Дорога к счастью или путь Златолюба

Берестяное лукошко с ягодами, опрокинутое, лежало тут же. Ягоды рассыпались и кое-где уже пустили кровавый сок, попавшись под мои босые ноги.

Когда находники ушли, побросав изувеченные трупы, не устроив им подобающего погребения и, тем самым, обрекая на вечные муки неприкаянные души, мы ещё долго сидели в кустах, боясь показать нос наружу. Потом бабка потянула меня за руку, и я подалась за ней. Мы вошли в разорённую деревню, и меня тут же вырвало. Зрелище явно было не для ребёнка. А мне по-прежнему было очень страшно!

Мы проходили мимо, казалось бы, знакомых дворов, мимо трупов близких людей, и никого и ничего не узнавали вокруг. Всё настолько изменилось до неузнаваемости. Моя хромая бабка опускалась возле каждого человеческого тела, проверяя, не случилось ли чуда, не выжил ли кто. Тела вокруг принадлежали только нашим родным и близким, свои трупы, а в наличии таковых, зная мой род, можно было не сомневаться, они предали огню, что был распален прямо посередине деревни, раненых же они забрали с собой, что и понятно.

Я бросилась к дому, который по праву считала своим. Я ведь уже знала, где лежала моя мать. Я же говорила, что видела, как она умирала. Я опустила её задранный подол, поправила и прикрыла повоем выбившиеся наружу волосы. Глаза матери смотрели на меня с каким-то немым непониманием. "Почему ты жива?"— Словно вопрошали они меня. По крайней мере, так мне оно тогда казалось. Теперь-то я понимаю, что она смотрела не на меня, а на своего убийцу. "За что?"— Спрашивал весь её взгляд. А тогда я почувствовала свою ужасную вину за то, что я жива, а мать моя лежит со вспоротым животом, братишка, так и не проснулся в своей колыбели, а у старшей сестрицы снесено пол головы. А я жива, я по-прежнему жива. Трусиха! И почему я только не выскочила тогда, не вступилась за мать и не полегла с нею рядом. Тогда мы были бы сейчас вместе и рука об руку взбирались бы по Звёздному мосту, а теперь я осталось разве что со своей колченогой бабкой, которая всегда называла меня ленивой и непутёвой. Разве этого я хотела?

Уж лучше бы телом лежать сейчас тут, а душой уже искать путь на славный остров Буян.

— Мама, я хочу к тебе.— Прошептала я дрогнувшими губами.

— Если бы мы были теперь с ними, дитятко, то кто бы помог им найти дорогу в ирий.— Проскрипел позади меня старческий голос.

Я обернулась. За моей спиной стояла всё та же колченогая бабка, которая отчего-то, казалась мне, стала теперь ещё старше и хрупче.

— Видно Боги специально схоронили нам жизни. Тебе, чтобы ты продолжила свой род на земле. А мне, чтобы мы вместе с тобой помогли родичам отыскать дорогу в светлый ирий, где впредь будут они ждать своего перевоплощения на острове Мирового древа.— Закончила между тем она.

Возможно, она была права. Мой род не должен был прекратиться, а мы вдвоём, это всё что сейчас от него осталось.

— Злата.— Послышался чей-то неясный зов.

Я встрепенулась. Неужели кто-то ещё выжил. Бабка тоже сразу подхватилась и зашарила взглядом по сторонам.

Я увидела его первая.

— Тятя.

Я подбежала к отцу вперёд его матери. Но надо заметить, что и бабка моя, что едва передвигалась, безвольно таща свою давно покалеченную ногу, оказалось рядом с ним чуть ли не вровень со мной.

— Сына, Желанушко.— Прошептала старуха, гладя отцовские светлые кудри, по морщинистым щекам её пролегли две мокрые дорожки. Бабкины нервы не выдержали такого испытания, и она дала наконец-то волю слезам.

— Тятька.— Я уселась рядом, обхватив руками ещё тёплую отцовскую ладонь.

— Мама,— взгляд его с трудом переместился ниже и остановился на мне.— Златушка, найди дядьку в Старом городе. Он стражник, ты знаешь.

К старушке матери он не обращался, так как даже ослабевающим умом понимал, что заливавшаяся слезами бабка мало, что ничего сейчас не поймёт, но и вряд ли доберётся до людей, с её-то старостью, да колченогостью.

Он крепко ухватил мою ладонь и сжал её до боли, но я тогда промолчала, только слёзы сильнее заструились по щекам.

— Найди, расскажи, отомстите....— Рука, до сего момента причинявшая мне боль, внезапно разжалась. Договорить он так и не успел.

Когда бабка моя успокоилась, сама я отчего-то была и так спокойна, на меня напала полная апатия, мы принялись стаскивать тела своих близких в одну из изб, наименее повреждённую при разгроме. Расстегнули всем пояса, поснимали кольца, чтобы не мешать душам покинуть тела и отправиться в загробное путешествие в светлый ирий. Они беспрепятственно пройдут по Звёздному мосту, и не один из них не оступится, не провалится во мрак и холод Кромешного мира. А тем, кто успел убить врага и тем самым запятнать свои руки, перейти через заветный мост поможет лохматая чёрная собака, извечный преданный человеческий друг.

Избу мы сожгли, а останки закопали землёй. Ох, и намаялись же мы тогда, таская землю и сооружая посмертный курган нашему умершему роду. Но уйти без этого мы не могли, и это понимала даже я.

Мы провели ночь здесь же, невдалеке от родных нам людей, которых мы никогда больше не увидим, пока живы, конечно. Ведь они обязательно будут нас ждать, там, за неведомой гранью.

Утром, собрав в дорогу туесок, мы отправились в Старый город. Куда идти мы, честно говоря, не особо ведали. Знали только направление, куда староста-батюшка отправлялся с товарами и данью. Но ведь и он ездил не по лесной тропе, а по вполне протоптанному тракту. Вот именно по нему мы тогда и отправились, не зная, когда придём в тот город и придём ли вообще.

Несколько ночей мы провели в лесу, ночевали под открытым небом, но нам ведь было не впервой. Я и то не раз со старшими уходила по ягоды, да по грибы, и нам частенько приходилось в лесу ночевать. Так чего уж там говорить про мою чуть ли не век прожившую бабку.

Но то были родные леса и мы всегда знали, что рано или поздно вернёмся домой, а там нас будут ждать матери и отцы. А тут мы шли в неизвестность и это страшно пугало, даже мою бабушку, не говоря уже обо мне самой. Но всё хорошо, что хорошо кончается!

Мы уже едва брели, уставшие, оборванные, обессиленные и голодные так как, несмотря на то, что еды вокруг было хоть отбавляй, но добыть её для пятилетней девчонки и ветхой старухи было делом не шуточным. В общем, наши жизни уже висели на волосок от смерти, и нам оставалось ожидать только чуда. И, не обманув наших ожиданий, оно произошло.

Нас подобрал попутный торговый обоз и, к нашему великому облегчению, никто даже и не подумал лишить жизни мою бабку, а меня продать в рабство. Это только лишний раз доказывало, что добрые люди на свете всё же есть.

Вместе с купцами и воинами-наёмниками, не зная больше усталости и голода, мы добрались-таки до города, в котором вот уже много лет проживал мой стрый. Я даже с некоторой грустью расставалась с двумя парнишками, почти моими ровесниками, что тоже были в составе того обоза, ведь мы с ними тогда успели подружиться. А дядьку своего я от рождения не видела. Он ещё задолго до моего появления на свет ушёл из рода и подался в стражники. Что же это за человек такой, что предпочёл покинуть своих родичей, всё время думала я и удивлялась, как это можно было совершить такое злодеяния и уйти из отеческого рода, бросить престарелых мать и отца, оставить братьев и сестёр. Как-то он ещё примет нас с бабкой? Не погонит ли? Город, думалось мне, и жизнь особняком, наверное, здорово меняет людей. А что если не нужна ему никакая родня?

Нашли мы его без особых проблем, выспросив все, что было нужно, у стражей у ворот. Подошли к его избе. Во дворе бегали ребятишки. Те, что помладше, всё больше играли, а старшие занимались делами по дому, да по двору.

— Сыночка, Силушка, ты мой.— Во весь голос запричитала моя бабка.

И я тут же увидела высокого статного мужика, разом выскочившего из сеней, видать признал материнский голос и после долгой разлуки.

Я ошибалась, когда полагала, что нас плохо примут в городской семье. Нет, напротив, нас сразу же признали своими, не забылись ещё видать заветы Богов и в городе. Новая моя тётка тут же заохала и пустила слезу, когда мы поведали им нашу страшную историю.

Самой старшей стрыевой дочери было в ту пору девять годков, после неё шли два брата и прочая мелюзга. Так вот эта самая старшая дщерь моего дяди и стала впоследствии моим самым верным другом на долгие десять лет, пока.... Хотя, что пока. Давай-ка лучше всё по порядку.

Приняла меня сестрейка очень хорошо и тут же взяла меня под своё крыло, под свою защиту, защищая от соседских ребятишек и от собственных младшеньких. Мы с Милушкой были, не разлей водой до самого конца. Куда она, туда и я, вот только одна беда, какой-то не правильной я, что ли, уродилась. Женским делам я, конечно, обучалась и исправно, как же без этого, только вот без особой охоты, а вот чтобы с мальчишками воображаемыми мечами помахать, да за ратным делом наших местных вояк понаблюдать, так тут я самая первая. Милушка меня корила, но больше для виду, любила она меня крепко и по-матерински ко мне относилась, хотя и была всего-то на четыре годка меня старше. Добрая девка была, ничего тут не скажешь. Такой бы жить, да жить, и женой бы справной была и хозяюшка в доме всем на загляденье, ан нет, жизнь распорядилась иначе....

Стрый мой меня всё время ругал, за мои воинские увлечения, тётка полностью игнорировала, девчонки, свои и соседские, поддразнивали, мальчишки уважали, а бабка только печально качала головой. Я стреляла из детских луков наравне с местными мальчуганами и почти всегда била в цель без промаха, биться на мечах и палках мне удавалось с большим трудом, но я не сдавалась.

Примерно когда мне было годков восемь, в нашем городе объявился одинокий воин-калека, правая нога его была когда-то подрезана чуть ниже колена, видимо была задета кость, или, быть может, она неправильно срослась после перелома, но, чтобы там ни было, теперь она у него полностью не гнулась. И всё же, несмотря на свою увечность, вскорости он заслужил всеобщее уважение. Воин тот оказался не только ратных дел мастером, но и отменным лучником. Луки, что сходили с его рук, не знали себе равных. Они били метко и на предельные расстояния, не боялись ни сырости, ни холода, ни жары. Многие мальчишки тогда просились к нему в ученики, но он только печально качал головой на все их просьбы и никого к себе по-прежнему не приближал.

Я тоже не сдержалась, подлезла к нему, когда рядом никого не было.

— Научи,— говорю,— меня, дядька, луки чудесные мастерить, метко стрелять, да другим воинским премудростям.

Он так долго на меня смотрел, смотрел, я уже думала, откажет, а он вдруг взял и спрашивает.

— А у тебя, девка, тятька-то с матерью есть?

Я насупилась и головой покачала.

— Сирота, стало быть.— Заключил он.

— Сирота, но я не одна живу,— поспешила пояснить я,— с тятькиным братом я живу, со стрыем, с тёткой, с бабкой, да с сёстрами и братьями двоюродными.

— Воно оно как!— Пробормотал воин, почесав седую макушку.— А воинское-то дело тебе на что?

— Душа к нему лежит у меня. Да и не хочу, чтоб меня саму впредь застали врасплох, как некогда моих родных. Да и жизнь свою продать, чуть что, хочется подороже.— Ответствовала я.

Подумал он, подумал, посмотрел на меня, да видно моим ответом и удовлетворился.

— Ладно,— говорит,— девка, приходи ко мне завтра на рассвете, там и посмотрим, что ты умеешь, и стоит ли на тебя время тратить.

Я, обрадовавшись, не поблагодарила его даже и не попрощалась, а с диким визгом вылетела вон, с нетерпением ожидая завтрашнего утра.

Глава 13. Здравствуй, воинская наука.

— Ну и как тебя звать?— Спросил воин, сверху вниз смотря на девчонку, что уже спозаранку стояла на его пороге. А девчонкой той как раз таки и была я сама.

— Златолюбой друзья и родичи величают.— Слегка испуганно прошептала я.

— Златой, стало быть.

Я кивнула.

— А не влетит ли тебе, Златка, что ты из дома сбежала, когда никто ещё даже не встал по хозяйству управляться и уже воинское дело налаживаешь.— Лукаво спросил он, делая вид, словно хмурится.

— А и влетит, может быть,— криво усмехнулась я совсем по-взрослому, или мне тогда просто казалось, что я сделала это по-взрослому,— коли, сестрейка Милушка прикрыть не сможет.

— Ну-ну, я вижу, ты, и лук свой принесла.

Я с гордостью кивнула, демонстрируя ему на вытянутых руках своё бесценное на то время сокровище.

— Дай-ка посмотреть.

Я протянула ему своё детище.

Он мельком осмотрел его, хмыкнул, искоса взглянул на меня.

— Точно у меня решила учиться?

Я кивнула.

— А не передумаешь?

Я отчаянно закачала головой.

Он усмехнулся, вслед мне покачал головой и, подняв чуть вверх мой лук, хрустнул его о покалеченное колено.

Мой лук, мой верный друг и товарищ во всех играх, моя гордость, разломился с болезненным треском напополам.

Слёзы тут же брызнули из глаз.

— Вы что наделали? Это же, это же был мой лучший лук.

Несмотря на моё горе горькое, он равнодушно откинул сломанную надвое кибить, с бесполезной теперь уже тетивой, в сторону. Я хотела, было побежать за моим поруганным другом, но он крепко ухватил меня за предплечье и ещё раз спросил, смотря прямо в глаза и не давая возможности вывернуться.

— Точно у меня решила учиться? Не передумаешь?

Я мгновенно замерла, прислушиваясь к его словам.

— Хочешь быть моей ученицей, будешь стрелять из настоящего лука, а не из этого позорища. Ты меня поняла? А если обиделась или о чём сожалеешь, так можешь идти на все четыре стороны, я тебя не держу, а игрушку эту я тебе оплачу. Их тут у вас,— он презрительно хмыкнул,— на каждом углу "изготавливают".

Наверное, именно это презрение в его голосе к моему прежнему оружию меня тогда и остановило. Я ведь и правда уже была готова развернуться и уйти, но я осталась.

Он больше не обращал на меня внимания, просто развернулся и вошёл в дом. Я секунду помедлила, выбирая между поломанным луком и старым воякой, и всё же последовала за последним. Наверное, именно этого он и ждал, а может, и наоборот надеялся, что я разобижусь, брошу всё и уйду, но я не стала этого делать. Не для того ведь я к нему вообще приходила.

Учитель же показал мне лук, что приготовил специально для меня. Вообще у него их было множество и уже готовых и только заготовок, но он выбрал для меня именно этот, и я тут же позабыла о своей некогда любимой плавно изогнутой дуге. Ведь этот мой новый лук не шёл с ним ни в какое сравнение. Правда и прежний лук свой я не могла так просто оставить, поэтому позже вернулась за ним, отнесла в лес и достойно погребла, как почившего друга. Этот же лук был до того сложный, что я сразу подумала о том, что до чего же светлым умом нужно обладать, чтобы изготовить такую мудреную штуковину. Сразу и не разберёшь, что тут, да к чему. Помню, я тогда ещё решила, что сама ни за что в жизни не научусь изготавливать такие луки. Тогда я ещё не понимала, что главное в жизни это время и если оно имеется у тебя в большом количестве, и у тебя есть такой мудрый Учитель, какой был у меня, то ты можешь научиться чему угодно.