Зеркала. Часть 1: Регент и Подмастерье

Чтобы развеять тягостное впечатление, Инвари взял с ночного столика свечу красного воска и зажег в прихожей от огня лампадки. Неверный свет озарил комнату, но не рассеял гнетущее чувство — то ли охранительные руны так подействовали на него, то ли собственное, взбудораженное событиями последних дней, нервное напряжение. Так или иначе, но ему не терпелось уйти отсюда, чего он не мог себе позволить, не найдя картины. Он лихорадочно оглядывался и, наконец, увидел край золотой рамы, скрытой полуопущенной частью балдахина, на стене за кроватью. Чтобы добраться до нее, ему пришлось влезть на гладкое, как лед, шелковое покрывало. Алые лучи трещинами побежали во все стороны, когда он, встав на колени, отдернул занавес и увидел картину.

Беспорядочно нанесенные цветные мазки слились в единое целое, и в центре картины он увидел белого коня, лежащего на земле, из распоротого брюха которого вываливались на снег розовые внутренности. Рядом, опираясь на коня спиной, полусидел, неестественно подвернув ногу, гигант в легких охотничьих доспехах с алмазным венцом на голове — король Арлон IV. В нижнем углу полотна, видимо, только что развернувшись после первой атаки, стоял, низко наклонив голову, чудовищных размеров вепрь, и клыки его были окрашены в алое. Инвари разглядывал картину и поражался четкости рисунка, словно выплывающего из хаотически нанесенных мазков. И вдруг краски сдвинулись — ужасный зверь дернул головой! Задрожали в последнем вздохе бока коня и он, закатив черные глаза, забился и умер. Арлон тщетно пытался подняться на ноги, его правая рука шарила по изрытому снегу в поисках выроненного меча. Зверь рыл копытами землю. Его налитые кровью глазки внезапно мрачно блеснули, он поднял голову, передернул могучей холкой, и начал уверенный неторопливый разбег. Арлон, наконец, дотянулся до меча, и что-то беззвучно крикнул. Словно в ответ зверь вздыбился и бросился на него. Смяв королевские латы, словно листок бумаги, и отбросив их в сторону, он отбежал и развернулся.

Инвари понял, что эта атака будет последней.

Арлон вновь попытался встать, опираясь на меч. Но сломанная нога подвела его, и он рухнул в снег. Опершись спиной о тело коня, он перехватил клинок обеими руками, и держал его теперь, высоко занеся над головой. Должно быть, он снова что-то крикнул, потому что зверь ринулся вперед, и комья земли полетели во все стороны из-под его копыт. Инвари показалось, что он слышит свист воздуха, рассекаемого тяжестью чудовищного тела. Мгновение — и они столкнулись. Клыки распороли тело короля снизу доверху, но тот последним усилием опустил лезвие на не успевшего отскочить врага. Бок и задняя нога вепря залились кровью. Озверев от боли, он бросился на поверженного противника, и стал топтать его, разрывая на части тело. Меч выпал из рук короля. Все было кончено.

Инвари закрыл слезящиеся от напряжения глаза.

Когда он вновь взглянул на картину, Арлон был еще жив, а клыки вепря окрашены только конской кровью.

В углу картины он разглядел нанесенное красивой вязью имя мастера — Витольд.

Словно во сне Инвари привел комнату в первоначальный вид и вышел во тьму коридора. Ему послышались глухие удары, которые он принял за шум собственного, все еще бешено бьющегося сердца. Но — нет! Пол под ногами покачнулся, а удары усилились, и шли они из-за запертой серебряной двери. В темноте Инвари почудилось, что львиные глаза на миг приоткрылись и оглядели его. Невольно он поежился и отступил прочь. Снова наступила тишина. Неестественная и напряженная она была так неприятна, что он ускорил шаг, стремясь уйти из жутких покоев. Как вдруг ясно почувствовал ненавидящий взгляд, направленный ему в спину. Он резко обернулся — львиные глаза, широко распахнутые и светящиеся в темноте, живо уставились на него. Он попятился от их злобы, и в этот момент из-за двери донесся далекий вой. Жуткий, не человеческий и не животный звук, от которого башня задрожала, словно от ужаса, а канделябры закачались, грозя упасть и раздавить его своей золотой массой. Инвари бросился прочь. Он знал, что упустил что-то важное в этих покоях, но ужас приближающегося воя был так силен, что заставил его выскочить из черного коридора, а потом, под покровом ночной темноты, и из замка по потайному выходу, увиденному им на плане в лаборатории Адаманта. Пользуясь им сейчас впервые, он не думал об опасности — опасности большей, чем в западной башне за серебряной дверью быть не могло. Никем незамеченный он углубился в сеть переулков и улочек, и только вдалеке от дворца остановил свой бег и прижался лбом к холодной стене какого-то дома. Теперь ему было понятно, почему Адамант не счел нужным охранять подступы к башне. Будь Инвари обыкновенным человеком, он от ужаса и близко не смог бы подойти к черным дверям из лакированного дерева, не то, что пробраться внутрь!

Но, Боги мои, что ЭТО было? Что звало так тоскливо, ибо алкало крови и не могло ею насытиться? Что?!

* * *

Часы на башне Ратуши, заворчав, пробили полночь, когда Инвари, немного придя в себя, отправился к окраинам города. Травяной сбор, составленный им для матери Ангели, лежал в нагрудном кармане его камзола.

В отсутствии слежки он мог теперь не сомневаться, ибо нашел выход из замка, о котором вряд ли было известно простым шпионам. А, если даже и было, то никто не ожидал его появления там и, следовательно, не позаботился о часовом.

Он прошел уже половину пути, как из темноты выступил вдруг низенький толстый человечек и загородил ему дорогу, непрерывно кланяясь. Лицо его выражало чрезвычайное подобострастие. Но Инвари замерил, что рука того скрыта под грубым плащом, и сам положил ладонь на рукоять кинжала.

— Господин простит меня за то, что я пытаюсь лишь услужить ему? — заговорил толстяк, продолжая кланяться.

— Что тебе нужно? — донесся до него глухой голос из-под низко надвинутого капюшона.

— Если господину скучно, я продам ему удовольствие.

Инвари обошел его, и молча двинулся дальше. Толстяк засеменил рядом.

— Ночь холодна, — загнусавил он, — а нежные ручки согреют лучше, чем одиночество. Кого предпочитает господин: черненьких или рыжеволосых? А, может, толстушек?

Инвари остановился. Внезапная мысль мелькнула у него. К тому же до назначенной им встречи оставалось еще много времени. Он взглянул из-под капюшона прямо в глаза своднику, да так, что тот попятился, но сбежать не успел — рука Инвари уже крепко захватила его запястье.

— Блондинку! — сказал он. — Я хочу девушку со светлыми волосами.

Толстяк сделал попытку вырваться, но его рука словно попала в тиски.

— Не вздумай позвать на помощь своих мордоворотов! — предупредил Инвари, приставляя острие кинжала к его толстому боку. — Ты сам навязался, выполняй теперь свою работу.

— Но... Зачем блондинка, господин? — забормотал толстяк. — Рыжие такие страстные, а брюнетки...

— Ценятся дешевле, — насмешливо закончил Инвари. — Я, кажется, ясно сказал, чего хочу. Деньги не проблема.

Он призывно звякнул кошельком.

— Два золотых..., — подумав, пробормотал толстяк, и облизнул пересохшие губы, — сейчас и после.

Инвари задумался. Это были очень большие деньги. Его основная казна была запрятана в сундуке, который сгинул в лесу вместе с конем и другой поклажей. В кошеле, привязанном к поясу, и потому сохранившемуся, после приобретенных на Ильританском рынке покупок осталась полумера серебра и три нетронутых золотых. За один можно было выторговать невзрачную лошаденку. За два Инвари надеялся приобрести крепкого и упрямого обученного ильрийского конька. Они не отличались изяществом и статью, но в бою были свирепы, хозяину — преданны, и не боялись холодов. Впрочем, Адамант обещал ему коня. Он еще колебался, но желание выяснить, что происходит на самом деле, оказалось сильнее. В конце концов, у него самого светлые волосы.

Не без сожаления он порылся в кошельке и протянул толстяку один золотой.

— Золотой сейчас и другой после, — сказал он очень неприятным тоном. — И без глупостей, приятель, я могу постоять за себя.

— Я уже понял, — закряхтел толстяк, потирая освободившейся рукой бок, и не думая торговаться. — Следуй за мной.

И он свернул в темную боковую улочку.

В тени домов зашевелились тени. Покосившись на Инвари, многозначительно поигрывающего кинжалом, толстяк трижды свистнул, и тени затаились вновь, ожидая добычу, от которой не следовало ждать неприятностей.

Идти было недалеко, но большую часть пути они петляли по узким улочкам. Видимо, проводник пытался сбить Инвари с толку, а может, хотел продемонстрировать скрытые темнотой группы людей, ожидающих добычу и готовых броситься на помощь своему человеку по первому его знаку. Так или иначе, но Инвари никак не желал проявлять признаки нервозности, и, в конце концов, толстяку, назвавшемуся Гартом, надоело испытывать своего спутника — он отвел его прямо к трехэтажному каменному дому, мимо которого они уже проходили.

— Почему ты взял с меня золотом? — перед тем, как войти спросил Инвари.

Гарт косо глянул на него.

— Светловолосые редки в Ильри. Наши девушки темненькие, реже рыжие.

— И все же два золотых за одну светловолосую девицу — это слишком. В чем тут дело?

Толстяк резко остановился, напряженно оглядываясь и пряча глаза. Даже не глядя на него, Инвари почувствовал, как он испуган.

— Не к добру этот разговор, господин! — задыхаясь, пробормотал он, и дернул Инвари за рукав. — Пошли, чего встали-то?

Инвари продолжал молча ждать. Сводник попытался заглянуть под капюшон, но он отбрасывал густую тень на лицо клиента. Гарт и сам теперь был не рад, что напросился.

— Ты чужеземец, господин? — осторожно поинтересовался он.

Инвари кивнул. Толстяк, вставляя в замок кованый ключ, вздохнул с облегчением.

— Тогда понятно. Тебе странно не видеть светловолосых! Но таков мой народ, светленькие редкость...

— Хватит! — оборвал Инвари. — Что за?...

— Марфи, встречай гостя! — взревел Гарт, не желая услышать окончания вопроса.

Инвари взглянул на вошедшую.

* * *

В пустую полуосвещенную комнату, в которой у стены стояли лишь облезлая печь да длинная лавка, выступила худая старуха со свечой в руке, и подозрительно уставилась на Инвари.

— Деньги! — проскрипела она, и толстяк беспрекословно отдал ей золото.

— Открой лицо! — обернулась она к Инвари.

Тот отрицательно качнул головой. Он оглядывался, удивляясь. Ему не приходилось бывать в борделях, однако представлял он их себе несколько иначе.

— Он ведь заплатил золотом! — попытался вступиться Гарт.

— Молчи! — прикрикнула она. — Я не собираюсь пускать в дом всякую нечисть! Открой лицо, незнакомец. Тебе нечего опасаться в этом доме, если в твоих помыслах только намерение повеселиться.

Мгновение Инвари ее разглядывал. Затем слегка сдвинул капюшон назад. Старуха поднесла к его лицу свечу.

— Человек... — задумчиво пробормотала она, словно ожидала увидеть что-то иное, — Юноша... Красив... Кого он хочет?

— Блондинку, Марфи, — подал голос Гарт из своего угла. — Он уже заплатил половину.

— Зачем тебе блондинка? — подозрительно спросила старуха. — Разве они делают это по-другому?

Гарт хмыкнул.

— Я хочу своими глазами увидеть хотя бы одну светловолосую девушку в вашем городе! — спокойно ответил Инвари. — До сих пор мне этого не удавалось.

Марфи нахмурилась.

— Ты слишком наблюдателен для своих лет! — заявила она. — Что ж, пойдем.

Невзначай Инвари откинул полу плаща, продемонстрировав ей кинжал.

— Умен, — беззлобно заметила старуха. — Вперед меня по лестнице ты тоже не пойдешь?

Инвари посторонился, галантно пропуская ее вперед. О Гарте, остававшемся за его спиной, он тоже не забывал.

— Останься, — приказала старуха толстяку. — Парень мне нравится!

Она повела его по лестнице на последний этаж, мимо наглухо закрытых дверей, из-за которых не доносилось ни звука. На лестничной площадке Марфи остановилась и прислушалась, затем шепнула:

— Подожди здесь, — и скрылась за дверью.

Едва она исчезла, как Инвари приник ухом к замочной скважине. Плакала девушка — тихо, почти по-детски. Голос старухи звучал сердито:

— Хватит реветь, дуреха! Он заплатил столько, что эти деньги почти покрыли твой долг. Если он потребует их назад, ты сама себя накажешь. Ну-ка, приведи себя в порядок!

— Я боюсь! — шептал девичий голос. — Вдруг он пришел, чтобы забрать меня?

— Не говори глупостей. Они по одному не ходят. К тому же у него честное лицо, я-то уж разбираюсь в мужчинах!

— Если бы ты знала, Марфи, как я хочу сбежать отсюда! — всхлипнула девушка.

— Я знаю, Гэти, но ты сильно провинилась перед Ворчуном. А с тебя он всегда спрашивал особо. Поэтому, если ты сбежишь, он достанет тебя из-под земли, и не видать тебе его прощения на веки вечные!

— Но мне так страшно!

— Зато за тебя хорошо платят. Потерпи немного, авось Боги уберегут нас, и ты выплатишь этот долг.

До Инвари донесся шорох торопливо подбираемой одежды. Он едва успел с безразличным видом опереться на перила, как дверь чересчур резко открылась, и Марфи, сощурившись, оглядела его.

— Заходи к ней, юноша. У тебя час. После спустишься вниз. Гарт выведет тебя из наших трущоб — в этакое время лучше иметь провожатого!

Инвари шагнул в комнату, плотно притворив за собою дверь. Неровный свет нескольких свечей тускло освещал обстановку. За двумя забранными решеткой окнами, выходившими на соседнюю крышу, стояла глухая ночь.

Когда-то это была богатая гостиная. Сейчас же из мебели остались лишь старинная просевшая кровать, несколько обшарпанных шкафов, да покосившийся туалетный столик в углу.

— Ее зовут Гэти, — прозвучал голос старухи из-за двери, и Инвари услышал ее удаляющиеся шаги.

Впервые он посмотрел на девушку, и подумал с жалостью: 'Почти ребенок!', хотя внешне она была не намного младше его самого. Но в Поднебесье время текло по-другому. Он разглядывал свежее, как весеннее утро, лицо, с дорожками непросохших слез на щеках, с обильно припудренным вздернутым носиком и лукавым изгибом губ. Однако голубые глаза смотрели почти враждебно. Он осторожно взял ее руку в свои и поцеловал, отчего она, будто от укуса, вздрогнула, и пушистые, коротко остриженные, а главное, светлые с пшеничным оттенком ее локоны разметались по плечам. Инвари провел по ним рукой — ему не нужны были женские ухищрения. Но волосы были теплыми и живыми, а цвет — натуральным.

Он подошел к двери и резко открыл ее — старухи на площадке не было. Он облегченно вздохнул и вернулся.

— Сядь, Гэти, — заговорил он тихо, как заговорил бы с испуганным животным.

Она не послушалась. Тонкие пальцы никак не могли справиться со шнуровкой платья.

Инвари поморщился.

— Не надо раздеваться! Сядь, я хочу просто поговорить с тобой. Потом я уйду.

Она продолжала молча стоять, вглядываясь расширившимися зрачками в темноту под капюшоном, что так пугала ее. Тогда, внимательно следя за выражением ее лица, Инвари откинул его на плечи, открывая волосы. Она ахнула и бросилась к нему, прижимая руки к груди. Заторопилась говорить, запинаясь, будто впервые произносила слова: