Жизнь первая. Альрик

Реза открывающая

Скачать можно здесь: DОС, FB2, RTF, TXT

Дорога тянулась вдоль реки, повторяя все ее изгибы. Приближался полдень — солнце ещё не палило в полную силу, но уже слепило глаза. Вокруг не было ни души, тишину нарушал только стрекот кузнечиков. Но вот стал слышен неторопливый размеренный стук копыт, и из-за поворота показался всадник на крупном белом коне, ведущий в поводу вьючную лошадь.

Лето уже вступило в права, вокруг в полную силу цвели травы, а за рекой лежало скошенное сено. Молодой мир радовался своей силе. Не улыбнуться ему в ответ было невозможно.

Всадник прищурился и подставил лицо солнцу — он всегда любил это время — с прозрачно-светлыми ночами и ослепительно-ярким днем, таким ярким, что даже закрыв глаза долго еще видишь отпечатки каждого предмета. Землю не прогрело как следует, и жара пока не мучила. Пройдет совсем немного дней и обжигающие лучи будут нещадно жалить любого, кто отважится выйти из тени в середине дня. Они выжгут все яркие краски, высушат травы, раскалят землю, дадут силы завязям и спелости плодам.

После Горячего ветра, не сумевшего убить тело, но выстудившего душу насквозь, он так и не смог отогреться, казалось, внутри все заледенело, покрыто инеем и туда никак не доберутся солнечные лучи.

Конь, почувствовав настроение хозяина, замедлил ход, а потом совсем остановился. Навьюченная кобыла, сонно шагающая сзади, этого не заметила и встала только уткнувшись в круп белого.

Всадник ласково провел ладонью по шее жеребца, огляделся, и, спешившись, отвел коней к большой раките на высоком берегу. Он расседлал белого и пустил его пастись. Давний спутник — он и без привязи никуда не уйдет. Снял с кобылы вьюк и достал длинную веревку.

— Нет, Вишня, ты сегодня на свободе пастись не будешь, — парень, не обращал внимание на то что лошадь тыкалась в него носом, прихватывала губами за рукав, но шлепнув по носу, когда она его ущипнула, — Я тебя вчера еле поймал.

Привязав кобылу к соседнему дереву, он растянулся на траве под ракитой и прикрыл глаза. Есть не хотелось, так что оставалось только дремать, пережидая жару.

Это не был сон: он слышал, как ходят кони, чувствовал солнце, временами пробивающееся сквозь листья, но тело стало легким, нечувствительным, а сознание уплыло далеко-далеко в прошедшее...

Реза первая.

— Где же этот негодник?! — запыхавшаяся Бекума ураганом ворвалась в утреннюю комнату.

Кронта Алберта, которая, уютно устроившись в мягком кресле, читала письмо, улыбнулась, увидев как раздражена ее подруга и домоправительница.

— Опять убежал?

— Да. — Бекума села в кресло, и, стащив платок с головы, стала им обмахиваться. — Словно песок сквозь пальцы. Стоит на минуту отвернуться — и нет его. Так мало того — ведь и не вдруг найдешь. То в саду спрячется, то в доме где-нибудь, то на конюшню сбежит, его там все конюха уже знают. Представь только, госпожа, они его уже верхом ездить учат!

— Не вижу ничего плохого в этом. Чем раньше — тем лучше.

— Но не в четыре же года ребенка на боевого коня сажать! Да и нечего ему на конюшне делать. Еще под копыта попадет.

— Не волнуйся ты так. Я уверена, старший конюший — вполне разумный человек. Он не допустит, чтобы что-то случилось. Да и Альрик мальчик, нечего его пугать лишний раз.

— Надеюсь, что так и будет. Ведь понимаю, что не стоит постоянно запрещать все подряд можно довести до того, что ребенок будет шаг сделать бояться. Но, небесные[1], я так боюсь, что он без пригляда куда-нибудь залезет, упадет, разобьется.

— Я тоже боюсь. Но ты же видишь — это все равно что пытаться удержать ветер. За ним и так куда больше пригляда, чем за Вальгардом в его возрасте, или за Ксантой сейчас.

Кронта Алберта не разделяла чувств Бекумы. Сама бездетная, домоправительница стала любимой теткой для ее детей. Но, беспокоясь о своем любимце, порой она чересчур сильно опекала Альрика. Впрочем, младший сын сам прекрасно избавлялся от надзора.

В комнату вбежал парнишка лет девяти, с кудрявыми золотистыми волосами и яркими голубыми глазами.

— Госпожа Бекума! — увидев кронту, он склонился перед ней в поклоне. — Матушка, доброго утра. Я нашел его.

Кронта кивнула старшему сыну.

— Молодец, Вальгард, что бы я без тебя делала! Где он на этот раз? — Бекума вскочила на ноги, готовая в очередной раз спасти любимого воспитанника от себя самого.

— Возле пруда.

— О, небесные, это на другом конце поместья! Как он мог туда добраться, мы же весь сад обыскали!

Бекума бегом бросилась вон, эхо разносило ее голос по всему крылу.

Кронта Алберта поспешила вслед за ними.

Когда Бекума и Вальгард подошли к пруду, Альрик увлеченно копался в тине у берега, вылавливая лягушек и собирая их в одну кучу. Те не были рады такому пристальному вниманию и при первой возможности разбегались, что очень расстраивало Альрика. Все лицо и руки у младшего кронтина были перемазаны в зеленой тине, но его это совершенно не смущало.

— Альрик!

Он оглянулся и, не удержавшись, сел прямо в грязь, не выпуская из рук лягушку. Увидев мать и Бекуму, Альрик расплылся в широкой улыбке.

Даже не пытаясь встать, младший кронтин тянул руку с зажатой в ней лягушкой в сторону матери и домоправительницы, громко и радостно сообщая:

— Лягушка.

Невнятно ворча что-то ругательное себе под нос, Бекума подняла его на ноги и попыталась отобрать полуживую добычу. После некоторых усилий ей это удалось. Альрик с огорчением смотрел на то, как лягушка, выпушенная на свободу, спешно прыгала подальше от людей, а потом попытался погнаться за ней, не потрудившись встать на две ноги.

Вальгард, наблюдавший всю сцену молча, только сокрушенно вздохнул:

— Вот лягушонок!

Кронта Алберта и Бекума рассмеялись, и, ведя за руку Альрика, пошли обратно к дому.

* * *

— Лягушонок, ну что же ты? Ты не виси на нем мешком, хоть немного двигайся в такт!

Некрупный белый конь размеренно рысил по двору, не обращая особого внимания на мальчишку у себя на спине, пытавшегося поймать равновесие и разобраться со своими руками и ногами.

— Какой я тебе лягушонок, дылда нечесаная?

Вальгард показал младшему брату кулак и, не удержавшись, провел рукой по волосам. которые сильно вились и не поддавались попытке уложить их ровнее.

— Такой, вполне себе зеленый! Еще раз обзовешь меня — получишь и станешь синим.

Он вернулся домой после первого года обучения и был очень горд тем, что много видел и целый год жил без родителей, совсем как взрослый. Младший братец заметил это и не упускал случая уколоть его.

— Небесные, ну кто так ездит! Будто собака на заборе! Ты хоть что-нибудь из того, что я тебе говорил, слышал? Ну почему на земле ты с конем можешь сделать все что угодно, а в седле — едва ли половину нужного, да и то случайно?

Альрика не сильно расстраивала критика, у него для этого было слишком хорошее настроение.

— А это ты сам столько ругательств придумал, или заучил что тебе наставник говорит? Ты бы лучше своими словами, несолидно, зато честнее.

Вальгард покраснел, стараясь не показать что задет, но, не сдержался и снова погрозил кулаком.

— Лягушонок!

— Может ты лучше просто покажешь мне как правильно, а не будешь стоять тут и критиковать?

— Конечно покажу, куда же я денусь. Ты же мой брат, хоть и лягушонок!

* * *

— Альрик, мой кронтин[2], где же ты? — высокая моложавая женщина быстро шла по саду, оглядывая ряды цветущих кустов и скамейки между ними. — Матушка тебя ищет, все прислужники уже с ног сбились, ты же знаешь, скоро приедет дядя, а кронта Алберта хотела чтобы ты знал, как организовывается такое сложное мероприятие!

— Бекума, неужели это так нужно, часами стоять, пока портные и их помощники обматывают тебя лентой и колют иголками? — раздался позади нее голос.

Женщина подпрыгнула на месте.

— Альрик, как можно так подкрадываться! Я чуть не умерла на месте! — Женщина повернулась и с улыбкой посмотрела на худенького паренька, который вынырнул из только что осмотренных ею кустов. С самого раннего детства, задолго до того как проявились зачатки дара, мальчик умел спрятаться и люди, только что осматривавшие место, где затаился кронтин, только разводили руками. А уж теперь, когда он научился отводить глаза найти Альрика было просто невозможно. — Эти самые портные, в отличие от одного маленького бездельника, работают, и очень хорошо работают, раз их приглашают обшивать семью крона. А ты избавился от уроков под предлогом примерок, а с примерок просто сбежал. Бездельник, одно слово[3]!

— Все равно я им не был нужен — они уже сняли все мерки и спорили с матерью о фасоне и цвете — на лице парнишки не отражалось даже тени раскаяния.

— Как это не нужен! Тебе что, до старости одежду будет мать подбирать? Между прочим, тебе уже десять лет — пора бы самому за себя решать!

Как ни старалась, Бекума так и не смогла придать своему голосу необходимой строгости. Непоседливый и непочтительный Альрик, второй сын крона Сигвальда, был любимцем домоправительницы, хотя многим больше нравился красивый и обаятельный Вальгард — старший сын и наследник.

— Что я, как девчонка должен перебирать фасоны и ткани! — Альрик был возмущен таким предположением.

— Нет, ты как мужчина должен сам решать, что тебе выбрать, даже если это всего лишь цвет ткани!

Альрик испытывающее посмотрел на Бекуму, лицо ее было серьезным, только в глубине карих глаз осталась улыбка. Тогда он покачал головой и отправился в малый зал на женской половине[4]. Портной и его помощник, которые должны были сшить новые наряды для семьи крона уже ушли, и в зале расположились, купцы, поставлявшие товары во дворец.

Этот факт Альрика обрадовал — наблюдать, как заключаются договоры и ведется торг, было куда интереснее, чем доказывать, что в желтом камзоле ты выглядишь как утенок. Тем более что никто не скажет, будто он бездельничает — ведь право и торговля были частью его образования.

* * *

— Матушка!

Альрик осторожно приоткрыл дверь утренней комнаты, где кронта занималась рукоделием. Алберта подняла глаза от гобелена, который вышивала и ее лицо осветилось улыбкой.

Альрик. наспех покончив с положенными приветствиями, уселся прямо на подоконник подле матери.

— Смотрите, этот камень я нашел сегодня утром у Грозовой горы. Учитель рассказал мне, что эти камни приносят удачу. Видите, какой он красивый? Но тут дело не только в красоте...

Альрик рассказывал историю камня, попутно вставляя в речь описания прогулки, еще какие-то сведения. Алберта не уставала удивляться тому, насколько интересно и правильно одиннадцатилетний мальчик мог рассказать казалось бы совершенно обычные, сухие знания. Она усмехнулась: многие, не слишком близко знавшие ее младшего сына, считали его простаком, у которого душа нараспашку. Но и она и крон, да пожалуй и Вальгард тоже уже давно заметили: Альрик действительно много рассказывает, да только это все второстепенное. Настоящее, важное он держит в себе и не открывает никому.

Он часто приходил к ней, приносил цветок, листочек, камень, еще какую-нибудь вещь и рассказывал, рассказывал. Все, кто был в тот момент рядом вольно или невольно заслушивались. Вот и сейчас, наставница кронтины, одним глазом наблюдая за работой своей подопечной, с интересом внимала Альрику. А вот Ксанта, занимавшаяся рисованием, недовольно сморщилась и отвернулась так, чтобы не видеть мать и брата.

Легкая тень пробежала по лицу кронты: младшая дочь демонстративно игнорировала Альрика. Между ними никогда не было большой любви, как между Альриком и Вальгардом, но в последнее время отношения совсем разладились. Если Вальгарда Ксанта уважала как старшего брата, то к Альрику ревновала. Аберта старалась не отдавать предпочтения какому-то одному ребенку, но Альрик все равно получал больше внимания. Кронту огорчал разлад между детьми, но как его сгладить она не знала.

Вальгард был уже взрослый и мало времени проводил с ней, Ксанта сама по себе была очень закрытой, неласковой: не проявляла чувств к другим и не позволяла лишний раз приласкать себя. Иногда Алберте казалось, что Ксанта завидует той легкости, с которой Альрику давалась учеба и тому, что его, еще совсем маленького, уже многие любят и уважают. Про Альрика кронта тоже не могла сказать, что сын специально искал чужого внимания или был открытой книгой, однако внимание второй кронтин привлекал неизбежно.

* * *

Герид[5] Алинаро, брат кронты Алберты, прибыл в Зииду[6] поздним утром. Опередив свою свиту, он галопом мчался по дороге, ведущей из Зинтеры к крепости крона. Молодой серый жеребец, яркий представитель породы огненных, горячился, чувствуя раздражение хозяина, и мчал во весь опор.

Въехав в ворота герид миновал захаб[7], какие-то хитрые повороты, и жестко осадил жеребца. Широкий внутренний двор был выложен камнем, с одной стороны виднелся проход к хозяйственному двору, с другой располагалось главное крыльцо Зииды. Незамысловатые светло-серые внешние стены крепости, считающейся одной из самых неприступных в Андрии, причудливо сочетались с золотисто-белыми, украшенными затейливой резьбой, стенами дворца.

Конюший немедленно взял жеребца под уздцы, навстречу гериду уже спешил управитель.

— Герид Алинаро, позвольте поприветствовать Вас во дворце! — управитель поклонился и сделал приглашающий жест, — прошу, ваши покои уже готовы, мне приказано проводить вас, чтобы вы могли отдохнуть с дороги. Кронта Алберта просила передать, что будет рада видеть вас на торжественном обеде.

Только очень внимательный наблюдатель мог бы заметить недовольство на лице герида. Он посчитал себя оскорбленным, оттого, что его не встретила сама кронта, и это чувство только усугубилось, когда он понял, что немедленной аудиенции не будет.

Впрочем, даже если бы Алберте и хотелось встретить родственника, кронта не могла бы этого сделать, так как встреча гостей на крыльце не пристала члену семьи властителя, так же как и немедленная аудиенция. Алинаро об этом прекрасно знал и, тем не менее, желал, чтобы для него было сделано исключение.

* * *

Герида поместили в лучших гостевых покоях на той половине замка, которая считалась открытой. Вторая, закрытая половина, предназначалась для семьи крона и посторонние туда не допускались никогда. Только самые близкие.

Кронта не была близка с братом, тем более, что он был значительно старше. Поэтому и было решено не нарушать традиций и поселить герида в открытой половине. Да и обставлены покои там были богаче, чем в закрытой, а Алинаро очень ценил роскошь.

И теперь, отдыхая, Алинаро размышлял о несправедливости судьбы, наделившей властью над такими обширными и богатыми землями людей, которые не в состоянии использовать её в своих интересах и в интересах Огненной кронии. Они даже наслаждаться своим положением не умели — правители жили так же, как большинство высокородных, не выделяясь. Алинаро, отведавший жизнь в столицах центральных земель, презирал местные порядки.

Страна была огромная и спокойная. Огненные земли часто называли золотыми. Нет, золота там не добывали. Но редкие промыслы, плодородные земли, не знающие засух и неожиданных заморозков, с богатым рыбой морем и огромными пастбищами для скота позволяли жить зажиточно, значительно лучше, чем в центральных странах.

Герид скривился. Располагая такими возможностями, двор Огненной кронии мог бы затмить своим блеском любую из великих держав Центральной Андрии.

Но при дворе все было очень провинциально. Ни интриг, ни партий дворян, ни соревнующихся между собою за власть родов. Строгость нравов при дворе кронты, да особенности воспитания людей высокого рода в этой стране, не располагали к такому времяпрепровождению — они предпочитали не развлекаться в столице, а жить по своим землям, собираясь при дворах наместников, да в столице лишь по крупным праздникам. Марки и округа жили своей жизнью, и их мало интересовало, что же происходит за горизонтом.

Особой отличительной чертой кронии была редкость волнений и бунтов. Как полагал Алинаро, это было вызвано двумя причинами: богатством подданных и тем, что в Огненной кронии не было крупных городов — даже столица, по меркам центральных земель, была средним городком. В кронии текла неспешная жизнь, которую почти не задевали внешние веяния и склоки.

Разве пойдет с вилами на маркрат и, тем более на крона, человек, у которого в амбаре полно хлеба, в хлеву сытая скотина, а в кубышке хороший запас серебра? Нет, чтобы земелин[8] пошел на восстание, за его спиной должны кричать голодные дети или твориться жуткая несправедливость.

Собрать на такой земле крупное восстание невозможно. Но и переворот не вызовет больших возмущений...

* * *

Прием в честь возвращения брата кронты из большого посольства в соседние страны и десятилетия младшего кронтина обещал быть изумительным.

Уже неделю слуги, цветочники, художники и многие другие трудились над украшением открытой для гостей части замка.

Бальная зала, и без того великолепная, теперь просто поражала воображение. Она была украшена белыми розами и мелкими, сине-голубыми линариями — цветком-символом кронты Алберты. Цветы были повсюду. Огромные букеты стояли в золотисто-белых вазах вдоль стен, по потолку тянулись гирлянды, сплетенные из веточек мелких белых роз и линарий, такие же гирлянды украшали стены, обрамляли каждый завиток узора на росписи.

В углах были сделаны удобные беседки, увитые темно-зеленым плющом и белыми розами. Здесь могли было отдохнуть гости после танцев.

Прилегающие к бальному залу гостиные также были готовы к приему гостей. Украшений здесь было меньше — чтобы не отвлекать будущие компании от разговоров, игр и прочих развлечений.

В отделке Зииды преобладали основные цвета Огненных земель — мужская половина в золотых, красно— и золотисто-коричневых тонах; женская — в белых и нежно-голубых. В покоях стояла красивая, но без вычурности мебель. В Огненных землях, как и везде на севере, не приветствовалась показная роскошь — признаком хорошего вкуса считалась умеренность и гармоничность в интерьере и одежде.

Герид важно ходил между гостей, рассказывая то одной, то другой компании о своей поездке, об удачно заключенных договорах и других своих дипломатических победах, о порядках, принятых при дворах знаменитых правителей и о забавных историях, произошедших во время пути. Алинаро был хорошим собеседником и славился при дворе как чрезвычайно умный и обходительный мужчина. К тому же он был редким гостем в Огненной кронии. Поэтому недостатка в слушателях он не испытывал.

Второй виновник торжества напротив, общества избегал и был на глазах ровно столько, сколько требовалось, чтобы получить поздравления и подарки. После этого сразу же исчез.

Смеясь над какой-то шуткой крона герид рассматривал второго сына Сигвальда, украдкой пробиравшегося к выходу в сопровождении двух приятелей.

— Нет, Сигвальд, не в вашу породу пошел сын — будто подкидыш смотрится! Ни на тебя, ни на Алберту совсем не похож.

Крон был недоволен словами Алинаро, но не стал осаживать не в меру смелого в словах герида. Только нахмурился:

— Ну что ты такое говоришь, Алинаро! Очень даже похож. Только не на меня и не на кронту. На бабку мою похож. И лицом и сложением.

— Ну может и так. — Герид, хоть и был навеселе, понял, что перегнул палку. — Не видал я твоей бабки.

— Ну так не видал — чего ж говоришь, что сын не похож на моих предков?

Сигвальд и сам порой смотрел на Альрика с некоторой растерянностью. Несмотря на то, что он любил сына, Альрик оставался ему непонятен. Упрямый и уверенный в себе, Альрик порой казался настолько хрупким, будто одно резкое слово может разрушить его личность на части. Даже внешне он не был похож ни на крона, ни на кронту Алберту, это Алинаро верно подметил. Сам крон Сигвальд был высоким и крепким, с золотисто-русыми волосами и голубыми глазами. Кронта Алберта тоже отличалась высоким ростом, статью и голубыми глазами. Другие дети, Вальгард и Ксанта были как две капли воды похожи на отца и схожи между собой. А вот Альрик отличался. Невысокий для своего возраста, худощавый, тонкокостный, с аккуратными, почти девчоночьими чертами лица, темными волосами и глазами он резко выделялся, если семья собиралась вместе. Крон знал, что еще нянька за глаза называла второго кронтина подкидышем. Правда она ошибалась. Сын похож на бабку Сигвальда — та тоже была хрупкая, с тонкими чертами лица и до самой старости считалась редкой красавицей. Только глаза у той были зеленовато-карие — прозрачные, как крыжовник и бездонные. У Альрика же они были темными как ночь.

Бабки Аудигва имела сильный дар — она могла управлять чужими помыслами, передавать свои слова и ощущения на расстоянии, внушать чужеродные чувства и желания другим. Мало кто мог ей сопротивляться. Как выяснилось после первого посвящения, Альрик унаследовал этот дар, правда, насколько он сильный, определить можно будет только после третьего посвящения. А до этого еще долгих одиннадцать лет.

Реза вторая.

Утро после праздника было тихим-тихим и солнечным, все еще спали, даже слуги, получившие в честь праздника выходной. Крон Сигвальд нашел сына в саду у пруда.

— Ну что ж, сын, первый свой рубеж на жизненном пути ты прошел. Вчера мне не удалось как следует тебя поздравить. Исправлю сегодня это упущение. Желаю, чтоб их было еще много. Счастья тебе, сынок. И удачи.

Альрик, смутившись, опустил голову и только искоса поглядывал на отца. Но тот, не обратив внимания на его смущение, уселся на садовую скамью и притянул сына поближе.

— Как тебе понравился вчерашний бал? А подарки?

Как только разговор перешел на более простую тему, кронтин вернулся к своему обычному настроению. Он хитро сощурился:

— Подарки хороши — кто же кронтину гадость какую-нибудь подарит!

— Альрик! Ну разве можно так говорить?!

Крон пытался сохранить серьезность лица, но мальчишка в который уже раз своими едкими, не по возрасту тонкими уколами заставлял Сигвальда смеяться, вместо того, чтобы наказать за дерзость.

А Альрик вывернулся из медвежьих рук крона, отошел подальше и добавил:

— И твоего подарка, отец, я что-то вчера не приметил, то ли он был такой маленький, то ли ты решил сэкономить!

Крон опешил от такой наглости. Но, не выдержал, расхохотался. Грозя сыну кулаком, пообещал:

— Сегодня праздник твой, а вот попадись мне завтра... Пойдем. Ты, кажется, был недоволен отсутствием подарка? Надо восполнить этот пробел.

Они пошли к воротам, где уже ожидал зевающий кучер с легкой коляской, запряженной гнедой парой.

* * *

Их путь лежал к подножию черной как туча Грозовой горы, где располагался конный завод, с самого своего основания принадлежавший роду Инир — роду крона. Уже несколько сотен лет здесь разводили знаменитых белых боевых коней.

Порода лошадей была знаменита во всей Восточной Андарии. Называли их обычно лошадьми огненной земли, или просто "огненные лошади". Они славились силой и выносливостью, мягким удобным ходом. Худшая лошадь с этих конюшен вполне годилась под правителя. Кони были высокого роста (шестнадцать-семнадцать ладоней), с крепким костяком, длинной, красиво изогнутой шеей, благородной головой. Характерной чертой был прямой с легкой горбинкой профиль. Особой гордостью породы являлась масть. Жеребята рождались вороными, гнедыми, даже рыжими, однако к девяти-одиннадцати годам становились снежно-белыми. Породе было почти пятьсот лет, выводились они специально под тяжелого всадника. Поначалу на них ездили только военные. Со временем многие оценили породу, и спрос в кронии и в Арнике на нее стал запредельным.

По дороге отец объяснил цель поездки.

— Ты, Альрик, знаешь ведь, что каждому кронтину положен свой боевой конь. Я подумал, верхом ездить ты уже умеешь отлично, а вот конному бою тебе еще рановато учиться. Так что подарок тебе не простой. Я решил подарить тебе жеребенка этого года. Как раз вместе и вырастете. Какого — выбери сам, поглядим, заодно, чему ты научился, пока тут днями от учителей прятался.

Второй кронтин часто пропадал на конюшнях. Ни отец, ни воспитатели этому не препятствовали, если он не пропускал уроков, считали, что это занятие вполне достойно кронтина. Да и на будущее будет полезно — ведь Альрик не наследник, ему нужно будет выбирать свое дело.

— Отец, ты не представляешь, как я рад! Лучше подарка просто придумать нельзя!

Альрик, не слишком щедрый на эмоции, только что не прыгал на месте. Сигвальд довольно улыбнулся.

-Ну, ты подумай, какого тебе жеребенка подарить, а я пока по конюшням пройдусь — давно не был.

Альрик убежал похвастаться знакомым с конюшни.

Вернулся он быстро, тоже бегом.

— Решил, кого хочешь себе?

— А что здесь думать? У Любимицы несколько недель назад родился жеребенок от Крепкого. Его еще даже не назвали. Вот его и хочу.

Крон приподнял брови, подивившись такому быстрому решению.

— Ну, покажи хоть, кого я тебе подарил-то.

Идти далеко не пришлось. Ожеребившихся кобыл, пока жеребята не окрепнут, держали в больших травяных загонах, поблизости от конюшен.

— Как назвать думаешь?

Крон осматривал выбранного жеребенка и не находил в нем изъяна. Хотя, конечно, в месячном детеныше сложно разглядеть будущего коня.

— По родителям. Клинок.

— Хорошее имя для боевого коня. И коротко, и звучит, и по правилам. Молодец, сын.

Но мальчишка слушал его вполуха, занявшись кобылой и получившим имя жеребенком.

* * *

Крон отпустил просителей и послал за сыном. Возможно не все из их слов правда, но случай имел место, в этом сомнений не было.

— Альрик, ты знаешь, зачем я тебя позвал?

— Даже если не знаю, сейчас ты мне скажешь, отец.

Сигвальд нахмурился. Он был изрядно зол, а дерзкими ответами сын только распалял его. Тот не выглядел ни смущенным, ни раскаивающимся.

— Зачем ты избил сына кухарки?

— Он заслужил.

Сигвальд всмотрелся в лицо Альрика и покачал головой. Нет, не скажет. По лицу, по упрямо наклонной голове крон без труда угадал, что ни объясняться, ни оправдываться сын не станет. Он смотрел на отца спокойно и твердо. Похоже он так и не узнает, за что нынешние дети бьют друг друга до увечий. Гнев сам собой утих.

— Что бы он там ни заслужил, кулаки — не способ решения проблемы. Особенно если человек ниже тебя по положению. Ты подумал о том, что не каждый человек сможет на равных говорить с тобой и ответить ударом на удар, не рискуя своей судьбой?

— Но иногда слова не помогут. К тому же Аслай вполне был в состоянии мне ответить.

Кронтин задрал рубаху, показывая посиневшие ребра.

— Это слишком циничная речь для юноши одинадцати лет, тебе не кажется?

Альрик пожал плечами и промолчал.

-Хорошо. Не хочешь это говорить — не нужно. Два дня в комнате. Выходишь — только на уроки, и тренировку. Еду тебе принесут в комнату. С собой не берешь ни книг, ни игрушек. Я хочу чтобы ты подумал о том, что умный человек всегда найдет, как объяснить менее умному противнику, что он не прав без кулаков. А еще подумай о том, что некоторым именно это и нужно — чтобы ты вспылил, выказал свои чувства и показал свою слабость. Ты только начинаешь жить. Будут еще люди, желающие вывести тебя из равновесия, заставить принять решение под влиянием сиюминутных чувств. Можешь идти. И еще. Если мне снова придется выслушивать просителей, требующих справедливости по твоей вине, наказание будет публичным. Я не сторонник такого рода мер, но мои подданные не должны думать, что крону нет дела до их бед, а кронтинам позволено все.

Сигвальд поморщился — слишком нравоучительными получились его слова. А может мальчишка, которому Альрик сломал нос и вправду заслужил — кто знает, что произошло на самом деле?

— Я подумаю. Ты как всегда мудр, отец. Но иногда слова не могут помочь.

С этими словами Альрик вышел из комнаты, не давая отцу возможности что-то ответить на это. Не стоило сомневаться — он в точности исполнит сказанное Сигвальдом. Возможно даже думать будет именно об этом, а не о том, какая погода за окном. Но останется при своем мнении.

* * *

Вальгард украдкой пробирался по коридору. Закрыв наконец дверь своей комнаты он с облегчением вздохнул и, стягивая на ходу одежду, направился к кровати. Но, на полпути Вальгард резко остановился, увидев в свете только что зажженного огня увидел сидящего на подоконнике брата.

— Ты что здесь делаешь?

— Тебя жду. Зашел спросить. поедешь ли ты завтра со мной и Вандышем на рыбалку?

Впальгард пренебрежительно фыркнул.

— Рыбалка? Это занятие для малышни.

— А-а-а. — протянул Альрик. И ядовито добавил: — Думаешь если ты теперь похож на дозорную вышку, которую ветром вот-вот свалит и пускаешь слюни на каждую юбку, то взрослый? Не хотелось бы тебя разочаровывать, но...

— А ну замолчи, паршивец!

Вальгард попытался влепить оплеуху братцу, но, прежде чем смог приблизиться, того и след простыл. Он выглянул в окно, пытаясь понять, куда подевался Альрик — все-таки третий этаж — но так и не понял. Должно быть, безголовый мальчишка спрыгнул на широкий уступ, отделяющий второй этаж от третьего и влез в соседнее окно.

Наверняка не обнаружив его в комнате Альрик догадался где он был. Вальгард покраснел. И с кем. Только бы не проговорился кому-нибудь.

Реза третья.

— Альрик, скоро тебе будет двенадцать, как тебе известно, в этом возрасте по традиции всех детей в нашем роду отправляют из дому — учиться. Поэтому готовься. У тебя еще есть три месяца, чтобы определиться с местом обучения и собраться в дорогу. Школу ты выберешь сам. Я уже говорил с твоим наставником, он обсудит с тобой этот вопрос. Отъезд будет через неделю после праздников.

Альрик так и не смог определить для себя — благом для него стало то решение отца или несчастьем. Пребывание в школе позволило ему найти свое место, стать не самым бесполезным человеком. Но он так мало времени провел дома. И, останься он дома, может быть смог бы заметить и предотвратить случившееся. А может и нет. Может быть он бы просто погиб. Но неистраченная возможность жгла разум.

А тогда Альрик только испуганно смотрел на отца — кронтин совсем забыл о традиции и не хотел никуда уезжать.

— Но отец, разве эта традиция обязательна для всех детей? Я полагал, что она касается только наследников.

— Сын, не перечь. Я не уступлю. Ксанта тоже уедет после своего двеннадцатилетия.

Крон нахмурился. Обычно покладистый, Альрик порой мог быть на редкость упрям. А покидать страну, семью и свои обожаемые конюшни ему точно не захочется. Но положение было не таковым, чтобы проявлять мягкость. В столице ходили нехорошие слухи, теневая служба говорила о заговоре. Возможно это преувеличение, возможно заговорщиков удастся быстро найти, но рисковать детьми Сигвальд не хотел. Они должны быть в безопасности и иметь возможность найти свое место в жизни, случись что-то непредвиденное. Независимо от поддержки семьи.

Сигвальд хотел бы смягчить просьбу, чтобы сын не принял его слова как приказ и поучение, но долгое обладание властью прививает свои привычки и манеры.

— Это вопрос не только традиции. Обучение на стороне позволит тебе понять, что ты сам, отдельно от своей семьи и рода можешь. Дома никогда не получить такого опыта. Ты станешь самостоятельным, увидишь мир, разные страны, лучше узнаешь людей. Поэтому, будь добр, прими решение. Вандыш, твой наставник, расскажет тебе о тех школах, которые сочтет подходящими.

— Все это вполне разумно. Но почему нельзя отправиться на обучение позже? Я ведь даже второго посвящения не прошел.

Крон молчал. Альрик склонил голову чуть набок, как делал обыкновенно, если не был согласен с чем-то, но подчинялся.

— Хорошо. Я выберу, куда поеду.

Сигвальд вздохнул с облегчением — ему не хотелось ссориться с сыном накануне отъезда.

* * *

*

Долгий день подходил к концу, в кабинете постепенно темнело. Пора было зажигать огни. Раздался негромкий стук и почти тут же, не дожидаясь ответа, открылась дверь.

— Отец, вы звали меня?

Крон поднял голову от документов, которыми был завален стол.

— Да. Альрик, заходи. Я хочу узнать, что ты решил со школой.

Кронтин подошел к столу, сел в большое кресло. Его наставник остался стоять у дверей. Было в выражении лица Вандыша нечто, заставившее крона заподозрить подвох.

— Да отец. Наставник много рассказывал мне о лучших школах. Я подумал и сделал выбор.

При словах кронтина, Вандыш нервно переступил с ноги на ногу.

Альрик действительно много размышлял об этом. Но, почему-то только одно из описанных наставником блестящих и старейших заведений заинтересовало его по-настоящему.

Это было похоже на шепот, звучащий прямо в голове. Будто кто-то, как только прозвучало название, радостно отозвался: "Это оно! Тебе нужно именно сюда".

Наставник вначале пытался отговорить Альрика, злясь на себя за то, что вообще включил школу в список. Она находилась далеко и была не самой подходящей для сына крона. Однако Альрик был неумолим. Впрочем, внутренне наставник был согласен с кронтином. Школа, выбранная им, основой основ называла постулат о том, что напор отступает перед выносливостью, а сила — перед ловкостью. И это более чем подходило для младшего кронтина, если учитывать его рост и сложение. К тому же, в выбранной школе имена учеников держались в секрете, чтобы не смущать учителей и учеников родовитостью или низким происхождением. Это во многом отвечало распространенным в Огненных землях обычаям воспитания детей высшей знати.

Но Вандыша приводила в трепет мысль, о реакции крона на выбор сына. Наверняка правитель будет разгневан узнав, что Альрик будет учиться вместе с простолюдинами или вовсе безродными подкидышами и сиротами, которым школа оказывала покровительство.

— И каков же твой выбор?

Альрик, разделявший опасения своего наставника, тихо произнес:

— Я бы хотел отправиться в Зеленую Гавань.

Крон помолчал, обдумывая услышанное. Старинная школа, находящаяся в южной Андрии, почти на другом конце света, имела давние традиции и отменную репутацию. Из ее стен вышло много знаменитых военачальников. Однако несколько лет назад в Зеленой Гавани был снят запрет на обучение юношей, не принадлежащих к высокому роду. Это решение сильно убавило Гавани престижа в глазах многих родителей.

— Что же, сын... Не стану говорить, что полностью одобряю твой выбор, однако я обещал, что решение ты примешь сам. Так что отговаривать тебя не стану. Но, ты должен понять, что это — не самый простой путь. В Зеленой Гавани не делают различий между учениками и, как я слышал, учиться там нелегко. Будь к этому готов.

Альрик слегка склонил голову.

— Я знаю, отец.

Крон обратился к Вандышу. Тот, с опаской поднял глаза на правителя, но понял, что Сигвальд не гневается.

— Я поручаю тебе сопровождать моего сына до Зеленой Гавани. Скажи Вебьёрну, что он со своими людьми отправится с вами для охраны.

Как и планировалось, через неделю после празднования дня рождения наследника, небольшой отряд направился в сторону границы с Иртой.

Со сборами задержек не было — в Зеленой Гавани будущему ученику полагался ограниченный набор вещей. Впрочем, Альрика волновал только один факт: в школе ученикам дозволялось иметь собственных лошадей. С Клинком он бы ни за что не расстался.

Чтобы не привлекать к отряду лишнего внимания, личность Альрика держалась в тайне, и со стороны их кавалькада выглядела как небольшой отряд охраны, сопровождающий знатных господ в дороге.

Кронта Алберта, несколько нарушая обычай, вышла проводить сына к самым воротам. Альрик старался не показать чувств, но радость от предстоящего путешествия меркла перед осознанием, что домой он вернется через много лет. Мать, души не чаявшая в своих детях, только-только обрела старшего сына, окончившего обучение и вновь теряла, но уже младшего. А на следующий год предстояло расставание с единственной дочерью. Она представляла, как тихо станет на женской половине без обсуждения очередной каверзы Альрика или игр Ксанты с подругами.

Прощение было коротким и отряд направился на южную оконечность континента.

Дорога были благосклонна к путникам. Без особых приключений они добрались до границ Туенгара, на южном побережье которого находилась Зеленая Гавань, и пересекли страну.

Путешествие отряда подходило к концу, Вандыш с нетерпением ожидал, пока дорога повернет и покажется школа. Сам он был здесь всего однажды, но запомнил навсегда прекрасный и величественный вид, который открывался перед путником.

Наконец, отряд выехал из леса место. Наставник подал знак остановиться. Но это было не нужно. Все и так невольно придержали коней, чтобы рассмотреть открывшееся их глазам.

Альрик с восхищением рассматривал школу и земли вокруг нее. В отличие от школ Центральной Андрии, располагалась она не в замке за высокими стенами, а в настоящем дворце. Здание стояло прямо у воды. От него к каждой стороне света расходились широкие мощеные камнем дорожки. Одна, южная, заканчивалась уже в воде небольшой площадкой. Высившаяся там статуя изображала какое-то крылатое чудовище. Альрик никогда такого раньше не видел. Оно было похоже одновременно и на дракона и на лошадь. Сам дворец, был построен из светлого, почти белого камня и казался таким воздушным и легким, что глаза отказывались верить в его гигантские размеры. Казалось его стены тонкие и хрупкие как фарфор. Стройные шпили, башни с барельефами, арками, каменным кружевом, поражали воображение северян, привыкших к простым строгим силуэтам своих крепостей. Все это великолепие венчал огромный полукруглый купол, у основания которого виднелись горельефы, а наверху — статуя еще одного крылатого чудища. Вокруг раскинулся сад, незаметно переходивший в лес, который занимал большую часть школьных земель.

Вода в гавани действительно была яркого зеленого цвета. От этого светло-серые камни, из которых было сделано здание, приобретали диковинный оттенок.

Налюбовавшись, путники двинулись дальше. Вблизи дворец оказался еще больше и прекраснее.

Глава школы, Арам Хирием, принял их радушно. Расспрашивал о путешествии, об Огненной кронии.

Он один во всей Гавани будет знать, кто учится в стенах его школы. До самого выпуска ученикам запрещалось выдавать свое происхождение. Даже фамилий у них не будет — только имена и, возможно, прозвища. Альрик решил назваться Кирло перевернув свое имя.

Все, кто приходил в школу оказывались в равном положении — один на один с жизнью, без поддержки семьи и ее репутации. Каждый должен был показать то, что он из себя представляет.

Альрик, никогда не отличавшийся робостью, с готовностью отвечал на задаваемые вопросы. Арам Хирием остался доволен новым учеником.

— Господин Вандыш, я полагаю тебе не нужно долго здесь задерживаться — чтобы юноша мог начать самостоятельно обживаться, не оглядываясь на вас и не ожидая поддержки. Вам отведут комнату, переночуете, а потом вас ждет обратный путь.

Он подозвал сидевшего за дверями писаря, негромко отдал ему распоряжения. После обратился к Альрику.

— Сейчас придет наставник новой группы. Он проводит тебя в спальный корпус, оставишь там вещи, потом можешь быть свободен до завтрашнего утра, — он снова повернулся к Вандышу: — Вы очень вовремя приехали — у нас набралось достаточно учеников, и полноценное обучение начнется уже со следующей недели.

Через несколько минут в кабинет вошел будущий наставник. Он был уже в возрасте — пятьдесят лет мужчине было явно не вчера — но крепкий и моложавый.

Господин Арам произнес:

— Хьярмод, принимай нового ученика в твою группу. Это Кирло.

Наставник и новый ученик посмотрели друг на друга. Альрик — с любопытством, Хьярмод — оценивающе. И как-то разом, почти одними глазами улыбнулись друг другу.

— Кирл, у нас принято обращаться к наставнику просто по имени. Когда разберешься с вещами и лошадью, найдешь Вандыша в этом крыле на втором этаже.

— Хорошо, господин Арам

Когда юноша и наставник ушли, глава школы снова обратился к бывшему наставнику.

— Как я вижу, в прошлый приезд тебе понравилось в Гавани, раз ты привез сюда своего ученика?

Вандыш с улыбкой развел руками.

— Понравилось. Даже очень. Не думаю, что здесь может хоть кому-то не понравиться. Но, по правде говоря, я опасался, что его отец оторвет мне голову за такой выбор сына. Наверное Кирл почувствовал мое личное отношение к этому месту, потому что про другие школы он и слышать не захотел.

— Да? Это удивительно. Должно быть, он услышал шепот Судьбы. Иногда такое бывает. Вы же знаете, эта Посланница любит иногда подсказать человеку правильную дорогу.

Вандыш усмехнулся.

— Не думал, что кто-то еще помнит об этом.

— О, но я не только помню. Недавно у нас был ученик, который вполне мог вызвать любого Посланника. Когда повзрослеет и пройдет третье посвящение будет поистине могуществен. Жаль, что родственники забрали его до конца обучения. Очень способный был юноша. Пока я его не встретил, то полагал, что уже не осталось никого с даром Высшего судьи. Возможно, он смог бы претендовать на меч в конце обучения.

Глава школы выглядел по-настоящему расстроенным.

— А твой ученик мне симпатичен. Очень интересный юноша — видел, как он здесь все рассматривал? Умный. И не смутился ни на минуту, хотя его спрашивал чужой человек в незнакомой обстановке. И Хьярмоду он понравился. Заверьте господина Сигвальда, что Зеленая Гавань отнесется с должным вниманием к воспитанию его сына. Как и другие родители, он ежемесячно будет получать известия о жизни своего сын по ведовской связи — у нас есть вед, способный поддерживать ее. — глава школы не испытывал излишнего трепета к статусу ученика и его родителей. — После пятого года обучения всем ученикам предоставляется полугодовой отпуск, который они по желанию могут провести дома, в школе или где им захочется. До этого — только письма. Давайте заполним бумаги, разберемся с оплатой и закончим, наконец, дела на сегодня — ты наверняка устал с дороги.

Альрик едва успевал разглядеть, как они шли и мимо чего проходили. Наставник кратко рассказывал о внутреннем устройстве школы и распорядке. Он говорил быстро, но четко — странным образом огромное количество нужных сведений не просто задерживалось в голове, но и вполне благополучно там оставалось.

— Это крыло — для наставников, преподавателей и гостей. То, которое обращено к заливу — учебное. То, что к лесу — тоже. В первом проходят теоретические занятия, во втором практические. В восточном крыле и на всей прилегающей к нему территории располагаются охранительницы. Ходить туда не запрещено, но нежелательно, — он усмехнулся. — Потом поймешь, почему. Обучение в Зеленой Гавани длится семь лет. На первых курсах больше теории и больше свободного времени. На старших — основное время уделяется искусству ведения боя — как в личном мастерстве, так и в тактике, стратегии, управлении людьми. После пяти лет обучения учащимся полагается полугодовой отпуск. По возвращении они заканчивают обучение уже каждый со своим наставником. Шлифуются те навыки, которые будут признаны наиболее сильными твоими сторонами. Выпускных испытаний у нас нет — и без того достаточно различных видов контроля, а про учеников за семь лет мы узнаем достаточно. Завершается все посвящением и имянаречением. Учащимся запрещено драться до увечий, грубо разговаривать с преподавателями и служащими, прогуливать занятия, одним выходить за пределы земель Гавани до окончания третьего года обучения и без уведомления наставника. Основные обязанности учащихся: хранить честь школы и свою честь, а также учится в силу своих способностей. Недостаток ума или ловкости будет прощен, недостаток старания — наказан. Пороки, с которыми мы боремся нещадно — это лживость, жадность и лень. Распорядок дня на первом году будет не слишком напряженный. Ученикам разрешается в свободное время брать лошадей из конюшен — за этим нужно обратиться к старшему конюху, как я знаю, твой конь еще не обучен. Ученикам до пятого года запрещено носить оружие, кроме ножей, но не более полутора четвертей длиной. Телесные наказания у нас практически не применяются, но везде бывают исключения. Это все, если в общих чертах. Учащиеся живут по двое в комнате, ты будешь жить с Вестаром — у него недавно освободилось место. Он, думаю, расскажет тебе подробнее о наших порядках. Завтра утром будут небольшие предварительные занятия — я хочу понять, что мои новые ученики умеют.

Когда они поднялись на второй этаж, наставник остановился напротив крепкой деревянной двери, на которой была выбита литера "У".

— Вот здесь ты будешь жить. Если захочешь что-то узнать или просто поговорить — обращайся ко мне. В крыле наставников на каждой двери, кроме гостевых, табличка с именем. Так что, если нужно, найти меня просто.

Хьярмод открыл дверь, за которой обнаружилась средних размеров комната, поделенная массивным стеллажом на две половины — спальную и жилую. Обстановка была скромная, но в комнате было все, что требовалось — большой стол, два стула, стеллаж с книгами и учебными принадлежностями, шкаф для вещей, две кровати с прикроватными тумбочками. Пол был застелен циновкой, а стены увешаны картами.

На широком подоконнике сидел юноша, значительно старше Альрика.

Наставник указал рукой на Альрика:

— Ульв, это твой новый сосед, его зовут Кирл. Он с первого года из моей группы. Позаботься, чтобы Кирл знал все, что нужно для нормальной жизни в Зеленой Гавани. И завтра после занятий проведи его по Зеленой Гавани, пусть не спеша все посмотрит, чтобы не путаться потом.

Он повернулся к новенькому.

— Альрик, это Ульв. Он с четвертого года, будете жить вместе.

Дождавшись, пока юноши, вдоволь наглядевшись друг на друга, пожмут руки, он коротко попрощался и заторопился к выходу.

Ульв был высокий, крепкий, на две головы выше Альрика с крупными, но правильными чертами лица, коротко обрезанными темно-русыми волосами и зеленовато-карими глазами. В них светилась спокойная уверенность. Он снисходительно улыбнулся.

— Ну что, Хьярмод тебе совсем голову задурил первой лекцией?

Альрик, осматривавший комнату, снова переместил взгляд на соседа.

— Нет, он хоть и много рассказал, но, кажется, все запомнилось. А чего это ты меня так разглядываешь? Небось не на торжище.

— Да и ты на меня пялишься. Лет-то тебе хоть сколько? Ты сам по себе такой заморыш, или в Гавань скоро станут младенцев брать?

— Сам-то вырос здоровенный наверное потому что голова легкая — к земле не тянет.

— Будто бы тебя ум тянет, Колючка. У тебя просто каменюка видать вместо мозгов.

— Чего это ты смеешься? На себя со стороны посмотрел?

— Нет всего лишь на тебя.

— Ах ты гад! Думаешь если старше, так тебе все позволено? Как бы не так!

Альрик, недолго думая, набросился на Ульва. Тот от неожиданности сделал шаг назад, наткнулся на стул и упал. Альрик не упустил такой удачи, и, навалившись, быстро скрутил Ульву руки за спиной, пока тот боролся со стулом и развешанной на нем одеждой. Ульв, уткнувшись лицом в пол по-настоящему разозлился и, не без труда скинул с себя малолетку.

Альрик откатился к стене и сел, опершись на нее.

Ульв, упершись спиной в изножье кровати разглядывал соседа.

— Ты чего?

— Нет, это ты чего.

Ульв, представив, как это выглядит со стороны, рассмеялся.

— А чего это мы? Глупо как-то.

Альрик, не сводя с Ульва настороженного взгляда, неуверенно улыбнулся.

— Действительно глупо. Но ты получил по заслугам — не нужно было обзываться.

— Но ты силе-е-ен, будь чуть потяжелее — я бы не освободился так просто. — Ты откуда приехал?

— С Севера.

— Я тоже. Земляки, значит. Слышал, ты привел с собой отличного коня. — у парня загорелись глаза. — Покажешь?

Альрик повеселел — о лошадях он мог говорить бесконечно долго и с кем угодно.

— Конечно! Только мне нужно с вещами разобраться.

На следующий день Альрик попрощался с Вандышем. Началась новая жизнь. Незнакомая и удивительная.

* * *

— Ну что ж, Кирло, сразу видно, что меч, пусть и учебный, ты видишь не впервые. Умением это назвать еще трудно, но навыки есть. Значит ты будешь учить тому, что уже умеешь Армиса и Гарола, потому что они вообще ничего об этом не знают.

Хьярмод поделил учеников на группы. Те, кто уже что-то умел, учили впервые взявших в руки учебный меч. Наставник же подтягивал до уровня самого умелого ученика тех, кто немного знался с учебным мечом, но был слабее остальных.

* * *

Хьярмод прошелся вдоль выстроенных в ряд учеников.

— Ну вот теперь вы более-менее выровнялись по умениям. Можно и всем вместе заниматься. Теперь начнем настоящее обучение.

Он показал холщовый мешочек.

— Тяните плашки с цифрами. Первый номер будет работать в паре со вторым, второй с третьим и так далее.

* * *

Прошло немало времени, прежде чем группа стала действительно единым целым, но зато, когда это произошло, за одного человека горой вставали все, невзирая на внутренние разногласия. Система обучения в Гавани была простроена на взаимодействии всей группы, а порой и нескольких групп, поэтому ссоры быстро заканчивались, а мелкие обиды становились неважными перед лицом общей победы.

Несмотря на то, что у первого года действительно было довольно много свободного времени, никто не скучал. В их распоряжении было огромное поместье, с полями, лесами и реками.

Дисциплина в школе поддерживалась ненавязчиво, но порядок был образцовый. Хотя, как таковых запретов было крайне мало, соблюдались они строго — без малейших исключений. Так что взыскания за годы учебы получали практически все ученики и не единожды.

Альрик много времени проводил в конюшнях, которые на его взгляд были прекрасны. Ульв, поначалу ходивший просто за компанию, тоже вскоре стал интересоваться внутренней жизнью конного двора.

Из маленького вороного жеребенка, Клинок вырос в крупного жеребца. Сейчас он был еще не слишком красив — грязно-серой масти и несформировавшимся до конца корпусом и тонкой шеей, но пройдет пара лет — и он превратится в прекрасного жеребца, настоящую гордость своей породы.

Альрик проводил с ним по целой восьме каждый день. Объезжать жеребца было еще рановато, но он приучал его к своему весу на спине, учил командам, тренировал. Клинок признавал хозяином только его и даже конюха подпускал к себе с опаской. Альрик собирался со временем научить его слушаться только одного всадника.

В первый год все время практических занятий посвящалось только тренировке тела и азам обращения с мечом и копьем. На второй год к этому добавлялся еще и рукопашный бой. На третий год подростков учили сражаться любым оружием.

Не забывали и об уме. Ученики изучали историю и литературу, диалекты андарийского и основы дарийского, основы прочих наук.

* * *

— Кирло, ты неверно действуешь. Для тебя не подойдет обычная тактика и стандартные приемы. Тебе для них не хватает ни веса ни силы. Совсем тихо, чтобы другие ученики не слышали, Хьярмод добавил:

— У тебя есть неоспоримое преимущество. Только ты им не пользуешься. Высокая кровь дала тебе совершенно особую реакция и скорость. Заметно быстрее чем у других. Тебе нужно работать именно над этим. И развивать выносливость. Ты очень цепкий и ловкий, пользуйся этим, а не пытаться повторять за старшими учениками. Не бойся пробивать свой путь сам — ничего страшного в этом нет.

Альрик упрямо наклонил голову.

— Я не понимаю, как это сделать. Мне не хватает ни роста, ни силы, чтобы с ними справиться.

— Тебе не нужно ни то ни другое. Просто включи голову и подумай над тем, как победить превосходящего тебя в силе противника. У всякого преимущества соперника есть слабая сторона. Ее не может не быть.

Наставник отошел, а юноша погрузился в размышления, автоматически выполняя привычные упражнения. Уже в самом конце занятия Хьярмод снова подошел к нему. На этот раз он не тратил время на разговоры, а показывал что-то из того, что знал сам, заставлял ученика самого думать над возможными вариантами и тут же их отрабатывать. Уже расставляя в тренировочном зале все по местам, он добавил:

— И вообще, не понимаю, отчего ты на это обращаешь так много внимания. Даже если тебе придется участвовать в сражениях, вряд ли этобудут поединки. И тогда будет не так уж и важно, сильнее ли ты противника один на один. Победа будет за тем, кто лучше использует вот это оружие. — Хьярмод постучал своему ученику по лбу. — И только во вторую очередь ее определяет умение и сила.

— К следующему занятию я хочу чтобы ты подумал над моими словами. Ты должен научиться побеждать с тем что есть, а не оправдывать свое поражение превосходящим тебя противником. И я не снимаю с тебя задачи понять, как победить любого из них. — он махнул в сторону тренирующихся ребят. — Тебе это вполне по силам.

* * *

На перерыве между занятиями, Альрик сидел на краю крыльца.

Сзади послышалась возня и топот. Когда они приблизились, Альрик даже не обернулся. Не трудно было по звуку понять, кто же пожаловал.

— Кирл, ты не парень! Ты выглядишь как девчонка!

Не спеша он обернулся к говорившему и ответил.

— То, что я меньше тебя ростом, еще не делает меня девчонкой. А то, что ты обозвал меня девчонкой, не делает тебя мужчиной. Так что ты не прав, Асмунд. Ты как всегда не прав. Но я не собираюсь тебе ничего доказывать. Это будет похоже на оправдание. А перед таким тугодумом оправдываться — это даже смешно.

Асмунд, не найдя сразу, что ответить, уселся рядом на крыльце. Альрик спихнул его с крыльца и замахнулся чтобы ударить по шее. Асмунд увернулся и погрозил кулаком. Но на этом все закончилось. Драки были запрещены, да и Асмунд прекрасно помнил, что Кирло может справиться с ним без особого труда.

Еще более худощавый, чем три года назад, парнишка и впрямь не был слишком расстроен речами Асмунда. Завидуя тому, что с Кирло считались даже старшие ребята, тот уже два года пытался поддеть его и убедить всех в своем мужестве и в женственности Кирло, посчитав это его слабым местом, но и то и другое получалось у него плохо. Может ему бы и поверили со временем, да только ни в рукопашной, ни в головоломных заданиях наставника Хьярмода крупный широкотелый Асмунд не мог справиться с тонким как прут, но жилистым и невероятно цепким Кирлом. А уж как он обращался с лошадьми! Любой, самый дикий конь рано или поздно покорялся ему. Его серый жеребец был предметом восхищения и зависти всей школы. Умный как человек, он, казалось, читал мысли парня, потому что было совсем не заметно, чтобы Альрик что-то ему приказывал, однако жеребец слушался. Ласковый как котенок с хозяином, любого другого он был готов разорвать и затоптать.

Альрик, с неизменной едкостью отвечавший на поддевки Асмунда, заслужил в конце концов уважение и его и многих других ребят, которые, представляя себя на его месте, понимали, что дело закончилось бы дракой. Со временем острая вражда прошла и цапались они больше по привычке. За годы учебы обмен колкостями превратился в своеобразный ритуал — попытаться выиграть словесный поединок, нарочно задевая друг друга. Бросившийся в драку, или вспыливший проигрывал. Правда, Альрика редко включали в игру — он неизменно побеждал.

Альрик крепко сдружился с Ульвом и очень жалел, что тот намного старше и уйдет задолго до того, как Альрик закончит школу.

* * *

Время в Гавани летело так быстро, что Альрик даже не успевал осознать, как долго он не был дома, не видел родных. Он учился, снова и снова доказывал себе, что может многое. В четырнадцать, легко пройдя второе посвящение[10], Альрик показал себя как потомок истинно высокого рода и обладатель довольно сильного дара. Так что на третий год для него добавились еще и занятия ведовством. В школе этой стороне обучения не уделяли много внимания, да и ученики с по-настоящему сильным даром сюда не попадали. Учили только самому необходимому — ворожбе, которая помогала в дороге и жизни. Вскоре Альрик мог зажечь огонь, высушить или согреть одежду, определить направление, залечить маленькие ранки и ссадины и многое другое, на первый взгляд такое незначительное, но важное в дороге.

Ульв, недавно вернувшийся из отпуска, готовился к занятиям с наставником. Он вместе с Хьярмодом выбрал себе главным оружием копье.

Как Ульв рассказывал Альрику, на севере Андрии было неспокойно. Намечалась какая-то военная кампания, в Сандотте начались очередные беспорядки. Контрабандисты, которые обосновались в землях отступников в который раз пытались выгнать с северной границы полулюдей.

Группа стала почти семьей для каждого. Во время частых многодневных походов каждый попробовал командовать отрядом, каждый попробовал следовать командам другого. За три года обучения ученики стали похожи как браться — сухощавые, жилистые, с обветренными лицами. Они уже сейчас не боялись ни холода, ни ветра, ни ночевок в снегу, ни многодневных переходов, ни более сильных противников.

Зимой прошла посвящение группа Ульва. Он получил новое тайное имя. И, в знак дружбы, раскрыл свое полное имя Альрику[11]. Ульв при посвящении был наречен Вестаром, это значило Меч Запада.

Провожали выпускников в путь всей школой. Каждый, кто считал себя другом или просто приятелем уезжавшего дарил ему что-то на память. То же делали и уезжавшие.

Альрику достались в подарок от друга диковинные наручи. Они, как и многие вещи Вестара, были с хитринкой — внешне, из-за тонко выделанной и украшенной сложным тиснением кожи, наручи представлялись скорее украшением, чем защитой. На самом деле, под мягкой кожей пряталась настоящая сталь, тонкая и прочная. Изнутри был еще один слой из толстой кожи дикого быка. Она должна была смягчать удар. Это был очень дорогой подарок. Наручи пока были великоваты Альрику, но он быстро рос.

* * *

— Альрик, пойдем с нами, не пожалеешь! У вас на Севере нет таких праздников!

— И таких девушек! — похабно хохотнул один из сидевших вокруг костра парней.

Хьярмод уехал по делам и у группы случился свободный день. Они ушли с ночевкой на реку и теперь, усталые после долгого дня, лениво потягивали купленное в деревне слабое ягодное вино, закусывая пирогами. От такого вина не опьянеешь — это не крепкий мед, который делали на праздники, но оно веселит и греет душу.

Альрик был наслышан о празднике Летней Ночи. Старшие ребята любили поддразнивать тех, кто еще ни разу не провожал молодость лета в Ниршате. Некоторые ребята после таких праздников зачастили в город, найдя себе среди девушек подружек. Его вечный соперник Асмунд, должно быть уже приобщился к взрослой жизни, и теперь со значением хмыкал и поднимал брови, стоило в разговоре упомянуть Ниршат, женщин или праздники. Альрика смешило гиганскими литерами написанное у Асмунда на лице желание, чтобы хоть кто-то расспросил его о том, как все было, и он демонстративно игнорировал все намеки.

Но вот теперь и его, Альрика очередь отправиться встречать Летнюю Ночь.

Они шли до города вместе, а, когда уже стали видны городские стены, разошлись, привлеченные светом костров в разных концах Ниршата.

Альрик с Ульвом и еще несколькими ребятами подошли к одному их огней, горевших на высоком берегу реки. Чуть в стороне женщины раскладывали угощения на длинных столах. принесенных из общинного дома, мужчины несли длинные скамьи.

Ребятам из Зеленой Гавани всегда были рады — в Ниршате почему-то рождались все больше девочки, и потому все невесты с интересом поглядывали на рослых и интересных учеников. Были случаи, когда закончив учебу парни оставались в городе, найдя там себе семью и новую жизнь. Да и что за праздник в Летнюю Ночь, когда прощается с девичеством молодая весна, без молодых ярых парней, считали здешние жители.

Самая красивая девушка общины в одной белой рубашке вошла в воду, неся в руках небольшой плот с жертвенными дарами и зажженным в центре огнем. Она опустила его на воду и течение подхватило подношение, понесло вперед. Когда огонек скрылся за изгибом реки, звенящую тишину нарушили радостные крики — плот прошел все повороты не пристав к берегу, и это было хорошей приметой.

Альрик сильно смущался откровенных взглядов девушек и никак не мог решиться подойти к какой-нибудь из них. Вдруг крепкая прохладная рука обхватила его запястье и потянула в круг танцующих. Альрик оглянулся и не смог не улыбнуться — настолько заразительно смеялась женщина, пригласившая его. Высокая и полнотелая, с длинными пшеничного цвета волосами, разметавшимися по спине, она была будто бы живым воплощением праздника. Все, кто вышел к костру, взялись за руки и, выкрикивая слова песни-заговора побежали по кругу, меняя направление, темп, пытаясь запутать друг друга, заставить потерять ритм. Когда от смеха и танцев дыхание совсем сбилось, круг распался и женщина потянула его в сторону от костра.

На следующий после праздника день ученики медленно собирались в школе. Некоторые пришли только к вечеру. Особенно долго собирался третий год обучения, впервые попавший в город на праздник.

* * *

Учащиеся четвертого года тренировались с настоящим оружием. Они учились уже не только одиночному бою, но и тому, как обороняться и нападать в группе.

Пятый год обучения посвящал основное время конному бою.

Так, совсем незаметно, прошли пять лет. Пришло время перерыва в занятиях. Альрик со смешанными чувствами собирался в дорогу. Он пытался представить, как изменились родители и Зинтера, пытался осознать, что на заводе в этом году продают поколение коней, родившихся уже без него. Его брат, как он знал, уже обручен. Насколько чужим окажется его дом — вот что заботило его перед отъездом. Он завидовал тем ребятам, которые могли с чистым сердцем радоваться возвращению домой и встрече с родными, потому что сам так не мог.

Как было известно из отцовского письма, в дне пути от Гавани его будет ожидать Вандыш, так и оставшийся на службе у Сигвальда, и отряд солдат. Дороги в Туенгаре были безопасны, но дальше путь придется держать через Сандотту, которая и в лучшие времена была очень неспокойно страной с контролируемыми бандами дорогами и целыми городами, а сейчас и вовсе превратилась в смердящую яму.

Реза четвертая

Крон, воспользовавшись просветом в делах (тщательно спланированным, надо сказать) выехал навстречу небольшому отряду, как только получил сообщение от них. Оказалось, что его сын обладает способностью к ведовской связи. Это был редкий дар, заслуженно ценимый во всей Андрии. Люди, владеющие этим даром, могли связаться на большом расстоянии с другим ведом, владеющим таким же даром. На расстоянии можно было передать как короткие сообщения, так и то, что вед видит глазами, например письмо.

И теперь, специально остановившись на вершине холма, невдалеке от Зииды, крон ожидал возвращения сына. Пять лет он не видел его, только получал от письма. Но что могут сказать письма? Что за человек вырос из смешливого ребенка, любимца всей женской половины? Еще пять лет назад Альрик заметно отличался от других его детей и внешне, и характером. Роду Инир считалась присущей прямота и открытость, строгий и сильный характер. Альрик отличался большей мягкостью но был упрям и скрытен. Надо думать, сейчас эти различия стали еще более заметны. К тому же теперь он не был самым близким человеком для сына, как прежде. И знал о нем только с чужих слов. Из отчетов главы школы следовало, что сын его проявил незаурядный ум и способности как в обучении наукам, так и в ратном искусстве. Арам Хирием писал, что Альрик хорошо справляется с командованием и планированием, но больше тактик, чем стратег. В письме также говорилось о том, что сын его заслужил уважение других учеников и при желании мог бы сбить могущественную партию из своих сторонников, но ему это не интересно. Он сам не входил ни в какие группы и своим друзьям в эти дела вмешиваться не позволял. И это тоже было похоже на Альрика. Не стремление подчинить, а стремление занять свое место, стремление добиться уважения. Снова мысленно перечитывая последнее письмо главы школы, Сигвальд с удивлением понял, что волнуется.

Альрик родился когда Сигвальд был в отъезде.

Человек из штаба Альвела Прогирина прискакал поздним утром.

Крон Сигвальд, отдыхавший после ежегодного смотра на Южной границе, сидел на веранде за чашкой горячего ароматного отвара со своим давним приятелем Маленульвом Аргонтом, Встревоженный сообщением слуги, он не стал ждать и вышел навстречу посланнику.

Приехавший устало слез с взмыленной лошади, и крон с облегчением увидел, что лицо у него не встревоженное, а, напротив, радостное. Прервав положенные приветствия, Сигвальд приказал:

— Говори.

— Господин, я с радостной новостью. На рассвете наш вед получил из Зииды сообщение. Кронта Алберта родила сына. Все прошло благополучно.

Сигвальд радостно улыбнулся, Мален и все кто был рядом поспешили поздравить его со вторым ребенком. Его старшему сыну и наследнику было уже пять, так что беременность кронты стала настоящим чудом — никто уже не надеялся на то, что в Зииде снова раздастся крик младенца.

Сигвальд обратился к гонцу, не решавшемуся уйти без приказа, или обратиться к крону, чтобы спросить разрешения уйти.

— Скажи мне твое имя. Человеку, принесшему такую весть полагается награда!

— Элиш Уврунг, господин.

— Я не забуду.

Меньше чем через восьму крон, отложив дела, выехал в столицу.

Кронта Алберта, на удивление легко перенесла вторые роды и к возвращению супруга уже совсем пришла в себя. Ребенок родился раньше срока и был очень маленьким, но здоровым.

— Как ты назовешь нашего сына [1]? — кронта, так мечтавшая родить еще детей, не могла оторвать взгляд от ребенка, сразу же полюбив его всем сердцем.

— Пусть будет Альрик — всемогущий. Это хорошее имя.

— Красивое. Но не слишком ли сильное? Не сломит ли его сила дух ребенка?

— У нас мужчинам всегда давали сильные имена. Я думаю, все будет хорошо.

Младенец еще не умел ничего, только смотрел мутноватыми глазами на двух людей, с улыбками разглядывающих его.

Вдали показался отряд, заставив крона вернуться в реальность. Чуть впереди, ярко выделяясь на фоне зеленого поля, ехал всадник на крупном белом коне.

Охрана крона слаженно перестроилась, один из гвардейцев направился навстречу отряду. Но это было скорее соблюдение формальности: и без того было хорошо видно, что за отряд движется к столице.

Всадник пришпорил коня, и, после короткого обмена фразами с гвардейцем, направился прямо к крону. Остановив жеребца всего в двух шагах, напротив крона, Альрик почтительно склонил голову.

— Здравствуй, отец. Рад видеть тебя в хорошем здоровье.

Крон не спешил отвечать, всматриваясь в нового, чужого сына. Пытаясь понять, что за человек вернулся в Огненную страну.

Дождавшись, пока отставший отряд догонит их, и выслушав приветствие и краткий отчет, они направились в Зииду. Сигвальд продолжал искоса наблюдать за сыном, порой замечая на себе такой же изучающий взгляд Альрика.

Запыленный, в простой поношенной одежде он легко мог сойти и за проводника, и за охотника, и за курьера. Но вот лицо его выдавало — красивое, почти девичье, до того аккуратно природа вылепила тонкие черты, оно не могло принадлежать простолюдину. По сложению сын так и остался полной противоположностью всей своей семье. Невысокий, сухощавый, с длинными изящными кистями рук, он вовсе не походил на одного из лучших выпускников военной школы. Но все менялось, стоило увидеть мозоли на ладонях и уверенные скупые движения, отличавшие хороших бойцов.

Альрик держался уверенно и излишних чувств не проявлял. Ни робости, ни радости, ни волнения. Он был собран и довольно официален. Но и в детстве сын его не любил раскрываться перед публикой. Только для самых близких, только там, где чужие не могут видеть, не могут плюнуть, не смогут влезть грязными руками в душу. Замечая в повзрослевшем сыне что-то, что он помнил с детства, Сигвальд радовался: значит не совсем чужим он стал.

Альрик и сам прекрасно понимал, что больше не является частью, старой жизни. И с каждым оценивающим и изучающим взглядом отца он все больше убеждался в реальности своих опасений. За пять прошедших лет у них были разные жизни и Альрик перестал быть частью дома, дом продолжал жить без него, его место заняли другие. Впрочем, сейчас это еще не важно. Это станет важно через два года, когда он закончит обучение. Сейчас же... Нужно было просто воспользоваться возможностью увидеться с близкими, понять, что же изменилось, попытаться представить себя в этом мире. Определиться с тем, какое место он сможет занять когда вернется.

Оказавшись в крепости отряд не стал задерживаться возле главного входа, а сразу направился к конному двору, где был вход на закрытую половину замка. Крон и те, кого туда приглашали, редко пользовались парадным входом.

Крон Сигвальд, предупредив Альрика о приглашенных на ужин гостях, уже собирался войти внутрь, когда небольшая дверь, ведущая в воинскую, широко распахнулась и с грохотом ударилась о стену.

— А-а-а! Где этот лягушонок, подайте мне его, поглядим что же у нас выросло!

Раздавшийся вопль заставил вздрогнуть не только людей, но и привычных ко всякому лошадей.

Широкими шагами во двор ворвался Вальгард и смутился, увидев крона. Тот укоризненно покачал головой, но смолчал и ушел.

Альрик радостно приветствовал брата, и тут же оказался в железном захвате его рук. Отстранившись немного, Вальгард разглядывал его.

— А ты изменился. — и, насмешливо изогнув бровь, добавил, — смазливый стал, аж тошно. Смотри, будет бал, от девиц не отобьешься.

Вальгард и сам сильно изменился. Из нескладного, долговязого и ширококостного юнца, со слишком длинными руками и ногами, он превратился в прекрасно сложенного мужчину, достойного стать героем сказки, песни, или мечты молодых девушек. Впрочем, только мечты. Наследный кронтин уже год как был обручен и родители невесты готовили свадьбу.

— Завидуешь?

Альрик поддержал шутливый тон, хотя и не совсем еще пришел в себя после шумного приветствия. Вспомнив детское прозвище, брат словно признал его своим, только сейчас кронтин понял, что вернулся домой.

Если молчащего Альрика кто-то и мог сравнить с девушкой, то стоило ему открыть рот, как все сомнения пропадали — голос у юноши был низким и уж никак не девичьим.

В ответ Вальгард рассмеялся.

— Да что ты! Жениться следует хотя бы только для того, чтобы избавиться от оценивающего взгляда девиц на выданье и их родителей. Все это было конечно очень пристойно, у матушки не забалуешь, но малоприятно.

Они как-то быстро нашли общий язык и так и остались бы разговаривать на конном дворе, если бы не слуга, сообщивший, что наследного кронтина разыскивает господин Сигвальд.

Вальгард, погрустнев, поспешил к отцу, а Альрик направился на женскую половину.

Стараясь ступать бесшумно, он, вошел в комнату для рукоделия. Привычки кронты остались неизменны. Как и прежде она предпочитала проводить утро в этой светлой комнате за рукоделием или чтением. День мирры[13] Алберты был посвящен делам, вечер — супругу или гостям. И только что-то из ряда вон выходящее могло заставить кронту изменить этот распорядок. Он был таким еще до рождения Альрика, таковым остался и сейчас.

Сегодня кронта рисовала. Голубые ирисы, обрамленные узкими заостренными листьями, цвели на бумаге словно живые.

Медленно Альрик обошел кресло, на котором сидела мать. Она подняла глаза на наглеца, осмелившегося нарушить ее уединение, да так и застыла, не закрыв рта. Опомнившись, Алберта улыбнулась и протянула Альрику обе руки в традиционном приветствии. Он, как и полагалось, встав на одно колено, взял ее руки в свои и прижал ко лбу.

— Сын мой!

Глаза кронты Алберты предательски заблестели.

Она не могла оторвать взгляда от лица Альрика, заново узнавая и запоминая его лицо, на котором не изменились за годы только его глаза.

— Матушка.

Молчание затягивалось, Альрик забыл отпустить руки кронты, но это никого не волновало.

Альрик, переодевшись в более подходящую для замка крона одежду спускался вниз, думая, чем занять себя до ужина. На него были приглашены самые приближенные люди. Большой бал в честь его приезда и семнадцатилетия был назначен через несколько дней.

С улыбкой Альрик вспомнил сестру, появившуюся на свет уже после его отъезда. Как и Вальгард с Ксантой, она была золотоволосая, кудрявая, с синими глазами. Девочка без малейших сомнений признала Альрика за своего и, радостно смеясь, пыталась то вырвать у него прядь волос, то забрать себе его солнечник[14].

Его размышления были прерваны самым неожиданным образом: из-за поворота показалась Бекума. Всплеснув руками, она быстро пошла ему навстречу.

— Ну и как такое может быть? Почему я узнаю о приезде моего дражайшего воспитанника после всех в замке, да и то случайно?

С этими словами она, как всегда презрев все традиции и правила, крепко обняла Альрика.

— Такой серьезный стал! Скоро станешь совсем взрослым — буду и твоих детей воспитывать.

Вопрос со свободным временем решился сам собой. Бекума до самого ужина не отпустила его. Сама не молчала ни секунды и Альрику не позволяла. Всего за половину восьмы он узнал от нее обо всем важном, что произошло в стране и замке за прошедшие годы. Да и сам многое рассказал — о школе, о путешествии.

На ужине Альрик был неприятно удивлен тем, насколько отличались его детские воспоминания о приближенных крона и то что он увидел сейчас. Впервые он замечал за вежливым и приветливым поведением иные чувства. Впервые увидел, что государственные люди[15] — это не единый механизм, который мудро и справедливо правит страной, а просто люди. С разными мнениями, интересами и желаниями, по-разному видящие ситуацию и свое место в ней. Глядя на все это со стороны, он без труда почувствовал массу подводных течений и общую разобщенность приближенных, на которых крон полагался в управлении государством. Особенно остро это виделось Альрику оттого, что он привык к прямолинейности и недвусмысленности слов и поступков — качества, которые ценились и культивировались в школе. Там было не принято таить неприязнь, льстить, смягчать правду или вовсе замалчивать о чем-либо. Его учили, что человек, не способный в открытую сказать другому именно то что он думает, слаб духом, а тот кто не может даже и помолчать об этом, прикрываясь ложью, лестью и отговорками — низок.

Дни, остававшиеся до бала юноша проводил, заново знакомясь с Зинтерой. Первые дни были наполнены встречами и разговорами, однообразными и неизбежными. От излишнего внимания его спасал только новый статус — пока сын крона еще ребенок — к нему относятся как к обычному ребенку. Альрик же, хотя и не достиг еще совершеннолетия, прошел уже второе посвящение и ребенком не считался. А с представителем семьи крона полагалось соблюдать дистанцию. Но никто не мог запретить людям издали рассматривать его и шептаться за спиной.

Альрика узнавали, но будто бы не до конца. Словно под знакомым лицом притаился кто-то чужой.

Позже Альрик заметит, что за пять лет даже произношение стало иным — в местности около Зеленой Гавани говорили на диалекте андарийского, почти непонятном для жителя северной Андрии, но в самой школе придерживались его классического варианта — андарийского центральной Андрии, правда подробно разбирали и все пять диалектов, употребляемые в Андрии. Вернуться к северному диалекту было не слишком сложно, но вот произносить слова получалось совсем иначе, чем полагалось. Альрик и сам этого сильно стеснялся— даже в такой малости он теперь выглядел чужаком.

На конном заводе все осталось по-прежнему, словно и не прошло пять лет. Те же конюшни, те же белые табуны. Даже старший конюх ни на нитку не постарел. Он восхищенно качал головой, разглядывая Клинка, к семи годам ставшего белоснежным.

— Вот это конь! И ты только посмотри — он лучше своего отца будет! Крепкий и пониже будет, и не такой нарядный.

Клинок, словно понимая сказанное, красиво выгнул шею и подобрался.

Альрик, рассеянно улыбаясь, слушал похвалы, а сам оглядывал конюшни.

— Хочешь, оставлю тебе его пока буду здесь? Сейчас как раз сезон.

Старик, подумав, согласился. В табун молодого незнакомого жеребца пускать он конечно не будет, но попробовать его на нескольких кобылах было бы интересно.

Альрик почти все дни проводил на заводе, заново знакомясь со здешними порядками, помогая то старшему конюху, который по сути управлял всем заводом, то объездчикам. Здесь он без труда стал своим и работа спорилась.

Альрик приходил к мысли, что, возможно, когда он вернется через два года, отец позволит ему заниматься именно лошадьми. Крон не станет давить на сына, однако он предлагал Альрику возглавить пограничную армию. Или, пока не наберется опыта, одно из ее подразделений. Альрику, обучавшемуся все же военному делу такое предложение льстило. Тем более что полученный им в школе опыт как нельзя лучше подходил для границы. Но пока он сомневался.

День бала и его, Альрика, семнадцатилетия начался замечательно. Заря была просто на удивление красива. Альрик, гостил у давнего друга семьи — купца Аудульва, который жил на окраине Красного леса в северной марке, а теперь возвращался, немного опередив купца с дочерью и зятем, который остался ожидать своих знакомых, также приглашенных на бал. Выехав еще затемно, чтобы успеть в святилище за благословением, он мог как следует разглядеть красоту рождающегося дня. Весна в том году была теплая, солнечная. Поэтому вместо обычной для этого времени слякоти вокруг пробивалась новая трава, зеленое марево на голых еще вчера деревьях уже через неделю станет новой листвой. Чистое, чуть прохладное утро освещало пробуждающуюся к жизни землю, придавая ей неземной и величаво-спокойный вид. Альрик, всегда любивший рассвет, не торопил Клинка. Иногда ему казалось, что вот так, не спеша, любуясь открывающемуся перед ним, он может ехать всю жизнь. Кода-то в детстве, разозленный очередным запретом или обязанностью, которую на него налагал долг кронтина, Альрик мечтал, что когда вырастет, то уедет из дворца, сменит имя и будет путешествовать по дорогам, нанимаясь в охранители и нигде не задерживаясь надолго — свободный и никому не подчиняющийся. Детство кончилось, мечты стали иными, но любовь к дороге, неспешной езде по безлюдной тропе осталась.

Вестар, будучи домоседом, часто повторял, что жизнь и без того дорога, зачем еще срываться с места и путешествовать ногами, когда дух и без того постоянно двигается по дороге судьбы, сворачивая на перекрестках. Он рассказывал о поверье, распространенном на го родине. Там говорилось о том, что жизнь — это дорога, по которой движется дух человека. Она бывает разной, человек выбирает ее сам. Иногда он идет с толпой попутчиков, иногда один. И развилка-выбор может привести на широкую мощеную дорогу, а может на горную тропку. Когда стоишь на развилке, то редко можешь увидеть что же там за поворотом. Иногда путь бесконечен. Но обычно путь духа приводит его на обратную сторону дороги. И это не смерть — это место, к которому дух всегда будет возвращаться. Дом духа. Если человек дошел до обратной стороны дороги — значит он нашел себя. Если нет — он будет снова и снова брести, поворачивая на крупных и мелких развилках, пока не придет срок отправиться в туман. Альрику запомнилось это поверье — в нем самом жил беспокойный дух человека дороги и сравнение жизни с нею казалось логичным и правильным.

Войдя в бальную залу, Альрик с трудом заставлял себя не ёжиться под изучающими взглядами гостей. Особенно раздражали и заставляли нервничать восторженные взгляды молодых девиц и оценивающие их родителей.

Стараясь казаться не слишком неловким в непривычном парадном костюме, он направился в к кронте. Мирра Алберта сидела в угловой беседке. Как правило она никогда не танцевала. Так было и в этот раз. Увидев сына, кронта улыбнулась и указала на место подле себя.

— Тебе не нравится бал?

Кронтин слегка смутился, зная, сколько труда мать вложила в устройство праздника.

— Нет, что вы, матушка, все даже более прекрасно, чем мне помнится.

Алберта мягко улыбнулась.

— Ты стал уже совсем взрослым. Мои глаза смотрят — и не могут поверить, что ты тот же мальчик, что выехал из ворот Зииды пять лет назад.

Она украдкой поправила завернувшийся манжет, не в силах как-то еще высказать любовь к своему такому взрослому ребенку. Альрик, краешком губ улыбнулся, бросив на мать благодарный взгляд.

Впрочем, поговорить им не дали. Почти сразу к ним приблизилось несколько гостей. Среди них были и дамы с дочерьми, но, вопреки опасениям Альрика, разговор завязался приятный и не обременяющий. Постепенно все места в беседке были заняты и Альрик забыл о своем смущении, с удовольствием знакомясь с людьми.

Он заметил, что одна из пришедших сильно смущается, она потерянно сидела в глубине беседки, почти не принимая участия в беседе. Девушка была очень мила. Темно-зеленое платье подчеркивало ее карие глаза и нежность лица. Длинные каштановые волосы были убраны в высокую прическу.

Он, пользуясь тем, что все увлечены разговором, пересел поближе к ней.

— Тебе не нравится у нас?

Девушка смутилась еще больше и, опустив глаза, покачала головой.

— Нет, что ты, это прекрасно. Я кажется никогда еще не видела такой красоты.

— Тогда, возможно ты не откажетесь станцевать со мной?

Слегка порозовев, она встала и подала кронтину руку.

— Это будет честь для меня, кронтин Альрик.

— Как мне вас называть?

— Айлин

Ведя девушку через зал, Альрик с удивлением обнаружил в себе желание защитить девушку от любопытных и оценивающих взглядов. Он отлично слышал, как вслед за ними летел шепоток: обсуждали, что первой молодой кронтин пригласил танцевать дочь заведующего дворцовой канцелярией, высокородную Айлин Игирин, девушку конечно милую, но не блиставшую ни особой красотой, ни умом, да к тому же совсем юную — ей было всего шестнадцать лет.

Постепенно Альрик узнал, что А всего несколько раз бывала раньше на балах и приемах, поскольку отец ее не слишком знатен, да и, как человек сугубо домашний, он не любил подобные мероприятия.

Это было так непривычно — Альрик привык к смелым и самостоятельным девушкам-охранительницам, да и в целом женщины в Туенгаре вели себя совсем иначе.

Вечер уже плавно перешел в ночь, многие гости отбыли. Альрик, попрощавшись семейством Игирин, стоял возле буфета с напитками, ожидая, пока слуга принесет вина, когда к нему подошла броско одетая женщина.

Альрик без труда вспомнил ее. Талейн Аирде, жена одного из помощников казначея, не слишком родовитого, но богатого, была не из тех, кого можно просто так забыть. Молва не слишком хорошо отзывалась о ней — по слухам, ее супругу могли позавидовать все олени Красного леса.

Женщина слегка склонилась к Альрику. Тот мысленно присвистнул, оценив мастерство ее портнихи — несмотря на довольно строгий покрой платья, принятый при дворе, все достоинства Талейн был весьма недвусмысленно подчеркнуты.

— Дорогой кронтин Альрик, — заметив брошенный в вырез взгляд, она призывно улыбнулась и изменила позу, позволив кружеву, обрамлявшему вырез, открыться. — Вам должно быть уже надоели все эти юные девицы, жаждущие вашего внимания и мечтающие обойти вокруг брачного дерева под руку с красивый кронтином?

О чем мечтала почтенная мирра Аирде сомневаться не приходилось.

— Нет, что вы, девушки были очень милы, мне доставило удовольствие общение с ними. Я был приятно удивлен красотой и воспитанием своих собеседниц.

— О, но что может заинтересовать в этих девочках, не видевших жизни!

Слуга наконец принес вино. Талейн подхватила один их бокалов и, пригубив, ослепительно улыбнулась.

— Прогуляемся? Луна ужа должно быть появилась.

Альрик, собиравшийся вернуться обратно в бальную залу, стараясь не выдать своего разочарования, согласно кивнул.

— Конечно.

Они шли по парку, ведя незначительную беседу, и уже довольно скоро не стало слышно ни гостей, ни музыки. Неосвещенная огнями часть парка была полна таинственных теней и шорохов. Намеки мирры Талейн сделались совершенно прозрачными, разговаривая, она старалась коснуться его, слова порой звучали двусмысленно.

Ходили упорные (но очень негромкие) слухи, будто бы невинность наследного кронтина пала под натиском именно этой дамы. Похоже она хотела повторить свой маневр и с младшим братом.

А Альрик никак не мог определиться, посмеяться ли над ошибкой Талейн или принять заманчивое предложение. На этот раз дама била в молоко. В Зеленой гавани юноши редко испытывали какие-либо проблемы с девушками. Обычаи у тамошнего народа были весьма откровенными, многие праздники заканчивались тем, что праздновавшие парами разбредались по близлежащему лесу. Да и в будни девицы лишней скромностью себя не обременяли.

Все разрешилось само собой. Устав ждать каких-либо действий от кронтина, Талейн, испуганно вскрикнула и прижалась поближе к юноше.

— Вы слышали? Что это такое?

— Всего лишь птица, не волнуйтесь.

— О, я так испугалась.

Альрик, насколько возможно вежливо отодвинул даму от себя и твердо, не давая возможности усомниться в его решительности, произнес.

— Боюсь что мы зашли слишком далеко в парк. Здесь не место для ночных прогулок с дамой. Давайте я вас провожу к замку.

— О, а по-моему прекрасное место. Здесь так темно... и никого нет. И так приятно опираться на вашу руку — чувствуешь себя защищенной от всех опасностей.

Она потянулась поцеловать его. Альрик, решив что его терпение испытывалось уже достаточно, отвел ее руки от себя и довольно резко оттолкнул Талейн

— Мирра Талейн, здесь действительно очень темно, настолько, что вы перепутали меня со своим мужем! Позвольте я провожу вас к замку. — Строго сказал он.

Зло вырвав свою руку, женщина, подобрав юбки, чуть ли не бегом пошла обратно. Альрик не стал ее догонять, справедливо рассудив, что чем меньше народу будет знать об этой прогулке, тем лучше.

Не спеша он пошел по тропинке, широким кругом огибавшей парк. Через несколько шагов он увидел укромную скамью и присел на нее. Ночь и в правду была прекрасна. Прикрыв глаза, Альрик раскрылся ей навстречу. Это был простейший прием, любой кто имел хоть крупицу дара мог так сделать. Конечно, если они ему отзывались. Так можно было попросить землю или стихию об услуге, например восстановить силы, но Альрик часто раскрывался просто ради удовольствия. Это было незабываемо — на несколько мгновений стать рекой, лесом, облаками, слушать как летит ветер, как шелестят листья. Вот и сейчас он ощущал, как замерший парк обнимает ночь.

Сложно было сказать, сколько прошло времени, но Альрик очнулся от ощущения чужого присутствия. Присутствия неприятного — люди говорили о чем-то, что не нравилось ночи и земле. Брезгливо передернув плечами, Альрик закрылся и собирался незаметно уйти, но не успел. Двое мужчин остановились прямо напротив выхода из ниши.

Они говорили не слишком громко, однако их было слышно достаточно хорошо. За время учебы он привык доверять своим инстинктам, предупреждающим там, где разум молчал. И сейчас все его чувства просто кричали, об опасности. Причем опасность была неоднородной — она грозила ему лично и в будущем и в настоящем. Повинуясь инстинкту он полностью закрылся с помощью заговора, как только понял, что незаметно выйти из ниши не получится. Простая ворожба была подвластна далеко не каждому веду, принесшему клятву, к тому же сотворенная особым способом, передающимся в их роду, она могла спрятать человека от любого поиска. Легенда говорила, что один из предков Альрика однажды смог так спрятаться от Посланника Смерти. Теперь никто не заметит его, пока не дотронется.

— Здесь точно никого нет?

Первый мужчина говорил резко, нетерпеливо, повелительно.

— Нет, господин, я постоянно обыскиваю все вокруг следящей ворожбой.

Голос второго был приглушенным, он звучал почтительно, но достаточно твердо — должно быть говорящие были почти равны по положению.

— То есть ты считаешь, что еще слишком рано? Но уже прошло больше года!

— Да, господин. Сейчас не лучшее время чтобы реализовать наш замысел. Тебя плохо знают в стране, ты мало здесь бываешь и просто не сможешь перенять власть — найдутся более известные правящим кругам и народу люди. Кроме того, чтобы сделать все так как ты хочешь, мне требуется время. Нужно будет действовать наверняка, второго шанса не будет. Да и нас самих, если попытка не удастся тоже не будет. Уж поверь, при всей своей кажущейся мягкости, этот человек казнит нас не задумываясь. А я не могу оставаться здесь надолго — боюсь что и так уже привлек внимание Теневой службы. Чтобы сделать необходимые приготовления не привлекая ничьего внимания нужно много времени. Не спеши, господин, мы хорошо подготовимся и все пройдет как задумано. Что в таком случае может значить лишние год-два? Тебе нужно чаще бывать в столице, стать более известным в приближенных кругах, не только как специалиста в своем деле, но и как толкового управителя. Тогда все станет еще проще. Они сами позволят вам встать во главе.

Последовало недолгое молчание. Потом первый сказал:

— Что ж... ты меня убедил. Спешка действительно неуместна в столь важных делах. Пойдем отсюда. Нам нужно обсудить детали, а мне здесь не нравится — постоянное ощущение, будто кто-то следит за тобой. Да и в этих зарослях можно столкнуться с милующимися парочками, сбежавшими из-под присмотра родителей и кронты.

Альрик, слушая их, покрывался холодным потом. Один из говоривших был невероятно сильным ведом. Если он обнаружит чужое присутствие — наверняка убьет не задумываясь.

Не до конца понимая, о чем они говорят, он тем не менее испытывал дикий, необъяснимый ужас. Альрик не смог узнать голосов, однако постарался их запомнить, возможно он встретит кого-то из говорящих после. Он так и не смог определиться, о чем же говорили эти люди. Предположения казались слишком дикими, а услышанное не могло точно подтвердить или опровергнуть их.

Дождавшись, пока говорившие скроются из виду, он поспешил в замок. Отец должен узнать о подслушанном разговоре.

Как только гости разошлись, Альрик подошел к отцу и попросил выслушать его.

Они закрылись в кабинете, где кронтин пересказал весь разговор незнакомцев.

Сигвальд помрачнел, но было видно что он тоже не уверен до конца о чем же в нем шла речь.

— Альрик, это явно что-то нехорошее, но возможно все не так как ты предполагаешь. Речь может идти не о моем правлении и вообще не о нашей стране. Или о правителе одной из марок, другом владетеле.

Альрик прикусил губу, по привычке упрямо склоняя голову.

— Отец, я не знаю, как объяснить... Это касается именно нас. Это предчувствие. И это очень важно. Сейчас мы делаем выбор, от которого будет зависеть очень многое. Если не все.

Крон кивнул.

— Альрик, я понимаю, что ты уверен в своей правоте. Ног ты можешь и ошибиться. В любом случае, я расскажу главе Теневой службы об этом разговоре. А ты постарайся найти тех, кого пдслушал. Даже если твои предчувствия не оправдаются, они замыслили незаконное.

Альрик кивнул и вышел из кабинета. Ему показалось, что отец не придал большого значения его словам.

Несколько месяцев дома пролетели быстро. Пришло время собираться в обратную дорогу. Альрика ждали шестой год обучения.

Как он ни старался, но говоривших так и не узнал. Не раз и не два, вспоминая ту ночь или прислушиваясь к голосам, он был близок к разгадке имен их обладателей. Но так и не вспомнил, не узнал. Как он предполагал, возможно это была часть ворожбы — уж слишком шустро воспоминания убегали, стоило попытаться напрячь память.

Реза пятая

Они все вернулись в Зеленую Гавань изменившимися. Только после возвращения в места детства, пришло к ученикам школы осознание потери. Они потеряли детство, потеряли тот мир, в котором жили. Все ребята за эти полгода очень повзрослели.

Пришла пора определиться с наставниками. Для этого был назначен общий школьный сбор. Альрик давно уже договорился с Хьярмодом. Тот был его самым первым учителем, и именно его Альрик выбрал для завершения обучения.

Церемония была обставлена торжественно, горели сотни факелов, в центре круглой площадки пылал огромный костер. Вокруг костра на ступеньках, широким полукругом поднимавшихся вверх, сидели все ученики. Пришли даже охранительницы, редко покидавшие свою часть дворца. В соседней зале накрыли столы с угощением.

Зеленая Гавань редко видела такое — жизнь в школе была довольно аскетична.

Сама церемония отличалась краткостью — наставники по очереди называли имена тех, кто будет учиться у них и названные передавали наставнику свое оружие, с короткой клятвой: "Я благодарен за честь, посланную мне судьбой и клянусь учиться прилежно". Наставник же возвращал его обратно со словами: "Клянусь учить всему, так, как умею сам и еще лучше".

Когда каждый стал рядом со своим наставником, Арам Хирием поздравил всех с новой ступенью, на которую поднялись ученики, пожелал улучшить свое мастерство.

После ученики седьмого года и охранительницы показали свое мастерство, а, когда огни почти погасли и только костер в центре разгонял темноту, приглашенный сказитель завел неторопливую историю-песню. Те же, кому не хотелось слушать истории, танцевали в соседней зале.

Далеко за полночь ученики разбрелись по своим спальням. Завтра будет день отдыха, а после их всех ждала большая работа.

Когда Альрик пришел в назначенный час к Хьярмоду, тот удивил его. Последние два года обучения юноши занимались с наставником с одним из видов оружия, достигая высокого уровня мастерства. Остальное время они могли потратить на изучение истории или языков, библиотеку, заниматься с живущими в школе учеными, а несколько раз в неделю они все вместе занимались тактикой, стратегией и прочими военными премудростями. Трижды в год ученики шестого и седьмого года обучения возглавляли небольшие армии, состоящие из младших учеников и проводились большие маневры, только подготовка к которым занимала несколько месяцев.

Альрик предполагал добиваться мастерства во владении копьем — его любимым оружием, но Хьярмод сказал, что считает более удачным для него парные мечи.

— Сам посуди, в прошлом году, когда, для общего ознакомления я показывал приемы для парного оружия, у тебя получалось куда лучше, чем у других. К тому же парные мечи — это редкость, мало кто может эффективно от них защититься. И они больше подходят по твоему телосложению.

Проходил месяц за месяцем и Альрик убеждался в правоте наставника. Ему теперь казалось удивительным, что когда-то он даже не задумывался о своей обоерукости, как о чем-то особенном. А Наставник заметил и помог развить эту способность.

Маневры тоже приносили только радость. Пусть, он и не претендовал никогда на роль командующего армией в Большой игре, но его подразделение всегда было в числе отличившихся.

За неделю до самого важного ритуала — имянаречения, Альрик узнал, что он в списке тех, кто будет назван лучшими учеником Гавани. В каждом выпуске называлось пять лучших учеников. Им дарили Меч Выпускника. Это было не только прекрасное оружие, но и символ. Мечи ковались оружейниками Зеленой Гавани из знаменитого булата, они были с простой рукоятью, лишь немного украшенной позолотой. По стали вился девиз Зеленой гавани: "Не стремись делать добро, старайся не делать зла" — на одной стороне, "Помоги, если тебя об этом просит твоя совесть" — на другой и на перекрестье с внутренней стороны : "Будь верным своему слову и своему сердцу". В метал, вплавлялось и истинное имя ученика. Меч нельзя было передать или продать, украсть или передать по наследству — его ложиди в могилу или на костер вместе с хозяином..

Он даже и не мечтал о таком мече — Альрик легко мог назвать с десяток не менее достойных учеников, и потому радовался как никогда.

Имянаречение — важный обряд, проводившийся в Гавани был финальным этапом. Многие старые школы именно так заканчивали обучение. Считалось, что вышедший из стен школы — другой человек, не тот, что годы назад вошел в ее двери. Потому и имя у него должно было быть другое, не то, с которым он пришел.

Обретение второго истинного имени проходило за неделю до завершения последнего, седьмого года обучения.

Каждый ученик вместе с наставниками Гавани удалялся в закрытую от дневного света залу. Там его погружали в особый, навороженный сон. Проснувшись, он должен был рассказать о том, что видел, а Наставники истолковать сон. Новое имя будет защищать своего владельца ото всех, кто может захотеть использовать его во вред. И только тот, кому обладатель имени сам скажет его значение, сможет получить власть над ним.

Альрик увидел прекрасный закат и украшенное серебром и волчьим хвостом копье из черного дерева, указывающее на заходящее солнце. Копье запада, Вестгейр, таким теперь было его истинное имя. Наставники так истолковали его сон.

Альрика удивил его сон — он любил рассвет и путь его лежал на восток, да жить он станет в Огненной кронии — восточной стране Андрии.

В тот день не было торжеств — каждый оставался наедине с собой обновленным. Это был день раздумий.

А через неделю, красный от смущения, Альрик принимал из рук Арама Хириема свой меч. Вещи уже были собраны и кони учеников стояли у ворот. Прощальная церемония была короткой — никаких пышных торжеств и громких речей. Ее проводили рано утром и впереди бывших уже учеников ждала дорога, такова была традиция.

Реза шестая

Ток, огонь, слеза,

Мечты твои, которых нет.

Возвращаться во второй раз оказалось сложнее. Было грустно оттого, что простая и понятная жизнь в школе больше не для них. А впереди... Нет, впереди его не ждала полная неизвестность, как многих других выпускников школы, но все же тот мир, который он увидел два года назад пугал.

По раздумии он решил принять предложение отца и возглавить пограничную стражу. Не сразу, конечно. Всему нужно учиться. А лошади... Лошади жили в его мечтах, он всегда хотел вывести собственную породу, новых огненных — более легких и быстрых. Но это могло подождать. Еще два года назад из слышанных разговоров он понял, что нынешний глава пограничной стражи стар, но крон Сигвальд не видит в его окружении подходящего преемника. Отец ничего не говорил просто так. Он не хотел давить на сына, но ясно дал ему понять, как нужна ему помощь Альрика.

И, когда трудное из-за не по сезону жаркой погоды и орд разбойников в окрестностях Сандотты путешествие наконец подошло к концу, Альрик готов был сообщить отцу о своем решении.

Как и в прошлый раз, в честь его приезда и почти совпавшего с ним совершеннолетия дали большой бал.

Так понравившаяся ему в прошлый приезд Айлин Игирин расцвела и напоминала нежный цветок линарии. Девушка была очень рада его видеть, хотя и старалась не показывать своего интереса.

Альрик, глядя на нее впервые задумался о своем совершеннолетии с новой стороны — теперь он мог жениться. И впервые осознал значение запрета на династические браки, издавна действовавшего в Огненной кронии. Запрет бы древним — предки полагали, что это избавит от путаницы и споров по поводу наследования власти и, случись что — регентства. Не будь этого веками неукоснительно соблюдаемого запрета — он бы и мечтать не смел о том, чтобы самому выбрать себе жену.

Они с Айлин стали встречаться настолько часто, что особое отношение младшего кронтина к дочке Игирина заметили. Ее родители стали чаще принимать приглашения в гости, должно быть мать Айлин уже представляла как будет хлопотать над свадьбой дочери.

Девушка с трепетом принимала сдержанные ухаживания Альрика. Кронтин чувствовал, что она вот-вот полюбит его. Айлин будет прекрасной женой. Но не стоило спешить с таким важным решением.

С такими мыслями он провожал гостей, разъезжавшихся с небольшого приема по поводу возвращения герида Алинаро из очередной удачной поездки. В последнее время, как узнал Альрик, такие приемы стали частыми. Впрочем, и в дни его детства герида отличала неуемная любовь к пышным церемониям и прочим восхвалениям его заслуг, так что не стоило удивляться тому, что со временем это вошло в обычай.

Но Альрик даже радовался — на такие приемы всегда приглашали государственных людей с семьями, а значит и Айлин.

Почувствовав рядом чье-то одобрение, он обернулся. Кронта Алберта стояла рядом с ним. Она с улыбкой протянула ему руку:

— Проводи меня в мой кабинет, сын.

Когда они удалились от стоявших на крыльце людей, кронта спросила:

— Я правильно поняла твои намерения относительно дочери Игирина?

Альрик, склонив голову, чтобы спрятать лицо, на котором появилась глупейшая улыбка, ответил:

— Думаю правильно, матушка. Но не стоит спешить. Мы не так много виделись в мой прошлый приезд, а переписка никогда не позволит действительно узнать человека.

— Конечно, сын мой, — согласно кивнула кронта, — Хотя обычай и позволяет развод, но зачем заключать брак, когда ты не уверен в своем желании прожить с супругом целую жизнь.

Альрик тихо спросил:

— А что вы думали, когда выходили замуж за отца?

Кронта задумчиво улыбнулась.

— Моя семья была достаточно известной, Алинаро уж ездил в составе посольств в другие страны. Нас начали приглашать на балы. Но мужа я встретила не там. У моего рода есть большие охотничьи угодья в Красном лесу. Они совсем рядом с владениями рода Инир. Как и наша семья, твой отец любил эти места и проводил там много времени. Однажды мы встретились на берегу Красной реки. Он поил коня, а я ехала к переправе. Сигвальд не назвал родового имени, а я была слишком наивна, чтобы самой догадаться, с кем же свела меня дорога. Мы стали общаться, а потом он сделал мне предложение. Знаешь, это не была легендарная страсть, нам было просто хорошо друг с другом. Но это тоже любовь.

Альрик кивнул:

— Я помню. Память крови — я помню какой бывает любовь. — он усмехнулся. — Наши предки часто были счастливы в браке.

Кронта была удивлена:

— У тебя проснулась память крови?

— Давно, еще несколько лет назад. А что в этом удивительного? Я думал, она бывает у всех, кто родился в высоком роду.

— О нет, теперь уже не у всех. Это очень хороший дар — он дает знания и опыт.

— Да, история, которую рассказывает тебе собственная кровь всегда ближе, чем какие-то посторонние книги. Особенно вот так — не слушать о ней, а просто видеть и знать, как было. Знать историю своего рода от самого основания. Это удивительно.

Кронта шла не спеша, она специально выбрала путь не через внутренние покои, а через парк. Алберта уже высказала то, что хотела и теперь разговор был лишь приятным дополнением к прогулке.

Следующим утром Альрик отправился к крону. Следовало сообщить ему о своем решении. Сигвальд был обрадован тем, что сын принял его предложение. На границе с Оттией, самой беспокойно части Огненной кронии уже много лет командовал Альвел Прогирин. Он превосходно справлялся, но был стар. Помощники смотрителя не обладали достаточной самостоятельностью и решительностью, чтобы справиться с такой властью.

— Сейчас на границе трудные дни — самый сезон у контрабандистов. Альвелу будет не до нового помощника. Так что лучше, если ты до зимы побудешь дома, пообвыкнешься.

Альрик был даже рад такому раскладу. Ему и самому хотелось побыть дома, познакомиться заново с людьми. И, разумеется, радость его в немалой степени была вызвана тем, что он будет рядом с Айлин.

Такая долгожданная свобода радости однако не принесла. Буквально через несколько дней после его совершеннолетия пришла новая неприятность.

Альрик возвращался с конного завода. Он был в прекрасном расположении духа — все складывалось просто замечательно. Сегодня он наконец-то увидел двух годовичков от Клинка, они радовали своим видом. А вечером Альрик был приглашен не прогулку с Айлин Игирин и на ужин в их дом.

Но, стоило кронтину миновать ворота, на него обрушились невероятные по силе чувства. От неожиданности он едва не упал с коня. Дикий, неконтролируемый ужас давил на него, все инстинкты кричали о том, что нужно бежать так далеко, как только сможет, пока не поздно. Совладав с собой, Альрик, постаравшись сохранить лицо, проехал мимо ворот, не обращая внимания на удивленные лица странников.

Оставив жеребца на попечение конюха, он бегом направился в свою комнату. Плотно закрыв дверь, Альрик прислушался к себе. Анализируя и шаг за шагом вспоминая произошедшее он сделал вывод, что нечто, испугавшее его — это предчувствие опасности. И появилось оно после того, как он въехал за стены замка. С той секунды и до сего момента оно не ослабло ни на нитку. В замке было что-то чуждое и оно пугало его до дрожи, хотя он и понятия не имел, что это.

Альрик попытался выделить что-то конкретное из своих ощущений, чтобы понять природу страха и то, чем он вызван, но безрезультатно. Ничего не получилось. Все чувства говорили, что опасность повсюду в крепости. Не в силах выдержать этого, он как можно быстрее переоделся и на целую восьму раньше выехал к месту встречи с Айлин. Дорога шла через лес. Альрик, отошедший немного от пребывания в замке, которое стало мучительным из-за взбесившегося предчувствия, посмотрел на солнце, только-только вошедшее в зенит и решительно направил коня в сторону от дороги.

Забравшись подальше в лес, кронтин, найдя подходящее место, попытался слиться с лесом, чтобы спросить у него, что происходит. Он должен был знать. Но лес тоже боялся. Духи леса пугались и не хотели с ним говорить. Альрик спросил, почему и ему ответили, что он тоже оттуда, из страшного места и на нем тоже порча. Они не хотят с ним говорить, потому что бояться сами стать порченными.

Он попросил их описать, что же за порча, но лесные духи не смогли. Они не знали его слов, передавали только ощущение чего-то темного и страшного.

Все оставшееся до встречи время Альрик снова и снова вспоминал, анализировал, пытался разгадать свои предчувствия и то что показали духи, но ничего не получалось. Все, что он помнил о порче, о заклятиях не помогало — не было даже ничего похожего.

Если бы не лесные духи, он бы решил, что на замок наведен морок просто чтобы питаться страхом самых чувствительных жителей. Но и его предчувствие и лесные считали опасность реальной.

Время с Айлин прошло замечательно. Правда девушка заметила, что его внимание чем-то отвлечено, но Альрик отшутился, сказав что-то незначительное.

При возвращении в Зииду все повторилось. Нахождение в крепости стало мучением. Альрик не мог спать, не мог есть. Он вообще не мог находиться в Зииде. Не в силах заснуть, Альрик раз за разом обходил замок, исследовал стены, двери, окна, ворота. Он искал следы заговоров, остатки, осколку ведовского присутствия, какие-то посторонние следы. И ничего не находил. Все было как всегда. Он исследовал все что смог. Кроме камней крепости. Камень для него был мертв — своим Альрика признавал только лес, вода, ночь и утро. Камень противился — он вообще редко шел на контакт с ведами.

Крон заметил неладное очень скоро. Это было несложно. Альрик буквально за несколько дней изменился до неузнаваемости: лицо осунулось и почернело, глаза ввалились, их шальной блеск пугал.

Альрик не стал ничего скрывать и рассказал обо всем, напомнив про случайно подслушанный два года назад заговор.

Крон Сигвальд только покачал головой.

— И все же ты слишком чувствителен, сын. Это ведь дворец крона — самое сердце страны. И средоточие всех интриг. Политика — это постоянная борьба, постоянная опасность ошибиться, проиграть. Здешние камни помнят много не слишком хороших чувств. Просто ты отвык в Гавани от всего этого.

Альрик устало посмотрел на отца, понимая, что тот совершенно не верит в реальность угрозы. Крон Сигвальд не обладал способностью читать чужие мысли и чувства и не верил в предчувствия. Сил возмутиться или вспылить в ответ на недоверие у него не оставалось. Он вовсе не был таким уж впечатлительным, но не знал, как правильно объяснить отцу то, что он почувствовал. Так, чтобы предчувствие не походило на плод его фантазий, а предстало реально существующим знанием.

— Отец, я вижу, что вы мне ты мне веришь. Но духи леса также знают о проклятии. Они даже разговаривать со мной не захотели. Сказали, что боятся тоже быть проклятыми. И они знают, кто это сделал с замком, но страшатся его до смерти.

Крон нахмурился. Приоткрыв дверь, он что-то тихо сказал своему помощнику. Усевшись обратно, он снова обратился к сыну:

— Сейчас подойдет Дьярви, глава теневой службы. Повтори ему все что ты мне сейчас рассказал. У нас на службе сильные веды, они найдут проклятие, если оно есть.

Услышав последнюю фразу Альрик потупился.

Дьярви внимательно выслушал Альрика. Пришедший с ним вед долго расспрашивал кронтина обо всем, что происходило в последние дни. Особенно веда заинтересовали лесные духи. Ему они ни разу не отозвались и в глазах Бранда ясно читалась легкая зависть.

Надежда, появившаяся после разговора с Дьярви, и Брандом, довольно быстро угасла. Веды не нашли никаких следов проклятий, разве что остатки мелких, вполне безобидных заговоров, которыми постоянно пользовались и придворные и слуги.

Правда, в отличие от крона, глава теневой службы поверил в его слова.

Видя, как кронтин расстроен, он подошел к стоявшему в стороне с потерянным видом Альрику.

— Не огорчайся, кронтин Альрик! Я не оставлю этого дела. Иногда волшба в таких делах помогает куда меньше, чем работа опытных ищеек.

Альрик благодарно кивнул.

— Да, к сожалению я тоже обыскал весь замок и ничего не нашел. Даже намека. Но... — он неуверенно помолчал, не зная, стоит ли говорить, однако решил, что если угурат[16] считает его впечатлительным юнцом, который опасается и собственной тени, то хуже точно не станет. — Господин Дьярви, не думаю, что мои слова смогут заставить тебя думать обо мне еще хуже, чем сейчас... Скажи, возможно ли, что то дело, которым я побеспокоил вас в прошлый свой приезд и сегодняшнее связаны? Мне сложно объяснить это словами, к сожалению это только мои ощущения, предчувствия, но то что я почувствовал тогда, два года назад, и нынешнее ведоство очень похоже.

Угурат бросил быстрый взгляд на крона, расспрашивающего веда, и тихо ответил:

— Крон к счастью никогда не был в сражении. А я бывал. И прекрасно помню, как предчувствие порой может спасти жизни. Жаль, что ты так и не смог узнать тех мужчин.

Глава теневой службы и вед ушли и Альрик остался в кабинете с кроном. Он не смотрел на отца — его чувства и без того прекрасно ощущались. Это было одно из тех мгновений, когда он бы дорого дал за то, чтобы не знать, что же чувствуют другие.

Впрочем, кроне не стал упрекать сына. Он был слишком обеспокоен его состоянием.

— Альрик, ты выглядишь как поднявшийся мертвец. Успокойся. Если опасность есть, Дьярви найдет ее — он умеет творить настоящие чудеса. Но мне больно смотреть как ты мучаешься. Может тебе уехать на время, раз тебе так сложно находиться в замке? Ты давно уже не был у Аудульва. Несколько недель в Красном лесу пойдут тебе на пользу.

Альрик кивнул. Он не хотел оставлять Зииду с такой момент, но и помочь ничем не мог.

Охотничий дом крона был закрыт и Альрик, не желая жить один в пустом доме остановился в доме купца Аудульва.

Тот встречал его у ворот. Аудульв был рад видеть сына своего старого друга — семейство Аудульва входило в ближний круг знакомых семьи крона и он знал Альрика с младенчества.

Вместе с хозяином Альрик направился к дому. Открылась дверь и на пороге появилась молодая женщина, одетая в невзрачные одежды темно-коричневого цвета[17]. Светлые вьющиеся волосы были убраны под траурный серый платок, из-под которого выбивались лишь тонкие вьющиеся пряди. Она была бледна до прозрачности, но и это не портило ее красоты.

Альрик застыл, пораженный.

— Герд, небесные, сколько же мы не виделись?

Он заметил ее траур и нахмурился: Герд не заслуживала свалившегося на нее горя — слишком светлой и доброй она была. Сначала отец, а потом и супруг преданно заботились о том, чтобы грубая жизнь не касалась ее и не смущала чистой души. Раз она одела траур, значит ее муж, Оротого Ульврунг, от которого уже давно не было вестей, погиб.

Он прижался лбом к ее тонким холодным как лед пальцам, и, впервые используя свое умение, постарался внушить Герд немного уверенности, поделиться собственной силой. Альрику показалось, что руки чуть потеплели.

— Ты очень бледный, Альрик, что-то случилось? — спросил Аудульв.

Альрик наклонил голову, скрывая улыбку. Герд тоже опустила лицо к земле. Сразу вспомнилось детство. Несмотря на то, что ему прекрасно удавалось разыгрывать неведение, и Альрик, да и Герд знали о второй личине ушлого купца. В каждом городе, где он бывал, у Аудульва были осведомители. Он знал все и обо всем. В его доме под видом секретарей постоянно находились два веда-связиста. Порой даже теневая служба спрашивала у Аудульва совета.

— Отец посчитал, что мне стоит пожить в Красном лесу, поправить здоровье. А я вот решил злоупотребить твоей добротой.

Аудульв взмахнул рукой.

— Я рад, что ты приехал. Красный лес быстро восстановит твои силы.

Дни в Красном лесу, как и в детстве Альрика, были наполнены покоем и тишиной. Здесь всегда царил особый дух. Вступая под полог деревьев, путник словно оказывался в святилище или дворце.

Деревья переливались всеми оттенками красного, коричневого и желтого. От этого даже в пасмурную погоду казалось, что светит солнце или в лесу горит большой костер.

Альрик. пользуясь своим даром, открылся для леса, и тот щедро поделился с ним своей силой. Дух заповедного места, редко видевший человека, и еще реже с ним говоривший, был даже рад ему. У духов не было человеческих понятий о любви, ненависти, хорошем и плохом. Их чувства были просты. Духи знали только правильное и неправильное. Неправильное — плохо, правильное — хорошо.

Альрик чувствовал себя так, будто он стал частью чего-то большего, просто еще одним листком на дереве. Поток чистой силы прошел через него, смывая нечистое, унося с собой отмершее, залечивая пораненное в душе — все то что накопилось и не могло само очиститься.

Из леса Альрик вышел совершенно обновленным. Даже лицо посветлело, а темные круги под глазами почти прошли.

На обратном пути Альрик встретился с Герд, которая шла из деревни.

— Ты выглядишь намного лучше, чем вчера. Вчера твой вид меня напугал.

— Я просто не спал несколько дней. Был повод переживать. А Красный лес восстановил мои силы.

— Да, этот лес по-настоящему волшебный.

Альрик с Герд с самого детства были как брат с сестрой. Несмотря на разницу в возрасте они крепко дружили. Потом, когда кронтин уже учился в Зеленой Гавани, Герд вышла замуж. Альрик, приехав после пятого года домой видел ее мужа. Огромный, головы на две выше его и в полтора раза шире в плечах Оротого Ульврунг имел репутацию сурового капитана. Он не раз встречался в плавании с кораблями отступников и успешно с ними боролся. Оиротого был известен тем, что водил караваны из Золотого залива к Арнике и Северному свего, минуя земли отступников. Но на Герд капитан смотрел как на единственное светлое утро своей жизни. А Герд смущалась и почти не проявляла своих чувств. Но Альрик видел, что и она любит.

Теперь же, будто в ее мире сгорело солнце. Вдовья одежда только подчеркивала это.

Поздно вечером после ужина, Альрик, уже собираясь спать, вышел на террасу. Ночь была темной, ни луна, ни звезды не освещали небо.

В саду, на самом краю у обрыва, где светлела резная беседка, он заметил движение. Приглядевшись Альрик узнал Герд. Задумчиво разглядывая пропасть, она слегка нависала над ней, опираясь на перила.

Сердце пропустило удар. Герд никогда не выставляла напоказ свои чувства, но переживала наверняка глубоко. Кто знает, быть может она не хочет жить без своего мужа?

Боясь не успеть, он перемахнул прямо через перила, не тратя время на то, чтобы спуститься по лестнице. Ловко, как кошка, приземлившись на ноги, он выпрямился и побежал к беседке.

Не решившись грубо нарушить ее уединение, Альрик остановился в нескольких шагах. Пожалев, что его дар слишком слаб и не может на таком расстоянии уловить чужие эмоции, кронтин неловко кашлянул.

Герд обернулась на звук. Она плакала. Альрик неловко взял ее за руку. Герд надрывно всхлипнула и обняла его за шею. Крепко прижав ее к себе, Альрик заметил, что от испуга у него сильно дрожат руки.

— Небесные, Герд, как ты меня напугала! Я подумал... ладно, неважно.

— Кажется я поняла, о чем ты. Нет, я не стану уподобляться бесхарактерным дурочкам, которые считают, будто вся их жизнь состоит в любви к мужчине, — ее голос звучал глухо. — Хотя смерть Оротого и пошатнула мою волю к жизни, я ее не утратила. Но сегодня вышла вовсе не погрустить в темноте. У рода Ульврунгов будет продолжение, потому что у меня будет сын.

— Это прекрасно.

— Да.

Они немного помолчали, наблюдая, как туман ходит под обрывом, а потом Альрик увел Герд в дом.

На следующий день о радостной новости сообщили всем. Аудульв, сильно расстраивавшийся при виде тоски и страданий Герд, посветлел лицом.

Прошла еще неделя. Через несколько дней Альрик собирался возвращаться в Зинтеру.

Но, проснувшись утром, он снова ощутил знакомое беспокойство. Оно не было похоже на панику, охватывавшую его в стенах Зииды, это была лишь тень от нее, ожидание чего-то плохого.

Погода была превосходная. Накануне осенних спожинок намечалась большая конная охота — Аудульв хотел дичи на праздничный стол. Начиналась вторая осенняя восьмина, уже подмораживало по утрам. Солнечное свежее утро как нельзя лучше годилось для того, чтобы в хорошей компании скакать верхом, не думая ни о чем, кроме ветра, дующего в лицо.

Вскоре Альрик вместе с Аудульвом отстали от других охотников — конь под купцом захромал и они шагом ехали к стоянке, где слуги готовили завтрак для охотников, у которых на морозце наверняка разыгрался аппетит. Они не слишком расстроились — ехать вот так, не спеша, обсуждая псов Аудульва и любуясь ясным утренним светом было не менее приятно, чем мчаться вместе со всеми за зверем.

Неожиданно Альрик замолчал на полуслове, уставился в пространство перед собой так, будто не мог оторвать от чего-то взгляд. Его жеребец, будто почувствовав что-то неладное, остановился.

— Альрик, что с тобой? Альрик!

Но тот не слышал его. Страшно побледнев, кронтин с нечеловеческим криком упал на землю и стал биться в припадке. Будто кто-то пытался вырвать ему сердце — грудная клетка вздымалась вверх, руки беспорядочно царапали ее, словно пытаясь удержать распирающее ребра дыхание, ноги беспорядочно скребли по земле.

Все это длилось мгновения. Когда Аудульв подбежал к кронтину Альрик уже потерял сознание. Он был жив, но жизнь его едва-едва теплилась. Дыхания было почти незаметно, сердце билось слабо и редко.

Альрика привезли в дом. Пока срочно вызванные лекарь и знахарь осматривали его, Аудульв велел одному их ведов срочно отправить сообщение в Зииду, а второму отправиться осмотреть кронтина. Но после нескольких безуспешных попыток, связист, бледнея, сообщил, что в Зииде никого, кто мог бы принять сообщение, нет.

— Господин Аудульв, там случилось что-то очень плохое. Элерд, вед, который отвечает за ведовскую связь в Зииде не может допустить такого, чтобы никто не мог принять сообщение. Это просто невозможно. И... я не знаю, как вам точно объяснить, но там ощущается что-то неправильное.

Аудульв, которому было известно о предчувствиях Альрика, похолодел. В отличие от Сигвальда, он был ими обеспокоен. Аудульв много работал с ведами и знал, что к их предчувствиям следует относиться серьезно, какими бы расплывчатыми и неправдоподобными они не казались.

Поэтому в течение восьмы на ноги были подняты все его люди, находящиеся рядом с Зиидой. Принесенные вести были таковы, что у Аудульва волосы зашевелились на голове.

В самый разгар сбора сведений в кабинет вошла заплаканная Герд.

— Он не очнулся до сих пор. Холодный — словно уже мертвый. И сердце почти не бьется. Ни лекарь, ни знахарь не может ничего толком сказать.

— Понятно, что не знают. Не думаю, что это какая-то обычная болячка. Что сказал вед?

— Он сказал, что... Я не до конца поняла, смысл его слов. Попробую пересказать... Варн сказал что кронтин жив, но душа его едва держится в теле. Будто что-то или кто-то пытался вырвать ее из тела, но не смог. По правде сказать, Варн в растерянности — он вообще не понимает, как такое могло случиться. И... все, и лекарь и знахарь и вед говорят, что не знают, выживет ли Альрик.

Аудульв тяжело облокотился на стол и закрыл лицо руками.

— Небесные, видите ли вы, что творится на земле?! — Он посмотрел на Герд и та испугалась его взгляда. — Ты не все знаешь. Сегодня утром Зиида была разрушена. Никто не выжил. На том месте, где был замок теперь руины. В столице паника. Я пытаюсь что-то сделать, но у меня нет никакой возможности повлиять на то что происходит — это ведь почти другой конец страны.

Герд прикусила губу, изо всех сил сдерживаясь, чтобф не расплакаться прямо в кабинете у отца. Все было куда хуже, чем показалось сначала.

Ингарон, вед, который пытался связаться с Зиидой, до этого молчавший попросил:

— Господин, ты позволишь мне осмотреть кронтина? Я хотел бы составить по-возможности наиболее полную картину произошедшего.

Аудульв кивнул.

— Конечно, Ингарон, осмотри. Я надеюсь ты сможешь понять, что же произошло. Все же ты больше знаешь о колдовстве чем Варн, а скорее всего без него здесь не обошлось. Потому что никто из нас пока не понял, каким же образом в мгновения рухнул столетиями поддерживаемый порядок.

Вечером Аудульв снова собрал своих людей, чтобы систематизировать всю информацию, что им удалось собрать.

Ингарон высказался последним.

— Господин, Аудульв, думаю я понял, что произошло.

Купец даже привстал.

— Ингарон, ну же, не мучь!

— Я считаю, что это был Горячий ветер.

В кабинете зашумели.

— Запрещенное проклятие?! Но это невозможно, что за вед решится его использовать?! Кем нужно быть, чтобы решиться на такое?

— Отступником. — Не обращая внимание на шум вокруг ответил Ингарон. — Вы слышали об отступниках? Это очень могущественные веды, не следующие Закону, веды которых оскорбляют ограничения, накладываемые на людей с даром. Они восстанавливают запрещенные проклятия, отступников не пугает их сила и смертный приговор, который ждет нарушившего запрет.

— Но разве это не легенда? Этого не может быть в реальности!

— Могли ли мы вчера еще предположить что то, что творится сегодня, вообще может произойти? Как бы вы обозвали провидца, случись ему предсказать вам сегодняшнее утро? Я утверждаю, что это был Горячий ветер. Причем очень непросто сотворенный. Ведов этому не учат, но, благодаря тебе, Аудульв, я имел возможность получить знания, недоступные случайному человеку. Так вот, чтоб сотворить обычный Горячий ветер, нужно видеть проклинаемого. Здесь же было что-то более сильное. Так как кронтин остался жив, но, несмотря на расстояние существенно пострадал, я могу предположить, что проклятие каким-то образом привязали к истинным именам. И, поскольку семья крона принадлежала к истинному высокому роду, их смерть и разрушила Зииду.

— Но почему тогда и младший кронтин не умер? — задал резонный вопрос один из присутствующих.

— Это как раз очень просто объяснить. Он же учился в Зеленой Гавани.

— И что с того?

— Ученики в Зеленой Гавани при завершении обучения проходят имянаречение. Так что из школы вернулся не просто повзрослевший и возмужавший кронтин, а совсем другой человек. Поэтому и проклятие почти не сработало. Я думаю он поправится.

— Но пока кронтин будто мертвый. Уже день прошел, но никаких изменений.

— Я думаю он долго пролежит. Пока дух не восстановится. — Вед задумался. — Вы не можете этого увидеть, но Горячий ветер, прокатываясь по душе, превращает ее в пустыню, ранит и уродует. Там живого места нет. И пока дух его хотя бы немного не восстановится, все останется по-прежнему. Он очнется, нужно время.

— Надеюсь ты прав.

Аудульв принял тяжелое для себя решение. В Зинтере кто-то мастерски подавил панику и теперь забирал власть в свои руки. Для тех, кто видел полную картину не составляло труда понять, что все происходящее было тщательно спланировано и подготовлено. И теперь, не зная останется ли жив единственный потомок рода и видя, что власть без больших усилий переходит к заговорщикам, Аудульв решил не бороться с этим. Время рассудит, был ли он прав, но сейчас просто бессмысленно бороться... Если бы законный наследник был жив и здоров — тогда другое дело. А так... Было решено сопротивления предателям не оказывать. Потому что смысла не было.

Реза седьмая.

Вся наша жизнь отныне и без остатка —

Холодный блеск, стальное острие.

Не отступить — мной брошена перчатка,

Не отступить — вы подняли её.

Альрик очнулся, когда прошло больше двух восьмин. Всю осень и половину зимы он пролежал едва дыша и приводя в отчаяние Герд с отцом.

Кронтин открыл глаза потому что на лицо ему упал солнечный луч.

Странное ощущение, будто он остался единственным человеком на свете, порожденной нереальной, звенящей тишиной, быстро прошло. Альрик все вспомнил. Он не был единственным — просто остался один.

Воспоминания были яркими, будто все произошло мгновение назад. Он снова увидел вихрь, цвета красной глины, сметающий все на своем пути, вырывающий души из тела, унесший всех, кого он любил, в туман. Краткий миг осознания того, что все мертвы сменился болью, разрывающей грудь. Она заполнила весь мир, ослепила и оглушила. Что-то невероятно сильное тащило его в темноту. Он уже видел отблеск глаз-угольев чудовищного жеребца и костлявую руку Посланника, тянувшуюся к нему. И сопротивлялся из последних сил, цеплялся за что-то, стараясь удержаться. Потом, выдрав по-живому часть его, вихрь унесся дальше, оставив израненный дух в покое. Стало тихо. И темно.

А потом он почувствовал солнечный луч на лице и открыл глаза.

Нет, этого не может быть. Это просто сон. Кошмар.

Альрик рывком попытался подняться. И понял, что поспешил. Уже осторожнее он попробовал пошевелить рукой. Его прошиб холодный пот. Даже такое просто движение далось ему с трудом. Прошло много времени, пока Альрику удалось сесть. Ноги коснулись холодного как лед деревянного пола. Альрик глубоко вздохнул. Нет, не сон. Во сне не бывает таких реальных ощущений.

Вцепившись по-прежнему непослушными пальцами в столбик кровати, он поднялся. И с размаху опустился обратно. Ноги не держали. Он глубоко вздохнул, успокаивая дыхание и стараясь не паниковать. Короткая борьба со своим телом дорого ему стоила. Сердце рвалось из груди, по лицу и спине тек пот, руки и ноги тряслись от слабости, а перед глазами метались зеленые точки.

Неся в руках шкатулку с рукоделием, в комнату вошла Герд. Она часто сидела подле Альрика, надеясь, что однажды он очнется. Ее глаза удивленно раскрылись. С трудом подавив желание радостно всплеснуть руками, она осторожно поставила шкатулку на подоконник и порывисто обняла Альрика.

— Ты вернулся... А мы уже почти утратили надежду.

Альрик отметил располневшую фигуру Герд. Значит прошло куда больше времени, чем он предполагал. Он хотел ей ответить, но понял, что не знает как. Просто не может вспомнить. С трудом справившись с новой волной паники он, делая нечеловеческие усилия, выдирал из себя слова.

— И д...д...дол..л..лго м...м..меня н..не было?

Герд нахмурилась, поняв что все далеко не в порядке. Она крепче сжала его плечи.

— Долго. Уже мертвая ночь прошла. Ты как себя чувствуешь? Очень плохо?

— Т..т...терп...п..пимо. С...с...с...слаб...бость.

— Это ничего. Главное — ты вернулся. А с остальным постепенно разберешься.

Она выбежала из комнаты, спеша поделиться радостью.

Срочно вызвали лекаря. Он не нашел никаких отклонений и единственное, чем мог объяснить проблемы — длительным отсутствием какого бы то ни было движения.

Ингарон, верная тень Аудульва, сказал о том же:

— Я думаю это со временем пройдет. В конце концов ты, парень, пролежал без движения больше двух восьмин. Твой дух почти уничтожили. Неудивительно, что тело тебе не подчиняется. Главное — не спеши и не паникуй.

Посторонние освободили комнату. Альрик бросил на Аудульва тяжелый взгляд.

— Ч...ч...ч...что в с..сы..стран..н..е творит..т...тс...ся?

Аудульв нахмурился.

— Ты... парень, ты... Небесные, как же это непросто!

— Я п...п..ом..мн..н..ню, ус...с...сп...пел п...почувствов...вы...вать как вс...с..се у...у..ушли.

— Раз ты знаешь, расскажу тебе о том, чтоб было после... когда Зииды не стало. У тех, кто сотворил это, все было готово заранее. Как только началась паника, они быстро взяли власть в свои руки и навели порядок. Не было ни восстаний, ни волнений. Их возможные противники быстро умолкли, когда их допустили в Совет крона. Сейчас узурпатор называет себя "Хранителем престола", но вот-вот они соберут всех наместников и старейшин высоких родов и тогда он станет кроном. Мы были слишком далеко и не были уверены, очнешься ли ты...А заявлять о том, что ты выжил было опасно — покушение ведь можно и повторить.

Альрик кивнул, с трудом положил руку на плечо враз постаревшему купцу и сильно сжал. Он все понимал. И задал только один вопрос:

— Кто?

Аудульв поднял на Альрика глаза:

— Алинаро.

Парень откинулся на спинку кровати и закрыл глаза. Алинаро... Так вот чей голос он так и не смог узнать. От гнева, к нему на миг вернулась нормальная речь.

— Скотина. Мерзкая крыса. При нем должен быть вед. Ты знаешь, кто эта тварь?

— Маазрин Ингири. Дариец. Приехал несколько лет назад в Андрию. Несколько раз бывал в Зинтере, но никогда не оставался надолго. Ингарон думает, что он один из лидеров отступников.

Аудульв снова отпустил глаза, не в силах смотреть в черные от боли и ненависти глаза Альрика.

Альрик поправлялся медленно. Ему по-прежнему было трудно говорить. Стоило хоть немного разволноваться, как он не мог выдавить из себя и слова. Ноги по-прежнему его подводили, порой он запинался на ровном месте и неловко падал.

Альрик пытался восстановить тело тренировками, но заметного улучшения не было. Он готов уже был отчаяться.

Аудульв не спрашивал его о том, что кронтин собирается делать, а сам Альрик об этом не заговаривал. В своем нынешнем состоянии он не сможет бороться за восстановление на престоле рода Инир, а без него, единственного законного претендента на трон, борьба теряла смысл.

Уже таял снег, а Альрик только-только перестал спотыкаться и вновь овладел своими ногами. С каждым удлиняющимся днем, он чувствовал, как все сильнее давит на него чувство вины. За то что он недостаточно сильно горевал за то, что его родные до сих пор не отомщены.

Ему было жутко даже думать лишний раз, что все его родные погибли. Альрик так привык находиться от них на расстоянии, что ему и сейчас казалось: где-то далеко они все еще живы.

Кронтин проклинал себя за то, что не может найти в себе стремления во что бы то ни стало вернуть престол законному наследнику — себе. Нет, в его душе было только желание отомстить отступнику.

Он должен был отомстить, и долг этот жег раскаленным железом.

* * *

Вконец обессилев Альрик сел на скамью, стоявшую возле стены. И только после этого посмотрел на Герд, уже давно стоявшую в дверях. Горько усмехнувшись, спросил:

— И как это выглядит со стороны?

— Не так плохо, как тебе кажется.

— Думаю ты мне лжешь. Эта жалкая картина не может вызвать ничего кроме презрения.

— Ты не прав. Тебе неприятна собственная слабость, а я восхищаюсь тем, как мужественно ты с ней борешься.

Альрик, который смывал пот и вытирался стареньким льняным полотенцем, слегка улыбнулся.

— Ты женщина, скоро станешь матерью — вот и ищешь, кого бы пожалеть.

— Глупости. Зачем тебя жалеть? Ты поправляешься. По сравнению с тем, что было когда ты только очнулся, сейчас все почти нормально.

— Да ты что! До... раньше я мог полноценно двигаться и упражняться, а сейчас только после разминки едва на ногах стою. Мерзкое ощущение, когда нет сил взмахнуть мечом.

— Не все сразу. Если ты просто уморишь себя, лучше точно не станет.

— Да. Но сил моих нет это терпеть.

Альрик набросил поверх мокрой от пота рубашки куртку и предложил Герд руку.

Герд часть наблюдала за тем, как каждое утро Альрик занимается в оружейном зале. Она боялась, что он загонит себя до смерти. Но, казалось, изнурительная работа идет ему только на пользу. Всего через две недели после их разговора, он уже вовсю тренировался с оружием. Теперь она уже не просто присматривала, опасаясь, что он упадет или потеряет сознание, а любовалась красотой этого смертельного искусства.

Однажды она застала у дверей Ингарона.

Тот слегка поклонился ей и прижал палец к губам. Герд кивнула. Ингарон, жестом попросив следовать за ним, направился к выходу во двор. Когда Герд удобно устроилась на широкой скамье, он наконец заговорил.

— Он поправится. Тело почти восстановилось.

— Да. Это радует. Не могу видеть его лицо, когда внезапно отказывают ноги, или у него не получается что-то произнести. Но не слишком ли он мучает себя тренировками?

— Не слишком. У него повреждено не тело, и большая нагрузка как раз может пробить те барьеры, которые мешают Альрику полностью восстановиться. Но меня беспокоит его душа. Она по-прежнему не в порядке, — он заметил, что Герд не понимает его. — Ты, Герд, не можешь увидеть, но у живого тела всегда есть ореол — душа. Некоторые, правда, называют его духом, а душой — только самую яркую точку вот здесь, — он тронул пальцем ямку между ее ключиц, и, смутившись, опустил глаза. — Простите, я увлекся.

Герд слегка порозовела.

— Нет, ничего. Это очень интересно.

— Так вот, когда все хорошо, этот ореол светится ровным белым светом. А вот если цвет изменен — это плохой признак.

— Ингар, а как выглядит мой дух?

Мужчина немного прищурился, призывая дар.

— Твой дух сильно поблек, сама понимаешь причину. Но зато он имеет золотой отблеск — из-за ребенка.

— А у Альрика?

— После Горячего ветра он выглядел так, будто ветошь, порванная и обугленная. Сейчас намного лучше, чем было, но все же совсем не так хорошо, как он пытается показать. Я боюсь, что, тая горе внутри, он может однажды просто надорвать себе сердце.

— Ты думаешь все настолько серьезно? Мне казалось он смирился с произошедшим и пытается начать жить заново.

— Вот именно — после того, что произошло он выказал слишком мало эмоций. Либо Альрик их прячет, сама понимаешь, это плохо для него, либо его разум прячется от горя, просто не вспоминая о нем. И это может быть еще хуже.

— Ты ведь не спроста заговорил об этом со мной? С этим можно что-нибудь сделать?

— Не знаю. Насколько мне известно, Альрик всегда был очень сдержан. Но, думаю, не стоит оставлять его надолго одного и заставлять побольше разговаривать — пусть не замыкается в себе. И, Герд, Альрик не говорил тебе — его дар восстановился?

— Он и до всего произошедшего почти никогда не говорил о своем даре. — она задумалась. — А ведь ты прав. Альрик вообще ни о чем не говорит, если нет прямой необходимости. Он сосредоточен на чем-то в себе — будто несет полную чашу и боится расплескать.

— Вообще он очень правильно поступает — много тренируется — это рано или поздно пробьет барьер, который сейчас мешает ему нормально пользоваться телом. И много времени проводит со своим жеребцом.

— А Клинок здесь при чем?

— Ну... Понимаешь, те животные, которые постоянно с человеком — лошади, кошки, собаки — запоминают его таким какой он есть. И, если вдруг что-то случается, то проводя время рядом с ними душа быстрее восстанавливается до прежнего состояния, она будто бы видит перед собой образец и по нему воссоздает себя. К тому же они умеют забирать себе боль, очищать душу. — Ингарон, посерьезнев, добавил. — Этому многие не верят, но иногда дух просто не может самостоятельно возродиться, ему нужна помощь.

Герд вспомнился коренастый рыжий жеребец веда. Когда Ингар только появился в их доме, то все свободное время он проводил на конюшне. Не оттого ли, что сам был нездоров? Может поэтому его так волнует то, что происходит с Альриком?

— Думаешь Альрик знает об этом?

— Этому учат в Зеленой Гавани. Вообще там много времени посвящают обучению восстанавливать свой дух.

— Ты так хорошо знаешь порядки Зеленой Гавани! И про имянаречение знаешь и про это.

Ингарон хитро прищурился.

— Не только Альрик учился там.

— Что это вы тут шепчетесь как заговорщики... или любовники?

Альрик, не обращая внимание на то, что Герд подпрыгнула от неожиданности, так же бесшумно как и подошел, опустился на скамью.

— Скажешь тоже. — Герд фыркнула, слегка, однако, покраснев. — Солнце сегодня красивое — пригревает. Вот сидим, греемся.

— Ну пусть будет по-твоему. Ингар, я хотел с тобой поговорить, не уделишь мне немного времени?

Они проводили Герд в рукодельню, а сами вышли в зимний сад — Альрику лучше думалось на ходу — и не спеша пошли по дорожке.

— Я давно хотел спросить кое-что.

— Да, я заметил.

— Собственно я бы хотел попросить о небольшой услуге, сам я просто не могу этого сделать. Скажи... ты ведь умеешь смотреть на душу?

— Умею.

— Ты не мог бы сказать, как выглядит моя душа?

— Почему ты вдруг заинтересовался?

— Герд беспокоится, а женщине не нужно обладать даром, чтобы почувствовать такие вещи.

Ингарон улыбнулся.

— Значит ты не забыл уроков Зеленой Гавани?

Альрик хмыкнул и ответил в тон.

— Значит мне не показалось, что твой образ мыслей похож на тот, что прививают ученикам Зеленой Гавани?

— Нет, не показалось. Что же до твоего вопроса... Знаешь, по правде говоря, меня твой дух изрядно раздражает.

— Почему это?

— Потому что увидеть душу другого человека я могу только призвав дар. Но высокий род так ярко светится, что их души невозможно не замечать, независимо от своего желания. Так что твоя душа у меня перед глазами постоянно, когда я тебя вижу.

— Ну уж прости. Не знал об этом. И что же ты видишь?

— Плохо. Все куда хуже, чем ты пытаешься показать. Так что будь осторожнее.

Альрик нахмурился.

— Он восстановится до конца, как ты думаешь?

— Не знаю. Таким как прежде наверняка уже не будет.

— Надеюсь, что ты ошибаешься, — и. без малейшего перехода, Альрик спросил: — Ты расскажешь мне об отступниках?

Ингарон проницательно посмотрел на него.

— Зачем тебе?

— Нужно.

— Действительно нужно?

— Да.

Ингарон посмотрел ему в глаза. Альрик не отвел взгляда.

— И что же ты хочешь о них знать?

— Все, что ты можешь рассказать. Про них говорят слишком много. И слишком многое из того, что говорят непохоже на правду. Хочу знать, как обстоят дела на самом деле.

— Почему ты думаешь, что я могу тебе рассказать что-то большее, чем слухи?

— Герд рассказывала мне, что происходило после... когда меня не было. Только ты сразу же назвал правильную причину произошедшего. А у Аудульва не бывает случайных людей.

— Просто я знаю немного больше других, поэтому смог увидеть признаки использования Горячего ветра. А уж после этого вывод о том, что вед, которого ты видел, отступник, был делом одной минуты.

— Кто они, отступники?

— Ну это общеизвестно. Отступники — люди с даром, которые не захотели принести клятву веда и избежали блокировки способностей. Они считают ограничения, налагаемые на ведов оскорбительными. Так было поначалу. Преследуемые, отступники бежали на север, в места, которые назывались тогда землями контрабандистов. Прошло время и они перестали быть просто беглецами. Сейчас земли за Волчьим хребтом называют землями отступников. Теперь у них там что-то вроде ордена. Это могущественная организация. Мало кто знает, насколько могущественная. Во главе ее стоят семь отступников — могущественнейшие колдуны. Ни один из принесших клятву ведов не сможет сравниться с ними в даре. Один на один с колдуном-отступником справится разве что Изменяющий, прошедший последнее посвящение. Отступники становятся серьезной угрозой — сам посуди — они покушаются на власть в сильнейших государствах. И только чудом им это не удавалось раньше.

— Огненные — не первый случай?

— Нет. Были попытки свергнуть нынешнюю династию и в других странах. И наверняка будут еще не раз.

— Лидеры отступников — откуда у них такая сила?

— Любой обученный вед, не принесший клятву, сильнее того, что ограничил себя. А для тех, кто заслужил доверие, есть много ритуалов. Это черное колдовство. Его основа — отрицание человеческого. Прошедшие последние стадии черного посвящения мало похожи на людей. У них нет обычных чувств и стремлений, нет человеческих слабостей. Кстати я почти уверен, что Маазрин Ингири — один из семи глав ордена. Они не поручают таких дел подчиненным.

— Ты знаешь, как можно справиться с отступником?

— Есть способы. Собственно их два. Либо обладать даром не менее слабым, чем у него...

— А второй?

— Не дать ему колдовать. Не дать сосредоточиться и даже рта раскрыть. Правда ритуалы делают сильнейших отступников крайне живучими. Известен случай, когда один из них выжил после смертельной для любого другого раны.

Они обошли зимний сад по кругу и остановились у выхода. Альрик с хрустом потянулся.

— Благодарю за разговор. Прости за то, что было столько вопросов.

— Мне было не сложно на них ответить. Кстати ты очень верно восстанавливаешься.

— Ну я был не самым плохим учеником в Гавани.

Ингар усмехнулся.

— Действительно.

Уже взявшись за ручку двери, Альрик, весело блеснув глазами, спросил:

— Однажды я пришел в зал раньше обычного. Кто бы мог подумать, что вед-связист может так недурственно махать мечом, да еще в неповторимой манере наставника Хьярмода Волкоголового?

— Боюсь я был не лучшим его учеником. Даже учитывая твое нынешнее состояние, случись нам упражняться вместе, победителем в поединке мне не быть.

— Возможно ты прав. Однако мне страшно наскучило выполнять одни и те же упражнения, рубясь с воздухом.

— Тогда, думаю, мне стоит перенести свою тренировку на более позднее время. Скажем, на начало третьей восьмы.

Довольные разговором они разошлись по своим делам.

Герд, как обычно придя утром посмотреть на тренировку, с удивлением увидела вместо одинокой фигуры Альрика, с остервенением изматывающего себя до предела, двоих мужчин, азартно гоняющих друг друга по залу. С трудом она узнала в более высоком Ингара — слишком непривычно вед выглядел с завязанными в хвост волосами и без хати[18], как-то сразу растеряв всю свою степенность и отчужденность.

Поединщики были уже изрядно потрепанными, рубашка Альрика насквозь промокла от пота. Они остановились в нескольких шагах друг от друга, отдыхая и негромко переговаривались, то и дело сбиваясь с серьезного тона на шутливые издевки.

— А ответь-ка мне на один вопрос, господин вед. Он мучает меня еще с нашей первой встречи.

— И что же тебя так мучает, господин Первый мечник Зеленой Гавани?

— Сколько тебе лет? Мои глаза и мой дар никак не могут определиться с этим вопросом.

— Ты не поверишь.

— Все настолько плохо?

Ингар рассмеялся.

— Смотря для кого.

— Ну так сколько же?

— Двадцать пять будет.

Альрик от удивления даже выпрямился, перестав опираться на меч.

— Врешь!

— Зачем бы мне?

— Но отчего же тогда... — он нахмурился, разглядывая полуседые волосы и лицо веда: на вид тому можно было дать от тридцать пяти до пятидесяти лет, но никак не меньше. — Что с тобой случилось? Наверняка колдовство отступников?

— Оно самое.

— Я никогда не слыхал о том, чтобы с помощью дара можно было сотворить что-то подобное с человеком.

— Ведоством — нет, а вот колдовством — вполне. Отступники ведь не просто сильнее. Они используют такие знания, о которых законопослушные люди даже представления не имеют. И постоянно ищут новые способы колдовства, знания о старинных проклятиях, созданных еще до наложения на ведов всех этих запретов. Это проклятие — одно из новых, насколько я знаю.

— Я смотрю ты везучий. Вряд ли единственным действием этого заклятия было внешнее старение.

— Я бы так не сказал. Будь я действительно везучим, не попал бы вообще под проклятие. С другой стороны, то, что мне удалось его отбить, пусть и не полностью и выбраться оттуда относительно целым — уже удача. К тому же я боялся что буду стареть и дальше быстрее чем положено, и умру в возрасте двадцати пяти лет под видом столетнего старца, но, к счастью, обошлось.

— А как ты попал к отступникам?

— Не слишком ли много вопросов? С чего ты взял, что я куда-то попадал?

— Просто умножил дважды два. Не хочешь — не отвечай. Считай это моей местью.

— За что, интересно?

— Думаешь приятно каждый день видеть человека, который знает о тебе все?

Ингар смутился.

— Я надеялся что ты не будешь об этом помнить.

— Я и не помню, но несложно догадаться. Ты наверняка исследовал[19] мой дух, пока я был не здесь. А, как известно, если человек силами своего разума не закрывает "двери" памяти, то сильный вед, проводящий исследование узнает о нем все.

— В таком случае ты прав. Я отвечу. Дело в том, что не только отступников возмущает обязанность ограничить себя клятвой под угрозой лишения дара.

— Похоже твое прошлое скрыто во мраке?

— Можно и так сказать. Как ты сам говорил, у Аудульва не бывает случайных людей.

Альрик хищно улыбнувшись двинулся в сторону веда.

— Что ж, не будем расслабляться. Мы здесь не языки тренировать собрались. Ты мне лучше скажи — какое оружие у тебя было основным?

— У меня его не было. Я не закончил учебу.

Альрик сбился, отвлекшись на разговоры, чем тут же воспользовался Ингар, чувствительно достав его болванкой[20] по бедру. Но тот не собирался учиться на ошибках и, как ни в чем ни бывало, продолжил допрос.

— Как так — не было?

— У меня был слишком сильный дар. Местный вед научил меня всему, что знал сам и после пятого года пора уже было принести клятву и учиться дальше ведовству.

— А ты из Гавани отправился на север?

— Примерно так. Не сразу, конечно.

— Нда... В семнадцать люди часто совершают необдуманные поступки.

— В пятнадцать — еще чаще.

— Ого! Так рано? Ты что попал в Гавань в десять?

— Я там родился.

— А-а-а. Понял. Твоя мать — одна из охранительниц?

— Да.

— А она...

— Она выбрала профессию.

— Я слышал, что в Зеленой Гавани стали привечать сирот, чтобы...

Ингар снова закончил за него:

— Чтобы соблюсти закон. Женщина-воин не может быть матерью. Мать не может быть воином. Если она рожает ребенка, то либо перестает быть охранительницей, либо оставляет ребенка и никогда не узнает, который из сирот в Гавани ее сын.

— Сложный выбор.

— Да.

— И как случилось, что ты все же принес клятву? Что-то изменилось?

— А я ее не приносил.

— Как такое возможно?

— Почти невозможно. Но у меня есть свидетельство крона Огненных земель и свегана Северного свего, дозволяющих это.

— Но...

— Помнишь, вчера я говорил кто такие отступники? Знаешь, что отличает настоящего отступника?

— Что?

— Жажда власти. Власти, которая под запретом для веда, принесшего клятву. И готовность идти до последнего, чтобы ее обрести. Сама по себе клятва придумана именно для того, чтобы не допустить людей с даром, но без духа высокого рода во власть. Потому что слишком велик соблазн. Все остальное, в том числе и клятва, второстепенно.

— Думаю, пора заканчивать и разговор и тренировку. Мне нужно переварить услышанное. — Альрик злорадно улыбнулся. — К тому же Герд тяжело столько стоять в дверях.

Ингар ошеломленно посмотрел на полуоткрытую дверь. Воспользовавшись его замешательством, Альрик бросился в атаку.

На стороне Ингара был опыт и сила, на стороне Альрика — отточенное мастерство. Вед успешно отбивался, но неловко поставил ногу и споткнулся. Болванка с силой ударила его по лицу и до крови рассекла бровь.

— Проклятие!

Герд, переставшая скрываться за дверью после того, как Альрик выдал ее присутствие, бросилось к Ингару, с перекошенным лицом зажимавшего кровившую бровь. Она вытащила тонкий полотняный платок и зажала рану

— Прости, я не смог остановить болванку.

— Да ничего страшного, хотя приятного конечно мало.

— Залечить?

— Оно того не стоит[21].

— Ну и замечательно, мне жить проще.

— Вы с ума сошли, ведь шрам же останется. — Герд обеспокоенно рассматривала глубокую рану. — Пойдем, надо зашить, а то всю красоту испортит.

— Было бы что портить.

— Это точно.— За последнюю неделю Альрик сильно переменился и почти вернулся к своей обычной манере — передразнивать и ерничать над каждым словом близких людей. Герд была рада этой перемене.

Последние ручьи талой воды уже пробежали по земле. Лес покрылся золотисто-красными туманом — распускались первые листочки.

Альрик почти вернул себе контроль над телом, Герд родила сына.

В раздумьях Альрик часами сидел на широкой каменной ступеньке у фонтана и смотрел вдаль. Он понимал, что бездействовать дольше невозможно и нужно было выбрать свой путь, но просто не знал, как поступить, чтобы не стало хуже. По сути, Альрик уже дано все решил, но долго не признавался в этом даже себе. Пора было взглянуть правде в глаза.

Как и многие другие знатные и известные люди, Аудульв и его семейство получили приглашение на посвящение Алинаро[22]. Купец был возмущен.

— Как я смогу смотреть в глаза этой мерзости, зная, что он сотворил? Смотреть и не вырвать его бесстыжих глаз, не выжечь каленым железом эту грязь!

Альрик впервые видел купца в такой ярости. Должно быть она копилась много дней, ведь повод, вызвавший вспышку был мал.

После, успокоившись, Аудульв отправил Хранителю благодарность за приглашение и заверил его, что будет счастлив поздравить будущего крона лично.

Альрик осторожно прикрыл дверь и крутанул шар с ведовским огнем. Кабинет осветился. Аудульв сидел за столом, сосредоточенно разглядывая воздух перед собой. Он повернулся было посмотреть, кто нарушил его одиночество, но, увидев Альрика, снова уставился в пространство.

— Аудульв, ты позволишь мне отправиться в столицу с собой?

Тот кивнул.

— Конечно, если ты этого хочешь. Только ведь то, что ты еще есть на свете, держится в тайне.

— Мы что-нибудь придумаем.

Купец выжидательно смотрел на Альрика. Он не спрашивал о том, какое же решение принял кронтин, но нетрудно было заметить, что давно ожидал его.

Альрику было известно: Аудульв считал, что за власть следовало бороться. Он не говорил ничего прямо, но это было и не нужно. Альрик знал, что, реши он отвоевать престол, Аудульв вложит в это дело всю душу. С его связями и средствами восстановление на троне рода Инир было возможна. Но Альрик не мог решиться пойти на это.

Прошло уже полгода. Нового правителя прияли и высокородные и простые люди. И, надо сказать, Алинаро вполне хорошо управлялся с доставшейся ему властью. Было получено согласие всех высоких родов и в день Летней Ночи Алинаро станет называться кроном Огненных земель.

Альрик не мог принять того решения, что ждал от него Аудульв. Подняться на борьбу — значит своими руками принести войну в страну, только оправившуюся от последнего бедствия.

Альрик с горечью подумал, что Вальгард ни на секунду не усомнился бы в необходимости бороться за престол. Но Вальгарда больше не было. А он, второй кронтин, ставший неожиданно наследником, не хотел власти. В глубине души Альрик понимал: главным является вовсе не благородное желание избавить страну от гражданской войны. Он просто не мог решиться на такое дело. Не чувствовал в себе стремления во что бы то ни стало вернуть престол своему роду.

— Мне известно, ты хочешь знать, что я решил по поводу того нашего разговора. Так вот: я решил, что Альрик умер. Собственно, еще после имянаречения в Гавани я все равно что переродился — из школы вернулся другой человек. Горячий ветер же вовсе избавил от того, что еще оставалось во мне от второго кронтина.

Это была правда. Альрик, второй кронтин Огненных земель, Хранитель ключей Золотой кронии погиб. Остался Гейр. Воин без рода и племени. Человек без родового имени и места, которое он может назвать домом. Он уже почти вернул себе силу. Все его умения при нем. Он уйдет и оставит Алинаро власть, которой тот так желал.

Аудульв опустил глаза. Альрик старательно закрывался, чтобы не ощущать его чувств — не хотел знать, как сильно разочарован друг отца.

— Алинаро — тварь и я буду проклинать его всю жизнь. Но он блестящий правитель. У него есть взрослый сын, который уже сделал успешную карьеру в казначействе. Он станет продолжателем династии. Я не могу снова повергнуть страну в хаос. А если я сделаю так, как сейчас собираюсь, то все будет хорошо.

Альрик сказал не все. Прежде чем уйти, он отомстит. Не Алинаро — его смерть слишком больно ударит по стране. Нельзя ослаблять страну и власть — этим сразу воспользуются.

Но убил его родителей не Алинаро, хотя тот знал и одобрил совершенное.

Горячий ветер наслал вед. Только за одно применение этого заклятия по законам Огненных земель, да и любой другой страны в Андрии, полагалась смерть. Альрик свершит правосудие и смерть Маазрина будет отмщением за жизнь родителей, сестер и брата.

Что же до Алинаро... Пусть его судьбу решат небесные.

— Ты выбираешь для себя трудный путь, мальчик.

— Он не более трудный, чем тот, которого желаете вы.

Аудульв смущенно посмотрел на него.

— Тебе не стоит мучить себя чувством вины. Мои мысли в действительности всего лишь желание восстановить справедливость. Но ты ведь прав. Это хаос. Время, когда твои претензии на престол можно было претворить в жизнь упущено. Тебя не знают в стране. Ты прости, но и на крона Сигвальда ты не похож. Так что это был бы действительно хаос. Пришлось бы завоевывать свою же страну. Ты уже решил, что будешь делать после церемонии?

— Уеду из страны. В конце концов я выпускник Зеленой Гавани и всегда найду себе место. Ты мне поможешь выехать?

— Да. Собственно до столицы мы поедем вместе с очередным караваном. Пусть караванщики погуляют на празднике. А потом караван отправится на другой конец Андрии. Думаю тебе будет удобно с ними уехать. И помни: я всегда помогу тебе всем, чем смогу, если это не будет угрожать безопасности моей семьи. Поэтому если будет надобность — ты знаешь, как со мной связаться.

— Спасибо тебе.

Герд, едва оправившаяся от родов, осталась дома. Альрик зашел к ней перед отъездом. Потом она конечно придет проводить караван, но ему хотелось сказать ей "прощай" наедине.

Герд укачивала сына. Она не стала называть его именем отца, как часто делали если муж погибал. Ребенка назвали Даг — день.

Альрик долго смотрел на них. Ему никогда не надоедала эта картина, такой она была мирной и спокойной.

Даг уснул, а Герд вышла вместе с Альриком в коридор, осторожно, чтобы не стукнуть, прикрыв за собой дверь. Она смотрела на него так, будто пыталась запомнить навсегда. А может быть и правда пыталась.

Он сжал тонкие кисти Герд.

— Я решил, что должен сказать тебе... Я не говорил... Если бы не ты — мне никогда не удалось бы выбраться из болота, в которое угодила моя дорога. Я помню это и благодарю судьбу за то, что мы родились в одно время и встретились.

— Мне было радостно помочь тебе. Ведь ты тоже тогда, еще осенью, помог мне.

Грустная улыбка погасла, даже в глазах не осталось ни следа от нее.

— Ты больше ведь не вернешься, верно?

— Нет. Моя жизнь в этой стране окончилась. Нужно искать другое место.

— Мне будет не хватать тебя...

— Мне тоже будет очень не хватать тебя, дома в Красном лесу. Но эта жизнь закончилась.

— Альрик...

— Не Альрик — Гейр. Альрик умер.

— Да. Гейр. Не забывай о нас. Что бы ни произошло — мы все равно будет для тебя близкими людьми. Для нас ты родной.

Реза восьмая.

Караван тронулся в путь. Гейр ехал вместе с охранниками. Накануне его привел в отряд начальник охраны. Он сказал другим членам каравана, что знакомый попросил взять с собой племянника, чтобы парню не пришлось одному пересекать страну. По сути это была правда.

И теперь Гейр трясся в седле, проклиная неудобную рысь Вишни — кобылы, которую взял у Аудульва вместо слишком приметного Клинка. Жеребца гнали вместе с остальными конями, предназначавшимися на продажу. Кобыла была упряжной породы и потому ее высокая рысь эффектно смотрелась со стороны, но вот сидеть в седле было не слишком приятно. Раздражала и отпущенная для маскировки борода, чесавшаяся с непривычки. Коротко подстриженные волосы и усы с бородой сильно изменили его лицо, а простая ворожба отводила глаза, делая его совершенно неприметным.

Гейра даже радовало то, что караван движется медленно. Он не стремился скорее попасть в столицу. Ничего хорошего там не ждало бывшего кронтина, бывшего сына, бывшего брата.

Страшило и задуманное. Просто сказать, что он отомстит. Но Гейр не обольщался, он не был глуп и прекрасно понимал: если он выйдет против Маазрина в открытую — месть не свершится, ему не одолеть такого врага. Его противник — вед-отступник. Маазрина не сдерживают ни законы, ограничивающие ведов, ни обычаи, ни мораль. Семь ведов-отступников превосходили по силе любого из простых ведов. С ними могли потягаться разве что Изменяющие.Поединка, суда небесных, не будет. Будет исполнение смертного приговора.

Возможно это не слишком соответствует чести высокого рода, но Гейр готов был пожертвовать этим ради того, чтобы наказать убийцу, избавить мир от бешеной твари.

Про отступников ходило много разных слухов, но все они сходились в одном: они никогда никому не подчинялись и ничего не делали просто так.

Алинаро — предатель, но с ним у Огненной кронии будет будущее. Если же сюда придут отступники — будущего не будет.

Столица почти не изменилась. Дворец дипломатии, который теперь занял крон всего лишь сменил штандарт, стражи на улице стало больше чем раньше, а людей меньше.

Постоялый двор, где Аудульв снял комнаты и место для поклажи, находился на южном конце города — купец решил остановиться именно там, чтобы когда они снова двинутся в путь побыстрее выйти на тракт.

Караванщики, предвкушая неделю в столице, еще в дороге бросили жребий. Те, кому не повезло, остались охранять караван. Остальные отправились искать столичных развлечений или проведать знакомых.

Гейр попал в смену, которая будет охранять караван в день Посвящения. Его это совершенно не расстроило — Гейр не имел ни малейшего желания любоваться триумфом предателя.

Устроившись вместе с караваном на постой, Гейр дождался темноты и ушел в город. Аудульв с помощью осведомителей узнал, что отступник не афиширует своего влияния на хранителя престола и живет в довольно скромном доме неподалеку от дворца. Нужно было посмотреть своими глазами на это место и понять, что же с ним можно сделать.

Обход квартала занял порядочно времени — улицы были безлюдные, а внимания привлекать не хотелось совершенно.

Когда Гейр решил, что увидел достаточно, на восходе уже светлело небо. Пришлось быть очень осторожным — дом охраняла не только и не столько стража, сколько наложенные на него заговоры. Гейр рискнул открыться и позвать духов, надеясь, что кто-то откликнется, неожиданно, когда он уже совсем потерял надежду на отклик, ему отозвался сам дух дома. Обычно они были несговорчивые и независимые и даже с хозяевами предпочитали не общаться. Этот же был очень слаб и разгневан. Новый хозяин убил почти всех духов, живших в доме и саду. А потом вызвал для охраны дух самоубийцы. Теперь дух дома не мог вернуться туда и страдал от разрыва со своим домом. Гейру удалось убедить его показать, где будет находиться отступник и боковой вход в дом, о котором новому хозяину неизвестно. Взамен он пообещал очистить дом от отступника, духа самоубийцы и охранных проклятий.

На рассвете Гейр, не удержавшись, выехал из Зинтеры, чтобы посмотреть на то, что осталось от его дома.

Руины Зииды вызывали инстинктивный ужас у того, кто видел крепость прежде. Те же, кто не имел такого счастья, вряд ли смогут поверить, что меньше года назад здесь была неприступная крепость, укрывавшая изящный белый дворец. Теперь на этом месте остались только развалины крепостной стены. Обветренные, потрескавшиеся камни выглядели он так, будто стоят уже тысячу лет.

Гейр зашел внутрь двора и бесцельно обходил остатки строений, фундаментов и стен, не в силах уйти. Искал место, где была его комната, кабинет отца, рукодельня на женской половине.

Он провел рукой по шершавому камню и, не сдержавшись, ударил кулаком. Прижавшись лбом к остаткам стены утренней комнаты кронты он заплакал. Ничего не видя перед собой, Гейр снова и снова бил кулаками по камням, разбивая костяшки до крови сдирая висок, даже не пытаясь сдерживаться. Когда сил не осталось, он просто сидел прямо на земле, тупо глядя, как первый луч скользит по стене, как солнце постепенно освещает развалины, как раскрываются, приветствуя утро, голубые линарии, упрямо проросшие на обожженной проклятием земле.

Уже приближался полдень, когда Гейр справился со своей слабостью. Медленно, пошатываясь будто пьяный, он побрел к тому месту, где был конюшенный двор. Гейр вспомнил про потайной ход, который вел в подземелья и решил посмотреть, осталось ли что-нибудь от него. Часть помещений использовалась как сокровищница, часть была непроходимым лабиринтом, с десятками ходов. Некоторые из них вели в Зинтеру, некоторые оканчивались в лесу за ее стенами. Один, как он помнил, выходил к святилищу местного духа. Со временем в сокровищнице стали хранить только ценности рода Инир, а государственная казна была перевезена. На вход наложили чары крови и теперь зайти в подземелье и выйти из него мог только могли только урожденные Инир.

Не без труда найдя каменную плиту с нужным знаком, он надрезал руку и капнул кровью на один из завитков полустертого узора. На мгновение ему показалось, что вязь заклинание не признает в нем потомка Инир. Но узор коротко полыхнул красным и плита отъехала вниз, открывая широкую каменную лестницу.

Гейр зажег светильник и вошел внутрь. Плита тут же встала на место.

Вопреки распространенному мнению, в подземелье было сухо. Пол покрывал мелкий белый песок. С трудом вспоминая нужные повороты — память крови после Горячего ветра больше не помогала ему, этот дар был утрачен — он зашел в сокровищницу. Гейр был рад, что вспомнил про подземелье. Аудульву несложно помочь ему со сборами в дорогу, но лучше все же иметь свои собственные деньги.

Взяв с собой небольшой запас золотых и серебряных резок, он бросил в поясной кошель горсть медных денег. На первое время хватит. О том, что будет потом, Гейр решил не загадывать.

Он еще некоторое время задержался там — в боковой зале хранились церемониальные драгоценности. Все они оказались на месте: венцы крона и кронты, меч и щит, которым посвящались новые кроны, и булава — символ власти, были на своих местах.

Не удержавшись, Гейр взял в руки меч. Ни меч ни щит никогда не были в битве. Украшенные золотом и камнями, они создавались только для обряда. Рукоять слегка нагрелась под пальцами. Меч оказался не простым — ворожба, вложенная в него, была сильной и не выветрилась со временем. Полюбовавшись лезвием из зеркальной стали, Гейр поставил его обратно на подставку.

Уже уходя, он со злорадством представил лицо Алинаро, понявшего, что ни кронтский венец, ни церемониальный меч ему не достанется. А ведь бывший герид был падок на внешние символы и церемонии.

Вернувшись на постоялый двор, Гейр увидел сидящего на веранде Аудульва. Когда парень проходил мимо веранды, тот, будто бы между прочим заметил:

— Тебя долго не было.

— Столица не отпускает быстро. — со светлой улыбкой ответил он купцу. Вокруг люди, и им не нужно знать, что купец волновался из-за его отсутствия, а Гейра не отпускала вовсе не столица, а боль от потерянного. Но каждый понял другого.

Немного подремав, Гейр сменил своего напарника. Его стража заканчивалась после первой восьмы завтрашнего дня. Лучшего и желать не нужно было. Выставив охранные заговоры, Гейр отлично выспался. А, когда его сменил зевающий напарник, он снова отправился в город. На лежаке осталась только свернутая попона, прикрытая одеялом.

Гейр не сказал Аудульву о своих планах — не хотел, чтобы купец переживал еще и из-за этого.

Дух сдержал обещание, впустив его через низенькую дверь в саду, прикрытую плетями девичьего винограда. Охранное заклятие было направлено на тех, кто полезет через забор или попытается нарушить его целостность, и не заметило вошедшего в дверь.

Со стороны дома что-то приближалось. Он всем своим существом ощущал мерзостный тлен. Дух самоубийцы. Что с этим делать Гейр знал. Наверняка Маазрин пообещал духу призвать Посланника — вряд ли что-то еще могло заинтересовать его. Справиться с духом самоубийцы Гейр вряд ли сможет, а вот сказать ему об обмане — вполне. Если конечно тот даст ему возможность что-то сказать.

Тихо, чтобы не услышала стража, он произнес, обращаясь с темному туману высотой с человека:

— Тебя обманули. Он не станет призывать Посланника. Со временем он поработит тебя и тебе останется только исполнять его приказы. До конца времени.

Туман сгустился и потемнел.

— Какое тебе до меня дело? Побереги свою жизнь.

Все пошло не так плохо — дух ответил ему, а не напал сразу. И, хотя это было трудно, Гейру удалось позвать прошлое духа. Когда-то самоубийца был юношей, который потерял любимую и сгоряча ушел из жизни вслед за ней. И теперь бродил по Андарии неприкаянный, не в силах вернуться в туман, переродиться, и снова найти свою любимую.

— Моя жизнь в моих руках. А ты потерял контроль даже над своей смертью.

— Твоя жизнь — в моих руках.

— Нет, не думаю. Так я угадал? Он пообещал призвать для тебя Посланника?

— Не твое дело.

Прозвучало это как-то растерянно. Неудачливый охранитель колебался. Духи не слишком сообразительны, но они чуют ложь. Вот и этот пытался переварить сказанное, совершенно забыв о том, что хотел кого-то убить. То человеческое, что еще осталось в нем пересилило мстительную силу духа.

— Так получилось, что мое. Ты стоишь на моем пути. Я не хочу уничтожать тебя. А я могу.

— Разве духа можно уничтожить?

— Можно. Но ты лучше подумай о том, что отступник не исполнит обещанного. Ему на тебя плевать.

— Он поклялся.

— Отступники прокляты. Их не сдерживает клятвенный ритуал. Да он и не сможет приказать Посланнику. Тот ему не подчиняется.

— Но он владеет Горячим ветром, значит может позвать Посланника.

— То проклятие — не Горячий ветер, оно просто на него похоже.

— И Маазрин не мог мне солгать!

Гейр вздохнул. Разговор грозил затянуться.

— Это же отступник. Сильнейший вед. Он может обмануть духа.

— У тебя тоже есть дар. Вдруг ты тоже обманываешь?

— Я говорю общеизвестные вещи. Тебе нужно просто вспомнить. Посланнику приказать может только сын истинно высокого рода. Отступник же низкородный.

Туман, едва различимый в темноте стал еще темнее.

— Ты правда думаешь, что он мне не поможет?

— Да. Тебе нужно просто найти истинного потомка высокого рода, того, кто сохранил в себе дар высшего судьи, и попросить его призвать Посланника-Смерть. Я слышал, что они еще есть в Андрии.

— Я боюсь тебе поверить. Если обманул один, почему не может обмануть другой?

Гейр протянул руку:

— А ты проверь. Мне жаль тебя — ведь даже твое нынешнее существование лучше, чем то, которое наступит, если тебя поработит отступник. Ты не был злым человеком — разве тебе не становится страшно от тех дел, что он тебе уже поручил? А в будущем он поручит тебе куда более худшее, поверь!

Дух, лишь немного поколебавшись, обволок протянутую руку.

Гейр со свистом втянул в себя воздух, удерживаясь от искушения отстраниться. Ощущение было такое, будто рука его оказалась внутри несвежего трупа. Темный туман немного помедлил и отступил.

— Ты необычный. Не каждый позволит духу самоубийцы прикоснуться к себе. Но ты точно не врешь. Говоришь, еще есть люди, способные приказывать Посланнику?

— Есть.

— Тогда я пойду искать такого человека. Раз хозяин мне солгал, я свободен от клятвы.

Дух растворился в темноте. Главное препятствие на пути было устранено удивительно легко. Это настораживало.

Гейр, прячась в тенях, перебираясь от куста к кусту, от дерева к дереву, прошел сад. Охраны не было. Еще вчера он заметил, что они сторожили только у ворот и дверей в дом. А сам Маазрин должно быть надеялся на заклятия и дух самоубийцы и не обращал внимание на плохую работу охраны. А может чувствовал себя в безопасности — ведь никто не знал о его роли в событиях, потрясших Зинтеру прошлой осенью, а все, кто мог отомстить, по его мнению, были мертвы.

Возле самого входа его встретил дух дома, уже успевший вернуться в свои владения.

Ни слова не говоря, тот пролетел по двору и исчез в одном из окон. Гейр снова, как в ту памятную ночь три года назад, закрылся, чтобы вед его не почувствовал и медленно, постоянно проверяя заклятия, двинулся к указанному окну. Голова была пуста — Гейр полностью отдался инстинктам и потому был спокоен. Ничто не смущало его души.

Послышались шаги. Гейр укрылся за ограждением террасы. Охранник прошел мимо. Когда он скрылся за углом, послышались голоса, смех. Похоже он остановился перекинуться парой слов с тем, кто стоял на воротах.

Удача в тот вечер была с ним — окно открылось совершенно бесшумно. Гейр замер на подоконнике, чувствуя, как отреагировала охранная ворожба. И осторожно прикрыл окно, когда она, не почувствовав его, снова успокоилась. Помедлив мгновение в нерешительности, Гейр медленно выдохнул и бесшумной тенью скользнул к кровати.

В последний момент Маазрин проснулся и почти увернулся удара — булатный клинок вошел в предплечье вместо того, чтобы ударить в сердце. Вед попытался зажечь свет, но Гейр кулаком свалил его на пол.

— Ты кто, кто тебя прислал?

От страха и напряжения голос Маазрина был едва слышен, он шипел, будто змея. А у Гейра слова наоборот прозвучали низким рыком.

— С-сам пришел.

Маазрин открыл было рот закричать, но Гейр ударил его, разбивая зубы. Они сцепились и покатились по полу. Отступник будто не заметил ножа, так и оставшегося в его руке, цеплялся за Гейра, бил обеими руками и нечленораздельно хрипел. Гейр, изловчившись, выдрал нож. Кровь из раны забрызгала ему руку, а Маазрин, зашипев от боли, бросился на него. Гейр ударил его еще раз. И снова промахнулся, только распоров кожу на боку. Отступник ударил его под ребра, вышибив дух, но Гейр смог увернуться и ослабить удар. Он вцепился в руки колдуна, заламывая назад, стараясь повалить на пол, обездвижить. От второго удара позеленело перед глазами. Наугад Гейр ударил кулаком по раненому боку колдуна и Маазрин, громко хакнув, отшатнулся назад. Гейр улучил момент и снова ударил ножом. На этот раз он попал в пах, разрезав артерию, но отступник, снова не заметив раны, бросился на него, развозя по полу кровь, потоком хлынувшую, как только Гейр вытащил нож. Несмотря на кровопотерю, обездвиженную ногу и раненую руку, колдун все равно оставался опасен. Оскальзываясь в крови, они боролись. Маазрин пытался вырвать у него нож, Гейр при первой возможности снова и снова резал его, уже не пытаясь закончить все одним ударом. Казалось, прошли часы, прежде чем не по-человечески живучий отступник стал слабеть. Гейру удалось прижать его к полу, навалившись сверху. Схватив за длинные волосы, он задрал Маазрину голову и с силой полоснул по горлу. Горячая кровь и умирающее дыхание вырывались из раны, а колдун никак не мог умереть, царапая руками по полу и размазывая кровь.

Наконец все закончилось. В наступившей тишине Гейр услышал со стороны ворот встревоженные голоса, шаги. В коридоре пока было тихо. Выскользнув из комнаты, он осторожно двинулся в сторону противоположную от главного входа, гася по пути редкие ведовские лампы. Вчера он хорошо рассмотрел дом и все, что его окружало и теперь без ошибки нашел комнату с окнами в сад — цветущие кустарники там совсем близко подступали к дому и можно было попасть в сад незамеченным. Да и от ворот подальше. Гейр, стараясь не скрипнуть дверью, вошел в одну из комнат. Со стороны входа послышался звук — должно быть охрана, не найдя ничего подозрительного в саду, решилась потревожить хозяина. Надо было спешить. Во время борьбы он весь измазался в крови и по следам охрана без труда его найдет.

Гейр попал в кабинет. Жаль, что не получилось покончить с колдуном без шума, если бы не это, он не отказался бы заглянуть в бумаги Маазрина. Но теперь парень просто пересек кабинет и, не обращая внимание на крики, послышавшиеся за дверью, выскользнул в окно. Расчет был верен — эту сторону сада охрана обделяла вниманием. Скорее всего, днем здесь прятался дух самоубийцы.

Из последних сил, почти не скрываясь, в надежде, что кустарник и серость сумерек прикроет его, Гейр побежал к боковой калитке. Стала слышна погоня. Судя по всему они Гейра не видели, но задерживаться было нельзя — иначе охрана просто прочешет сад и отыщет его. Выскользнув со двора он, держась самых глубоких теней, поспешил прочь.

Путь Гейра лежал через большой парк. Посреди него был пруд с лилиями. Продираясь сквозь непроглядный туман, Гейр нашел его и вошел в черную воду, смывая кровь с одежды, кожи и волос. Днем здесь всегда было людно, но теперь стояла одуряющая тишина. Проводить очистительный ритуал он не стал — это подождет.

Гейр успел вернуться на постоялый двор до того как рассвело. Скатав грязную и мокрую одежду в узел, он зарыл ее в помойной яме. И уже улегшись и согревшись под одеялом осознал что все закончилось. Напряжение, столько часов державшее его спало, с опозданием пришел страх. Пришлось закусить руку, чтобы не стучать зубами. Его трясло как в лихорадке — даже если от этого зависела его жизнь, Гейр не смог бы в тот момент встать на ноги.

Реза девятая

Твой путь — осенний ветер

Степной орел расправляет крылья,

Твой путь тугою плетью

Заметает каждый шаг пылью

Гейр не спеша перебирал вещи, поминутно сверяясь со списком. Сейчас важно взять все, что необходимо для долгого путешествия и то, без чего не обойтись в новой жизни. К тому же это отвлекало от мыслей, неизбежно измучивших бы его, приглядывай он за грузом ничего иного не делая. Гейр планировал взять с собой Вишню для поклажи, и теперь старательно упаковывал вьюк.

Но непрошенные мысли все равно лезли в голову. Гейру вспомнилось, как он долго лежал без сна, размышляя. Как бы там ни было, он впервые убил человека. И пусть это был проклятый отступник, душа его отныне нечиста. Мужчине, воину, это простительно. Как более сильные они всегда будут нести этот груз в себе. Но от этого не легче.

Давно, еще задолго до Зеленой Гавани он убил крысу. Ему было лет семь, не больше. Возвращаясь от конюшен, он вертел в пальцах толстую палку, заменявшую в играх с ребятами меч. Уже темнело, поэтому Альрик спешил. И вдруг увидел, что двор перебегает крыса. И конюх и все остальные не раз говорили, что крысы портят вещи и продукты, разносят болезни. Крысы были врагами.

Поэтому Гейр не задумываясь ударил ее палкой. Но не убил. Палка перебила крысе хребет. Она страшно закричала и, волоча задние ноги, попыталась скрыться. Он ударил еще раз. Потом еще и еще, пока та не перестала дергаться.

Конюший, вышедший на шум похвалил его. Сказал, что она должно быть такая тощая потому что недавно родила и теперь бежала к помойке чем-нибудь поживиться. Крысята без матери наверняка не выживут. Альрик тогда поскорее ушел. Но направился не к дому. Сидя в темноте на качелях, он вспоминал, как крыса кричала и сопротивлялась смерти. Она была матерью, она просто боролась за свое существование. Какое право он имел отнимать ее жизнь? Тогда он впервые осознал смерть.

Прошедший вечер чем-то походил на тот. Вот только Маазрин был хуже крысы. Крыса жила так как умела, а отступник, презрев инстинкты и правила, пытался сожрать кусок пожирнее. Гейр понял, что, хотя его и мутит при воспоминании о том, как нож входил в чужое тело, как клокотало в перерезанном горле, раскаяния он не испытывает.

А утром Аудульв косился на него, наверняка заметив усталый вид и бледность. Гейр порадовался, что на лице было только несколько кровоподтеков. За ночь они почти прошли — давала о себе знать высокая кровь. Самые же глубокие, те что не успели до конца зажить, были на челюсти, и их успешно прикрывала борода. Правда рубашку пришлось застегнуть наглухо.

После завтрака к Аудульву пришли. Расставшись с гостем, он попросил Гейра зайти к нему в комнату.

Не тратя время на предисловия, как только дверь закрылась, купец коротко бросил:

— Маазрин — твоя работа?

— Не представляю о чем ты.

Аудульв грозно прищурил глаза, но допытываться не стал.

— Мой человек сказал, что историю огласке предавать не стали, но теневая служба стоит на ушах. Будь осторожен. Поговаривают, что на Маазрине живого места не осталось — весь изрезан.

— Говорят, отступники куда более живучи чем обычные люди.

— Если туда придет вед...

— То он ничего не найдет. Дух дома не позволит ему распоряжаться на своей территории. Он там очень сильный — даже отступник его не смог уничтожить. Ты извини, но мне опять в ночь охранять, хотел немного подремать.

Аудульв покачал головой.

— А я-то уже начал думать, что ты забыл о мести. Хитро — наказать убийцу, совершить месть и не нарушить равновесия в кронии. Но как ты с ним справился? Я могу понять, что ты проник туда, обманул стражу и скрылся — все же в Зеленой Гавани учат отменно. Но отступник мог тебя размазать по стенке даже пальцем не пошевелив.

— Не мог. Чтобы колдовать надо сосредоточиться хоть на секунду. А я ему не дал такой возможности. Ну и нож-то был не простой. Это настоящий булат. Он защищает хозяина от колдовства и лишает большей части колдовской силы, раня.

Гейр усмехнулся — купец был тогдатак искренне удивлен и доволен, он просто светился гордостью.

С улицы доносился шум гуляний. Люди праздновали Посвящение крона. Боязнь за свое будущее, которое после гибели династии, было неопределенным, прошла и они не могли этому не радоваться. Народ легко принял нового правителя и Гейр не мог их в этом винить. В Огненной не привыкли к переменам, поэтому то, что случившаяся катастрофа так быстро ушла в прошлое, и кто-то взял власть в свои руки, спасая от ужасов безвластия, было воспринято с радостью — ведь теперь можно было снова не беспокоиться ни о чем и просто жить.

Аудульв вернулся из дворца только ночью. Он пребывал в отвратительном настроении. Охранники и караванщики теперь обходили веранду стороной, чтобы не попасть под горячую руку. Гейр же, лучше знавший купца, видел, что тот всего лишь устал и расстроен.

— Ну и как там? — спросил он, устраиваясь напротив Аудульва.

— По высшему разряду. Ты же знаешь, Алинаро ценит роскошь.

— А что говорят за глаза?

— Никто не подозревает Алинаро в случившемся. Теневая стража ведь тоже осталась без верхушки — ты же знаешь, Дьярви Ангкор часто ночевал в Зииде. Так вот новое начальство быстро свело все к действиям шпионов. Кажется даже кого-то казнили. А про Алинаро говорят, что, вместо того чтобы горевать о погибших, он быстренько объявил себя преемником как ближайший родственник. Но не слишком громко. Он успел завоевать популярность за последние годы, так что некоторые даже восхищаются его стойкости — мол, вместо того чтобы поддаться чувствам, он подумал о стране.

— Хм, он подумал о стране заранее. А про меня ничего не слышно?

— Нет, должно быть все уверены что ты был в Зииде. За мной не следили, так что можно наверняка утверждать, что никто из тех, кого могли бы заинтересовать такие сведения, не знает о том, что ты в ту ночь находился в Красном лесу.

Не спеша, словно выдавливая яд из раны, Аудульв рассказывал о том, как проходило Посвящение, о празднике. Чем меньше оставалось невысказанных мыслей и нерассказанных воспоминаний, тем веселее становился купец. Когда они разошлись по спальням, на восходе уже светлело небо.

Весь следующий день караван готовили в дорогу. Караванщики и охранники напоследок отправились в бани — в дороге им еще нескоро придется нежиться в горячей воде.

Товар проверяли, тщательно упаковывали и увязывался во вьюки. Всех лошадей, мулов и пони осматривали, некоторых перековывали. Двоих мулов пришлось оставить в Зинтере — они выглядели нездоровыми. Аудульв отправился на рынок купить пару взамен.

Вечером Аудульв заказал настоящий пир. Но спать легли рано — настоящий путник выходит на рассвете.

Покров ночи стал отступать и туман спешил спрятаться в лесу от грозного солнечного лика. Уже вовсю пели птицы, недалеко в пруду громко кричали лягушки. Караван медленно двигался на юго-запад.

Перейдя границу Гарнии караван остановился на отдых. Половина пути была позади а здесь, в Ислии, самом большом городе на севере Гарнии, было много старинных заказчиков Аудульва.

Гейр решил, что пора уходить. Гарния вполне устраивала его в качестве нового места жительства. Конечно он мог вернуться в Зеленую Гавань, жить там[25] или преподавать, но это был не тот путь, которым он мог бы гордиться.

Аудульв не был удивлен его решением.

— Я все время ждал, когда ты об этом скажешь. — Он протянул Гейру несколько запечатанных писем. — Это послание моему давнему знакомому. Там говорится о том, что я хорошо тебя знаю и на тебя во всем можно положиться. Сейчас он начальник гарнизона и охраны наместника Торки. Я знаю, ты хотел бы устроиться сам. Но... я чувствую себя обязанным оказать тебе помощь. Если ты не захочешь воспользоваться этим письмом, или если Барди Ругону откажет по какой-то причине вот второе письмо. Оно никому не адресовано, это просто рекомендации, где я, как купец выражаю благодарность за охрану каравана.

Гейр, крепко пожал ему руку.

— Я приму вашу помощь. Я недостаточно горд, чтобы во всем полагаться исключительно на себя, если есть возможность использовать чье-то влияние или связи.

— Это не гордость, это глупость. Ты не недостаточно горд, ты просто слишком разумен.

Гейр грустно улыбнулся и спрятал письма в подсумок.

Через три дня караван двинулся дальше, в Митлиру, а Гейр отправился в Торку.

Реза завершающая.

Гейр открыл глаза. Он проспал слишком долго — уже вечерело. Боль, вызванная воспоминаниями, отступила. Пустота осталась, но она стала привычной спутницей. Да и как от нее спасешься, когда на другой стороне Дороги тебя совсем никто не ждет?

Жара спала, лошади отдохнули и можно было продолжать путь. Гейр отряхнул одежду и подошел к реке. Раскрывшись ей, он позвал дух реки и, дождавшись ответа, прямо в одежде вошел в воду.

Когда она дошла до талии, Гейр остановился. Он опустил ладони в воду и постарался представить, как открывается его душа и вода течет прямо через нее, через все тело, смывая все лишнее, ненужное, очищая и залечивая раны. Солнце клонилось к западу, на воде поблескивала золотистая дорожка. Она слепила глаза и начинало казаться, что другого берега нет. Вода на мгновение стала розоватой, а потом снова потемнела. Солнце скрылось и река теперь извивалась черной змеей.

Гейр тихонько прошептал:

— Спасибо!

В воздухе еще чувствовались могучие силы. Река забрала себе скверну от убийства, смягчила грубые рубцы на душе. Стало легче.

Гейр взнуздал лошадей и не спеша пошел по дороге, ведя их в поводу, чтобы размять ноги. Завтра снова взойдет солнце, будет новый день. Потом еще один. И еще. Но это будет уже совсем другая дорога.

1. Небесные — неперсонифицированная сила, управляющая мирозданием в Андарии. Это не боги в общеприянтом смысле — им не поклоняются. Во многих землях есть культы поклонения местным духам.

2. Кронтин — сын крона (титул, подобный королю), кронтина — дочь крона, кронта — жена крона.

3. В Огненных землях было непринято воспитывать детей из семьи крона в обстановке поклонения и неприкосновенности — напротив, обращаться с ними настоятельно требовалось так же, как с обычными детьми. Считалось, что это способствует нормальному развитию личности. Также не принято было изолировать ребенка от детей более низкого рода. Единственное, о чем кронтинам постоянно напоминалось — о чести рода

4. Традиционно в огненных землях дом (даже самый бедный) делился на мужскую и женскую половины, например, в женской половине была комната для рукоделий, гостиная, а в мужской кабинет/мастерская и гостиная. Ход на другую половину представителю противоположного пола не запрещался, но, если в гостиную войти было нормой, вход в кабинет считался проникновением в личное пространство и не приветствовался. В богатых домах традиционно в центре располагалась общая спальня супругов, а из нее вели в разные стороны двери на женскую и мужскую половину.

5. Герид в северной части Андрии — посол, дипломат высокого ранга.

6. Зиида — крепость крона в Огненных землях

7. Заха?б — фортификационное сооружение в средневековых крепостях, укрепление, защищавшее крепостные ворота. Как правило, представляло собой длинный, узкий коридор, соединяющий внешние крепостные ворота в башне с внутренними воротами, ведущими внутрь крепости. Захабы русских крепостей имели 20 — 40 метров в длину, 3 — 5 метров в ширину и могли располагаться как снаружи крепостных стен, так и внутри. Очень часто захабы имели один или несколько поворотов для замедления движения атакующих при прохождении захаба.

Кроме собственно функции дополнительной защиты ворот, захаб также являлся и оборонительной ловушкой — прорвавшись сквозь внешние ворота, атакующие оказывались в тесном, не просматриваемом извне коридоре, под перекрёстным огнём защитников крепости, и, как правило, истреблялись либо несли значительные потери.

8. Земелин — человек, работающий на земле, крестьянин. Общеупотребимое во всей Андрии слово.

9. При имянаречении лучшим выпускникам Зеленой Гавани дарили мечи из знаменитого булата с простой рукоятью. По стали вьется девиз Зеленой гавани: "не стремись делать добро, старайся не делать зла" — на одной стороне, "помоги, если тебя об этом просит твоя совесть" — на другой и на перекрестье с внутренней стороны : "будь верным своему слову и своему сердцу".

Эти мечи — по-настоящему редкая и ценная вещь, лучше всяких рекомендаций говорили о своих обладателях. Меч нельзя было ни украсть, ни отдать добровольно, ни передать по наследству — во время имянаречения он привязывался к душе своего хозяина намертво и хоронили эти мечи обычно вместе с их хозяевами. Как говорили умные люди, теоретически завладеть мечом мог человек, в ком покоилась та же душа, но переродившаяся, но о таких случаях было неизвестно.

10. В Андарии ребенок проходит три стадии взросления — 7 лет, когда у тех, кто отмечен силой пробуждаются слабые признаки дара — их как раз хватает, чтобы научиться самой простой волшбе, но недостаточно, чтобы ребенок причинил себе или другим вред. Следующий этап — в четырнадцать, когда дар открывается примерно наполовину, и последний, день, когда веды (а в некоторых странах и люди) считаются совершеннолетними — 21 год. Тогда дар открывается полностью. Единственное исключение — женщины и полулюди. У женщин дар может стать более сильным когда она становится матерью. Полулюди взрослеют позже, поэтому дар может не открыться полностью в 21, а постепенно усиливаться до 25 лет.

11. После посвящения и имянаречения юноша считался уже не учеником, а членом Зеленой Гавани. Членство присваивалось пожизненно. Любой мог приехать в Гавань и жить столько, сколько потребуется. И после имянаречения сбрасывались маски — ученик мог назвать свое настоящее имя, рассказывать о своей семье и стране. Значение тайного имени знал только глава школы, проводивший обряд. Однако само имя не скрывалось. Почему значение имени, которое давалось на нераспространенном мертвом, однако не секретном языке, раскрывалось и могло навредить его обладателю только если он говорил о нем сам — было неизвестно, но таково было свойство всех имен, дававшихся по обряду.

12. По старинной традиции, ко времени описываемых событий сохранившейся только в высокородных семьях, имена сыновьям давали отцы, дочерям — матери.

13. Мира — уважительное обращение в Андрии к замужней женщине. Не зависит от титула и общественного положения.

14. Солнечник — амулет, который делается для новорожденного в Огненных землях. Представляет собой символическое изображение солнца, может выглядеть по-разному — зависит от местности, от мастера и пожеланий родителей. Мать особым образом заговаривает его. У солнечника обязательно есть семь лучей, на которых с внутренней стороны написаны пожелания новорожденному, как правило надписи содержали пожелания (подкрепленные несложными наговорами) о здоровье, верных друзьях, взаимной любви, проклятия врагам, например у Альрика одним из пожеланий было: "предавшему — смерть". Делались они обычно из долговечных металлов и сплавов. Как правило девочкам доставались серебряные солнечники, юношам золотые. Но в целом материал определялся достатком семьи. Иногда солнечники украшались драгоценными камнями. Например у кронтины Ксанты центром солнечника был крупный изумруд — от сглаза. У Альрика солнечник был сделан из редкой и очень дорогой зеркальной стали — из нее в Дарии делали оружие. Мечи из зеркальной стали стоили баснословных денег и в знатных родах передавались по наследству, потому что зеркальная сталь не портилась от времени — пролежав несколько столетий в земле, меч оставался таким же, как и в день своего рождения. Крон Сигвальд, пожелал, чтобы у его сыновей обереги были именно из этого вечного металла, поскольку золото казалось ему неподходящим, а что-то менее дорогое не позволяло положение.

15. Государственные люди. Так в Андарии называли тех, кто служил при министерствах, ведомствах и т.п.

16. Угурат — офицерский чин в Андарии. Примерно равен полковнику.

17. Темно-коричневый — цвет траура. Женщины покрывали волосы серым платком.

18. Хати — длинная, до колен а порой и до земли верхняя накидка из плотной ткани или замши свободного кроя с широкими рукавами без пуговиц или застежек, ее крася скреплялись на уровне груди двумя завязками. Была показателем высокого статуса и богатства человека. Украшалась вышивкой, иногда камнями. В особо выдающихся случаях была украшена настолько, что могла стоять сама по себе.

19. Нечто вроде сканирования организма с помощью дара.

20. Болванкой называли деревянные или железные учебные мечи.

21. Раны залечить ведовством было можно, рана полностью заживала, оставляя за собой только свежий шрам. Но это было чрезвычайно болезненно для лечащего.

22. В Огненных землях крона посвящали на служение стране.

23. Дух самоубийцы — злой дух. Посланник не приходит за ним и он постоянно бродит по земле. Когда никем не управляется практически безобиден. Но если найдется кто-то, кто сможет подчинить себе его — дух может творить страшные вещи. Это колдовство относится к запрещенному. Сотворивший его автоматически приговаривается к смертной казни и любой, обнаруживший нарушение запрета имеет право убить его.

24. Резка — монета. Они были прямоугольными — из металла делалась узкая полоса, которую разрубали на равные части и клеймили. Название и форма монет распространена во всей Андарии. Каждая страна чеканит собственные монеты, но в соседних странах в обращении встречались монеты соседей.

25. Любой из выпускников Зеленой Гавани мог вернуться в нее и жить там неограниченное время. Такова была традиция. Многие воины, так и не обретшие своего дома, но потерявшие молодость и здоровье жили в Гавани, по мере сил помогая школе.

PS3 Spiele auf Rechnung bestellen