Жизнь метаморфа

Вскоре после короткой серии вопросов и ответов, репортёры отстали от Блэка, и наступило то мгновение воспоминания, когда к нему приблизился сам Дамблдор. В тот миг у директора Хогвартса не было времени вдумчиво оценивать реакции анимага, да и уповал он по большей части на легилименцию. Но этим надеждам не суждено было оправдаться — на пути Альбуса встала каменная стена, не пускавшая никого постороннего в разум Сириуса. Это было вполне закономерно — заключённые Азкабана либо сходили с ума (что происходило почти всё время), либо учились защищать своё сознание от ментальных атак (таких случаев за всю историю было зафиксировано всего несколько).

Поэтому сейчас председатель Визенгамота и использовал Омут Памяти для того, чтобы внимательно проанализировать малейшие детали мимики и жестов аристократа. И очень скоро он обнаружил то, на что и надеялся. Если бы кто-то взялся сформулировать мысли президента Международной конфедерации магов в тот момент, то это прозвучало бы приблизительно так: "Всё начинает налаживаться!"

— — — — — — — — — — — —

[1] Amours (англ. яз) — любовные дела.

[2] В Великобритании данная музыкальная композиция является приблизительном тем же, чем марш Мендельсона в нашей стране.

Глава 19. Классическая магическая парадигма [1] и тайна артефакта

Явь превращается в сон.

Силой образ облекает.

Так происходит с начала времён,

Так личная власть возрастает.

Хельга Хаффлпафф, личные дневники.

Ночь наступает по-разному. Бывает, что безо всякого перехода она кавалерийским наскоком обрушивается на ничего не подозревающих людей, саблей месяца рассекая полотно дня и открывая путь во тьму, где сверкают серебром огоньки звёзд. А случается и наоборот — ползёт медленно, потихоньку, словно больная кляча, тянущая за собой разбитую повозку сумерек, окрашивающих всё в серые тона.

Этот вечер был как раз из последних — темнота окутывала всё вокруг постепенно и неторопливо. Значительную помощь в захвате окружающей среды ей оказывал туман, сизыми невесомыми прядями растекавшийся окрест. Так что бывшие при свете дня вполне привычными очертания домов, деревьев и людей, под покровом белесой мглы приобретали новый, подчас загадочный облик.

Гарри очень любил гулять в этой дымке. Обыденное сознание, как правило, оставляло его там, давая возможность, пускай и ненадолго, отдохнуть, отключить внутренний диалог и побыть наедине с самим собой, слушая тишину. После такого незатейливого времяпрепровождения Поттер обычно ощущал себя обновлённым, полным идей и сил.

Не стал исключением и этот раз. Вдоволь набродившись в тумане, юный маг с наслаждением уселся у камина с кружкой чая. Попивая горячий напиток, он размышлял о своих неудачных попытках научиться мгновенно переноситься в пространстве. Что бы он ни предпринимал в этой области, у него ничего не получалось.

Единственное, что из этого начинания вышло, было умение отделять своё сознание от тела, но на этом успехи закончились. А ведь чего только Эванс не пробовал, но ни вербальные формулы, ни визуализация, ни использование рун не помогали. Телепортация оставалась для него всё также недоступна, как и раньше.

В чём была причина неудач, тоже было неясно. Гарри с уверенностью мог сказать лишь то, что дело было не в самом методе. Видимо он упускал из виду некую ключевую деталь, без которой все вышеупомянутые приёмы оставались лишь бессмысленными техническими ухищрениями.

Сейчас у него вдруг совершенно чётко возникло ощущение того, что если он будет действовать так и дальше, то ничего из этой его затеи не выйдет. Поразмыслив над данной ситуацией, Поттер решил на некоторое время отложить овладение искусством телепортации. В конце концов, он уже испробовал всё, что только мог, и это не дало никаких результатов. Возвращаться к этой задаче следовало, имея хоть какие-нибудь догадки о том, в каком направления надо работать.

Впрочем, Эвансу было чем заняться и помимо этого. На очереди стояла разработка защитных и атакующих заклинаний, попытки разгадать перстень Амадея. С созданием магических щитов дело продвигалось довольно хорошо. Здесь Гарри использовал в качестве основы магический барьер, спонтанно изобретённый Нимфадорой. Уже к нему он добавлял различные сочетания рун, слов, жестов и мыслеобразов, дабы сообщить ему дополнительные свойства, могущие быть полезными и в других ситуациях.

Например, одна из версий этого заклятья была переработана им так, чтобы предохранять чародея от физических атак. Оградившись им, можно было не бояться ударов ножа, кулака или выстрелов из ружья. Последнее, правда, они протестировать не смогли в связи с отсутствием огнестрельного оружия. Были и другие модификации Защитной Сферы, призванные спасти мага от смерти при падении с большой высоты или не дать ему задохнуться под водой, которые тоже на практике проверены не были.

С колдовскими средствами нападения всё обстояло не так хорошо, но прогресс был. В этой области почти все заклятья базировались на телекинезе и являлись различными производными от него. Вдохновлённый просмотром Звёздных Войн и личностью Дарта Вейдера, Поттер научился делать так, что все небольшие и незакреплённые окружающие предметы вдруг с большой скоростью устремлялись в цель. Помимо этого Гарри теперь мог (опять же, теоретически, ведь стать подопытным кроликом вряд ли бы кто-то захотел) применять любимый фокус тёмного лорда ситхов — душить своего противника. Новизна этих приёмов состояла в том, что теперь ему не нужно было активно концентрироваться на процессе — это за него выполняла матрица заклятья. Помимо этого было придумано и несколько схем психических атак, по уже не раз упоминавшейся причине оставшихся неиспытанными.

Но успехи по всем этим направлениям могли быть значительно больше, если бы не отвлекавшее Гарри от магических изысканий беспокойство за Сириуса. Конечно, Эванс не воспылал к своему нежданно обретённому крёстному родственной любовью, но за то время, что они были знакомы, у них сложились довольно неплохие отношения. Поэтому начинающий маг вполне закономерно волновался за друга своих родителей.

Помимо этого Поттеру не давали погрузиться в глубины волшебства размышления о Нимми. Хотя, конечно, ничего этакого, что могло бы вызвать усиление интереса к её персоне, она не делала. Более того — девушка перестала таскать его в клубы после той памятной беседы, когда он рассказал ей о скором возвращении Вольдеморта. Проблема была в другом — одного только её присутствия в доме на площади Гриммо хватало, чтобы думы о ней всплывали в голове Гарри в самые неподходящие моменты, мешая порой ухватить за хвост долго ускользавшую от него мысль.

И думы эти, надо сказать, были двойственного характера. С одной стороны парень относился к ней как к другу — никаких романтических чувств четвероюродная племянница у него не вызывала. С другой же присутствовало чисто плотское влечение, временами заявлявшее о себе через эротические сны, главной героиней которых являлась именно Нимфадора. И в этом-то и состояло противоречие, не дававшее Эвансу спокойно спать. Будь это какая-нибудь другая девушка, он, скорее всего, переспал бы с ней несколько раз и успокоился, дав выход желанию. Но с мисс Блэк ситуация была гораздо сложнее. Мало того, что она была его дальней родственницей, так он ещё и успел сдружиться с ней. Нет, у него не было никаких предрассудков по поводу занятия сексом без любви, но как к этому отнесётся она, Гарри не представлял.

Впрочем, через несколько дней после отбытия Сириуса в Министерство магии, затруднения Эванса на этот счёт исчезли сами собой, когда поначалу сонная Нимфадора своим страстным поцелуем намекнула ему на то, что тоже совсем не против физической близости. Именно тогда Поттер пришёл к выводу, что не имеет никакого значения, испытывает ли он по отношению к ней какие-то сердечные чувства или нет. Ведь Нимми полностью укладывалась в представления парня о том, какой должна быть любимая женщина. А значит, возникновение амурных чувств было лишь делом времени.

В этот же вечер домой вернулся полностью оправданный Бродяга, принесший хорошие вести о том, что ему заплатили огромную компенсацию и вернули палочку. И если Нимфадору больше заинтересовал размер денежных средств, переведённых на счёт её дяди в Гринготтсе, то Нарциссу обрадовало само по себе возвращение Сириуса. То же, что он был цел, невредим, да ещё и реабилитирован было лишь приятным дополнением. Гарри же обратил особое внимание на ауру Нюхалза. В ней наметились радикальные перемены, связанные, судя по всему, с магическим инструментом Блэка.

Если реквизированная крёстным палочка воспринималась через призму истинного зрения как отдельный от биополя объект даже в момент использования, то его личная при сотворении волшебства выглядела продолжением энергетического кокона. Помимо этого совокупность тонких полей аристократа претерпела и некоторые другие изменения.

Как и у всякого обычного человека, жизненная сила Сириуса была равномерно распределена по меридианам, формирую этакую "кровеносную систему" энергетического толка. Были здесь и свои артерии, представлявшие собой наиболее крупные каналы, и "кроветворные" органы, в роли которых выступали центры силы, в просторечие именуемые чакрами. Но способ организации ци был лишь одним из многих, чья совокупность и формировала собственно поле. Связано это было в первую очередь с многомерностью человеческой сущности.

Истинное зрение Эванса тоже имело свои границы и более "тонкие" структуры Гарри в деталях не воспринимал. Но и того, что парень видел, хватило, чтобы приблизительно понять суть происходящих в ауре Бродяги изменений и выдвинуть гипотезу, объясняющую причину их возникновения.

На некоторых глубинных уровнях организма Нюхалза система силы перестраивалась таким образом, что палочка становилась своего рода пультом управления, ключом, открывающим сложный замок выражения воли человека во внешнем мире. Такое изменение позволяло даже не самому перспективному чародею в разы увеличить КПД своих заклятий и сильно сократить время обучения.

Согласно догадке Поттера, корнем таких перемен, прежде всего, была сама волшебная палочка. Тут, конечно, возникал вопрос: чем же она так отличалась от всех прочих деревяшек, что могла явиться одной из причин подобной перестройки некоторых глубинных систем человеческой сущности? По мысли юного чаровника дело было в магическом наполнении колдовского инструмента. А точнее в том, что между этой сердцевиной и общим энергетическим фоном волшебника возникало явление резонанса, которое и позволяло творить чары без потерь силы.

Попутно палочка избавляла чародея от необходимости тратить прорву времени и сил на сосредоточение, служа концентратором энергии и высвобождая её направленными импульсами. Всё что требовалось от мага так это выразить своё намерение посредством произнесения какой-нибудь вербальной формулы и движения палочки, задающего базовую форму энергетической матрицы.

Всё вышесказанное, было, безусловно, верно, но, несмотря на свою центральную роль, волшебная палочка являлась здесь скорее основным условием изменений, а не их движущей силой. В качестве последней выступало то описание мира, которым пользовалось современное волшебное сообщество. То есть, получив в своё распоряжение колдовской инструмент, маг неосознанно запускал механизм трансформации какой-то части своей сущности согласно установленному образцу. В связи с этим, кстати, у магглорождённых поначалу довольно часто наблюдались "отклонения от нормы", что в свою очередь служило одной из причин негативного отношения к ним чистокровных чародеев. Со временем, по мере того, как человек сживался с той системой взглядов на окружающую реальность, которой пользовалось общество магов, такие аномалии обычно сходили на нет.

Гарри осознавал, что его гипотеза пока довольно сырая и нуждается в дальнейшей проработке, но при этом парень был уверен в том, что основные моменты схвачены им верно. Впрочем, необходимость более подробного изучения вышеперечисленных проблем очень хорошо показывал тот факт, что энергетика Нарциссы не претерпела почти никаких изменений. А ведь она пользовалась родной палочкой гораздо дольше, чем Сириус своей. Причём у аристократа процесс изменения биополя всё ещё продолжался. В чём причина такого расхождения было не совсем понятно.

Хотя Эванс с ходу предположил, что некоторые люди просто имеют меньшую предрасположенность к тому ущербному виду магии, который был сейчас в ходу. В пользу этого, кстати, говорил такой незначительный, казалось бы, факт, что все сколько-нибудь одарённые волшебники, относящиеся к этой классической парадигме, были довольно эксцентричными людьми.

По мнению Поттера это было вполне закономерным последствием тех глубинных изменений человеческой сущности, которые давали возможность увеличить результативность магических действий. И если сиюминутный эффект от такого "симбиоза" волшебников и палочек был положительным, то в долговременной перспективе он устанавливал некий рубеж, перейти который классический маг не смог бы даже при всём желании.

Ведь трансформация "тонких" структур колдунов и ведьм приводила как к уже упоминавшемуся изменению в психике, так и к более глобальным нарушениям в энергетической составляющей. По сути, она калечила людей. Это выражалось, прежде всего, в гипертрофированной выраженности определенных частей магической сущности, в то время как другие находились едва ли не в зачаточном состоянии. Такой серьёзный дисбаланс ставил большой жирный крест на возможности перехода мага на качественно более высокий уровень, ограничивая его способности тем, что он имел к моменту обретения палочки.

В общем, Гарри всё больше и больше начинала не нравиться та система магии, которой пользовались сейчас в Британии и других частях ойкумены, населённых цивилизованными народами. Ложась спать в этот вечер, он задумчиво крутил на пальце перстень Амадея и потому сам не заметил, как уснул, забыв снять кольцо. Такого с ним не случалось уже довольно давно — по крайней мере, с тех пор, как он убрал со своего лба шрам в виде значка высокого напряжения.

В момент засыпания привычное ощущение падения вдруг резко усилилось в несколько раз, после чего исчезло также неожиданно, как и появилось, забрав с собой всякую сонливость. Ещё некоторое время Поттер лежал, ворочаясь с бока на бок, но царство Морфея отказывало ему в визе. Поэтому Гарри как всегда, когда ему не спалось, отправился на кухню.

Прихлёбывая кофе, он некоторое время просто смотрел в камин, наслаждаясь вкусом напитка и ни о чём особо не размышляя. Но через несколько минут внимание Эванса приковало к себе ювелирное украшение средневекового мага, по-прежнему тускло блестевшее на безымянном пальце его десницы.

— Что же ты такое? — задумчиво произнёс парень, поднеся руку с перстнем к глазам.

Словно откликаясь на вопрос юного мага, кольцо вдруг налилось некоей более глубинной степенью реальности, по сравнению с которой все остальные предметы в комнате были лишь бледными тенями, обрывками таящего в предрассветных лучах сна. Вслед за этим в глубине чёрного камня зажглась ослепительно яркая искра света. Вела она себя совсем несвойственным потоку фотонов образом, не освещая ничего. Возможно, такое происходило потому, что это сияние носило какой-то другой, непривычный характер, и, наверное, не являлось собственно светом в привычном, материалистическом понимании этого явления.