я и просила, но зато я выпила залпом, настолько разволновалась. Мне почему-то казалось, что Генкин приезд — это моя самая большая удача. Такой возможности поговорить с ним спокойно, никуда не торопясь и не дёргаясь от каждого звонка и звука, возможно, больше не представится долго.

— Я предлагаю тебе большое дело.

— Ты предлагаешь мне дело своего отца. — Он остановился рядом со мной, даже на стол рукой опёрся, наклонившись ко мне. — Что поменяется? Название города?

Мне пришлось голову назад откинуть, чтобы в лицо ему смотреть.

— Я предлагаю тебе это дело развить и создать что-то своё. Ни папка, ни Ника не полезут на внешний рынок. Их вполне устраивает то, что есть. У нас не маленькая страна, на их век клиентов хватит. А пока они дозреют до Европы... Ты же знаешь этот бизнес не хуже отца. Всю его изнанку. А я знаю, как работать, как привлечь клиентов. Ты думаешь, я зря последние два года по Европе моталась? Ген, у меня стопки проспектов, планов, разработок. Нужно только начать. Одна я не смогу, а мы с тобой...

Он выпрямился и от стола отошёл, достал из кармана сигареты.

— Здесь я никто, Вась, здесь я один из многих. А у тебя планы наполеоновские...

— А там ты кто? — Я на стуле развернулась, потеряв всякий интерес к еде. — Я тебе и предлагаю начать всё сначала. Надо вперёд двигаться! А ты на месте стоишь. Деньги он зарабатывает... Куда тебе столько денег? — Я прищурилась. — Им сколько не дай, всё равно мало будет. А нам с тобой хватит. А то, что ты здесь никто... По крайней мере, Геночка, здесь каждый мент тебя в лицо узнавать не будет. Вот об этом я тебе и говорю!

Генка курил, повернувшись ко мне спиной, а потом в затылке почесал. Мне вдруг смешно стало.

— Что? Выгоды подсчитываешь, Завьялов?

Он глубоко затянулся, потом сигарету затушил и ко мне повернулся.

— А чего их подсчитывать? Ты сама говоришь, это планы и мечты.

— Ну и что? Главное, чтобы планы были. — Завьялов ко мне приблизился, а я руку протянула, схватила его за ремень и заставила ближе ко мне подойти. Голову закинула, чтобы в глаза ему смотреть. — Это наши с тобой планы. Нужно только захотеть.

Он большим пальцем по моей щеке провёл, смотрел странно, чересчур пристально, словно что-то внутри меня разглядеть пытался. Его ладони на мои плечи легли, чуть сжали их, а Завьялов криво усмехнулся.

— Если я тебя встряхну хорошенько... что будет?

Я глаза от его лица отвела, стала смотреть на непонятный абстрактный рисунок на его футболке.

— Ты ей веришь? — спросила я после паузы. Голос предательски дрогнул, и я на себя разозлилась. — Когда она говорит, что любит тебя, ты ей веришь? Или для тебя это не важно? — Он отвернулся, а я печально кивнула. — Вот именно. А меня легче встряхнуть, чтобы перестала глупости болтать. Или отправить куда подальше... в Москву, одну. — Я поднялась, продолжая держаться за пряжку его ремня. — Жалко, что у меня сил не хватит тебя встряхнуть, как следует.

Я ушла в спальню, открыла шкаф, и остановилась перед ним, мутным от слёз взглядом уставившись на ровный ряд своих платьев на вешалке. Дышать старалась глубоко, слёзы вытерла, но внутри по-прежнему всё кипело, так и хотелось крикнуть: почему?!

— Вась.

Я первое попавшееся платье с вешалки сдёрнула.

— Я переоденусь, и мы куда-нибудь сходим. В кино. Пойдём в кино?

— Пойдём в кино, — согласился он, правда, без особого энтузиазма. Потом всё-таки подошёл ко мне и обнял, уткнувшись носом в мою шею, жарко подышал на ухо. — Васька.

Я не удержалась и носом шмыгнула. И даже это получилось как-то по-особому обиженно.

— Я так хотела, чтобы ты приехал. Не сейчас, а вообще. Так хотелось просто сходить куда-нибудь, и при этом не шарахаться друг от друга. Чтобы никто не знал нас и не удивлялся, почему мы вместе. Всё думала, как это будет. Как это — не отскакивать друг от друга. Не закрывать двери на ключ, не врать, если нас вместе увидели. А это ведь так просто, нужно сделать только один шаг... — Я плечами пожала, стараясь не отвлекаться на руки Завьялова, которые успокаивающе гладили меня по животу, по бокам, на его дыхание, щекотавшее мою щёку. — Почему ты мне не веришь? Я столько раз тебе говорила, что люблю. А ты боишься, что я однажды очнусь, как ты говоришь, и брошу тебя?

— Вась! — Генка тут же отстранился и отошёл, сел на кровать. А я обернулась.

— Но ты ведь именно этого боишься! И только не надо мне сейчас рассказывать, что ты не принц! Веришь или нет, но я об этом лучше, чем кто-либо другой знаю! Я просто хочу вырваться из этого замкнутого круга. Что тебя там держит? Я здесь, тебя это бесит, но ты упорно меня прогоняешь.

Генка злился, я видела, как хмурится, как губы поджимает, между прочим, совсем, как его мать, один в один, на руки опирается и смотрит куда-то мне под ноги.

— Я не могу уехать, просто бросить всё и в один день уехать!

— А я не прошу в один день! И я не прошу тебя всё бросать. Прошу больше не отталкивать меня. Гена, тебе тридцать три года, ты что, всерьёз решил жениться на непонятной, незнакомой девушке? Я не понимаю — зачем! Что за блажь пришла тебе в голову?

— Ты опять про Светку?

— Вот если бы ты не тащил её в загс, я бы про неё и не говорила!

Генка возмущённо мотнул головой.

— Вася, ты думаешь, что я кроме баб ни о чём не думаю? У меня дел больше никаких нет, обязанностей?

Я выдохнула, стараясь дыхание перевести.

— Я, конечно, могу тебе ответить, но боюсь, что после этого ты сорвёшься обратно, и мы опять не договорим. А ты сейчас пытаешься меня с толка сбить. Я все твои уловки знаю, так что не путай меня! Я прекрасно знаю, что тебя в городе держит, и это совсем не Света. Вот только даже если ты ляжешь поперёк порога своей матери, чтобы в любой момент бежать на её зов, от этого никому лучше не станет! Тебе уже пора свою жизнь устраивать. И лучше быть от семьи подальше, поверь мне. Хочешь им помогать, помогай, ради бога. Но хватит уже с ними нянчится.

Завьялов на кровать рухнул, и лицо подушкой накрыл.

— Вот ведь чёрт.

Я решила с ним согласиться. К тому же, догадывалась, почему он так реагирует.

— Что, Стасик проболтался, да? Кому рассказал? Сестре, маме? Значит, ты от матери наслушался, а теперь я продолжаю.

Генка подушку с лица снял и на меня посмотрел, недовольный моей проницательностью. А я вдруг поняла, что выдохлась. Больше ни ругаться, ни обижаться, ни убеждать его в чём-то не могу. К кровати подошла, подол юбки наверх поддёрнула, и одним коленом на постель встала, а другую ногу через Генку перекинула. Наклонилась над ним.

— Хорошо, я не буду тебя больше доставать, — пообещала я. — И не буду давить. У нас... точнее, у тебя, есть около года, чтобы разобраться со всеми своими проблемами. Так тебя устроит?

Он совсем недолго смотрел мне в лицо, потом взгляд заскользил вниз и остановился в вырезе моего декольте.

— А потом что?

— А потом, — я спину выгнула, наклоняясь чуть ниже, чтобы ему видно было лучше, — ты на мне женишься.

Генка брови вздёрнул, а я кивнула.

— Да. Я бы очень хотела, чтобы этот год мы с тобой использовали по максимуму. Можешь начинать уже сейчас. Вернёшься из Москвы, и скажи папе, как бы между прочим, какая я красивая. Я ведь красивая? — Мы снова глазами встретились, взгляд у Генки был напряжённый и ехидный, но он молчал, со мной не спорил. И я, в награду, поцеловала его. — Пусть он привыкает...

— К чему?

— Что я тебе нравлюсь. Ген, ты специально меня злишь, что ли?

Он ухмыльнулся, а я по плечу его стукнула.

— Значит, хочешь перед Филином разыграть комедию?

— Не комедию, а романтическую историю любви.

— Вась, да он не поверит ни за что!

— Поверит. А если будет сомневаться, я тяжёлую артиллерию на помощь призову. Нике он точно поверит. — Я выпрямилась, ремень на талии расстегнула, потом платье через голову сняла, оставшись в коротенькой комбинации. На Завьялова посмотрела с превосходством. — Ну так что?

— Ты всё продумала, да?

— У меня было на это очень много времени. Целых четыре года. — Я снова наклонилась к нему, носом кончика его носа коснулась, зажмурилась. — Мне плохо без тебя. — Губы затряслись, нервы были на пределе, и хоть минуту назад казалось, что ситуацию я контролирую, волнение вернулось в одно мгновение. Голову опустила, носом в Генкино плечо уткнувшись, а он меня обнял, крепко, даже больно стало, и что-то на ухо мне зашептал. Мне показалось, что бессвязное, я расслышала только "девочка моя", а на меня невероятное облегчение накатило. Вдруг осознала, что он не сказал "нет".

Он не сказал "нет".

Как это ни странно, но это был очень длинный день. Обычно, когда чувствуешь себя счастливым, когда понимаешь, что всё хорошо, время летит незаметно. А мы с Завьяловым за этот день столько всего успели! И поругаться, и помириться, и просто в постели полежать, разговаривая о каких-то глупостях. Правда, за этими глупостями скрывали свои мысли, продолжая обдумывать случившийся между нами разговор. Потом в кино всё-таки пошли, показывали какую-то ерунду, мне было откровенно скучно, и от этой самой скуки я весь попкорн съела, а вот Генка весь фильм смотрел с большим интересом, а после, когда мы из кинотеатра вышли, решил со мной его обсудить. Пришлось кивать и со всем соглашаться. Домой мы вернулись поздно, в ресторане просидели, я даже предприняла попытку Завьялова танцевать вытащить, он согласился, но больше, чем на пять минут его не хватило, зато предложил по ночной Москве погулять. В общем, это был самый лучший день за последние несколько лет, наполненный событиями и планами на будущее. Прогулку закончили, когда я откровенно зевать начала. К Генке прижалась, лицо у него на груди спрятала и глаза закрыла, слушая шелест воды в Москва-реке. А он меня обнял покрепче, согревая.

— Скажешь ему, что я красивая?

Завьялов рассмеялся. Но затем пообещал:

— Скажу. Поехали домой, ты засыпаешь уже.

Заснула я, на самом деле, как только в постели оказалась. В полусне ещё слышала Генкины шаги в соседней комнате, его голос, когда он с кем-то по телефону говорил. Ещё удивилась краем сознания, кому можно звонить в два часа ночи, но сил на то, чтобы встать и поинтересоваться уже не хватило. Заснула, сдвинувшись на середину постели и ожидая, когда Генка придёт. Так хотелось рядом с ним уснуть, а ещё больше, рядом с ним проснуться. Такое не часто бывало.

Проснулась оттого, что Завьялов на постели сел. Почувствовала его движение, как моя рука с его груди соскользнула, из сна вырвалась, и только ухватила мысль, что, наверное, уже утро, но открыв глаза, поняла, что темно. На спину перевернулась, чтобы на электронные часы взглянуть, спросонья соображала туго, но, в конце концов, стало ясно, что прошло всего часа полтора с того момента, как я заснула. Я снова на Генкину спину посмотрела, точнее, на его силуэт. Забеспокоилась.

— Гена, тебе плохо?

Он через плечо обернулся, видимо, не ожидал, что разбудит меня, и заговорил почему-то шёпотом.

— Нормально всё, спи.

— А ты чего не спишь?

— Да... не спится. — Он поднялся. — Спи. Я покурю и лягу.

Я спорить не стала, проводила его взглядом до двери, затем на электронные часы его перевела. Сама не поняла зачем. Тоже на постели села, обхватила колени руками. Минуту ждала чего-то, затем решительно скинула с себя одеяло и поднялась.

Генку нашла на кухне, он стоял у окна и курил. А может, не курил. Я наблюдала за ним некоторое время, он ни разу сигарету к губам не поднёс. Держал её между пальцев, она дымилась и тлела, а Генка стоял, не шевелясь. А мне страшно стало, когда подумала, что он раздумывает над моим предложением и оно ему не нравится.

— Вась, иди спать.

Я даже не удивилась, услышав его голос. И не послушалась, к нему подошла и прижалась к его спине.

— О чём ты думаешь? — не утерпела я.

Он всё-таки затянулся. И молчал. Молчал, молчал, и я, в конце концов, на самом деле в него вцепилась и попыталась встряхнуть.

— Гена!

Повернулся, и мне пришлось его отпустить. А Генка на подоконник присел, и мы с ним оказались лицом к лицу. Выглядел подавленным, расстроенным, даже плечи опущены, что уж было совсем непривычно и пугающе.

— Это Стас по городу языком треплет.

Около минуты я переваривала услышанное. Не стала удивляться, не стала ахать, но спросила:

— Ты уверен?

Генка кивнул.

— А как узнал?

— Да я давно догадывался. Ты же сама сказала: проблема внутри. Так и оказалось.

— Блин. — Если честно, мне даже сказать нечего было. Я не то чтобы расстроилась или заволновалась, но тревога появилась, весьма ощутимая.

Генка голову опустил.

— Вот тебе и блин, котёнок.

— А папка знает?

— Нет. Пока не знает.

Я сделала шаг назад и опустилась на стул. Завьялов с меня глаз не сводил.

— И что делать? — Я руки в кулаки сжала. — Он что, совсем рехнулся? Последние мозги отшибло? На собственно брата ментам стучать!

— Да не стучал он. В том-то и дело. Так бы хоть было за что придушить засранца.

— А что же?

— Что ты, Стасика не знаешь? Язык, как помело, как у бабы. А уж если пьяный или под кайфом...

Я глаза вытаращила.

— Отлично! Он ещё и колоться начал?

Генка угрюмо молчал, на эту тему ему говорить было неприятно, а я встала и включила бра на стене. А когда к Завьялову повернулась, увидела, что он морщится от вспыхнувшего света, потом лицо рукой потёр. Выглядел по-настоящему измотанным.

— Я тебе всегда говорила, что нужно его подальше от своих дел держать, — заговорила я, стараясь особо не нагнетать обстановку и голос не повышать.

— А я что делаю?

— А ты не обращаешь на него внимания. А он влезает всюду! То ходит за тобой хвостом, то языком чешет! Кому он проболтался? Даже до милиции дело дошло, Гена! Ещё не хватало, чтобы из-за этого сморчка тебя посадили!

— Вась, угомонись, — попросил он, продолжая морщиться, но уже совсем по другой причине.

Я снова на стул села и попыталась Генке в лицо заглянуть.

— Но тебя ведь не это беспокоит, да? Что ещё он натворил?

Завьялов сигаретную пачку между пальцев крутил.

— Беспокоит... Беспокоит то, что наша бравая милиция каждый раз оказывается где-то поблизости, чтобы услышать его пьяный бред. Это странно. Стас и раньше особо молчаливым товарищем не был, но никто не являлся к нам с обысками. Да и что он сказать может? В клубе его не бывает. Почти.

— Почти, — фыркнула я в негодовании. — Ему хватает, видимо.

— Вась, он никого не видит и ничего не знает. Он может догадываться, но...

Я руками развела.

— Значит, ему кто-то рассказывает, — сделала я вывод, а натолкнувшись на Генкин взгляд, замерла. — Кто и зачем?

— Вот и я об этом думаю. — Он рот ладонью потёр. Заметно было, как нервничает.

Я же на стуле откинулась, и руки на груди сложила.

— Чтобы тебя с Филином рассорить? Но это глупо, — опровергла я свои же слова. — "Логово" тебе принадлежит, какой смысл? Папку это никак не касается... — Я говорила, а сама на Завьялова смотрела, и то, как он носом поводит и смотрит куда угодно, но не на меня, активно мне не нравилось. Я замолчала на полуслове, потом головой качнула, придя в ужас от своей догадки. — Ген, ты дурак? Ты... Убила бы тебя!

— Ладно, тише.

— Тише? Ты же сам мне говорил, что у тебя не играют! — Я зло зашипела на него.

— Не надо делать из меня содержателя подпольного казино! У меня в подвале одноруких бандитов нет!

— И на этом тебе спасибо. — Я дыхание перевела, а потом решительно поинтересовалась. — Кто играет?

— Серьёзные люди.

— А несерьёзных мы не держим, — съязвила я. — Кажется, так папка говорил, когда его за жабры прихватили? Для этого ты клуб и купил, да? Перенял эстафету!

— Вася, ты не о том думаешь!

— О том. Мне, знаешь ли, абсолютно параллельно, кто первым Стасика за одно место прихватит: тот, кто ему за сведения платит или менты. Я о тебе, дурне, думаю.

— А я о брате думаю! Никто не докажет никакой игры. Таких людей, милая моя, на допросы не вызывают. А вот этому недоумку голову отшибут, как пить дать.

Я едва сдержалась, чтобы не сказать, что жду этого события не дождусь. Стасик давно нарывается. А уж если на наркоту подсел... То это только вопрос времени. Причём, недолгого.

— Тебе всё равно придётся папке рассказать. Долго тянуть не получится. Или чужую шею подставить.

Генка глянул на меня исподлобья, и я поняла, что этот вариант он обдумывал. Я с трудом подавила вздох.

— Если искать козла отпущения, то это чревато последствиями. Не факт, что Стасик проникнется твоей добротой и не ляпнет где-нибудь об этом.

— Знаю.

А мне вдруг в голову пришла гениальная идея.

— Надо Стасика изолировать.

Генка непонимающе посмотрел.

— Что?

— Изолировать. Увезти из города. В клинику положить. Пусть здоровье поправит. Или тебе всё равно, что брат пропадает?

— Ты же знаешь...

— Да знаю, — нетерпеливо отозвалась я. — Но из города его убрать надо. И посмотрим, что будет.

Завьялов хмыкнул, разглядывая меня, потом с подоконника поднялся.

— А матери я что скажу?

— Правду скажешь. Что её младшенький алкоголик и наркоман. И гения из него не фига не вышло.

— Не ругайся.

Я отвечать не стала, вынырнула из-под его руки и достала из буфета бутылку коньяка. Помню, папка ещё с собой её привозил, открыл, а выпил всего ничего. Я достала рюмку, и Завьялову дала. Тот удивился.

— Чего это ты, на ночь глядя?

— Не я, а ты. Пей и спать ложись, а то так и будешь всю ночь бродить.

Генка погладил голый живот, наблюдая, как я в рюмку коньяк наливаю, выпил без лишних разговоров, а я подумала и ещё ему налила. Пятьдесят грамм коньяка Завьялову, как слону дробина. А когда в постель легли, я на локте приподнялась, чёлку с Генкиного лба смахнула.

— Я сама узнаю про клинику, и всё устрою.

— Угу.

— Спишь?

Он меня вниз, на подушку потянул, в мой висок носом ткнулся, а сам под одеялом мою правую руку нащупал. Погладил по тыльной стороне ладони, пальцы мои перебирал. А затем вдруг сказал:

— Сходим завтра в ювелирный.

Я даже голову от подушки приподняла, настолько удивилась. И очень осторожно поинтересовалась:

— Что покупать будем?

Генка за моей спиной маетно вздохнул.

— Что хочешь, то и купим.

Зря он это сказал, прямо скажем.


11.


Следующая неделя у меня выдалась тяжёлая. Генка уехал, мы перед этим немного поругались, а всё из-за того, что он совершенно не желал больше слушать никаких моих предостережений и советов. Ни про Стасика, ни про Свету. Всё сам! Он был раздражён, я тоже злилась, правда, это всё же не помешало нам посетить ювелирный салон, и я, не обращая внимания на выразительные взгляды Завьялова, выбрала себе кольцо, а вслух заметила, что совершенно не понимаю, почему он моим выбором удивлён. Думал, что я себе брошку в виде жука-скарабея куплю, что ли? Когда мужчина предлагает женщине вместе выбрать ювелирное украшение, женщине незамужней, у которой на этого мужчину определённые планы, она, естественно, выберет кольцо. Генка в ответ на мои слова фыркал, отворачивался, головой качал, но я-то знала, что всё это для отвода глаз. Мы ехали выбирать кольцо, и я его выбрала. С удовольствием и ему бы купила, обручальное, но в последний момент решила, что это будет слишком. Вместо этого Генку в машине поцеловала в благодарность, а потом руку вытянула, любуясь на сверкающий бриллиант на пальце. На любимого быстрый взгляд кинула, требуя от него поддержки, и Завьялов послушно кивнул. Он выглядел немного задумчивым, на губах ухмылка, видимо, пытался переварить ту сумму, которую пришлось за кольцо выложить. Да, с моей стороны это было сурово, зато теперь точно никуда не денется. После таких-то финансовых вложений... Я снова на кольцо посмотрела, а про себя усмехнулась. Первая семейная ценность. Это колечко может год кормить среднестатистическую российскую семью. Но на пальце смотрится гораздо лучше.

Когда дар речи к Завьялову вернулся, он заявил, что отвезёт меня на работу. Я спорить не стала, но несколько удивилась, когда Генка изъявил желание вместе со мной в офис подняться.

— Я всего раз здесь был.

— Я тебе всё покажу, — заверила я его с довольной улыбкой. А когда в лифте поднимались, я к Генке прижалась на минутку. — Не хочу, чтобы ты уезжал.

Он глаза на меня опустил, пару секунд в моё лицо вглядывался, а потом рукой меня обнял.

— Ты же сказала, что приедешь в выходные.

— Приеду, обязательно приеду. — Я лицо у него на груди спрятала. — Но ещё пять дней. Боюсь подумать, что ты за это время без меня натворить можешь.

— Вась!

— И с Цветочком поговори, слышишь? Даже если она будет глухой притворяться. С Цветочками, знаешь ли, такое бывает иногда.

Генка руку опустил и несильно шлёпнул меня пониже спины.

— Прекрати. Светка хорошая.

Я голову вскинула и на Завьялова посмотрела с возмущением.

— Что?!

Он мне в лицо рассмеялся, быстро поцеловал, а в следующий момент двери лифта открылись. Генка первым вышел, а я его сзади за футболку дёрнула. Он обернулся, посмотрел со значением, а потом руку мне протянул, якобы для того, чтобы выйти помочь.

За весь свой визит в московский офис, Завьялов, кажется, ни слова не сказал. Я ему офис показывала, рассказывала, как тут и что, чуть тише — о том, как тут всё будет, а он рядом со мной стоял, точнее, возвышался, над всеми и вся, руки в бока упёр и по сторонам поглядывал, с эдаким красноречивым прищуром. Сотрудники смотрели на него с подозрением, мимо шмыгали, как мышки, и только кивали в знак приветствия, торопясь убраться с моих и Генкиных глаз. Управляющий после визита Завьялова тоже заметно притих, и теперь лишь возмущённо таращился на меня, но спорить и противоречить уже не решался. Генка одним своим видом заставил всех присмиреть. Я была довольна, почти счастлива, и время от времени задавалась риторическим вопросом: вот как мне его не любить? Пришёл, и все мои проблемы руками развёл.

Но Генка уехал, и моё хорошее настроение вместе с ним. Уже на следующий день я не чувствовала себя такой уверенной и счастливой, да ещё Никита вернулся и позвонил мне сразу, видимо, кто-то рассказал ему, что я в Москве. Мне не очень хотелось с ним встречаться, я не знала, что ему сказать, но и тянуть, прятаться от него смысла не было. У меня на пальце обручальное кольцо, подаренное другим человеком, и продолжать обманывать Никиту неправильно.

Он позвонил, сказал, что приедет ко мне, и тон у него был совершенно обычный, весёлый и соскучившийся, а я предложила встретиться в ресторане, чем Никиту удивила. Точнее, удивился он в первый момент, потом видимо решил, что у меня дома пустой холодильник, что бывало частенько, надо признаться, и согласился. Сказал, что заедет вечером. Возражать я не стала, но очень постаралась собраться вовремя, даже чуть раньше, чтобы спуститься вниз, не давая Никите возможности подняться ко мне в квартиру. Оставаться с ним наедине мне не хотелось, и попросту было неудобно.

Разговор у нас вышел не то, чтобы тяжёлый, а скорее утомительный. Никита никак не понимал, почему я возвращаю ему кольцо, что случилось за время его отсутствия, что в наших отношениях вдруг перестало меня устраивать. Он брал меня за руку (хорошо хоть я догадалась Генкино кольцо снять), смотрел в глаза, а мне было дико стыдно. Я на самом деле чувствовала себя виноватой, но изменить уже ничего не могла. А вернувшись после домой, оказавшись в тишине и одиночестве, поняла, что мне просто необходимо позвонить домой. Признаться кому-нибудь, какой невероятно тяжёлый у меня сегодня был вечер. Хотелось не просто сообщить, что с Никитой меня ничего не связывает, а именно поговорить. Поэтому позвонила Нике, и мы проболтали с ней довольно долго, а уже после я позвонила Завьялову и сообщила ему радостную новость: отныне я вся его, от макушки до кончиков пальцев на ногах. Очень надеюсь, что он этому известию искренне порадовался. В трубку же лишь весело хмыкнул.

Следующие дни показались мне самыми долгими и мучительными, мне осточертела Москва, я хотела домой, не могла уже проводить вечера в пустой квартире. Хотелось родных лиц, громких голосов и даже споров, вполне искренних, но не серьёзных и, уж точно, не обидных. Домой хотелось, вот и всё.

— Папа, она приехала! — закричал Ванька так громко, как только мог, увидев меня, выходящую из машины. Я в удивлении замерла, глядя на младшего брата, а тот бросился ко мне, раскинув руки в стороны. — Я уже половину дня тебя здесь жду, — сообщил он с едва уловимой претензией в голосе.

— Да что ты? Прямо половину?

— Да! Сижу за кустом, сижу...

Я рассмеялась, наклонилась к нему, поцеловала, а рукой на Фиму махнула, которая вокруг нас носилась и поскуливала от нетерпения. Кажется, всерьёз надеялась, что её я тоже поцелую. Даже наскочить на нас попробовала. Я собаке кулак показала.

— Только попробуй. У меня юбка новая. — Снова на брата посмотрела. — А зачем ты сидел за кустом?

— Папа сказал, что тебя нужно поймать. А то ты прилетишь, а потом улетишь. — Ванька выражался путано, видно сам это понимал, потому что замолчал неожиданно и потёр нос ладошкой. — В общем, я тебя поймал, — заявил он, в конце концов, и руками меня обхватил.

Я по волосам его потрепала.

— Молодец.

Филин на крыльцо вышел и теперь наблюдал за нашим приближением, уперев руки в бока. На солнце щурился, а когда Ванька, увидев его, закричал:

— Папа, я её поймал! Что мне за это будет? — усмехнулся.

— Будет, будет, — то ли пообещал, то ли посмеялся он.

Под взглядом папки я отчего-то занервничала. Хотя, и не предвещало ничего его недовольства, но то, что он с таким нетерпением ожидал моего приезда, настораживало. И я решила на всякий случай подлизаться, выдала радостную улыбку и у отца на шее повисла.

— Папочка.

Он удивлённо вскинул брови, но меня обнял.

— Натворила что-то, да?

Я отстранилась и взглянула с укором.

— Соскучилась!

Папка ухмыльнулся.

— А-а.

— Ну тебя, — решила обидеться я. Мы в дом вошли, я сразу глазами по сторонам постреляла, и поинтересовалась: — Где все?

— Ника к Фае поехала, — сказал отец и замолчал, не понимая, что я продолжения жду. Конечно, для него все — это Ника.

Ванька вперёд нас в гостиную пробежал и боком на диван завалился, прислушиваясь к взрослому разговору.

— А зачем ты меня караулил? — спросила я, присаживаясь на диван рядом с Ванькой.

— Узнать хотел всё, из первых уст, так сказать. Ты же у нас теперь начальник, босс, — произнёс он с особым выражением.

— А ты начальник босса?

— Точно.

Я Ваньку в макушку поцеловала, а на папку кинула взгляд исподлобья.

— На тебя трудно работать, оказывается. Раньше ты всегда говорил: отдохни с дороги, а теперь сразу к делу.

— А ты как думала. Пошли в кабинет.

Я даже рот от удивления открыла.

— Меня и в кабинет пригласят? Ванька, ты слышишь? Я теперь важная персона.

Я с дивана поднялась, оставив мальчика, а тот, в ответ на моё заявление, сообщил:

— А у меня вообще свой кабинет будет!

Но надо отдать папке должное, долго он меня мучить не стал, расспросил об обстановке в московском офисе, забрал все отчёты и документацию, которую я с собой привезла, и выслушал мои предложения, что я изменить хочу и в каком направлении двигаться собираюсь. Но на данном этапе мои планы на будущее его не слишком заинтересовали. До их осуществления ещё дожить надо было, я сама это понимала. Но поделиться хотелось, чтобы папка знал, что я всерьёз об этом размышляю. А перспективы я позже с Никой обсужу.

Выйдя из его кабинета, я услышала голос Светы из столовой. Не ожидала, если честно, почему-то была уверена, что в доме её уже нет, а получился неприятный сюрприз. Я осторожно в столовую заглянула, на пороге остановилась, наблюдая за тем, как Светлана Ваньку обедом кормит, а когда она меня заметила, коротко ей кивнула, решив, что больше с ней ругаться не буду. Повода теперь не будет, я за этим прослежу.

— Поговорила? — поинтересовался Ванька у меня, используя возможность отвернуться от тарелки с супом.

— Поговорила. — Я ему улыбнулась.

— Папа тебя не уволил?

— Вот уж дудки. — Я к мальчику подошла и наклонилась к нему. — Ешь давай суп.

Он сморщился, а на меня посмотрел с мольбой.

— Ешь, — повторила я. — Суп съешь, и приходи ко мне в комнату. У меня такие конфеты есть!

У него мгновенно глаза загорелись.

— Какие?

— Разные, разные. Целая коробка. Ешь суп скорее. — Я выпрямилась и на Свету посмотрела. Заметила, как та в последний момент отвела глаза, видимо, разглядывала меня всё это время. — Всё в порядке? — задала я бессмысленный вопрос.

Она гордо расправила плечи и с достоинством кивнула.

— Да.

— Замечательно. — Направляясь к лестнице, достала из сумки телефон. Набрала номер Завьялова и сообщила, когда он ответил: — Я дома.

Ванька ко мне в комнату прибежал уже через двадцать минут. Я только успела душ принять, а он уже в комнату вбежал, забрался на кровать и заглянул в мой открытый чемодан, выискивая коробку с конфетами. Мы с ним долго развлекались, конфеты ели, болтали, я даже смогла Ваньку убедить примерить новую одежду, которую я привезла ему из Москвы. Одна футболка, с капюшоном и каким-то зелёным монстром на груди, ему очень приглянулась, он даже снимать её отказался. А потом Ника пришла и за конфеты нас немного поругала. Отругала и съела две последние конфеты.

— Вкусные.

Я кивнула.

— Никита из Швейцарии привёз.

Она повернулась ко мне.

— Да ты что?

Её взгляд мне не понравился, и я решительно сдвинула брови.

— Не смотри на меня так. Я ему кольцо вернула, нужно было и конфеты отдать? Глупо как-то.

— Вась, а ты уверена, что правильно поступила?

— Мы уже об этом говорили с тобой!

— Знаю, что говорили. Но тогда ты на взводе была, а сейчас, спустя какое-то время...

Я рукой по атласному покрывалу поводила.

— Уверена. Я уверена. Не хочу я за него замуж.

— Ну. Раз не хочешь, значит, всё правильно.

Ваня мать за руку подёргал.

— Мама, тебе нравится моя футболка? Смотри, это Халк.

— Замечательно, милый. Тебе очень идёт.

Ванька с кровати спрыгнул.

— Пойду папе покажу!

Он из комнаты выбежал, Ника хотела следом за ним пойти, но мне ещё кое-что у неё выяснить нужно было.

— А в доме как дела? — спросила я, когда она уже спиной ко мне повернулась.

— В доме? — Ника снова дверь закрыла и ко мне обернулась. — Да всё как всегда.

— Как это, как всегда? — насторожилась я.

Ника плечами пожала.

— Кирилл с Генкой пропадают где-то целыми днями, это сегодня только Кирилл дома, тебя ждал. А в остальном... Хотя, знаешь, вся эта ситуация меня беспокоит. Ведь не было проблем, столько времени спокойно жили... относительно спокойно. А теперь снова милиция, допросы.

— Папку тоже вызывали?

— Нет, его они в последний момент вызовут, помнят, что в прошлый раз было. Но Генку таскают, из "Логова" персонал таскают, всё выспрашивают о чём-то. У "Пескарей" теперь милицейский патруль курсирует, хоть часы по ним сверяй. Сама лично видела.

— Жуть какая.

— Жуть, Вась.

— Чего они найти пытаются? Не понимаю. Думают, в "Пескарях" вечерами вместо горячих блюд фишки на подносах подают?

— Им главное зацепиться, теперь не отстанут, — проговорила Ника расстроено. — Покоя им не даёт, что мы живём и не тужим. Нужно повод найти, чтобы Кирилла всё-таки посадить. Дело товарища до ума довести стараются.

Я не сразу поняла, о чём она, а потом...

— Ты о своём бывшем муже?

Ника как-то встрепенулась, от мыслей своих очнулась, а когда на меня посмотрела, только рукой махнула.

— Не слушай меня. Это всё мои домыслы.

— Ты уверена?

Она выдержала паузу, размышляя.

— Да я уже думала об этом. Но Витька в Москве, здесь не появляется, мы бы знали. Просто... в памяти обиды живы, понимаешь? Я многих знаю, тех, кто при должностях и чинах, а меня знает намного больше людей, не лично, конечно, но то, что тогда произошло. Появился шанс отыграться, и снова началось. Дело чести, так сказать.

— Они ничего не докажут и не найдут, — попыталась я Нику успокоить. Она расстроено улыбнулась.

— Очень на это надеюсь.

Она надеется, я надеюсь, а что происходит на самом деле, нам неведомо. Мужчины своими проблемами с нами делиться не торопятся. Берегут они нас так, не понимая, что у нас с Никой уже нервов не осталось, и что жить в неведении — мучительнее всего.

После обеда папка уехал, сославшись на важные дела, а мы с Никой, переговорив, кажется, обо всём на свете, заскучали и решили поужинать не дома, а в ресторане. Ваньку оставили на Светлану, я несколько минут слушала, как Ника ей инструкции даёт и просит сына не хулиганить и в постель лечь вовремя, перед зеркалом крутилась, разглядывала новое платье, а сама всё бросала быстрые взгляды в сторону Светы. Интересно, она понимает, что мы в ресторан едем? А Генка там, я знаю. А вообще, ещё больше меня интересует, поговорил он с ней или нет. Судя по спокойствию Светланы, если разговор и имел место быть, то ему явно недоставало решительности и достоверности. За это Завьялов получит, без сомнения.

Подъезжая к ресторану, мне представилась возможность самой полюбоваться на милицейскую машину на углу улицы. Я даже Нику локтём толкнула, мол, смотри. Она кивнула.

— Безобразие, — сказала я, когда из машины вышла. — Неужели они думают, что их никто не замечает? Охотнички.

Охранник, что посетителей у дверей встречал, негромко заметил:

— А они и не прячутся, им не зачем.

Я посмотрела на незнакомого парня, как на собрата по оружию, с доверием и признательностью за поддержку, пусть и моральную.

Но надо сказать, что пристальное внимание к нам правоохранительных органов, на работе ресторана никак не сказалась. Правда, надо отдать папке должное, даже в самое трудное время, он прикладывал все усилия, чтобы посетители ресторана ничего не замечали. Вот и сегодня, стоило оказаться внутри, сразу почувствовалась привычная спокойная атмосфера. Чуть приглушённый свет в холле и в зале, негромкая приятная музыка, официанты по залу передвигались, как тени, искусно балансируя с тяжёлыми подносами. Нас с Никой встретил управляющий, разулыбался, поинтересовался нашим здоровьем и настроением, а потом проводил в зал.

— Кирилл здесь? — спросила Ника.

— Да, да. Уже довольно давно. Он в зале, ужинает.

Ника немного удивилась, я заметила это по выражению мелькнувшему в её глазах, но ничего больше не сказала, и мы прошли в ресторанный зал. Я, конечно, сразу начала Завьялова высматривать, в предвкушении встречи особенно остро поняла, насколько соскучилась за прошедшую неделю. А уж в свете последних событий, остаётся только надеяться, что сумею справиться со своими чувствами и не брошусь к нему через весь зал.

И только я Завьялова увидела, он появился из-за тяжёлой парчовой занавески, скрывающей дверь в "правительственный", как выражалась Ника, коридор, а тут и её голос услышала. Странно разгневанный.

— Ужинает он...

Я на Нику посмотрела и переспросила:

— Что?

Она кивнула, указывая мне нужное направление. Я посмотрела в ту сторону, и мысленно хмыкнула. Кажется, не повезёт сегодня не только Завьялову. А кое-кому вообще достанется.

Папка на самом деле ужинал, сидел за одним из дальних столиков, за ширмой, а напротив него брюнетка приятной внешности, слушала его и кивала, как заведённая, а после рассмеялась. Бокал с вином взяла, сделала глоток и замерла так, на Филина глядя. Я посмотрела на Нику. Хотела попросить её держать себя в руках, но тут приметила крутящегося в зале фотографа. Он сделал пару снимков, в основном интерьер фотографировал, а потом подошёл к папкиному столику, и его с брюнеткой сфотографировал.

— Ника, это журналисты.

— Да, и это единственное, что может спасти её от смерти.

— А папку? — не на шутку заинтересовалась я.

— Его я не убью. Он мне живой нужен.

Я не пошла с ней к столику, решила, что моего участия в разборке между мужем и женой не требуется. У Ники было такое лицо, что сразу понятно — лучше всем разбежаться по углам. Но, надо признать, что брюнетка-журналистка сама виновата. Если ты пришла, пусть и хороший ресторан, делать свою работу, совсем не обязательно кидать на хозяина заведения призывные взгляды поверх бокала с дорогим вином. Этот призыв даже с другого конца зала виден и понятен был.

Я отошла к стойке бара, Генке улыбнулась, незаметно провела ладонью по рукаву его пиджака, и негромко проговорила:

— Привет.

— Привет, привет. Как доехала?

— Нормально.

— Водитель как?

— Нормальный водитель. Не шалил. — Генка непонимающе сдвинул брови, и я поторопилась исправиться: — Не лихачил.

Завьялов только головой качнул. Ещё секунду мне в лицо смотрел, а потом перевёл взгляд в ту сторону, где Филин, якобы, ужинал. Там уже разворачивались боевые действия, негромкие, но заметные. Все со своих мест повскакивали, Ника кивала, делая вид, что мужа слушает, а сама его гостью взглядом сверлила. Та засуетилась, не знала, куда смотреть, в какую сторону идти, потом прощаться начала, довольно громогласно, руку Филину протянула для рукопожатия, фотографу махнула, поторапливая его закончить работу.

— Всего вам доброго, — сказала ей Ника, таким тоном, что даже Генка фыркнул. Ему явно нравилось то, что он видел. А у меня вдруг появилось огромное желание намекнуть ему, что этим вечером его тоже ожидает разговор на весьма неприятную тему.

— Девушка, вы жакет забыли!

Брюнетке пришлось вернуться под пристальным взглядом Ники. Мимо неё к столу шмыгнула, взяла со спинки стула свой жакет, и широким шагом направилась к выходу.

— Да, Ника пленных не берёт, — проговорил Завьялов.

— Я тоже, — порадовала я его.

Он посмотрел на меня, а я ему улыбнулась.

За ширмой снова что-то происходило, видно было, что папка Нику обнять пытается, что-то ей говорит, наклонившись к её уху, видно уговаривает её на развод не подавать.

— Вась, это журналисты были. Между прочим, из Нижнего.

— Да? И долго он с этой журналисткой за ширмочкой ужинал?

— Вась, это был деловой разговор.

— А что ты его оправдываешь?

— Я оправдываю?!

— А кто? Причины какие-то — журналисты, работа. То, как она на папку смотрела, это уже не работа. А Ника не истеричка, у неё нюх на такие вещи.

— Вот уж в этом я не сомневаюсь, — язвительно проговорил Завьялов, выдав ехидную усмешку. — Она всех журналисток разом за пояс заткнёт. У неё опыт поколений за плечами, Фая постаралась.

Я решила возмутиться.

— Это ты сейчас на что намекаешь?

Генка понял, что сказал что-то не то, в сторону кашлянул, и пошёл на попятную.

— Ни на что. Ни на что.

Минут через десять нас пригласили ужинать. К тому моменту между папкой и Никой наметился хрупкий мир, и у него хоть глаза и смеялись, но он явно был по-хорошему взбудоражен такой реакцией жены, продолжал держать её за руку и успокаивать вполголоса. Когда мы с Генкой к столу подошли, мы с Никой взглядами встретились. Я едва заметно ей кивнула, выражая свою солидарность. Так держать.

А вот Завьялов от ехидства не удержался.

— Мне уже не терпится увидеть статью, которую она напишет.

Я его ногой под столом толкнула, а Ника одарила убийственным взглядом.

— А ты вообще помолчи. Сводник.

— Я?! Я-то тут при чём? Кирилл.

Папка от еды оторвался и посмотрел вроде бы непонимающе, словно не слышал, о чём мы говорим. Ника выразительно фыркнула, наблюдая за мужем. Но досталось всё-таки обоим.

— Вы два гада. Я давно подозреваю, что у вас сговор.

— Никакого сговора, — покачал папка головой.

Генка тут же кивнул.

— Никакого. Только зарплата.

— Сводник.

Я кивнула официанту, когда он передо мной тарелку поставил, взяла вилку, но прежде чем начать есть, посмотрела за собравшихся за столом, неожиданно примолкших. Ника всё ещё обижалась, папка отмалчивался, боясь усугубить ситуацию, Генка просто ел, но выглядел довольным, и я решила всех немного отвлечь. Начала рассказывать, чем мы с Завьяловым в Москве занимались. Сказала, что в кино ходили, в каком ресторане ужинали, и даже про то, что Генка в офис турфирмы приезжал, чтобы за меня заступиться. Папка заметно оживился, Ника про управляющего заговорила, а я украдкой на любимого посмотрела, у которого, кажется, аппетит пропал. Завьялов покраснел и смотрел в тарелку. А я молилась только о том, чтобы ему не пришло в голову меня под столом ногой пихнуть. Это я его несколько минут назад толкнула, но он, мог этого и не заметить, а вот если он меня толкнёт, да ещё в таком состоянии, в котором сейчас пребывает, как бы мне со стула не слететь. Но я всё же рискнула его ладонью по плечу хлопнуть, по-дружески.

— Но в том ресторане отличный повар. Скажи, Ген? Папа, какой там сливочный соус! Нам, — я намеренно выделила это слово, — очень понравилось.

Филин взглядом в нас упёрся. Признаюсь, даже у меня в какой-то момент сердце удар пропустило.

— И что вы предлагаете? Переманить повара или рецепт украсть?

Руку с Генкиного плеча я убрала.

— Не знаю, тебе лучше знать.

— Можно поинтересоваться, — не стала спорить Ника. — Съездить в Москву. Мы давно там не были.

— Съездить в Москву, чтобы в ресторан сходить? Сливочный соус попробовать? Ник...

— А что? — Она на мужа посмотрела. — Представь, а вдруг повар — женщина. Тогда вообще никакой проблемы не возникнет!

Я усмехнулась, глаза в тарелку опустила, и почувствовала, что Генка рядом со мной расслабился, даже его облегчённый выдох расслышала.

Вскоре на сцене появились музыканты. Я из-за ширмы выглянула и поняла, что сегодня никакой певицы не предвидится, просто живая музыка. Я сделала пару глотков вина, наблюдая за тем, как папка к жене подлизывается, и решила, что неплохо бы оставить их ненадолго наедине, а заодно и о себе подумать. Бокал поставила и решительно поднялась.

— Ген, потанцуй со мной.

Он поднял на меня изумлённый взгляд, а я решительно кивнула и потянула его за руку.

— Пойдём.

Завьялов из-за стола нехотя поднялся, но как только мы вышли из-за ширмы, заявил:

— Я не буду танцевать.

— Почему?

— Потому что. Вась, прекрати. Я здесь работаю, а не танцую.

Я его за руку взяла и повела на танцплощадку. Там уже танцевали несколько пар, двигались под красивую мелодию, а Завьялов всё упирался. Мы глазами встретились, я нахмурилась, и Генка наконец сдался. Меня обнял, правда, смотрел поверх моей головы.

— Что ты творишь, а?

— Ничего. — Я улыбнулась, глядя на расстёгнутый ворот его рубашки. — Просто папе может показаться странным, что ты даже танцевать со мной боишься. Тебе трудно, что ли? Или тебе не нравится.

Его губы дрогнули в улыбке, но он тут же поспешил вернуть на лицо непроницаемое выражение.

— Ты что за столом несла?

— Ничего, просто рассказывала. От тебя ведь не дождёшься. Я просила тебя папке сказать, что я красивая? Ты сказал?

— Да он и так знает.

Я кулаком по груди его стукнула.

— Генка.

Он к моему лицу наклонился.

— Я сказал.

Я вначале не поверила, но потом осторожно поинтересовалась:

— А он что?

— Да ничего. Сказал: я знаю.

Я вздохнула, немного расстроившись.

— Ладно, я что-нибудь придумаю.

— Только, пожалуйста, не просто придумывай, а думай, прежде чем что-нибудь сказать. А то мы с тобой вместе без башки останемся.

Всё-таки Завьялову не хватает воспитания и манер. Но вместо того, чтобы его одёрнуть или отругать, прошептала:

— Я соскучилась по тебе. Ночевать приедешь?

Он по сторонам огляделся, а потом мне улыбнулся.

— А ты опять по решётке слезать собралась?

— Ну уж нет, мне прошлого раза хватило. Я уж как-нибудь, тёмными коридорами.

Его ладонь сдвинулась по моей спине ниже, чем было дозволено приличиями, и ненадолго прижала меня к его телу.

— Долго не задерживайся, — шепнула я ему, прежде чем мы к столу вернулись.

Домой папка вместе с нами засобирался, всё из-за Ники. Он был виноват, и она дала ему это прочувствовать в полной мере. А раз вину чувствовал, значит, точно виноват был. Я мысленно лишь посетовала на предательскую мужскую натуру, и Завьялова покрепче под руку подхватила. Он проводил нас до самой машины, мы ещё на крыльце приостановились ненадолго, воздухом подышать, а я посмотрела в ту сторону, где до этого патрульную машину видела. Сейчас её не было.

— Раньше часа не закрывайтесь, — сказал папка Генке. Тот кивнул, а я на Завьялова посмотрела с тоской. В час закроются, пока он за всем проследит, пока до Яблоневки доедет... Всё-таки папка ни о ком кроме себя не думает!

— Какой вечер тёплый, завтра, наверное, жарко будет, — сказала Ника. Я кивнула, и совершенно не к месту спросила у Генки:

— Пойдём завтра в кино?

На меня устремились три пары удивлённых глаз. Пришлось выкручиваться. Прежде всего сама удивилась их реакции.

— Что? Я ещё не была в новом кинотеатре. Все кругом только и говорят, что о Емельянове и его новшествах, а я ничего не знаю. — Я на Завьялова взглянула. — Так что, идём завтра в кино.

— Начальница, — хмыкнул папка.

— Генерал, — пожаловался Генка. Но, главное, что спорить со мной никто не стал.

А в машине Ника у меня осторожно поинтересовалась:

— А что ты Генку с собой везде таскаешь?

— А кого ещё? Или ты в кино со мной пойдёшь?

Она понимающе улыбнулась.

— Ты меня не приглашаешь. Тебе с Завьяловым интереснее.

Я на неё посмотрела, понимая, что она начинает догадываться о том, что всё не просто так. Я некоторое время размышляла, что ей ответить, глядя на затылок отца.

— Мы столько лет знакомы. Нам вместе легко.

Папка даже ухом не повёл. Такой же непробиваемый, как и Генка. Одного поля ягоды.

Ну, ладно, главное, Ника уловила искорку, а то, что она до папки это донесёт, можно не сомневаться. И думаю, для этого много времени не потребуется.

Приехав домой, мы разошлись по комнатам. Я папке и Нике вслед посмотрела, когда они по коридору шли, и даже то, как Ника мужа локоточком оттолкнула, и то во мне приступ зависти вызвало. Я тоже хочу замуж, чёрт возьми!

Закрыв за собой дверь спальни, я туфли скинула, села на кровать и достала из ящика прикроватной тумбочки коробочку с кольцом. На палец его надела и пару минут любовалась, как электрический свет мерцает на гранях драгоценного камня. Не успокоюсь, папка не поймёт, что мы с Завьяловым встречаемся и всё у нас серьёзно. А там уж и до свадьбы недалеко.

Спать я отправилась в Генкину комнату. Сегодня я не боялась, что папке приспичит среди ночи на кухню спуститься или в кабинет, этой ночью он, явно, будет очень занят. И поэтому я совершенно спокойно прошла по тёмному дому, в холле у окна постояла, словно ждала, что ворота уже в следующую минуту откроются, и появится Генкина машина. Минут пятнадцать я так стояла, пока не почувствовала озноб, хотя, это скорее нервное было, и тогда ушла в Генкину комнату, кровать расстелила. Чувствовалось, что Завьялов здесь больше недели не ночевал. Всё какое-то холодное, свежее постельное бельё аж поскрипывает от чистоты, идеально выглажено. Я покрывало сняла, одеяло откинула, подушки взбила. Ещё постояла минутку в темноте у кровати, но в доме тишина, ни единого звука не слышно, и тогда я легла в прохладную постель. Руку на Генкину подушку вытянула, жалея, что его рядом нет. Но его я не дождалась, уснула, и только когда чужое дыхание на своём лице почувствовала, глаза открыла. И на поцелуй ответила, обняв Завьялова за шею.

— Наконец-то. Я даже уснула, — пожаловалась я шёпотом.

— Так время-то...

— Сколько?

— Три почти.

— Кошмар. — Я ладонями по его плечам провела, поняла, что он ещё в пиджаке, видимо, только в комнату зашёл. Мои руки нырнули под его пиджак, по груди погладили, а под его левой рукой я кобуру обнаружила. — Крутой охранник домой приехал, — пошутила я чуть слышно.

Генка усмехнулся, и руки мои от кобуры убрал. Выпрямился и от кровати отошёл, начал раздеваться.

— Будильник завела?

— Да.

Генка кобуру отстегнул, руки за голову закинул, потягиваясь и зевнул.

— Что ещё ты отцу наговорила без моего присутствия? — спросил он усталым голосом, но всё-таки усмехнувшись. — Надеюсь, про то, в чьей постели ночевать собралась, не сказала?

— Нет. Иначе бы мы вернулись, и ты об этом уже бы знал.

Он рассмеялся.

— Васька, ты невозможна.

— Ты тоже невозможен, — ответила я, и рот ладонью закрыла, зевая. — Так что, мы с тобой прекрасная пара. — Я на подушках сползла, устраиваюсь поудобнее, и руки к Генке протянула. — Иди ко мне.

Он лёг, устроившись в моих объятиях, голову мне на грудь положил, а я его в лоб поцеловала, как маленького, обняла.

— Устал? — шепнула я ему на ухо. Гладила по груди, а Генка снова зевнул и кивнул. Потом голову повернул, уткнувшись носом мне в шею, поцеловал. — Я приехала, — сказала я ему.

— Угу. Я как-то сразу это почувствовал, — пошутил он, а я тихо рассмеялась.

— Я старалась. — Я продолжала его гладить, понимала, что он устал, спать хочет, но мне нужно было знать, у меня внутри что-то ёкало каждый раз, как я думала об этом. И всё-таки задала вопрос осторожным шёпотом: — Ты ей сказал?

Повисла пауза, я заподозрила, что Завьялов заснул, и толкнула его.

— Сказал?

— Вася, три часа ночи.

— И что? Трудно сказать: да или нет?

— Свадьбу отменили.

Я всё ещё ждала продолжения, потом решила Генку подтолкнуть.

— И что?

— Да ничего, — всё-таки не сдержался он. — Ты хотела, чтобы я приехал и рубанул с плеча, да? Тебе не кажется, что это всех бы удивило?

— Мне плевать. Я просто не хочу, чтобы она думала...

— Ничего она не думает!

— Тише.

— Мы отменили свадьбу. Вась! Меня неделю здесь даже не было, мы даже не встречались. Хватит мне мозг проедать. — Он от меня отодвинулся, лёг на свою подушку и шумно, совершенно устало вздохнул, а мне стыдно стало.

— Я больше не буду, — шепнула я. Придвинулась к нему и обняла. — Спи.

Прошло полминуты, и Генка меня обнял. Широкая ладонь сначала легла на моё бедро, ткань сорочки приподняла, потом наверх устремилась. Завьялов моё плечо сжал, и я сама на локте приподнялась, чтобы до его губ дотянуться. Оглянуться не успела, а он уже меня на спину перевернул, и поцеловал так, что ни о каком сне уже не могло быть и речи.

Ясно, что я не смогла проснуться по будильнику. Он прозвонил в шесть, я глаза открыла еле-еле, выключила его, морщась от его верещания, но Генка за моей спиной даже не шелохнулся. А я сонно поморгала, глядя на солнце за окном, и снова легла. В тот момент мне было всё равно, как мы объясним моё присутствие в постели Завьялова, если в полдень нас всё-таки хватятся и придут будить. Я просто глаза закрыла и тут же уснула.

Разбудил меня лай Фимы под окном. На часы посмотрела, поняла, что прошло ещё полтора часа, и тогда уже на постели села, потягиваясь. Пора, пора уходить. И так припозднилась, в доме уже полно бодрствующих людей. Мне теперь главное из коридора выскользнуть незаметно.

Я с постели встала, подняла с пола сорочку, голову повернула и увидела, что Завьялов за мной наблюдает. На живот перевернулся, в подушку лицом уткнулся и смотрит на меня одним глазом. Я ему улыбнулась.

— Спи. Рано ещё.

Он смотрел до тех самых пор, пока я халат на себя не накинула, потом глаза закрыл. Я кровать обошла, к Генке наклонилась и поцеловала его в макушку.

— Я тебя люблю.

Коридор оказался пуст. Я пробежала по нему, остановилась, прежде чем выйти в холл, осторожно выглянула. А потом опрометью помчалась вверх по лестнице, и только на верхней ступеньке дыхание перевела. Ну вот, двадцать ступенек вверх — и я снова приличная девушка.

— Руки вверх!

Я, честно, вздрогнула. Потом на Ваньку обернулась.

— Боже мой, ты что так рано проснулся?

Вместо ответа мальчик продемонстрировал мне яркий пистолет.

— Я тебя в плен возьму, хочешь?

— Ну, смотря, зачем я тебе нужна. — Я его к себе притянула и по волосам потрепала. — Так чего ты не спишь, охотник? Восьми ещё нет.

— Не хочу.

— Он всегда так рано просыпается.

Я резко обернулась и увидела Светлану. Она стояла всего в нескольких шагах от меня, и внимательно смотрела. И в её глазах было такое обвинение, словно она точно знала, откуда я возвращаюсь. Не знаю почему, но мне не по себе стало. От Светы отвернулась, посмотрела на брата.

— Надо же.

— Пойдём со мной кушать, — Ванька за руку меня схватил и потянул. — Вася!

— Вань, — простонала я, — я ещё спать хочу. Давай лучше днём поедем в кафе-мороженое. Хочешь?

Он задумался, посмотрел с подозрением, достойным Джеймса Бонда.

— И ты купишь мне мороженое?

— А тебе нельзя мороженое?

— Можно!

Я рассмеялась.

— Спросим у мамы. А хочешь, в кино пойдём.

— Мы с тобой?

— Да. И с дядей Геной. Пойдём?

— Хочу!

— Ну, вот и отлично.

Я пояс халата подтянула, всё ещё чувствуя неловкость от присутствия Светланы, Ваньке рукой помахала, когда он по лестнице начал спускаться, держась за перила. Не удержалась, и на Свету взгляд бросила. Она на меня уже не смотрела, пошла вслед за воспитанником, а я поняла, что нам с ней в этом доме явно тесно.


12.


Ванька подёргал меня за руку.

— Будем потом гамбургеры есть?

Я на брата посмотрела.

— Если хочешь.

— Конечно, хочу, — закивал он, продолжая оглядывать просторный холл кинотеатра, заставленный макетами и завешанный плакатами с анонсами фильмов, которые должны были вот-вот выйти в прокат. А увидев Завьялова, обрадовался: — Дядя Гена идёт!

Я посмотрела в ту сторону, в которую Ванька указывал, и поневоле улыбнулась. Генка выглядел таким озадаченным, по сторонам смотрел, словно не понимал, что здесь делает. Вокруг много детей, они бегают, кричат, иногда налетают на взрослых и все чего-то требуют. Кто пить, кто есть, кто-то в туалет, а потом сразу новую игрушку. Генка точно не так представлял наш с ним поход в кино. Наверное, мечтал об очередном боевике, на крайний случай, фантастике с роботами или чудовищами в главной роли. А тут мультфильм.

— Билеты взял? На "диван"? — спросила я.

Он кивнул.

— Да. — И добавил чуть тише и тревожнее: — Вась, он два часа почти идёт, мультик этот.

— Ничего, потерпишь. — Я подвинулась и Ваньку к себе ближе притянула, и Генка рядом с нами присел. Я улыбалась, наблюдая за ним. Генка мой взгляд почувствовал, голову повернул, а когда мы взглядами встретились, решил обидеться.

— Тебе не стыдно?

Я головой покачала и порадовала его:

— Нет, не стыдно.

Ванька ближе к Завьялову подобрался, взял у него билеты и принялся их разглядывать. На руках у Генки повис и голову назад откинул, в лицо ему заглядывая.

— Там будет такой большой медведь, и он будет со всеми драться, — объяснил ему Ванька. — Тебе понравится.

— Не сомневаюсь.

Я Генку по плечу погладила, успокаивая, потом воротник его рубашки-поло поправила, а Завьялов нетерпеливо дёрнул плечом. Всё было не по его, и из-за этого он нервничал.

Прежде чем войти в зал, мы купили попкорна, сок взяли, кока-колу Ника запретила покупать, а Ванька ещё получил пакет с подарками от кинотеатра. По сути, это была откровенная реклама — внутри проспекты, анонсы ближайших премьер, маленькая коробочка с пазлом, пара леденцов на палочке, ещё какая-то копеечная ерунда, но дети визжали от восторга. Им был важен сам факт подарка, а не его содержимое. Даже Ванька разглядывал полученное счастливыми глазёнками, словно ничего лучше в своей жизни не видел.

Переполненный детьми зал гудел от восторженных голосов. Генка вздыхал, а я, время от времени, успокаивающе гладила его по плечу. Мы устроились на удобном диване, я, прежде чем сесть, даже рукой его пощупала, проверяя, насколько он мягкий, а потом огляделась, оценивая чужую задумку. VIP-места были расположены, на мой взгляд, очень удобно, позади зрительских рядов, перед каждым диваном стоял невысокий столик, а по бокам ширма, скрывающая тебя от посторонних глаз. А когда свет в зале погаснет, наверняка, создастся полное ощущение уединённости. Наш ряд был последним, остальные зрители располагались чуть ниже, если сесть на диван, их сразу перестанешь замечать.

В общем, мне всё нравилось.

Генка банки с попкорном на стол составил, понаблюдал, как я головой во все стороны кручу, любопытствуя, а потом на диван сел и ноги вытянул, руку на подлокотник положил, в общем, устроился со всеми удобствами. Я рядом с ним села, открыла Ваньке, который прижался к другому подлокотнику, сок, а сама шёпотом у Генки поинтересовалась:

— Он два кинотеатра купил?

Генка жевал попкорн, а услышав мой вопрос, понимающе усмехнулся.

— Три. Скупает старьё, которое уже много лет по назначению не используется, и ремонтирует.

Я головой качнула.

— Молодец какой.

— Ага. Одно слово — москвич.

В зале стало темно, зато на экране появилась диснеевская заставка, и дети сразу замолчали. Ванька тоже подался вперёд, зачарованно уставившись на огромный экран. С полчаса мы честно смотрели мультфильм, Ванька сдвинулся на самый краешек дивана, на подлокотник навалился, и только иногда вспоминал про сок и попкорн. Кажется, не на шутку увлёкся действием на экране, и больше ни на что внимания не обращал. Я на брата посматривала, потом осторожно к Генкиному боку привалилась. Тот тоже пару минут выждал, после чего обнял меня одной рукой за плечи. Тоже на Ваньку косился, и мне в какой-то момент стало смешно. В плечо Завьялову уткнулась, улыбаясь, а Генка носом в мои волосы уткнулся.

— Не выспалась сегодня? — шепнул он мне на ухо.

Я голову подняла, в лицо ему посмотрела, у него так глаза мерцали, а на губах улыбка играла. Я пальцем дотронулась до его кожи в расстёгнутом вороте рубашки, пощекотала. Генка шире разулыбался, к моим губам наклонился, но даже коснуться не успел. Именно в этот момент Ванька решил сменить позу, на спинку дивана откинулся, а мы с Завьяловым друг от друга отодвинулись. Правда, руку с моих плеч он не убрал, мы так и остались сидеть в обнимку, а немного погодя, я Генку за руку взяла. Он мои пальцы несильно сжал, а сам на экран смотрел, и только по носу меня щёлкнул, когда я слишком на его лицо засмотрелась.

— Всё, — воскликнул Ванька и руки вверх поднял, когда по экрану титры пошли, а в зале свет зажёгся. К этому моменту мы с Завьяловым уже сидели на пионерском расстоянии друг от друга. — Кончилось!

— Тебе понравилось?

— Да, здорово было. — Он на ноги вскочил и принял бойцовскую позу. — Дядя Гена, смотри, я тоже умею!

— Обалдеть, — выдал Завьялов и подхватил мальчика на руки, зажал его под мышкой, а Ванька рассмеялся, и сопротивляться не стал, повис на его руке, Генка так его из зала и вынес.

Мы заглянули в кафе, как Ванька и хотел, заказали по гамбургеру, правда, свой я Генке отдала, только раз откусила. Пила молочный коктейль, наблюдала, как они едят, и улыбалась, слушая младшего брата, который болтал без умолку. Перед уходом Ванька запросился в туалет, я пошла с ним, а Генка остался ждать в холле. Я ещё обернулась на него, поймав себя на мысли, что он, кажется, наконец расслабился. По крайней мере, по сторонам теперь оглядывался без всякой воинственности, и врагов взглядом не выискивал. А вернувшись, я и вовсе застала его спокойно беседовавшим с незнакомым мне молодым мужчиной. Они отошли в сторонку и что-то обсуждали, вполне мирно. А когда мы с Ванькой к ним подошли, Завьялов кинул на меня предостерегающий взгляд, но тон его был лёгким и непринуждённым.

— Ты хотела с умником заезжим познакомиться?

Я непонимающе вздёрнула брови, а Генка тем временем меня мужчине представил:

— Это Василиса.

Тот широко улыбнулся.

— Наслышан. — И руку мне протянул. — Емельянов. Можно просто Саша.

Я расслабилась и руку ему подала для рукопожатия.

— Так вы Емельянов. Очень приятно.

— А мне-то как. А то вы в Москву, я из Москвы. И только слышно кругом — Василиса, Василиса. Заинтриговали меня начисто. Так что, я на самом деле рад познакомиться. Удовлетворили моё любопытство.

Он руку мою в своей ладони держал, и отпускать не торопился. Смотрел мне в лицо, улыбался, а потом окинул меня быстрым взглядом. И снова заулыбался, на этот раз многообещающе. Я в долгу не осталась, и тоже окинула его любопытным взглядом. Надо сказать, что владельцем сети кинотеатров Емельянов не выглядел. Молодой, не старше Генки, одет весьма демократично, в толпе от обычного зрителя и не отличишь. Лицо круглое, добродушное, я бы даже сказала, что простоватое. Но было в этой простоте что-то притягательное, он улыбался, и ему в ответ хотелось улыбнуться. И только когда взглядом с ним встречаешься, понимаешь, что он не так прост, и женщинам просто так редко улыбается. Вот и на меня сейчас смотрит с большим интересом, глаза так и горят.

Я руку свою решительно освободила, Емельянов меня удерживать не стал, пальцы разжал и даже отступил на шаг. Глаза опустил и посмотрел на Ваньку.

— Отдохнуть решили?

Я брата за плечи обняла, прижав к себе.

— Мультфильм смотрели. Ване понравилось. Ему вообще здесь понравилось. Да, Вань?

— Подарок подарили!

Я с улыбкой подтвердила.

— И подарок подарили.

— Очень рад. Что понравилось, в смысле.

— Да, — хмыкнул заметно помрачневший за последние минуты Завьялов. — Мы все просто в восторге.

Я кинула на него выразительный взгляд, чутко прочувствовав перемену в его настроении, потом снова к Емельянову обратилась.

— Отличный кинотеатр, — похвалила я. — В последний раз я была здесь несколько лет назад, удручающее зрелище было, я вам скажу, а теперь прямо не узнать. Поразительные перемены.

— Это лично мне комплимент?

— Конечно вам. И по заслугам.

— Тогда мне вдвойне приятно, — рассмеялся Александр. — А уж когда такая красивая девушка с тобой о работе говорит, да таким уверенным тоном, у меня сердце заходится, честно. Люблю умных женщин.

Емельянов так зазывно мне улыбался, в глазах и голосе мёд, и мне вдруг неудобно стало. Глаза отвела, но рассмеялась, пытаясь обратить его откровенный флирт со мной в шутку. А потом решила, что пора прощаться. Пока Завьялов не сломал в этом кинотеатре что-нибудь существенное, он на глазах закипал. Что мне и продемонстрировал, как только мы на улицу вышли. Ванька вперёд нас по ступенькам спустился, принялся бегать между скамеек, распугивая ленивых голубей, а я Генку под руку держала, и когда он заговорил, мысленно посоветовала себе не срываться по пустякам и у Завьялова на поводу не идти.

— Ну а ты, надеюсь, любопытство своё удовлетворила?

Я не спускала с брата глаз, а сама легко передёрнула плечами.

— Он моложе, чем я предполагала, — сказала я, имея в виду Емельянова.

— Правда? Это хорошо или плохо?

— Это никак, просто я удивилась.

Генка неприятно ухмыльнулся в сторону.

— Удивилась она...

Я рискнула ему в лицо заглянуть.

— Ты чего завёлся?

— Да ничего. Но за тебя я рад. Ты ведь так хотела с ним познакомиться! Вот... сбылось!

Он даже мою руку со своего локтя снял, а я тихо рассмеялась ему в спину. Потом брата позвала, взяла его за руку, и мы вслед за Генкой направились на стоянку, к его машине.

Всю дорогу он молчал. Мы с Ванькой на заднем сидении болтали, а Генка хранил молчание, на дорогу смотрел и хмурился. А я время от времени взглядом его затылок сверлила, правда, никакого эффекта не добилась. Генка ни на что не реагировал. И поэтому когда мы подъехали к дому, я не стала торопиться выходить из машины. Ваньку выпустила, а дверь снова захлопнула. Секунду выждала, давая нам обоим прочувствовать отсутствие ребёнка, потом Завьялова за шею обняла, прильнув к спинке его сидения.

— Хватит ревновать, — попросила я, а он возмущённо фыркнул. — Ревнуешь, — повторила я. — Из-за того, что он меня за руку взял?

— Во-первых, я не ревную, а во-вторых, нечего было ему улыбаться! Емельянова она увидела! Счастье, блин, пришло.

Я улыбнулась в сторону, а Генку обняла покрепче и в щёку его поцеловала, когда он голову ко мне повернул.

— Ты дурак.

— Дурак, — согласился он довольно легко, но несколько возмущённо. А я рассмеялась. Потом волосы его пригладила.

— Мне просто было интересно, о нём сейчас все говорят. Гена, — позвала я, — ну не выдумывай, при чём здесь Емельянов? — И тут же тему сменила. — Ты когда домой приедешь?

Он помолчал, смотрел в окно, но я почувствовала, что расслабляться начал. Выдохнул, на сидении немного развернулся, и я смогла до его губ дотянуться, легко поцеловала.

— Не знаю, я позвоню.

— Позвони. Я буду тебя ждать. — Я говорила немного игриво, с удовольствием отмечая появившийся в Генкиных глазах блеск. — Но если ты снова вернёшься в три... — Мы смотрели друг другу в глаза, и Завьялов, в конце концов, рассмеялся.

— Постараюсь пораньше, — пообещал он.

Я кивнула, а потом от Генки отодвинулась. В окно посмотрела. Заметила на крыльце Ваньку, но заинтересовал меня не он, а Светлана, которая вышла из дома вслед за ним. Ванька ей что-то живо рассказывал, видимо, о мультике, снова начал принимать смешные позы, но Света только кивала, а смотрела в сторону автомобиля Завьялова. Сквозь тонированные стёкла меня видеть, конечно же, не могла, и поэтому я вряд ли ошибусь, если скажу, что интересовал её именно Генка. Она даже со ступенек крыльца торопливо спустилась, направляясь к машине, а я, заметив это, Завьялову сказала:

— Поезжай. — И дверь открыла, из автомобиля вышла, стараясь держаться непринуждённо. Краем глаза заметила, что Света, увидев меня, остановилась, а я Генке ручкой сделала на прощание. Заработал двигатель, машина с места тронулась, а я направилась к дому, прямо навстречу Светлане, но на неё лишь короткий взгляд бросила, и руки раскинула, чтобы Ваньку поймать.

— Ну что? Мама-папа где? Рассказал им уже про мультик?

— Сейчас расскажу.

До самого ужина я из своей комнаты не показывалась. Генка всё-таки прав, ночью я не выспалась, и сейчас решила этот пробел восполнить, а если честно, больше заняться нечем было. Я открыла балконную дверь, задвинула тёмную штору и легла, правда, ещё раздумывала, не позвонить ли Завьялову и не рассказать ли ему, как я тут расположилась, со всеми удобствами. Такая маленькая месть за ту сцену ревности, которую он мне устроил. Но то, что заревновал, да ещё так, на пустом месте, можно сказать, было приятно.

К ужину я спустилась отдохнувшая и в приподнятом настроении. Папка только что вернулся, я видела из окна своей комнаты, как его машина подъехала, и получилось так, что я его у двери и встретила. Спустилась вниз и сразу в его объятия угодила.

— Как дела? — спросила я, стараясь при этом ему в лицо заглянуть.

Он сделал вид, что удивился моему вопросу.

— Нормально всё. А почему спрашиваешь?

Я решила, что лезть в бутылку не стоит, и лишь плечами пожала.

— Просто спросила.

Он меня пониже спины хлопнул, когда я мимо проходила, и я в отместку поинтересовалась:

— С Никой помирился?

— А что, я с ней ссорился?

— Ну, ты может, и не ссорился, а вот она с тобой... — Я многозначительно приподняла одну бровь. Нарвалась, и Филин мне кулак продемонстрировал.

— Не лезь во взрослые дела.

— Я — не лезь? Папа, ты помнишь, сколько мне лет?

— Помню. И скажу, что я не очень доволен этим фактом.

— Эх ты. — Я на диван села и ногу на ногу закинула. — По журналисточкам заскучал. Все вы, мужики, такие, никакой надежды на вас.

Папка в начале рассмеялся, а потом ко мне подошёл, наклонился и на ухо проговорил:

— Это какие такие мужики тебя интересуют?

Я шутливо скинула его ладони со своих плеч.

— Ну тебя.

А за ужином сообщила:

— Познакомилась сегодня с Емельяновым.

Папка от еды оторвался и на Нику весёлый взгляд кинул.

— Вот, оказывается, в чём дело, — хмыкнул он.

Ника сыну на тарелку ещё немного салата положила, а потом на нас заинтересованно взглянула.

— А в чём дело?

— Да вот, Василиса мужской нравственностью озаботилась, присматривается, видимо. А тут ещё и Емельянов на горизонте замаячил.

— Я про Емельянова ничего не знаю, — воспротивилась я. — И не понимаю, при чём тут его нравственность.

— Что это такое? — заинтересовался Ванька.

— Нравственность?

Он кивнул.

— Я тебе потом расскажу, — пообещала Ника. — Папе это дело точно не доверю.

Я на отца посмотрела, но тот делал вид, что очень занят ужином, и глаз на жену с сыном не поднял. Я про себя хмыкнула, и решила родителя выручить, увести разговор с опасного пути. Вновь заговорила о моём знакомстве с Емельяновым.

— Мы встретились после сеанса, нас Генка познакомил. Признаться, я думала, что он старше. А ещё Завьялов сказал, что он "Мир" купил. А я даже не помню, что там было до последнего времени. Мебельный салон?

— Вроде да. Но парень поворотливый, что сказать.

— Он тебе понравился? — спросила Ника.

— Понравился? Не знаю. Вроде милый.

— Не женат, — вставил папка и рассмеялся, довольный собой. А когда мой возмущённый взгляд встретил, удивился. — Что, разве ты не хотела этого знать?

— Нет, не хотела.

Филин плечами пожал.

— Как скажешь.

— Папа, мы такой мультик сегодня смотрели! Про драки! Вася, скажи!

Филин сыну улыбнулся.

— Да ты что?

— По-настоящему! Дядя Гена сказал, что он тоже так умеет драться. Как медведь!

Я только улыбнулась, мысленно сравнив медведя из мультфильма и Генку.

— Что, и дядя Гена смотрел? — ухмыльнулся папка. — Не сильно храпел, я надеюсь?

Ванька выбрал из салата кусочек огурца, на вилку его наколол и принялся разглядывать. И отцу ответил как бы между прочим:

— Нет, он не храпел. Он с Васей обнимался.

Я подавилась и закашлялась. Схватила бокал с водой, сделала судорожный глоток, но на глазах всё равно слёзы выступили.

— В смысле, обнимался? — переспросил папка, и в его голосе уже неслышно было веселья. А Ника вообще глаза на меня вытаращила. — Как они обнимались, Вань?

Мальчик замер с открытым ртом, не понимая, почему его слова произвели на взрослых такое сильное впечатление.

— Обычно. Как ты с мамой.

Вот почему, почему я всегда сажусь за столом рядом с отцом? Вот и сейчас оказалась с ним лицом к лицу, он мне прямо в глаза смотрит, кажется, что мысли читает, а я краснею. Чувствую, как краснотой наливаются щёки, меня затапливает по самые глаза и подбирается к ушам. Жуткое чувство, посещающее меня очень редко, и сейчас оно более чем некстати. Это как признание вины. Я с трудом сглотнула и на Нику посмотрела, а та, вместо того, чтобы мне помочь, совершенно по-дурацки закатила глаза.

— Боже, Вася...

— Что Вася? — не сдержалась я. И кинула на младшего брата особенный взгляд. — Болтун.

Ванька обиженно надулся.

— А чего я сказал?

— Так, хватит, — прикрикнул Филин. — С какой стати ты с Генкой обнимаешься? Да ещё на глазах у ребёнка!

— Папа, он смотрел мультфильм, и глаз от экрана не отрывал!

— И это повод с Завьяловым обниматься?

— Мам, я наелся.

Ника салфетку у сына забрала, и, кажется, даже обрадовалась на этот раз, что он рано из-за стола выходит.

— Иди.

А я тем временем пыталась придумать, что отцу сказать. То ли врать, то ли оправдываться, то ли правду, ради разнообразия, выдать. Взгляд его встретила и руками развела.

— У нас было свидание, — негромко проговорила я.

— Что у вас было?!

— Папа!

— Вась, — Ника наклонилась ко мне через стол, не обращая внимания на то, что муж уже кулаки сжал. Попыталась мой взгляд поймать. — Это из-за тебя он свадьбу отменил?

Под суровым взглядом отца я старалась хмуриться, но после вопроса Ники заулыбалась. Коротко кивнула, а отец выругался. Я улыбаться прекратила и возмутилась, повторив:

— Папа.

— Ну что папа? Вася, на кой чёрт тебе Завьялов сдался?!

Я гордо вскинула подбородок.

— Я... — Подумала, прежде чем ответить. — Я так хочу.

— Хочу? — поразился Филин. — Он на сколько лет тебя старше? Ты хоть думаешь?

— На десять, — ответила я, вложив в этот ответ всю свою уверенность.

— Вот именно!

— Ты Нику старше на двенадцать.

Он рот открыл и так замер ненадолго. Следом нахмурился.

— Просто поражаюсь открывшимся в тебе математическим способностям. Ты бы в школе так считала.

— Но я уже давно не в школе! Почему я не могу сама выбрать человека, с которым хочу... на свидания ходить?!

— Ты можешь выбрать, можешь. Но только не Завьялова.

— Да почему?

— Потому что, — рявкнул отец и из-за стола поднялся, грозно нависнув надо мной. — Потому что ты молодая и глупая, а этот кобелина в своё время полгорода перетрахал. А теперь ему дочь моя понадобилась? Не дождётся!

— Папа!

— Всё, я сказал.

Он из столовой вышел, печатая шаг, а я кинула ему в спину разгневанный взгляд. Потом выдохнула.

— Ника, сделай что-нибудь.

— Я? Вася, я с ним даже не разговариваю.

— С кем? С папкой или с Генкой?

— Да с обоими. Два гада одинаковые.

Я окончательно сникла. Даже голову руками обхватила, навалившись на стол. Ника недолго наблюдала за мной, потом решила успокоить.

— Подожди расстраиваться. Кирилл сейчас немного остынет, всё это в своей голове уложит... — Не удержалась и переспросила: — Вась, ты серьёзно?

— Я его люблю.

— Генку?

— Ника, я его с восемнадцати лет люблю.

— С ума сойти.

Я кивнула, соглашаясь с её диагнозом.

— И нечего слёзы лить, — прикрикнул на меня отец, вновь появляясь в столовой. — Выкинь всю дурь из головы!

— Папа, я его люблю.

— Что?

— Люблю!

Филин на жену посмотрел.

— Вот и воспитывай детей! А они потом не успокоятся, пока до инфаркта тебя не доведут!

Я из-за стола вскочила.

— Не буду с тобой разговаривать, — заявила я, пролетая мимо него. Правда, моё обещание продействовало не больше трёх секунд. Я вернулась и отцу заявила: — Между прочим, я свадьбу из-за него отменила!

Папка кивнул и противно усмехнулся.

— Мне даже сказать на это нечего, честно. Променять сына депутата на Завьялова. Умница, дочь.

— Я знаю! — выдохнула я, надеясь оставить последнее слово за собой, и побежала вверх по лестнице. На верхней ступеньке столкнулась со Светой, встретила её взгляд, и поняла, что она подслушивала, и даже в лице изменилась от услышанного. Но сейчас мне было не до злорадства, не до празднования победы, своих проблем достаточно, не до нервно сцепленных пальцев соперницы. Я в свою комнату вбежала, села на кровать и с минуту просто сидела, не в силах справиться с дыханием и волнением. Сердце колотилось, а в голове — ссора с отцом. Когда телефон зазвонил, я поначалу напряглась. Шею вытянула, стараясь увидеть имя на засветившемся дисплее, и тут же выдохнула, когда Генкину фотографию увидела.

— Ты как почувствовал, — начала я, а он мне прямо в ухо рявкнул:

— Что случилось?!

Я дыхание затаила и судорожно сглотнула.

— Ты уже знаешь?

— Мне Кирилл позвонил, и сообщил, что лучше мне ему на глаза не показываться в ближайшие лет двести, если не хочу остаться без... — Генка замолк и только крякнул. — Вася, — проговорил он тише и настороженнее.

— Ген, я не виновата, правда. Это Ванька. Взял и ляпнул за ужином, что мы в кино обнимались.

— Блин. Он же не смотрел на нас!

— Вот и я так думала.

— И что?

Я пальцем по покрывалу поводила.

— Ничего... Я папке сказала, что тебя люблю.

Генка даже застонал, но, правда, говорить ничего не стал. Примолк, видно, задумался. А я на кровать повалилась, прикрыв лицо рукой.

— Ладно, главное не паниковать, — решила я. — Это же папка — он покричит и успокоится.

— Вася, это он тебе "папка", а когда дело касается его сотрудников, он ещё ни разу не успокоился.

— Ты не сотрудник, — осторожно заметила я.

— Да? — Он хмыкнул. — А кто? Вась, надеюсь, ты не сказала ему, что мы... ну...

— Господи, у тебя даже слова закончились? Приличные, как я понимаю. Или все?

— Не смешно, между прочим.

Я снова села, потёрла лоб.

— Ничего я ему не сказала. Сказала, что у нас свидание было. Вот на это и дави.

— Я — дави?

— Ген, меня он уже не слушает. А то и замуж выдаст за Емельянова, лишь бы я тебе не досталась.

— Вот ведь чёрт. Я знал, что так будет!

— Хватит охать, — разозлилась я в конце концов. — Приезжай домой, а по дороге подумай, что ты скажешь моему отцу, чтобы убедить его в своём светлом чувстве ко мне. Иначе хуже будет.

Завьялов неожиданно весело усмехнулся.

— Это ты сейчас о Кирилле или о себе?

— О себе. Гена, приезжай и сознавайся.

Он вздохнул.

— Хорошо, хоть не кайся.

Я ещё пару минут его инструктировала, говорила, что нужно рассказать о его поездке в Москву ко мне, а что нет, а потом быстренько рот закрыла, когда дверь моей комнаты неожиданно распахнулась, и появился папка. Посмотрел подозрительно и поинтересовался:

— С кем говоришь?

Я телефон от уха отвела и поспешно нажала на "отбой".

— С Фаей, — соврала я, и тут уже повысила голос. — Я ей рассказала, какой ты деспот! Что ты собственной дочери на горло наступаешь!

— Что-о? — Филин посмотрел возмущённо и дверь захлопнул. А я перевела дыхание, вновь оставшись одна.

Завьялов приехал через час. Я в окно наблюдала за тем, как он припарковался, потом из машины вышел и приостановился, глядя на окна дома. Я ему рукой махнула, а потом из комнаты поспешила выйти, вниз пошла, испугавшись, что папка всё ещё на сильном взводе, и тогда его встреча с доверенным лицом может закончиться плачевно. Оставалось только надеяться, что Генка сумеет подобрать правильные слова, и шефа убедит. В искренности своих чувств.

Даже мне смешно было, когда я все эти слова мысленно произносила. Признания в любви, вспыхнувшая страсть и искренность чувств. Что-то мне подсказывает, что при разговоре между папкой и Завьяловым, ни одно из этих выражений произнесено не будет. И слышать я этого совсем не хочу. Пусть во мне живёт хоть маленькая надежда на романтику.

— Что-то ты без цветов, — едко заметила Ника, когда Генка мимо неё проходил. Тот одарил её убийственным взглядом, и кулак исподтишка показал. Нашёл время на дурацкие жесты, ей-богу!

На меня оглянулся, прежде чем в кабинет Филина войти, словно ждал от меня чего-то. Интересно чего. Чтобы я его перекрестила?

— Жуть какая-то, — проговорила я, жалуясь Нике, когда Генка всё-таки скрылся за дверью кабинета. Я, если честно, ожидала, что сразу начнутся крики, ругань, под дверью замерла, но ничего не происходило, только тихие голоса в кабинете, и я, как ни прислушивалась, ничего не смогла разобрать. Постояла, постояла, да и ушла в гостиную. Села на диван, и руки до боли стиснула. Вдруг поняла, что у меня пальцы ледяные.

Ника пила чай, сидя за небольшим круглым столом у окна, и на меня поглядывала с любопытством.

— Вась, не трясись так. Они взрослые мужики, сами между собой разберутся.

— Ага. А то я их обоих не знаю. Сама же говорила — одинаковые. Упёртые как...

За моей спиной послышались тихие шаги, я через плечо глянула и напряглась ещё больше, заметив Светлану. А как только та отошла на достаточное расстояние, тихо проговорила, обращаясь к Нике.

— Видишь, что происходит? Она шпионит.

— Да? А ты бы на её месте, что делала? Пока тебя не было, Генка весь ей принадлежал, и вроде бы так и надо. Он жениться на ней хотел, Вась!

— Не хотел, — возмутилась я. — Не хотел, это он мне назло!

— Да какая разница? Назло или нет. Свете он об этом явно не сообщил.

Я руки на груди сложила и насупилась.

— Я бы на её месте уволилась.

— Ну, ты не на её месте. Слава Богу.

С этим было трудно спорить.

— Вась, ты уверена в том, что делаешь?

Я на мачеху посмотрела.

— Да.

Ника едва заметно усмехнулась.

— Тогда расскажи мне. Что это у тебя за любовь с восемнадцати лет?

Я посмотрела на дверь кабинета.

— Не думаю, что сейчас подходящий момент.

Ника только отмахнулась.

— Брось. Им точно не до нас.

— Но ты же догадывалась. Сама говорила.

— Ну, догадываться — это одно. Я, конечно, видела, что ты к нему неровно дышишь, а вот Завьялов, оказывается, великий актёришка. Я ему это ещё припомню.

— Да, припомни. И спугни.

Ника рассмеялась.

— Что уж он, пугливый такой?

— Ник, я тебя прошу.

Не знаю, что происходило за закрытой дверью кабинета, но сорок минут оттуда никто не показывался. Я вся извелась, и с каждой минутой желание наорать на двух этих упрямых болванов только росло. А ещё я боялась, тряслась и нервничала. Даже во рту пересохло, и я залпом выпила стакан воды. Потом решительно направилась к папкиному кабинету и без стука открыла дверь, застыла, глядя на занимательную картину. Двое мужчин, которые по моим представлениям сейчас должны спорить и ругаться, спокойно пили коньяк и молчали. Честное слово, молчали. Генка сидел в кресле с высокой спинкой, в расслабленной позе, и смотрел в рюмку с янтарной жидкостью, а вот папка на него смотрел, и тоже молчал. Всё это напоминало какой-то ритуал, даже страшно немного. Совершенно не понимаю, чего они ждут и что друг в друге высматривают.

Я руку в бок упёрла, стараясь казаться уверенной в себе, хотя совсем этого не чувствовала.

— Что происходит?

Папка глаза на меня поднял.

— Тебя не звали.

Я нос вверх задрала.

— Папа.

— Вась, тебе же сказали. — Это уже Генка. Голову повернул, глянул на меня выразительно, а я только рот открыла, не зная, как реагировать. А потом с грохотом захлопнула дверь, вложив в это действие всё, что я об этих двоих думаю.

— Что это было вообще? — накинулась я на Завьялова, когда он спустя полчаса появился у себя в комнате. От него разило коньяком, но взгляд ясный и лишь слегка обеспокоенный. Он на кровать рядом со мной сел, и локтями в колени упёрся.

— Ничего, поговорили.

— Правда? Очень интересно. И что он тебе сказал?

— Не думаю, что тебе нужно это слышать.

Я на Генку смотрела, ждала какого-то продолжения, но он замолчал. Я даже по плечу его стукнула, не сдержалась.

— Короче, у нас с тобой букетно-конфетный период, — сказал, наконец, Завьялов.

Я отчего-то насторожилась.

— Да?

— Да.

Я погладила его по плечу, по которому недавно стукнула.

— И что это значит?

— Это значит, котёнок, что если он застанет тебя в моей комнате, на моей постели, то мне уже не понадобятся женщины. Но он, правда, выразился по-другому, мне показалось, что очень доходчиво.

Не знаю, мне, наверное, нужно было радоваться, некоторое подобие отцовского благословения мы всё-таки получили, но какая-то заноза в сердце осталась. Снова придётся прятаться и скрываться. Такое чувство, что это никогда не кончится.

Но я всё же к Генке ближе придвинулась и обняла его, положив голову ему на плечо.

— Он успокоится, — неуверенно проговорила я.

— Ага. Я в это верю, — усмехнулся Завьялов.

— Гена. — Я потянулась к нему и поцеловала в уголок губ. Заметила, что он посматривает на меня искоса. — Если задуматься, то всё идёт, как нужно. У нас почти год, чтобы всех убедить в серьёзности наших отношений.

— Год, Вась.

Я улыбнулась.

— А тебе приспичило, что ли?

Он вдруг в охапку меня сгрёб, и мне, наконец, полегчало. Рассмеялась и Генку в ответ поцеловала. Он меня на постель повалил, а когда спустя минуту отстранился, посмотрел весело.

— Мне приспичило.


13.


Конфетно-букетный период я возненавидела довольно быстро. Самое удивительное, что ещё совсем недавно я мечтала о романтике, о цветах, о прогулках под луной, чтобы Завьялов просто за руку меня держал, в глаза смотрел и в любви клялся. Правда, клятв я пока не дождалась, но мне и всего остального было чересчур. А самое ужасное то, что Генке в доме отказали. Ночевать в Яблоневке ему отныне было запрещено. Уж не знаю, заподозрил папка что-то или просто решил перестраховаться, но ровно в девять вечера Генку настойчиво выпроваживали за порог. А я только беспомощно за этим наблюдала, и внутренне закипала. Днём Завьялов был занят, мы если и встречались, то в ресторане или в гостинице, и постоянно были у кого-то на глазах. Меня уже не радовали легализованные поцелуи при встрече, то, что я могла в любой момент его за руку взять и даже обнять. Контроль меня раздражал. В первые дни на нас свалилось вполне понятное удивление и любопытство окружающих, на нас посматривали непонимающе, ещё и из-за этого невозможно было расслабиться и удовольствие получить от начавшихся, наконец-то, нормальных отношений. Но у меня было такое чувство, что раздражает подобное положение вещей только меня. Генка не возмущался, не злился, наоборот, был спокоен, как танк, и со стороны казалось, что всем доволен. Наверное, звание рыцаря решил завоевать в глазах моего отца. Он даже когда целовал меня, в его поцелуях было столько сдержанности и благоразумия, аж холодом веяло, честное слово. Мне так и хотелось стукнуть его хорошенько, чтобы прекратил притворяться.

А ещё он мне цветы дарил! Каждый день, каждый раз разные, и моя комната очень быстро оказалась заставленной вазами и наполнена смешанным сладким цветочным ароматом — розы, хризантемы, герберы, ирисы, лилии. После того, как поутру мне с курьером прислали букет гладиолусов, я стала ждать, когда в цветочном салоне закончатся красивые и дорогие экземпляры, и Генка перейдёт к фикусам или кактусам, продолжая стараться поразить моё воображение. Это уже даже смешно не было. Это был не мой Генка, и я уже не хотела романтики. Хотелось крепких объятий и жарких поцелуев, даже если бы пришлось снова от всех прятаться. Но где спрячешься, если папка глаз с нас не спускает? И ведь присматривается с недоверием, а на Завьялова вообще с подозрением смотрит, словно тот его несовершеннолетнюю дочь развратить задумал. Ну что сказать — интуиция у папки всегда была что надо, правда, на этот раз он явно опоздал с беспокойствами. Ему бы года четыре назад интерес проявить к тому, чем его дочь в гостях у Завьялова занимается, вот тогда образовательный курс занимательной сексологии был в разгаре, а сейчас... Сейчас я замуж хочу. И мне не нравится, что стадия "знакомства с родителями" грозит затянуться.

— Давай съездим куда-нибудь на выходные, — предложила я Генке. Позвонила, получив очередной букет, разглядывала его без всякого удовольствия, а томление в душе было совсем по-другому поводу. Не хочу больше красоты, хочу уехать ото всех подальше и пар выпустить.

— Кирилл разрешит? — усмехнулся Завьялов на другом конце провода, и что-то сказал в сторону. Я услышала музыку и поняла, что он в клубе. Снова, наверное, смотрит, как девчонки у шеста репетируют. Вот куда это годится?

Я на кровать села, голову опустила, взъерошила волосы.

— Я с ним поговорю. С Никой поговорю, — пришло мне в голову решение проблемы. — Она сможет его убедить.

— Очень в этом сомневаюсь.

— Гена, ну что делать-то?

Он снова усмехнулся, на этот раз веселее.

— Ты же этого хотела, разве нет?

— Нет, не этого. Я не думала, что папка неожиданно спятит. У меня уже терпение кончается, честное слово.

Завьялов засмеялся, а я совершенно не понимала, по какому такому поводу он веселится. И чтобы хоть немного настроение ему подпортить, поинтересовалась:

— Куда ты смотришь?

Генка озадаченно переспросил:

— Куда?

— Не знаю куда, — съязвила я. — Как очередные твои Цветочки стриптиз у шеста танцуют? Отвернись сейчас же.

— Боже, Вася.

— Что? Я дома сижу, одна, с этими дурацкими цветами в комнате, а он на других баб смотрит.

Завьялов хмыкнул.

— Кажется, у кого-то, на самом деле, терпение кончилось.

— А я тебе про что говорю? Пожалуй, пойду сейчас к Нике. И завтра сможем уехать.

— Ага, мечтай.

А чего тут мечтать? Своего я всё равно добьюсь.

Договорившись с Генкой встретиться через час в гостинице, я бегом спустилась по лестнице, заглянула в столовую, не увидела никого, и на веранду выглянула. Потом на кухню прошла. За кухонным столом домработница пила чай, а кухарка нарезала овощи. Они о чём-то весело переговаривались, а увидев меня, примолкли.

— Доброе утро, — поздоровалась я. — Нику не видели?

— А Вероника Алексеевна ещё не спускалась.

— Да? — Я немного удивилась, бросила быстрый взгляд на настенные часы. Половина десятого. Ну что ж, иногда всем хочется подольше поспать, даже любителям вставать пораньше.

Ванькин голос слышался в саду, он что-то кричал Фиме, я ещё в гостиной приостановилась, выглянула в окно, отдёрнув лёгкую штору, на ребёнка посмотрела, а потом поднялась на второй этаж, решительным шагом направилась в сторону спальни отца и Ники. Мысленно проговаривала, что я мачехе скажу, какие доводы приведу — не ей, а для неё, чтобы она потом их папке передала, — без всякой задней мысли дверную ручку повернула и дверь открыла, даже разбудить Нику готова была, не в силах больше терпеть и мучиться. А когда увидела на постели слившуюся в объятиях пару, от неожиданности вспыхнула до корней волос, жар даже в голову ударил и в висках заколотился, честное слово.

— Боже мой, — пробормотала я. — Извините. — И всё-таки добавила: — Вы бы хоть дверь запирали, что ли. Вдруг бы Ванька прибежал?

— Ты уйдёшь или нет? — рыкнул папка и одеяло на себя и Нику натянул.

Я и так-то смотрела в пол уже с полминуты, а тут дверь сразу захлопнула, и вдруг от смеха фыркнула. И этот человек мне с Завьяловым целоваться запрещает!

Я так и не дождалась, когда Ника или папка спустятся к завтраку. В одиночестве выпила кофе, съела тост, в задумчивости потаращилась на часы, и решила, что разговор об отъезде никуда не убежит, и, вызвав машину, отправилась в город. Работать вроде как. Ведь у меня ещё практика у Лёвы!

В холле гостиницы царило уже привычное оживление. Кивнув охранникам на входе, я заглянула в кафе, просто из любопытства, и непонятно почему почувствовала удовлетворение, увидев, что больше половины столиков занято, не смотря на ранний час. В основном посетителями являлись молодые люди, студенты, некоторые из них приходили с ноутбуками, кто-то работал, кто-то учиться пытался, другие же попросту бездельничали, болтая и развлекаясь. Я понаблюдала за происходящим минуту, а потом направилась в противоположную сторону, через холл, к лифтам.

— Доброе утро, Василиса Аркадьевна.

— Доброе. — Я улыбнулась попавшемуся встреч охраннику. — Завьялов приехал?

— Да, он у себя в кабинете.

— Очень хорошо. Спасибо.

Шкала моего настроения подскочила до предельной черты. Я даже у большого зеркала приостановилась всего на мгновение, без всяких дополнительных подтверждений уверенная в своей неотразимости этим утром.

— Привет.

Я обернулась на знакомый голос, а увидев Оксану, постаралась не показать ей своего недовольства. Нашла же момент ко мне подкрасться, чтобы настроение подпортить.

— Привет, — отозвалась я, и снова к зеркалу повернулась, волосы за ухо заправила.

Оксана за мной наблюдала, потом поинтересовалась:

— Тебя поздравлять?

— Смотря с чем.

— Ну как, добилась своего. Свадьбу расстроила, Генку к рукам прибираешь.

Я на будущую родственницу посмотрела, быстрым взглядом окинула её униформу.

— Тебе на рабочее место не пора?

— У меня перерыв, пятнадцать минут.

— Какое несчастье.

Оксана смотрела на меня с лёгкой усмешкой, потом руки на груди сложила.

— Все только и говорят о тебе и Генке. Вам это нравится, что ли?

— Не нравится. Но нам, знаешь ли, всё равно. Не говорите. Ты же сама первая сплетни и распускаешь, я уверена.

— Я?

— А кто? Ты у нас любительница языком потрепать. — Я повернулась к ней. — Слушай, а ты со Светой на самом деле подружилась, или вы друг другу моральную поддержку оказываете?

— Она моя подруга. Она с моим мужем училась вместе, в школе.

— Да ты что? — Я искренне заинтересовалась этой информацией. — А ты у неё жениха не уводила, нет? А то вдруг у девушки судьба такая, а мы ещё и издеваемся.

Оксана только головой покачала, глядя на меня достаточно выразительно.

— Она Генке куда больше подходит, чем ты.

— Это вашей семье она подходит больше, чем я, а не Генке. А уж с ним я как-нибудь сама договорюсь. — Широко улыбнулась. — Маме привет передай. А я пойду любимого проведаю. Он скучает, сам мне об этом час назад по телефону сказал.

— Ты что, всерьёз думаешь...

— Пятнадцать минут ещё не прошли? Работать, Оксана, работать.

Я намеренно к ней спиной повернулась и направилась к лифту. Тот как раз призывно распахнул двери, и я вошла в кабину, лёгкой улыбкой поблагодарив импозантного мужчину, который вежливо пропустил меня вперёд. Продолжала улыбаться, старалась спокойствие сохранять, но внутри всё клокотало от злости. Ох уж эти родственники!..

В кабинете Завьялов оказался не один. Обсуждал что-то с начальником охраны гостиницы, серьёзным мужчиной лет пятидесяти, и когда я в кабинет вошла, оба замолкли на секунду. Я коротко улыбнулась, давая понять, что не собираюсь мешать, прошла к дивану, а Генка тем временем выдал последние инструкции и подчинённого отпустил. Мне на прощание кивнули, я сказала:

— До свидания, — уверенная, что не увижу этого человека сегодня, и руки на спинку дивана положила, раскинув их в стороны, когда мы с Генкой, наконец, наедине остались. Смотрела на него с удовольствием, уже успев позабыть расстроивший меня разговор с его сестрой. Просто смотрела на Завьялова, который ещё что-то быстро писал в ежедневнике, и улыбалась. — Гена.

— М-м?

— Ты по мне соскучился или нет?

Он кинул на меня быстрый взгляд, оторвавшись от своих записей, усмехнулся.

— А ты по мне?

Я туфлю с одной ноги скинула и подтолкнула её в сторону Завьялова.

— Что ты там пишешь?

— Работаю.

— Да-а? — Я вторую туфлю скинула, принялась расстёгивать пуговицы на лёгкой кофте.

— Ты с Никой поговорила?

— Нет, — порадовала его я. — Она... оказалась занята.

Генка совершенно неподобающим образом фыркнул.

— Чем это? Макияж делала?

— Нет. С папкой мирилась.

Эта новость его заинтересовала, Генка глаза от ежедневника поднял, на меня взглянул и одну бровь приподнял. А я кивнула.

— Да. Я решила, что буду на чужом опыте учиться запирать двери. — Пальцем на дверь указала. — Запирай.

Последние мои слова Генка, кажется, пропустил мимо ушей.

— Застукала их, что ли?

Пришлось признаваться.

— Не могу сказать, что сильно удивилась, но определённый стресс испытала. От неожиданности, наверное. И вот думаю теперь, может мне на чувстве их стыдливости сыграть? Скажу папке, что мне нужно успокоиться, пережить, принять это... А ты меня свозишь в дом отдыха на пару дней, чтобы я отвлеклась и забыла. — К тому моменту, как я договорила, как раз расстегнула последнюю пуговицу, Генка за мной наблюдал, а потом громко рассмеялся. Поднялся из-за стола и прошёл к двери, ключ в замке повернул.

— На каком чувстве ты играть собралась? Стыда?

Я тоже рассмеялась.

— Ну, а что делать?

Он стоял передо мной, уперев руки в бока, и лишь смотрел, сам раздеваться не собирался, даже пиджак не снял. Пришлось руку протянуть, за пряжку ремня Завьялова схватила и притянула ближе к себе.

— Что ты стоишь?

— Да не знаю, думаю. — Он на дверь обернулся. — Может, ко мне поедем?

— Я не могу, мне к Лёве надо. Да и вдруг папка приедет, и ему сообщат, что мы вместе уехали. Он же меня под домашний арест посадит.

— Вась, твой выбор ему определённо не нравится.

— Конечно, не нравится. — Я ремень его расстегнула. — Разве он может единственной дочери в мужья себя пожелать? А даже Ника говорит, что вы одинаковые.

Генка сделал страшные глаза, но пиджак, наконец, снял, на стол его кинул, а потом ко мне наклонился. Я сама его поцеловала, обняв одной рукой за шею, и даже застонала от удовольствия, получив в ответ не благоразумный поцелуй, а такой, что меня сразу жаром изнутри окатило.

— Надо придумать что-то, — проговорила я сбивчиво между поцелуями. — Дать ему понять, что уже поздно... нравственность мою блюсти. — Я голову откинула, чтобы Завьялову было удобнее меня поцеловать. — Иначе я тоже долго не выдержу. Какой там год...

Генка на локте приподнялся, в лицо мне заглянул.

— Вот как ты умеешь выбрать момент для разговоров, я прямо удивляюсь.

Я рассмеялась и притянула его обратно.

— Всё, молчу.

Дверь мы открыли только через час. Но что этот час для меня значил! Я прямо душой отдохнула. Мы ещё на диване полежали, обнявшись, я всё вслух рассуждала о том, как бы нам завтра сбежать в дом отдыха на выходные, Генка по большей части молчал, мне даже показалось в какой-то момент, что дремал, но выглядел довольным и сытым, что ли. Я голову к его груди склонила, поцеловала, а потом щекой прижалась. И попросила:

— Не дари мне больше цветы.

Завьялов фыркнул от смеха, но глаз не открыл.

— Вообще?

— Сейчас мне очень хочется сказать, что да.

Когда я себя в порядок привела, Генка дверь открыл, а потом руку мне протянул, чтобы помочь с низкого дивана подняться. К себе притянул и снова поцеловал.

— Давай в ресторане поужинаем сегодня? Ещё один семейный ужин будет явно лишним.

Он мне в губы улыбнулся.

— Я тоже так думаю.

Я по груди его погладила и похвалила:

— Но притворяешься ты хорошо, я даже не ожидала.

— Это плохо?

— Это настораживает. Оказывается, я про тебя чего-то не знаю.

— Не бери в голову. Главное, что я о тебе всё знаю, этого вполне достаточно.

Я по плечу его стукнула, но сказать ничего не успела, в дверь постучали. Мы с Генкой друг от друга отскочили, совсем как раньше, когда никто не знал и не догадывался о нас с ним. Засмущались вдруг, одновременно вспомнив, что с некоторых пор можем этого и не делать, но привычка, как известно, великая вещь.

— Ген, ты у себя? — В кабинет Оксана заглянула, меня увидела и сразу поскучнела. — Мне поговорить с тобой надо, — сказала она брату, правда, уже более тусклым тоном.

— Я пойду, — сказала я, проявляя чудеса благодушия. Взяла свою сумку, Оксану аккуратно обошла, и направилась к двери. На пороге оглянулась и послала Завьялову воздушный поцелуй. Тот хоть и смотрел на меня, но и бровью не повёл, только глаза вспыхнули, но он тут же к сестре повернулся. А я за дверь вышла, плотно её прикрыла за собой, и помедлила пару секунд, решая, стоит мне знать, о чём Оксана Генке говорить будет, или обойдусь. Не знаю, кому как, а лично мне в детстве никогда не говорили, что подслушивать нехорошо. Как не подслушивать-то, особенно, если разговор непосредственно тебя касается, и возможность предоставляется всё узнать? Да и кто, собственно, удержится? Правила и законы сочинять хорошо, а вот исполняют их далеко не все. Наверное, только самые порядочные. Я таких в своей жизни, кстати, не встречала никогда.

От искушения меня спасла горничная, появилась в коридоре с подносом в руках, на меня посмотрела, поздоровалась, а я ей кивнула, и от двери отошла. Ладно, можно подумать, я так не догадываюсь, о чём разговор пойдёт. Одно из двух — либо "денег дай", либо "Василиса тебе не пара". Я по коридору прошла, за угол завернула и со Стасиком столкнулась. Причём, столкнулась натуральным образом. Налетела на него, или он на меня, не суть важно, но я отшатнулась, на высоких каблуках покачнулась, и ему пришлось меня поддержать. А поддерживать Стасик умел, вот эта черта у них с Генкой семейная. Вроде бы из благих побуждений меня подхватил, но как-то умудрился всю меня облапать, оставалось только руку мне под подол запустить. Я разозлилась и с силой его оттолкнула от себя.

— Руки длинные, что ли?

Стасик разулыбался, меня разглядывая, ещё на шаг отступил и окинул меня долгим взглядом.

— Василиса. Привет.

— Да? Ты только узнал? — Я широкий ворот блузки поправила, потом кулон вернула на положенное ему место — на середину груди. И нахмурилась, догадавшись в какую сторону Стас путь держит. — У вас семейный совет?

— А? А-а. Да нет, просто зайти решил.

Я взглянула на него со снисходительностью.

— Кому ты врёшь?

Стас нахально усмехнулся.

— А ты тоже братца моего навещала? — И вдруг опомнился, приблизился ко мне и таинственным шёпотом поинтересовался: — Слушай, а правду говорят, что ты Генку в оборот взяла?

— Не твоего ума дело.

— Почему это не моего? Мы же с тобой почти семья.

— Кто? — Я в лицо ему смотрела, потом по руке ударила, когда он ко мне снова полез. — Нашёлся родственничек. — Я пошла вверх по лестнице, чувствуя взгляд Стаса, а потом через плечо обернулась, но он уже скрылся за углом. Я слышала его шаги по коридору, остановилась, вновь задумавшись. Такая активность Генкиных родственников меня настораживала.

А вот день принёс мне неожиданную встречу. Прямо в холле гостиницы я встретила Верку, свою институтскую подружку. Честно, не узнала. Прошла бы мимо, занятая разговором с Шильманом. Он меня на обед вытащил, хотел побольше узнать о моём пребывании в московском офисе, всё выспрашивал как там и что, при этом выглядел жутко довольным, даже по пузику себя гладил, галстук теребил, видимо, радовался провалу соперника. А когда на обед пригласил, я тут же согласилась и Генке позвонила, но оказалось, что он уже уехал в клуб. И вот мы с Лёвой из лифта вместе вышли, он мне всё про московский офис талдычил, как нужно ситуацию с заартачившимся коллективом решать, я слушала, кивала и по сторонам совершенно не смотрела. И поэтому так удивилась, услышав, как меня кто-то окликнул. Голос мне показался незнакомым и неуверенным. Я голову повернула, на девушку взглянула, и в первый момент нахмурилась, не узнавая, а потом...

— Вера?

Она разулыбалась и кивнула.

— Привет.

— Привет.

Я остановилась и Шильман следом за мной. Посмотрел в ожидании, а я попросила несколько минут.

— Я зайду на ресепшен, и в машине тебя жду, — решил он.

— Хорошо. Я недолго. — И к Верке повернулась. Повторила совсем другим тоном: — Привет. Сто лет не виделись.

— Ну, не сто. — Вера улыбнулась, очень знакомо, и мне сразу стало легче с ней общаться. Вот только она изменилась немного, но самое главное, что ребёнка на руках держала, и вот это меня смутило. Мальчишка, года два от силы, он головой во все стороны крутил, оглядываясь, а потом на меня уставился круглыми глазами. Я ему подмигнула, но он, кажется, этого не понял, так и смотрел на меня, не моргая.

— Как дела-то? — затеребила я подружку.

Она ребёнка поудобнее перехватила.

— Да сама видишь. А у тебя как? Замуж вышла?

Я сначала головой покачала, потом опомнилась и сказала:

— Собираюсь.

— Поздравляю.

— Спасибо, но рано пока.

— Москвич? Ты же в Москву уехала учиться.

— Нет. — Я рассмеялась. — Москвич меня не устроил, выбрала нашего. А ты его, кстати, знаешь.

— Да?

— Завьялов. Помнишь? В Нижний нас возил.

Верка даже рот открыла.

— Да ты что?

Я плечами пожала и рассмеялась.

— Вот так вот. Далеко искать не пришлось.

Верка вместе со мной рассмеялась.

— Я же тебе ещё тогда сказала, что он симпатичный, а ты — характер, характер гадкий!..

— Так я и сейчас это скажу. Но сердцу не прикажешь, как выяснилось. А у тебя как? Ты по делу к нам?

Вера странно огляделась по сторонам, словно только что вспомнила, кому туристический комплекс, в котором она находилась, принадлежит, головой покачала.

— Да нет. У меня свекровь тут работает, сейчас заканчивает, пришла вот Максимку ей сдать, с рук на руки, так сказать.

— Ясно. А что в институте?

— Всё по-прежнему. Я же академ брала, так что, год пропал. — Она меня вдруг за руку схватила. — Слушай, а Лёшка Прохоров ведь женился! Весной. На первокурснице, представляешь?

Я только рассмеялась.

— Нет, не представляю.

Мы взглядами встретились, и вдруг стало ясно, что говорить больше не о чем. О себе рассказали, о Прохорове вспомнили, и всё. Я взглядом холл обвела, неожиданно увидела папку, он, видимо, только вошёл, разговаривал с главным менеджером, а когда меня увидел, усмехнулся и исподтишка кулак мне продемонстрировал. Мне сразу вспомнилось, при каких именно обстоятельствах мы в последний раз встречались, я вспыхнула, разулыбалась и поспешила от него отвернуться. А Верка, наблюдая за мной, прощаться начала. Да и на Филина, в окружении охраны, косилась.

— Что? — спросил отец, подходя ко мне. Посмотрел Вере вслед. — Это кто?

— В институте вместе учились, подруга. Раньше была. — Я на отца взглянула с интересом. — А ты что? На работу к обеду являемся?

— Так, не учи отца детей делать.

— Да как я могу? — искренне поразилась я и рассмеялась, не выдержав его взгляд.

— Куда собралась?

— Пообедать, меня Лёва пригласил. Он в машине ждёт. Ты не хочешь?

— Нет, меня и дома неплохо кормят.

— С Никой помирился? — всё-таки не утерпела я.

— А ты сама как думаешь?

— Думаю, что ты ей выбора не оставил.

Папка брови сдвинул, делая вид, что хмурится, но глаза смотрели весело и колко.

— Всё, иди. Не порти отцу настроение.

Я в щёку его поцеловала.

— Мы недолго, — пообещала я.

Торопясь, направилась к выходу, но всё-таки успела заметить Стаса. Он стоял у стойки ресепшена, с сестрой разговаривал и на меня, как я поняла, посматривал. А когда я мимо прошла, рукой мне помахал. Я на это никак не прореагировала, просто отвернулась. А потом мне вдруг в голову пришла дурная мысль, что он не за мной наблюдал, а за Филином. Я даже остановилась в дверях, оглянулась и подозрительно на Стасика посмотрела. Из-за перемен в личной жизни я совершенно забыла о проблемах, которые нам этот тип, кажется, организовать собирается.

С Генкой мы встретились позже, он вернулся в гостиницу и поднялся на офисный этаж. Я заметила, какими взглядами его сотрудницы провожают. Видимо, не осталось в этом городе человека, который бы не знал о наших с ним отношениях. Всем было любопытно, интересно, и наблюдали за нами, невозможно было никуда скрыться от чужих взглядов. А он вслед за мной в кабинет Ники прошёл, дверь закрыл, а потом за мой стол присел, навалился на него, и в лицо мне заглянул.

— Как дела?

От его тона я неожиданно насторожилась.

— Что такого неприятного ты мне сказать собираешься?

— Ничего, — удивился он. Наблюдал, как я документы складываю и убираю их в папку. — Просто спрашиваю. В ресторан пойдём?

— Так мы и так вроде собирались?

— Есть предложение в клуб сходить. Хочешь?

— А куда?

— В "Бархат". Или куда хочешь?

Я кинула на Завьялова заинтересованный взгляд.

— Это откуда такое желание взялось? Ты же не любишь танцевать.

— Емельянов приглашает.

— Боже мой. И ты согласился.

— У нас есть пара общих дел, не мешает укрепить связи.

— Опять бизнес. На меня когда время будет? Когда ты придёшь и скажешь: "Любимая, ты же любишь танцевать, я согласен танцевать с тобой всю ночь напролёт!".

Генка же скривился от моих слов, а потом рассмеялся. А я по носу его щёлкнула.

— Пойдём. Только надо папку предупредить.

Завьялов выразительно вздохнул.

— Пионеротряд, честное слово.

— Ну, ничего, это всё временные трудности. К тому же, ты сам сказал, что там Емельянов будет. Так что, думаю, папа возражать не станет.

Я Генку откровенно поддразнивала, а он вдруг нахмурился, посмотрел недовольно, и я только руки к нему протянула, хотела обнять и таким образом прощения попросить, но Завьялов назад подался и откинулся на спинку кресла. Пришлось подняться и обойти стол, чтобы к нему приблизиться.

— Ген, я же пошутила. — Он смотрел на меня и молчал, а я руки на его плечи положила, наклонилась к нему и поцеловала. — Нужен мне этот Емельянов сто лет. Хочешь, не пойдём. Но если тебе надо — пойдём. У тебя же с ним дела... — Я на колени к нему села, снова поцеловала.

Он пальцем моего подбородка коснулся, в глаза посмотрел, а я сказала:

— Я, конечно, гениальна, с этим не поспоришь, но иногда и я могу что-нибудь лишнее сболтнуть.

— Иногда? — переспросил он.

Я за волосы его прихватила, оттянула их назад, и Завьялов голову откинул, хохотнул.

— Что ты сказал?

— Ничего.

— Сказал, я слышала. — Я его в шею поцеловала, и очень тихо и серьёзно проговорила: — Я очень тебя люблю. И мы со всем справимся.

Что-то в моём голосе его насторожило, потому что Генка взглянул на меня совершенно по-иному.

— Ты о чём?

— Да обо всём. Стасик чего здесь весь день крутится?

— Не крутится, Вась.

— Крутится. Я когда на обед пошла, он ещё в гостинице был, и всё с Оксаной шептался. Чего они хотели?

Генка щёки надул и резко выдохнул, а сам ладонью по моему бедру водил. Разглядывал серёжку на мочке моего уха, потом взгляд к кулону перевёл, пальцем до него дотронулся, а у самого взгляд напряжённый, мне даже не по себе стало.

— Ты про клинику матери сказал?

Генка только кивнул.

— И что? Она против?

— Ну, конечно, она против, Вась! — рыкнул он в сторону, а я в последний момент удержалась от того, чтобы по груди его не погладить, успокоить хотела, но знала, что сейчас этого делать не стоит, Генка только больше взбеленится. И рада была, что на коленях у него сижу. Не хотелось, чтобы он вскочил и принялся по кабинету метаться. Выждала минуту, и осторожно заметила:

— Её желание или нежелание сейчас не играет никакой роли, ты ведь сам говорил. Стаса надо отправить в клинику, изолировать его, на время. Да и это на пользу ему пойдёт.

— Я понимаю.

— Оксана что хотела?

— Поговорить.

Я к Генке наклонилась и лбом к его виску прижалась.

— Понятно.

Он смотрел на меня, глаза в глаза, и неожиданно усмехнулся.

— Что тебе понятно, котёнок?

Я улыбнулась.

— Что ты опять не договариваешь и проблемы от меня скрываешь. А ведь я могу помочь.

— Даже боюсь представить как.

— А ты не бойся, — посоветовала я.

В клуб вечером мы всё-таки отправились. Правда, для начала в Яблоневку поехали, поужинали, я переоделась, а потом уже развлекаться. Это папка так сказал:

— Развлекайтесь. — А сам глазами на Завьялова косит, и на лице такая ухмылочка, не противная, а наоборот, предостерегающая какая-то. Я Генку за руку взяла и из дома вытащила, от греха подальше. Он выглядел немного ошарашенным и задумчивым, а когда мы в машину сели, сказал:

— Даже когда я пьяный в "Трёх пескарях" вздумал по бутылкам стрелять, Кирилл после и то на меня так не смотрел.

Я даже рот открыла, услышав подобное заявление.

— Подожди, так это ты?

— Что я?

— Стрелял? Об этом в городе до сих пор говорят! И поэтому "Пескарей" и называют бандитским притоном. Завьялов, тебе не стыдно?

— Нет, можно подумать, я там один был!

Я дала ему лёгкий подзатыльник.

— Заводи машину и поехали.

Встретившись в клубе с Емельяновым, я порадовалась тому, что он догадался с собой девушку взять. В машине я немного переживала по тому поводу, что я одна буду между двух мужчин. Да и успокаивать после Завьялова мне тоже не очень хотелось. А тут я увидела миловидную девушку, мою ровесницу, но по тому, как она хихикала без конца, я засомневалась в том, что заговорю с ней этим вечером, о чём бы то ни было. Поздоровались, познакомились, Емельянову я сдержанно улыбнулась и как при первой встрече, руку для рукопожатия протянула, всё вполне официально. И сразу Генку под руку взяла, проигнорировав заинтересовано-удивлённый взгляд Александра. Он явно не ожидал, что мы с Завьяловым пара. Я мысленно даже пошутила, что вот он, оказывается, единственный человек в городе, который сплетнями и слухами не интересуется.

— Давно я здесь не была, — сказала я, когда мы за стол усаживались. Все уже сели, и только я продолжала стоять и оглядываться. Что ж, особа я любопытная, Генка этому уже давно не удивляется. А тут музыка грохочет, внизу, на танцплощадке, полно людей, все энергично прыгают, руками машут, головами трясут — вроде как танцуют. А мы на импровизированном балкончике — столики в ряд, диваны с высокими прямыми спинками, которые также играют роль перегородок, и две официантки, которые, не смотря на начало вечера, кажется, уже с ног сбились.

Генка меня за руку потянул.

— Вась, сядь уже. Что ты пить будешь?

Я повернулась, глазами с весёлым взглядом Емельянова встретилась, и решила от него не прятаться больше. Чем больше я жеманничаю, тем сильнее его любопытство разжигаю. А мне этого совсем не хочется, честно.

— Я шампанского хочу, — совершенно неожиданно поняла я. Шампанское не является моим любимым напитком, а вот сегодня что-то захотелось. — Тут хорошего нет, наверное, да?

— Найдём.

— Ой, я тоже хочу шампанского, — поддержала меня спутница Емельянова.

Мужчины тоже решили особо не мудрствовать, заказали водку, а я, взглянув на литровую бутылку, вскоре появившуюся на столе, невольно задалась вопросом, о каких делах они собираются говорить. Зато выпив, все расслабились, я с интересом прислушивалась к тому, что мужчины обсуждали, правда, старалась вида не показать. Пила шампанское мелкими глотками, иногда начинала пританцовывать сидя, а когда Генка меня обнял, сама к нему потянулась. Сегодня я не думала о том, напьётся он или нет, важнее было, чтобы бы перестал думать о семейных проблемах. Когда он долго о них думает, соображать перестаёт, проверено опытным путём. Зацикливается на чём-то ненужном, и тогда его уже не свернуть.

Емельянов тоже оказался человеком приятным и компанейским. И с Генкой их явно связывало нечто большее, чем шапочное знакомство. Они говорили на малопонятные для меня темы, обсуждали какие-то дела и задумки, но были не слишком многословны, и я могла только одно — запоминать то, что меня заинтересовало сильнее всего, чтобы завтра, на свежую голову, Генку начать пытать, и получить ответы. Сейчас влезать в их беседу — дело абсолютно зряшное, оба не слишком трезвые и на женские капризы отвлекаться не будут. Время от времени я посматривала на девушку Галю, которая так и сидела, держась за локоть Александра, и, по всей видимости, скучала. Её даже музыка не радовала. Она с тоской поглядывала на танцплощадку внизу, но перебить Емельянова никак не решалась, что было весьма показательно — сразу становилось ясно, что у них за отношения. Я бы даже рискнула предположить, что девушка рядом с Александром этим вечером оказалась чисто случайно. Ему просто нужно было кого-то пригласить, и он пригласил. А теперь внимания на свою спутницу не обращает.

Я даже подтверждение своих догадок получила. Когда Генка ушёл в бар за стаканом воды для меня, не дождавшись официантку, а Галя, извинившись, отправилась искать дамскую комнату, мы с Емельяновым вдвоём за столом остались, и он всё-таки сказал:

— Я не знал, что вы вместе. Генка не говорил.

— Он, вообще, человек скрытный.

Емельянов, уже заметно захмелевший, на спинку дивана откинулся, а руки в карманы брюк сунул. Поза была дурацкая, как и всё, на что был способен пьяный человек. Уставился на меня в упор.

— А всё-таки? Всерьёз?

Я спрятала улыбку и кивнула.

— Замуж собираюсь.

Он головой мотнул.

— Что ж так не везёт-то? Я планы строил...

Я не на шутку заинтересовалась. Шампанское допила и поинтересовалась:

— Какие?

— Да хоть какие! Матром... — Он шеей дёрнул, горло прочистил и решил ещё раз попробовать: — Матримониальные.

— Это когда же успел?

— Ну, я в принципе. Натура у меня такая. Думаю, жениться всё равно надо, а все вокруг только и делают, что твердят — Василиса, Василиса. Вот и подумалось: а почему бы мне на дочке Филина не жениться? Это ведь хорошее дело, я прав?

Я рассмеялась и поразилась:

— Как романтично.

Генка за стол вернулся, стакан с минералкой поставил, а на нас посмотрел с подозрением.

— О чём беседуем?

Я руки на его плече сложила, прижавшись к Завьялову.

— Да вот, Саша жалеет, что ты его опередил. Он, оказывается, мечтал жениться на дочке Филина. И говорит это с таким восторгом, словно я этой новости обрадоваться должна.

— А что, не радует? — Емельянов к столу подался, на Генку посмотрел. — Ей предложение делают, а ей не нравится. Ты погляди?

— Чего глядеть? Я и без взглядов знаю, что у неё на уме, — хмыкнул Завьялов, а я решила его немного охладить.

— Вот уж не надейся.

Он на меня посмотрел.

— Не понял. Что за бунт на корабле?

Вместо ответа я губами к его щеке прижалась. В глаза друг другу посмотрели и заулыбались. А я внутренне расслабилась. Поняла, что отныне из-за Емельянова Генка напрягаться вряд ли будет. Чего, собственно, я и добивалась.

Потом мы пошли танцевать, у Емельянова, который высказался по поводу разрушенных надежд, наконец проснулся интерес к Гале, да такой сильный, что на танцплощадке его от девушки было не оторвать. Я Генке на ухо об этом прокричала, но он только головой помотал, про Емельянова ему было не интересно. Вместо этого поцеловал меня, и мне самой стало не до кого. Генка меня руками обхватил, от пола приподнял и развернул, а я рассмеялась.

Позже попросилась на воздух. В зале было накурено, людей полно, музыка орала, не мудрено, что голова у меня закружилась, хоть и выпила я совсем немного. Правда, до улицы я не дошла, поняла, что если не умоюсь, точно в обморок упаду. Ушла в женский туалет, оставив забеспокоившегося Завьялова за дверью, не сказала ему о том, что меня вдруг затошнило, немного посидела в прохладе дамской комнаты, радуясь работающему во всю мощь кондиционеру, лицо влажной салфеткой протёрла, и через несколько минут мне заметно полегчало. Вышла из туалета, Генке улыбнулась и заверила, что со мной всё в порядке.

— Давай всё-таки подышим, — предложила я. Мы на улицу вышли, Генка был пьян, его даже слегка покачивало, и, наверное, из-за этого он так за меня беспокоился. Алкоголь мешал прятать эмоции, и поэтому сейчас Завьялов в меня вцепился, и постоянно спрашивал:

— Вась, тебе плохо? Очень плохо? Давай домой поедем?

— Сейчас поедем, — успокоила я его. — И мне не плохо, всё уже прошло.

— Точно?

— Ген, кури спокойно, — не выдержала я в какой-то момент.

Я спиной к нему привалилась, щекой к его руке прижалась, которой он меня обнимал, и вдруг поняла, что мне давно уже не было так хорошо. Вот сейчас я как никогда до этого прочувствовала, что мы с Завьяловым вместе. И больше не надо прятаться, не надо врать и кидаться друг от друга в разные стороны, если появится кто-то знакомый.

— Не хочу больше возвращаться в зал, — призналась я спустя минут пять.

— Тогда поедем домой. Сейчас такси вызову. — Генка полез в карман за телефоном и снова покачнулся. Я засмеялась и поддержала его. Отобрала телефон.

— Я сама вызову. Сходи лучше за моей сумкой. Сходишь?

Он потёр подбородок и вздохнул, на лице были написаны сомнения.

— А ты здесь одна постоишь?

— Ну, конечно, постою!

Завьялов по сторонам огляделся. Всего в пятидесяти метрах от нас неслись по дороге машины, улица ярко освещена, а справа голубые ели в два ряда, скамейки — намёк на сквер, и автобусная остановка, на которой стояли обычные люди, и в сторону клуба, из-за стен которого доносилась ритмичная музыка, даже не смотрели.

— Я вернусь через минуту, — пообещал Генка. — А ты с места не сходи!

— Не сойду, — поклялась я.

Я бы и не сошла. Как бы я перед Завьяловым не храбрилась, но чувствовала я себя не очень хорошо. Тошнота прошла, голова вроде не кружилась, но осталась слабость, и у меня в прямом смысле тряслись поджилки, от неожиданно накатившей усталости. Вызвала такси и руками себя обхватила, когда подул прохладный ночной ветерок. В нетерпении оглянулась на двери клуба, Генку поджидая.

Такси подъехало уже через минуту, но не для того, чтобы нас с Завьяловым забрать, а чтобы новых клиентов в клуб привезти. Из автомобиля вышли двое серьёзных, как мне на первый взгляд показалось, молодых людей, а следом за ними, с переднего пассажирского сидения Стасик появился. Я когда его увидела, мне на месте провалиться захотелось. Даже отвернулась, надеясь, что он меня не заметит или в обычных джинсах, которые я носила довольно редко, не узнает. Но Стасика ко мне, как магнитом тянуло. Я даже с расстояния заметила, что он нетрезв, а движения какие-то лихорадочные и порывистые, и затосковала. Вот только пьяного и под кайфом будущего родственника мне сейчас не хватает.

— Вася! — заорал этот полудурок, перед крыльцом замер, и руки в стороны раскинул, словно ожидал, что я в его объятия кинусь. Я сверху на него смотрела, не в силах справиться с брезгливостью.

Дружки Стасика тоже притормозили, с интересом на меня воззрились, а я внутренне поёжилась от их взглядов. Снова на Стаса посмотрела, который уже по ступенькам начал подниматься.

— А чего мы здесь стоим? — Он глумливо усмехнулся. — Кого ждём?

— Уж точно не тебя, — мрачно ответила я, и в сторону отошла, когда Стас пошёл на меня, раскрыв объятия.

— Да? Не меня?

— Стас, знакомая твоя?

— Красивая знакомая.

Я на парней хмуро глянула.

— Мальчики, вы бы шли своей дорогой.

— А что такое? Не нравимся?

— Подожди, Тёмыч, ты не умеешь с девушками обращаться. Кто так напролом лезет? Надо девушку пригласить, угостить... — Мне подмигнули. — Пойдём?

Меня снова затошнило. Я на Стаса посмотрела, попыталась взгляд его поймать, но сделать это было проблематично, глаза у него были ненормальные.

— Ты недоумок, — начала я. — Чего тебе всё неймётся? Ты под кайфом, что ли?

Он выразительно скривился.

— Ой, Васька...

— Я тебе сейчас "поваськую".

— Это что же, девочку так зовут? Вася? — Парни переглянулись и засмеялись, а я всерьёз нахмурилась. Но сказать ничего не успела, Стас меня вдруг за плечи приобнял, а на друзей взглянул со значением.

— Вы идиоты. — Он себя даже по лбу свободной рукой постучал. — Вы хоть знаете, над кем ржёте? Это же принцеска наша. Василиса, — протянул он с чувством. Голову ко мне повернул и дыхнул перегаром. Я хотела ему локтем заехать в живот, но Стас оказался на удивление проворным, я только предприняла попытку развернуться, чтобы локоть освободить, а он уже за моей спиной — и обхватил меня двумя руками за талию.

— Стас, — угрожающе начала я. Он усмехнулся прямо мне на ухо, а вот то, что дальше произошло, я так до конца и не поняла. Неожиданно смешок Стаса перешёл в хрип, руки он разжал, отпуская меня, а когда я повернулась, увидела Генку, который брата, как цыплёнка, за горло схватил и к стене клуба придавил. Мне даже показалось, что он его от земли приподнял, потому что Стас странно задёргался.

— Я же говорил, чтобы ты к ней не лез. Говорил?! Касаться не смей! Иначе я тебя живьём зарою, недоделок!

Дружки Стасика казались настолько ошарашенными, что только стояли и смотрели, как Завьялов их щуплого товарища душит. Я первой опомнилась, за руку Генку схватила и попыталась оттащить, но он когда пьяный — это три Генки Завьялова. Что силы, что упрямства, что непробиваемости — всё втройне.

— Гена, отпусти его! — закричала я, даже по плечу его кулаком стукнула, но куда там. Краем глаза заметила подъехавшее всё-таки такси, и тогда решила прибегнуть к последнему способу, да и Стас реально захрипел к этому моменту. — Гена, мне плохо!

Завьялов руку разжал, не обращая внимания на то, что младший брат по стенке просто съехал вниз, и ко мне повернулся. Я тоже решила от Стасика не отставать, и когда Генка руку ко мне протянул, я на ней повисла, как кукла.

— Вась. — В его голосе столько ужаса было, что я поняла — если глаза закрою, Завьялов рядом со мной в обморок грохнется.

— Поехали домой, — слабым голосом проговорила я.

До такси он меня почти нёс. Почти — потому что пьян был, и я решила ему себя не доверять на сто процентов. И только когда в такси садились, я на дружков Стасика оглянулась, посмотрела оценивающе. Нужно будет выяснить, кто такие.

14.


Всегда думала, что не умею молиться. Меня этому никто не учил, в церковь не водил, и вообще, это для меня больше слово, без определённого смысла. Я уважала людей набожных, которые искренне верили в слово Божье, но сама никогда не молилась. Мне это всегда таким глупым казалось. А может, в моей жизни просто не случалось ничего чрезвычайного и ужасного, когда нужные слова сами на ум приходят, и ты уже не понимаешь — веришь ты в Бога истинно, или просто взываешь к неведомым высшим силам, чтобы помогли тебе в трудный момент. И вот сегодня впервые в жизни, я стояла, крепко зажмурившись, и шёпотом просила:

— Ну, пожалуйста, пожалуйста... Пусть будет "нет".

Вздохнула глубоко, глаза открыла и посмотрела на своё отражение в зеркале. Сглотнула. Такой перепуганной я, кажется, никогда ещё не выглядела. Взгляд просто безумный, и эта бледность... Губы аж синими кажутся. Обвела взглядом свою ванную комнату, поняла, что попросту время тяну, и тогда разжала руку, в которой держала тест-полоску и уставилась на неё ничего непонимающим взглядом. Мозг ещё недопонял полученную информацию, а внутри уже что-то неметь начало. Две полоски. Что означают две полоски?!

Я бросила использованный тест в раковину, схватила упаковку, потрясла её, торопясь извлечь инструкцию. И хотя уже поняла, что именно означают эти злосчастные две полоски, но маленькая, крохотная надежда ещё жила. Вдруг я неправильно запомнила?

Стук в дверь ванной комнаты почти сознания меня лишил. Я коробку из-под теста на беременность за спину спрятала, и с ужасом обернулась, а уж когда голос папки услышала...

— Вась, ты едешь или нет? Ты же просила тебя в гостиницу подвезти!

Дверь ванной была надёжно заперта, и когда я об этом вспомнила, вздохнула с облегчением. Попробовала справиться со срывающимся голосом.

— Я... Пап, я потом сама приеду. Я ванну принимаю!

— Ванну? В девять утра? — В голосе Филина проскользнуло явное непонимание и даже раздражение.

— Я потом приеду! — выкрикнула я. — Не надо меня ждать.

— Никакой ответственности в тебе, — сказал он напоследок, и я услышала, как дверь комнаты негромко хлопнула, закрываясь. Я присела на пуфик у стены и тяжело выдохнула. Снова на использованный тест в раковине посмотрела. Просто не понимаю, как такое могло случиться. Я же всегда осторожничаю! А мысли в голове кружатся, кружатся, я даже затылком к прохладному кафелю прижалась, надеясь, что это меня немного остудит.

Из спальни я своей вышла, благоразумно выждав десять минут, чтобы быть уверенной в том, что папа уехал. Меня снова тошнило, но это скорее от нервов, да и взгляд по-прежнему перепуганный, сама бледная, в общем, я напугала домработницу и няню нашу Свету, которые как раз из детской вышли, меня увидели и замерли. Я одарила их разгневанным взглядом.

— Что?!

Дверь отцовской спальни без стука толкнула, в комнату вошла и сразу на постель рухнула, рядом с Никой, которая читала журнал, вроде бы не собираясь вставать. В последние дни она вообще поздно просыпалась, видно папка, как мог, вину заглаживал. А когда я рядом с ней на постели приземлилась, удивлённо посмотрела.

— Ты чего?

Я всего на пару секунд лицом в подушку уткнулась, но всё-таки постаралась справиться с эмоциями, сделала глубокий вдох, и попросила:

— Запиши меня к своему гинекологу. Лучше на сегодня.

Ника приподнялась на локте, а на меня посмотрела с беспокойством.

— А в чём дело?

— В двух полосках, — очень тихо и несчастно проговорила я. — А ещё в тошноте по утрам... и в задержке. И ещё в...

— Вась, ты издеваешься надо мной?

— Нет.

С полминуты Ника смотрела на меня, пытаясь осмыслить услышанное, а потом решительно заявила:

— Только мне ничего не рассказывай. Я ничего не хочу знать. Кирилл убьёт меня!

— Это он меня убьёт.

— И тебя тоже. Он же никогда не поверит, что я ничего не знала! — Ника с кровати поднялась, накинула на себя халат, а я осторожно спросила:

— А как часто тесты могут врать?

— Когда у тебя задержка и тошнит по утрам? Не часто.

Я лицо руками закрыла, понимала, насколько комично всё это выглядит со стороны, но если бы кто-то знал, как у меня сердце колотится и как во рту сохнет, простил бы мне весь пафос. Я жутко напугана.

Ника стояла у кровати, уперев руки в бока, и за мной наблюдала.

— А кто отец?

Я руки от лица убрала, посмотрела на мачеху непонимающе.

— Генка, конечно.

— Ты уверена?

— Ник, с Никитой у меня уже очень давно ничего не было. Вариант только один.

— Ну, хоть так.

— Лично мне от этого совсем не легче. Как я ему скажу?

— Так и скажешь. Лучше думай, как ты Кириллу новость сообщишь. Вот это действительно проблема.

Я нервно сглотнула и повторила:

— Запиши меня к врачу. — А после того, как Ника позвонила своему гинекологу и записала меня на приём, попросила: — И не говори пока никому, ладно?

— Ты шутишь? Слова никому не скажу. Сами признаваться будете.

Я обняла её, прежде чем из спальни выйти. И призналась:

— Мне жутко страшно.

Ника расслабилась, а потом ладонью по моей спине провела.

— Что меня совсем не удивляет. Мы мою беременность планировали, и то я испугалась немного, а когда так... Ладно, всё устроится.

Даже не представляю, как устроиться может.

Завтракать я не стала, выпила пустой чай, сидела на веранде, держа в руке телефон, и всё думала: сейчас мне Завьялову позвонить и огорошить его, или подождать результата посещения врача. Хотя, что нового он мне может сказать? Только подтвердить. В результате я и так не сомневаюсь. Я чувствую, что беременна. Вчера ещё терзалась сомнениями, мучилась, даже не смогла заставить себя тест сделать, до утра дотянула, а как две полоски увидела, как мысленно это произнесла — беременна, так и прочувствовала до конца.

А если Генка не обрадуется?

Не смотря на то, что я знаю его, как себя, предугадать его реакцию на такую новость не могу. Мы никогда не говорили о детях. И всегда были осторожны, ни разу за все годы у меня даже подозрения на беременность не возникало, как это ни странно. И вот, пожалуйста. Без всяких подозрений: у нас будет ребёнок. Ребёнок! Я даже не представляю, что делать с ним буду.

Словно специально, Ванька за верандой устроил беготню, Фима весело лаяла, пытаясь догнать его, он смеялся, кричал:

— Мама, мама, смотри, как Фима умеет!

Ника что-то сказала ему в ответ предостерегающим тоном, а я наблюдала за маленьким братом, пытаясь уложить в голове, что и в моей жизни всё совсем скоро изменится. А я ещё до конца не поняла, хочу ли я этого.

Как я и ожидала, врач мне ничего сенсационного не сообщил. Кроме как срока беременности. Пять недель. Пять! Это так странно, пять недель со мной уже что-то не так, а почувствовала перемены я лишь на днях.

— Пять недель? — с лёгким смешком переспросила Ника, когда мы к машине возвращались. — Интересно, как Завьялов это Кириллу объяснит.

— Сейчас это последнее, о чём я думаю, — сказала я. — Как Завьялов объяснит... А вот как я Завьялову объясню?

— А что, ты одна ребёнка делала?

Я в машину села, на сидении откинулась, наблюдая, как Ника на водительское место садится, а потом отвернулась к окну. Представить попыталась свою жизнь через год. Как ребёнка на руках держу, где живу, что делаю. А через три недели мне в институт возвращаться... Это что же, я в институт с животом ходить буду?

Ничего толкового представить не получается, в голове полная каша.

Словно почувствовав моё смятение, Генка позвонил.

— В гостиницу не приедешь, что ли?

— А ты меня ждёшь?

— Ну, в общем, да.

— Я не знаю...

Он помолчал, видимо, уловив в моём голосе напряжение, и затем поинтересовался:

— Что-то случилось?

Я кашлянула в сторону, и постаралась ответить бодро.

— Ничего. Мы с Никой по магазинам ходим.

Та кинула на меня удивлённый взгляд, но говорить ничего не стала, только усмехнулась. И Генка в трубку хмыкнул, а после насмешливо протянул:

— Понятно. Значит, тебя сегодня не ждать. Лёве передать привет?

— Ну, передай.

— Что значит "ну"? Вась?

— Ой, Ген, ну что ты пристал! Приеду я! Но попозже!

Я телефон выключила и в сумку его сунула. Волосы с лица нервным движением откинула.

— И нечего так на меня смотреть, — сказала я Нике. — Не по телефону же мне ему говорить! Я должна быть рядом, когда узнает... Хоть "скорую" вызову, а то ребёнок до рождения сиротой останется.

— Мда, — проговорила Ника чуть слышно. — Хотелось бы мне это увидеть. Лицо Генкино в этот момент.

Я кинула на мачеху укоризненный взгляд.

— Тебе не стыдно?

Та заулыбалась.

— Нет. Это было бы расплатой за все его придирки ко мне.

— А за твои к нему?

— Ну, я не беременна, ничем помочь не могу.

Я потёрла лоб, чувствуя, что голова болеть начинает.

— Это просто кошмар.

— Только в первые два дня. А потом свыкнешься с этой мыслью, успокоишься, и всё наладится.

Я беременна. Беременна! Я произносила это мысленно раз за разом, а когда отвлекалась на что-то другое, эта мысль возвращалась, обжигая. И если утром, у меня внутри от страха всё немело, то теперь ожило и запульсировало со страшной силой. Наверное, у меня давление поднялось. Первый раз в жизни. У меня разболелась голова, в висках стучало, и меня снова тошнило. Ника сказала: давление, и я поверила. Сегодня я во что угодно поверить могу. В Бога, в беременность, в давление... Мир с ног на голову перевернулся.

Мы вернулись в Яблоневку, Нике я сказала, что хочу побыть одна, с чем она спорить не стала, и уже через минуту я заперлась в своей комнате, выключила телефон и легла. Я не могла ни о чём думать. Просто лежала, уставившись в потолок, на часы смотрела, не понимая, чего жду.

А если Генка не захочет? Скажет об этом в открытую... Или промолчит, но по его глазам я пойму, что ему не нужен ребёнок? Тогда мне что делать?

Я снова лоб потёрла и на постели села, осознав, что больше не могу просто лежать и думать, что будет. Нужно поехать и узнать. В конце концов, мне с некоторых пор волноваться вредно.

Но, как оказалось, моя новость не была этим днём главной. Когда я приехала в гостиницу, Генку в кабинете не застала. Подёргала ручку запертой двери, потом спустилась снова в холл, и у охраны поинтересовалась, куда их начальство делось.

— Так Геннадий Михайлович только утром был, — сообщили мне, — а потом уехал куда-то. Очень торопился.

— Торопился? — переспросила я, почуяв неладное.

— Да, бегом бежал.

Вот тут я вспомнила про выключенный телефон. Из сумки его достала, включила, и сразу увидела несколько непринятых вызовов — от Генки, а потом смску: Стас в тюрьме!!! Именно так, с тремя восклицательными знаками, я ещё на номер отправителя внимание обратила, но он оказался незнакомым. Вряд ли бы Генка это написал, он про знаки препинания вообще редко вспоминает. А тут целых три восклицательных знака. Я дошла до стойки информации, поняла, что Оксаны на рабочем месте нет, и, невежливо потеснив клиентов, сама в окошко заглянула, немного напугав девушку за стойкой. Та меня, без сомнения, узнала, но от этого, кажется, ещё больше насторожилась.

— Оксана где? — отрывисто поинтересовалась я.

— Оксана?

Я указала на пустующее окошко.

— Где она?

— Так она ушла... у неё дома что-то случилось. Она с Геннадием Михайловичем уехала.

Час от часу не легче.

Генка на звонок ответил не сразу. Сначала его телефон оказался недоступен, потом, когда появились гудки, он его и вовсе выключил, но чуть позже сам мне позвонил.

— Что случилось? Ты где? — накинулась я на него.

— У матери, — негромко проговорил он. — Стаса арестовали, сегодня ночью. Несколько часов назад нам сообщили.

— За что?

— Да... — Завьялов раздражённо хмыкнул, а после, понизив голос, начал рассказывать: — Этот идиот человека сбил, на чужой машине. И вдобавок ко всему, у него наркотики нашли.

Я лишь головой качнула.

— Точно идиот.

— И дома ещё припрятанное нашли. Обыск недавно закончился. У матери почти инфаркт.

Вот в "почти" я верю. У неё скорее истерика, приступ бешенства, но никак не инфаркт. Не тот она человек, чтобы с инфарктом слечь. Как бы грубо это не прозвучало.

— И что, он дома наркотики держал? У матери под носом?

— Представь себе. Он их в материн зимний сапог спрятал.

Подобного только от Стасика ожидать можно. Специально такого не придумаешь, это полёт фантазии.

— А ты что? — спросил Генка.

Я от его вопроса вдруг перепугалась, снова вспомнила про беременность и даже руку на живот положила.

— Что? — осторожно переспросила я.

— По магазинам нагулялась?

Я с ответом помедлила.

— Ну, я же не знала, что у нас в семье горе.

Что-то в моём тоне Генку определённо задело, потому что он тут же пошёл на попятную, испугавшись моих возможных наставлений и нравоучений.

— Ладно, не злись. Я тебе позже позвоню, хорошо? Мать меня зовёт.

— Подожди. А кто мне смску прислал? Номер незнакомый.

— А... Это Оксана, наверное. Она всем своим новость горькую сообщила. Как говорил: не надо рассказывать никому, но нет!.. Ты сама сказала: в семье горе, а им принято делиться.

— Ну, ещё бы. Сами-то не справляемся.

— Не огрызайся, котёнок, ладно?

— Не буду, — пообещала я, но Генка, этого, скорее всего, уже не слышал. Отключился, а я в кресле замерла, раздумывая о том, хорошо это или плохо, что столько всего в один день случилось. Может, если Бог на самом деле есть, ему следовало бы как-то продлить "удовольствие"?

Завьялов был на взводе, я бы даже сказала, на грани, и хоть говорил со мной сдержанно, его спокойный тон меня обмануть не смог. По тому, как он растягивал слова, с показной лёгкостью, я понимала, сколько сил он прикладывает, чтобы не сорваться. То ли из-за брата так переживает, то ли мать с сестрой на него насели не на шутку.

Папку я нашла на верхнем этаже гостиницы. Там, с некоторых пор, располагалась наша городская квартира, идея отца, между прочим, и я уверена, что он это в каком-то фильме подсмотрел. Но в квартире этой никто никогда не жил, это была просто задумка, на которую была потрачена уйма денег. Папка только работал здесь время от времени, подальше ото всех, вот и сегодня спрятался. Я поднялась на лифте на верхний этаж, в дверях квартиры столкнулась с горничной, посмотрела на столик на колёсиках, что она перед собой толкала, поняла, что папка обедал, в одиночестве. Ну что ж, это неплохо. Когда он сытый, он больше склонен к пониманию.

Я прошлась по квартире, оглядываясь. Если честно, я была здесь всего пару раз, у меня даже ключей от неё не было. Я не очень любила здесь бывать, каждый раз чувствовала себя неуютно. Квартира огромная, занимала весь верхний этаж, и когда ты здесь одна, становится не по себе, а иногда и попросту жутко. Конечно, если жить здесь большой семьёй, это необоснованный страх наверняка пройдёт, но сейчас это просто пустая, нежилая площадь, пусть с мебелью и коврами на полу.

— Папа! — крикнула я, остановившись в гостиной. Если честно, я не знала в какую сторону дальше идти. — Папа!

Огромное окно во всю стену притягивало к себе. Я сделала пару шагов и посмотрела с высоты шестнадцатого этажа на старый город, в котором и пятиэтажных-то домов было не много, и наша гостиница смотрелась среди столетних деревянных домиков, как Эйфелева башня.

— Вась, ты чего кричишь?

Я самым натуральным образом вздрогнула, услышав его голос за своей спиной. Обернулась и пожаловалась:

— Ты меня напугал.

— С чего бы это?

Я прошла по ворсистому ковру, к отцу подошла и с ходу выпалила:

— Стаса арестовали!

Филин вздёрнул брови, но ничего не сказал. Вместо этого оглядел меня с ног до головы, неизвестно, что во мне высматривая, я даже заподозрила на одно мгновение, что Ника слова не сдержала и мужу про мою беременность разболтала, но для таких новостей папка выглядел подозрительно спокойным. И необыкновенным. Не знаю, почему мне вдруг это в голову пришло,

возможно, новая обстановка подействовала, но я неожиданно на отца совсем по-другому взглянула. Он выглядел спокойным и вызывающим одновременно. Рубашка белоснежная, чёрные брюки от жутко дорогого костюма, идеально отглаженные, на запястье часы, стоимостью, наверное, как хорошая машина. Лёва Шильман, который к дорогим побрякушкам вообще дышит неровно, каждый раз, как видит папкины часы, только завистливо глаза закатывает. А Филин всего этого словно и не замечает. Ему уже давно всё равно сколько что стоит, главное, чтобы ему было удобно. Как например эта квартира, никому абсолютно ненужная, но ему в ней удобно работать, и поэтому он не пожалел денег — ни на обустройство своего кабинета, ни на гостиную с дорогой мебелью, ни на спальни. Здесь даже детская есть с игрушками, словно Ванька здесь бывает, и моя комната. Надо, кстати, зайти, из любопытства.

И сейчас отец так на меня смотрит, не замечая роскоши вокруг, подбородок вызывающе вскинут, брови якобы удивлённо вздёрнул, но что-то в его глазах есть такое, явное понимание того, о чём я говорю, но скрыть он это пытается.

— Пап, — повторила я с намёком на панику, — Стаса арестовали.

— Это кто?

— Генкин брат.

— А, мелкий. — Вот тут он соизволил удивиться. — Правда? Арестовали? — Головой качнул, но без всякой жалости. — Давно пора.

— Я тоже так считаю, — не стала спорить я. И следом за ним направилась, когда папка к кабинету своему зашагал. — Но ведь всё равно нужно что-то делать.

— Что?

— Не знаю. Я пришла у тебя спросить.

— А я здесь при чём? И ты, кстати, тоже не при чём.

Мы в кабинет вошли, я огляделась, взгляд на книжные полки, упирающиеся в потолок, вскинула, но даже не заинтересовалась. Прошла к креслу и практически рухнула в него.

— Я-то как раз при чём. Генку родственники прессуют. Надо что-то делать.

— Но это ведь его родственники. Хочешь сок?

— Хочу, — кивнула я, вспомнив, что кроме пустого чая сегодня ничего не пила и не ела.

Папка мне стакан с соком подал, а сам усмехнулся, глядя на меня.

— Что, за любимого беспокоишься? Не переживай, его так просто не раздавишь, даже если они всей гурьбой на него насядут.

— Между прочим, не смешно. Ты просто его родню плохо знаешь.

— А ты хорошо знаешь?

Я чуть соком не подавилась. Уставилась на ярко-оранжевую жидкость в стакане, а после осторожно проговорила:

— Он мне много рассказывал.

— Правда? Это с каких это пор Завьялов у нас такой открытый и разговорчивый?

Я на отца взглянула с осуждением.

— Ты всё никак не успокоишься? Ну, что такого страшного в том, что мы встречаемся?

— Да ничего. Кроме того, что вы не пара.

— Почему?

Папка нахмурился.

— Вась, ты задаёшь глупые вопросы. Что у вас общего?

— Намного больше, чем может показаться с первого взгляда. Хотя бы проблемы с матерями. Генка меня понимал, как никто. Всегда.

— То есть, вы друг друга пожалели? Потрясающе.

— Пап, — я смотрела на него в упор. — Не мешай нам, пожалуйста. Я на самом деле его люблю. И у нас всё хорошо. Я очень постараюсь, чтобы у нас с Генкой было всё хорошо. Мне спокойно рядом с ним, понимаешь? Вот как Нике рядом с тобой спокойно, так мне рядом с ним.

Папка свой дубовый стол обошёл, некоторое время смотрел в окно, а потом сказал:

— Тебе учиться надо.

— И что? Я же не в Англии учусь.

Он только хмыкнул.

— Действительно.

— Я не понимаю, почему ты так упорно сопротивляешься.

— Наверное, потому что знаю вас обоих. Очень хорошо. Завьялов не тот человек, которого я бы пожелал своей дочери...

Он неловко замолчал, а я понимающе улыбнулась и продолжила за него:

— В спутники жизни?

Папа тут же хмуро сдвинул брови.

— Он же в спутники метит?

Я легко передёрнула плечами, а Филин добавил:

— Смотри, чтобы мне потом и правда не пришлось его в спутник превратить и запустить куда подальше.

— Я буду очень стараться, — пообещала я, хотя папкины слова меня и рассмешили. Но вместо смеха заговорила серьёзно. — А что делать со Стасиком?

— А что с ним делать? Посадили, пусть сидит.

Я пальцами по деревянному подлокотнику кресла побарабанила.

— Я уже говорила, что совсем не против. Туда ему и дорога. Но, пап...

Я сама отчётливо расслышала в своём голосе сомнения, а папка ещё так посмотрел на меня, и только посоветовал:

— Не лезь, куда тебя не просят.

Я сглотнула, неожиданно перепугавшись.

— Я видела с ним двух парней. Очень подозрительных.

— Чем это подозрительных?

— Я не знаю, мне они показались подозрительными. А ещё он им сказал, кто я, и они так посмотрели...

Отец сверлил меня взглядом.

— А где в тот момент был твой ненаглядный, рядом с которым тебе так спокойно?

— Он пришёл уже через минуту, — постаралась я выгородить Генку. — И Стасика чуть не убил, я на самом деле думала, что он его задушит. Но, пап, эти типы...

— Вась, я уже сказал тебе — не лезь.

Я глаза на него подняла.

— Ты ведь знаешь, да?

Он голову назад откинул.

— О чём?

— Про Стаса. — И кивнула, подтверждая свою догадку. — Ты знаешь. Это ты его посадил?

— Почему бы тебе не съездить отдохнуть? Поезжайте. С Никой, Ванькой. Ника хотела на Тенерифе.

— Я никуда не поеду.

— Поедешь. — Он даже трубку телефонную снял, а я настороженно наблюдала за ним. Папка домашний номер набрал, а я нажала на рычаг, сбрасывая звонок.

— Я не поеду. Генка знает, что это ты?

Отец злился, я видела по его глазам, причём взгляд такой, что пора бежать. Иногда это нужно делать, не дожидаясь, когда он взорвётся и устроит тебе головомойку. Обычно я так и поступала. Бросалась ему на шею, целовала в щёку, обещала что-то, а потом убегала, зная, что он остынет и всё само собой уладится. А сейчас вот сидела, а всё из-за страха, не понимала, что на самом деле произошло, и меня это сильно беспокоило. Генка, получается, снова от меня всё скрыл. Тогда, в Москве, про Стасика рассказал, потому что поделиться нужно было с кем-то, а потом, наверное, раскаялся. И пока я думала, что мы с ним на наши отношения отвлеклись и обо всём забыли, за моей спиной происходило что-то важное. Настолько важное, что отец вмешался. А Стасика арестовали. И мало того, наркотики у него нашли! Которые он спрятал в материн зимний сапог. Это настолько глупо, что и вправду напоминает Стаса.

— Никогда не нужно влезать в такие дела. Особенно, женщинам. Особенно, моим женщинам. Думаю, надо Завьялову это объяснить.

— Он это уже давно усвоил, папа. Иначе бы я сегодня так не удивилась, и не пришла бы к тебе.

Он, наконец, за стол сел, переносицу потёр, а сам с меня взгляда не спускал.

— Ну что ж, наверное.

— Папа, он его брат. И для Генки это очень много значит. Я... я хотела устроить Стаса в клинику, я уже подыскивала подходящее место...

— Вася, никакая клиника не поможет дураку обзавестись мозгами.

— А тюрьма поможет?!

— Не поверишь, но поможет. — Филин на кресле откинулся. — Никто ведь не говорит, что его посадят. У него брат есть. Который наймёт адвоката, заплатит кому нужно. Если сочтёт нужным. Так что, мне ты претензии предъявляешь зря. — Он руками развёл. — Я ничего не делал. Парень сам управился.

Голова снова разболелась. Я едва заметно поморщилась, выждала пару секунд, а потом снова спросила:

— А те парни?

— Тебе ещё раз повторить? Не лезь, куда не надо.

Генка не зря говорит, что Филин знает обо всём, что происходит в его городе. И про Стаса он знал, и про его дружков что-то знает, но мне не говорит, и наверняка уже в курсе, что происходит вокруг него, всей нашей семьи и бизнеса. Если, конечно, что-то происходит и касается именно нас. Единственное, что укрылось от его внимания, это наши долгие отношения с Завьяловым. Наверное, можно собой гордиться, что так долго удавалось отца за нос водить. Я достойный его потомок, хоть и не кровный. Но умение врать, изворачиваться и притворяться за столько лет впитала в себя, и теперь стараюсь усовершенствовать.

С Генкой я увиделась только вечером. Хоть и послала ему смску о том, что жду его у него на квартире, ещё до обеда, но он появился только к семи вечера, и я лишь в лицо ему глянула, сразу поняла, что всё плохо. Завьялов был просто серым. И я, к тому моменту, почти успокоившаяся и поверившая в то, что всё непременно наладится, вот только папка свои дела решит, и тогда Генка сможет вытащить брата из тюрьмы или куда там его посадили, поняла, что все мои надежды не что иное, как аутотренинг. Судя по Генкиному взгляду, вряд ли что-то наладится.

— Ты устал? Устал, — проговорила я ему на ухо, обнимая его и увлекая к постели. Мы рухнули на неё, но Генка не засмеялся, как обычно бывало, а наоборот застонал сквозь сжатые зубы.

— Я не устал. — Он лицом в мою шею уткнулся и с минуту только дышал, осторожно так, пытаясь с собой справиться. Потом отодвинулся от меня и на спину перевернулся. Я ещё подумала: стоит сказать ему, чтобы пиджак снял или нет, но, в итоге, решила, что фиг с ним, с этим пиджаком. По груди Генку погладила.

— Как мама?

— Умирает.

Я чуть слышно фыркнула, не зная, стоит выказывать своё недоверие к тяжёлому состоянию будущей свекрови, или поостеречься.

— Это просто шок, Ген. Через пару дней станет лучше.

— Отчего ей станет лучше, Вась? Его не выпустят через пару дней.

— Ну, не выпустят и не выпустят. Но и ей тоже надоест умирающей прикидываться. — Сказала это и тут же раскаялась, как только взгляд Генкин встретила. Пришлось выкручиваться: — Она поймёт, что нужно что-то делать, чтобы сыну помочь, и возьмёт себя в руки. Вот увидишь.

— Очень в этом сомневаюсь. — Генка сел и пиджак всё-таки снял. А потом обратил внимание на разобранную постель. — Ты спала?

Я вдруг вспомнила, что действительно спала, а самое главное — почему я спала, и отчего мне, собственно, плохо, и покраснела. Глаза в сторону отвела, не могла в этот момент на Генку смотреть. Волосы взъерошила.

— У меня голова болит, — призналась я. — Ника говорит, что у меня давление.

— Чего у тебя?

Я посмотрела возмущённо.

— Давление! Что, у меня голова не может болеть?

— Ты заболела?

— Пока не знаю.

Генка озабоченно нахмурился, снова на кровать сел и руку ко мне протянул. Я к нему придвинулась и обняла.

— Наверное, ты простудилась, — выдвинул он дельную мысль. — Ты плохо себя чувствуешь в последнее время.

Я на плече его повисла, уставилась на узор на постельном белье до боли в глазах, но сказать правду всё равно не могла. Самым банальным образом, язык не поворачивался. Я уже и рот открыла, и про себя произнесла: я беременна, но вслух так и не смогла. Только кивнула.

— Наверное.

Генка даже лоб мой пощупал, нет ли у меня температуры. Этого я уже не выдержала, руку его оттолкнула и с кровати вскочила.

— Ты голодный? Я ужин из ресторана привезла. Сейчас разогрею.

— Ты нормально себя чувствуешь?

— Да, сейчас уже нормально, — быстро кивнула я. Завтра утром меня тошнить будет, а сейчас нормально. Вот как я могу ему это сказать? Мало ему Стасика, а тут ещё такой сюрприз. Я на Завьялова посмотрела и, расчувствовавшись, подумала: бедный Генка! Аж слёзы на глазах выступили.

То ли Генка заметил мои слёзы, то ли просто насторожился, но кивнул осторожно, продолжая ко мне присматриваться.

— Ну, хорошо. А я в душ пойду. Я быстро.

Я кивнула, направилась на кухню, но Генка добавил:

— А потом поеду, — и я обернулась, удивлённая.

— Куда ты поедешь?

— У меня дела.

— Дела? Вечером?

— Вась! — нетерпеливо начал он. Из-за двери ванной выглянул, взглядом меня обжёг, а потом дверь захлопнул. А я осталась ни с чем, только мысли тревожные в голове.

— Я тебе машину вызову, — сказал Завьялов за ужином. — Поедешь в Яблоневку.

Я наблюдала за тем, с какой скоростью и жадностью он ест, и всё больше беспокоиться начинала.

— Тебе папка сказал, что мы с ним днём разговаривали?

— Сказал. Я по шее получил. Персональное тебе спасибо.

— За что получил?

— За всё в комплексе. За то, что такой понимающий оказывается, за то, что голову тебе вскружил, и за то, что язык за зубами держать не могу.

— Гена, вы что-то задумали?

Он посмотрел на меня, глаза голубые-голубые, невинные-невинные. Сразу понятно — врёт.

— Ты о чём?

— Ты мне врал всё это время. Что-то происходило, а ты мне не говорил ничего.

— Потому что не происходило ничего, что бы тебе нужно было знать.

— Ну конечно! — воскликнула я, не сдержавшись, из-за стола вскочила и по кухне забегала. — А сейчас ты куда-то летишь, ночью почти, а я должна спокойно поехать домой и спать лечь?

— Всё будет хорошо.

— Нет, не будет!

— Вот ты ещё накаркай!

Я замерла, пронзённая дурным предчувствием.

— Гена.

Он тоже из-за стола поднялся, рот салфеткой вытер и кинул её на стол, а я себя почему-то этой салфеткой почувствовала. Вот он сейчас уедет, а я останусь одна, брошенная, и он обо мне точно не вспомнит, пока совсем поздно не станет.

— Вась, ну что с тобой? — Генка меня легонько встряхнул, я никак не отреагировала, и тогда он меня обнял. — Всё, хватит. Я еду работать, вот и всё. Что ты себе придумала? — Завьялов губами к моему лбу прижался, а я отвернулась в другую сторону, потому что за машиной, которую Генка для меня вызвал, стоял водитель, молодой парень, и на нас смотрел. Вроде и старался отворачиваться, но ему было любопытно, и он косился, и даже не подумал сесть в машину. И я отвернулась, не желая встречаться с ним взглядом.

— Знаю я твою работу, — пробормотала я. А потом голову подняла, в глаза Генке заглянула. — Ты позвонишь мне, как освободишься?

— Ты уже спать будешь.

— Не буду. И вообще, мне с тобой поговорить надо. Очень серьёзно поговорить.

— А что, у нас с тобой бывают несерьёзные разговоры? — Он пытался шутить, улыбнулся, а я на цыпочках приподнялась, губы для поцелуя подставила.

— Пообещай мне.

Генка губами к моим губам прижался, уже не обращая внимания на посторонних рядом.

— Что поговорим?

— Что позвонишь.

— Хорошо, обещаю.

— Точно?

— Я же пообещал!

После этого я руки разжала, отпуская его свитер, в который вцепилась мёртвой хваткой, как казалось ещё минуту назад.

— Будь осторожен.

Он заднюю дверь машины мне открыл, а когда я садилась, успел на ухо шепнуть:

— Я же не на войну еду.

— Типун тебе на язык.

Мне Завьялов улыбнулся, а вот на водителя посмотрел весьма красноречиво:

— Ты не закурился, нет? Поезжайте.

Приехав в Яблоневку, я поняла, что сбываются мои самые худшие ожидания. Папки дома не было, он так и не приезжал, а Ника мне сообщила, что он, скорее всего, вернётся поздно или вообще останется ночевать в городе. Пока она говорила, я только глаза на неё таращила, но так и не набралась смелости сказать ей, что они этой ночью что-то серьёзное затевают. Я понятия не имела, что именно, и как вообще они решают свои проблемы, но сердцем чувствовала неладное. Но Нике решила ничего не говорить. Зачем её волновать? Может, всё ещё обойдётся? А то она тоже этой ночью не уснёт, а папка меня завтра отругает. Уж скорее бы утро, и пусть папка отругает, и Генка тоже, лишь бы эта ночь быстрее прошла.

Звонка от Завьялова я так и не дождалась. Уснула уже во втором часу ночи, а когда глаза открыла, поняла, что за окном светло. И не просто светло, а солнце уже высоко. Посмотрела на часы, с кровати вскочила и лишь на секунду притормозила, почувствовав, как желудок неприятно сжался, но мне было не до этого. Схватив халат, я выбежала из спальни, на ходу пытаясь засунуть руки в рукава. По лестнице вниз сбежала, поймала Ваньку и спросила:

— Папка дома?

— Он спит, мама сказала, его не будить!

Будить его я и не собиралась, мне важно было знать, что он дома и спит. Свернув в коридор, я к комнате Завьялова побежала. Распахнула дверь, и вот тут почувствовала настоящее облегчение, увидев Генку на кровати в обнимку с подушкой. Он спал на животе, одеяло сползло почти до пола, а он щекой к подушке прижимался и спокойно спал. Я ещё постояла, поразглядывала его, чувствуя, как сердце успокаивается и уже не барабанит с той скоростью, что ещё несколько минут назад, потом дверь закрыла, и на кровать рядом с Генкой прилегла. Обняла его, крепко-крепко, и он от этого проснулся. Сначала заворочался, спросонья не понимая, что происходит, а потом со стоном выдохнул, но меня в ответ обнял. Правда, пожаловался:

— Вась, я приехал в пять. Что ты делаешь, а?

Я в заросшую за ночь щёку его поцеловала и, улыбаясь, сказала:

— Ты негодяй, ты не позвонил.

Он глаза открыл и сонно заморгал. Попытался взгляд на моём лице сфокусировать.

— Я к тебе заходил, ты спала.

— Заходил? — У меня от счастья даже голова закружилась. Или это не от счастья?

Его руки поблуждали по моему телу, Генка удовлетворённо вздохнул, но потом легко шлёпнул меня по ягодицам.

— Уходи из моей комнаты, а то твоей отец меня застрелит в постели.

Я в губы ему улыбнулась.

— Он спит.

— Да? Зря ты так думаешь. Он никогда не спит. — Не смотря на это, Генка меня поцеловал, сверху навалился, а я вдруг поняла, что мне нехорошо. От губ его увернулась, задышала глубоко, пытаясь с приступом тошноты справиться, уставилась в потолок, а губы Завьялова в это время к моей груди подбирались. Он, кажется, окончательно проснулся, а я уже этому не рада была. И пока раздумывала, как бы половчее из-под него выбраться, а ещё внимание его отвлечь от моего бегства, дверь, после короткого стука открылась, весьма решительно, надо сказать, и появилась Света. Начала так бодро, видно готовилась этому:

— Гена, мне нужно с тобой поговорить... — Увидела нас в постели и застыла. Я видела, как она побледнела в один момент, нервно сглотнула, но затем гордо вздёрнула подбородок. И уходить не собиралась, как я поняла.

Генка к тому моменту с меня слез, повернулся, и одеяло с пола подобрал, прикрылся.

— Мне нужно с тобой поговорить, — повторила Света, проявляя удивительную настойчивость. Её даже моё присутствие и весьма откровенная сцена с толка не сбили.

Пока Завьялов в себя приходил, колючий подбородок чесал, я решила поинтересоваться:

— Прямо сейчас?

— Это срочно.

Я на Генку посмотрела. А тот вдруг сказал:

— Иди к себе.

— Что?!

— Вась...

Я с кровати встала. Если бы не усиливающаяся тошнота, никто бы меня из комнаты уйти не заставил, и уж точно я не оставила бы полуголого Завьялова с этой особой в его спальне, но в данный момент у меня не было сил спорить и бороться. Я мимо Светы прошла, пробуравила ту предупреждающим взглядом, а из-за её спины Генке кулак показала. Но как только закрыла дверь спальни, опрометью бросилась к себе в комнату, а потом в ванной заперлась. А всё духи Светланы виноваты! Какая же гадость. И почему я раньше не замечала?

Спустя час ко мне Ника зашла. Дверь за собой осторожно прикрыла, а потом на край моей кровати села.

— Вася, я тебе принесла воды с лимоном. Выпей, будет легче.

— Неужели? — проговорила я, не открывая глаз. — Неужели мне когда-нибудь будет легче?

— Да уже через час-полтора я думаю. Но воды попей.

Я глаза всё-таки открыла, с трудом приподнялась на локте и взяла стакан, сделала пару глотков. И решила пожаловаться:

— Совершенно не понимаю, откуда это гадостное состояние взялось. Ещё четыре дня назад я чувствовала себя нормально.

— Что, очень плохо?

Я кивнула. А Ника вдруг улыбнулась и по руке меня погладила.

— Ничего, раз сейчас очень плохо, значит, пять недель назад было очень хорошо.

Не знаю, хватило ли мне сил выразить возмущение, но я очень старалась.

— Потрясающая логика. Спасибо за поддержку.

— Пожалуйста. Генке сказала?

— Нет. У него сейчас других забот полно.

— Ты про его брата? Это точно. Кстати, ты телевизор смотрела? Местные новости?

— Издеваешься?

Она только рукой на меня махнула, а потом сообщила:

— Нас ведь сегодня ограбить пытались. Новость дня!

Я стакан до рта не донесла.

— Как это? А я не слышала ничего...

— Да не дома. "Логово" ограбить пытались.

— Чего там брать-то?

— Оказывается, есть что. У Кирилла с банком проблемы в последнее время, он с Соколовским разругался вдрызг, раньше всю выручку в его банк сдавали, каждую пятницу, а в последние несколько недель, пока с новым банком договор не подписали, все деньги, оказывается, в "Логове" держали. А чтобы внимание не привлекать, много охраны не ставили, на самих себя надеялись. А кто-то прознал, и вчера ограбить решили. В общем, шума на всю область. Кирилл говорит, милиции было — тьма, сплошные шишки.

Я на постели села и к спинке кровати привалилась.

— А где они их хранили? В сейфе, что ли?

— Откуда я знаю? Но явно не в сейфе. Кто такие деньги в сейф положит?

— В подвале зарыли, — неожиданно фыркнула я. — А кто ограбил?

— Приезжие какие-то. Мне Кирилл так сказал.

Я глаза опустила, призадумавшись.

— И, кажется, бармена арестовали, это я в Новостях услышала. Как сообщника.

— Бармена из "Логова"?

Ника кивнула, а потом напомнила про воду.

— Попей ещё, лимонный сок тошноту притупляет.

Я допила воду.

— Зачем они деньги в "Логове" хранили? Там ведь кого только не бывает. И вообще, что это за деньги? Откуда столько наличности?

— А вот это, Вась, мы с тобой вряд ли когда узнаем. — Ника пустой стакан у меня забрала и с кровати поднялась. — Полежи ещё.

— Папка с Генкой спят ещё?

— Да.

— Генка точно спит?

— Ну, извини, я не догадалась проверить. Но ещё не выходил.

Ника ушла, а я на подушках вниз сползла, задумавшись не на шутку. Ну что ж, всё сходится. Папка знал, что его грабить собираются, и про парней этих знал, и, скорее всего, про Стасика. И если бы тот так вовремя не попался ментам этой ночью, если бы столько дел не наворотил по собственной глупости, то наверняка этой ночью поехал в "Логово", и его всё равно бы взяли, только по другой статье, более серьёзной, а может, и убили бы при задержании. Тьфу, о чём я думаю? Но получается, что в этот раз глупость Стаса пошла ему на пользу. Спасла от более серьёзных проблем.

Когда я спустилась вниз, застала Генку в столовой. Одного. Я ещё по сторонам огляделась, но никого не увидела. Подошла к нему, в бритую макушку поцеловала, и в его тарелку заглянула. Вдруг поняла, что жутко голодна. Надо же, и не тошнит больше!

— Поспал ещё?

Генка кивнул, и очень галантно — ногой! — отодвинул для меня соседний стул.

— Да. А ты чем занималась?

— Да так, — неопределённо проговорила я, взяла пустую тарелку и положила себе салата. — Телевизор смотрела. Очень интересные вещи там рассказывают. Настоящий детектив.

Генка хмыкнул, но как-то невесело.

— Не слушай никого.

— Да? И тебя не слушать? Или ты рассказывать ничего не собираешься?

— А чего рассказывать-то, Вась? Ничего не случилось. Мы ещё и пострадавшей стороной оказались.

— Ну, конечно.

— А что, нет? Нас чуть не обокрали.

— Чуть-чуть не считается.

Генка на меня посмотрел.

— А чего ты злишься?

Я головой покачала.

— Не злюсь.

— А то я не вижу. Из-за Светки?

— Про твою Светку мы отдельно поговорим. — Я усердно жевала, стараясь вместе с салатом гнев свой проглотить, но ничего не выходило. В конце концов я сдалась и сказала: — Вы два эгоиста. Вам всё равно, что мы с Никой с ума сходим. Вы как жили поодиночке, вот так вы и живёте. Всё у вас какие-то премудрости и затеи.

— Какие затеи, Вась?

— Не знаю какие! Вы оба прекрасно знали, что происходит, но вместо того, чтобы решить это дело миром, дождались, пока вас грабить начнут. Спектакль устроили, милицию позвали, а теперь вы — пострадавшая сторона! А я чуть с ума не сошла этой ночью!

— А что нужно было делать? Пойти в милицию и заявление написать: кажется, нас грабить собираются? Да нам бы в лицо рассмеялись!

— А сейчас над вами не смеются! Кстати, в милиции не спросили, откуда столько налички взялось?

— А это не их дело!

— Расскажи это кому-нибудь другому, а не мне!

— Так, что за крик?

Я на отца обернулась, посмотрела возмущённо, и вернулась к еде. На Завьялова принципиально больше не смотрела. Только прожевав, сказала:

— Вы два одинаковых!

— Опять началось. — Генка на стуле откинулся и на Филина посмотрел. Тот ко мне сзади подошёл и руки мне на плечи положил.

— Дочь, ты чего бузишь?

— Ничего.

— Нужно же твоему папке когда-нибудь становиться законопослушным гражданином и сотрудничать с милицией?

— Для начала моему папке не мешало бы прекратить непонятную наличность по всяким "Чёртовым логовам" ныкать. Тебе так не кажется?

— А вот это уже не твоё дело. Твоё дело деньги тратить, а не спрашивать, откуда они взялись. Кстати, ни одного незаконного рубля, чем хочешь поклянусь. — Папка меня отпустил и сел во главе стола. Оглядел тарелки. — И чем нас сегодня кормят?

Я на любимого посмотрела. Генка вернулся к еде, но успокоенным не выглядел. Хмурый и какой-то пришибленный. Хотя, я этому уже не удивлялась.

— Что Света хотела? — поинтересовалась я, когда мы вместе с ним в сад вышли. Я вдохнула полной грудью, даже голову закинула, на небо посмотрела — погода прекрасная. А потом села на Ванькины качели, оттолкнулась ногами.

— Да ничего. Я телефон вчера выключил, а мать обзвонилась.

— Ах да, я и забыла, что Света почти член семьи.

Генка качели толкнул.

— Какой семьи, что ты выдумываешь?

— А разве нет? Она же подруга детства мужа твоей сестры. Это близкая родня.

— Откуда ты это знаешь?

— Как откуда? Оксана рассказала. Кто у нас лучший рассказчик, в конце концов?

Завьялов дыхание с трудом перевёл. Смотрел куда-то за мою спину, зубы сжал, но продолжал качать качели. Я приставать к нему больше не стала. Спустя пару минут подёргала его за футболку, он глаза опустил. Не улыбнулся, но взгляд не отводил, что уже хорошо. Я потянула его вниз.

— Поцелуй меня.

Он наклонился, лбом к моему лбу прижался, а когда я привстала, чтобы его обнять, поцеловал. Сначала в его поцелуе ничего не было, кроме беспокойства, но уже через несколько мгновений Генка меня сильнее сжал, голову мне запрокинул, но не успела я поцелуй прочувствовать, как с веранды раздался резкий свист.

— Не наглейте, а.

Я глаза открыла и с взглядом Завьялова встретилась. Скромно улыбнулась.

— Это мой папа, — пояснила я. — И вы с ним одинаковые.


15.


Напряжение не спадало. И если папка всё больше веселился по поводу того, что он теперь потерпевший и представителям прокуратуры приходится относиться к нему с пониманием и невероятным терпением, то Генка день ото дня мрачнел. Я о причинах догадывалась, и один раз даже со Светой разругалась, можно сказать, у всех на глазах. Завьялов как раз в Яблоневку приехал, вздохнуть не успел, а она уже его выловила и давай что-то внушать. И взгляд у неё при этом такой серьёзный, вид встревоженный, а уж когда она за руку его взять попыталась, я не выдержала.

— Это уже всякие границы переходит, — пожаловалась я в полный голос и на Нику посмотрела.

Та кинула взгляд в сторону холла, где Генка со Светой разговаривали, потом ко мне обратилась:

— Ты успокойся.

— Я не могу успокоиться. Я вообще не понимаю, почему она до сих пор в нашем доме! У меня это в голове не укладывается.

Ника хмыкнула и перевернула страницу нового рекламного проспекта нашей туристической компании. Их Генка как раз привёз из типографии, а теперь вот со Светой разговаривает, а я от них взгляда оторвать не могу.

— Ты хочешь, чтобы я её уволила?

— Вообще-то, да. Раз у неё ума не хватает самой уволиться.

— Через две недели она сама уйдёт, перед началом учебного года.

— Ника, я не переживу эти две недели! Ты посмотри, что она делает! А этот дурак её ещё и слушает. — В конце концов я не выдержала, из гостиной вышла и на Завьялова взглянула со значением. — Ген, иди ужинать. Хватит уже по углам шептаться.

Он выглядел задумчивым и немного пришибленным. На меня оглянулся и кивнул.

— Иду, Вась.

— Ну, так иди! — разозлилась я и на Свету посмотрела даже не с претензией, а с явным недовольством. Та моё настроение, конечно же, прочувствовала, но от Завьялова отступила крайне неохотно. А на лице такое выражение, словно я им помешала в очень важный момент. Наверное, чувство неудовлетворённости в Свете было достаточно сильно, потому что она решила мне объяснить и даже пристыдить немного:

— Мы говорим о Стасе. Ничего другого, правда. Но ситуация сложная, нужно что-то решать...

Ох, зря она это сказала. Я руки на груди сложила и прищурилась, глядя на неё, сделала вид, что не замечаю Генкиного приближения. Он-то, в отличие от Светы, прекрасно знал, что когда я смотрю с прищуром — это плохой знак. Даже начал:

— Вася, — и спиной попытался Свету от моего взгляда закрыть. Но не тут-то было. Я его в сторону отодвинула, и на соперницу снова взглянула.

— А с какой стати ты что-то решаешь? Ты, вообще, кто? Что ты лезешь в чужие дела и в чужую семью? — Света глаза опустила, но меня это нисколько не удовлетворило. В отличие от доверчивого Завьялова, я знала, что это открытая форма снисхождения и даже пренебрежения ко мне, а совсем не уступка и не признание моей правоты. Я Генкину руку оттолкнула. — Помочь она пытается, беспокоится! Беспокоишься — поезжай к его матери и держи её за руку, а Генке мозги заговаривать не надо, без тебя всё решим!

— Марина Петровна просила меня поговорить...

— Правда? Что бы уж наверняка? Со всех сторон? В очередной раз Стасика спасайте? Вырастила тунеядца, а Гена — спасай?!

— Но они же братья!

Я на Свету в упор взглянула.

— Это недоразумение.

Генка за талию меня обнял и в гостиную увлёк. А я всё на Свету оглядывалась и от злости пылала. Встретила красноречивый взгляд Ники, которая, без сомнения, всё слышала, я фыркнула и Генкину руку снова оттолкнула. Правда, указала на накрытый стол.

— Садись ужинать.

Завьялов спорить не стал, пошёл к столу, а я на диван рядом с Никой села, закинула ногу на ногу.

Мачеха посмотрела на меня.

— Отвела душу?

— Если бы, — тихо проговорила я, а после глубоко вздохнула, переводя дыхание.

Генка метался. Пропадал целыми днями то на работе, то к матери ехал и с ней там сидел и успокаивал, потому что она без конца ему звонила и требовала отчёта о предпринятых им действиях. Прошла неделя, уже во всех подробностях было известно, как и во что влип Стас, даже папка нам с Никой об этом рассказывал, и при этом весьма выразительно стучал себя кулаком по лбу, даже не намекая, а прямо говоря о том, что Генкин младший брат полный идиот. Хотя, об этом я знаю доподлинно и уже давно. Позже я сумела Генку разговорить и узнала подробности. При этом лишний раз убедилась, что все действия Стаса можно было расценивать, как стопроцентную глупость. Или же он окончательно потерял разум, подсев на наркотики серьёзнее, чем все предполагали, даже Генка. Иначе как можно объяснить тот факт, что он связался с заезжей гоп-компанией? А всё от своей неуёмной любви похвастаться и почесать языком. Стас ведь большой любитель поговорить с незнакомыми людьми на тему "кто я". Правда, в основном это сводилось к рассказам о старшем брате, который всегда даст денег и вытащит из любой передряги. Вот и в этот раз приём сработал. Как сам Стас признался следствию, первым к нему подошёл бармен "Чёртова логова". Начал осторожно выспрашивать, что Стас о делах брата знает, чем тот с ним делится и насколько доверяет. Этот недоумок, конечно же, сказал, что Генка едва ли не всё ему рассказывает. Уж не знаю, поверили ему или какие-то другие цели преследовали, но в оборот его взяли. Прикармливали, подбадривали, а каждый свой промах и смелый шаг, не оставшийся незамеченным, на Стаса списывали. Он пришёл, он увидел, он разболтал. Даже следствие сомневается до сих пор, что Стас мог что-нибудь узнать о крупной денежной сумме, хранившейся в "Логове", скорее всего это бармен всё разведал. Они кружили вокруг клуба, отвлекали внимание, присматривались, собираясь подставить голову Стаса под удар, оставив его после ограбления в городе, без денег и виноватого. Не учли одного — что рядом с ними тоже может кто-то крутиться и всё подмечать, и так же прислушиваться. Генка сказал, что милиция была в курсе готовящегося ограбления. Деталей, скорее всего, не знали, но тут им Стасик удружил, совершенно бездарно попавшись накануне пьяным за рулём чужой машины. Правда, это был не угон, хозяин автомобиля нашёлся на пассажирском сидении, в том же состоянии, что и Стас, если не худшем. Они возвращались из клуба, оба находились в сильном алкогольном опьянении, у Стаса в кармане героин, видимо, для дозаправки, сбили мужчину, хорошо хоть тот остался жив, не сильно пострадал. Но эти двое удостовериться в этом не удосужились, попытались скрыться с места происшествия, правда, далеко не уехали, их патрульные остановили. Говорят, оказавшись в отделении, Стас ещё долго кричал, чей он брат, и даже грозить пытался, намекая стражам правопорядка на серьёзные последствия их действий, но ничего не помогло. На него только чуть надавили, и он тут же выложил всё, что знал о готовящемся ограблении. Вот и получилось, что милиция очень вовремя вмешалась в поимку грабителей, испортив папке и Завьялову всё удовольствие от завершения долгой охоты. Но зато Филин ходит гоголем и посмеивается, наслаждаясь тем, что органы правопорядка вынуждены защищать его интересы. А вот Генка мечется, не зная, чем помочь младшему брату, и стоит ли это вообще делать. Да ещё советчицы разные под ногами крутятся! Только смуту наводят.

Однажды, приехав в гостиницу, я столкнулась с Петром Яновичем Самойленко, нашим семейным юристом. Он из Генкиного кабинета вышел, мне улыбнулся, но спросить я ничего не успела. Вслед за ним из кабинета появилась Оксана, и я из принципа промолчала, решила, что потом Генке выскажу. Это же надо додуматься, Самойленко для Стаса нанять! Может, ещё Падву из Москвы пригласить? Раз уж мы не мелочимся.

Но, видимо, Генку это всё тоже достало. Он начал сомневаться, чем злил всех своих родственников. Что-то в деле Стаса шло не так, и никто не торопился вытаскивать его из тюрьмы, вступаться за него, и из-за этого на Генку родня ополчилась, не понимая, что происходит, но и я ликовать не торопилась. Генка сейчас в таком состоянии пребывал, что предугадать его дальнейшие поступки практически невозможно. Но при этом я сделала всё, чтобы свести его общение со Светланой к минимуму. Стоило Завьялову порог дома переступить, я тут же оказывалась рядом, и больше от него не отходила. Не мешала, молчала по большей части, не приставала с расспросами, но и Свете шансов не оставляла. Генке сестры и матери хватает, чужое мнение без надобности.

Но в один из дней терпение у него всё-таки кончилось. Он приехал в Яблоневку днём, выглядел измотанным, мне даже показалось, что осунулся за последние дни. Ненадолго в папкином кабинете заперся, а потом ко мне в комнату поднялся. Я глаза от книги подняла, посмотрела выжидающе, но Генка ничего говорить не стал, рядом со мной прилёг и руку за голову закинул. Я в лицо ему заглянула.

— Не спал сегодня?

Он лишь поморщился и плечом неопределённо дёрнул. А затем попросил:

— Почитай мне.

Я начала читать вслух, середину романа, название которого Генка наверняка и не слышал никогда, но его это вряд ли волновало. Я читала, а он глаза закрыл, и голос мой слушал. Дышал вроде бы спокойно, но я всё равно бросала на него тревожные взгляды время от времени. Я надеялась, что он уснёт, но Завьялов вместо этого вдруг спросил:

— Вась, что делать?

Я страницу перевернула, и как можно спокойнее ответила:

— Ничего.

Он глаза открыл, посмотрел с интересом.

— Значит, пусть его посадят?

Я разозлилась и книгу захлопнула.

— Да, Гена, пусть его посадят. Потому что он это заслужил, понимаешь? Туда ему и дорога.

Генка зубами заскрипел, и взгляд от меня отвёл.

— Он мой брат, Вась. И это не недоразумение, как ты говоришь. Это факт.

— Он алкоголик и наркоман. Вот это факт. Причём, он совершенно безбашенный тип. Сколько раз ты его уже спасал, Ген? Не раз и не два. И от тюрьмы тоже спасал. Это хоть что-то изменило? Только хуже стало. И почему ты думаешь, что в этот раз что-то изменится?

— Я не думаю.

— Тем более. — Я села, повернувшись к Завьялову спиной. — Он едва не убил человека. И вины не чувствует. Так от чего ты собираешься его спасать? Он выйдет, и в этот же вечер отправится в очередной клуб свободу свою отмечать. Гена, это никогда не кончится, и оставлять так нельзя! Он не больной. Он недоумок и сволочь. А от этого ты его не спасёшь. А если он убьёт кого-нибудь? — Я даже вскочила. — Кого тогда в этом винить? — Я красноречиво на Генку взглянула. — И прав папка: клиника его не спасёт. Потому что Стас не хочет спасаться. Это ты хочешь его спасти! Но у тебя ничего не выйдет, потому что это его жизнь, и он сам выбирает свою дорогу.

— Тюрьма его тоже не спасёт.

— Не спасёт, — согласилась я со вздохом, — но, возможно, заставит задуматься. Пусть живёт сам, своим умом. Хватит уже... на тебе ездить. У тебя своя жизнь, у него своя.

Генка печально усмехнулся.

— Только мать у нас одна.

— Знаешь, что я тебе скажу на это? И не сверкай на меня глазами, я всё равно скажу. Я очень рада, что тебя не она воспитывала, а бабушка. Ты чего боишься? Что она с тобой общаться перестанет? Очень в этом сомневаюсь. Помиритесь быстрее, чем ты думаешь.

— Вась, он не выживет в тюрьме!

— А здесь он, по-твоему, выживет? Да он сдохнет под каким-нибудь забором, ты его всё равно не спасёшь! Пусть хоть ответит за то, что совершил. Это будет справедливо, и ты сам это знаешь. Именно поэтому сомневаешься и не торопишься что-либо делать. Он всё это заслужил, — тише добавила я. — Он ведь и сейчас уверен, что завтра его уже выпустят. Ты заплатишь, ты со всеми договоришься, и он дальше будет жить, как ему захочется. Гена, — я на кровать села и к нему потянулась. — Ген, ты лучше о себе подумай. Чего ты хочешь? Всю жизнь с ними нянчится?

Он смотрел на меня, очень серьёзно. Потом руку протянул и моей щеки коснулся.

— Тебе всё ещё нужен такой муж?

Я вздохнула.

— Ты дурак. — Придвинулась к нему и обняла. — Я понимаю, что тебе тяжело решиться, но так будет правильно. Поверь мне. Стас сам сделал свой выбор, пора и тебе его сделать. — Я губы нервно облизала, раздумывая, стоит ли сейчас сказать ему про ребёнка. Не понимаю, почему мне так трудно решиться. Возможно потому, что не об этом я мечтала? Когда про беременность узнала, оттеснив первоначальный страх, начала планы строить. Начала с того, как я Генке эту новость сообщу. Я хотела, чтобы в этот важный момент он смотрел только на меня, думал только обо мне, а уж точно не о Стасе. Не хочу, чтобы даже имя этого человека было как-то связано с нашим ребёнком. А уж начать с этого...

— Я не знаю, почему с ним это случилось, — сказал Генка, глядя в стену напротив. — Чего ему не хватало? У него всё было. Родители его любили. Что не так?

— Наверное, слишком любили. И слишком в него верили. Твоя мама всегда считала его чуть ли не гением, и всем капризам потакала. — Я Генку по щеке погладила, а сама призадумалась. — Так с детьми нельзя, — сказала я. — Их нужно любить, в них нужно верить, но прежде всего, научить отвечать за свои поступки. В Стасе этого нет. За него всегда проблемы решали другие.

— Может быть...

Я потёрла лоб.

— Странно, но за меня тоже всегда проблемы папка решал. Или ты. Но я всегда боялась перейти грань, неважно в чём... Нужно обязательно спросить папку, как он этого добился.

Завьялов голову на подушку откинул, чтобы в лицо мне посмотреть.

— Зачем?

Я от своих мыслей оторвалась и на него посмотрела.

— Что значит, зачем?

Он улыбнулся.

— Ты кому опыт решила передать?

Я не сразу сообразила, что он шутит, а когда поняла, по носу его щёлкнула.

— Ну тебя.

То, что мои доводы смогли Завьялова убедить, я осознала не сразу. Пару дней ничего не происходило, о Стасе мы больше не заговаривали, он продолжал сидеть, а вот Генка запил. В первый вечер я решила, что он стресс снимает, и ни слова ему не сказала, а когда он на второй вечер оказался пьяным, я уже насторожилась, но опять же промолчала. И только когда поговорила с Оксаной, которая брата разыскивала, а вышла, в конечном счёте, на меня, поняла, что Генка к моим словам прислушался. Он самоустранился от проблем со Стасом, а его родственники всполошились. Может, он ещё из-за этого запил, чтобы с ними не общаться? И муки совести заглушить пытался. Попытки были удачными, потому что уже на третий день на Завьялова можно было вешать табличку: "Не кантовать". Днями он отсиживался в своей квартире, отсыпался, я ему обеды привозила, а вечером его на подвиги тянуло — то в ресторан рвался, "работать", то в клуб, куда я его не пустила, и в итоге мы снова оказались в "Бархате", в компании Емельянова и новой блондинки. Саша попытался у меня осторожно выспросить о том, что с Генкой случилось, но я лишь рукой махнула, и Емельянов с расспросами отстал, сосредоточив внимание на своей девушке.

Вот только телефон Генкин, который я отобрала у него ещё вчера, мне покоя не давал. И ладно бы папка звонил или кто-то по делу, а то ведь мать его и Оксана, а пару раз даже Света прорваться пыталась. Всех беспокоило, куда Генка в такой ответственный момент исчез. В конце концов, все поняли тщетность попыток добраться до него лично, и принялись ругаться со мной, особенно Марина Петровна старалась.

— О чём он, вообще, думает? Он что, пьёт? Нашёл время!

— А что ему не пить? — вроде бы удивлялась я. — Он стресс снимает.

— Стресс? Это у меня стресс, у меня сын в тюрьме!

— Ну, так наймите ему адвоката, — отвечала я, между прочим, в третий раз уже этот совет будущей свекрови давала. Но в этот раз решила добавить для её же успокоения: — Мы оплатим.

— Что? А этот, как его, Самойленко! Он же должен вести дело Стаса! Он должен сменить государственного адвоката!

— Об этом я ничего не знаю.

— Как это?

— Да вот так. Гена мне ничего про это не говорил, и с Петром Яновичем я недавно виделась, он тоже ни слова мне об этом не сказал. Марина Петровна, мой вам совет, найдите другого юриста. Я же сказала, мы оплатим.

— Значит, я буду бегать по городу, юриста искать, а Генка пить будет?

Я мысленно попросила себя не заводиться.

— Пусть Оксана бегает.

— Мне нужно поговорить с сыном, — холодно и очень жёстко проговорила она. — Дай ему трубку.

Я обернулась и посмотрела на постель, на которой Завьялов спал. Добудиться его сейчас было не реально, и я даже моральное удовлетворение от этого факта почувствовала.

— Это невозможно. Он спит беспробудным сном.

— Это ты виновата, — неожиданно выдали мне. — Ты виновата, ты всегда его против семьи настраивала. Совести у тебя нет. Против матери его настраиваешь, против брата!

— Да ничего подобного!

— Спаиваешь его!

— Что?! Марина Петровна!..

— Ты на самом деле считаешь, что он от матери отвернётся?

— Совершенно не собираюсь его никуда отворачивать, — дрожащим от негодования голосом сказала я. — Но у него есть своя жизнь, и будет своя семья. И да, я постараюсь, чтобы он в первую очередь думал о нас, а не о вас. По-моему, это справедливо. Сколько лет он вас обхаживал?

— У вас — семья?

— Да, представьте себе. — Я секунду размышляла, потом сказала: — Он сделал мне предложение. И я, как вы догадываетесь, согласилась.

— Не раздумывая, — подсказала она.

— Совершенно верно.

— Ладно, мне всё равно. Хочет он на тебе жениться, его проблемы. Но мой сын в тюрьме!

— А другой ваш сын женится. Это, как понимаю, никакой роли не играет?

— Вот когда у тебя будут дети, вот тогда ты меня поймёшь. Стас не может там находиться...

— А сбивать людей, находясь под кайфом, он может?

— Стас — больной человек. Наркомания — это болезнь.

— Это болезнь неудачников и слабаков. Вот и попробуйте с ней справиться. Пока что этим занимался только Генка. — Я выдохнула и снова через плечо на кровать обернулась, когда Завьялов на спину перевернулся. — Марина Петровна, давайте больше не будем ругаться. Это бесполезный разговор. Я ещё раз повторяю: найдите адвоката, какой вам нужен, какой вас устроит, которому вы доверите ведение уголовного дела. Мы оплатим. Но в дальнейшем, рисковать своим именем ради Стаса, я Гене не позволю. Хватит. И младшему своему это передайте. Генка будет зятем Филина, а мой папа не любит, когда его имя позорят. Он не Генка, он этого терпеть не будет. Он Стасу очень быстро прочистит мозги. И я даже больше скажу, вот отсидит Стас, выйдет, и если захочет жить дальше нормально, мы можем поговорить о хорошей клинике. Это всё, что мы можем для него сделать.

Марина Петровна мне даже не ответила. Выслушала молча, а потом трубку бросила. А я на край кровати присела, вдруг почувствовав, что ноги меня больше не держат. Даже затошнило опять, не смотря на позднее время. Вот куда это годится?

На следующий день я уговорила Генку уехать за город. Был у него домик, что-то вроде дачи, в пятидесяти километрах от города, тоже от бабушки достался. Завьялов наведывался туда редко, правда, дом отремонтировал, обставил, участок забором огородил, но опять же, я думаю, что это было ради памяти бабушки. Она когда-то на этот дом копила, по крохам собирала, но на достойный ремонт средств ей уже не хватило, и когда дом к Генке по наследству перешёл, тот вложил в него столько денег, сколько требовалось, не жалея. Вот сюда мы и приехали, точнее, я его привезла. Не стала ни перед кем отчитываться, разрешения спрашивать, даже папку перед фактом поставила, что увожу — именно увожу! — Завьялова на дачу, чтобы он тут в непотребном виде не мотался и никому глаза не мозолил.

— На несколько дней, — заверила я отца.

— Это насколько? — всё-таки недовольно поинтересовался он, а я лишь плечами пожала.

— Думаю, дня на три-четыре. Он уже четвёртый день пьёт, скоро выдохнется. Денёк-другой передохнёт, и вернёмся.

Филин всерьёз нахмурился, слушая меня.

— Ты что, замуж за него собралась?

Я "удивилась".

— Конечно. Вот протрезвеет, как раз дату обсудим.

Он на Нику глянул и сообщил:

— Я её боюсь.

— Вся в тебя. Сказала, как отрезала.

Я их рассуждения комментировать не стала, отца в щёку поцеловала, Нике рукой махнула и направилась к машине. Генка вокруг неё не один круг уже навернул, наверное, меня поджидая. Выглядел уставшим, хмурым и страдающим. А ещё сомневался.

— Может, не поедем? — спросил он, как только меня увидел. — Мне в клуб надо вечером.

— В машину садись, — попросила я. — Мне нужно на природу.

— А здесь тебе чем не природа?

— Гена, садись в машину. Надо ото всех отдохнуть. И от тебя пусть все отдохнут. Ты за последние дни всех достал.

— В смысле?

— В прямом. — Я водителю рукой махнула. — Поехали. — Завьялова под руку взяла, когда он на сидении откинулся. — Слишком много в тебе энергии, когда ты пьян. Так люди в запой не уходят.

Он кинул на меня возмущённый взгляд.

— Я не в запое.

Я по руке его похлопала.

— Хорошо, как скажешь.

— Телефон мне верни.

Я выждала минуту, в окно смотрела, как машина из посёлка выезжает. А когда автомобиль набрал скорость, на Завьялова посмотрела.

— Что ты сказал?

— Телефон, говорю, верни.

— А, телефон. Я, кажется, его дома забыла.

Он свирепо уставился на меня.

— Замечательно.

— Да ладно тебе, я свой взяла. Зачем нам в деревне два телефона?

На это мне Генка ничего не ответил, взглядом меня посверлил, а потом и вовсе отвернулся. А я к его боку привалилась, мысленно похвалив себя за то, что всё идёт по плану. Но долго наше спокойствие не продлилось. Уже на следующий день к нам гости пожаловали. Гости незваные и нежеланные, что скрывать? Оставалось только гадать, кто проболтался о нашем месте пребывания. Я как раз устроилась в саду на раскладушке, только расположилась со всеми удобствами, с книжкой, как у дома машина остановилась. Я шею вытянула, стараясь в щель между досками в заборе рассмотреть, кто к нам пожаловал. А как только Оксану в компании Светы увидела, приуныла. Вот ведь неуёмные.

Я даже не поднялась, чтобы их встретить. Только шляпу с большими полями поправила и книгу прикрыла, зажав нужную страницу пальцем. Наблюдала, как гостьи калитку открывают, а потом по дорожке в мою сторону направляются. Оксана выглядела по-настоящему разозлённой, а вот Света немного смущённой. Оглядывалась, во взгляде неуверенность, видно, она не горела желанием сюда приезжать.

Я одну ногу в колене согнула, демонстрируя достаточно открытый купальник, и пытаясь тем самым намекнуть, что гостей мы с Завьяловым не ждали. Но Оксану такие мелочи вряд ли волновали. Она окинула меня долгим взглядом, и поинтересовалась:

— Где Генка? — Причём тон был такой, словно она ожидала, что я начну врать и изворачиваться, пытаясь скрыть от неё информацию.

Я кивнула на дом.

— Спит.

Оксана презрительно поморщилась.

— Опять пьяный, что ли?

— А ты проверить приехала? — Я на Свету посмотрела, не совсем понимая, зачем та пожаловала. В качестве моральной поддержки? Очень глупо, на мой взгляд.

— С чего это он запил?

У меня вырвался нетерпеливый вздох.

— Ты своего мужа контролируй, а не моего, договорились? Родственники его допекли, вот и пьёт.

Оксана покачала головой, оглядела меня, а после вынесла вердикт:

— Нахалка ты. У нас беда, а ты что делаешь?

— А что я делаю? Мне Генка важен, а всё остальное... — Я только рукой махнула.

— Мне нужно с ним поговорить.

— Да ради Бога. Если добудишься.

Оксана в некотором сомнении на подругу обернулась, а потом направилась к дому, оставив меня со Светой с глазу на глаз. Вот уж о чём я не мечтала, как говорится. Мы со Светой взглядами встретились, но она почти тут же отвернулась, посмотрела на дом.

— Это дом его бабушки, — зачем-то пояснила я.

— Да, он мне рассказывал...

Я лишь усмехнулась в сторону. А она вдруг ко мне повернулась и спросила:

— Зачем ты позволяешь ему пить? Это неправильно.

Обсуждать с ней своего будущего мужа мне не очень хотелось, но Света так на меня смотрела, что стало ясно — выбора нет.

— Это его способ уйти от проблем, — ответила я.

— Вот именно! А ты ему потакаешь.

— Во-первых, не надо разговаривать со мной в таком тоне, а во-вторых, ты вряд ли поймёшь, ты не на его стороне.

— Я не на его стороне? — Кажется, Света всерьёз поразилась моим словам.

— А разве на его? Ты с ними, и даже не задумываешься о том, что они с ним делают.

— Ты не права. Они его семья, и для Гены это очень важно. Он всегда так хотел быть с ними единым целым.

Я согласно кивнула.

— Точно, он хотел. А они хотели? Ты об этом не задумывалась? Им всегда от него что-то нужно, как например, сейчас. И он пьёт, чтобы с ними не общаться. Потому что, когда он пьяный, от него невозможно ничего добиться. И что, я должна ему это запретить?

Света не спускала с меня внимательного взгляда.

— Всё равно, это неправильно. Стас — его брат, Гена потом раскается.

Я книгу отложила.

— Да? А почему бы тебе не пойти к жене того человека, что он сбил, и ей всё это не сказать? Что Стас болен наркоманией, что он неразумный, что ему нужно помочь и постараться его понять? Света, ты меня удивляешь, честно. Ты же педагог, ты психолог, а что ты говоришь? Ты меня ругаешь за то, что я Генке потакаю, когда он пьёт, а сама готова потакать наркоману и преступнику, ради достижения своей цели. Чтобы выгоду получить.

— Какую выгоду?

— Ты прекрасно меня поняла. Стас, в конце концов, взрослый человек, и должен отвечать за свои поступки. Хватит всё на Генку вешать. Ему есть о ком заботиться, у него семья будет, а Марине Петровне пора спускаться с небес на землю. И тебе, кстати, тоже. Чего ты ещё ждёшь?

— Я? Жду? — Она руками развела. — Да ничего я уже не жду. Я всё давно поняла. Просто я его люблю и переживаю. И если бы ты не вернулась, не вмешалась бы, мы были бы уже женаты.

— Это бы всё равно ничего не изменило. Ты его не знаешь, я уже говорила тебе. Ты любишь то, что ты себе придумала. Благородного, но скрытного; чувствительного, но сдержанного; нежного, но очерствевшего в дурной компании. Так? А он и есть такой, скрытный и очерствевший, и любит он меня. Он со мной бывает нежным и романтичным, и то, когда расслабится. Но я, в отличие от тебя, знаю, как этого добиться. Я сделаю его счастливым, а ты его запилишь. За то, что пьёт; за то, что поздно возвращается; за то, что расслабиться захотел; за то, что не такой романтик, как ты предполагала. Тебе муж нужен. Нормальный среднестатистический муж. А мне Генка Завьялов, даже когда он пьян и сломлен. Вот в чём между нами разница. И я уверена, что чем дальше будет его мама, которой он бредит, тем счастливее он будет. У него я есть, и я буду любить его за всех. Ему четыре года потребовалось на то, чтобы в это поверить, и уж теперь я точно его никому не отдам. Тем более тебе.

— Ты слишком легко судишь о людях. Думаешь, что хорошо в них разбираешься? Почему ты думаешь, что я так к нему отношусь?

— Твои поступки сами за себя говорят. Если бы ты его знала, как говоришь, если бы ты его слушала, ты бы сегодня ни за что не приехала сюда с Оксаной. Потому что то, что она делает, на что она его уговорить пытается, для Генки плохо.

Оксана из дома вышла, почти выбежала, по ступенькам крыльца спустилась и обожгла меня взглядом, словно я во всех её проблемах виновата. А Свете сказала:

— Поехали отсюда.

— Не смогла с ним поговорить?

— Да что с ним разговаривать? Идиот пьяный. Несколько дней уже пьёт, не соображает ничего.

— И нечего разговаривать, — вмешалась я, поднимаясь и заворачиваясь в парео. — Я ещё твоей матери по телефону сказала, что Генка не будет не во что вмешиваться. Мы так решили.

— Вы так решили? — Оксана снова ко мне повернулась. — Ты здесь при чём?

— Да при всём, — спокойно ответила я. — Он мне муж. Почти. И отныне мы всё решаем вместе.

— Своего добилась, да?

Я кивнула с довольным видом.

— Да. И готова ещё раз повторить, чтобы ты Марине Петровне дословно передала: ему теперь есть о ком думать — жена, ребёнок, бизнес. Приглашения на свадьбу пришлём.

— Ребёнок? — уцепилась за важное слово Оксана и кинула быстрый взгляд на подругу, которая с меня глаз не спускала. — Ты беременна?

Ответить я не потрудилась, но по моему взгляду наверняка и без слов было всё понятно. К тому же Генка на крыльцо вышел: растрёпанный, заспанный и, по всему видно, что злой. Удружила сестрёнка, ничего не скажешь. Он на перила облокотился, на солнце прищурился, приглядываясь к нам, а потом меня позвал:

— Вась, иди в дом.

Я видела, что смотрит он на Свету, а у неё во взгляде настоящая трагедия. Мне даже жалко её стало в какой-то момент, поневоле себя на её месте представила, сочувствие кольнуло, причём неподдельное, но в то же время я была уверена в тех словах, что сказала ей несколько минут назад. У них с Завьяловым не было будущего.

— Вася, — снова позвал Генка, теряя терпение, и вернулся в дом, захлопнув за собой дверь. Я, не попрощавшись, поспешила за ним.

Завьялова я нашла на кухне. Он стоял у открытой дверцы холодильника, достал бутылку минералки, крышку свернул, словно это чья-то шея была, и сделал несколько жадных глотков.

— Ты почему меня не разбудила?

— А зачем тебя будить? Мы приехали сюда, чтобы ты отоспался. Разве нет?

Он не ответил, не посмотрел, бутылку на полку холодильника вернул, и в каждом его движении я видела злость и нетерпение.

— Что она тебе сказала?

— Ничего нового.

Я только усмехнулась, наблюдая за ним. Генка сигарету из пачки вытряхнул и закурил. Волосы ладонью пригладил, будто то, что они после сна взъерошены, ему вдруг мешать стало. А вот я неожиданно расслабилась. Не успокоилась, ситуация к этому не располагала, но я почувствовала себя свободнее. Поняла, что справлюсь со всем, что бы он мне сейчас не сказал. Просто потому, что у меня другого выбора нет. Я к Генке подошла и ладонью по его спине провела, потом в небритую щёку поцеловала.

— Тогда не бери в голову, — посоветовала я. — Или ты ждал, что Оксана тебе что-то другое скажет? Не ждал. Вот и не думай.

Завьялов посматривал на меня исподлобья, и его взгляд мне не понравился. А потом он ещё сказал:

— Давай в город вернёмся. Вызови машину.

Я руку с его спины убрала.

— Никуда мы не поедем.

— Вася!

— Так, не кричи и не нервничай. Зачем нам в город? Чтобы ты к матери снова рванул? Это бессмысленно. Я и здесь могу сказать тебе всё то, что она собирается. — Я поймала его взгляд. — Ген, мы же всё решили.

Он затянулся, и дым выпустил в сторону, но я всё равно рукой замахала, разгоняя его.

— Ты с ней говорила, да?

В первый момент я удивилась его вопросу, не сразу поняла, а потом в памяти всплыл последний мой разговор с Мариной Петровной, и то, как она бросила трубку в конце. Неужели Оксана ему рассказала? Ну, конечно, рассказала. Ябеда.

— Я с твоей матерью не ругалась, — начала я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. — Я даже предложила ей оплатить услуги адвоката! И клинику, — вспомнила я. — Это что, мало? Что я должна была ей ещё предложить? Половину твоей жизни? Чтобы ей стало спокойнее!

Всё-таки сорвалась, и сама же себя за это отругала. А Генка смотрел на меня пристально, и я в его взгляде обвинение читала.

— Вась, она моя мать.

Я отошла от него и рукой широко взмахнула, чтобы хоть как-то своё раздражение выплеснуть.

— Ты знаешь, сколько раз я это слышала? Тысячу, две тысячи раз. И даже если ты повторишь это ещё столько же, ближе ты с ней не станешь.

Генка зло затушил сигарету.

— Может быть. Но если я не скажу этого больше ни разу, от этого она не перестанет быть моей матерью. Телефон мне дай.

Я подбородок повыше вздёрнула.

— Нет, мы останемся.

— Нет, мы едем в город! Где телефон?!

Он заорал, как делал это редко, и у меня поневоле мурашки по телу побежали. Отвернулась от него, и губу закусила, стараясь не расплакаться. Выступившие слёзы вытерла, снова к Завьялову повернулась. Тот хищно оглядывался, пытаясь взглядом мою сумку отыскать.

— Ты мне нужен, — сказала я. — Ты мне нужен прямо сейчас. Тебе всё равно?

Генка на меня посмотрел.

— Не говори ерунды.

Я только руками развела.

— Это всё, что ты можешь мне сказать? Ты же знаешь, что оттого, что ты сейчас поедешь, ничего не изменится. Ты не будешь вытаскивать Стаса, я слишком хорошо тебя знаю, я вижу. Ты принял решение. Так для чего ты едешь? Чтобы оправдаться перед ней? Тебе это покоя не даёт?

— Я не собираюсь оправдываться! Я просто с ней поговорю. Ей плохо, понимаешь?

— А тебе хорошо? Об этом кто-нибудь, кроме меня, думает?

— Я не умру, — веско заметил Завьялов. До моей сумки, наконец, добрался и встряхнул её, заглядывая внутрь.

— И она не умрёт, — заверила его я, а когда Генка на меня уставился, руки на груди сложила, защищаясь от его гнева. — Что ты ей скажешь? — рискнула я заговорить через несколько секунд. — Что не будешь помогать Стасу?

— Это будет честно. Я не собираюсь прятаться.

— Заявил он после недельного запоя, — не удержалась я от язвительности. А Генка так мою сумку встряхнул, что из неё даже тюбик с помадой выскочил, упал на пол и весело покатился под стол. Я его глазами проводила. И попросила: — Можно поосторожнее?

— Нельзя, — отрезал он, и телефон достал. Я ещё секунду осторожничала, а потом к Завьялову со спины подошла, слушая, как он номер набирает, а кнопки отвечают ему короткими мелодичными звуками.

— Ген, подожди.

— Вась, мы едем.

— Это, правда, плохая идея. Да послушай ты меня! — Я его за футболку схватила и к себе лицом развернула. — Посмотри на меня. Посмотри. — Пришлось его за подбородок взять. — Ты всё равно ей ничего не докажешь. Она не будет тебя слушать. Он её сын, ей всё равно, что он совершил. Ты ни в чём её не убедишь. Если ты сейчас к ней поедешь, ты просто всё испортишь. Ты должен быть уверен в том, что делаешь. — Я за грудки его схватила, словно собиралась встряхнуть, как он совсем недавно мою сумочку. — Ты — должен быть уверен. И ты уверен. Ты уверен всегда, пока дело не касается твоей матери. Но Стас виноват, ты сам мне об этом говорил. Он виноват, и он должен за это ответить. А твоя мать здесь ни при чём. И ты не должен перед ней оправдываться. Потому что ты прав.

Он в глаза мне не смотрел. Взгляд бегал, но я уже понимала, что достучаться до него смогла. Генка даже телефон выключил, а потом руки мои разжал и отошёл от меня. По комнате ходил, грудь в порыве душевного томления ладонью потёр, и неуверенно начал:

— Вась, если я не поеду, она... меня обвинит в том, что Стаса посадили.

— Она и так тебя в этом обвинит. И ты это знаешь.

Завьялов на диван сел и голову опустил. Сейчас он совсем не выглядел уверенным или самодовольным, каким его многие знали. И никто никогда не видел, да и не увидит, как он мечется по комнате и с ума сходит от мыслей о матери. Никто не догадывается, насколько для него важно её мнение. Никто, кроме меня.

Я подошла и обняла его.

— Я тебя люблю, — тихо сказала я. — Я так тебя люблю, — помолчала, — что у меня даже слов нет. Она никогда не будет тебя так любить. Но она твоя мать, это важно, я знаю. У меня тоже есть мама... — Я глубоко вздохнула, стараясь справиться с подступающими рыданиями. Чего я, вообще, реветь вздумала? — Завьялов, у нас ребёнок будет. Я уже неделю пытаюсь тебе это сказать.

Генка мне в живот дышал и не шевелился. Долго. А я ждала, и сердце застучало от страха, в ожидании его реакции.

Наконец, он от меня отодвинулся, на спинку дивана откинулся, и глаза к моему лицу поднял.

— Ребёнок?

Я кивнула.

— Шесть недель уже. Я у врача была.

Генка моргнул, и проговорил:

— Весело.

Жалость и сочувствие улетучились в одну секунду, только я ему в лицо взглянула. Подумала и по лодыжке его пнула. Завьялов взвыл.

— Вась, ты чего?!

— А ты чего? Попостнее физиономии у тебя не нашлось в запасе?

Я развернулась и ушла в спальню, оставив этого идиота привыкать к новым обстоятельствам. Трясущимися руками узел парео на груди развязала, и отшвырнула от себя тонкую шелковистую ткань. Накинула махровый халат, неожиданно почувствовав озноб. А ещё обидно было. Прошла минута, две, а Генка всё не шёл, и к моей обиде примешивался дикий страх. Я ведь специально ушла в другую комнату, боясь его реакции. Реакции, которая меня не порадует.

На кровать легла, и слёзы ладонью вытерла, свернулась в клубок.

— Не плачь.

Я плечом дёрнула, когда Генка рядом со мной лёг, и рискнул до меня дотронуться.

— Вась.

Я под щёку ладонь подложила, на Завьялова не глядела.

— Думаешь, мне не страшно? Я когда узнала... Чуть с ума не сошла.

— А мне почему не сказала?

— Потому что. Потому что Стас даже такой день испортить умудрился! Возможно, самый важный день в нашей с тобой жизни.

Генка медленно ладонью по моей руке провёл, тяжёлый подбородок на моём плече пристроил.

— Мы с тобой никогда о детях не говорили.

— Знаю. От этого ещё страшнее. Но он ведь уже есть. — Я перевернулась на спину, на Генку снизу вверх посмотрела. — Гена, я очень хочу. Я столько всего передумала за эту неделю. Мы не планировали, не думали, но... Уже шесть недель. Представляешь?

Он не представлял, это было написано на его по-настоящему растерянном лице. Он на меня не смотрел, взгляд снова метался, словно Завьялов пытался пятый угол в комнате найти. А я улыбнулась. За шею его обняла и к себе притянула, он не сопротивлялся. Выдохнул, и носом в мою грудь уткнулся.

— Это будет самый счастливый ребёнок на свете, — сказала я ему. — И у него будут мама и папа, и у него будет всё... чего у нас с тобой не было. По-моему, только ради этого стоит постараться. Ты так не считаешь?

Завьялов был напряжён, его почти трясло. Не знаю, о чём он думал в этот момент, слышал ли то, что я ему говорю, но мы долго лежали в обнимку, я волосы его перебирала, ладонью по его плечам водила, и всё говорила, говорила... В другой ситуации Генка бы меня заткнул уже через несколько минут, он всегда говорит, что иногда я становлюсь жутко болтливой, а на уме у меня разные глупости и пустяки, и он старается не слушать, но всё-таки раздражается, и просит меня помолчать, а вот сегодня не мешает. Потому что сегодня на уме у меня не пустяки и не глупости, а наше с ним будущее, в котором даже ребёнок фигурирует, уже вполне реальный.

— У нас будет настоящая семья, — повторила я, наверное, в третий раз. Ногу на Завьялова закинула, когда он меня подхватил и перевернул, тихо рассмеялась. А Генка на ухо мне прошептал:

— Я тебя люблю, ты знаешь?

— Конечно, знаю. Я всё про тебя знаю, забыл? — Я щекой к его щеке прижалась и затихла ненадолго. Затем повторила, не знаю — для него или для себя: — У нас будет ребёнок.

Не знаю, сколько раз нужно было ещё это повторить, чтобы Завьялов до конца поверил и осознал. Мы весь остаток дня проговорили, что-то решали, планы строили, но Генка всё равно выглядел обалдевшим. Рассуждать рассуждал, но когда о моей беременности упоминал, замирал ненадолго и взгляд такой настороженный становился. Одно хорошо — что к матери больше не рвался.

Думаю, что окончательно Генка в скорое появление ребёнка поверил на следующее утро, стоя под дверью ванной комнаты, и без конца спрашивая, плохо ли мне. Я даже не отвечала. Можно подумать, я ради собственного удовольствия с девяти утра в обнимку с унитазом сижу. А когда я из ванной всё-таки вышла, Генка на моё серое лицо уставился и снова испугался, но и поверил, в этот момент окончательно. А в машине, по дороге домой, молчал. Смотрел в окно, а когда я его за руку подёргала, пояснил, что раздумывает, как избежать пули, когда Филин узнает великолепную новость.

— Прекрати выдумывать, — негромко, косясь на затылок водителя, проговорила я. — Это уже не игрушки и не шутки. Папа всё поймёт.

— Ой ли?

— Давай обойдёмся без твоих дворовых выражений, хорошо? — Я журнал из кармана на спинке сидения достала и принялась им обмахиваться. — Какая жара.

Генка с тревогой посмотрел на меня.

— Кондиционер работает.

— А мне жарко. А ещё я пить хочу. Молока шоколадного хочу.

Он брови вздёрнул.

— А ты пробовала шоколадное молоко?

— Нет. Но я видела, как Ванька пьёт. Я тоже хочу.

— Занятно.

Я взглянула на него возмущённо.

— Что занятного?

Он тут же головой покачал, от своих слов отказываясь, а затем в лоб меня поцеловал. Я ещё пару минут горела от возмущения, но потом оно улеглось само по себе, я у Генки под боком устроилась и глаза закрыла. Если честно, к этому времени я уже успокоилась, для меня всё было ясно, и мне почему-то казалось, что все должны принять перемены во мне и в моей жизни, как данность. Даже папка. И совсем не ожидала, что он на дыбы встанет. Я рассчитывала, что увидев меня с Генкой рука об руку, он воспримет всё спокойно, ведь при нашей последней встрече речь о моём скором замужестве зашла, и папка лишь фыркнул, не выразив никакого недовольства или раздражения по этому поводу. А вот сейчас я наблюдала, как он стремительно лицом темнеет, хмурится, и переводит непонимающий взгляд с меня на Генку и обратно. В конце концов Филин признался:

— Я не понял.

От его тона я насторожилась, и совсем другим тоном повторила:

— Я беременна.

Папка голову наклонил и теперь смотрел на нас исподлобья и ещё более выразительно.

— Прекрасно, — сказал он. — Вот и отпусти дочь на дачу. На два дня.

Ника прошла за спиной мужа, на меня глянула, а на лице такое выражение, словно она мне здорово сочувствовала. Я её зачем-то взглядом проводила.

— Ты протрезвел, я надеюсь? — поинтересовался тем временем папка у Завьялова.

Тот под прицелом его холодных глаз, крякнул.

— Кирилл...

— Что?

— Мы не планировали, это случ...

Я Генку локтем толкнула, и он заткнулся, сбившись на полуслове.

— Папа, прекрати так на него смотреть. Так получилось. Я ему только вчера сказала.

— Да? Когда он соображать смог, как я понимаю?

— Да Боже мой! — не выдержала я. От Генки рискнула отойти, налила себе воды из графина и залпом всё выпила. — Пап, мы женимся.

— Какое облегчение. Нет, я вообще не об этом. Мне просто интересно, по какой такой теореме... ты ведь у нас математик с некоторых пор! Так по какой такой теореме случилось так, что первое свидание у вас было дней десять назад, а беременности у тебя второй месяц! Ты у нас феномен что ли, Завьялов? Или тебе феномен твой оторвать вместе с башкой?

Генка глаза в пол опустил и щёки надул, а я ногой топнула, как в детстве это делала.

— Папа!

— Рот закрой. Я не тебе вопрос задал.

— Кирилл, — попыталась вклиниться Ника, но ей тоже достался убийственный взгляд, и она решила поступить благоразумно и замолчать.

Папка к помощнику своему подошёл и в лицо ему посмотрел. Генка был его на полголовы выше, но в этот момент он казался ниже ростом. Как-то сник, съёжился, и буйную головушку опустил, признавая свою вину в полной мере. А Филин ещё так страшно спросил:

— Ты спал с моей дочерью?

Генка не ответил. Он просто не стал отрицать. Головой странно качнул — не признавая, и не отрицая, а потом назад полетел, когда папка его ударил. Жуткий звук, я ахнула, мне даже показалось, что я расслышала хруст. Правда, носу Завьялова не привыкать, его уже не раз ломали. Но не у меня же на глазах!

Ника тоже с дивана вскочила, я рот рукой прикрыла, а потом на отца набросилась, который рукой тряс, а на Генку смотрел зверски, видимо, ещё сильнее разозлившись на него за свою боль. Я ещё ему добавила, стукнув по плечу.

— Что ты делаешь?!

— Я ещё и виноват?!

— Прекратите орать! — прикрикнула на нас Ника, а я к Генке бросилась. Он от косяка, наконец, отлепился, головой потряс, и попытался взгляд на мне сфокусировать. Удалось ему это не сразу. Я руку его от лица убрала, всмотрелась внимательно, пришла к выводу, что нос у него вряд ли сломан. А вот на скуле синяк будет огромный.

— Нужен лёд, — сказала я и к Нике обернулась. — Скажи, пусть лёд принесут!

— Лёд ему? Соли ему на одно место насыпать, а не лёд! — Папка ещё гадко выругался, но я лишь отмахнулась. Генку к стулу подтолкнула, и он на него тяжело осел. Я к его лицу наклонилась.

— Милый, у тебя голова не кружится?

Генка, который за секунду до этого голову назад откинул, потому что из носа всё-таки потекла кровь, глаза открыл и посмотрел на меня.

— Вась, ты смерти моей хочешь?

— Почему? — не поняла я, а папка меня вдруг в сторону отодвинул. У Генки поинтересовался:

— Ты, вообще, о чём думал? Я тебе кого доверил? Ты мне что говорил?

— Я о ней думал, Кирилл.

— О ней? Ты думал о ней, ты спал с ней, ребёнка сделал. Всё для неё? Ты без мозгов, что ли?

Ника сунула мне лёд и коробку с бумажными платками. Я уверенно вклинилась между отцом и будущим мужем, стараясь не обращать внимания на их скрещённые, как шпаги, взгляды, руку Генкину отвела и прижала к его разбитому носу платок. Завьялов негромко охнул, выругался сквозь зубы, а я к отцу повернулась.

— Папа, я его люблю. И я не ожидала, что ты так себя поведёшь.

— Я ожидал, — буркнул Генка, но на это никто внимания не обратил. Мы с папкой взглядами столкнулись, он руку поднял, словно схватить меня хотел, но потом перед моим лицом её в кулак сжал, в бессилии.

— Убил бы тебя.

— За что? — искренне удивилась я. — За то, что замуж собралась? За то, что ребёнка жду? Очень мило с твоей стороны.

— Ты знаешь за что.

Мне ничего не оставалось, как только нос выше вздёрнуть, демонстрируя таким образом свою уверенность в своих решениях и поступках.

Генка из моих рук тоже вывернулся, взял новый платок и к носу прижал. Потом поднялся, и мне сразу спокойнее стало, когда он за моей спиной возвысился. На Филина посмотрел.

— Ну что, по морде ты мне дал. Теперь можем поговорить?

— Заслуженно дал.

— Не спорю.

К ужину накал страстей начал спадать. Папка, правда, ещё злился, ни со мной, ни с Завьяловым не разговаривал, кидал на нас обвиняющие взгляды и отмалчивался, но, по крайней мере, больше не кричал и кулаками не махал. Я же Нике кольцо демонстрировала, аккуратно, вполголоса обсуждала с ней приготовления к свадьбе, чтобы внимание отца не привлекать и не злить его сильнее, а Генка ел, причём с аппетитом, и ни на кого внимания не обращал. Только время от времени морщился и осторожно прикасался к припухшей и потемневшей после удара скуле.

Тоску на меня нагнали только слова отца, когда он каменным тоном потребовал, чтобы мы перед сном с Генкой по разным комнатам разошлись. Я попробовала спорить, даже глаза выразительно закатила, давая ему понять, насколько это глупо, но папка был непреклонен. Я на любимого посмотрела, он мне улыбнулся и подмигнул, а я расстроилась. К этому времени на меня накатила апатия, усталость, накопившаяся за все последние дни, да и сегодня я переволновалась, и у меня, в итоге, не хватило сил спорить. Но у себя в комнате притворяться ни перед кем не нужно было, и я дала волю слезам, разревелась не на шутку, вроде и не жалея себя, ведь всё, кажется, налаживалось, но я всё равно поплакала вволю, изливая в подушку все пережитые волнения. Это было на меня не похоже, я об этом неожиданно призадумалась, и даже руку на живот положила. Неужели из-за маленькой горошинки внутри, во мне такие изменения произойти могут? Что я на весь мир по-другому смотреть начинаю?

В доме давно всё стихло, а я всё лежала без сна и с боку на бок крутилась. И совсем не удивилась, когда дверь моей спальни бесшумно открылась, и Генка в комнату вошёл. Точнее, проскользнул, как заправский шпион. Плотно прикрыл за собой дверь, ключ в замке повернул, и на пару секунд приостановился у подножия кровати, вглядываясь в мой силуэт на постели. Потом тихо спросил:

— Чего не спишь?

— Не знаю.

Он расслабился, плечи расправил, подошёл к окну и задёрнул тёмные шторы. Затем в постель лёг, заставив меня подвинуться. Обнял меня, и я, наконец, улыбнулась, вполне счастливо. Щекой к его груди прижалась.

— Нос болит?

— Конечно, болит, — отозвался он, жалуясь. — Я тебе говорил, что так будет.

— Ты говорил, что он тебя застрелит.

— Да? Мне этого хватило. — Генка хмыкнул, помолчал, после чего выдал: — Но знаешь, мне как-то спокойнее стало. А то Кирилл так смотрел на меня в последнее время, нехорошо. А сейчас можно дальше жить. По роже я получил, можно сказать, что за дело, и на душе стало спокойнее.

Я рассмеялась.

— А может, ты этого и ждал? Первой крови?

— Завтра будет вторая. — Генка меня по ноге погладил, приподнимая край сорочки. — Когда он меня утром здесь обнаружит.

— А ты останешься?

— Конечно, останусь.

Я потянулась к его губам.

— Со мной?

Генка лбом к моему лбу прижался, прежде чем меня поцеловать.

— С вами.


Эпилог.


Я смотрела на трёхлетнюю дочь, старательно удерживая на губах улыбку, но уже чувствовала, что обстановка в комнате накаляется. Окинула взглядом лица родственников, на Генку посмотрела, который замер рядом со мной, глядя на экран видеокамеры, нацеленной на ребёнка, и снова попросила:

— Ева, задувай свечи.

Дочка перевела на меня задумчивый взгляд, подбородок ладошками подпёрла, и снова принялась на горящие свечи смотреть, красовавшиеся на праздничном торте. Она сидела одна за накрытым столом, на высоком детском стульчике, мотала ногами и любовалась на пляшущее пламя свечей. Родственники стояли вокруг и терпеливо ждали, когда ей это надоест. Правда, терпения становилось меньше с каждой минутой. Даже Генка нервничать начал, и с ноги на ногу переминался. А дочка ещё и заявила:

— Не хочу.

— Что значит, не хочу? — удивился папка. — Ты торт не хочешь?

Ева сложила губки бантиком, подумала, после чего благосклонно кивнула.

— Хочу.

— Тогда задувай свечи, и желание загадывай, — напомнила я ей.

— Но, мама, красиво!

— Если ты не задуешь свечи, папа не подарит тебе подарок, — попыталась надавить я, как никто зная степень упрямства этого ребёнка.

Ева подозрительно на отца посмотрела, но затем лишь нос выше задрала.

— Подарит.

Завьялов рядом со мной хохотнул, а девятилетний Ванька подбоченился и громко поинтересовался:

— Нам что здесь, до вечера стоять?

Ника на него шикнула, но на мальчика это особого впечатления не произвело.

— Дядь Ген!

Завьялов камеру опустил и решил с дочерью договориться.

— Малыш, у меня есть ещё свечки. Мы вечером с тобой зажжём и дождёмся, пока догорит.

Ева пальчиком к крему на торте потянулась, а я в ладоши хлопнула, поторапливая её.

— Давай, задувай. Помнишь, как мы с тобой тренировались?

Ева закивала, щёки надула, а я Генку в бок пихнула, чтобы снимать не забывал. Пока Ева старалась, зажмуривалась, надувала щёки и головой мотала, думая, что удачно справляется с праздничным заданием, Ванька из-за её спины быстренько все свечи задул, а мы все зааплодировали.

— Вот так вот, умница моя. — Генка камеру мне в руки сунул, а сам дочку на руки взял. — Давайте, режьте торт. И чего-нибудь посущественнее. Я есть хочу.

— Нечего было опаздывать, — весомо заметил папка. — Приехали на три часа позже, а теперь одни претензии.

— Папа, ты не представляешь, какие в Москве пробки. Я, вообще, скоро дома работать буду.

Ника замахала на нас руками.

— Давайте не будем о работе. У ребёнка день рождения, а у вас опять дела в голове.

— Не дела, а пробки.

— А где нож? — Я оглядела стол. — Пап, ты не видел?

Ванька первым за стол сел и придвинул к себе тарелку.

— Я не буду салат, мне торт, — заявил он.

Ника хоть и осталась недовольна таким заявлением, но сына по волосам потрепала.

— Кто бы сомневался. — Рядом с сыном присела, а Генка ей сразу Еву на руки передал. При этом обратившись к дочери:

— Иди к бабушке. А я торт разрежу.

Ника девочку к себе на колени усадила, а сама с Завьялова глаз не сводила.

— Я тебя, честно, убью. Если ты меня ещё раз бабушкой назовёшь...

Генка с Кириллом переглянулся, и оба рассмеялись, правда, отвернулись в разные стороны. Я на мужа укоризненно взглянула, а тот только руками развёл.

— Вася, скажи ему, — потребовала Ника, когда поняла, что от собственного мужа поддержки ждать не стоит. — Если он тебе ещё нужен, хотя я не представляю зачем, предупреди его раз и навсегда! — Она посмотрела на Генку. — Завьялов, у тебя совести нет! У меня ребёнку полгода!

— Факта это не меняет, — громко оповестил Генка. До ножа, наконец, добрался, и с огромным удовольствием вонзил его во взбитые сливки и бисквит.

Ника к Еве наклонилась, повязала ей на шею салфетку, и доверчиво сообщила:

— Вот так и начинается у женщины послеродовая депрессия.

Ева её не слушала, палец в торт сунула, а потом его облизала. Я за дочкой с улыбкой наблюдала. А когда она на меня глаза подняла, спросила:

— Вкусно?

Ева кивнула, снова пальцем попыталась крем подцепить, но я ей ложку протянула. Папка за стол рядом с женой сел, посмотрел на неё и попросил:

— Вот только угрожать мне не надо.

Я посмотрела с интересом.

— Вы о чём?

— Да она меня замучила этой депрессией. От Шильмана наслушалась, и теперь грозит.

Ника усмехнулась, но говорить ничего не стала. А папка кивнул, свои слова подтверждая.

— У Лёвы беда дома, у жены послеродовая депрессия. Няню-профессионалку наняли, домработницу сменили, личного тренера по фитнесу завели, а ей всё не так. А вывод какой?

Завьялов салат попробовал, прожевал и со смехом проговорил:

— Не надо жениться на восемнадцатилетних.

— Вот точно. Его предупреждали.

— Хотя, у меня была послеродовая депрессия, причём затяжная, — заявил вдруг мой благоверный, а я на него уставилась, открыв рот. Генка вроде бы удивился моей реакции. — Что? У мужчин тоже бывает, я в роддоме на стенде читал.

— Конечно, вы же такие ранимые создания, — проговорила Ника, пренебрежительно фыркнув.

— Ещё бы. Когда Васька за год после родов дважды полностью сменила гардероб, причём на все сезоны, которых у неё в разы больше известных четырёх, это заметно расшатало мои нервы. То она поправилась, то похудела, потом вдруг всё из моды вышло.

Папка рассмеялся, а я решила обидеться.

— Ты опять об этом. Зря, я уже не раз рассказывала Нике, какой ты жмот.

— Я не жмот, милая, но нервы мои надо беречь.

— Я этому жизнь посвятила, а тебе всё мало?

— Мало, мне мало.

— Ты просто хвастун, — сказала я ему чуть позже, когда мы ненадолго одни остались. Ванька убежал на улицу, папка с Никой в детскую поднялись, когда маленькая Настя проснулась, правда, я не совсем поняла, зачем папа пошёл в детскую, он к этому моменту уже заметно захмелел, а Ева в гостиной перед зеркалом танцевала. Она вообще любила танцевать, ещё когда ходить толком не умела, уже танцевать пыталась. За перекладину кроватки уцепится, чтобы не падать, и танцует. А уж сейчас её от этого дела не оторвёшь. Можно включить ей музыку или телевизор на музыкальном канале, и спокойно из комнаты уйти, с уверенностью, что с ней ничего не случится. Она как зачарованная будет смотреть на экран, слушать музыку и танцевать. Генка всё удивлялся от кого у неё это, а я однажды со смехом напомнила ему, что поцеловал он меня в первый раз в клубе, когда я танцевала. Наверняка это как-то связано.

Генка после моих слов улыбнулся, потом руки за голову закинул, потягиваясь. Сегодня он не выспался, только вчера поздно вечером вернулся из деловой поездки, а утром мы начали собираться в путь, чтобы день рождения дочери в Яблоневке отпраздновать. Мы каждый год так поступали.

— Может, матери позвонишь, — предложила я. — Моя не приедет, так хоть своей позвони.

— Да ладно, завтра съездим. — Он посмотрел на меня. — Ведь съездим?

— Конечно. Надо же узнать, как она на свидание к Стасу съездила, — попробовала я пошутить, но тут же в этом раскаялась. — Извини.

Генка не обиделся, рукой меня за плечи обнял, за дочерью наблюдая.

— Ей сегодня, кроме нас, никто не нужен, — сказал он.

Я улыбнулась.

— Это точно.

Завьялов на минуту руку с моих плеч убрал, отодвинулся, я наблюдала, как он себе коньяка наливает. Выпил залпом, а когда ко мне вернулся, носом в мои волосы уткнулся. Мне стало щекотно от его дыхания, и я рассмеялась. А Генка вдруг позвал:

— Вась.

— Что?

— Ты со мной счастлива?

Я голову на его плечо откинула, мужу в лицо посмотрела. Можно было, конечно, поинтересоваться, почему он мне такие вопросы вдруг вздумал задавать, можно было отмахнуться или отшутиться, но я вместо этого серьёзно ответила:

— Да.

Генка в глаза мне смотрел, потом довольно улыбнулся.

— Хорошо.


Конец



Март-май 2011 г.


1



 
↓ Содержание ↓
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх