В который раз Львов прокручивал в голове все детали встреч со странным есаулом, и голова, распухшая от тяжких мыслей, уже начинала ощутимо побаливать. Вот вроде ничего такого тот не сказал. Явных артефактов в речи не слышно. Но столько совпадений с крылатыми фразами покинутого времени... Или всё же нет. Ну сказал про парабеллум. Так вон он, лежит на столе. Вычищенный, смазанный и готовый к бою. Или вот на фразу 'Махнём не глядя' даже бровью не дёрнул. Львов, поднаторевший в полевых допросах ещё в той жизни, это мог сказать весьма определённо. Но есть в Анненкове какая-то чужеродность. Есть. И этот взгляд. Смотрит на оружие, словно взрослый на детские игрушки. Или, словно сравнивает залежалый товар, с первосортным, оставшимся где-то в другом месте.

Львов снова закурил, и сквозь дым, увидел, как распахнулась дверь в комнату.

Причина его беспокойства стоял на пороге и с лёгкой полуулыбкой смотрел на хозяина.

— Господин штабс-капитан, а не подскажете, где можно купить славянский шкаф?

Фразу эту, Анненков выбрал специально. Она была в меру дурацкой, чтобы можно было всё списать на шутку, или желание выбить собеседника из мыслительного ступора, вот такой же идиотской репликой.

Львов не торопясь затушил недокуренную папиросу, и вздохнул.

— Шкаф продан. Осталась никелированная кровать.

— С тумбочкой?

— С тумбочкой... — Львов, чувствуя, как напряжение последних дней отпускает, рассмеялся, и кликнул вестового.

— Василий, принеси чего закусить, и постой там, посмотри, чтобы нас не беспокоили. — Затем молча разлил водку в две маленьких рюмки, и пододвинул одну гостю. — Ну, за встречу?

— Не на Эльбе конечно, но что-то эпическое в этом есть, — Анненков кивнул и, смахнув с головы фуражку, присел напротив.

— Ты откуда?

Несмотря на обтекаемый вопрос, Львов сразу понял, что казак имеет в виду.

— Из две тысячи шестнадцатого.

— И я, — есаул покачал головой. — Получается, нас ровно на сто лет откинуло. — Занятно. Ну и как тебе прошлое?

— Жить можно. — Львов улыбнулся. — Только вот будущее не радует, ты уж извини. Революция, потом Гражданская, потом вообще кавардак полный.

— И? — Львову на мгновение показалось, что его собеседник чуть напрягся. — Предлагаешь отменить революцию?

— Это невозможно... — Штабс-капитан покачал головой, — Невозможно, да и не нужно. За триста лет своего царства, Романовы столько дел наворотили, что теперь только в топку. Нет у них исторической перспективы. Большевики тоже не ангелы, но они хоть в перспективе правильные. Такую страну построили.

— И затем просрали.

— Просрали, — согласился Львов. — Только уже не большевики, а приспособленцы и воры, пролезшие во власть. Наша беда была как ни странно в том, что нахватали территорий с враждебным населением и после, были вынуждены подкармливать его в ущерб самой России. Грузии всякие, Азербайджаны, Кыргызстаны и прочее...

— Согласен, — Анненков качнул головой. — Только вот что делать ума не приложу. Ну воюем мы с тобой. Справно воюем. Ну, сохраним пару сотен жизней, и всё? Для этого нас с тобой... сюда?

— Может и для этого... — Львов задумчиво кивнул и, услышав шаги в сенях, поднял ладонь в предостерегающем жесте.

Ординарец быстро расставил на столе кусок сала, полкруга колбасы, небольшую мисочку с огурцами, и побольше — с квашенной капустой. После чего вопросительно поднял взгляд на командира:

— Спасибо Василий. Выставь там часового у крыльца. Пусть сюда никого не пускает и сам не лезет.

— Сделаем, вашблагородь, — кивнул тот и вымелся из дома.

Выпили, чинно закусили, и Анненков вопросительно посмотрел на собеседника призывая продолжить разговор.

— А ты кем был-то? — Львов отработанным движением вновь разлил водку.

— До пенсии? — Анненков усмехнулся. — Сначала командовал ротой отморозков, потом исполнял всякие...

— И всяких... — рассмеялся Львов.

— Да, чаще именно всяких, — Анненков кивнул. — Ну а напоследок учил подрастающее поколение тонкостям профессии. А ты?

— Афган, Приднестровье, Югославия, Украина... — коротко перечислил Львов. — В двух последних — артиллерист, командир батареи. Знаю, в основном, ствольную и минометы, хотя и с реактивной дело имел.

— Занятно... — есаул покачал головой. — И что делать будем, друг-попаданец?

— А, в общем, вариантов у нас немного... — Львов нахмурился и вздохнул, — До революции уже сделать ничего нельзя. Ну только что беречь солдатиков, сбивать в нормальное подразделение, да быть готовыми ко всему. А там, ловить шансы, да чистить дорогу.

— А кого чистить будем? — Анненков ощутимо подобрался.

— Да вот хоть того же Троцкого, Зиновьева, Каменева... да мало ли их. Ягоду если где увижу, так шлёпну без раздумий.

— И этого, как его... — Анненков запнулся.

— Ежова что ли? — Львов усмехнулся. — Ну, тоже можно. Хотя он скорее не предатель, а просто дурак. Исполнительный, аккуратный, въедливый, безынициативный дурак.

— Слушай... — Есаул на секунду задумался, — А вот ты по специальности кто?

— Военной? Я же сказал.

— Да нет, — казак нетерпеливо взмахнул рукой. — Это понятно, что ротой ты уж точно командовал. А по гражданке?

— Химик-технолог. Если точнее — химик-технолог производства лако-красочных веществ.

— Это интересно! — Анненков оживился, — А взрывчатку нормальную ты сделать можешь?

— Это, смотря по тому, что ты считаешь нормальной взрывчаткой... — Штабс-капитан задумался, а потом спросил, — А чем тебя тринитротолуол не устраивает?

— Так вроде в снарядах сейчас пироксилин? — удивился Анненков, и разлил ещё по одной.

— В наших — да, во французских и английских — мелинит, а в немецких — уже тол. Так что берёшь снаряд, аккуратно снимаешь взрыватель, и на водяную баню. Кстати, в наших снарядах крупного калибра — вообще аммотол... А зачем тебе это?

— Да хочу мин наделать. А то хожу в тыл как дурак. Тут же минно-взрывного вообще кот наплакал. Даже взрывателей нормальных нет.

— Ну положим взрыватель нормальный, при наличии мастерской, я сделаю. Тол добудем, убойные элементы не проблема. Так что тут препятствий не вижу. Вот разве что какие-нибудь хитрушки типа замедлителя или еще чего — проблема. Не в том смысле, что проблема сделать, а вот рассчитать точное время... Экспериментировать, однако придется...

— Ну, так не боги горшки обжигают, верно, пан инженер?

Львов вскинулся:

— Слушай, ты, по званию меня, конечно, крепко старше, да и по подготовке мне против тебя светит либо палата интенсивной терапии, либо погост, но я тебя, не шутя, предупреждаю: не называй меня так!

Рябинин посмотрел на нового товарища и молча кивнул. И лишь когда была выпита еще одна рюмка, спросил:

— Так сильно ляхи напакостили?

— Даже еще сильнее, — мрачно ответил штабс-капитан. — Я из-за них в реанимацию загремел, работы лишился, да еще под суд влетел так, что еле-еле отмахался...

И он кратко рассказал немудрящую историю о том, как приехали гордые ясновельможные паны на его завод и принялись 'внедрять передовую технологию'. Будучи начальник цеха, предназначенного на 'модернизацию и интенсификацию', Маркин отчаянно сопротивлялся, хорошо представляя, что может произойти при перегрузке старенького оборудования, но никто не захотел его слушать. А потом случилось то, что и должно было случиться: грянул взрыв. Начался пожар, ядовитый дым заполнил цех, а рабочие, по обычному русскому разгильдяйству, не удосужились взять на рабочие места противогазы. Начальник цеха вместе с аварийной командой вытаскивал своих мужиков, спасая от отравы и пожара, и сам наглотался ядовитых испарений так, что полгода провел в больнице. А выйдя, оказался под следствием: поляки попытались переложить вину на него. Маркин остался на свободе только потому, что следователь сам недолюбливал 'ясновельможных', и помогал, подсказывал инженеру, как и что лучше отвечать.

По окончании рассказа, Анненков-Рябинин помолчал и спокойно пообещал больше никогда и ни при каких условиях не равнять товарища с поляками, чтоб им всем подохнуть, кроме будущего маршала Рокоссовского и полярных летчиков Нагурского и Леваневского.

— Дзержинского с Менжинским позабыл и Марию Склодовскую-Кюри! — Засмеялся Львов, и вдруг посерьезнел, — А ты в курсе, что тебя в двадцать седьмом расстреляют?

— Да? А я полагал — раньше, — притворно удивился есаул. — Вот я и думаю: может, все-таки всех большевиков зачистим?

— А кроме них и ставить-то больше не на кого, — задумчиво произнес штабс-капитан. — И потом: мы сейчас с тобой знаем столько, что из тебя легко конкурент Буденному получится, — Тут он вдруг засмеялся, замахал руками, — АннЕнков, наш братишка — с нами весь народ! Приказ голов не вешать и идти вперед! — пропел он негромко.

Анненков тоже засмеялся.

— Как у тебя все легко выходит. А через кого к большевикам подойдешь?

Львов хмыкнул:

— Ну-у, найдутся добрые люди... А вот, кстати, — Он встал и позвал в полный голос — Василий! Унтер-офицер!

Через минуту в горницу вошел ординарец:

— Я, вашбродь!

— Прекращай! Это, — он показал на есаула, — свой человек. И запомни, братишка, — тут он хлопнул унтер-офицера по плечу. — Если со мной вдруг чего случится, этот есаул тебе — отец, мать и господь бог. Слушайся его, как пророка, тогда генералом помрешь. Уяснил?

Ординарец посмотрел на Анненкова, задумался, а потом вдруг неожиданно спросил:

— А что, твое благородие, господин казак: за германцем, окромя того раза, — он мотнул головой, напоминая о судьбе майора Боймера, — часто ли ходили? А то мы с Глебом Константинычем, почитай через два дни на третий ерманца резать ходили...

Он замолчал, но в его молчании подразумевалось: 'Если ты меньше нашего немцев убил — невместно тебе мною командовать...'

— Хорош, — лениво бросил Анненков-Рябинин. — Где ж ты такого откопал, товарищ штабс-капитан?

— Места знать надо, — засмеялся Львов-Маркин. И, уже обращаясь к ординарцу, добавил, — Кружку тащи.

— Однако, нравы у тебя, — цокнул языком Анненков. — С нижними чинами водку пьешь, поди и кашу из одного котелка хлебаешь?

— А что, нельзя? Сам так не привык? Или, не дай бог, отвык?..

Вместо ответа есаул хмыкнул и покрутил пальцем у виска.

— Ну вот. А с таким человеком тебе водку точно пить не приходилось...

— С чего ты взял? Ты что думаешь: мы там совсем серые были? Инженеров только на картинках видели? Да я, если хочешь знать, с доктором наук однажды пил. С химиком, между прочим...

Теперь Львов уже не смеялся, а просто-таки ржал:

— Ты что, думаешь, я про себя сказал? Ха! — Он чуть придвинулся и заговорщицки прошептал — Я про унтер-офицера. Ты, между прочим, его давно знаешь...

— Я?! Да я его впервые вижу!

— Не-а! Ты его на фотографиях много раз видел. И в кино...

— Погоди-погоди, это что — Жуков, что ли?

Штабс-капитан опять заржал:

— Историю ты проходил... и прошел... мимо. Жуков — драгун. На всякий случай: Рокоссовский — тоже. А Василевский сейчас — поручик...

Анненков-Рябинин надолго задумался. Вернулся ординарец с кружкой, и Львов разлил водку уже в три емкости:

— Ну, за знакомство? Прошу любить и жаловать: Борис Владимирович, Василий Иванович...

Есаул подавился водкой:

— ЧАПАЕВ?

Унтер-офицер Чапаев удивленно вылупился на казака:

— Вашбродь, а вы меня откуда знаете?..

Несколько дней подряд новые товарищи провели вместе, обсуждая планы на будущее. То, что касалось непосредственно боевой деятельности, по обоюдному согласию взял на себя Анненков-Рябинин. Его опыт и знания в тайной войне превосходили все, что знал Львов-Маркин в разы, а все, чем могли похвастать бойцы начала двадцатого века — на порядки.

Анненков принялся основательно гонять и казаков и пехотинцев, лично преподавая рукопашный и ножевой бой, маскировку и скрытное перемещение, первую помощь, целевую стрельбу из всего, что стреляет. В конце обучения есаул собирался устроить совместные учения своей сотни и роты Львова, с тем, чтобы добиться максимальной слаженности взаимодействия. Кстати пришлись и два десятка ветеранов воевавших в японскую войну и участвовавших во многих сотнях пограничных стычек на дальневосточных рубежах. Настоящие потомственные пластуны, сначала некоторое время проверяли есаула на прочность в учебных схватках, и только лично убедившись в высоком боевом мастерстве командира, начали участвовать в обучении других казаков. Там было и скрытное перемещение, и снятие часовых, ножевой бой и многие другие премудрости, которыми конечно владели пластуны, но было их в казачьей среде довольно мало. Каждый двадцатый, а может и меньше, а бывший полковник Советской Армии очень хорошо знал цену обучению личного состава. Ему нужен был настоящий инструмент для войны, а не толпа лихих парней которые сгорят за одну атаку.

Во время первого же дня занятий произошел случай, который напомнил Анненкову-Рябинину, что заниматься необходимо не только физической подготовкой, но и душевным здоровьем нарождающихся штурмовых войск специального назначения.

После того, как неуемный есаул скомандовал: 'Вольно! Разойдись! Можно курить и оправиться!', казаки и пехотинцы мгновенно разделились на две группы. В принципе, это было естественно: своих уже знают, а к вновь прибывшим надо приглядеться, да и не на тренировке, а в реальном деле. Казаки уселись в кружок, вытащили кисеты, и принялись сворачивать самокрутки и набивать трубочки, искоса поглядывая на запаленно дышащую 'махру', занявшуюся тем же. Впрочем, ради справедливости, надо отметить, что казаки выглядели не лучше и дышали ничуть не тише 'серых шинелей': есаул гонял и тех и других совершенно одинаково, а пехотинцы из роты Львова не были ни новичками, ни неумехами...

— Закоптила, закоптила 'махра', — высказался кто-то в кругу казаков.

Вроде и негромко совсем сказал, но пехотинцы услышали.

— А что, господа казаки, — произнес один из унтеров, внимательно оглядывая сибиряков. — Я гляжу, не сподобились вы трофейным табачком разжиться? Германцы не дали? Мож, отсыпать?

И с этими словами он протянул казакам пачку трофейных сигарет с яркой надписью RAMZES.

— Не нуждаимси, — бросил в ответ старший урядник Мержан. — У их вкусу нет. То ли дело — свой. Ить домом пахнет... Да и то: кому по бедности по траншеям ерманским побираться, а кому — глотки ерманцам резать.

В кружке казаков послышались одобрительные замечания и тихие смешки.

— Ну, господа казаки, вы видать многим глотки резанули, коли знаете-полагаете, как мы у ермана куревом побирались, — спокойно ответил унтер. — Оно ж, известно дело, завсегда так: казаки резать, а нас в ихних окопах водкой да куревом привечают.

— Боже ж мой, — вступил в разговор другой унтер с ярко выраженной семитской внешностью. — И мине таки сдается, что, господа казаки, таки о германских солдатах и германских окопах знают только по чьим-то рассказам. Я бы даже сказал, что это были не рассказы, а самые настоящие сказки...