Наследство

-"Братец"? — Мария-Антония нахмурилась, посмотрела на Генри. — Я чего-то не понимаю? Ты сказал, что здесь живут твои друзья!

-А так и есть, — спокойно ответил он. — Я понимаю, это редко бывает, чтобы родичи были еще и друзьями, но мне повезло. Ты не беспокойся, Тони. Это вот Эрик Йоранссон, мой младший сводный брат. Там еще где-то человек пять болтается, не считая девок, так что...

-Снова приволок свои беды в семью? — раздался откуда-то сверху вовсе уж невозможный бас, и девушка невольно вздрогнула.

-А это папаша, в смысле, мой отчим, — просветил Генри, даже не оглянувшись. — Свен Йоранссон к твоим услугам! Вообще-то, младшие должны зваться Свенссонами, но местные не поймут, сложно слишком. Так что...

-Ты не болтай лишнего, — буркнул великан, превосходящий размерами не только Генри, но и Эрика, пожалуй. — Что натворил?

-Ничего. Задание, — коротко ответил Генри. Он по сравнению с широким и массивным отчимом выглядел едва ли не подростком. Мария-Антония заметила, впрочем, что белокурый гигант отнюдь не тяжеловесен, видела, с какой грацией он движется и понимала: это опасный человек. — Мне бы девушку приберечь. А так сам справлюсь.

-Так передай ее матери, — хмуро велел Свен. Потом вдруг потрепал великовозрастного пасынка по затылку, ухмыльнулся. — Ну не меняешься, а!

-Уж какой уродился... — буркнул тот, приглаживая волосы и нахлобучивая шляпу. — Пойдем, Тони, к матушке. Будешь пока при ней...

-Это и есть твое "надежное место"? — спросила она.

-А нет, что ли? — нахмурился он. — Куда надежнее? Шестеро братьев, сестры с зятьями, работники... Не думай, что если мы далеко от Территорий живем, так не умеем оружие в руках держать!

-Ты с ума сошел? — проговорила Мария-Антония сведенными от бешенства губами. — Ты семью в это впутать решил?! Не смей, Генри Монтроз, слышишь меня? Если ты...

-Ого! — сказал кто-то рядом глубоким грудным контральто. — Если ты и приводил прежде девушек, то до противного послушных, Анри!

-Это не моя девушка, — огрызнулся Генри, а принцесса развернулась к говорившей.

То была статная женщина средних лет, немного располневшая, но все еще красивая той красотой, что с годами не блекнет, а проявляется лишь ярче. У Генри были ее глаза.

-Тебя не исправить, — говорила женщина с едва заметным грассирующим акцентом, так, во всяком случае, казалось принцессе, использующей "переводчик". — Ладно, оставь бедняжку, я сама ею займусь! А сам иди к братьям, они заждались!

-Ты только до смерти ее не заговори, — мрачно попросил Генри и покосился на принцессу, мол, прости, иначе никак. — Это, говорю же, по службе!..

-Иди! — махнула на него передником мать. — Делом займись хоть раз в жизни! Шалопай, — объяснила она Марии-Антонии. — Но так похож на моего первого мужа, что никаких сил нет с ним спорить! Тот тоже вечно удирал в прерии, постоянно у него были какие-то неведомые... задания!

Девушка улыбнулась, понимая, что ей придется нелегко. Впрочем, после Мариам Шульц некая Адель Йоранссон могла не приниматься в расчет...

...Генри с тревогой присматривался к принцессе: как еще воспримет фермерский быт, как отреагирует на матушку — а Адель могла заговорить кого угодно! Но вроде бы девушку ничто не смущало, а с Аделью они живо нашли общий язык. Вернее, как показалось Генри, принцесса вовсе не слушала, что несет мамаша, только кивала в нужных местах, и этого было вполне довольно. Правда, пришлось подождать, пока Адель выпустит свою жертву во двор...

-Ты как? — спросил он участливо. — Матушка кого угодно заговорит!

-Она очень мила, — серьезно ответила девушка. — И сильно переживает за тебя. Я ничего не сказала ей, не беспокойся.

-Да я и не беспокоюсь, они привыкшие... — буркнул Генри. — Пойдем, я тебя с остальными познакомлю!

И он потащил ее по обширному подворью: там были Эрик, Свен-младший, Диран, прочие, прочие, прочие...

-А это вроде бы Анита, хотя я могу и перепутать, — сказал он, глядя на копошащегося в песочнице ребенка лет трех от роду. Малолеток тут было предостаточно. — Ну, точно Анита! Ее родинки! Дочка моей младшей сводной сестры, — пояснил Генри.

Малышка посмотрела на незнакомцев и улыбнулась во весь рот, после чего вернулась к прерванному занятию: она расковыривала погремушку, пытаясь разобраться в ее устройстве. Такие игрушки здесь делали из обычного сушеного гусиного горла, насыпав внутрь горошин...

-Ты что?.. — поразился Генри, когда Мария-Антония выхватила у ребенка эту погремушку и зашвырнула подальше, несмотря на отчаянный рев. Правда, плакать малышка почти сразу же перестала, отлично зная, что никто на обиженный крик не явится, а нашла себе новое занятие — стала чертить борозды в песке.

-Нельзя, — проговорила девушка сведенными от непонятного чувства губами, — нельзя давать такие игрушки ребенку, который может их разобрать. Там горошины внутри, подавится — и всё... и конец...

И такое было у нее выражение лица, так застыли серо-голубые льдистые глаза, подернувшись влагой, что Генри вдруг понял, понял и застыл в растерянности, не зная, что сказать.

-Тони, — вымолвил он, наконец, — Тони... Так ты... у тебя...

-Да, Генри, — сказала она спокойно, глядя в землю. — Я достаточно долго была замужем, чтобы родить ребенка. Сына. Наследника. Он умер, Генри.

-А...

-Очень просто, Генри. Такие погремушки делали и у нас. И няньки не оказалось рядом — ее подкупили, я думаю, — лицо Марии-Антонии было мертвее мертвого, — и никого другого. Я тогда была на стенах, мы ждали очередной атаки... А мой сын задохнулся, и я до сих пор думаю, что смерть его не была случайной... И слава всем богам, что Филипп не узнал...

"Жером, — вспомнил Генри. — Брат ее мужа."

-Думаешь, такое можно подстроить?

-Да, — бросила она. — Это несложно. Маги могли бы проверить, но к тому времени все маги в замке служили не мне. Они сказали — несчастный случай. Нянька плакала и клялась, что оставила ребенка на несколько минут, заняв погремушкой...

-Что ты с ней сделала? — спросил зачем-то Генри.

-Я приказала ее повесить, — безразлично ответила Мария-Антония. — Это еще было в моей власти, да мне и не стали бы препятствовать. Я знаю, что ты скажешь: она была простая женщина, которой заплатили или пригрозили... Но ответь мне, Генри: ты бы отправил на верную смерть сына своего сюзерена за пригоршню золотых? Не юношу, способного отбиться от наемных убийц, не мальчика, способного убежать и спрятаться, а ребенка двух лет от роду? Ты смог бы?..

-Нет, — коротко сказал он. — Я не смог бы. А женщине, которая сумела... Собаке собачья смерть, хотя псы куда благороднее людей! Значит, это твой деверь избавился от наследника, так?

-Скорее всего. Но у меня не было доказательств.

-И ты бежала к отцу...

-Мне более ничего не оставалось. И сражаться больше было не за что. И не для кого.

-Теперь понятно, — Генри сглотнул. Господи святый, все его архангелы и прочие! Ей же только двадцать лет, а она успела потерять мужа и сына! И неважно, что его самого мать родила в шестнадцать, а в восемнадцать лишилась следующего ребенка, у нее ведь не было тогда на руках целой армии, замка со всеми обитателями, не было подступающего к стенам неприятеля, не было деверя, мечтающего заполучить наследство! — Тони...

-Я свыклась с этим, Генри. У меня был год на это. И еще четыреста с лишком лет.

-Тони... — какие у нее хрупкие косточки, какая она сама... тонкая, но будто стальная! — Я же не знал! Я бы не стал!..

-А разве я виню тебя? — спросила она, не отстраняясь. — Откуда ты мог знать...

...-И как прикажешь вам стелить? — спросила мать, поглядывая искоса. — Вместе или отдельно?

-Вместе, — сказал Генри спокойно. — Только мне — на полу. Не смотри так, велено быть при ней неотлучно, а как иначе?

Эрик хмыкнул в кулак, получил подзатыльник от матери и умолк.

-Я сам разберусь, — сказал Генри устало. — Ты там положила, что надо? Ну так я постелю, да и она не безрукая. Спокойной ночи.

Семейство проводило его недоуменным молчанием. Они непременно перемоют ему косточки, стоит только закрыться двери, но пока... Пока можно пойти наверх, бросить тюфяк в ногах кровати Марии-Антонии — вот уж точно, верный пёс! — и уснуть, наконец...

-Ты со мной или... — встретила его принцесса. Матушка обрядила ее в ночную рубашку с рюшками, из своего приданого, видимо, слишком уж старомодный крой — нелепее не придумать, но Мария-Антония и в этом тряпье была хороша так, что дух захватывало. — Генри?

-Я на полу, — сказал он сквозь зубы. — Ничего личного, семейные традиции!

И уснул тут же, давала о себе знать многодневная усталость, а тут, в родном доме, под защитой... расслабился, чтоб ему провалиться!

-Тони? — Генри проснулся с рассветом, сел на полу. — Тони?..

Он уже чувствовал — можно было даже не заглядывать на кровать: Мария-Антония спит непробудным сном. Генри сам затруднился бы сказать, как отличает его от любого другого, но — отличал. Это снова был волшебный сон, и...

Бусины, вспомнил вдруг он. Они появились после визита к шаману, и пропадали... да, пропадали именно тогда, когда принцессе грозило заснуть навсегда! И последняя исчезла в Монто-Лее, он же сам видел, и ремешок порвался!

Значит, все. Значит, колдовство шамана не работает больше, и девушка будет спать вечно, и ферма зарастет черными шипастыми ветвями...

Генри встряхнул головой. Да, это так! Но ее же можно пробудить! Пусть даже вернется та, сказочная принцесса, из нее можно выколотить настоящую Марию-Антонию!.. Она просила не делать этого, никогда не делать, но... Что за блажь? Заклятие? Такое старое — оно давно дало сбой, стоит лишь вспомнить эти черные ветви! И черт бы с ними, главное...

Генри, склонившись над девушкой, коснулся губами ее губ. Не просто притронулся, как прежде, изображая поцелуй влюбленного принца, по-настоящему коснулся, каждой клеточкой своей ощущая это прикосновение и не желая прерывать его... лишь бы только ответила зачарованная принцесса, лишь бы это было не зря!..

Серо-голубые глаза распахнулись, и это был взгляд Марии-Антонии, именно ее, не подделки, не подменыша.

-Генри... — горестно выдохнула она, и яркий лед подернулся талой водой, будто она сразу поняла, в чем дело, но почему-то не обрадовалась этому. — Ну зачем же ты это сделал, Генри? Теперь ты...

Он не дал ей договорить, просто закрыл рот очередным поцелуем — и плевать, что она принцесса, а он простолюдин, так уж вышло! Монтроз готов был остановиться по первому ее знаку, но Мария-Антония не противилась, наоборот, тянулась к нему, и всё было именно так, как он представлял... Принцесса — не девица, опытная женщина, давно не знавшая мужчины, — понимала, что делала, он тоже понимал, и добротная родительская кровать, сосланная за невыносимый скрип в гостевую комнату, треснула, чтобы ее черти взяли!..

-Я не пойду вниз, — сказал Генри, не отрывая головы от подушки.

-Пойдешь.

-Ни за что. Мы весь дом перебудили.

-И что с того? — Мария-Антония села, приглаживая растрепавшиеся волосы. — Здесь встают с рассветом, я уже поняла. Четвертью часа раньше, четвертью часа позже...

-Ты не знаешь мою матушку, — пробормотал Генри, хотя на самом деле вовсе не опасался Адели.

Просто не хотелось выбираться из постели и выпускать из рук принцессу — обманчиво хрупкую, но несгибаемо твердую. Хотелось снова и снова касаться ее и думать еще — руки ведь все в мозолях, ей ведь это неприятно! — и дышать ее запахом, запахом прерии и еще чего-то, чего он не чувствовал раньше... Безумие какое-то, мало ли он знал женщин, самых разных? А вот поди ж ты, будто приворожила!.. И не думается о грядущем дне, потому что тогда становится слишком больно, аж дыхание перехватывает, давит на грудь, он ведь знает, очень хорошо знает, во что выливается такое вот... госпожа и телохранитель, известный сюжет, что уж теперь. Только...

-Перестань, Генри Монтроз, — сказала принцесса, провела ладонью по его спине, так что мурашки побежали.

-О чем ты?

-О том, что нет смысла казниться. Ты взрослый мужчина, я взрослая женщина, так и что же теперь?

-Тебе есть двадцать один? — серьезно спросил он, повернув голову.

-Еще нет. Если не считать тех четырехсот с лишком лет, конечно, — так же серьезно ответила девушка. — Почему ты спрашиваешь?

-По нашим законам совершеннолетие наступает в двадцать один, — Генри сдавленно фыркнул и снова уткнулся лицом в подушку. — Меня так и посадить могут, если ты заявишь...

-Я не стану заявлять, — принцесса была сама серьезность. — Разве я противилась?

-А неважно. Несовершеннолетняя, вот и всё. — Генри прятал за дурацкими репликами обеспокоенность и... да что греха таить, и боль тоже.

Кто бы сказал еще вчера, что может быть еще больнее, Монтроз высмеял бы его. Но одно дело — тосковать по недосягаемому, не изведав его, а совсем другое — коснуться и тут же потерять. Навсегда потерять — это он знал прекрасно. Потому что... Потому что эта девушка — не про его честь, и то, что сейчас... сегодня...

Случайность.

-Генри Монтроз, — произнесла Мария-Антония холодно и довольно сердито. — Я вполне могу решить, что ты хам и мерзавец, если ты немедленно не повернешься ко мне лицом.

-Чего?.. — вскинулся он, натолкнулся на льдистый взгляд и невольно вжался спиной в подушки.

-Ты струсил? — прямо спросила принцесса, не отводя глаз. — Или прикажешь мне считать тебя таким же, как прочие мужчины? Ты получил, что хотел, а теперь не чаешь сбежать поскорее?

Он думал, что больнее быть не может? Могло, и еще как. И, наверно, Мария-Антония хорошо умела читать по глазам, потому что она больше ничего не стала говорить, просто наклонилась к нему, и...

"Зачем я сказал, что нашел ее? — промелькнуло в голове у Генри. — Зачем? Спешил похвастаться? Я не знал тогда ее, совсем не знал, но почему не перестраховался? Если бы никто не знал о ней, тогда можно было бы..."

Нельзя, прекрасно понимал он. Нельзя спрятать синюю птицу в стайке пестрых кур. А она... что он может ей предложить? Да ничего. Себя самого, разве что, — приобретение сомнительной ценности! — ну, часть фермы, Генри ведь тоже причитается, ее покупали и на те деньги, что достались матери от его отца... Вот и всё. Много ли это для урожденной принцессы, для вдовы герцога?

-Жалеешь? — тихо спросила Мария-Антония.

-Нет. — Генри обхватил ее обеими руками. Жалеть? Разве только о том, что это была случайность, что никогда больше... Просто — никогда. Подержать в руках синюю птицу счастья мало кому доводится, и еще меньше людей удержали ее надолго. Только коснуться — уже удача! — А ты?

-Я никогда ни о чем не жалею, — помедлив, сказала она. — И еще, Генри...

-А?

-Шаман сказал, что ты однажды ты попытаешься разбудить меня окончательно. И это тебе удастся, — тихо проговорила принцесса.

-Ты думаешь, удалось? — вскинулся он.

-Да, я так думаю, — ответила девушка. — Я чувствую, что проснулась совсем... или мне так только кажется. Но он сказал еще...

-Договаривай, — велел Генри, понимая, что ничего доброго шаман ему напророчить не мог.