Трудный возраст

ТРУДНЫЙ ВОЗРАСТ

Море лениво плескалось под пирсом, облизывая поросшие ракушками опоры. Там постепенно скапливался мелкий мусор — бычки, одноразовые стаканчики, рваные пакеты, похожие на издыхающих медуз, палочки от мороженного... Посреди этой дряни гордо, словно старинный парусник, плыла бутылка — темно-зеленая, загадочно отблескивающая в рыжем вечернем свете. К запаху свежести и соли примешивались мерзостные нотки гнили, ржавого железа и мазута.

На берегу было не лучше. Музыка из баров и дешевых забегаловок, словно старавшихся перекричать друг друга, сливалась в невыносимую для чуткого слуха какофонию. Гриль чадил вонью подгорелого мяса. Пляж, несмотря на поздний час, был битком набит одуревшими от жары курортниками. Среди них сновали местные, и в глазах рябило от навязчивых предложений купить минералку, аляповатое парео или дешевую шляпку из пожеванной соломы.

Скучно.

Самостоятельная жизнь Янош совсем не нравилась.

Там, дома, в клане, все выглядело иначе. Увлекательное приключение — упорхнуть из-под материнского крылышка, доказать ей и себе, что можешь жить самостоятельно, ни на кого не оглядываясь. Может, после этого Младший согласился бы пробудить регены, и тогда... Тогда Янош стала бы на шаг ближе к своей мечте.

Крылья.

— Де-эвушка! — разнеслось над пирсом басовитое, и Янош втянула голову в плечи. Кричал южанин в оранжевых шортах спасателя — типично черноволосый, высокий и крючконосый. — Ну что ты дергаешься, слушай? Уходи давай на берег, ночью утонешь — у меня премии не будет. Давай-давай, не сиди, ногами шевели.

Ночью?

Очнувшись от невеселых размышлений, Янош удивилась — и когда успело стемнеть? Конечно, здесь, на юге солнце вело себя иначе, чем у подножия её родных северных гор, но все равно — смеркалось-то не в один миг. Отвлеклась?

Янош представила, что сказал бы на это Младший, и поморщилась.

— Ну, де-э-эвушка!

Не дожидаясь, пока так называемый "спасатель" и по совместительству охранник перейдет от словесных понуканий к физическим убеждениям, Янош подхватила с пирса кроссовки. "Спасатель" прицокнул языком:

— Ай, молодец, девушка! Кричу-кричу, а с третьего раза только понимаешь. Совсем глухая, что ль? Поживей иди, ишь, как модель фларинует...

— Фланирует, — угрюмо поправила Янош.

— Чего-о?

Глухое раздражение накатило удушливой волной. Тоска, одиночество, постыдное желание все бросить и вернуться домой, изгаженные пляжи и постоянный шум, словесный и мысленный...

Невыносимо.

Поравнявшись с неудачливым "спасателем", Янош коротко, без замаха, ударила — кулаком в солнечное сплетение. Мужчина, захлебнувшись руганью, скрючился. Его боль, яркая и чистая, огненной волной омыла нервы, выжигая неуместное раздражение и черную меланхолию; иррациональный страх стал неожиданно приятной приправой.

"Розмарин или базилик? — Янош блаженно смаковала получившийся коктейль, как иной курильщик смакует первую затяжку после глотка кофе. — Розмарин, наверное. М-м..."

По губам сама собой расползалась улыбка. "Ну-ну, засияла солнышком, вся в отца", — как говорил обычно Младший. Что ж, против истины он не грешил: Янош вполне ожидаемо удалась больше в Старшего, чем в него — и внешностью, и характером. На первый взгляд — солнечным, но на самом деле взрывоопасным.

— Ничего личного, — сочувственно похлопала она скорченного мужчину по плечу. — За всех обычно огребает кто-то один. Такова жизнь, как говорится, — и, положив ладонь ему на лоб, надавила плавно.

Не ожидавший такой подлянки "спасатель" кубарем полетел в воду. Сначала он порядочно хлебнул соленой волны, но инстинкты быстро взяли верх, и на мгновение поток смачной брани перекрыл даже навязчивый гул пляжа. Эмоциональный фон тоже изменился. Янош, жмурясь от удовольствия, вслушивалась в смешение обиды и злости, отчетливо понимая, что пора бы сматываться. В местных законах она разбиралась слабо, но подозревала, что избиение охранника — это даже не административное правонарушение.

Разумеется, если кто-нибудь поверит, что нежная светловолосая девушка — хрупкая, невысокая и с растерянным взглядом создания небесного — сумела уронить в воду агрессивного двухметрового дылду.

Не дожидаясь, пока "спасатель" выберется на пирс и попытается накостылять ей по шее, Янош сбежала по прогибающемуся настилу и спрыгнула на песок, все еще источающий тепло, хотя солнце давно скрылось. У края пляжа она быстро сполоснула под краном ноги, влезла в универсальные кроссовки и крепко затянула шнурки. Рычажки, выдвигающие ролики из подошвы, опять заклинило.

"Зараза".

Пострадавший мужчина уже выбрался из воды и что-то объяснял подоспевшему напарнику, указывая на обидчицу. Тот кивал, кивал, а потом решительно направился к краю пляжа, на ходу включая переговорное устройство. Но тут рычажки наконец-то щелкнули. Янош мысленно показала обоим преследователям язык, вскочила на ролики и понеслась по гладким дорожкам — все быстрее и быстрее. Вскоре скрылись из виду и озлобленные "спасатели"-охранники, и пляж, и даже убогие прибрежные ресторанчики, изрыгающие вульгарную музыку в чернильную духоту ночного воздуха. Осталась только скорость, ветер в лицо и городские огни.

В такие минуты Янош казалось, что она летит.

"Мне пока только шестнадцать, — настойчиво вертелось в голове, перекрывая блеклый фон чужих эмоций и обрывков мыслей. — Еще лет восемь до инициации. Потом минимум пять-шесть веков до княжеского ранга... Да я сдохну быстрее, чем получу крылья!"

Кое-где на дорожке попадались участки с выщерблинами. Приходилось слегка притормаживать и огибать их — скакать на роликах сейчас, в таком рассеянном настроении, Янош не решалась. Конечно, упади она — все равно ничего не сломает, а сломает — так срастется за неделю, но все равно приятного мало.

"Может, рискнуть и попробовать стать равейной?"

Нет. Эту мысль Янош отбросила уже давно. Равейны могут летать только на костылях заклинаний. Никаких крыльев, никакой свободы. К тому же владение этой силой сродни наркотической зависимости. Попробуешь "слезть с иглы" и перейти в стан шакаи-ар, к Младшему — останешься депрессивной развалиной с покореженной психикой.

Слишком большая плата.

А еще... Еще можно было бы пойти в ученицы к Старшему. Но ни алхимия, ни скучное целительство Янош не привлекали. Она не понимала, что нашла мама в свое время в этих занудных науках.

Нет, быть шакаи-ар — лучше всего.

Ведь это значить быть свободной, почти всемогущей...

У автомата с фастфудом Янош притормозила. После вспышки агрессии на пирсе есть хотелось зверски. Хорошо бы еще не синтетику перехватить, а натуральное что-нибудь... Но натуральные продукты дороги, а деньги на карточке следовало хоть немного экономить. Иначе, если Янош не найдет работу, через месяц-другой придется или воровать, или клянчить у семьи.

Первое огорчит Старшего, а второе разочарует Младшего.

Впрочем, синтетику и натуральное редко кто мог различить. Безвредная, питательная и недорогая пища. Жаль, что совершенно безвкусная — для Янош. Выбирать, увы, не приходилось. Устроившись с бутербродами и банкой кофе прямо на бордюре, девушка включила планшетку, справедливо полагая, что вприкуску с информацией сойдет любая съедобная гадость.

— Так-так... Посмотрим, в какую дыру меня занесло.

Навигатор, лукаво подмигнув, сообщил, что абонент находится в секторе А-17 Курортной зоны. Самоназвание... Население... Достопримечательности... Янош только мельком прогладывала рубрики, ее интересовало другое — работа. Лучше всего из категории облегченных, куда могут взять несовершеннолетнего. И желательно такую, где не будут интересоваться личными данными нанимающегося. Официальные документы у Янош имелись, чип тоже, но у местной ювенальной комиссии могли возникнуть вполне резонные вопросы — где родители девочки и почему они за ней не присматривают? Значит, следовало выбирать те места, куда обычно нанимаются дети туристов, чтобы заработать на карманные расходы, благо приучение к трудовой дисциплине в последние годы только поощрялось.

Предложений было не густо. Разумеется, требовались курьеры всех мастей — в рестораны, магазины и даже в офисы мелких фирм. Кафе "Синий ключ" искало общительных, терпеливых, легко идущих на контакт подростков для работы в "детской" комнате. Помощь по хозяйству для пожилой четы, требования те же.

"Опять мимо, — Янош от огорчения в два укуса расправилась с бутербродом. — Не с моим темпераментом. Прибью в первый же день".

Или, попробовать что-нибудь не совсем легальное? Ну, например, продавать на пляже ту же воду... Нет, скорее всего, территория уже поделена. Новенькую в лучшем случае припугнут и погонят, а если не повезет, могут и поколотить. Янош, конечно, отобьется, что ей какие-то люди, но денег так не заработаешь. Даже на фастфуд.

Еще вариант — примкнуть к какой-нибудь подростковой банде. Янош не сомневалась, что ее там быстро примут за свою. Идея казалась весьма заманчивой. Свобода, возможность выпускать пар, вспышки адреналинового безумия и риск — то, что доктор прописал. Впечатлений наверняка уйма будет... только зачтет ли Младший такую вот жизнь за опыт ассимиляции в обществе?

Янош задумалась.

С одной стороны, банда тоже социум. Там есть свои внутренние законы, неписанные правила, вожаки и лузеры. Можно сделать карьеру — а можно и остаться где-нибудь под пирсом. Да и к характеру Янош такой образ жизни подошел бы в совершенстве, вряд ли она испытывала бы муки совести из-за участия в ограблении или из-за мелких краж.

С другой стороны, если мать узнает, что её драгоценное дитя пошло по дурной дорожке... Янош вспомнила ощущение страшной, давящей, смертоносной мощи; наверное, подобное почувствовал бы человек, если бы на палец выше его головы зависла черная каменная глыба размером с десятиэтажный дом. Нет, мама никогда и голоса-то не повышала. Ее улыбка была неизменно застенчивой и дружелюбной, интонации — мягкими, жесты — сдержанными. Но то была не уязвимость, а спокойное осознание собственной силы. В детстве Янош маму боготворила в буквальном смысле, считая ее равной самим Вечным. С возрастом восторги поутихли, но до сих пор заслужить материнское неодобрение было страшнее любых наказаний Младшего.

Пожалуй, в бандитки Янош не пойдет.

Значит, курьером?

— Вот невезуха, — безжалостно скомканный целлофан с огрызком второго бутерброда полетел в утилизатор. — Ничего, прорвемся. Зато буду гонять на роликах.

Янош почувствовала облегчение. Да. Много-много езды на роликах — если думать о курьерской работе так, то на душе полегче становится. Здесь же курортная зона, въезд личного транспорта, даже электромобилей или "вингов", ограничен. Пользуйтесь монорельсом и велосипедами, дорогие туристы.

Заявки на курьера были все примерно одинаковые. Отбросив две с подозрительно большими окладами и требованиями вроде "пол — жен., внешний вид — ухоженный, волосы светлые", Янош ткнула наугад. Выпал ресторан с традиционной кухней под незамысловатым названием "Рыба и Раковина".

"Упор на морепродукты, что ли? — скривилась Янош. — Жаль. Значит, мяса на кухне не перехватишь".

Но судьба есть судьба.

Янош встала, отряхнула с колен крошки, механически проверила снаряжение — рюкзак, перчатки, наколенники, ролики — и снова замелькали разноцветные городские огни.

Вскоре велодорожка вывела ее в более оживленный квартал, к парку. Несколько раз приходилось обгонять других роллеров: неуклюжих костлявых парней, явно богатеньких — не просто в дорогих шлемах, но еще и с навороченными наколенниками, с налокотниками, с датчиками движения и скорости; одышливых полных девиц, надеющихся сбросить вес; курьеров, начинающих спортсменов, отдыхающих детишек... Пришлось сбросить скорость.

"Откуда их столько? — Янош, злобно зыркнув на одну особенно неуклюжую корову на колесах. — Ночь почти. У них что, круглосуточный выгул молодняка здесь?"

Стоп.

Янош затормозила так резко, что покрытие едва не задымилось. Корова, испуганно ойкнув, попыталась ее обогнуть и, конечно, улетела в заграждение.

— С ума сошла?! — взвизгнула коровья подружка, такая же рыхлая, но держащаяся на роликах чуть лучше. — Кто так тормозит?!

— Я.

Мрачного взгляда вполне хватило, чтобы пресечь все дальнейшие вопросы. Трусливо поджав полные губы, девица отправилась утешать безвинно пострадавшую, а Янош наконец-то удосужилась взглянуть на часы.

Половина десятого.

— Dess, — сорвалось с языка любимое ругательство Старшего. О том, чтобы напроситься на собеседование сейчас, можно было бы и не мечтать. Рестораны закрываются в полночь самое малое, это верно; но появление поздним вечером несовершеннолетней соискательницы может возбудить совершенно ненужные подозрения.

Лучше всего было бы вернуться в гостиницу, а в "Рыбу и Раковину" заглянуть завтра с утра. Но сидеть в душной каменной коробке...

Янош решительно развернулась и рванула к мысу.

Ночи теплые. Можно и поваляться где-нибудь под деревом...

Её сны были до предела насыщены острой, на грани боли, красотой и невыразимой жутью. Началось это давно, лет в восемь или девять. В первый раз Янош проснулась с криком, а потом целое утро ходила, как пришибленная, не различая ни лиц, ни обращенных к ней слов. Всё сливалось в невыразительный, постный, бессмысленный шум. Мама со Старшим тогда, как назло, решали Очень Важные Проблемы где-то на другом краю земли, а Младший появился дома только после полудня.

"Ну, наконец-то, — улыбнулся он, едва увидев Янош. — Я уж думал, ты целиком в мать пошла. Не переживай, это эмпатия у тебя проснулась. Регены шалят — знаешь, какие они хулиганы? Ну, иди сюда, я их успокою..."

Младший объяснил все просто. Ночью с разума спадали невидимые путы — "не могу", "не умею", "не знаю, как", и эмпатия вырывалась на свободу. Чуткое сознание, как губка, впитывало чужие мысли и сны, самые яркие и чистые; образы просачивались в самое сердце Янош, заставляя ее переживать то, что в реальности она испытать не могла. Ночные кошмары женщины, потерявшей единственного ребенка в авиакатастрофе; непреходящие мигрени соседки из дома напротив; и в то же время — захлёбывающееся счастье первого поцелуя у парочки под кустом сирени; страх девчонки, возвращающейся домой затемно; пьянящий полет над ночным городом...

Полеты — это уже не человеческое.

Мама пыталась настоять на том, чтобы переехать подальше от людей, может, во владения сестры Старшего, но Младший в первый раз на памяти Янош настоял на своем:

"Нельзя. Она должна научиться справляться с эмпатией, — беспечно улыбался он. — Это как шоковая терапия. Да и рано или поздно всем приходится возвращаться к людям... Ты же не хочешь, чтобы потом "голоса в голове" свели нашу девочку с ума? Брось. Скоро она привыкнет, еще и радоваться будет".

Янош действительно привыкла.

Постепенно чужие мысли приобрели запах и вкус. Она не сразу, но все же научилась улавливать их и днем, делить на группы — условные, конечно — и отличать свойства каждой по малейшему долетевшему отголоску. Страх всегда слегка отдавал ржавчиной. Боль — перечной остротой. Любые чувства Старшего были словно приправлены яблочным соком, мамины — корицей и шоколадом, от эмоциональных шквалов Младшего зубы ломило, как ото льда. Янош запоминала, что ей нравится, а что не очень, и со временем начала себя ловить на том, что нарочно сердит старушку с пуделем во дворе — ее злость похожа на соленый арахис, а орешки Янош любила. Или вот бабушкина радость — теплое ванильное молоко. Или...

Младший только посмеивался и уверял, что это еще цветочки, а ягодки растут исключительно на крови. Почему-то такие разговоры ужасно не нравились Старшему, хотя свою самую стойкую шакарскую привычку Янош переняла именно у него.

Слушать ночные города.

Если каждый человек по отдельности был всегда немного похож на кого-то другого, то хор снов людских каждый раз пел по-особенному. Так всего четыре основных вкуса, сладкий, кислый, соленый и горький, сочетаются, чтобы породить сотни оттенков. В мегаполисах от бешеной интенсивности ощущений у Янош срывало крышу; сон здесь, в тихой курортной зоне, напоминал неспешное наслаждение молочно-банановым десертом.

Должен был напоминать.

Но в этот сладкий, вязкий крем затесалась горошина жгучего перца.

— Мамочка!

Янош очнулась резко, словно над ухом ударили в гонг, но почти сразу сообразила, что ее разбудил собственный панический вопль. Сердце колотилось с нечеловеческой частотой, мир сквозь адреналиновую призму виделся ирреально четким и словно замедлившимся. Серый купол небес с востока уже расцветила золотистая и прозрачно-розовая акварель. На остро пахнущих травинках дрожали капли росы. Предутренний туман медленно отползал от побережья и, как улитка в раковину, прятался под кроны деревьев у подножья гор. Белесое море мерно накатывало на пляж.

— Что это за дрянь была? — Янош легла на живот у самого края обрыва и уставилась вниз. Если бы у города были глаза, то наверняка он бы ответил бы сейчас невинно-укоризненным взглядом из-под гребенки стеклянно сверкающих отелей на берегу: эй, подруга, в чем таком ты меня подозреваешь? А может, тебе показалось? Почудилось? Померещилось?

Нет.

В реальности ощущений сомнений не было — как и в том, что Янош столкнулась с чем-то по-настоящему страшным. Но сейчас от ночной потусторонней жути не осталось и следа. Город — как пастораль со старой картины, безмятежен и светел. Просыпаются первые курортники, открываются рестораны, чтобы предложить ранний завтрак...

Рестораны?

— А, бездна! — Янош натянула кроссовки, щелчком рычажка переключилась на режим "шипованная подошва" и, подхватив сумку, бегом понеслась по склону — только ветер в ушах засвистел.

"Устроюсь до открытия — может, получится перехватить что-нибудь на кухне, — стоило подумать о завтраке, и в желудке поселилось тянущее чувство. — Вообще, если не дадут, то и стырить можно. Не разорятся они от одного бутерброда".

Как только появилась приличная дорога — просто утоптанная земля, не асфальт, но уже и не песок с камнями, Янош переключилась на ролики. Вчерашний маршрут огненной путеводной нитью горел в памяти, и прежде, чем солнце защекотало пылающим краем редкие перышки облаков, из-за очередного поворота выглянуло сюрреалистически синее здание "Рыбы и Раковины". Общий зал был темен, тенты на площадке — свернуты, но в служебных помещениях уже горел свет. В последний раз сверившись с планшеткой и хорошенько затвердив имя менеджера по персоналу, Янош подкатила к служебному входу и решительно нажала на кнопку переговорного устройства.

— Добрый день, вас приветствует автоматический секретарь, — откликнулись динамики металлическим женским голосом. — Пожалуйста, используйте сенсорную панель, чтобы заполнить форму. Помните, что поля, отмеченные звездочкой, обязательны к заполнению. Благодарим за понимание.

Свой шестидесятичетырехзначный идентификационный номер Янош помнила наизусть, так что даже карту доставать не стала. Быстро пробежалась по предлагаемым вариантам цели посещения, поколебалась между "собеседование" и "соискание работы", так и не поняла, в чем разница, обругала дурных составителей анкеты и ткнула наугад. Выпало "соискание работы". Динамики звучно, на пол-улицы, разразились своим "Благодарим за внимание", и автомат выплюнул карту одноразового пропуска. На обратной стороне были пропечатаны дата и время собеседования.

— Через полтора часа... — разочарованно протянула Янош. — Сдохну с голодухи. Что, опять синтетику искать?

Но делать было нечего — пришлось уйти.

Открывшиеся прибрежные ресторанчики манили восхитительными запахами свежей выпечки, поджаренного бекона и молотого кофе. Янош провожала витрины тоскливыми и голодными глазами, но некоторое время здравый смысл преобладал над зовом желудка. Потом, конечно, сдался. Трижды перепроверив состояние счета, Янош свернула к ближайшей призывно открытой двери, успокаивая себя тем, что на ночевке в гостинице удалось немного сэкономить.

"И вообще, на сытый желудок я гораздо обаятельнее", — решила она наконец.

Как и во многих курортных ресторанчиках, обслуживал клиентов здесь не автомат, а человек — улыбчивый черноволосый парень и россыпью темных веснушек на щеках. Несмотря на ранний час, от него веяло бодростью и энергией — Янош ощутила призрачный запах бергамота, едва переступив порог кафе.

— Доброе утро, рад приветствовать вас в "Дредноуте", — парень заулыбался так, что невозможно было не ответить улыбкой. — Что желаете заказать?

— Э-э... стандартный завтрак. Две... — Янош помялась, прикидывая остаток на счете, но все-таки передумала: — Нет, три порции. В кофе двойной сахар, пожалуйста.

— Ждете друзей? — с пониманием откликнулся официант. — Может, вам стоит перейти за тот столик за колонной? Он как раз рассчитан на троих, а его положение создает атмосферу уединения.

— Не, не надо. Я одна.

— Да? — парень растерялся немного. — Значит, три порции стандартного завтрака, кофе с двойным сахаром, верно?

— Ага.

— Ваш заказ будет готов в течение двух минут, подождите, пожалуйста, — и он удалился в полнейшем замешательстве.

Янош только хмыкнула. Вчерашнего синтетического бутерброда хватило только на то, чтобы притупить голод. Это как хищнику ягод пожевать. Желудок набьешь, но ни прилива сил, ни хотя бы элементарной сытости не почувствуешь. Это потому, что синтетика изначально мертвая — так Младший объяснял. И добавлял тут же, лукаво щуря синие глаза, что любая обработка, термическая или химическая, тоже "мертвит" пищу, делает ее пресной, пустой. И все чаще Янош задумывалась над тем, чтобы попробовать сырое мясо или...

Голова сладко закружилась.

Или глотнуть живой крови?

Конечно, тянуть энергию — как эмоции, так и жизнь — Янош было еще рановато. Регены пока спали почти всегда и пробуждались только эпизодически. И торопить их было страшновато, особенно после рассказов Младшего о "кровавом безумии". Он-то свои разбудил в шесть лет, но намучился страшно. Да и время тогда было другое — жуткая эпоха, темная. Вторая война, кровь и смерть повсюду, равейны во всем блеске своей безжалостной силы и аллийцы, бьющие из-за угла... Та недолгая смута, которую сейчас принято называть Третьей войной, не оставила шрамов на загрубевшей коже мира. А Вторую войну помнили до сих пор.

Янош потерла виски, прогоняя навязчивые воспоминания — чужие, к счастью.

Нет, будить регены только для того, чтобы пожрать — это расточительство и глупость. Нужно быть умнее. Раз уж решила дотерпеть до официального разрешения Младшего — терпи.

— Будете заказывать что-то еще? — с глубоким уважением в голосе поинтересовался веснушчатый парень. Янош хмыкнула. Наверное, не стоило сверлить свою тарелку таким мрачным взглядом.

Лишняя порция, конечно, не помешала бы, но деньги, деньги...

— Нет, спасибо. Мои комплименты шеф-повару, — Янош одним глотком допила остатки кофе.

Парень улыбнулся.

— Передам обязательно, отцу приятно будет. А это вам за счет заведения.

Он вышел из-за прилавка и положил на ее столик небольшой белый сверток.

Ноздри Янош хищно дрогнули. Запах свежей выпечки, корицы и яблока не могли заглушить даже несколько слоев хрустящей оберточной бумаги.

"Вот и решили проблемы с дневным перекусом".

— Спасибо! — просияла Янош искренней улыбкой, подхватила сверток и, не удержавшись, поднялась на цыпочки и легонько чмокнула парня в щеку.

Вкус его эмоций — легкомысленная лакрица, тяжелая ваниль и тонкая лимонная кислинка. Взаимная симпатия, мимолетное влечение к симпатичной девчонке и сожаление о том, что он вряд ли ее больше увидит.

"Парни такие забавные".

Янош махнула рукой и, на ходу переключая кроссовки в режим роликов, выскочила из кафе. Настроение было замечательное. Город словно расступался перед ней — убирал с пути неуклюжих прохожих, услужливо приподнимал ветви деревьев, сдвигал в сторону дома — немного, но этого хватало, чтобы не сбавлять скорость перед очередным поворотом. Серый асфальт, синее небо, запах травы и моря...

До "Рыбы и Раковины" Янош добралась даже быстрее, чем планировала. Пропуск к тому времени, к счастью, уже активировался. Длинный коридор мимо складов, мимо запертой кухни вывел прямо к двери с табличкой "Менеджер". Сверившись в последний раз с номером на пропуске и пригладив кое-как волосы, Янош осторожно постучалась.

Ноль внимания.

Она постучалась еще.

— Не надо ломать дверь, лучше пропуск к панели приложите, — добродушным басом посоветовали динамики.

"Опозорилась", — с грустью констатировала Янош, доставая карточку из кармана.

По голосу можно было бы предположить, что его обладателем окажется дородный мужчина лет сорока с хвостиком. Представительный, круглолицый, снисходительный и оглушительно пахнущий дорогим одеколоном. Но, приоткрыв дверь, Янош засомневалась, на то ли собеседование попала.

— Э-э... Виктор Блицке? Здравствуйте...

— Вы проходите, проходите, — нетерпеливо поманил ее пальцем долговязый белобрысый парень в смешных круглых очках с затемненными стеклами. Голос был тот же самый, что в динамиках. — Да, это я, можно обращаться просто по имени и на "вы". Так у нас принято. А вы, значит, та самая Янош?

— Ага. То есть, да, это я, — она смирно присела на указанный стул напротив заваленного всяким хламом стола. Взгляд скакал с одного предмета на другой. Бумажные книжки, открытки, сувениры, куча каких-то коробок с логотипом "Рыбы и Раковины", немытые кружки — штуки три или четыре... На относительно расчищенном участке гордо красовалась переполненная пепельница. Судя по количеству окурков, курил белобрысый непрерывно. — У вас объявление было о том, что требуются курьеры, да?

— Было, — подтвердил Виктор энергичным кивком. Очки чуть-чуть сползли по носу, и он поправил их средним пальцем. — Только там еще указано, что возраст соискателя должен быть больше четырнадцати лет. А вам, Янош, сколько?

— Шестнадцать, — скромно опустила она глаза.

— Опыт работы курьером имеется?

— Ага, прошлым летом подрабатывала и позапрошлым тоже. Ролики у меня свои.

— Можно взглянуть на рекомендации с прошлого места работы?

— Я не брала, — соврала Янош. — Но я могу номер менеджера дать, хотите?

— Не надо, — отмахнулся Виктор и подпер щеку рукой. — Ладно. А спортивный разряд у вас по езде на роликовых коньках есть?

— Нет. Но я очень давно катаюсь, честно!

— Верю. А как ваши родители относятся к тому, что у вас будет работа на полный день?

— Никак, — тут Янош уже врать не стала, потому что перезвонить родителям и проверить правдивость ответа этот Виктор как раз очень даже мог. Служба опеки — серьезная угроза, лучше всегда обезопасить себя от претензий, хотя бы предупредив родителей. — Я маме хочу сережки купить в подарок на день рожденья, а у меня карманных не хватает. И на карманные как-то нечестно покупать, ведь мне их Мла.. папа дает. Получается, это его подарок, а не мой.

— Сережки в подарок, значит... — вздохнул Виктор, барабаня тонкими пальцами по столешнице. — Дело хорошее, конечно. Ладно, скажу вам честно, Янош. Мне импонирует ваша живость и желание порадовать маму, но вот навыки вызывают сомнения. Да и возраст... Если с вами что-то случится на работе, даже если вы коленку разобьете, то служба опеки меня съест. Ведь согласие родителей, я так понимаю, вы получать не хотите?

— Ага, — грустно согласилась Янош. Неужели пролетает?

— И звонить им я тоже не должен?

— Ну, лучше, чтоб это сюрприз был. Работа и сережки, — торопливо пояснила она. Из глубины души поднимался какой-то злой азарт. Значит, этот парень не верит, что Янош круто гоняет на роликах?

Виктор снова вздохнул и поправил очки.

— Если бы я мог получить хоть какое-то подтверждение, что вы способны выполнять работу курьера, мы бы уже подписывали контракт. Но...

— А вы проверьте, — вкрадчиво предложила Янош и искоса взглянула на менеджера из-под густых ресниц. Раз "детская непосредственность" не сработала, можно изобразить "плохую девчонку". До Младшего, виртуозного игрока на человеческих инстинктах, она еще не доросла, но кое-чему уже научилась. Например, тому, что красивым людям, что бы там ни проповедовали в "Идеалах равенства" в вечернем эфире, всегда оказывается предпочтение. А Янош была очень, очень красива. — Карту города я видела. Отсюда, из ресторана, можно попасть в любую его точку не больше, чем за двадцать минут.

Чем дольше она говорила, тем меньше оставалось в голосе искренних детских интонаций. Он становился глубоким, металлически холодным. "Звуки и запахи влияют на человека гораздо больше, чем визуальный ряд", — объяснял как-то Старший. Ну, что ж, изменять свой запах по желанию Янош еще не умела, но вот проворачивать такие несложные штучки с голосом научилась уже года три назад. На родителей это, конечно, не действовало, но на всяких посторонних, особенно чистокровных людей — вполне.

— Испытать? — Виктор выглядел изрядно сбитым с толку. Только что перед ним сидела веселая синеглазая девчонка со смешными косами цвета спелой пшеницы, а теперь вдруг она превратилась в хладнокровную расчетливую девицу. Мелкого роста, правда, но явно из той рано взрослеющей породы, представители которой никогда не позволяют вмешиваться в свои дела какой-то там службе опеки. — Как?

— Дать задание и посмотреть, насколько быстро я доставлю посылку.

— За двадцать минут — в любую точку города?

— Не больше, чем за двадцать минут, — Янош еще раз припомнила карту города и уточнила: — В кварталы с первого по шестой — наверное, подольше. Там ограничение по скорости.

Виктор с сомнением снял очки и повертел их в руках. Глаза у него оказались серые, холодные, глубоко посаженные. С такими рисуют трагических злодеев в мультиках.

Впрочем, в жизни все иначе. Самое жестокое существо, которое когда-либо видела Янош, имело облик юноши с белоснежными волосами и небесно-голубыми глазами бога милосердия.

— То есть вы предлагаете взять себя на испытательный срок?

— Ага.

— На день?

— Хотя бы на один заказ, — белозубо улыбнулась Янош.

Молчание затянулось. Виктор задумчиво прикусил дужку очков, обвел взглядом захламленный стол и вдруг решился:

— Ну, хорошо. Я дам вам одно задание. Если справитесь — заключаем контракт. Если нет — поищете другое место работы, хорошо?

— Хорошо, — покладисто кивнула Янош, подозревая подвох. Наверняка ее сейчас пошлют в самый дальний конец города по какому-нибудь сложному маршруту... С другой стороны, никто не тянул ее за язык с этими двадцатью минутами. Впечатление-то она, конечно, произвела, но теперь нужно его закрепить. — А когда?

— Можно прямо сейчас, — Виктор напялил очки, хрустнул пальцами и застучал по клавиатуре. — Я вам сейчас оформляю запрос. Потом пройдем на кухню, возьмете там переноску с заказом, адрес и форму для росписи. Заказ для моей жены, — пояснил он зачем-то. — Мы как раз на другом конце города живем, за одиннадцатым кварталом. Анну я предупредил. Отдадите ей коробку, получите роспись в форму и вернетесь. Если справитесь за час — берем вас на работу.

Оформление заказа заняло некоторое время. Потом Виктор проводил Янош на кухню — точнее, не на саму кухню, туда только повара с официантами и допускались, а в специальное помещение курьерского отдела, которое было расположено впритык к ней.

— Александр, я новенькую привел! — звучно прокричал Виктор, заглянув в дверь. — Заказ готов?

— Все готово, — недовольно откликнулся Александр — мужчина уже в летах, весьма скромного роста и полненький. Янош едва не прыснула со смеху, когда увидела его. Оранжевые джинсы с голубой рубашкой — это оригинально, но уж больно глаз режет. — Вот эта девочка новенькая? И чего ты ее по самому сложному маршруту отправил? Чего не в ближние кварталы?

— А это у нас испытание, — серьезно откликнулся Виктор. — Девочка говорит, что в любой конец города за двадцать минут долетит.

— Фьють! — присвистнул от удивления Александр и уставился на Янош с неприличным весельем. Вокруг глаз у него от улыбки появилось множество мелких морщинок — как мушиные лапки. — А ты хоть раньше-то у нас в городе каталась, мелкая? Смотри, Ёж — и та быстрее, чем за тридцать пять минут, отсюда в двадцать шестой через одиннадцатый не доедет. А она, между прочим, мастер спорта по езде на роликовых коньках с препятствиями.

— Небось, среди юниоров, — уязвленно пробурчала Янош. Ей когда-то идти на разряд отсоветовал Младший — мол, чтоб внимание не привлекать. Интересно, получи она тогда заветную корочку и отметку в карту, Виктор Блицке вспомнил бы сейчас про службу опеки и всякие там возрастные несоответствия? Ой, вряд ли.

— У-у, завидуем? — понимающе закивал Александр, и от него гниловато потянуло затаенной неприязнью. Кажется, эту девчонку по имени Ёж здесь искренне любили. Интересно, за что?

"Ладно, не важно, — подумала Янош. — Просто запомню, что про нее нельзя говорить плохо". И застенчиво улыбнулась:

— Не. Просто нервничаю. Мне прямо сейчас ехать, да?

— Сейчас, — подтвердил Александр после короткого обмена взглядами с Виктором. Слабенький ток неприязни потихоньку иссякал. Янош, мысленно ругая себя за ошибку, продолжала отсвечивать наивной улыбкой. — Флай, давай сюда заказ, сколько возиться можно! — прикрикнул на кого-то Александр, не оборачиваясь.

— Ага! — невнятно отозвались из-за двери.

Александр, извиняясь, развел руками и скрылся в комнате. Через полминуты он вернулся с контейнером-рюкзаком.

— Вот, — протянул он его Янош. — Сможешь сама закрепить? Осторожно, тяжелый.

— Справлюсь, — коротко откликнулась она, взвешивая ношу на вытянутой руке.

Килограммов восемь. Странно. Даже с учетом "морозилки" в контейнере, заказ не должен тянуть больше чем на три-четыре килограмма. Или это тоже часть испытания? Янош наклонила голову, пряча усмешку.

Для обычной девочки, конечно, тяжеловато. Но она-то легко поднимает вес вдвое больше ее собственного.

"Так что обломитесь, парни. Ваш коварный план не сработал".

Азарт разгонял сердце все быстрее и быстрее. Выброс в кровь адреналина и еще кое-каких специфических, не свойственных людям веществ — и глаза уже начинают различать мельчайшие детали так четко, что голова поначалу кружится. Недолго, правда. А мышцы наливаются упрямой силой, и самое сложное теперь — не сломать случайно сложные застежки контейнера-рюкзака.

Янош в последний раз вызвала в памяти планшетки городскую карту, проверила шнуровку кроссовок и небрежно бросила Виктору:

— Засекайте время.

Тот демонстративно постучал по циферблату наручных часов и улыбнулся. А смешной Александр в оранжевых джинсах сказал неожиданно серьезно:

— Удачи.

Выход для курьеров оказался совсем близко, буквально в двух шагах. Уже на улице Янош обернулась, и, заметив, что и Виктор, и Александр наблюдают за нею с порога, не удержалась от маленького пижонства — разбежалась, подпрыгнула и, в полете отогнув рычажки на кроссовках, приземлилась уже на ролики. Мысли о том, что было бы, если б механизм опять заело, она от себя старательно отгоняла.

А скоро стало не до того. Приморский городок уже проснулся, и улицы наводнились туристами. Пожилые дамы с собачками, бегающие трусцой бодрые стариканы, юные влюбленные парочки, семьи с детишками всех возрастов... До выезда на велодорожку Янош приходилось как-то лавировать между ними, вписываться на огромной скорости в узкие промежутки — кажется, еще чуть-чуть, и либо прохожего собьешь, либо в столб врежешься. А город будто бежал на встречу — пыльно-серый асфальт, яркая в утреннем солнце зелень газонов, арки древесных ветвей, лабиринты подстриженных кустов, мостовая, снова асфальт, низкие металлические ограды вокруг садов, цветы и клумбы, разноцветные дома с пологими крышами...

Когда на пути внезапно нарисовалась глухая бетонная стена высотой в добрых шесть метров, Янош едва не влетела в нее на полной скорости — прямо в синие стрелки знака "объезд", полустёртые, тусклые, пунктиром бегущие по ограждению.

— Ну шатт даккар же, — тихо и беспомощно ругнулась Янош.

На карте эта зона обозначалась как "стройка", и никаких высоченных стен тут не должно было стоять. Наоборот, через стройплощадки всегда удобно срезать путь — там одна автоматика, людей нет, мусора тоже, дорожки укатанные... Прикинув же по длине стены возможную площадь огражденной территории, Янош едва не застонала. Весь одиннадцатый квартал! Так вот почему Виктор легко согласился на это "испытание"! Если объезжать такую громадину, то уложиться в двадцать минут ну никак невозможно.

Янош закусила губу и оглянулась. Вроде вокруг никого. Еще бы, квартал не туристический...

Ну, что ж, тогда можно и вытащить туз из рукава.

Быстро переключив ролики в режим кроссовок, Янош вздохнула поглубже, привычно сконцентрировалась на ускользающем ощущении — жар в каждой мышце, как от багровеющих в костре углей. Жар, энергия, мощь...

Короткий разбег — и прыжок.

Конечно, сходу перемахнуть стену не получилось. Но вот зацепиться сильными пальцами за верхний край и легко подтянуться, а потом спрыгнуть вниз, но уже с другой стороны — запросто.

А внутренние часы продолжали тикать — минус сорок лишних секунд на незапланированную остановку. Янош стиснула зубы, переключилась опять на ролики и понеслась по ближайшей дорожке. Внутренний компас четко указывал направление, и этого вполне хватало. Янош старалась не отвлекаться и не видеть, не замечать, как разительно изменился пейзаж. Включится любопытство — и пиши пропало, никуда она не доедет тогда. Останется здесь — рыскать среди недостроенных корпусов шикарного гостиничного комплекса, среди осыпающихся стен и перекрытий, котлованов под бассейны, бетона и пыли...

Это скорее напоминало видеоряд из постапокалиптического боевика, чем курортный городок. Развалины и длинные ангары для строительной техники, а между ними — гладкие дорожки. Ни деревца, ни кустика, ни даже травинки. Даже солнечный свет какой-то мутный, будто проходит через мелкую-мелкую сетку.

"Интересно, ангары пустые? Или в них строительные роботы?" — пронеслось у Янош в голове, и на секунду воображение захватила будоражащая картинка: ряды машин, накрытых чехлами, отключенных, ничейных... Может, даже не поставленных на сигнализацию. На стене-то ее не было.

Янош нарочно ускорилась, чтобы побороть искушение и не влезть в один из ангаров прямо сейчас.

"Вечером, — колотилось в висках. — Вернусь вечером".

А еще — и в этом Янош могла бы поклясться своими будущими крыльями — за ней кто-то наблюдал. И не в одиночку. Эмоции ощущались слабо, издалека, но явно были разными, не перепутаешь. Пряный кориандровый привкус веселого любопытства, доброжелательное удивление — и, соленым привкусом крови, агрессия. В один момент адреналинового просветления Янош даже, кажется, услышала четко чужую, рычащую, яростную мысль:

"Наша территория! Если увидит..."

По спине прокатилась волна мурашек. Не от страха — от азарта. Янош до боли закусила губу и сделала последний рывок к стене.

Не время. Можно вернуться позже. Позже. Вечером.

А дальше все было гораздо проще. Нужный домик Янош нашла почти сразу — аккуратный, приземистый, бледно-зеленый, с черепичной крышей, тонущий в белой пене жасминового сада. На звонок дверь открыла невысокая женщина в светлом платье — рыжая, ясноглазая и явно с приличным сроком беременности. Янош отдала получательнице заказ, форму для росписи, закрепила снова на спине контейнер — и рванула обратно.

Оставалось тридцать шесть с половиной минут. Более чем достаточно на обратную дорогу. Правда, у стены вокруг стройки пришлось притормозить — какая-то парочка туристов, парень с девушкой, умудрилась совершенно случайно забрести к одиннадцатому кварталу и теперь, оказавшись в тупике, увлеченно переругивалась, выясняя, кто виноват в этом. Янош настороженно понаблюдала за этим действом секунд двадцать, убедилась, что молодые люди полностью поглощены друг другом, и перемахнула через стену.

Где-то на полпути к "выходу" Янош заметила совершенно неуместный для строительной площадки мусор — пакет из местного фастфуда, пару смятых пластиковых бутылок и подозрительно попахивающее алкоголем пятно на дорожке. Агрессия в этом месте была так сконцентрирована, что ее, наверное, почувствовал бы и простой человек. Крутанувшись на месте, Янош показала неизвестно кому неприличный жест, но, видимо, на сей раз за ней не наблюдали — никакой реакции не последовало.

Пришлось поторопиться обратно в "Рыбу и Раковину" — время уже поджимало.

А у черного входа в ресторан собралась целая толпа. Человек пятнадцать, не меньше. В основном — подростки среднего и старшего возраста, но затесались среди них и взрослые. Впереди всех стоял блондинистый Виктор и дымил сигаретой.

Стоило Янош объехать последний поворот и выехать на просматривающуюся от самого ресторана дорожку, как половина ожидающих взорвалась азартно-подбадривающими воплями, а другая — разочарованно взвыла.

— Ну, ну, ну! — прокричал Александр, сложив ладони рупором. — Давай, милая, последние тридцать метров остались!

Янош понимающе усмехнулась. Ага, ставки делали, успеет она или нет. А раз так, можно и повыделываться немного, все равно еще почти пятнадцать минут в запасе. Например, проехаться задом наперед или хотя бы подпрыгнуть пару раз.

Каждый финт встречался дружными одобрительными криками, и это ужасно льстило.

— Готово, — Янош лихо затормозила прямо перед Виктором и сунула ему под нос форму для росписи. — Заказ выполнен.

— Ёлки зеленые, правда ведь успела, — изумленно выдохнул Александр и хлопнул широкой ладонью Виктора по спине: — Ты проспорил, ха! Плати теперь.

Янош крутанулась на месте и, заложив руки за спину, доверчиво заглянула Виктору в глаза.

— Ну как, я принята? Уговор дороже денег, — и она невинно хлопнула ресничками. Кто-то старательно раскашлялся, пытаясь замаскировать неуместное хихиканье. А вообще фон был приятный — одобрение, восторг, восхищение... и самая капелька гвоздично-острой зависти. То, что надо для подогрева аппетита.

Виктор растянул губы в довольной улыбке и, спустив указательным пальцем очки на кончик носа, констатировал:

— Принята. Завтра откроем для вас счет, начнете копить на серьги для матери. Кстати, у нас приняты чаевые для курьеров, о чем стоит напоминание внизу формы, — он постучал по тонкому планшету. — Добро пожаловать в "Рыбу и Раковину".

Янош улыбнулась, накручивая на палец кончик косы.

"Кто бы сомневался?"

Заказов в тот день ей доверили немного. Еще четыре в общей сложности, и то ехать пришлось недалеко. Два — на побережье, морепродукты со специями на гриле, для тонких ценителей южной кухни, недовольных качеством ближайших забегаловок. Один — комплексный обед в пасмурно-серое офисное здание в центре. Хмурый тощий клерк, от которого несло кислым унынием, принял из рук Янош объемную коробку, расписался в форме и спросил:

— Как там сейчас на пляже? Солнышко, водичка...

Янош сделала честные-честные глаза и соврала:

— Толпы людей, грязный песок, жуть как жарко и медуз к берегу прибило. Вот мне сейчас опять туда мотаться, а не хочется ну просто совсем!

Клерк развеселился, потрепал Янош по светлой макушке и предложил "посидеть немного у нас, в холодке, под кондиционером".

— Спасибо, но мне еще надо ехать на другой адрес, — скромно потупила взор Янош и вздохнула трагически.

Сочувственно покачав кудрявой головой, клерк достал карточку — и перевел на счет "Рыбы и раковины" дополнительные десять процентов оплаты к заказу. Это были первые чаевые Янош. Шесть с половиной пунктов — немного, такой суммы не хватило бы на оплату и одной ночи в гостинице, но на жилье в такие теплые дни можно и сэкономить. А там и зарплата подоспеет...

Последний заказ, рыбу под белым соусом для немолодой элегантной дамы, явно не представляющей, как используются кастрюли со сковородками и что такое "домашняя кухня", Янош отвозила уже ближе к ночи и возвращалась далеко затемно. Кратчайший обратный путь пролегал вдоль стены вокруг одиннадцатого квартала. Фонари почему-то не горели, но со стороны заброшенной стройки несло дымом — грязным, химическим, какой бывает от горящей резины. А еще — сквозь далекий шум волн, сквозь тяжелое, ритмичное тумм-тумм-тумм с прибрежных дискотек и слитный городской шум пробивался еле слышно монотонный шепот. Навязчивый, неприятный, похожий на жаркое дыхание огромного зверя, обнюхивающего затылок жертвы. Янош казалось, что шепот звучит где-то под черепной коробкой, но это совершенно точно не было телепатией. Поначалу сливавшийся в неразличимый шелест, постепенно он стал распадаться на отдельные слова. Слова цеплялись друг за друга, сплетались в предложения, все более и более осмысленные. И потом Янош внезапно поймала себя на том, что подпевает незамысловатой, но жуткой песенке.

Кто сидит под старой вишней,

Напевает еле слышно,

Косы девочке плетёт?

Папу волны в море смыли,

Мама крепко спит в могиле,

И над ней сосна растёт.

Чьи же пальцы невзначай

Вдруг касаются плеча?

...Холодная и твердая, как изо льда вырезанная, рука не "коснулась невзначай" — по-хозяйски легла на уязвимое место между шеей и плечом. Инстинкты швырнули Янош в сторону, спиной к шестиметровой стене, шершавой и безжалостно-жесткой. Дернулась верхняя губа, обнажая в оскале белые, ровные зубы с лишь слегка выступающими клыками. Сумрак стал вдруг прозрачным, как будто кто-то включил огромные дневные лампы.

— С-с-с-ш-ш-ха!

Янош не сразу осознала, что угрожающе-свистящее шипение исходит от нее самой. Сердце билось болезненно часто, разгоняя по венам бешеную смесь из крови, непробудившихся регенов и аллийских стрессовых гормонов. Кончики пальцев зудели от желания бить, рвать, дробить, но врагов поблизости не было — ни одного. Только длинная пустая улица, невнятная серость бетонной стены, равнодушно-слепые окна пустых домов и запущенные палисадники.

Ролики разъехались в разные стороны, и Янош с глупым "ой!" плюхнулась на асфальт. Она посидела еще с полминуты, напряженно вслушиваясь в типично городскую мешанину звуков, но так и не обнаружила ничего подозрительного. Ни быстро удаляющихся шагов неизвестного шутника, ни даже зловещей песенки, с которой все началось. И, если бы не горела шея, обожженная ледяным прикосновением, то Янош бы решила, что все это было наваждением.

Как в старых городских страшилках.

-За такие шутки в зубах бывают промежутки. Ясно? — незамысловато пригрозила она неизвестно кому и осторожно поднялась на ноги, держась за стену. Опыт опытом, но встать на ролики после таких кульбитов — дело непростое. — Уроды. Все уроды.

Возвращаться в "Рыбу и Раковину" расхотелось. Общаться с людьми, когда чувствуешь себя промокшей кошкой, жалкой и злой одновременно? Ну уж нет... Но только Янош малодушно подумала о том, чтобы оставить контейнер и форму в приемной и, распрощавшись с начальством, тихо сбежать на пустынный мыс, как требовательно завибрировал наручный "бэнг". Модная штука, и куда более практичная, чем стандартный мобильник.

— На связи, — сердито буркнула Янош, запихнув в ухо капельку наушника.

— Через час, за мысом, слева от городского пляжа. Гарантируем костер, жареное мясо и много морепродуктов на гриле. Бесплатно, — пообещали соблазнительно-низким мужским голосом.

— Чего-о?

Где-то на том конце линии разочарованно вздохнули.

— Будем праздновать пополнение коллектива курьеров и новый рекорд скорости, — уже будничным тоном ответил собеседник. — Это я, Флай. Парень с дредами из курьерского отдела.

— А-а-а, — понятливо протянула Янош, наконец-то вспоминая. Тогда, после ее триумфального возвращения, почти все курьеры быстро разъехались по своим заданиям, только трое и остались коротать с ней время до следующего заказа. И одним из них и был парень с дредами, кажется, местный — темноволосый, темноглазый, до черноты загорелый, с лихой улыбкой и типично ястребиным носом южанина. — Извини, не узнала.

— Богатым буду, — оптимистично откликнулся Флай и повеселел: — В общем, приходи, ждем. Мы тут не всех новичков так прописываем, но ты заслужила, честно. И ролики бери, у нас там на валунах местечко оборудовано, погоняться с экстримом и все такое.

— Ролики я всегда с собой беру. Они часть меня, — хмыкнула Янош и, отвлекшись от дороги, едва не врезалась в фонарный столб. И разозлилась на себя: ага, хороша "часть"! Повезло еще, что никто такого позора не видел. — Приду. Спасибо за приглашение.

— Круть, пойду наших осчастливлю, — жизнерадостно отреагировал Флай. — Отбой!

В "Рыбе и Раковине" любитель оранжевых джинсов Александр с благодушной улыбкой забрал у Янош форму для росписи и контейнер, поздравил с первой заработанной сотней пунктов и, загадочно подмигнув, вручил небольшую посылку.

— Флаю передайте, это ему, — сказал он и добавил: — И еще. Вы там веселитесь, конечно, но не забывайте, что завтра к восьми кое-кому на работу.

— А мне? — на автомате переспросила Янош.

— Тебе к двум, ты во вторую смену, — успокоил ее Александр. — Давай, поезжай. Только родителей предупредить не забудь.

— Обязательно.

Это было самое настоящее вранье, но не говорить же, что ни с одним из трех своих родителей Янош не виделась уже полмесяца? Но это, к сожалению, не значило, что о ее приключениях дома ничего не слышали. Наверняка кто-нибудь из кланников Младшего присматривал за ней, хоть вполглаза...

В посылке что-то многозначительно булькало в такт невеселым размышлениям. Ночной город стелился под ноги асфальтовыми дорожками и подмигивал рыжими огоньками фонарей. Вдалеке шумело море.

Янош зажмурилась на секунду, прогоняя уныние.

"Надо думать позитивно, — напомнила она себе. — Сегодня меня покормят бесплатно. Это уже плюс".

Чем ближе было море, тем оживленнее становились улицы. На центральном пляже запустили лазерное шоу — ночная дискотека уже началась. Ближайшие к береговой линии бары были набиты под завязку; даже издалека чувствовался тяжелый запах пота, алкоголя, дешевой пережаренной еды и смешавшегося дыхания множества людей. Некоторые компании расположились прямо на песке, у кромки воды, с традиционными коктейлями в жестяных банках и с бутербродами. Парочки, уже не стесняясь, лизались прямо посреди пляжа — наверное, на мрак полагались.

Янош, углядев одну такую, хмыкнула — во люди дают! — и прибавила ходу. До назначенного времени встречи оставалось еще семнадцать минут, а нужно было проскочить все побережье, обогнуть мыс за городом и съехать к дикому пляжу. Желудок неприятно тянуло от голода — перехваченного в обед жидкого супчика из каких-то водорослей оказалось маловато. А тут еще и мысли о бесплатной еде раздразнили аппетит.

Мясо... морепродукты на гриле...

Облизываясь мечтательно, Янош разогналась еще сильнее. Теперь она едва вписывалась в повороты, иногда удерживая равновесие только чудом — ну, и благодаря шакарским рефлексам, разумеется. Адреналин приятно обострял восприятие, делая мир невероятно четким. Даже своего провожатого, ожидающего в условленном месте, Янош разглядела почти за триста метров — и это в густой, по-настоящему южной темноте.

— Доброй ночки, Флай, — лихо затормозив у него перед носом, Янош выразительно взмахнула посылкой. — Это тебе от Александра.

— Ух ты, правда достал! — искренне восхитился Флай и трепетно прижал булькающий сверток к груди. А потом ухватил Янош за руку: — Поехали быстрее, нам еще десять минут по дорожке, а потом спуститься по склону надо. Там дикий пляж, туристов нет, наших тоже — ну, рассказывают про него всякое, нехорошее. Но крутым курьерам всякие сказки по барабану! — торжественно заявил он.

Что-то царапнуло Янош в этих словах, но она решила пока отложить все расспросы на потом. Флай уже покатил, утягивая ее за собой, а одновременно ехать, сдерживаясь, чтобы не обогнать куда более медлительного спутника, и разговаривать было неудобно.

Но, к счастью, недалеко.

У обрыва Флай остановился, быстро расстегнул ролики, повесил их на поясе и босиком зашагал к высоким и явно колючим кустам. Где-то внизу шумно плескалось море, кто-то взвизгивал и хохотал, но голоса были искажены эхом — не разберешь даже, взрослый это или ребенок. Впрочем, Флая эти звуки явно не смущали.

— Давай сюда! — махнул он рукой. — Тута ход, подлезть надо, я ветку подержу!

Благоразумно сменив ролики на шипы, Янош осторожно подошла к "тута ходу". Он оказался очень узким — взрослый человек бы вряд ли пролез, даже такому долговязому парню, как Флай, пришлось бы несладко.

— Ты не дрейфь, там только сначала голый склон, а потом ступеньки. И двадцать метров вниз. Только осторожно, там спуск сильно крутой. Почти отвесная стена.

— Я никогда не дрейфую... не дрейфлю... тьфу, — Янош мстительно дернула Флая за ухо. — И ничего там отвесного нет. Смотри, я сейчас покажу класс!

Она глянула вниз — высоко! — покачнулась на пятках, концентрируясь... и сорвалась в бег — почти перпендикулярно к склону, мимо ступеней, с трудом удерживая равновесие и упиваясь скоростью. Мягкий камень крошился под шипами и мелкими ручейками стекал вниз, к пляжу. Гибкие ветки хлестали по голым ногам.

И было уже неважно, что там булькает в свертке у Флая — вряд ли оно может пьянить больше, чем это.

Полу-падение.

Полу-полет.

Склон кончился слишком быстро. Последние шаги, невероятный прыжок — и из-под шипованных подошв взметнулись фонтаны белого песка. Янош хохотала, хохотала, хохотала, как сумасшедшая, и все никак не могла перестать, пока по крутым ступеням не сполз Флай с воплем: "Ты как, ты как, ты в порядке?".

От него остро и густо несло страхом — как будто луковицу разрезали пополам, и этот неприятный привкус отрезвил. Янош вспомнила, что она вообще-то не среди своих. Вокруг — люди. И ее они тоже считают за человека. А значит, нужно быть... аккуратнее.

— Да все со мной хорошо, успокойся, — Янош сладко потянулась и непринужденно соврала: — Меня еще года в четыре отдали в секцию экстремального развития. Мла... папочка этим, в смысле — экстримом, по жизни занимается, ну, вот хочет, чтобы я по его стопам пошла.

— А... Ну, понятно, — с недоверием протянул Флай и сощурился. — А мама твоя против таких занятий не выступает?

— Не-а, — Янош безмятежно улыбнулась и на сей раз ответила абсолютно честно: — На нее примерно в моем возрасте та-акие проблемы свалились... Ух! Ролики и забеги по вертикальным стенкам по сравнению с этим — так, ерунда. Она это и за опасность-то не считает. Говорит: "Пусть ребенок развлекается, пока есть возможность. Мы же не знаем, что будет завтра". Ребенок — это типа я, — скромно созналась Янош.

Флай завистливо присвистнул.

— Везет же. Мои с трудом на ролики согласились, я полгода уламывал. Боялись, что разобьюсь. Ну, ладно, если все в норме, тогда идем. Чуешь, как пахнет?

Янош втянула воздух, и ноздри у нее хищно дрогнули. В свежий морской ветер — соль, йод и мокрое дерево — вплетались божественные ароматы запеченного на открытом огне мяса и резковатый запах рыбы. Еще свеженькой, похоже, только специями натертой...

Удержаться и не облизнуться по-кошачьи стоило больших усилий.

Впрочем, идти уже было совсем недалеко. За валунами, метрах в тридцати, пряталась укромная бухточка. Пляж там во время прилива, как сейчас, становился очень узким, всего метров десять, и наверняка в шторм целиком скрывался под водой. Над полосой белого песка опасно нависали скалы — кажется, еще немного, и тяжкая каменная громада сорвется вниз. Но подросткам, которые с визгом носились вокруг костра, было, похоже, наплевать на все опасности вместе взятые. В этом веселом безумстве не принимали участия только двое. Пухленький мальчишка, азартно переворачивающий шампуры над углями в ямке, и девчонка, меланхолично перебирающая струны маленькой желто-зеленой гитары.

— Привел ее наконец? Тебя только за смертью посылать! — пробасил пухленький, не отвлекаясь от великого таинства приготовления шашлыка. — Стесняюсь спросить, что вы там делали так долго?

— А что, завидуешь? — язвительно отозвался Флай, выступая вперед, словно защищая Янош. Она только хихикнула — как будто можно кого-то смутить или обидеть такой ерундой.

У толстого парня чувство юмора оказалось получше, чем у Флая.

— Ничего подобного, было бы чему завидовать, — произнес он меланхолично, тыкая деревянной палочкой в кусок мяса. — Вот когда начнем есть то, что я приготовил, то все девчонки будут мне хором в любви признаваться. Потому что вкусно. Мясо — это вещь.

— Вещь, — машинально согласился Флай и возмутился: — Ничего подобного, вот и не все. И вообще, это просто присказка такая — "я тебя обожаю", это несерьезно.

— Да понял я, что ты не на самом деле обещал меня расцеловать за лишнюю порцию, — все тем же ровным тоном откликнулся "повар".

Флай запунцовел — то ли от смущения, то ли от злости, то ли от жара костра.

— Да ну тебя. Как скажешь иногда... — и развернулся к Янош. — Мы тут все, кстати, по никам друг друга зовем. Так что он у нас Гурман, — Флай кивнул на пухлого мальчишку. — Хочешь знать настоящее имя — сама спрашивай, ладно?

— Ладно, — легко согласилась она, думая, что имена ей совсем ни к чему. Сложнее будет потом с ребятами расставаться. — А "Флай" — тоже прозвище?

— А то! Ну, пойдем знакомить тебя с остальными, а то стоишь, как неродная.

Пожимая протянутые руки, отвечая на улыбки и запоминая имена, Янош старалась вспомнить все, что говорил ей Младший о структуре небольших коллективов, и приложить эти знания к практике. Выходило, что неформальный лидер, заводила, без которого не обходится ни одна компания — это Флай с его дредами, цветными майками и неумными шуточками. Заботливый, шумный и веселый. На роль серого кардинала, настоящего лидера группы, вполне годился Гурман, который легко осаживал Флая и улаживал мелкие конфликты, причем делал это мягко, не выпячивая собственную значимость. В его высоком положении Янош уверилась, когда узнала, что именно Гурман заведует общими деньгами "банды". Веста, спортивная голубоглазая блондинка с короткой стрижкой — подружка Флая, этакая "первая леди", мелкая и юркая Галка — ее фрейлина. За что дали прозвище тощему парню по имени Косинус и какая у него была роль, Янош могла только догадываться. Но судя по тоскливым взглядам, обращенным к Весте, Косинус не прочь был бы оказаться на месте Флая.

Шестого и предпоследнего члена банды курьеров представили как Симпатягу. Он и правда был очень миленький — невысокого роста, светловолосый, с огромными голубыми глазищами и трогательной, почти девичьей улыбкой. Янош пожимала ему руку с опаской — уж она-то хорошо знала, что от таких вот "симпатяг" с очаровательной улыбкой стоит ждать настоящих неприятностей.

Все формальности вроде бы были уже соблюдены, но, оглянувшись, Янош спохватилась, что последнюю-то девчонку, ту, с желто-зеленой гитарой, ей не представили. Словно та находилась одновременно и в компании, и вне ее — этакое "государство в государстве".

— Иди, знакомься, — улыбнулся Гурман, проследив за направлением взгляда Янош. — С ней лучше без посредников.

— Мясо! — завопил Флай, перебивая его, и вся компания, включая хохочущую Весту, кинулась к костру, вылавливать свалившийся на угли шампур.

Оставшись в одиночестве, Янош, ни секунды не колеблясь, обошла валун и присела на корточки рядом с гитаристкой. У девчонки была светлая кожа северянки, тонкие пальцы с намозоленными подушечками, необъятных размеров футболка камуфляжной расцветки и русая коса через плечо. На шее у нее болтался шнурок, а на нем — старая стреляная гильза, выкрашенная в зеленый цвет. А когда Янош заглянула в настороженные голубые глаза пока-еще-незнакомки, то осознала наконец, какова ее роль в банде.

Идол. Святыня. Кумир.

— Янош.

— Ёж.

— Почти в рифму.

— И даже без почти, только слога не хватает, — Ёж крепко пожала протянутую руку и улыбнулась. — Ты у нас надолго?

— Не-а, — честно ответила Янош. Почему-то именно сейчас врать про "скопить деньги на подарок маме" не хотелось совершенно. — Немного подзаработаю и дальше пойду, пока не просекли, что я одна путешествую.

— Автостопом?

— На роликах.

— Круто, — с искренним уважением заключила Ёж и поднялась, бережно прижимая к себе свою странную гитару. — Ну что, пойдем к костру? Не знаю, как ты, а я голодная жутко.

— И я. С удовольствием откусила бы кусочек от кого-нибудь, — чистосердечно призналась Янош, улыбаясь во все тридцать два.

Мясо и впрямь было уже готово. Гурман сноровисто раскидал его по одноразовым тарелкам и щедро добавил к каждой порции по горке крупно порезанных огурцов и сладкого перца. Потом он засыпал новую порцию угля, поддернул колышки-держатели повыше и торжественно возложил на них решетку, кратко пояснив: "А тут мы будем морской коктейль запекать". Флай, выпрямившись гордо, как король на троне, достал сверток, торжественно раскрыл его и извлек две бутыли красного вина:

— Вот и наша контрабанда! Слава всемогущему Александру! И скромному мне, — потупил он взор. Банда отозвалась одобрительными криками, а практичный Гурман достал разноцветные пластиковые стаканы. — Ай, чуть не забыл! Сейчас...

К удивлению Янош, по стаканам разлили вино только из одной бутылки. А вторую с величайшим почтением установил на скальном выступе. И даже Гурман ничего не сказал на такое бессмысленное расточительство — наоборот, покивал одобрительно и тут же опять сунул нос в миску с морепродуктами, спрыснутыми маринадом. Остальная же компания, включая тихую и задумчивую Ёж, наблюдали за процессом установки бутылки со священным восторгом.

— Это зачем? — живо поинтересовалась Янош, как только Флай вернулся на свое место.

— Жертва, — зловеще протянул он и добавил буднично: — Я серьезно, кстати. Про эту бухту рассказывали очень хреновые вещи. Вот мне брат говорил, что лет пятнадцать назад забралась сюда одна парочка. Ну, за этим самым, — Флай выразительно подвигал бровями. — А для храбрости — дернули винца. Ну, и конечно, потом уснули и не заметили, как погода испортилась. Проснулись уже ночью, когда вода уже совсем близко подступила. Волны, дождь, ветер и все такое. Во-первых, неуютно и холодно, во-вторых, не выберешься наверх — ступеньки скользкие стали. Парочка спряталась в пещере — там была такая раньше. Ну, а потом обрушилась часть скалы, и их заперло. И это еще ничего, связь у всех есть. Только они родителям не сразу рискнули позвонить, потому что те бы сразу поинтересовались, что их детки делали на пляже одни...

— Ну и идиоты, — не выдержала Янош. — Если не можешь справиться сам — зови старшего, это даже не закон, а просто элементарное благоразумие!

— А ты бы стала звать маму в такой ситуации? — вкрадчиво поинтересовалась Веста, поправляя белобрысый локон.

Янош ревниво сощурилась: у нее самой волосы не вились, хоть ты тресни.

— Маму бы не позвала, если она за дело всерьез возьмется, наверное, начнется Четвертая мировая. А вот Мла... папу — запросто.

— Да-а? — выгнула брови Веста, и Гурман посчитал нужным вмешаться:

— Вот ты умная, Янош, а те двое были не очень. Но о мертвых или хорошо, или ничего. Может, лучше послушаем, что дальше было?

Веста зевнула и откинулась на песок, вытянув длинные ноги. Джинсовая юбка неприлично задралась, но первую леди банды это совершенно не смущало.

— Валяйте, слушайте. Мне это уже триста раз мать рассказывала. Это ж подружка ее младшей сестры тогда утонула...

И сразу все как-то притихли. Потому что одно дело слушать страшилку про каких-то неизвестных и безымянных человечков, к тому же не в первый раз. А совсем другое — вспомнить, что вообще-то эти люди жили по-настоящему.

И умерли тоже на самом деле.

— А что рассказывать? — стушевался Флай. — История-то уже тю-тю. Пещеру завалило куском скалы, родителям сладкая парочка дозвонилась, но слишком поздно. Пока то, пока се, пока спасатели приехали, пещерку залило по самый потолок. Люди не рыбы, под водой не дышат. Вот такие дела.

Прозвучало это до жути обыденно. Даже у Янош мурашки по спине пробежали. А Веста — та вообще бесстыже подкатилась под бок к Флаю.

— Раз уж вспомнили о тех двоих, давайте сначала за них. Не чокаясь, — тихо предложила Ёж, глядя в огонь. — Как положено.

— Ага, — облегченно выдохнул Флай. — Значит, за погибшую парочку!

Все быстро сделали по глотку. Галка поперхнулась и закашлялась.

— А чтобы окончательно закрыть тему, быстро рассказываю для Янош, почему это место пользуется плохой славой, — произнес Гурман, прерывая затянувшуюся паузу. — О погибших тут известно давно, но некоторое время назад начали происходить действительно странные вещи. Вы же понимаете, что молодежь не отпугнешь никакими байками. И вот одно время тут стали собираться райдеры. Самые настоящие, в кожанках, в банданах и на мотоциклах. Правда, мотоциклы наверху оставляли... Разумеется, ни одно сборище не обходилось без выпивки. Потом какой-то пьяный дурак полез купаться и утонул... или не утонул, это неважно. Но потом людям стали являться призраки-трезвенники, то ли той парочки, то ли свежего утопленника. Призраки, в общем-то, ничего плохого не делают. Одна девушка рассказывала, что якобы собралась выпить, а ее обнял кто-то холодный-холодный и сказал, что пьяные дуры у парней уважения не вызывают. У нее на талии, кстати, так отпечаток руки и остался, месяц сходил. Потом еще у какого-то парня призрак вырвал из руки бутылку, вылил из нее все и вернул пустую.

— Какие, однако, заботливые призраки, — пробормотала Янош, инстинктивно поглаживая шею. То самое место у плеча, куда легла всего пару часов назад ледяная рука. — И много таких случаев?

— Штук десять за последние полгода, — охотно ответил Флай. — Но есть одна хитрость. Если вино купить дорогое и одну бутылку оставить призракам, то они беспокоить не будут.

Янош только вздохнула.

— Даже в загробном мире берут взятки. Да уж...

— А теперь давай за тебя! — жизнерадостно предложил Флай. И, когда все бодро стукнулись стаканами, добавил: — Кстати, ты же сегодня обновила рекорд. И не где-нибудь, а около одиннадцатого квартала. Ты правда проехала его насквозь?

Янош терпеливо дождалась, пока все пригубят вино, и небрежно бросила:

— Да, насквозь. Перебралась через стену. Там, похоже, тоже водится какая-то нечисть, — и насладилась слаженным ансамблем кашля. На сей раз поперхнулась не только впечатлительная Галка, но даже и загадочный Косинус, о котором Янош пока не знала ничего, кроме прозвища.

— Ты там кого-то видела? — потешно вытаращил глазищи Флай.

— Не видела, но чувствовала, — загадочно улыбнулась Янош. И — в подробностях, со смаком пересказала жуткий случай. Даже песенку напела.

Флай ответил любезностью и поведал уже слегка захмелевшей компании очередную городскую легенду.

— Вообще-то на месте одиннадцатого квартала раньше было поместье одного крутого чувака. Давно было, лет сто назад. И стояло оно заброшенное и никому не нужное, пока пятнадцать лет назад его не выкупила у наследников одна туристическая компания. Домик снесли, садик вырубили, короче, полный бардак устроили. А покойный крутой чувак взял и вернулся оттуда, — интригующе повращал глазами Флай. — Такой типа приличный на вид мужик, волосы светлые, улыбается. Только прикид странный — такой черный плащ и цилиндр.

— Тоже черный? — прыснула Янош в кулак.

Флай наставительно поднял указательный палец.

— То-то и оно, что не черный. Зеленый, мать его, цилиндр! Зеленый, как майская травка, такая майская-премайская травка... э-э... не будем отвлекаться. И вот приходит этот чувак, слегка так пинает строительный кран, и тот встает. Типа совсем. Ну, владелец компании поругался на нехороших строителей, ломающих дорогую технику, но в историю не поверил. Отогнал этот кран, привез другой, а еще заказал партию строительных роботов. Ну, покойный чувак, не будь дураком, явился в следующий раз уже к самому владельцу. С интеллигентными такими увещеваниями: мол, юноша, почему вы так неуважительно к моему наследию относитесь, зачем домик хороший поломали, садик вырубили... Интеллигентность интеллигентностью, но владелец, говорят, с тех пор заикается. А стройку заморозили. И происходят там всякие жу-у-уткие вещи!

Флай, воспользовавшись тем, что все прислушиваются к рассказу, незаметно завел руку назад и ущипнул Весту за бок. Блондинка завизжала, ей вторили панические вопли Галки, Гурман хмурился, Косинус опасливо оглядывался, Флай ржал, как конь, а тихий мальчик Симпатяга смотрел на этот хаос и блаженно улыбался, словно получил кило конфет задаром.

— А давайте песню споем? — предложила вдруг Ёж, укладывая гитару на колени.

— А давайте! — подхватила неожиданно Веста. — Давайте нашу, любимую?

Ёж медитативно, неторопливо тронула колки, не подкручивая их, провела рукой по грифу — струны тихо вздохнули... И негромко, едва-едва слышно за ворчанием низких волн, принялась напевать.

Пусть под ноги стелется дорога.

Нам, придуркам, нужно ведь немного —

Ветер в лицо, небо в осколках луж —

Эй, принимай отряд неприкаянных душ!

Янош тоже пела вместе со всеми — до хрипоты, и таскала с решетки подгорающие креветки, и хохотала, и шлепала босиком по мелководью, и свалилась, убаюканная сладкой усталостью, и проспала до тех пор, пока не начало светлеть небо на востоке. Прилив подобрался близко, но ничего плохого не сделал — облизал песок у беспечно сваленных в кучу роликов и отступил восвояси. От прогоревших углей тянуло горьковатым дымком. Выпустив слишком уж подросшие для человека "коготки", Янош легонько царапала бедро своей "подушки" и сквозь сон мурлыкала какую-то аллийскую бессмыслицу. Чужие грезы текли сквозь разум, как вода сквозь рыбацкие сети.

А потом тишину расколол пронзительный крик.

Верещала Веста.

Инстинкты опять проснулись быстрее разума. Янош сначала вскочила на ноги, оскалилась — и только потом проморгалась.

На маленьком пляже царил хаос.

Веста дрожала, прижимаясь к Флаю. Плечи у нее мелко тряслись. Флай был бледен и неподвижен, как будто ноги у него по всей длине к песку приросли. Галка цеплялась за Весту, а Косинус — за Галку. Гурман прятался за решеткой, на которой вчера поджаривали креветки. И только Ёж, как Янош, стояла во весь рост — отведя за спину гитару, будто даму сердца, и крепко сжимая шампур, словно шпагу.

А смотрели все на один предмет.

На ярко-зеленый цилиндр, скромно примостившийся у кострища.

Янош огляделась по сторонам — и сглотнула.

"Подушкой", по крайней мере в последние минуты, ей служил плащ. Старомодный, черный, из мягкой шерсти, наполовину свернутый в рулон.

— Тут что, призрак был? — хрипло спросил Флай. Он выглядел таким испуганным, что, казалось, дреды у него вот-вот встанут дыбом вопреки всем законам физики и здравого смысла.

— Кажется, да, — облизал растрескавшиеся губы Гурман. — Ребятки, а такой вопрос... Куда Симпатяга пропал?

Веста свалилась в обморок — натурально, без шуток. Флай, против ожиданий, не стал хлопотать вокруг нее, предоставив это Галке, а схватился за свой "бэнг" и принялся лихорадочно кому-то названивать, машинально переставляя ноги и уходя вдоль пляжа все дальше. После пятого или шестого раза на том конце связи наконец ответили.

Флай коротко переговорил с кем-то, вернулся и объявил:

— Поздравляю нас, дорогая банда. Симпатяга вчера не выходил из дома, он с простудой лежит. Передавал вам всем привет и извинялся, что не смог прийти. Такие дела.

Только-только очнувшаяся Веста попыталась снова удрать в обморок, но потом передумала и осторожно спросила:

— Болеет, значит? А с кем мы тогда вчера тусовались?

Ёж меланхолично тронула струны гитары, убедилась, что с инструментом все в порядке, и философски пожала плечами:

— С призраком, наверное. Гляньте, люди — вторая бутылка пропала... Ох, время-время. Ребят, у меня первая смена, я поехала. Кстати, никто не против, что я заберу себе эту штуку? — и Ёж с тем же меланхоличным видом кивнула на зеленый цилиндр.

Флай оторопел:

— А тебе зачем?

— Он зеленый, — вздохнула Ёж, как будто это все объясняло. — Ладно, ребятки, я поехала. Галка, а не ты со мной дежуришь в первую смену?

— Ой! — чернявая девчонка подхватилась и принялась лихорадочно откапывать свои ролики в груде чужих. Море мерно шелестело, не обращая ровным счетом никакого внимания на всю эту возню.

Ёж скрепила свои ролики за шнурки и накинула связку себе на шею, махнула рукой, закинула за спину гитару — и побрела к каменной лестнице. Янош присела на песок, там, где спала до этого, и растерянно провела рукой по свернутому плащу. Мягкий. И — она зачерпнула воздух в горсть и глубоко вдохнула — пахнет потрясающе. Не холодным соленым морем, пропитавшим здесь, на берегу, все. Не терпким солнцем.

Нет.

Запах немного напоминал корицу, и мед, и кардамон, и ваниль, и кофе, и сливочную помадку... Стоило вслушаться в него — и он распадался на сотни, на тысячи неуловимых оттенков-начал, названия которым Янош не знала. Запах силы, запах древности, запах доброжелательного любопытства и чистого, как в детстве, счастья.

— Эй, ты чего зависла? — Флай присел рядом Янош и тронул ее за плечо. — Чего над этой штукой медитируешь?

Очнувшись от странного забытья, Янош расправила плащ и встряхнула на вытянутых руках. И впрямь, старомодный. Но ткань приятная и — Янош приложила плащ к себе — в плечах, конечно, шире, чем нужно, но не критически. Можно будет ушить при случае. В ателье, например, или в специальном отделе при большом торговом центре.

— Я не медитирую. Я ее себе присваиваю, — Янош выпрямилась и накинула трофей на плечи. — Кстати, а перекусить ничего со вчерашнего не осталось? Я сто лет натуральных продуктов не ела...

— Ничего, — грустно развел руками Гурман. — Там вообще немного было. Это остатки сырья из "Рыбы и Раковины", продукты, у которых срок годности подошел уже к концу. В ход их пускать нельзя, санинспекция заклюет, а выбрасывать жалко. Мы их выкупаем иногда за треть цены, вскладчину тянем... Слушай, если голодная, чего домой не идешь?

— А мне не охота, — пожала она плечами. Универсальный ответ, не требующий логического обоснования.

— Тогда к нам, в "Рыбу" иди, — посоветовал Гурман, отряхиваясь от песка. — Напросись на завтрак вместе с Ёжом и Галкой. Если повезет, покормят.

— Спасибо за совет, — горячо поблагодарила Янош и крепко пожала ему руку. Гурман смущенно ковырнул песок босой пяткой и улыбнулся. — Ну, я побежала. Круто было, и призрак тоже крутой!

Зажав шнурки от роликов в зубах, Янош буквально взлетела по лестнице, цепляясь пальцами за неровные каменные ступеньки. Повязанный на шею плащ развевался крыльями. Очень хотелось остаться ненадолго и поучаствовать в обсуждении странного происшествия, но кушать хотелось еще больше. А голод по шакарским привычкам Янош игнорировать не любила.

Галка все еще возилась со своими роликами, а Ёж уже облачилась в полную экипировку и теперь разминалась. На гитарном чехле красовались две надписи. Сверху, крупными буквами: "Мир и любовь вам, люди!", а чуть пониже, скромненько: "Сдохни, враг, в жестоких муках! У меня есть автомат".

Янош хмыкнула, влезла в свои ролики, застегнула все крепления и подкатила к Ежу, вдохновенно разглядывающей утреннее, пока еще белое море.

— Я с вами, — заявила Янош сразу. — У тебя коса растрепалась.

— У тебя тоже. Обе, — откликнулась Ёж без малейшей запинки. — С нами так с нами. На завтрак?

— Ага.

— Я тоже люблю там завтракать. Дома у меня дед готовит, а он служил в десанте и воевал в Третью мировую. И любимое блюдо у него — каша с тушенкой и всем, что есть в холодильнике, — Ёж трагически вздохнула. — Я, конечно, люблю все военное, но не в виде каши с тушенкой. Только если в походе и на костре, — она помолчала и вдруг посмотрела на Янош в упор своими голубыми, как небо, глазищами. — Слушай, а ты правда собираешься вернуться в одиннадцатый и все там обшарить? После всех этих историй? Ты вчера вроде говорила...

— Правда, — серьезно кивнула Янош. — Вот сегодня и пойду, после своей смены. Мне интересно, что там такое водится. Может, плащик верну при случае... Или нет, не верну. Мне нравится.

— Я точно возвращать не буду, — хихикнула Ёж и тронула пронзительно-зеленый цилиндр, увенчивающий гитарный гриф. — А можно с тобой? В одиннадцатый? Вдвоем безопаснее.

Янош хотела сказать нельзя, но вдруг поняла, что не может. Потому что у Ёж в глазах мелькнуло вдруг что-то такое...

Ёж не просто предлагала компанию, чтоб веселее было.

Ёж на полном серьезе собиралась прикрывать ей спину.

А на такие предложения отказом не отвечают — это смертельное оскорбление.

— Можно.

И тут бы хорошо обсудить подробности, где-когда встречаться и все такое, но Галка наконец разобралась с роликами, а разговаривать при ней было как-то неловко. Ну, разве что о всяких пустяках — о бесплатном завтраке, например, или как жутко было увидеть утром вместо Симпатяги вещи призрака.

Причем болтающийся на грифе Ежа цилиндр и развевающийся за спиною у Янош черный плащ Галка старательно не замечала.

А потом был завтрак на халяву — горячий шоколад и честно разделенные на троих рыбные сэндвичи, и суматошный день — два десятка заказов у одной только Янош, и визит к приболевшему Симпатяге среди дня, и... и расчихавшаяся к вечеру Ёж.

— А вот нечего было на песке спать — говорил же, подкатывайся к нам, на покрывало, — угрюмо выговаривал чихающей подруге Флай, вместе с Янош провожая ее до дома. Температурящая Ёж согласно кивала, шмыгала носом и трепетно прижимала к груди трофейный цилиндр. — Лечись теперь. Елки-метелки, а нам ведь завтра за двоих работать... А, Янош?

— За двоих так за двоих, — философски пожала плечами она. — Зато и оплата будет двойная.

— Серьезный подход, — уважительно причмокнул губами Флай, а Ёж одобрительно чихнула — с присвистом.

И, конечно, ни в какой одиннадцатый квартал они вечером не поехали. Ни этим, ни следующим, ни вообще до конца недели.

А Янош продолжала наматывать круги рядом с одиннадцатым кварталом. Пока — в одиночку, как будто в разведке. Ничего подозрительного, правда, не видела — только чуяла иногда запах горького резинового дыма.

Все заработанные за первые дни деньги ушли на перешив плаща. На гостиницу ничего не осталось, ночевать приходилось то в парке, на скамье, то на пляже, но дни стояли теплые, и это не причиняло особенных неудобств. Душевые кабинки были на пляже, общественные. А еще Янош разок заночевала у Ёжа, и там наконец всласть отмокла в ванне. И подумала, что свой дом — это хорошо.

"Может, — лениво размышляла Янош, — не связываться с гостиницей? Снять комнату у какой-нибудь старушки... Или вообще к Ежу напроситься на несколько дней".

Последняя идея была бы очень заманчивой, если бы не ежиный дед. После того, как он любезно предложил гостье на ужин кашу с тушенкой, изюмом, сыром и вишней, Янош поняла, почему сама Ёж предпочитает питаться в "Рыбе и Раковине".

Для здоровья безопаснее.

Впрочем, потом, позже, когда они вдвоем сбежали на крышу, заедать страшную кашу яблоками, Янош готова была признать, что самостоятельная жизнь — не такая уж плохая штука. А яркие южные звезды согласно перемигивались на небе, словно знали о ней абсолютно все, и даже больше.

— Давай завтра поедем туда. Ну, в одиннадцатый, — сказала вдруг Ёж. Пальцы ее механически теребили гильзу на шнурке. Вообще это было единственное украшение — серьги, браслеты, цепочки-подвески и прочие женские штучки Ёж откровенно игнорировала.

— Давай, — сонно зевнула Янош.

Ей было хорошо. Странная каша, несмотря на дикое смешение ингредиентов, оказалась очень сытной и сместила настроение с отметки "никуда не годится" на "жить можно". А горячая ванна и перспектива поспать в настоящей постели, а не на песке, довершили превращение Янош в разнеженное, доброе, едва ли не мурлычущее существо.

— А ты знаешь, что одиннадцатый квартал не только из-за призраков не любят? — спросила Ёж, и голос у нее стал напряженный.

Янош насторожилась. Нехорошее предчувствие царапнуло позвоночник острым коготком.

— Нет. А почему еще?

— Там люди пропадают, — Ёж поерзала и сжала гильзу в кулаке. — Настоящие живые люди. Один парень, года два назад, вообще с концами пропал. Второго нашли у стены, избитого. Он четыре месяца пробыл в коме, а потом, когда проснулся, так ничего и не вспомнил, — она закрыла глаза. — Дэн его звали. Он был курьером, из "Рыбы и Раковины".

— Ох, шатт даккар... — Янош села так резко, что чуть не скатилась с крыши. — Извини. Вырвалось. А ребята чего тогда на пляже про него не рассказывали?

Ёж лежала на теплой крыше, раскинув руки в стороны. Мокрые волосы стелились вокруг головы, как водоросли по поверхности воды. Необъятная футболка немного задралась, и стало видно два шрама. Один — белый, почти незаметный, по нижней кромке ребер. Второй, грубый, багровый рубец — на боку.

Ёж пахла морем, солнечным жаром и тревогой.

— А они не знают ничего. Из старой гвардии только Флай остался, а он помалкивает. Дэн ведь и его тоже забыл.

— Жуть... — пробормотала Янош и осеклась, вспомнив странное ощущение злости и ярости, преследовавшее ее в одиннадцатом квартале. — Это ведь не призраки были?

— Нет. Люди, — коротко ответила Ёж. — Только их так и не нашли. Может, кто-нибудь из богатеньких развлекался... ну, детки магнатов. Или какая-нибудь взрослая банда. Стройка-то заброшенная, мало ли, кому приглянулась.

— Я там никого не видела, — неопределенно пожала плечами Янош. То самое недоброе предчувствие уже не просто царапало спину коготками, а прочно уселось на плечах и давило, давило всей своей необъятной тушей. — Но был запах дыма. Может, кто-то костер жег... Слушай, ты точно хочешь со мной поехать? Если там правда засели какие-нибудь уроды, я-то от них точно уйду, а ты?

Ёж открыла наконец глаза, и зрачки у нее были, как игольные проколы. Словно она не в темноту смотрела, а на яркое солнце.

— Я давно хотела туда поехать и посмотреть. Вдруг найду тех, кто Дэна избил. Просто одной как-то страшно было, — она стиснула в кулаке гильзу. — А теперь, как цилиндр этот появился, стало нестрашно. Как будто призрак добро дал.

Знакомая с колдовством не понаслышке, Янош только плечами пожала:

— На духов полагаться не надо. У них... странная мотивация, до человеческих проблем им дела нет.

— Ты так говоришь, как будто лично знакома с парочкой призраков, — фыркнула по-кошачьи Ёж.

"Так у меня дядя — некромант", — чуть не ляпнула Янош, но вовремя сдержалась и ответила вместо этого:

— Ну, знакома не знакома, а историй слышала достаточно. Ладно. Едем завтра. Но нужно подготовиться. Веревку, крепежи и все такое. Ты весишь сколько?

— Сорок четыре.

— Ага. Значит, вытяну, — запрокинула Янош голову к небу.

— Кого?

— Да тебя же.

— Да заливаешь.

— Да не заливаю...

— Да точно же заливаешь!

Они переглянулись — и расхохотались, и смеялись так долго, пока в легких воздух не закончился. У Янош, конечно, позже.

— Давай спать? — зевнула Ёж сонно.

— Давай, — согласилась Янош, сворачиваясь в клубок.

Надо ли говорить, что до "настоящей постели" ни одна из них так и не дошла?

А дед, конечно, утром ругался, но не сильно.

Да и Ёж к его ворчанию уже, видимо, привыкла, а Янош чувствовала за обидными словами привкус заботы и имбиря, а потому только улыбалась.

Все вылазки на опасную территорию совершаются, разумеется, ночью. Желательно — в одиночку, без должной экипировки и без разведки, чтобы уж точно нарваться на приключения. Только вот приключения Янош были без надобности, да и Ёж обещала дома прийти к ужину...

Поэтому у шестиметровой стены, ограждающей одиннадцатый квартал, они оказались в три часа дня, аккурат после утренней смены в "Рыбе и Раковине". Янош заранее наелась, чтоб сил точно хватило на всякие трюки. В последнее время регены все время как будто дрожали в предвкушении неизвестно чего, а еды требовалось раза в два больше обычного. Запах и вкус эмоций ощущались невероятно четко, и притом не только в "настоящем времени", но и в прошедшем, этаким шлейфом тянулись за человеком, даже когда он уже давным-давно покинул помещение.

— А как мы туда залезем? — подозрительно сощурилась Ёж, оглядев внушительное препятствие.

— С помощью секретной боевой техники, — зловеще расхохоталась Янош и хищно пошевелила пальцами. Она уже давно поняла, что Ёж не из тех, кто болтает о чужих странностях — значит, можно и не особенно скрывать свое не совсем человеческое происхождение. — Вроде никого вокруг нет... Раз, два!

За последнюю неделю Янош натренировалась достаточно, чтобы без осечек дотянуться в прыжке до верхнего края стены. Изрядно окрепшие ногти, сейчас уже больше напоминающие когти шакаи-ар, вцепились в бетон мертвой хваткой. А дальше уже дело техники — подтянуться, закрепить веревку с узлами и кинуть второй конец вниз.

— Ну, цепляйся!

— А... — Ёж наконец отмерла и почесала в затылке. — Странная ты.

— Какая есть, — хмыкнула Янош. — И, это... ролики-то сними.

— Ой, точно!

Спохватившись, что на колесах лезть на стену не удобно, Ёж расшнуровала ролики, связала между собой и снова повесила на шею, как тогда, на пляже. Физическая форма у нее оказалась получше, чем у большинства сверстников — Янош сомневалась, что тот же Флай смог бы вскарабкаться наверх так же быстро.

— А теперь вниз.

Перекинув веревку на другую сторону, Янош щелкнула рычажком на "шиповках", переводя их в режим беговых кроссовок, и, особенно не заморачиваясь, спрыгнула, мягко спружинив ногами.

— Круто, — прокомментировала это Ёж и опасливо поджала пальцы на босых ногах. — Но я так не рискну.

Адреналин ударил Янош в голову.

— А ты прыгай, не бойся. Я поймаю, честно!

— Хорошо, — покладисто кивнула Ёж... и спрыгнула.

Янош едва успела метнуться вперед, вытянуть руки, расставить ноги пошире для устойчивости... Подругу она все-таки поймала, но не удержалась и упала сама.

— Надо же, и правда словила, — сдержанно удивилась Ёж и переползла на бетон, одергивая безразмерную футболку. — Ух, холодно...

Янош только и оставалось, что сделать вид, будто падение было частью плана.

— Куда теперь едем? — поинтересовалась она, когда Ёж надела ролики. — Территория большая. Направо, налево?

— Прямо, — решительно ответила Ёж. — До той стены, а потом направо, по кругу, и...

Неловкая осветительная конструкция с недействующим прожектором наверху вдруг пронзительно заскрипела, накренилась — и рухнула прямо поперек дорожки, перегораживая ее, как шлагбаум.

Янош сглотнула.

— Красноречиво.

— Призрак... — зачарованно прошептала Ёж, широко распахнув голубые глазищи. И тут же сжала кулаки: — А мы все равно пойдем. Нас не напугаешь, да?

— Да, — решительно кивнула Янош, скулы у нее свело от кислой, как чистый уксус, досады. Чужой. Чуждой.

Призрак явно был недоволен их решением обшарить его территорию. Но после выходки со столбом притих, затаился. То ли готовил новую гадость, то ли решил сначала понаблюдать за бесстрашными исследовательницами. Недовольство растекалось в воздухе липкой паутиной, жег спину укоризненный взгляд, но кроме этого — ничего. Ничегошеньки.

Янош и Ёж ехали молча, настороженно, готовые припустить еще быстрее при первом подозрительном звуке. Откуда-то отчетливо тянуло горьким резиновым дымом. И еще — это мог различить только чуткий шакарский нюх — кислым запахом пива и агрессии.

— Там, за гаражами, — внезапно осознала Янош и затормозила. Нехорошее предчувствие стало просто невыносимым. — Ёж, пойдем отсюда. Там какие-то люди, и они злые. И очень... — она замялась, силясь подобрать слово. — Самоуверенные. Как будто они тут хозяева. Давай возвращаться, а?

Сама бы, одна, она, конечно, ни за что не вернулась. Наоборот, чужая злость только подстегнула бы азарт. Но рядом была Ёж, в мальчишеских шортах, в камуфляжной футболке и искренними, чистыми глазами юной мстительницы. И Янош слишком хорошо помнила, какой ужас испытала, когда там, у стены, на мгновение — всего одно, такое короткое! — подумала, что может не успеть поймать хрупкую девчонку, не сумеет удержать...

— Ага, — кивнула Ёж, щурясь. — Вернемся, конечно... Только давай издалека глянем? Вон там, с той стороны вроде подъехать можно. Нельзя же так сразу развернуться и сбежать.

И покатила вперед.

— Да стой ты, dess! А!

Ёж не зря носила звание мастера спорта по езде на роликовых коньках. Даже Янош с трудом могла угнаться за ней сейчас.

И кто из них — будущий крылатый?

— Ты с ума сошла? — прошипела Янош, догнав. Призрачное недовольство, человеческая злость и собственная интуиция превращали кровь в жилах в бешено бурлящий коктейль из дремлющих регенов и чистой энергии. Казалось, еще немного — и сдвинется что-то в мироздании, изменяя вселенную раз и навсегда. — Ну посмотришь ты на них, и что? Мстить побежишь?

— Я ж не дура, — резонно откликнулась Ёж. Дыхание у нее было уже тяжелым. — Просто погляжу. Вдруг это знакомые? Ну, райдеры, например, сюда с пляжа перекочевали... И вообще, я на роликах. Если что, меня не догонят.

И начала сбавлять скорость. Поворот, за которым начиналась длинная аллея между гаражами, был уже близко. Янош пригляделась. "Гаражами" эти сооружения можно было назвать только если очень условно. Ангары для строительной роботехники — уже другое дело. Огромные — пятнадцать метров в высоту, не меньше — глухие железные коробки перегораживали проезд. От них несло металлом и машинным маслом, пылью и запустением.

А еще — тянуло откуда-то неприятно-пряным, химическим, острым и опасным. Запах был едва различимым, как будто доносился из плотно закрытой стеклянной банки или запаянного пластикового пакета.

...или из чужого разума.

В проходе между ангарами не было никого. Но один из них был открыт, и именно оттуда, из громадной металлической коробки, доносился дым и жуткая смесь запахов.

— Ну что, посмотрела? — прошипела Янош, дергая подругу за рукав. Та нерешительно замерла в самом начале прохода. — Давай возвращаться. Там что-то нехорошее.

В этот самый момент в ангаре кто-то рассмеялся. Звук гулко отразился от металлических стен и пошел гулять зловещим эхом. Но Ёж отчего-то наоборот воодушевилась:

— Да нет, это, кажется, райдеры. Слышишь, смеются? Я сейчас быстренько проеду, загляну и свалим отсюда!

Янош рассердилась. По-настоящему, как положено шакаи-ар — сразу и на всю катушку.

— Нет, не проедешь! — рявкнула она шепотом, мертвой хваткой вцепляясь в руку подруги. — Не знаю, кто там засел — бандиты, воры, убийцы. Но это точно плохие люди! У них злые мысли!

— Да что ты глупости какие-то говоришь! — возмутилась Ёж. — Какие еще мысли? Не выдумывай, послушай лучше, как они смеются! Плохие люди так не станут... И пусти меня, хватит уже, кости сейчас сломаешь!

Ёж рванулась, Янош от неожиданности потеряла равновесие и, заваливаясь, отпустила ее. Та по инерции проехала на роликах несколько метров и загремела спиной в стенку ангара.

Гулкий металлический грохот был подобен грому. Или так показалось в этой тишине?

— Ой, мама... — простонала Янош, потирая пострадавшую поясницу. — Ёж, ты как? Живая? Извини, пожалуйста, я...

— Живая, — глухо откликнулась Ёж, с трудом пытаясь подняться. — Успокойся, это случайно получилось, я сама хороша. Поедем отсюда, правда что ли.

Но было уже поздно.

На шум из ангара выбежали люди, и с первого взгляда стало ясно, что никакие это не райдеры. Разве те стали бы сразу доставать пистолеты и целиться по простым девчонкам?

— Вы кто, вашу мать?! — заорал басом какой-то верзила. Безоружный, в отличие от остальных, но жутким химическим запахом от него несло сильнее, чем от прочих. — Вы какого хрена тут забыли?!

Вязкие, агрессивные мысли его затягивали Янош, как в гнилой водоворот, и с запозданием, обмирая от страха, она догадалась, что это был за странный запах.

Наркотики. А тут либо склад товара, либо точка сбыта.

Вот почему избили Дэна! Вот почему пропал тот, второй парень — наверняка его просто прикончили как свидетеля! И теперь Ёж и она тоже...

— Мы — никто, так, мимо проходили, ничего не видели! — крикнула Янош, выигрывая время. Ёж поднималась на ноги, но слишком медленно и неловко после падения. Еще бы, так навернуться! А стенки ангара еще и неровные, из ребристого металла... — Ой, а кто это у вас за спиной?

Янош ляпнула это наобум, просто так — и сама обомлела, когда вдруг различила за спинами бандитов что-то темное, злое, агрессивное... Оно метнулось вбок, сминая стенку ангара с диким скрежетом. Ёж, только вставшая на ноги, едва не свалилась снова, но Янош успела подхватить ее и потянуть — вперед, вперед, к спасительному повороту.

Уже у самой границы линии ангаров, что-то чиркнуло по асфальту.

Пуля.

У Янош даже все ругательства из головы вылетели. Остался один инстинкт самосохранения — неистощимый, подгоняющий вперед, закипающий в крови полупроснувшимися регенами. Ёж, кажется, тоже гнали вперед инстинкты — человек в нормальном состоянии не может так перескакивать через препятствия, падать и сразу подниматься, забывая о разбитых коленках, ободранных ладонях, о синяках и ушибах...

Стена с веревкой показалась впереди слишком быстро. Девчонки не успели затормозить — слишком разогнались. Янош только и сумела, что проскользнуть вперед подруги, стиснуть ее в объятиях, закрывая собою, принимая удар на себя — и мир вспыхнул ослепительной болью. И хорошо бы упасть сразу, тут же, на месте, отлежаться — но времени нет. Совсем.

Тихонько поскуливая от боли, Янош дотянулась до веревки и обвязала ею полуобморочную девчонку. Щелчок рычажка — и ролики сменились на шиповки. Упираясь ногами в стену и подтягиваясь по веревке, Янош вскарабкалась на верх стены, встала поустойчивей на широком парапете — и принялась осторожно вытягивать подругу.

"Я сейчас или упаду, или ее уроню, — билось в висках сумасшедшее. — Нет. Я не человек. Я шакаи-ар. Я сильнее. Сильнее..."

Наверное, в какой-то момент в Янош что-то сломалось. Отключилось человеческое, включилось древнее, замешанное на инстинктах и звериной жажде выжить. Она не запомнила, как и когда Ёж оказалась наверху, как они обе спустились и куда побежали потом. Пришла в себя лишь у дальнего пляжа, близ мыса, в диком и пустынном месте.

Болело, кажется, абсолютно все.

Янош улыбалась морю, искрящемуся на солнце, такому же синему, как бесконечное небо над головой, и вдыхала всей грудью соленый воздух.

Сбежали. Выжили.

— Гильза, — произнесла вдруг Ёж четко и тихо. — Дэнова гильза там осталась. Шнурок порвался...

Долгая волна накрыла мокрый пляж — и с шуршанием откатилась.

Опираясь на руки, Янош подползла к безучастной, будто окаменевшей девчонке — и обняла ее за плечи, наваливаясь всей тяжестью и прижимая к сыроватому песку.

— Не смей возвращаться за этой штукой, — прошептала она в шею Ёж. — Не надо, слышишь? Я сама вернусь и найду ее. Честно-честно, обещаю, Ёж. Только ты туда не суйся, хорошо?

Ёж молчала.

Янош, уставшая уже до зеленых пятен в глазах, цапнула ее за плечо по-собачьи и пригрозила:

— Попробуешь поехать — сама тебя поколочу. Обещай, что не поедешь.

И Ёж, как будто очнувшись, тихо сказала:

— Хорошо, обещаю.

Ложью от нее не пахло. Янош расслабилась.

Теперь предстояло несколько трудных вещей. Во-первых, рассказать о произошедшем деду Ежа. Во-вторых, сознаться, что она, Янош, тут без родителей. В-третьих, убедить деда пойти в полицию и заявить о присутствии подозрительной группировки в одиннадцатом квартале. Сложность заключалась в том, что Янош наверняка вызвали бы давать показания, проверили бы документы — и вот тогда бы обнаружилось, что она живет здесь без родителей. И — привет дорогой службе опеки!

Проблемы, проблемы...

"Младший, наверное, оценил бы мой творческий подход к влипанию в неприятности", — подумала вдруг Янош.

И с этой мыслью провалилась в сон — мгновенно и необратимо, как падают в море с обрыва.

Четыре дня Янош разрывалась между работой и приглядом за Ежом. Благо еще ежиный дед оказался человеком понимающим и пообещал наведаться в полицию с заявлением.

— У меня кой-какие связи еще сохранились, да и сына моего в этом городе уважают, — задумчиво почесал он подбородок. — Авось найдем управу на негодяев. Ух, в ракетные войска бы их! Да на фронт, да на фронт!

А все свободное время — его, к сожалению, оставалось немного — Янош отсыпалась. Тот последний рывок, сумасшедший побег из одиннадцатого квартала, словно выкачал из нее все силы. Тянущая боль в мышцах так и не проходила, наоборот, с каждым днем усиливалась — понемногу, но ощутимо. Сны стали невыносимо яркими. В слитном хоре видений, чувств и мыслей чаще и чаще становились различимыми отдельные голоса. А порой та же невероятная чуткость возвращалась и днем — и тогда Янош, где бы ни находилась в тот момент, замирала на несколько секунд, оглушенная этим обжигающим, полным, восхитительным, вкусным... Хотелось кинуться следом за случайным прохожим, в котором гремел оркестром целый мир, окунуться в звенящие сны девочки, задремавшей в кафе, бежать сквозь толпу и впитывать, впитывать, впитывать все, что чувствуешь.

Но потом сверху словно стеклянный колпак опускался — хлоп! — эмпатия вновь засыпала.

Больно, почти до одури больно — и сладко. Как на качелях — то взмываешь в самое небо, то падаешь, и скрипят железные крепления-суставы, и, кажется, раскачивается сама земля.

Дух замирает.

Четыре дня Янош просто жила, отшучиваясь на вопросы Флая о том, не влюбилась ли она.

А потом все закончилось.

Вечером пятого дня, когда от бесконечно долгой смены оставалось всего-то сорок минут, Александр, вручая Янош очередной заказ, подмигнул:

— Кстати, Ёж тут вот-вот собирается побить твой рекорд.

— Что?

Янош показалось, что она оглохла. Перед глазами поплыли оранжевые пятна.

— Заказ ей попался такой. В двадцать шестой квартал. Срочный... Эй, ты куда? А контейнер? Янош, я на тебя штраф повешу, если... кха-кха...

Ну, реакции на раздражители у Янош точно не поменялись. И согнулся пополам непонятливый Александр точно так же, как тот "спасатель" на пляже.

...Она так и не поняла, в какой момент все так разительно изменилось. Только что кругом высился немой, безвкусный город — и вот он уже поет на тысячи разных голосов, а сама Янош несется по невидимой ниточке запаха, по следу Ежа. На такой скорости, что легче перепрыгнуть — бордюр, заигравшегося на тротуаре ребенка, лавку, таксу на поводке — чем затормозить и объехать. В спину летели ругательства, изумленные возгласы и восхищенные вздохи — но Янош было все равно.

Но ближе к одиннадцатому кварталу пришлось замедлиться. След Ежа начал двоиться, как будто она кружила по дороге в сомнении, раздумывая, повернуть или поехать напрямую. У стены все путеводные нити ароматов снова свивались в одну.

Ёж решила объехать квартал вдоль стены. Конечно, как простой девочке перебраться через шестиметровую громадину?

Интуиция все так же выла тоскливо, по-волчьи, и гнала Янош вперед.

Примерно через триста метров, на пятачке перед открытым, но подозрительно пустым баром, след вдруг вильнул. Янош притормозила — и вовремя. Влети она на прежней скорости в такое густое облако эмоций и запахов...

Чего здесь только не было! И чистые, ясные, как звезды в морозном небе, чувства Ежа — удивление, неприятие, страх, азарт, боль. И неопрятные облака мутных чужих эмоций. Злое веселье, скука, непонимание, узнавание, гнев-гнев-гнев, едкие брызги страха... И тонким флером поверх всего этого — знакомый по прошлой вылазке химический неприятный запах.

Наркотики.

Янош затормозила и присела на корточки, растерянно царапая длиннющими когтями темные пятнышки на асфальте. Кровь.

— Ее... убили? — язык с трудом ворочался, как будто Янош за него оса цапнула.

Тянущая боль в мышцах стала невыносимой. Казалось, что еще чуть-чуть — и волокна лопнут, выпуская наружу... что?

Янош пока еще не знала.

И в тот момент, когда она готова была уже сорваться, отпустить это наружу — воздух наполнился вдруг серебристой пыльцой с запахом корицы, и мёда, и кардамона, и ванили, и кофе, и сливочной помадки, которую мама готовила иногда, под настроение... Запах безопасности, счастья, уверенности и бесконечной силы.

— Подожди ты пока с пробуждением, малявка, — ощущение чужого присутствия обнимало со всех сторон. И с каждым вдохом боль в мышцах успокаивалась, а сознание прояснялось. — Давай логически мыслить, чай, не дураки. И вообще, не зная броду, не суйся в воду, а то расквасишь морду. Свою.

— И чужую тоже, — упрямо пробурчала под нос Янош, ковыряя когтем подсохшую кровь на асфальте.

Дура, дура какая! Не распознала пробуждение регенов, едва не сорвалась... Ну, стала бы она шакаи-ар — а толку-то? В кровавом безумии много не навоюешь. И не факт, что силенок у нее хватило раскидать банду наркоторговцев. У них же наверняка пистолеты у всех, если не что-нибудь покруче.

Нет. Если отбивать Ежа, то делать это надо по уму. Так, как посоветовал бы Старший.

— Я сейчас позвоню в полицию. Скажу, что подругу похитили у меня на глазах, — Янош понимала, что принимает единственно верное решение, но губы у нее дрожали. Как будто в эту самую секунду она предавала Ежа. — Пусть высылают наряд на место. Я...

Кто-то опустился напротив нее на асфальт, поджав под себя ноги на восточный манер.

— Зачем же кидаться из крайности в крайность. Я тебе помогу с подружкой. Она ведь на моей территории влипла. А этих придурков я давно хотел оттуда турнуть, но повода не было. Ну теперь, думаю, все — доигрались, лапочки мои ненаглядные, я им покажу, где раки зимуют и почему свистят.

Сказано это было с таким величием, что Янош от неожиданности хихикнула и наконец посмотрела на своего собеседника — и спасителя.

Вылитый Симпатяга. Просто точь-в-точь.

— Ты не он, — решительно припечатала Янош. — Пахнешь по-другому.

"Симпатяга" сощурил голубые глазищи.

— А кто я тогда, по-твоему?

— Не знаю, — она пожала плечами. — И не призрак точно... Хотя наверняка за него выступал. Угадала?

— Ага, — расхохотался "Симпатяга". — Ну, ладно, давай по-серьезному знакомиться, а то времечко поджимает.

Внезапно серебристая пыль, как намагниченная, потянулась к нему и плотно-плотно облепила кожу, одежду, даже обувь. И Янош, как ни вглядывалась, не сумела распознать тот момент, когда "Симпатяга" изменился и на его месте появился другой человек.

Человек?

Он был... никакой. Абсолютно безликий. Мужчина неопределенно-среднего возраста — такому и тридцать можно дать, и тридцать восемь, — чем-то похожий на пыльную мышь. Волосы у него были того блеклого русого оттенка, который ближе к серому. Кожа бледная, но не настолько, чтоб это бросалось в глаза. Лицо правильной формы — как у всех этих одинаково-незапоминающихся моделей в рекламе, только подбородок немного островат, а губы тонкие, бесцветные. На щеках — нежный пушок, словно у мальчишки, пока еще завистливо поглядывающего на папину бритву.

А потом незнакомец открыл глаза — и впечатление изменилось.

В них не было ни зрачков, ни радужки — только сплошная чернота, рассеченная тремя золотистыми трещинами.

Наверное, если бы у Янош родственнички подобрались менее экзотичные, то сейчас бы она завизжала, как простая школьница.

А так просто сглотнула — и спросила осторожно:

— Ты кто?

— Аксай Сайран, прошу любить и жаловать, — улыбнулся он и протянул руку, чтобы потрепать Янош по голове. — Какая ты милая... И так напоминаешь кого-то... Слушай, тебе кто телепатический блок ставил в голову? Мамочка?

— Тетенька, — буркнула Янош, уворачиваясь от прикосновения. Конечно, аллийскую чувствительность ее волосы унаследовали не в полной мере, но ощущения все равно были слишком острыми. Шапки и кепки — Янош и то не выносила, а тут — прикосновения чужого человека. — Если хочешь, я тебя потом со своими родственниками познакомлю. Со всеми. А сейчас мы Ежа спасать будем или нет?

— Будем, — серьезно кивнул Аксай. — Руку давай.

Янош послушалась.

Аксай одним рывком вздернул ее на ноги и, как детский самосвал на веревочке, покатил на роликах прямо к стене, не переставая при этом жаловаться в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь:

— И ведь не дают пожить спокойно! Ты хоть представляешь, за сколькими городками я приглядываю? Сотня? Бери выше — тысяча, не меньше! И в каждом нужен хоть один захудалый призрак, или заколдованный квартал, или, скажем, Женщина с Синим Лицом, которая приходит к тем, кто нашел красные перчатки на дороге у кладбища... Что ржешь? Я серьезно, между прочим. Людям нужны чудеса. Всякие — добрые и злые, страшные и смешные. Знаешь, сколько ребят, рассказывая истории про гроб на колесиках, надеются, что это правда?

— Дураков везде хватает... — неопределенно откликнулась Янош, с ужасом наблюдая за приближающейся стеной. Аксай и не думал останавливаться.

— Обижаешь, — откликнулся он. — Никакие они не дураки. Они дети. Впрочем, и взрослым нужны чудеса, только другие. Взрослые почему-то совсем не любят боятся, но сказки для себя придумывают сплошь жуткие. Заколдованный туман, в котором машины вылетают на обочину, кровавый маньяк-убийца... Ну, не надо так на меня пялиться, никого я не убиваю — это скучно. Но погоняться за кем-нибудь в старомодной шляпе и полосатом свитере — неплохое развлечение, если, конечно, не заниматься этим слишком часто. Нет, — вздохнул он, крепче сжимая руку Янош. До столкновения с бетонной стеной оставалось жалких три шага. — С подростками веселее всего. У них и фантазия, и жажда чуда, и тяга к страшному, и веселье мешаются в таких пропорциях, что...

Перед самой стеной Янош не выдержала и зажмурилась, но ощутила лишь легкую перемену температуры — на секунду стало холоднее, и все. А Аксай даже паузы не сделал в потоке своей бесконечной речи:

-...что диву даешься. Нет, ну прелесть, правда! Взять хоть этот зеленый цилиндр. Не было поначалу никакого зеленого цилиндра, я очень точно подошел к воспроизведению наряда начала двадцать первого века. Даже фотографии того почившего идиота откопал! Кепочка в клеточку, шарф длинный, пальто — все, как положено. Это уже дети потом, пересказывая историю друг другу, выдумали и плащ, и цилиндр... Кстати, куда вы шмотки-то дели?

— Плащ я на себя перешила. А что, хорошая вещь, чего пропадать-то добру, — ошарашено откликнулась Янош. Нет, прохождение сквозь стены лучше оставить магам и равейнам. А она в следующий раз как-нибудь по старинке — перелезет, подкоп выроет на крайний случай.

— Перешила! — Аксай трагически возвел очи к небу. — За него, между прочим, деньги уплачены.

— А нечего вещами разбрасываться, — обиделась Янош и выдернула руку из цепкой хватки Аксая. Тот только обрадовался:

— О, ты в себя пришла? Ну, тогда разгоняйся на этих своих смешных супер-роликах. Нам во-он туда нужно, — он ткнул пальцем в ряд темнеющих вдалеке ангаров.

Янош сначала послушно взяла разбег, а потом притормозила насторожено.

— А ты как доберешься?

— Пешочком, — серьезно ответил Аксай. — Ты поезжай, малявка. Не бойся, когда надо будет затормозить — я скажу.

Дорожки в заброшенном квартале были ровные, гладкие — счастье для любого обладателя роликов, идеальный полигон. Препятствий, например, невысоких бортиков между разными дорожками, тоже хватало. В другое время Янош с удовольствием погоняла бы здесь просто так, но сейчас для нее главным была скорость.

Быстрее.

Хотя Аксай и успокоил буйствующие в крови регены, запредельная чувствительность никуда не делась. И слабый шлейф эмоций Ежа чувствовался во всем одиннадцатом квартале.

Она уже очнулась. Ей больно.

Уже рядом с ангарами из ниоткуда появился Аксай — кажется, просто вынырнул из тени, сам похожий на бесцветную тень.

— А ну, погодь, — он подцепил Янош за шиворот, легко подняв над землей. — Ну, не пихайся ногами, сейчас отпущу... Ай! И не кусайся, дитё неразумное! Давай лучше план обсудим.

— Давай, — легко согласилась Янош — лишь бы отпустили. В последний раз так беспомощно она себя чувствовала рядом с дядей, когда ему надоело терпеть ее дурачества. Но тот был хоть и жуткий некромант, профессор и гроза студентов, но все же родственник. А этот Аксай кто? — А какой у нас план?

— Ну... — он задумчиво почесал в затылке. — Можно подойти справа и внезапно оглушить их. А можно подойти слева и внезапно оглушить их. На крайний случай можно залезть за крышу, спрыгнуть с нее в гущу врагов и... Ну, ты поняла. Какой вариант выбираем?

Янош почувствовала, что кровь опять закипает. Ежа там, может, бьют в этот момент, а этот идиот бесцветный кривляется!

"Ненавижу, — застучало в висках яростное. — Не-на-ви-жу".

— Без разницы. Лично я поеду прямо.

И рванула вперед так быстро, как могла. Когти Аксая только впустую царапнули воздух — она была уже далеко.

Вж-ж, вж-ж — ролики царапали дорожное покрытие. Гулкое эхо отражалось от металлических стенок ангаров и усиливалось многократно. Казалось, что между огромными железными ящиками несется не один человек, а целый десяток. Где-то позади ругался на чем свет стоит Аксай. Но Янош было все равно — она уже чуяла запах не только эмоций Ежа, но и ее крови.

Самое трудное в езде на роликах — делать резкие повороты. Тут или останавливайся и разворачивайся, куда нужно, или тормози и поворачивай плавно... Если, конечно, не предпочитаешь рискованные варианты — ухватиться за край проема и, задавая направление, успеть оттолкнуться от стены, чтоб не врезаться в нее же. Для человека — почти нереально. Для шакаи-ар — вполне возможно.

...В ангар Янош влетела только чуть-чуть замедлившись. Это и оказалось спасением. Еще немного — и она попала бы прямо в прицел. А так — проскочила в миллиметре от визгливо царапнувшей по металлу смерти, рикошетом выбивающей крошку из покрытия.

Ёж лежала на голом полу и оглушительно пахла болью — чистой, как солнечный свет. Темно-зеленая футболка стала черной от крови. А кто-то уродливый, излучающий ярость и больное, отвратительное удовольствие, в очередной раз заносил для удара стальной прут.

Воздух вырвался из горла Янош злым, змеиным шипением — с-с-ш-х-ха! Она оттолкнулась от земли пружиной, взвилась в невероятном, нечеловеческом прыжке — и, как снаряд, врезалась в мерзавца с прутом.

"Убью".

За последние два дня ногти окончательно отвердели и вытянулись — и превратились в шакарские когти, страшное оружие. Острые, прочные — и удобные, куда удобнее любых ножей. Это все ерунда, что рассказывают про шакаи-ар — мол, что они могут противника загрызть. То есть могут, конечно. Но неудобно. Клыки — это чтобы нежно так, по-дружески цапнуть. Или на охоте, нарастив регенами игольно-острую кромку, между поцелуями аккуратно проткнуть кожу — так делают те, кто не хочет тянуть из людей боль и предпочитает иные чувства.

А если нужно превратить кого-то в кровавую кашу — это только когти. Острые когти и сильные пальцы.

...Янош успела полоснуть наотмашь раз, другой, а потом крики отрезвили ее и выдернули из золотистого тумана ярости. Остальные бандиты не спешили нападать, и скоро стало ясно, почему.

Аксай.

Оказывается, эта его серебристая пыль умела не только успокаивать, но и усыплять.

— Ну, расцарапала ты ему брюхо. Хорошо так, шрамы на всю жизнь останутся, если выживет. И что будешь делать дальше? — Аксай полировал белым платком свои подчеркнуто человеческие ногти. — Добьешь его?

Янош медленно выдохнула, пытаясь отделить свой гнев от навязанного регенами. Одной рукой она вцепилась в горло подонка со стальным прутом, другой — медленно водила вдоль глубокой раны от нижнего края ребер к тазовым костям. Если ударить сейчас еще раз — умрет.

А у нее, у Янош, окончательно проснутся регены.

— Не знаю.

Мужчина был по-южному черноволосый, с крючковатым носом, с неровной загорелой кожей. Он мелко дышал и таращил темные глаза. Кровь его тихо сочилась из разреза и пахла металлом и гнилью.

— Да нет, можешь, конечно, делать, что хочешь, — Аксай расплылся в доброй-доброй улыбке. — Тебе решать. Вопрос в том, что для тебя важнее. Искромсать его, — мужчина дернулся и захрипел, но хватка у Янош была что тиски. — Или спасти подружку. А этих красавцев все равно потом отправят на пожизненное. К наркоторговцам в наше время сама знаешь, какое отношение.

Из всего этого потока вязких, бессмысленных слов, Янош почему-то выцепила только одно — "спасти".

Она пришла сюда за Ежом. Не за какими-то бандитами, а за подругой.

А если регены проснутся — никого она не спасет.

Щелчок рычажком — и ролики превратились в кроссовки. Пол был липким от крови и скользил под ногами, но тут и надо-то пройти всего пять шагов — под гулкими металлическими сводами, в синеватом электрическом свете, среди кружащейся в воздухе серебряной пыли.

Ёж лежала на холодном полу и мелко дрожала. И, кажется, не понимала уже, что происходит. Янош опустилась на колени рядом с ней и осторожно коснулась ее затылка. Русые волосы слиплись от крови. Запах боли с каждой секундой становился все тише.

— Аксай... Что с ней?

Серебристая пыль облаком окутала хрупкое тело, потом метнулась обратно — к Аксаю.

— Ну, насколько я могу судить, она умирает. Ей нужно в госпиталь, в реанимационную палату. Причем в ближайшие минут десять.

Не успеет. Автомобиль просто не проедет сюда, на заброшенную стройку.

Янош осознала это так ясно, как видела сейчас Аксая, трещины на полу или темно-красные пятна с резким запахом металла.

— Что же делать... — Янош раскачивалась из стороны в сторону, тихонько подвывая. — Что делать...

Время утекало, как вода через трещину в кружке.

"Сама я не справлюсь".

Это было очевидно с самого начала.

"Сама — нет... А если просить о помощи?"

И Янош сделала то, на что никогда бы не решилась ради себя. Она потянулась к Старшему — по той невесомой, но прочной нити, что связывает отца и дочь, целителя и пациента, шакаи-ар — и младшего носителя регенов, земное божество — и адепта веры.

"Папочка... помоги, пожалуйста!"

Отклик пришел мгновенно.

"Я здесь, Янош. Что случилось, солнце мое?"

"Она умирает".

"Кто? — легкое удивление. Потом блоки тети Мер сместились, впуская знакомое сознание, и Старший с облегчением выдохнул: — Не умирает пока, Янош. Но дело плохо. У нас есть примерно восемь минут. Я не успею настроить телепорт к тебе... но я могу попробовать дотянуться до нее".

— Как? — от шока Янош даже начала говорить вслух.

"Через тебя. Ты моя дочь, Янош. А я целитель. Значит, и у тебя должен быть дар. Просто ты никогда не интересовалась этой стороной своей наследственности, думая только о регенах и о крыльях, — в голосе Старшего не было ни единой нотки упрека. Просто констатация факта. — Впустишь меня, Янош?"

— Да!

Блоки распахнулись, как окна по весне. И пустой дом, холодное от страха сознание Янош, затопило теплое солнце присутствия целителя.

"Янош, смотри. Ты видишь?"

Переливы цвета, свет и тьма, мозаика, витраж, калейдоскоп — все человеческие слова, не передающие сути. Есть единое целое, оно состоит из миллиарда фрагментов, и положение каждого фрагмента по отношению к другому что-то значит, как и цвет, и яркость, и теплота света...

"Вижу".

"Смотри дальше".

Картина стала глубже, рельефнее, и за ней, на ином уровне, проступили очертания человеческого тела. Сначала неявно, а потом все четче и четче, и через несколько секунд Янош видела уже каждую венку, каждую пору в коже, каждую клетку... И каждое повреждение тоже.

Ёж была вся в черных пятнах. И внутри, и снаружи.

"Папочка..."

"Не дергайся, Янош. Будь смелее. И запоминай. Сначала мы восстанавливаем поврежденную нервную ткань... Видишь там, где позвоночник?"

"Да".

"Смотри".

Янош, как со стороны, увидела свою руку, источающую белое сияние. Оно миллиардами тончайших игл вгрызалось в черноту — а на том, другом слое бесконечно сложные волокна тянулись друг к другу, срастались, восстанавливался ток нервных импульсов между клетками.

"Теперь кости, в том же месте. Собираем — и сращиваем. Ты видишь?"

"Вижу".

Янош отвечала это снова и снова, глядя зачаровано, как истаивают под яростным напором белого света пятна гнилой черноты, как время словно оборачивается вспять — рассасываются гематомы, восстанавливается кожный покров, исчезают отеки, срастаются внутренние разрывы...

И все это делали ее руки — и сила Старшего.

Вокруг сиял белый свет.

Янош ощущала себя божеством... или, вернее, жрецом, взявшим взаймы божественную силу. Эйфория кружила голову.

Какой там полет? Полет — это глоток воды для умирающего от жажды.

Исцеление — целое озеро.

"А теперь — погружаем ее в сон. Вот так — просто принуждаем мозг выработать некоторые гормоны... Янош, не теряйся. Следи внимательно".

"Я слежу".

Потом сила схлынула, оставив после себя дрожь в руках, странную легкость во всем теле — и девочку с русой косой, всю перепачканную в крови, но абсолютно здоровую.

Янош мелко потряхивало.

"У тебя получилось, папочка?"

"Получилось, солнце мое. И не у меня — у нас".

Новый шок.

"Как это?"

Старший, кажется, улыбнулся лукаво:

"Хочешь узнать, как — возвращайся. Я всегда говорил, что в любое время готов начать твое обучение, Янош".

И еще сказал:

"Мы все по тебе очень скучаем, светлая".

И исчез.

Янош осталась одна.

Где-то далеко завывали сирены.

— Я тут взял на себя смелость вызвать полицию и скорую, — кашлянул Аксай, напоминая о себе. Янош повернулась к нему, совершенно пьяная от наплыва чувств. — А нам лучше сейчас уйти незаметно. Природу чудес лучше, э-э... не раскрывать. И кстати, — он вдруг наклонился, срывая с шеи одного из бандитов кожаный шнурок. — Это не твоей подружки?

Зеленая гильза покачивалась из стороны в сторону, гипнотизируя взгляд.

— Ее.

— Вот и оставим ей. А нам с тобой пора, пора!

Аксай аккуратно вложил гильзу в теплую ладошку Ежа, подхватил Янош на руки и потащил к выходу. А там — нырнул в какую-то тень и выскочил уже из стены перекошенного сарайчика.

— А это, — произнес Аксай с гордостью, — местный дом с привидениями. Моя резиденция! Слушай, Янош, лично я голодный, как стадо студентов, а ты? Как насчет пиццы? Э-э? Янош? Ты спишь, что ли?

Янош только дернула ногой и поглубже запустила коготки Аксаю в плечо.

"Все-таки почти проснувшиеся регены, сила целителя и общение с папочкой-старшим — это слишком много для одного дня", — сонно подумала она и отключилась.

— Ты уверена в этом?

Аксай задавал вопрос уже даже не в десятый, а в сотый, кажется, раз. Здесь, на мысе, ветер был сильный. Он срывал слова с языка и уносил их вдаль, а еще — бессовестно трепал бесцветные волосы Аксая.

— Уверена, — Янош решительно одернула черный плащ. Ну, мятый немного, но не маме говорить об аккуратности в ношении вещей. — Из "Рыбы и Раковины" я уволилась. С ребятами попрощалась. К Ежу зашла — жаль, она спала еще... Меня и так уже полгорода ищет во главе со службой опеки. Как же, безнадзорный ребенок! И вообще, я сюда еще вернусь, — Янош сощурилась, глядя на бесконечное синее море, неровным полотном сбившееся внизу. — А тебе обязательно нужно познакомиться с моими родителями! С обоими папами и с мамой!

Аксай озадаченно поскреб затылок и осторожно поинтересовался:

— С обоими — кем? Деточка, а ты точно здорова?

— Точно, точно, — ворчливо отозвалась Янош.

Вчера у нее была престранная беседа с Младшим. Он одобрил дружбу с Ежом — "Умница, нашла ведь единственного квартерона-ведарси в этом городке! Похоже, эта твоя девчонка — родственница Серго такая золотистая единорожка, ха-ха!" — и как-то очень уж подозрительно заинтересовался личностью Аксая.

"Аксай Сайран? Так и сказал? А приведи-ка его к нам завтра, мы с мамой бы на него взглянули, — вкрадчиво попросил Младший. — Лично у меня к нему есть один разговор... если это и правда Аксай".

Младшего Янош слушалась всегда. А потому сейчас она стояла и разглядывала море, прощаясь ненадолго с солеными волнами, и в одной руке сжимала телепорт, а другой — цеплялась за локоть Аксая.

— Я еще вернусь, — шепнула она. — Ёж, Флай, Гурман — не скучайте. Я вернусь, — и добавила громче, обернувшись к Аксаю: — Ну что, готов?

— Нет, — из вредности ответил он, но Янош, уже ничего не слушая, раскрошила телепорт.

Вспышка.

В Приграничном городе было куда холоднее, чем у моря, и перешитый черный плащ пришелся очень и очень кстати. Родители поджидали Янош в саду, у площадки для телепортации — все вместе, втроем, что редко бывало в последнее время. Мама, как всегда, одетая небрежно — в уютный свитер и резаные джинсы, улыбалась, поглаживая перевитую зеленой лентой косу. Папочка-старший, кажется, только что вышел из лаборатории, по крайней мере белый халат он еще не снял, а челка была заколота — видимо, чтоб во время опытов не мешалась.

Младший же стоял чуть поодаль — как и прежде, больше похожий на сон, чем на живое существо. Весь в эффектном черном, белые-белые, как горячий пепел, волосы, белая кожа и ярко-синие — как небо, как море, как счастье — глаза.

Такие же, как у Янош.

— Я дома! — взвизгнула она и, разбежавшись, повисла у мамы на шее, чувствуя, как эти объятия скрепляют руки Старшего и — поверх — Младшего. — Вы не сердитесь, что я сбежала? Нет?

Мама вздохнула и погладила ее по голове:

— Конечно, нет, милая. Хотя мы перепугались в первый момент. Могла бы хотя бы предупредить нас... Ну, хватит об этом. Я помадку сливочную сделала и пирог с яблоками и корицей. Хочешь?

— Хочу! — обрадовалась Янош и спохватилась. — Ой, я про гостя забыла. Знакомьтесь, мама, папы — это Аксай Сайран, он мне помог! Он хороший!

И только сейчас Янош заметила, что выглядит Аксай как-то бледно.

— Здрасьте, — промямлил он, отступая на шаг назад. — Давно не виделись, Найта, прекрасно выглядишь. И муж твой... э-э... мужья... Привет, Дэриэлл, приятно познакомиться. Привет, Максимилиан. Э-э... Ну, я пойду?

Младший неприлично заржал:

— Куда? Я зря, что ли, пиццу из города притащил, помня о твоих вкусах? Нет, дружок, нам с тобой есть, о чем поговорить. Кстати, записку, которую ты Нэй оставил, я читал, не сомневайся.

Аксай совсем сник.

— Да? А я не помню, что там писал. Дело давнее, дело темное... Может, забудем?

Старший улыбнулся и шагнул вперед, протягивая руку для пожатия:

— Нет, пожалуй, забывать ничего не станем. Аксай Сайран, не беспокойтесь, Ксиль уже передумал ревновать и мстить вам. Сказать по секрету, шакаи-ар вообще не умеют ревновать... Давайте пройдем в дом и там, за чашечкой чая, обо всем наконец поговорим. И спасибо, что приглядели за нашей дочерью. У нее сейчас трудный возраст.

Аксай вздохнул, смиряясь с неизбежным, и крепко пожал протянутую руку.

— Понимаю — переходный возраст кого угодно до ручки доведет. Помнится, одна особа вообще умудрилась по молодости в войну ввязаться и выиграть ее, — Янош заметила, что, говоря это, он почему-то в упор смотрел на маму. Но та лишь улыбалась ему, как старому другу. Аксай трагически опустил уголки губ. — До чего времена изменились — равейна, целитель и шакарский старейшина, истребившие большую часть Древних в Третьей войне, принимают одного из них у себя в доме. А еще говорят, что я странный!

Младший расхохотался опять, а Старший философски пожал плечами — мол, случается в жизни всякое.

Янош глядела на родителей, на Аксая — и ничего не понимала. Ровным счетом ни-че-го.

— Мам, — дернула она ее за рукав. — Что здесь такое происходит, а?

— Да так, — ответила та и запрокинула лицо, подставляя его солнечным лучам. — Просто встретились несколько осколков прошлого, только и всего. Не бери в голову, Янош. Пойдем лучше чай пить.

Когда они заходили в дом, Аксай улучил момент, склонился к Янош и шепнул:

— Про прошлое — это хорошо сказано. Но я так думаю, малявка... Это приключение у нас вышло интересное — так как насчет нового?

— Я подумаю, — торжественно обещала Янош.

Ей и вправду нужно было о многом подумать.

О крыльях.

О предложении Старшего.

О своей судьбе.

"Но приключения в компании Аксая, — подумала Янош, усаживаясь за стол, — это круто".

Найта переглянулась с Ксилем и Дэриэллом — и украдкой вздохнула. Похоже, самое сложное было еще впереди.

В конце концов, "трудный возраст" ведь еще не закончился.

END