Пророк

День рождения Райаны

Да, я знаю, присутствовать при родах — дурной тон. Я знаю. Но мне было не до него, когда я увидел совсем рядом с нашей комнатой двух полицейских с такими же нашивками на груди, как у Варница. Это не могло быть совпадением. Как и то, что с ними разговаривала медсестра из детской палаты. А в руках у нее, между тем, был ребенок. Рыжеволосый!

Я замер у двери, выглядывая в круглое окошечко и силясь разглядеть детали в мутном отражении пластика другой двери... А я, наивный простачок, хотел Мелинду оставить до вечера одну! Идиот! Так вот что имел в виду Варниц, когда говорил "Берегите свою дочь". Он знал и предупредил меня! А я не понял... Вот же кретин! Ведь если бы та, другая дверь, не была приоткрыта, я бы не увидел коридор и эту троицу, задумавшую обмен. И я бы ушел со спокойной совестью на работу, а потом всю жизнь воспитывал бы чужого ребенка... Ненавижу нашу систему!

— Милый, ты опоздаешь, — раздался за спиной голос Мелинды.

Я спешно вернул лицу выражение радостного ожидания. Ну, насколько это было возможно. Подошел к жене, сел рядом с ней на диван и сказал:

— Знаешь, я никуда не пойду.

— Андрей, запланированный срок только сегодня вечером. Ты успеешь вернуться до появления малышки.

— Я знаю, — кивнул я. — Но никуда не поеду.

— Ты слишком волнуешься, — мягко пожурила Мелинда.

— Все может быть, — согласился я, обняв ее. — Но я вас тут одних не оставлю.

Пребывание в больнице меня измучило. Я не спал двое суток, не отлучался ни на шаг от моей драгоценной Райаны. Это был постоянный стресс. Всю радость от рождения дочери я ощутил, когда закрыл за моей семьей дверь дома. В тот момент счастье нахлынуло на меня, захлестнуло. Передо мной стояла Мелинда, моя рыжеволосая красавица, которую я любил без памяти. На руках она держала дочь, такую же рыжеволосую. Теперь в моей жизни два самых дорогих человека. И я никому, никому не позволю забрать Райану или навредить ей.

Спустя двадцать лет

Я сидел на кухне, пил чай и смотрел на цифровую рамку, показывавшую одну за другой фотографии. Моя семья. Мелинда, улыбаясь, целует ручку малютки-Райаны. Первые шаги дочери. Она такая забавная в белом платьице и желтой панамке. Мы втроем на пикнике в апельсиновом саду. Райана идет в первый класс. Мы втроем путешествуем. Дочка, обнимающая белого щенка. Совершенно нормальная семья. Даже идеальная. Но сколько за эту идиллию пришлось побороться. Психологические тесты раз в полгода. Раз в квартал контроли соц. работников и учителей, специализирующихся на трудных детях. И раз в месяц заходил комиссар Варниц. Через некоторое время его визиты стали даже приятными. Мы подружились, он оказался хорошим человеком. Его официальные визиты чередовались с частными. Райана даже называла его дядей Морисом, а его жену запросто — Нелли.

Издевательства с тестами прекратились, когда дочери исполнилось четырнадцать. Когда психологи, наконец, согласились с тем, что Райана неопасна. Нас вычеркнули из регистров, принесли официальные извинения, даже признали, что "Пророк" ошибся. И оставили в покое.

А завтра моя дочь уезжает в университет. И поэтому мне плохо, тоскливо. Я буду очень скучать. Мы с Мелиндой будем очень скучать. Райана долго выбирала ВУЗ, она умница, имеет на это право. Ее с распростертыми объятьями принял бы любой университет планеты. И дочка выбрала лучший, не глядя на расстояние. А это все-таки 5 тысяч километров...

— Милый, мы вернулись, — послышался из прихожей голос жены.

— Это хорошо, — откликнулся я и вышел к моим леди.

— Пап, — Райана весело улыбалась. В руках она держала небольшую коричневую коробку. — Я купила вам подарок. Держи.

— Подаркам я всегда рад, — я взял коробку и, поставив ее на полку для перчаток, открыл крышку. Из коробки на меня с удивлением и любопытством смотрел белый щенок, похожий на полярного медвежонка.

— Вам с ним будет без меня не так скучно, — Райана чмокнула меня в щеку. — Нравится?

— Конечно, — я обнял дочку и поцеловал в висок. — Спасибо. Ты очень заботлива.

Она, как когда-то в детстве, вынула собаку из коробки и прижала к себе. Щенок тут же лизнул ей подбородок.

— Нужно придумать, как бы его назвать. Но это вечером. Или вы сами потом назовете, — она передала Мелинде собаку. — А мне нужно еще кое-что собрать.

И она упорхнула, побежала в свою комнату. Я провожал ее глазами. Какая она стала взрослая.

— Андрей, — жена погладила меня по руке. — Ну, не нужно так переживать.

— Я знаю, знаю... Это университет, а не конец света. Знаю...

— И она будет приезжать на каникулах, — жена ласково улыбнулась. — И она будет часто звонить.

— Это я тоже знаю...

Четыре года спустя

Учеба Райане нравилась. И город, и университет, и студенты. Особенно один, Петер. О нем она рассказывала очень много. Даже один раз, на последних каникулах, привозила его с собой. Мне он понравился. Смешно сказать, я не помню, как выглядел человек, который месяц прожил в моем доме. Я запомнил только одно. Он любил Райану. Искренне, трепетно. А она любила его. Это чувствовалось во всем. И я был за них счастлив. Их любовь была заразительной и расшевелила не только нас с Мелиндой, но даже Варница. Я почти не был удивлен, когда увидел комиссара с женой в кафе. У него горели глаза, он улыбался, а Нелли казалась счастливой.

Я работал в кабинете, когда из кухни донесся голос Мелинды. В нем слышался ужас. Такой яркий, пронизывающий, что у меня волосы зашевелились на затылке.

— Андрей! Иди скорей!

Я сорвался с места, метнулся к ней. Она молча указала на экран. Новости. Взрывы, пожары, толпы бегущих людей. Паника в голосе диктора.

— Где это? — прохрипел я.

— В Бордо, — прошептала Мелинда.

— Господи! Там же Райана! — я бросился к телефону. Кнопка быстрого вызова. Гудок. Гудок. Я думал, что сойду с ума за эти несколько секунд.

— Привет, — раздался в трубке спокойный голос дочери.

— Райана! Милая, где ты? — выпалил я. Какое облегчение! Жива, цела и, кажется, в безопасности. Мелинда, цеплявшаяся за мою рубашку, расплакалась. Я прижал ее к себе.

— Пап, мы с Петером в Луисберге. Я же говорила... Что-то случилось? — в ее голосе тоже появилось беспокойство. — У вас все хорошо?

— Теперь, да. Послушай, в Бордо какие-то взрывы, пожары. Не возвращайся туда! Езжай домой!

— Что? — голос стал глуше. Она отвернулась от трубки: — Петер, в Бордо что-то происходит. Позвони ребятам... Пап, ты еще тут? Что там случилось? Знаешь?

— Я не знаю. Мы только что видели в новостях. Умоляю, возвращайся домой!

— Пап... — треск. — Вы... -треск. Треск. Оглушающий звон в трубке. Я ее даже выронил от боли.

— Райана!

Телефонная связь была прервана. Самолеты, поезда, скоростные магистрали, "молния"... Все было прервано. Связаться с каким угодно городом дальше Праги было невозможно. Мы жили новостями. А они были ужасны.

Да, конфликт зрел давно. Но то, что ему позволили вырасти до войны, стало для всех шоком. Соединенные государства Южной Америки давно были беднейшими на планете. Отчасти из-за того, что отказались вводить ограничение рождаемости. И больше всех страдали от перенаселения. Иногда даже от недостатка пищи. Они регулярно запрашивали продовольственную помощь, потрясая на межконтинентальных встречах фотографиями голодающих детей. И регулярно эту требуемую помощь получали. Но никаких просторов зеленой Африки не хватит, чтобы прокормить такое количество людей. Ведь если в Евразии детей могли позволить себе лишь обеспеченные и здоровые граждане, то в СГЮА детей было по трое-четверо на семью. И началась война...

Бомбы заставили вспомнить забытое слово теракт. Самолеты выливали на города кислоту. Так называемые "кислотные дожди" иногда бесследно расплавляли дома, не то что людей. Больницы Старой Европы были переполнены. Врачи учились лечить огнестрельные ранения и кислотные ожоги. По всему континенту шла вербовка новобранцев. Их спешно обучали и отсылали на фронт. Оттуда поезда приходили, наполненные ранеными. Никаких беженцев. Только пострадавшие. Часто живыми они не доезжали.

Шел шестой месяц войны. Позвонил телефон.

— Господин Дойл. Пожалуйста, придите на опознание, — сообщил грустный мужской голос. — В больницу Св. Марка. Чем скорее, тем лучше.

— Хорошо, — выдохнул я. Ничего не соображая, положил телефон и долго сидел, глядя в одну точку. Райана... Надо сказать Мелинде... Надо... Но как?

Мне кажется, что моих слов она не поняла. Она не плакала, не задавала вопросов. Просто оделась и вместе со мной вышла из дома. В больнице было людно, суматошно. Пахло болью и страхом.

— Нас вызывали на опознание, — сказал я худенькой девчушке регистраторше.

Она подняла на меня усталые и напуганные глаза. Как же ей, едва закончившей школу, не пугаться, если кругом твориться такое? Мне стало ее жалко. Но она, хотя бы, жива.

— Фамилия?

— Дойл.

Ее пальцы забегали по кнопкам.

— Пятый этаж. Как выйдете из лифта — направо. И до конца коридора. Там спросите.

— Спасибо.

Я взял Мелинду за руку и повел к лифту.

В указанном месте оказался пост медсестер. Но он был пуст. Я и не ожидал, честно говоря, другого. Они все были заняты, сновали по палатам, записывали за спешащими, встрепанными врачами указания... Я не решился отвлекать, а Мелинде было, кажется, все равно. Она вообще была как неживая. Подвижная статуя... Мы простояли минут тридцать.

— Благодарю за терпение, — выдохнула, остановившаяся рядом с нами крупная светловолосая женщина. — Чем могу помочь?

— Наша фамилия Дойл. Нам позвонили. Просили придти на опознание.

— Дойл... — женщина закрыла глаза и задумалась. Потом кивнула, снова глянула на меня и велела: — Идите за мной.

Она отвела нас в палату в самом конце коридора. В ней, отделенные друг от друга занавесками, находились трое пациентов. Медсестра уверенно повела нас к кровати у окна. Там лежал молодой мужчина. Он спал. Но по лицу было видно, что боль мучила его и во сне.

— Вы уверены, что нас вызывали ради него? — боясь поверить в то, что вызов ошибка, спросил я.

— Совершенно.

Но она все же потянулась к карте.

— Петер! — выдохнула Мелинда, сделала пару шагов к кровати и разрыдалась.

— Ну, вот видите, — сказала блондинка.

Я схватился за ее плечо, перед глазами все поплыло.

— Что Вы? Вам плохо? — всполошилась женщина.

— Нет, все хорошо. Хорошо, — выдавил я. — Я просто боялся, что это дочь...

— Вы, главное, не волнуйтесь. Все образуется, — ворковала медсестра, усаживая меня на стул у кровати больного.

— Андрей, ты как, милый?

Я посмотрел на Мелинду. Она казалась такой беспомощной и напуганной. На щеках блестели невысохшие слезы. Я улыбнулся:

— Все хорошо, родная, — встал, поманил ее к себе, обнял.

Мне нужно быть сильным ради нее, ради Райаны, где бы она ни была, а теперь и ради Петера. Жена прижалась ко мне, спрятала лицо у меня на груди, но уже больше не плакала.

— Что от нас требуется? — спросил я медсестру.

— У нас очень много раненых, а мест в больнице не так много... — начала женщина.

— Да, мы, конечно же, заберем его к себе, — твердо ответил я на непроизнесенный еще вопрос.

Медсестра улыбнулась, довольная моей понятливостью.

— Только я должна предупредить, что уход...

— Мы сделаем все, что нужно, — перебил я. — Главное, дайте перевязочный материал и медикаменты.

Она посмотрела на меня с уважением.

— Конечно же. А Вы решительно настроены. Это редкость. Он сейчас спит. Я покажу, где какие повреждения. А Вы запоминайте, как выглядят повязки.

Я кивнул. Медсестра откинула одеяло. Хорошо, что Мелинда не смотрит. Ей незачем это видеть. На груди справа большая белая заплатка, сквозь нее проступила кровь. Вся левая кисть замотана. Левая нога ниже колена отсутствует. Я сглотнул.

— Здесь, — медсестра указала на грудь, — кожа повреждена и немного мышцы. Останется большой шрам. Но это не так страшно. С ногой. Ну, сами видите.

— Что с левой рукой? — спросил я.

— Удалось спасти три пальца. Я покажу Вам, как правильно наложить повязку.

— Спасибо. Когда можно будет его забрать?

— Я договорюсь о транспорте. Думаю, в течение часа, — ответила женщина, снова укутывая Петера.

— Хорошо.

— Посидите здесь это время? — ей определенно нравился деловой тон нашего разговора.

— Да, конечно.

Она вернулась через полчаса с пакетами перевязочных материалов и с медикаментами.

— Давайте свою руку, я покажу, как правильно наложить повязку. С другими особых премудростей нет. К нему будет прикреплена медсестра. Будет проведывать его каждую неделю. Хотелось бы чаще, но у нас просто не хватает персонала. Если возникнут какие-нибудь вопросы, сразу звоните.

Она показала, как делать повязку, дала еще пару рекомендаций и попрощалась. В дверях палаты она обернулась и спросила:

— Кто он Вам? Вы его даже не узнали.

— Любимый нашей дочери, — тихо ответил я.

Первое время Петер провел в медикаментозном сне. Ни о парне, ни о Райане, ни о войне вообще мы с Мелиндой не разговаривали. Дверь в комнату Петера всегда была открыта, и заходили мы к нему очень часто. Больше всех времени с ним проводил Керри, наш пес. Он лежал в ногах у раненого и отлучался самое большее на час в день.

Раны постепенно затягивались, боли уходили. Такой вывод я сделал из того, что во сне лицо Петера было спокойным. Через две недели медикаментозный сон закончился.

Рассказ Петера был страшным. Разрушенные города. Взрывы. Рейды войск СГЮА. Они старались уничтожить как можно больше людей. Не щадили никого. Райана и Петер вначале хотели вернуться к нам. Но весь транспорт остановили. Связь прервалась. Они метнулись к родителям Петера, но нашли только разрушенный до основания город и свежие братские могилы. И они стали партизанами. Вначале устраивали засады. Закладывали бомбы. Потом стали снайперами. "Устраняли", как выразился Петер, командиров армии СГЮА. На его счету было десять. У Райаны, на то время когда Петер был с ней, двенадцать. Я заметил, что он не называл их людьми. Что ж, наверное, он был прав. Людьми напавшие давно перестали быть. Но самое главное в его рассказе было то, что Райана еще три недели назад была жива...

Три месяца спустя

Война закончилась! Закончилась!

Благодаря мощной контратаке, СГЮА стало не до чужих берегов. У них резко прибавилось забот дома. И они ушли. Ушли, оставив после себя разрушенные города, обожженную землю, раненых и покалеченных. За агрессию они заплатили почти половиной своего населения, полным разоружением и контролем рождаемости, которому сопротивлялись больше двух сотен лет.

Но радоваться победе мы пока не могли. Ни Мелинда, ни Петер, ни я. Для нас война закончилась на три дня позже с телефонным звонком. Мы сидели на кухне, завтракали.

— Слушаю, — спокойно сказала Мелинда в трубку и почти сразу вскрикнула: — Это она!

Жена быстро ткнула в кнопку громкой связи, и на кухне зазвучал чистый голос дочери:

— Мама, я скоро приеду, не волнуйся.