Розовый снег, фиолетовый дождь...

РОЗОВЫЙ СНЕГ, ФИОЛЕТОВЫЙ ДОЖДЬ...

Урок русского языка. Русичка, великая и ужасная королева Марго, в миру Маргарита Васильевна Городкова, хищно оглядывает класс своими пулеметными гнездами.

— Ну, вы, вундеркинды паршивые,— начинает она приветственную речь.— Сидите тихо, не то я вас так унасекомлю, родной прародитель не узнает.

Класс обмирает в гробовом молчании. У Ленки отчаянно чешется нос, но она стоически терпит, проявляя чудеса самоконтроля. Шевельнуться сейчас смерти подобно. Ленка умирать не хочет, и потому терпит.

— Бараны,— с гневной тоской говорит Маргарита Васильевна, разглядывая окно и постукивая ручкой по стеклу учительского стола,— ну, и бараны же! Открывайте учебники. Тема сегодняшнего урока...

Гром гремит, земля трясется — седьмой "Б" в столовую несется... Ленка в столовую не ходит. Без толку. Все равно ничего не достанется. Достается тем, кто смел, а потому и съел. Впрочем, они-то как раз и не едят. Они разрывают и разбрасывают булки, из мякиша делают пульки, чтобы плеваться на уроках через старые ручки, чай могут на голову кому-нибудь вылить... Вот Ленке, к примеру, выливали не раз. Это когда она еще ходила в столовую вместе со всеми.

Подумаешь, булка. Хотя, по правде, она не помешала бы, брюхо-то у Ленки сытым никогда не бывает. Но есть у нее дело поважнее толкотни в столовой.

Большая перемена, в классе никого. Никто не орет, не толкается, не швыряет стулья. Не обзывается. Можно достать из рюкзака заветную папку с надписью каллиграфическим шрифтом: Мой серебряный сон...

Надпись волнует. Звучит. Будоражит воображение, зовет... В папке — рисунки. Выполненные акварелью, гуашью, карандашом. Цветные и в оттенках какого-нибудь одного цвета. Не потому, что лень размешивать краски, а потому, что красок, собственно, у Ленки лишних не бывает. Слишком быстро заканчиваются. И от того в папке много набросков, выполненных простым карандашом. Они ждут своей очереди. Того заветного дня, когда у Ленки появятся наконец-то нормальные краски...

Она рисует очень быстро. Карандаш так и летает над листом бумаги. И вот уже возникает городская аллея с лавочками и старинными фонарями, по аллее прогуливаются пары...

В школе много света, удобные парты. Рисовать в школе — одно удовольствие. Если бы не одноклассники и учителя, Ленка безумно любила бы школу...

Шум в коридоре. Ленка успевает захлопнуть папку и воткнуть ее в рюкзак. Движение отработано многодневной постоянной практикой. Опасно, очень опасно каждый день таскать с собой в класс папку. Но дома ее оставлять еще опаснее...

С некоторых пор Ленка мечтает о городе, который и рисует с завидным упорством в своей папке. Город Вавилон. В нем улицы чисты и красивы. В нем нет крыс ни в зверином ни в человечьем обличье. И клумбы цветут без страха оказаться по уши в окурках, пивных банках и драных презервативах. И люди добры и приветливы...

... Портфелем по затылку:

— Подбирай уши, б

* * *

ь бесхвостая!

Шум, гам, мат-перемат, хлебные мякиши в воздухе. Один мякиш вдруг ударяет в глаз. Гогот за малым не обрушивает стены: ведь это очень смешно, когда кому-то больно, когда кто-то плачет...

Звонок. Тишина. И — привычное:

— Я вас так сейчас унасекомлю, вундеркинды паршивые...

Урок литературы начинается.

Домой идти неохота. Что там, дома, хорошего? А ничего. Вот Ленка и плетется еле-еле. Подруг у нее нет, друзей — тем более. Дорога домой больше всего опасна в зимнее время, когда могут закидать снежками с закатанными в них камнями. Сейчас снега нет, нет и грязи, стоит солнечная золотая погода. Бабье лето...

Ленка выбирает самый длинный путь домой, в окружную, через старый парк. Здесь тихо и красиво, почти безлюдно. Разве только встретишь молодых мамашек с колясками. Но им до Ленки дела нет.

Она устраивается на старой, исписанной и истыканной ножами лавочке. Раскрывает заветную папку.

Город Вавилон. В нем люди добры и красивы, а правит городом Принцесса-Магиня. Она смотрит в самую душу человека, и если там заводится зло, человека изгоняют из города. И он уходит в человечий мир, дороги назад ему уже нет и никогда не будет. Фиолетовый дождь, хранитель городских стен, не пропустит обратно злодея.

Ленка смотрит, как золотым дождем осыпаются с акаций осенние листья. Какое же зло я совершила, думает она, за что изгнали меня из Вавилона? А может быть, и ни за что. Может быть, изгнали маму, когда она, Ленка, еще жила в ее животе...

Мама, впрочем, особо не переживает. Она забыла о Вавилоне, забыла навсегда, как и сам Вавилон забыл о ней. Но тех, кто достоин... тех город призывает из человечьего мира. И если только хватит сил, если только достанет духа...

... пройти по тонкой серебряной нити из мира в мир...

... выжить под ливнем фиолетового дождя-хранителя...

... тогда возможно вернуться.

В серебряный город Вавилон, где люди прекрасны душой и телом, где в высоком-превысокои тереме разбирает свои колдовские свитки Принцесса-Магиня.

— Где ты шлялась, шалава? Посуду Пушкин за тебя мыть будет, что ли? Сегодня твой день!

Маринка. Старшая сестра. Одиннадцатиклассница, красавица и стерва. Ленка ей ничего не говорит, да ответа у нее и не просят. Она прячет под стол свой школьный рюкзак, переодевается и начинает мыть посуду. Посуды столько...

С некоторых пор Маринка повадилась не мыть посуду после ужина, а оставлять ее на утро. Утром уже Ленкин день, пускай она моет. Когда Ленка поступила точно так же, грянул дикий скандал. И Ленку наказали...

Ей нетрудно помыть посуду, ей просто очень обидно, что она моет ее одна. Маринка вообще тарелки даже со стола в раковину не убирает. Как в ресторане, пожрала и бросила. Даже в свой день. Гора на столе копится и копится, потом все это остается на утро — Ленке...

Только прибралась, батя приполз. Как всегда, на рогах, двух слов правильно связать не может. С вечным вопросом: Ты меня уважаешь, м-дя? Ленка не успела сбежать. Пришлось подавать и подавать на стол — бесконечно. Мыть и мыть тарелки — бесконечно. Жарить картошку, крошить салат, резать хлеб. Потом снова что-то соображать на стол из остатков в холодильнике. Батя, когда пьет, остановиться не в состоянии. Ест и ест — бесконечно, и попробуй ему не подай.

— Что смотришь, зенки свои бесстыжие расширепела? На родного отца как на волка смотрит! У-у, сучья морда, манда гулящая!— тресь кулаком по столешнице.— Принесешь в подоле — топором зарублю...

Но самое страшное начинается тогда, когда на батю накатывает внезапный приступ человеколюбия. Он тогда лезет обниматься, целует в щеки, умильно бубнит про то, что всех любит и ради них только и живет; руки у него — что тиски железные, изо рта несет перегарищем...

Век бы его не видеть, такого!

Наконец-то он притих над своим стаканом. Ленка осторожно, бочком-бочком, выбирается из кухни. Переводит дух в коридоре. А уж коридор...

Квартира находится на первом этаже в старой хрущевке. Тесная, маленькая. В ней, когда-то давно, затеяли масштабный ремонт, да так, в самый разгар работ, и забросили. Стены ободраны, пол некрашенный, затоптанный до черноты, вместо люстр — лампочки на проводах... В коридоре вдоль стены лежат штабелем доски с соседней стройки. Доски занимают все пространство коридора. Чтобы пробраться в туалет и дальнюю комнату приходится ползти вдоль стеночки на цыпочках. Из досок батя собирается сделать шкафы с полками.

Третий год уже собирается.

В дальней комнате кавардак. От того, что приходится делить ее с Маринкой. Маринка — свинья. С утра постель не заправила, валяется на Ленкиной, булку жрет. Все покрывало в крошках уже. Скомканное и перекрученное. Вещи вокруг валяются где попало, все вперемешку — юбки, колготки, лифчики. Обертки из-под конфет и прокладок, яблочные огрызки...

— Уйди с моей постели,— требует Ленка.

— Пошла ты.

— Сама иди. Это моя постель!

— Ха-ха, была твоя, теперь — моя! Пошла в жопу. А не то как вмажу — завоешь.

Драться с Маринкой — жуткое дело. Она старше. Выше, толще. Сильнее. Ее с кровати просто так не спихнешь...

Ленка устраивается за столом. И только тут соображает, что забыла рюкзак на кухне. А в рюкзаке учебники и домашнее задание. И папка с рисунками...

Хлопок входной двери. И с места в карьер истеричный мамин визг:

— Опять надрался, долбогреб поганый! И в холодильнике все сожрал! Чем я детей завтра кормить буду?! Чем?

Все. За рюкзаком Ленка уже не пойдет. Ни за что.

Даже если живьем на части резать будут!

Новость. В школе появился новый учитель рисования. Девчонки хихикали и обсуждали его со слов счастливиц из параллельных классов, уже побывавших у нового учителя на уроке. Ленка не вслушивалась. Какая разница? Новый учитель, старый. Все равно придется рисовать не то, что хочется, а то, что надо — яблоки на кувшинах, кубы, призмы и прочие натюрморты....

Какой нормальный человек пойдет работать в их школу? В МОУ СШ номер шесть имени Влада Цепеша, как однажды метко выразилась Маринка. Название мигом подхватили другие ученики. И оно прижилось.

Какой уважающий себя человек пойдет сюда? Правильно, никакой. А значит, и ждать от него чего-то хорошего...

...Королева Марго наметанным взглядом вычисляет жертву, не выучившую урок. Телепатия садиста в действии называется.

— Коваленко. Что ты делала вместо того, чтобы уроки учить? Шашлык, наверное, ела?

Класс гогочет, класс любит, когда кого-то у доски треплют. Пофиг, что следующей жертвой вполне может стать тот, кто сейчас смеется громче всех. Это будет потом. А сейчас отчего бы не поржать над неудачницей. Главное, сегодня это она там, у доски, отдувается. Она, не я.

Она.

— Олениха стельная...— с ненавистью говорит русичка.— Садись, два.

Маргарита Васильевна умеет клеить прозвища. Да так, что не вдруг отдерешь. В классе есть слизень, крольчиха, кабан, гиббон, муха це-це, крыса, хряк, хорек, гамадрил и безрогий жираф... Ленка вот — олениха, почему-то стельная.

Ленка ведь не толстая, не жирдяйка, наоборот,— швабра, худая до звона в ребрышках от хронического недоедания. А вот, поди ж ты, стельная олениха. Наверное, из-за рассеянной медлительности. Из-за того, что трудно ей переключать мысли с Вавилона на реальный человечий мир...

А о Вавилоне Ленка думает постоянно.

Интересно, что бы сделала Принцесса-Магиня, попади Королева Марго ей в руки?..

Сегодня случилось то, что должно было рано или поздно произойти.

Ленка не успела спрятать папку.

Класс развлекся. Класс оттянулся по полной программе. Ленка с криками бегала за хулиганами, безуспешно пытаясь отобрать у них драгоценные рисунки. Но хулиганов одними криками не проймешь...

— О, мля, тут у нас талант!

— Эта, как ее... мля, Ван-Гог с Пикассо!

— Не п*ди, у них херы были!

— Вам-Гогиня!

— Пикассыня!

— Пикассыха!

Звонок. Ленка со слезами собирает свои картины. Помятые, надорванные, на одной — след грязного ботинка, на другой — чей-то смачный плевок...

Урок биологии, но биологичка ничем не лучше Королевы Марго. Она ядовито интересуется тем, почему у Ленки нос не на месте и глаза красные, как у бати-алкоголика. Далее выдается тирада про дурную наследственность и поврежденные гены. Класс ржет, классу весело...

Ленка хватает рюкзак, пихает туда папку и — к двери. Вслед ей летит гневное — учительницы: Ты куда?! И радостно-насмешливое — с первой парты, где сидят две отличницы-красавицы: Пикассыха!

А в парке — солнечный день, синий и золотой. Летят-торопятся паутинки. Ленка подставляет небу зареванное лицо, жмурит глаза, из которых все течет и течет, не унять. Солнце греет мягким теплом мокрые щеки. Приятно...

Так просто. Закрыть глаза и представить себе, что идешь по дороге к Вавилону. Там, у ворот, ждет фиолетовый дождь. И если хватит сил... если только достанет духа...

Ленка присаживается на лавочку. Раскрывает папку, бережно разглаживает рисунки. Ничего... Все можно поправить... где-то подтереть, где-то подклеить... Может быть, что-то нарисовать заново...

И вдруг...

Возле лавочки, наполовину втоптанная в песок...

Кукла. Кто-то из малышей потерял, не иначе. Барби.

Ленка бережно берет в ладони пластмассовое тельце в изодранном платьице. Какая красивая. Ленка торопливо оглядывается. В парке никого. И тогда она совершает плохой поступок: торопливо прячет куклу в рюкзак.

А вот никому не отдаст! Точка.

И это даже не кража. Это — находка. Кто плывет, того и лодка, кто нашел — того находка. А малышке мама купит новую. Это Ленке никто ничего не купит. Еще и на смех подымут, заикнись она только, Маринка первой начнет...

У Ленки никогда никаких Барби в помине не бывало. Теперь будет вот эта.

Дома Ленка тщательно отмыла куколку от песка, вычистила и уложила красиво золотые волосы. Оторвала гипюровый рукав у Маринкиной кофты — все равно та не носит ее, изгваздала в чем-то, ноги, что ли, вытирала? Зашвырнула под кровать и там кофта валялась себе все лето бесхозная.

Оторвала Ленка рукав и неумело сшила своей принцессе платье. Еще на шляпку хватило. И ступни обтянуть, вроде как сапожки на них. Получилось здорово!

Теперь от Маринки спрятать. И вообще — спрятать...

Пикассыха. Стрёмно жить с таким прозвищем. Вообще жить нельзя, если честно. Достали.

Поначалу Ленка бесилась здорово. А кто не бесился бы?! Весь класс язвил без удержу, мальчишки гоготали, девчонки хихикали и сторонились. Шуточка живо разлетелась по всей школе, и дома совсем житья не стало — от Маринки. Сволочь, а еще сестра называется.

Потом Ленка как-то вдруг и сразу поняла: бесполезно. Бесполезно огрызаться, что-то доказывать, лезть из кожи вон. Она стиснула зубы и замолчала.

Мертво.

Наглухо.

Навсегда.

Все равно она не собиралась здесь надолго задерживаться. Вот отыщет серебряную нить дороги и уйдет в Вавилон. Никого с собой не возьмет. Да их фиолетовый дождь не пропустит! Ни одного.

А если проберутся... схитрят как-нибудь и проберутся... Принцесса-Магиня их уничтожит.

Их лучше вообще из Вавилона не выпускать. Казнить прямо на месте. За злодейства.

Не нужны светлому городу такие люди!

И человечьему миру они не нужны тоже.

На уроки рисования Ленка не ходит.

Боится.

Насмешек боится.

Учитель, по слухам, вроде как свой парень. Девчонки в него поголовно все влюблены. Мальчишки уважают: он еще в какой-то спортивной секции тренером, звал к себе качаться. Бесплатно.

Свой парень... Свой тем, кто дразнит тебя Пикассыхой. Дождешься от него "хорошего"! Пусть лучше за глаза двойки лепит. Подумаешь, два в четверти по рисованию.

По русскому с литературой двойки уже гарантированы. И по биологии трояк — одна условность, он к двойке ближе. Про алгебру с геометрией даже говорить нечего, тоска смертная...

Вот и по рисованию тоже будет.

Для комплекта.

Понемногу класс успокаивался. Пикассыха не забылась, забудется такое, как же, но звучать стала пореже. А какой интерес задирать того, кто молчит как рыба? Кто на тебя никак не реагирует?

Правильно, никакого...

Но шуточки все же продолжаются. Ленка раскрывает рюкзак, достать пенал, и — вот, нате пожалуйста! Видит здоровых рыжих тараканов. Целый ком их, мерзко шелестящих! Класс возбужденно затаивает дыхание.

Ленка, сама поражаясь своему ледяному спокойствию, внимательно осматривает лица. Злые, радостные лица. Она не может объяснить, как и откуда узнаёт, кто принес в класс насекомых. Она просто знает — это сделал известный всей школе хулиган и матюгальник Конев по кличке Конь, тот самый Конь, который достает Ленку сильнее всех. Вон и улыбочка у него, мерзкая, аж от уха до уха...

Тут уже с Ленкой случается нечто вроде затмения. Дрожащими руками она берет рюкзак, подходит к Коню и опрокидывает его у него над головой!

Конь — кулаком ей в лицо, орет. Ленка не успевает отпрыгнуть. И Ленкин нос получает свое...

Парк принял и утешил ее. Ленка долго бродила по золотому ковру из опавших листьев. Потом сидела на скамеейке... Она больше не рисовала. Зачем? Картинки возникали перед внутренним взором сами. Такие яркие, такие красочные, такие невыносимо-красивые. Такие, каких Ленке не нарисовать никогда, — не хватит умения. И красок с кисточками.

И, самого главного, — покоя.

Конь больше не зовет ее Пикассыхой. И Синяком — за синий разбитый нос — не зовет тоже.

Впрочем, Ленке оно уже все равно.

Нет ее в этом мире. Она здесь, и в то же время ее здесь нет. Ищет дорогу в свой Вавилон...

За окном льет серый осенний дождь. Погода портится, ведь уже конец октября. В парке не побродишь! И Ленка остается в школе.

Она планирует потихоньку отстать от класса и спрятаться в туалете, лишь бы не идти на страшный урок рисования. Но на нового учителя все же посмотреть хочется... хоть одним глазком глянуть... издали.

Любопытство ее и губит.

Он сразу замечает Ленку.

— Коваленко? Лена? Проходи в класс.

Ленку тошнит от страха, но делать нечего, идет. Косит глазом на преподавателя.

Нипочем не скажешь, что учитель. Крепкий, с толстой шеей и плечами не про всякую дверь. С кулаками из разряда тех, что зовутся пудовыми. Качок, одним словом. Шварценеггер! Чертежная папка с листами белого картона в могучих его лапах кажется недоразумением, случайностью, злой насмешкой.

— Присаживайся,— указывает он Ленке на первую парту, что сразу за его столом.

Девочки-отличницы недовольны, это их место. Но спорить они не решаются. Тут поспоришь...

Учитель начинает рассказывать. На Ленку он уже не смотрит, он рассказывает. О цветопередаче, о законах перспективы. Тут же, на переносном мольберте, показывает. Это интересно. Это безумно интересно, Ленке нравится. И она жалеет уже, что, дура такая, прогуливала. Столько интересного пропустила!

— А теперь достаем кисти и краски. Тема сегодняшнего урока — мой любимый город...

Любимый город. Ленка понимает, как ей не повезло. Она не думала идти на урок рисования. Потому ничего с собой не взяла...

Учитель видит Ленкину проблему. Протягивает ей лист из своей папки, передает краски с кисточкой. И улыбается.

— Всегда ношу с собой несколько лишних комплектов. Вдруг кто забудет...

— Спасибо,— шепчет Ленка, в носу у нее невесть с чего щиплет.

— Работай.

И неожиданно все становится так легко, так просто. Ленка берет кисточку. И рисует — быстро-быстро, как умеет лишь она одна...

Звонок. Никто не спешит расходиться, все торопливо заканчивают рисунки, каждому хочется порадовать учителя. Он собирает рисунки, рассматривает, расспрашивает.... объясняет, кто где что сделал не так.

— А теперь давай посмотрим твой рисунок, Лена.

Класс хихикает. В каждом шепоте, в каждом шорохе Ленке слышится омерзительное Пикассыха. Хочется провалиться под пол... но пол крепок, к тому же под ним, под полом, на первом этаже, кабинет русского языка, территория великой и ужасной Королевы Марго...

— Не надо стеснятся, Лена. Мы на уроке...

Он долго-долго рассматривает ее рисунок. Очень долго.

— Что это за город, Лена?— спрашивает он.

— Вавилон,— отвечает она, и тут же испуганно прихлопывает рот ладонями: проболталась!

— Вавилон...— задумчиво говорит учитель.— Это, наверное, сказочный город, верно?

— Настоящий,— возражает Ленка.— Только он не здесь.

— Понятно. А это что?

— Фиолетовый дождь.

Класс начинает хихикать. Но под взглядом учителя смиреет, замолкает... Никому не хочется показаться дураком.

— Это хранящий дождь,— объясняет Ленка.— Он... не всех в город пропускает. Только добрых. Злые в нем сгорят.

— Понятно. Позволишь?

Берет лист, показывает его классу:

— Вот лучший рисунок сегодняшнего урока... Практически ни одного замечания. Лена, позволишь забрать его на выставку?

Ленка кивает, ошеломленная неожиданным успехом. И тогда учитель говорит:

— А у тебя есть еще рисунки? Принесешь?

Она снова кивает.

Принесет! Конечно же, принесет. Отчего бы не принести?

Ленка летит домой как на крыльях. За рисунками! Чтобы показать учителю. Дорога, всегда отнимавшая несколько часов, сегодня укладывается в полчаса, а то и меньше. Вот и дом, в доме — тишина... Батя спит, слава Богу...

Батя, в общем-то, человек неплохой. Работает на заводе, сутки там, трое дома. Руки золотые. Мебель может делать. В машинах разбирается. Кабы не пил, цены б ему не было... мама часто так говорила, Ленка запомнила.

Ленка суется в тайник в кладовке. Вытаскивает заветную папку. И что-то мешает ей, мешает схватить ее и помчаться в школу, не разбирая дороги. Что-то не так. Словно... держишь в руках... труп?

Обмирая от нехорошего предчувствия, Ленка раскрывает папку.

Она теряется. Она долго смотрит и не может, никак не может воспринять случившееся.

Маринка!

Сука...

Некому больше.

Исписала все картины!

Исчеркала черным и красным фломастером. Пририсовала людям Вавилона громадные груди и гигантские красные фаллосы. В стиле комиксов пририсовала слова, которые говорили теперь люди. Ни одного литературного слова, сплошь матюги.

Ленка лихорадочно листает содержимое папки.

Ни одного неповрежденного рисунка. Ни одного!

Маринка...

Ленка медленно пробирается в комнату. Сестра валяется на ее кровати — как всегда. Лузгает семечки, плюет прямо на покрывало. Ноги в грязных тапках на подушке.

— А, пришла... Пикассыха,— она плюет семечку на пол.— Посуду помыла, мусор вынесла?

Ленка не может сказать ни слова, лишь прижимает к груди искалеченную папку. Хлопает губами, как выброшенная на берег рыба, а из горла — ни звука.

Ее город... ее Вавилон... погиб... навсегда.

— Че, язык проглотила, сыкуха? А-а-а!— Маринка углядела в рука сестры папку и довольно заржала.

— Зачем?— выдавила Ленка.— За что?..

— За что? Ути-пуси, не знаешь? А вот за это!

В руках у Маринки появляется Барби в кружевном платье.

— Испоганила мою любимую кофту, сволочь! И еще спрашивает — за что.

Она ободрала с куклы платье и швырнула его в Ленку.

— Отдай!

— Забери, если хочешь!

Ленка роняет папку. Она бросается к Маринке, пытается вырвать куклу из ее рук. Голова легко отделяется, остается в руках сестры. У Ленки в руках — безголовое тело. Ничего страшного, головы у Барби снимаются и надеваются обратно, ерунда в общем-то, но Маринка насаживает трофей на средний палец и хохочет, хохочет...

... хохочет...

С Ленкой случается затмение. Как тогда, когда увидела в своем рюкзаке тараканов. Только сильнее.

Страшнее.

Мир тонет в багровой пелене безумия...

Кровавая кисея перед глазами рассеивается не сразу. Руки дрожат, голова трясется, сердце заходится. Маринки нет...

— Мать вашу, что у вас тут творится?!— на пороге комнаты вырастает батя.— Не дают поспать человеку после напряженной трудовой сме... О, бляха-муха!

Его перегибает вдвое в приступе рвоты.

И только тогда в Ленкин нос шибает отвратный запах паленой плоти.

Маринки нет, только бесформенное, спекшееся, оплывшее по краям кровати нечто. Фарш... гриль... хрен его знает, что такое! Маринки нет, а голова кукольной принцессы осталась нетронутой... вон лежит. И улыбается.

...улыбается...

Ленка выскакивает из комнаты, из квартиры, бежит — прочь, прочь. Куда глаза глядят. Сквозь дождь, сквозь ветер. Пережитый ужас гонит, требует от тела спасения в беге.

...Она приходит в себя рывком, внезапно. Оглядывается. Видит себя на перекрестке возле базарчика. Рядом — музыкальная точка. Динамики орут во всю громкость... и песня какая-то... не такая... не обычная... странная. Ленка поневоле вслушивается.

Розовый снег, фиолетовый дождь

В цвет индиго раскрашена ночь

Снова вижу серебряный сон:

Там мой город, мой Вавилон*

Ленка понимает...

Вдруг внезапно понимает, в чем дело. Она не могла придти в Вавилон. Не сумела, так и не сумела отыскать дорогу. Не успела.

И потому Вавилон пришел к ней сам.

Урок русского языка. Тишина — гробовая. Слышно, как в соседнем кабинете параллельный класс повторяет урок английского.

Кабинет похож на картинку. Маргарита Васильевна уже лет десять не делала в нем ремонт потому, что что-то сломать в кабинете Маргариты Васильевны...

Лучше свернуть себе шею. Сразу броситься под машину! Разорванный шейный позвонок — карамелька по сравнению с гневом Маргариты Васильевны.

У нее такие громадные связи в гороно... Перед ней сам директор на цыпочках ходит.

Класс старательно пишет изложение. Согнутые спины, усердно черкающие в тетрадях ручки.

У Ленки снова свербит в носу. Она уже и так его терла и этак. Ничего не помогает. В конце-концов, дело оканчивается оглушительным чиханием.

Маргарита Васильевна оглядывает класс хищным прищуром бультерьера.

— Это кто в класс инфекцию пронес?

Хотя прекрасно видит, кто. Ленка ведь до сих пор держится за нос.

— Кто принес инфекцию? Я вас спрашиваю!

Ленка обреченно тянет руку.

— Вон!— вопит Маргарита Васильевна.— Вон пошла!

Ленка встает, колени гадко подрагивают.

Но Принцесса-Магиня в ней гневно вскидывает вдруг голову.

В окно шарахает запоздалый ливень.

Фиолетовый...

============================

* Песню исполняет А.Варум, она так и зовется Вавилон. Есть в коллекции, в сети — не нашла.