Танго со смертью (общий фаил)

Потом меня накормили. Я ела с аппетитом, хотя и не чувствовала вкуса. Мама сидела напротив и смотрела, а из печальных глаз сами собой катились слезы.

— Ладно тебе, мам, все обойдется, — буркнула я.

— Да, как же ты теперь?

— Даже не знаю, — дернула плечом и нахмурилась. — Скорей всего, вернусь к этим...

Неопределенно качнула головой, подразумевая Верховную и сотрудников СБСН.

— Здесь мне уже не место.

— Ты мой ребенок! — воскликнула мама. — Тебе всегда здесь есть место.

— Спасибо, мам, но я не могу остаться. Жажда, она есть жажда.

— Мы что-нибудь придумаем.

— Ой, мам, только не начинай.... Я видела, во что превращаются истинный вампиры. Я этого не хочу. К тому же, у меня есть обязательства перед... перед духами.

— Ты не вернешься?

— Не трави душу, мам. Я и так сбежала, чтобы с тобой встретиться.

Когда пришел отец, я спряталась на балконе и выждала, пока он не уляжется спать. Мама порадовала его, сказав, что я звонила и, что со мной всё хорошо. Шокировать мне его не хотелось, он и так впечатлительный.

Мы с мамой разговаривали почти всю ночь. Утром, снова пряталась на балконе, пока отец собирался на работу. Непривычно яркий свет резал глаза.

— Мне нужно поспать, — вдохнула, закрывая дверь на балкон. — Вечером я уйду.

— Ты можешь поспать в кладовке, — предложила мама. — Я сейчас освобожу место.

— Зачем? — опешила я.

— Рассвет же?!

— Просто завесим окна. Достань те шторы, что я купила: бардовые с бахромой. А солнце... Солнце и так в моей комнате не частый гость.

— И все же, может лучше в кладовке?

— Ну, уж нет.

Я завалилась на свою кровать и застонала от удовольствия. Как давно это было?! Хотя, если подумать, не так уж и давно — всего пару недель назад. Но время это было столь насыщено событиями, что я банально вымоталась.

Не успела додумать, как меня вырубило. Даже сновидения куда-то запропастились. Пробуждение, честно сказать, удивило. Спросите чем? Отвечу.

— Просыпайся, солнышко, пора вставать.

Во-первых, голос, произнесший эту фразу, маме не принадлежал. Если только она во время моего сна не сменила пол. Но и папе он тоже не принадлежал, — ведь он на работе, да, и голос у отца не бархатный, и не хрипловатый. Этот прямо сочился медом. Мед, кстати, я не люблю, но голос... Есть у меня такая слабость. Во-вторых, кто-то весьма навязчиво и нежно оглаживал мое бедро, от чего мурашки бегали по коже. И в-третьих, этот некто принялся меня целовать, легкими прикосновениями от виска к губам. Так меня будили впервые. Как реагировать, я представляла себе смутно, по этой причине, излишне поспешно распахнула глаза и утонула в совершенно умопомрачительных мерцающих глазах двухэпостасного.

— Кшас! — ахнула я и отшатнулась.

Однако пространства на кровати для двоих оказалась мало, и я только загнала себя в угол, хотя правильнее было бы сказать на подушки.

— Хорошо ли тебе спалось, киска? — улыбнулся он, и по-хозяйски приобнял.

— Как ты здесь очутился? — пискнула я, пытаясь не делать резких движений.

Оборотень сощурился, от чего в уголках глаз появились лучики морщинок. Мрр.

— Пришел покормить, а потом и забрать тебя с собой.

От его голоса у меня закружилась голова. Та-ак! Срочно берем себя в руки.

— Тебя прислала Верховная?

— Я и без ее просьбы пришел бы, — потерся носом о мои руки. — Но она успела перехватить. Какая беспокойная особа. Она сильно привязалась к тебе, хотя вы и знакомы всего ничего.

— Мама! — испуганно выдохнула я, и попробовала выбраться из его объятий, которые хоть были мне приятны, ужасно смущали.

Не тут то было. Меня проигнорировали. А я добилась лишь того, что сползла с возвышения из подушек прямо в кольцо его рук.

— Я говорил с твоей мамой, — сияя, как медный котелок. — Ты же ей все рассказала. Мамина дочка.

— Мамина, — надулась я. — И что в этом плохого?

— Все замечательно, — касаясь губами моих сцепленных на груди рук. — Хорошие отношения между мамой и дочкой — это всегда замечательно.

— Зачем ты это делаешь?

Робко коснулась его лица. Глаза, цвета самого ясного неба, смотрели с тоской. О чем он сейчас думает?

— Хотелось бы мне ответить на твой вопрос, — глаза оборотня потемнели.

— Но не ответишь.

Его щеки покрывала двухдневная щетина, и она колола кончики пальцев.

— Когда-нибудь.

Я нахмурилась, но настаивать не стала, все равно ничего не добьюсь.

— Ты проголодалась?

— Нет, — энергично замотала головой.

— Тогда хватит и одного глотка.

— Но...

— Чтобы восстановить силы.

Кшас приподнялся, не выпуская из объятий, расстегнул ворот и, оттянув его, склонился, чтобы мне было удобнее пить. За дверью послышались сильно шаркающие шаги. Мама застыла возле закрытой двери.

— Константин Ефимович, чай будете?

— Чуть позже, — крикнул двуэпостастный, и, как мне показалось, смутился.

Мама поспешно ретировалась. Атмосфера разрядилась.

— Константин Ефимович, — ехидно хихикнула я, поняв кем, представился Кшас маме. — Ай-яй-яй.

— Так проще, — хмыкнул оборотень. — У него располагающая внешность.

— Лицедей.

— Все мы в какой-то степени лицедеи. Не отвлекайся, иначе твоя мама заподозрит нас в чем то неприличном.

— О-о, она уже заподозрила, — тихо засмеялась я, подтягиваясь ближе.

— Твоя мама мудрая женщина. Давай не будем ее расстраивать.

Я прикоснулась к его шее губами. Легкий поцелуй, прежде чем впиться зубами. Сегодня его кровь была особенно ароматной, насыщенной и терпкой, словно впитала в себя все те бурлящие в нем чувства, которые разрывали его на части: гнев, боль, страсть, надежда и всепоглощающая любовь. Я пила и слезы катились у меня по щекам, настолько пронзительны были эти эмоции. Даже не зная, на кого они обращены, я испытывала их в полном объеме. В голове серпантином раскрутились мириады обрывочный мыслей и образов, словно я вознамерилась посмотреть десятки сериалов за один показ. Ощущение захватывающее... Но я начала захлебываться в лавине чужой жизни.

— Хватит, — отшатнулась от него, не в силах больше выносить этот шквал.

— Прости, — хрипло в самое ухо. — Это вышло случайно.

Кшас поспешно сполз с постели, на ходу застегивая рубашку и оправляя штаны. Он выглядел встревоженным и даже расстроенным.

— Прости. Этого больше не повторится. Переодевайся. Пора ехать.

Но, прежде чем Кшас успел сбежать, я вскочила и вцепилась в рукав его рубашки. Несмотря на смущение, попросила:

— Не надо закрываться от меня. Я хочу понять.

Двухэпостасный замер. Я видела, как тяжело ему даётся держать себя в руках.

— Я, правда, хочу понять.

Кшас обернулся. Рана на шее затянулась, но кровь на одежде служила горьким напоминанием того, кем я стала. Я посмотрела ему в глаза и увидела, как в синей глубине разверзлась настоящая бездна.

— Глупый, маленький котенок, — прошептал он и коснулся лбом моего лба. — Ты сама не знаешь, что просишь.

— Не знаю, но что-то подсказывает, что это правильно.

— Пока она в тебе, ты никогда не будешь знать, что правильно, а что нет.

— Илистэль? — удивилась я.

Оборотень кивнул.

— Она в какой-то мере управляет тобой. Не явно, но подспудно ты помогаешь ей приспособиться.

— Но Орион сказал, что она запечатана.

— Орион еще мальчишка. Он не видит того, что вижу я.

— Значит, я слаба?

— Сильна, — Кшас обхватил ладонями мое лицо, — и наивна. Тебя легко обмануть. Особенно той, кто стала частицей твоей души.

— У меня получится, — выпятила я грудь, ведь его слова задели меня за живое.

— Конечно, получится, — Кшас поцеловал меня в переносицу. — Никому другому я бы не доверил ...

Он вздрогнул и замолчал, словно сболтнул лишнее.

— Не важно.

— А, по-моему, очень даже.

— Важно только то, что ты не отличаешь ее желания от своих. Будь осторожна или она завладеет не только твоим телом, но и душой.

— Ты знал ее?

Двуэпостасный замялся. Я кожей чувствовала его нерешительность. Его руки помимо воли заскользили по плечам и обняли.

— К сожалению.

— Расскажи.

— Не сейчас.

— Но почему?

Вот так всегда. Только подобрались к важным вещам, и на тебе, потерпи, родная. Я же и обидеться могу.

— Так безопаснее. И до тех пор, пока ее не извлекут из твоей души, лучше не расспрашивай. И имени ее не упоминай... По крайней мере, делай это как можно реже.

Склонив голову, я вглядывалась в его лицо. Кшас ласкал взглядом, заставляя сердце в груди нестерпимо щемить.

— Это может призвать ее из забвенья, — вздохнул он.

— Я буду молчать.

— Постарайся. Это убережет тебя от лишних проблем.

— Ты знаешь, как мне ее извлечь?

— Мать Ричарда. Она знает, как это сделать.

— Ты знаешь так много, — улыбнулась я. — Больше, чем кто либо.

— Ты хорошо умеешь слушать меня, моя девочка, — улыбнулся двухэпостасный. — У меня были бы большие неприятности, если бы ты умела так же хорошо задавать вопросы.

— Я подожду, пока ты сам захочешь мне все рассказать.

— Всему свое время.

Напоследок мимолетно коснувшись моих губ, оборотень ушел, оставив меня самой разбираться со своим растревоженным сердцем. Второй раз в жизни я ощутила этот мир так болезненно остро, так пронзительно ярко, что как никогда раньше мне захотелось жить. И не существовать, а по-настоящему жить.

Мама отнеслась ко всему философски, и отпустила с напутствием, ничего не бояться, и изредка позванивать домой. Кшас был галантен и до приторности мил, и, тем не менее, как-то очень серьезно поклялся маме позаботиться обо мне. Перед самым уходом, оттеснив в сторонку, ма зашептала на ухо:

— Береги себя.

— Конечно ма. Куда я денусь?

— И..., — мама смущенно покосилась на Кш... нет, на Константина Ефимовича.

Тот стоял у двери, перехватив спортивную сумку, набитую моими вещами. Смотрелось это забавненько: этакий встрепанный, старомодный учитель ПТУшки с замашками Казановы. Почему Казановы? Потому что в моем присутствии, сквозь иллюзию "Здравствуйте, я Константин Ефимович — педагог со стажем" проглядывалось кое-что несоответствующее образу. Взгляд опытного соблазнителя: горящий, голодный...Мрр, сейчас расплавлюсь.

— И? — не дождалась я продолжения.

— Ты у меня девочка умная, все знаешь, все понимаешь — не ошибись, — пространно высказалась мама.

— Хорошо, мам, — улыбнулась я. — Я все поняла. Постараюсь не оплошать.

— Еще кое-что,— хватая меня за руку.

— Что еще?

— Забудь о своей непомерной честности, — прошипела мама. — Найдешь свое счастье... держись за него зубами.

Я представила себе это дело и расплылась в улыбке, выставив напоказ вампирьи клыки. Ну, это мы можем. Кшас, обладая уникальным слухом, хохотнул и отсалютовал маме свободной рукой. И, как это понять? Он согласен?

Как в насмешку над собственным образом, машину Кшас выбрал не из дешевых. Новенький Лексус ES 350 сверкал, отполированными до зеркального блеска, боками. Сквозь тонированные стекла не пробивался ни один луч света. На капоте красовалось изображение застывшей в броске змеи. Цвет тоже изумил своей нелогичностью — темно-фиолетовый с зеленым отливом.

— Ты шутишь что ли? — обалдело, на одном дыхании, выразила свое первое впечатление.

— Не нравится? — напряжение в голосе выдало его волнение.

— Очень нравится, — призналась я, робко прикоснувшись к дверце машины. — Обалдеть можно.

— Рад слышать, — расслабился Кшас, кидая в багажник сумку.

— А тебе не кажется...

— Что она не подходит Константину Ефимовичу?

— Да.

— В этом вся прелесть.

— Чё-то я не понимаю, — пробурчала себе под нос.

— Прошу, — Кшас открыл дверцу. — Располагайся, моя принцесса.

Я покосилась на оборотня, но насмешки не заметила. Ну, раз так... Я забралась внутрь и тут же несдержанно присвистнула. Салон был обит черной кожей с тем же зеленым отливом. На ощупь она оказалась нежной и прохладной.

— Е-мое, — усаживаясь на сиденье. — Это зам?

— Какой зам? — не понял Кшас.

— Кожзам?

— Нет. Здесь все натуральное.

— Шутишь?

— Не шучу, — улыбнулся двуэпостасный.

— Но как же?

— Просто зверь этот обитает совершенно на других гранях реальности.

Довольный произведенным впечатлением, Кшас обошел машину, и сел за руль. Мне все еще казалось нереальным, что это происходит со мной. Я закрыла глаза и начала дышать медленно и глубоко.

— Мутит? — забеспокоился оборотень.

— Нет, — качнула головой. — Просто все еще не могу свыкнуться.

— Все образуется, — ладонью правел по моей щеке. — Вот увидишь.

* * *

Меня встретили прохладно, если не сказать холодно. Лица Любы и Дениса, больше напоминали маски театра кабуки. Застывшие и злобные.

— Я даже не буду спрашивать где ты была, — с порога зашипела Верховная, отпихнув Красновского с пути. — Но.. Но... Как ты посмела?!! Ты!!...

— Ну-ну, Любочка, успокойся, — заюлил преображенный Кшас. — Танечка, здесь. Все обошлось. Никто же не пострадал?

— Константин Ефимович, не защищайте ее, — вклинился Иван, появившийся, как чертик из коробочки. — Она должна сама отвечать за свои поступки.

Видок у рогатого был помятый, но по сравнению с тем, что я видела после драки, вполне сносный. Досталось ему, видимо, меньше чем Эдварду, раз уже снова в строю.

— Как Эдвард? — поинтересовалась я, так как этот вопрос волновал меня больше всего.

— Не очень, — поморщился Иван, но тут же возмутился: — Чёрт, не меняй тему! Сейчас речь не об Эде!

— Я хочу его видеть, — не реагируя на гнев, прошла мимо Дениса и Любы. — Лёня, собирайся, мы уезжаем.

Мальчик, скромно мявшийся в стороне, улыбнулся и побежал одеваться. Ричард понимающе кивнул.

Верховная преградила дорогу, и ее глаза яростно вспыхнули.

— Что ты задумала?

— Мы уезжаем.

— Куда?

— Проведаем Эдварда, а потом...

— А потом?

— А потом я возвращаюсь с Денисом в Зону Сумерек.

— Ты с ума сошла!!! — хором воскликнули Люба и Иван.

Такого от меня явно не ожидали. Взгляд Верховной превратился в колюще-режущее оружие. Показалось, что сейчас она кинется на меня, но видимо, я плохо знаю Любу — она сдержалась. Иван дергался, как вошь на гребешке, и затравленный взгляд, навел на мысль, что директор СБСН, прежде чем отправить рогатого к Верховной, что-то ему поручил, но я своим решением сбила все карты. Денис смотрел исподлобья, и, похоже, мое решение его тоже не радовало. С чего бы это? Понимаю, Валера. Парень, скромно затесавшийся между Иваном и Денисом, посматривал на меня, как побитая собака на любимого хозяина. Ничего, я с ним ещё разберусь. Вся эта компашка кидала на меня такие взгляды, что я смутилась. Только присутствие Кшаса за спиной не давало свернуть с намеченной дороги. Обо всех деталях мы поговорили, пока ехали сюда. Кшас вначале уговаривал не торопиться, и даже рекомендовал провести неделю под крылышком Александра, но в какой-то момент что-то произошло, и меня скрутила тугая сосущая боль. Когда очнулась — минут через пятнадцать — тело оказалось неподъемным, словно его гантелями обвешали. Кшас выглядел встревоженным, и заявил, что медлить больше нельзя.