Кодекс калибра .45

КОДЕКС КАЛИБРА .45

ПРОЛОГ

Оторвавшись от компьютера, потянулся. Все! Игра закончена!

"Жаль.... Хорошо пошла,... и так быстро закончилась. Блин! Теперь жди когда "Мафия — 3" появится.... Ого!".

Прогремел гром, ударила молния — прочертив добела раскаленным клинком черное небо. Только тут я заметил, что за окном бушует гроза.

"Ну, ты, мальчик заигрался. Даже не заметил, как гроза началась. Сколько натикало? О! Уже третий час. Пора спать. Сессия за спиной, родителей еще две недели дома не будет. Лепота! Живи и радуйся! Впрочем.... Долг. Надо же было так мне влипнуть. Пятьсот зеленых, кровь из носу, но надо отдать в конце недели. Проблема. Гм! Макс, еще тот мафиози! Не любит когда долги задерживают. Его гориллы сделают меня на счет: раз! А может занять...— тут мои мысли перебил громкий вопль кота Гришки. — Чего это он?!".

Только я переступил порог своей комнаты, как мимо меня по темному коридору в сторону кухни промчался кот. Реакция животного, темнота и гроза за окном заставила меня напрячься. Прислушался, но кроме стучащегося в окна дождя — ни одного постороннего звука. Подойдя к гостиной, замер и снова прислушался. Из полуоткрытой двери комнаты не было слышно ни звука. Мысленно упрекнув себя в нерешительности: — "Что ты, как маленький, страшилки себе придумываешь?!" — шагнул через порог, одновременно толкая дверь. Тишина и знакомые очертания мебели сняли напряжение. Хотел включить свет, но передумал.

"Ерунда. Ничего тут нет. Гришка просто грозы испугался".

Сделал два шага... и тут из-за плоского экрана телевизора выплыл бело — голубоватый, чуть искрящийся шар. Сначала я оцепенел, загипнотизировано глядя, как ко мне плавно плывет клубок энергии, но потом в памяти неожиданно всплыли правила поведения при встрече с шаровой молнией, вычитанные как-то в интернете.

"Следует замереть и наблюдать за движением молнии. Если она приближается к вам, то нужно осторожно отойти или отклониться от пути её движения. При этом соблюдать главное правило: не следует убегать от шаровой молнии, потому что возникший поток воздуха может увлечь её за вами".

Когда она приблизилась ко мне на расстоянии метра, я сделал два медленных шага в сторону, уходя с ее пути. Сгусток энергии продолжал двигаться в прежнем направлении, мимо меня. Напряжение стало отпускать меня по мере того, как ощущение опасности стало уступать чувству любопытства. Я уже стал жалеть о том, что мобильник остался в моей комнате, и нельзя сделать фото, как в следующую секунду шар, резко изменив направление, понесся ко мне, словно его тянула неведомая сила. Я отпрыгнул в сторону, на долю секунды потеряв молнию из поля зрения, и только начал поворачивать голову, чтобы определить, где она, как почувствовал сильнейшую вспышку боли внутри черепной коробки. Мозг словно горел.

"Я что, умираю...".

Эта мысль была последней, перед тем как я провалился в темноту.

ГЛАВА 1

Открыв глаза, я увидел, что лежу на дощатом полу товарного вагона, который дергался и качался, грохоча на стыках рельсов. Минуту я ошеломленно смотрел то на стены, то на равнину, которая убегала вдаль в проеме на полуоткрытой двери вагона, затем вскочил на ноги, стал оглядываться, крутя головой в разные стороны. Ошметки сена на полу, дощатые стены.... Неожиданно воздух прорезал гудок паровоза. Встряхнув меня, он вывел меня из прострации. Не сознавая, что делаю, подошел к открытой двери. Начинался рассвет. Равнина сменилась густым лесным массивом, который тянулся, чуть ли не до самого горизонта. Я поежился от свежего ветерка, забравшегося под мою рубашку и теперь холодившего кожу. Все было обычным и понятным, но в тоже время нереальным. Неожиданно вагон резко тряхнуло и чтобы удержаться на ногах, мне пришлось ухватиться за край двери, а уже в следующую секунду я почувствовал боль, словно в палец вонзили иголку. Сделав шаг назад, поднес палец к глазам, затем аккуратно поддел и выдернул занозу. Мгновенный укол боли и на подушечке пальца выступила маленькая капелька крови. С минуту рассматривал, после чего потрогал кровь пальцем, а затем зачем-то растер ее между подушечками пальцев. Чувство нереальности происходящего в моей голове боролось с тем, что я видел, чувствовал и ощущал.

"Этого не может быть! — говорила одна часть меня, другая ей возражала, правда не столь уверенно: — Боль, которую ты только что ощутил, куда отнести? А то, что вижу вокруг? Да возьми те же руки! Посмотри на них!".

Я поднял руки и посмотрел на раскрытые ладони. Сердце дрогнуло, остановилось, а затем застучало так быстро и часто, словно пыталось обогнать перестук колес поезда. Сначала ошеломленно покрутил кистью правой руки, затем сжал пальцы в кулаки. Этими движениями я словно пытался оттянуть понимание того, что только увидел. Признать то, что было совершенно дико и неестественно по любым человеческим меркам. Признать то, что я... нахожусь в чужом теле.

"Нет! Это сон. Кошмар. Меня ударило молнией... Я дома. Без сознания".

Мысли были вялые и невыразительные, и в них не было уверенности, которая была у реальности, которая сейчас меня окружала. Не сознавая того что делаю, я, чисто по инерции, стал осматривать себя. Широкие плечи, налитые упругой силой бицепсы, выпуклая грудь. Пробежал глазами по одежде. Грубые башмаки, которые давно не видели ваксы, линялая рубаха некогда синего цвета, обтрепанные брюки серого цвета и сравнительно новая джинсовая куртка.

"Амбал.... Не руки, а кувалды какие-то, — растерянно думал я, пока исподволь нараставший страх не прорвал плотину и целиком не затопил меня. — Я... здесь?! Что произошло?! Что теперь со мной будет?!".

Вспышка панического страха окончательно дала понять, что вокруг меня реальный мир, а я нахожусь в товарном вагоне, который катит в неизвестном направлении.

"Как это могло произойти! Как?! Каким чудом я мог попасть сюда из собственной квартиры? Бред! Стоп. Может это действительно только бред, вызванный ударом электрического тока?!".

Я бросил отчаянный взгляд вокруг, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, способную подтвердить мою мысль, но ничего не обнаружил. Зато факты, подтверждающие реальность, окружающую меня были налицо. Чужое тело. Вагон. Стук колес. Лес, проплывавший в проеме полуоткрытой двери.

Хотелось хоть что-то сделать, чтобы попробовать исправить положение, но что именно я не знал, и это было хуже всего, потому что следом пришла ярость и отчаяние. Хотелось со всей силы, наотмашь, колотить кулаками по стенам, ломать и крушить. Кулаки сжались, тело напряглось, я сделал шаг... В этот момент вагон дернуло, заставив меня, пошатнуться и в какой-то мере прийти в себя. Смесь разочарования, отчаяния и злости отрезвила меня, заставила мятущийся разум принять, наконец, происходящее за свершившийся факт и дать возможность логически мыслить.

"Это есть. Просто прими, как данность. Прими. Так, что у нас? Перемещение сознания в другое тело. Классический вариант. Альтернативный мир. Другое время. Хорошо. И где я? Хм. Попробую определиться".

Подошел к двери. Поезд, обойдя лес по дуге, оставил его позади. Теперь из края в край тянулась зеленая равнина. Высунув голову чуть подальше, я увидел очертания поселка или небольшого городка. При виде приобретающего все более четкие формы небольшого городка отчаяние, боровшееся с надеждой, что все еще может измениться, отступили, дав место жадному нетерпению, словно этот городок должен был дать ответы на все мучавшие меня вопросы.

Это был поселок в тридцать пять-сорок домов, вокруг которых раскинулись возделанные поля, а на лугах паслись лошади и коровы. Я видел не менее полусотни человек, мужчин, женщин и детей различного возраста, работающих в полях и приусадебных участках, а в поле были только плуги и косилки на конной тяге. Из техники, насколько я мог увидеть, в поселке было только три грузовых пикапа. Они и стали для меня новым ударом, подтвердив собой версию попаданца. Это были... "Форды" 20-х годов прошлого столетия.

Увлекшись игрой "Мафия", я заинтересовался этой темой и прочитал несколько десятков статей в Интернете, касающихся периода зарождения мафии. Сухой закон, гангстеры, Аль Капоне. Они нередко были иллюстрированы фотографиями и мне всегда было немножко смешно глядя на угловато-грубые формы автомобилей того времени.

"Теперь мне не смешно, а скорее.... Ладно. Что еще я видел? Мужчины — широкополые шляпы, подтяжки, тяжелые ботинки. Женщины в длинных платьях.... На одной была соло-менная шляпка... с искусственными цветами. Дома — сплошь дерево. Веранды. Еще был негр, который работал в поле. И... лошади. Нетрудно сделать вывод: я провалился... в прошлое. Если судить по тому, что видел, то это Америка. 20-40-е годы".

Теперь, когда я получил доказательства своего переноса, я неожиданно почувствовал тоску. Она была острой, щемящей, но неопределенной, так как я потерял все. Начиная от родителей и кончая своей личностью. У меня больше не было ни прошлого, ни настоящего, только будущее. Правда, сейчас я чувствовал не в пример лучше, чем в первые минуты своего появления в этом времени. Мне даже было немного стыдно за мое недавнее поведение.

"Как малыш, честное слово!".

С того момента, когда понял, что пойду по стопам отца, я стал культивировать в себе выдержку и самообладание. Дело в том, что я вырос в семье потомственных дипломатов и отец был для меня всегда примером человека, умеющего при любых условиях владеть собой.

Тренинги и тренировки помогли развить и укрепить выдержку, хладнокровие и умение принимать логически выверенные решения в любой обстановке. Я шел к своей цели, четко отмеренными и выверенными шагами. К семнадцати годам я в совершенстве знал английский язык и хорошо французский. Следующим шагом стало поступление в университет. В этом году окончил первый курс. Я рассчитывал и планировал,... а теперь все рухнуло! В один миг! Эта... нелепость перечеркнула все! Мою жизнь, мое будущее!

Сидевшее, глубоко во мне, отчаяние породило ярость, которая вспыхнула во мне, но почти сразу погасла, взятая под контроль.

"Хватит психовать! Лучше думай и анализируй! Расставь все по своим местам. Чужое время. Чужое тело. Судя по рукам, парень занимался физическим трудом. Гм! Может кузнецом работал? Или фермер? Только вот почему он в товарняке? Едет в поисках работы? Или в бегах? Уголовник? Хм! Не хватало увидеть свою физиономию возле полицейского участка, где вывешивают объявления типа, "найти преступника". Нет. Роба не арестантская, да и следов от кандалов нет. Просто работяга едет в поисках работы. Стоп! А может у него в карманах есть хоть какая-то бумага или документ?".

Пошарив во всех карманах, я выудил на свет всего лишь пару монет. Одну я нашел в брюках, а другую — в кармане джинсовой куртки. Один цент и четверть доллара. Четверть была 1920 года и выглядела совершенно новой, а цент был постарше — 1909 года выпуска. Надписи на обеих монетах гласили: "United States of America", "In God We Trust". Последняя фраза в переводе означала фразу "Мы верим в Бога". Профиль Линкольна на центе, окончательно утвердил меня в мысли, что я попал в Америку начала двадцатого века.

"Вообще-то интересная связь вырисовывается. Играл в "Мафию-2" и — бац! — попадаю в Америку.... Хотя нет! В игрушке начало пятидесятых годов, а здесь, судя по датам, двадца-тые годы. Есть связь? Или просто совпадение? Ладно. Значит, Америка. 1920 — 30 годы. Где-то так. Попробуем вспомнить, что я об этом периоде знаю".

Некоторое время перебирал в уме исторические подробности этого периода, пока не понял, что знаю не столько о жизни Америки того периода, сколько об американских гангстерах. Под влиянием двух игр "Мафия" и "Мафия-2" я перелопатил довольно много информации о становлении и развитии организованной преступности. В основном эти сведения касались двух городов — Нью-Йорка и Чикаго.

"Сейчас в Америке, как писалось в статьях, "золотое" время. Время благоденствия. Автомобили Форда потоком сходят с конвейера. Гремит джаз. Телефония. Радио. Закладываются основы для будущих миллиардных состояний. Впрочем, это благоденствие длилось до...24 октября 1929 года, когда наступит экономический крах. Да, это было время, когда делались состояния. Кстати, папаша братьев Кеннеди сколотил свое состояние на продаже спиртного именно в этот период. Гм. Кстати, а как обстояли тогда дела с техническими новшествами? Телевизора, точно еще нет. Появился он, по-моему, где-то пятидесятые годы. Транзисторный приемник? Еще позже. Микроволновка. Отпадает. Холодильник? Вроде есть. Да что я перебираю! Можно подумать, я знаю, как они устроены! Я знаю про многие вещи, которые перевернут мир, а вот какими словами мне объяснить ученым об устройстве микроволновой печи.... Хотя нет. Есть идея! Шариковая ручка! Ее изобрели в тридцатых годах! Венгр. Журналист. Читал об этом изобретении статью. Американец тогда еще присвоил себе его изобретение, запатентовав его в США на свое имя. Ведь тогда изобретения регистрировались в каждой отдельно взятой стране. Хороший шанс разбогатеть! Еще... чизбургер. Тот появиться только в 1928 году. Еще.... Ладно, не все сразу! Покопаюсь в памяти и обязательно вспомню что-нибудь еще! Не пропаду!".

Настроение поднялось. Если до этого я чувствовал себя человеком, у которого качается под ногами земля, и вдруг, сделав еще несколько шагов, понимает, что стоит на твердой поверхности.

"Интересно, что за четвертак можно купить? Если судить по рассказам О'Генри, писавшем о тех годах, то продавщица зарабатывала... шесть долларов в неделю. Значит, на один раз поесть точно хватит. А может и на два. Как у них с работой дело обстоит? Гм! Но на месте уже надо смотреть. Что я знаю и умею? Компьютер, умение водить, французский и русский языки. Может кому-нибудь переводчик понадобиться. Например, в порту. А может предсказаниями заняться? В тридцать третьем году придет к власти Адольф Гитлер! Он предвестник второй мировой войны! Нет! Это не мое! Можно поискать работу в какой-нибудь торговой фирме. Освоюсь, а потом можно замутить свой бизнес. В любом случае мне повезло, что попал в Америку, а не в Советскую Россию.... Брр! Сейчас там такое твориться....".

Спрятав деньги в карман, снова подошел к двери. За поездом ползли, заполняя горизонт, грозовые серо-черные тучи. Стало жарко и влажно; казалось, жар поднимался от земли и зависал над ней — густой, насыщенный влагой. Неожиданно захотелось спать. Отойдя вглубь вагона, снял куртку и свернув ее, пристроил в качестве подушки. Не успел положить на нее голову, как тут же уснул. Снова проснулся оттого, что вокруг меня что-то изменилось. Поднял голову, пытаясь понять, пока, наконец, не сообразил: не так сильно раскачивало вагон. Поезд замедлял ход. Вскочил и подошел к дверному проему. От грозовых туч не осталось ни следа. На ярко-голубом небе светило солнце, а впереди темным пятном вырисовывались контуры большого города. Деталей различить я не мог, как не всматривался. Отойдя от двери, снова сел. Неожиданно в сердце закралась тревога.

"Люди прошлого. Мы же настолько разные! Как они меня примут?".

Чтобы как-то отвлечься, поднял с пола куртку и стал тщательно ее отряхивать. Потом заметил, что на руках налет сажи и попытался вытереть их о брюки.

"Черт! У меня наверно и лицо такое!".

Снова снял куртку, а затем ее изнанкой, как мог, вытер лицо. После чего снова осмотрел себя. Атлетическое сложение, жесткие ладони, ногти, с въевшимися черными ободками.

"Точно! Фермер, строитель или нечто подобное".

Застиранная рубаха и потрепанные штаны говорили о том, что мой социальный статус весьма невысок.

"Вот уж повезло, так повезло. Готовился стать дипломатом, а стал простым работягой! Отличное перевоплощение, нечего сказать!".

Я неискренне засмеялся своей незамысловатой шутке, даже не понимая, зачем это делаю, поэтому был только рад, что мой натужный смех утонул в однообразном грохоте стальных колес. Снова выглянул. Город заполнил весь горизонт. Среди подавляющего количества домов, в три-пять этажей, возвышалось только около трех десятков высотных зданий. Неожиданно пришла мысль, что все эти люди, населяющие его, уже давно стали покойниками. Хотя она была глупой и нелогичной, но все же сумела внести вклад в нарастающее внутри меня беспокойство. Затем чисто инстинктивно стал приводить себя в порядок, словно шел в гости к незнакомым людям. Сначала попытался расправить складки на бесформенных штанах, затем сделал попытку расчесать волосы, запуская в них растопыренные пальцы; потер лицо, твердыми как камень, ладонями. Неожиданно повеяло тяжким духом, и я снова выглянул в проем двери. Поезд ехал мимо обветшалых кирпичных двух-трех этажных домов, покрытых копотью и грязью.

"Блин! Как здесь могут жить люди?".

Рельсовых путей становилось все больше и больше. По обеим сторонам вагона мелькали вереницы других товарных вагонов и состав, в котором я ехал, переходил с одной колеи на другую. Паровоз теперь почти полз в огромном пространстве, наполненном грохотом, паровозными гудками, стальными рельсами, дымом и товарными вагонами, прибывшими со всех концов страны. Все это было мне не так интересно, как люди. При виде дорожных рабочих, стрелочников и железнодорожников я ощутил растерянность. Мысли лихорадочно заметались, ища набор подходящих слов и фраз, которые можно было бы употребить в разговоре.

"Мистер, как вас там, где я нахожусь? Хм! А что! Я же только что приехал. Так почему мне не задать такой вопрос? Теперь надо подумать, что ответить на встречный вопрос. Кто ты такой? Откуда приехал? Я Ричард...Дик Дантон и приехал из.... Блин! Америка большая! Интересно, какие штаты остались у меня за спиной? Э! Скажу из Арканзаса. Поругался с отцом-фермером и сбежал. А что! Хорошая версия, а главное — безобидная. Только что здесь за вонь?!".

Чем ближе подъезжал состав к станции, тем противней становился запах. Сейчас он уже не пах, а смердел. Я еще не знал, что он шел с городских боен, где молоты несли смерть неисчислимому количеству коров и свиней.

Поезд еле полз, и я решил спрыгнуть, чтобы избежать ненужных вопросов, а то и выяснения отношений с кем-нибудь из железнодорожных служащих. Сев в дверном проеме на пол, и ухватившись правой рукой за край стенки, стал осторожно опускать вниз ноги, а затем оттолкнулся и прыгнул. Соскочив на землю, я по инерции пробежал несколько метров, а затем зашагал между платформами и вагонами, пересекая пути и обходя горы шлака. Так я наткнулся на железнодорожный вагон, которому было место на свалке, настолько он был грязный и ржавый, но при этом в нем кто-то жил, если судить по серым и мятым занавескам на окнах. Я хотел пройти мимо, как дверь, ведущая в тамбур, распахнулась, и показался мужчина в полинялой рубашке и в донельзя измятых штанах, из которых торчали босые ноги. Несколько секунд он рассматривал меня, а потом сказал:

— Привет! Закурить будет?

— Нет. Э... привет!

Я смотрел на железнодорожного рабочего, как на пришельца, хотя на самом деле пришельцем из нас двоих был я. Нахлынувшее чувство нереальности происходящего прошло быстро, но и этого времени хватило, чтобы рабочий что-то заметил и спросил: — Ты чего так смотришь?!

— Ничего. Так просто.

— Ты какой-то странный, — некоторое время он смотрел на меня, а потом на его лице расплылась хитрая улыбка. — Ха! Догадался! Ты только что приехал. Да?

— Да. Приехал. А как вы догадались?

— Ты бы посмотрел на себя со стороны, парень! Ха-ха-ха! Размазанные пятна сажи на лице, да глаза, каждый из которых величиной с долларовую монету. Вылитый фермер, только что солома из волос не торчит! Вытряхнул, небось, ее по дороге, а? Чтобы городским казаться?! Ха-ха-ха!

— А... который сейчас год?

— Ой! Уморил! Ха-ха-ха! Ты что до этого в лесу жил, парень?! Совсем дикий человек! Ха-ха-ха!

Первая растерянность от встречи с человеком, который давным-давно должен был лежать в могиле, прошла, и я уже спокойно спросил: — Все-таки, который сейчас год?

Рабочий — путеец, заметив во мне перемену, перестал смеяться и ответил: — 1921 год.

— А что это за город?

— Гм! Ты действительно странный какой-то, — он потрогал себя за подбородок с двухдневной щетиной, затем почесал нос и только тогда ответил. — Чикаго.

— Чикаго, — повторил я за ним. — 1921 год. Да — а....

Реальное подтверждение моих умозаключений окончательно убило последнюю надежду, которая все еще теплилась в глубине моей души. Я один в чужом мире. Ни родных, ни друзей. Вообще ничего нет, за исключением пары монет в карманах и той одежды, что на мне.

— Эй! Парень! Очнись! Что с тобой?!

Я вздрогнул, вырванный из своих мыслей, непонимающе посмотрел на него.

— С тобой все в порядке?

— Все хорошо, — протянул я, не понимая, чем вызван подобный вопрос.

Дружелюбность рабочего исчезла, а вместо нее проглянула настороженность. Сейчас он стоял, держась одной рукой за поручень, а другой показывал в сторону возвышающихся зданий:

— Ты приехал в город? Вот и иди! Иди, с Богом!

Теперь я сообразил, что он принял меня за психа и старается как можно быстрее отделаться. Я кивнул головой и отправился в указанном мне направлении. Неожиданно нахлынуло острое чувство одиночества. Пытаясь справиться с ним, я не замечал ничего вокруг, а просто шел в указанном мне направлении по просмоленным шпалам, обходя стоящие на путях вагоны. Пройдя мимо ремонтных мастерских, паровозного депо и длинного ряда железнодорожных пакгаузов, я ступил на утоптанную землю, где не было рельс. Вдруг до меня донесся гул человеческих голосов, становившейся все громче и отчетливей, по мере того как я шел вперед. Завернув за угол длинного здания из красного кирпича, я вдруг увидел сюрреалистический город, построенный из распрямленных железных канистр, брошенной мебели, упаковочных ящиков, старых корпусов машин. Лачуги стояли рядами, разгороженные подобием улиц между ними, с насыпанными земляными тротуарами и высаженными возле них какими-то деревьями и кустами.

Обитатели города из мусора, которые предстали моим глазам, являли собой настолько жалкое зрелище, что я даже на какое-то время забыл о своих проблемах, а главное у меня даже мысли не было, что я такой же, как они. Одни разговаривали между собой, другие занимались хозяйственными делами, третьи готовили себе еду, стоя вокруг самодельных печек — дырявых канистр, в которых горел ярко-оранжевый огонь. Мое появление мало кого заинтересовало. Я поймал только несколько брошенных взглядов, но в тех было больше равнодушия, чем любопытства. С минуту я колебался, как быстрее добраться до окраины: идти через поселок лачуг или сворачивать в сторону? Затем подумал, что разницы нет, в каком направлении мне идти, так как мне абсолютно некуда теперь торопиться. И я двинулся дальше по необычной улице. Больше всего меня поразило то, что среди этой неприкрытой нищеты были маленькие дети и беременные женщины. Заводить детей на помойке? Брр! У входа в одну такую конуру, два мальчика, лет по пяти, грязные и одетые в какое-то тряпье, ничем не напоминающее детскую одежку, строили дом из палочек и тряпок, а рядом, у двери соседней лачуги, высокая женщина кормила грудью малыша. Пройдя еще пару хижин, невольно обратил внимание на неподвижно стоящую у входа старуху. Она стояла, словно каменная. Проходя мимо, попытался уловить ее взгляд, но почти сразу отвел глаза. В них клубилась такая глухая безысходность, что у меня по спине невольно пробежал холодок.

Среди мужчин — обитателей поселка, которых я встретил по пути, было больше пьяных, чем трезвых. В одиночку и компаниями они сидели на перевернутых ведрах или просто на земле, держа в руках бутылки и кружки. Дойдя до последнего ряда лачуг, я уже был готов идти дальше, к видневшимся впереди домам — окраине Чикаго, как меня окликнули. Старик с красно — сизым носом, окликнувший меня, имел вид горького пьяницы. В руках он держал нечто вроде котелка, из которого время от времени прихлебывал. Сидел он на обломках детской коляски, которые с помощью доски, превратил в подобие скамейки.

— Ты, похоже, нездешний, парень? Что-то я тебя здесь раньше не видел!

Я остановился.

— Не здешний, — подтвердил я его слова. — Только что с поезда.

— Ты откуда, малыш?

— Гм. Из Арканзаса.

— Приехал посмотреть на славный город Чикаго?

— Вроде того.

Он отхлебнул из своей емкости и скривился.

— Что-то у старого Пита нынче брага совсем плохая получилась. Дерьмо, одним словом. И куда ты теперь?

— Попробую устроиться на работу.

— А что ты умеешь?

— Гм.

"Если придерживаться версии фермера, то могу работать в поле. Ухаживать за скотиной, и всякое такое, — пронеслось у меня в голове, но сказать я ничего не успел, так как бродяга продолжил разговор сам.

— Вот-вот, — покровительственно сказал он. — Ни черта ты не можешь! Ты посмотри на свои лапы! Ни в один приличный магазин не возьмут с такими граблями! Там нужны чистые, прилизанные мальчики! С твоими плечами только грузчиком работать, но только таких как ты, в городе — хоть пруд пруди! Ты посмотри на тех, кто живет в этом поселке! Половина из них, такие, как и ты! Приехали за лучшей жизнью! Где они теперь?! Где?! Не знаешь?! А ты посмотри вокруг! Здесь они! Здесь! На этой помойке!

Похоже, бродягу уже разобрало его пойло, потому что с каждой фразой, его дребезжащий, словно надтреснутый колокол, голос с каждой секундой становился все громче. Народ из ближайших хижин, обернувшись на его крики, теперь смотрел не столько на него, сколько на меня. Я почувствовал себя неловко. Тут вдруг неожиданно раздался крик худой женщины с костистым лицом:

— Хватит горло драть, старый дурак! У меня ребенок спит!

После сердитого окрика старик замолчал. Некоторое время бродяга молчал, уставившись в землю, но как только я повернулся, чтобы уйти, как он негромко пробормотал:

— Иди — иди и не говори, что тебя не предупреждали.

Получив своеобразное напутствие, я отвернулся от него и пошел дальше, через помойку, начинавшуюся сразу за поселком. Обходя кучи мусора, я непроизвольно ускорял шаги из-за отвратительных запахов, поднимавшихся от нагретой земли, но чем ближе подходил к городской окраине, тем больше не мог понять, что сильнее вызывает во мне отвращение: сама помойка или городские дома.

Рассыпающиеся старые здания с ржавыми лестницами и настежь открытыми черными проемами входных дверей, горки мусора и вонючие лужи на улицах. Кошки и крысы, шныряющие среди ящиков, мусора и разбитых бутылок, валяющихся прямо на земле. Нестерпимая вонь, исходившая от многочисленных боен, лишь усугубляла ощущение, что город умер и разлагается, подобно громадному животному. Люди, встречавшиеся мне на улицах, в большинстве своем выглядели так, словно вышли впервые на улицу после тяжелой, затяжной болезни. Из подслушанного разговора я уже знал, что сегодня воскресенье, поэтому не сильно удивлялся ни скоплению народа на улицах, ни количеству пьяных. Несмотря на то, что я видел сегодня столько отвратительного и противного, что не видел за всю свою жизнь, аппетита у меня это не отбило. Мне так сильно захотелось есть, что стоило моему носу учуять запах еды из дверей закусочной, мимо которой я проходил, как ноги, ведомые желудком, сами понесли меня к ней.

Легкий сумрак, стойка, плевательницы и спертый, пропитанный табаком, воздух. Я подошел к стойке и спросил:

— Что есть из еды?

Толстяк, с обвисшими как у бульдога щеками, был занят протиркой стаканов, поэтому не глядя на меня, буркнул:

— Как обычно.

Не получив ответа, поднял на меня взгляд, несколько секунд изучал меня, после чего сказал:

— Яичница. Бифштекс.

Не зная местных расценок, я сказал:

— Яичница. Пять яиц. Сколько с меня?

— Шесть центов есть?

— Есть!

— Садись, там, в углу. Что пить будешь?

— Э-э... Просто воды можно попросить?

— Всегда, пожалуйста, — не удержался от кривой усмешки бармен.

Тарелку я очистил в три минуты, а затем с минуту думал над стаканом с водой: не заказать ли мне еще одну порцию, но в последний момент передумал, а вместо этого спросил: — У вас работы для меня не найдется?

Хозяин коротко хохотнул и сказал парочке завсегдатаев, сидевших у стойки:

— Еще один фермер приехал покорять наш город!

Те разом ехидно заулыбались, выставляя на обозрение черные пеньки испорченных зубов.Я сгреб сдачу и аккуратно отправил ее в карман штанов, затем снова спросил:

— Так нет работы?

Хозяин кафе отрицательно покачал головой.

— Не там ищешь, парень, — откликнулся на мой вопрос мужчина, сидевший за столиком в двух шагах от меня. Его лицо, продубленное ветром и солнцем, показалось мне, грубо вы-лепленной маской, обожженной на огне.

— А где надо искать?

— В порт иди. Может, повезет.

— Иди на скотобойни, — посоветовал еще один из посетителей, сидевших у стойки. — Они постоянно нуждаются в рабочих. Работу там точно найдешь, а вот, сколько времени на ней протянешь — это вопрос.

— Точно! Первые два дня я просто есть не мог. Кусок в горло не лез, — поделился своими впечатлениями другой мужчина, сидевший у дальнего конца стойки. — На полгода меня только и хватило! Потом еще полгода снились горы этой чертовой сизой требухи.

— А грузчиком? В магазин?

Мой вопрос неожиданно вызвал всеобщий смех.

— Ты, что не понял, парень, о чем тебе толкуют?! Город переполнен всяким сбродом, который хватается за любую работу! Даже самую грязную! Негры, латиносы, поляки с евреями. Их тут полным-полно! У них семьи, дети. Их кормить надо! Теперь понял?!

— Зря ты сюда приехал! — подхватил тему бармена мужчина за столиком. — Сидел бы ты, парень, лучше в своем Канзасе или Айдахо и выращивал картошку с кукурузой! Чего тебе на месте не сиделось?

— Да вот не сиделось, — буркнул я недовольно. — Тогда хоть подскажите: где здесь можно переночевать?

— Диборн или Раш-стрит, а еще лучше доберись до перекрестка ниже Чикаго-авеню. Там множество ночлежек с чем-то похожим на постель для парней, вроде тебя. Стоимость — двадцать пять центов за ночь или доллар за неделю, — посоветовал мне мужчина с дубленым лицом.

— Что ему в названиях улиц?! Он ведь города не знает!

— Ноги есть?! Язык есть?! Дойдет!

После его слов наступило молчание. Развернувшись, я пошел к выходу. Уже переступая порог, успел услышать начало фразы:

— Ничего себе бычок вымахал! Такого встретишь в темном переулке....

Я шел, обдумывая на ходу ситуацию.

"Плохо дело. Надо срочно искать хоть какую-нибудь работу. Еще надо найти место, где можно перекантоваться пару-тройку дней. Ночлежка отпадает сразу. Нет у меня на нее денег! Да и экономить надо. Работа! Куда пойти? Наверно, в порт. На скотобойни.... Брр! Если только от голода умирать буду! Можно все же по складам пробежаться. Вдруг, повезет! Вот тебе и век благоденствия! Хм! Может все-таки пробежаться по магазинам.... Только не в этом районе.... Какой-нибудь торговый центр".

Углубившись в мысли, я шел вперед, не замечая ничего вокруг, пока вдруг не понял, что оказался в лабиринте из трехэтажных домов, опутанных решетками железных балконов и лестниц. Окна домов были распахнуты настежь, и почти в каждом из них виднелись лица жильцов. Некоторые переговаривались с соседями, но большинство просто сидело у окон или лежали грудью на подоконниках, смотря на улицу. Кое-кто, в большинстве своем мужчины, стояли у подъездов. Но только стоило мне появиться, как внимание жителей ближайших домов сосредоточилось на мне. Мне стало неуютно под их взглядами, и я ускорил шаг, только изредка бросая взгляды по сторонам. В грязных проемах квартир первого этажа видны железные спинки кроватей, покрытых тонкими одеялами, грязная посуда и объедки пищи на столах. У одного из окон сидела женщина с большими печальными глазами и вязала чулок, считая петли. Несколько детей в возрасте пяти-семи лет рылись в коробках с мусором, стоящих у панелей. Кругом грязь, сырость, ржавчина. Я уже не смотрел по сторонам, стараясь быстрее идти, чтобы как можно быстрее выбраться из этого кошмарного лабиринта. Чувство отвращения к этому городу росло с каждой минутой. Мне стало казаться, что все в этом городе пропитано вонью и грязью. Причем не только стены домов, стекла окон, одежды людей, но и сами люди. Их мозги, желания, мысли....

Завернул за очередной угол дома, я вдруг понял, что заблудился. Бросил взгляд по сторонам, и сразу наткнулся на изучающий взгляд парня с гривой курчавых иссиня — черных волос, который подпирал плечом стенку. Его руки засунуты глубоко в карманы брюк. Я уже хотел спросить у него дорогу, как тот резко оттолкнулся от стены, после чего достал руки из карманов и, засунув пальцы в рот, громко засвистел. Несколько мужчин с черными глазами и оливковой кожей, до этого о чем-то горячо спорившими, оглянувшись на свист, заметили меня. В их взглядах я заметил нечто такое, что к моей растерянности прибавило чувство тревоги. К тому же я только сейчас заметил, что люди вокруг меня имеют ярко выраженные черты южан.

"Итальянцы? Блин! Итальянский квартал! Мафия! Банды! — отрывочные мысли, замелькавшие в моей голове, стали для меня своего рода ударами тревожного набата. — Бежать! Бежать отсюда быстрее!".

Развернувшись, я пошел обратно, при этом стараясь не спешить, но ноги сами по себе ускоряли шаг. Завернув за угол дома, я уже почти бежал. Еще несколько поворотов и я выскочил на пустырь с горой мусора, находящийся в окружении каких-то развалин. Улицу перегораживали развалины скособоченного дома, левая часть которого практически развалилась, остались только несущие стены, да пара перекрытий, а вместо крыши торчали ребра балок. Огляделся по сторонам, ища выход из тупика, и тут же взгляд нашел длинного и худого старика, роющегося в куче мусора.

"Может он мне подскажет дорогу?".

— Эй!

Услышав мой голос, он резко повернулся и, щуря красные веки больных глаз, невнятно забормотал какую-то нелепицу, больше похожую, на бред сумасшедшего.

— Все понятно, — пробормотал я тихо сам себе. — Больше вопросов не имею.

Наступали сумерки. Вгляделся в сгустившуюся тень улицы, тесно зажатой между домами. Погони не было.

"Черт! Похоже, парень, у тебя слишком богатое воображение. Местный хулиган решил просто попугать тебя, а ты сразу наутек бросился! Гм! Может и так. А может....".

Оглядевшись по сторонам еще раз, я понял, что если не собираюсь ночевать среди мусора и крыс, то мне надо вернуться и найти выход. Чувство опасности еще не улеглось, и я решил немного выждать. Чтобы хоть как-то скоротать время, стал смотреть на старика, продолжившего копаться в куче отбросов. Время от времени, он что-то доставал, а затем складывал в мешок, лежавший на земле. И вдруг я услышал звуки. Это были приглушенные расстоянием, невнятные голоса людей, идущих в мою сторону. Сердце сжалось, а потом забилось с силой в грудную клетку. Горло пересохло. Я огляделся по сторонам в растерянности. За спиной — развалины, которые были готовы рухнуть при первом прикосновении, справа — мусорная куча самого отвратительного вида, а слева — глухая стена.

Выхода не было: оставалось встретить опасность лицом к лицу.

Я увидел их издалека. Шестеро подростков, лет четырнадцать — шестнадцать. Трое из них были невысокого роста и отнюдь не отличались атлетическим сложением, возможно оттого, что плохо питались в детстве, но агрессивности и дерзости, судя по их злобным оскалам, им было не занимать. Подойдя ко мне и выстроившись полукругом, они чем-то стали похожи на крыс, ставших на задние лапы. Никогда не имел дело с этими тварями, но почему-то именно так представлял их взгляд. Голодный, злобный и жестокий. Несколько секунд мы стояли друг против друга, пока их главарь, парень с густой копной волос, не спросил: — Ты чего здесь верзила делаешь на нашей территории?!

— Заблудился. Покажите дорогу и я уйду.

— Уйдешь, когда я тебе позволю! Деньги есть?!

Мгновение раздумывал, но потом отрицательно покачал головой.

— Куртка у него ничего. Почти новая, — подал голос худой подросток с жестким, угрюмым лицом, стоявший по левую руку от главаря.

— Заткнись, Доминик! А ты, давай снимай куртку и вытряхивай все из карманов! Да живее! Мои парни не привыкли ждать!

Невольно всплыли в памяти слова отца, которые стали для меня жизненной своеобразной позицией: — Когда неожиданность падает как снег на голову, нельзя терять время. Не надо гадать, как и почему это произошло. Не надо винить себя. Не надо искать виновных. Не надо думать о том, как избежать повторения той же ошибки. Всем этим можно будет заняться позже. Если останешься жив. Первым делом надо оценить ситуацию. Проанализировать. Определить минусы. Найти плюсы. В соответствии с этим составить план действий. Если так сделать, у тебя появится шанс.

Страха, который ломает человека, низводя его до роли слизняка, я не испытывал, только напряжение и чувство тревоги, но они не помешали мне принять соответствующее решение.

— Куртку на землю положить? — спросил я хриплым от волнения голосом, стараясь придать голосу как можно более жалобный тон. Похоже, роль труса мне удалась, судя по тому, как расслабились их тела, а на лицах появились презрительные усмешки.

— Доминик, возьми его куртку! — скомандовал главарь своему подельнику.

Не успел малолетний грабитель сделать пару шагов по направлению ко мне, как я кинулся ему навстречу. Удар пришелся ему прямо в лицо. Доминик не успел ни отстраниться, ни прикрыться рукой, и только уже падая на землю, издал дикий вопль. Неожиданное нападение на какие-то мгновения парализовало банду, тем самым дав мне возможность продолжить атаку. Быстрый шаг и я со всего размаха обрушил на главаря мощный кулак. Хруст кости и дикий вопль боли, оборвавшийся стоном, возвестил меня о том, что я сломал ему челюсть. А уже в следующую секунду на меня со всех сторон посыпались удары, которые я практически не чувствовал из-за охватившего меня исступленного бешенства. Никогда в жизни не испытывавший ничего подобного, я сейчас, словно какой-то берсеркер, упивался схваткой, увлеченно нанося удар за ударом. Даже острая вспышка боли в боку, заставила меня еще сильнее молотить кулаками, пока один из нападавших со сдавленным криком не рухнул на землю, освободив мне тем самым путь. Воспользовавшись этим, я помчался со всех ног. В сгустившихся сумерках я бежал по лабиринту узких улочек, почти не видя вокруг себя никого и ничего, до тех пор, пока не понял, что еще немного и я упаду. Несколько минут стоял, хрипя и хватая ртом воздух, как вытащенная на берег рыба, пока вдруг не почувствовал боль, огненной иглой прошившей мой левый бок. Я ее чувствовал и раньше, но тогда она мне не казалось такой жгуче-острой. Сунув руку под куртку, я почувствовал под пальцами липкую горячую влагу.

"Кровь. Я ранен".

Неожиданно накатила слабость, ноги стали, словно ватными. Сделав шаг, я прислонился к стене, а затем сполз на брусчатую мостовую. Тут мне стало по-настоящему страшно. Один, раненый, в чужом городе, где я никого не знал. Я попытался сообразить, что мне сейчас необходимо делать.

"Надо в больницу. А для начала надо встать".

Но слабость оказалась сильнее, а чуть позже я впал в какое-то полусонное состояние. Словно тело у меня уснуло, а ум бодрствовал. Во мне оставались только наполовину сформировавшиеся и неясные обрывки мыслей. Они проплывали у меня в мозгу, но тело не реагировало на них, оставаясь холодно-безразличным. Я утратил всякое чувство времени, поэтому не помнил, как заснул.

Вдруг неожиданно в мой тяжелый, горячечный сон, полный боли, вплелись голоса. Сначала мне казалось, что это часть моего кошмарного сна, но спустя пару минут понял, что они вне моего сознания. Стоило мне окончательно прийти в себя, как я в полной мере почувствовал себя больным, разбитым и оцепеневшим.

— Слушай, а куртка еще ничего.

— Глянь, Сморчок, у него весь бок в крови. Может, жмурик?

— Да не. Живой. Вон дышит. Давай быстро по карманам пошманаем, пока не очнулся.

— Уже очнулся, — сказал я и открыл глаза.

В предрассветных сумерках передо мной стояли двое бродяг. Один хлипкий и низкорослый, с лысиной во всю голову и носом закоренелого пьяницы. Другой чуть повыше, с худым испитым лицом. Его седые волосы сальными сосульками лежали на плечах грязного и латаного пиджака. Лица у обоих были опухшие и небритые.

— Что случилось, приятель? — спросил меня низкорослый бродяга.

— Напали на меня.

— Кто же тебя....

— Не лезь к человеку, Сморчок. Это не наше дело.

— Что, правда, то, правда, Музыкант. Старая привычка. Задавать вопросы.

— Вы мне можете помочь?

— За четвертак доведем куда угодно. Хоть до ада, если ты знаешь туда дорогу, — быстро проговорил Музыкант.

— До ближайшей больницы.

— Можно и до больницы. Только идти туда.... Далековато, скажем. Сам-то ногами пере-двигать можешь?

— Надо попробовать, — неуверенно сказал я.

— Гм! Стой! А Док?

— Док.... Да его два дня не было! Запой. Ему много не надо. Хм, впрочем,... нас самих сутки не было. Может он и появился. У тебя есть, парень, какие-нибудь деньги?

Вопрос о деньгах этих бродяг, дал мне почти полное представление о том, как я сейчас выгляжу. Хотел бы соврать, но одна только мысль, что я снова останусь один, заставила меня сказать правду:

— Двадцать центов.

Они переглянулись. Потом Музыкант сказал: — Ладно. Хватайся за меня.

ГЛАВА 2

Мне казалось, что мы петляли по темным улицам очень долго, но это было из-за моего состояния. Я шел, переставляя ноги, словно в бреду. Наконец мы подошли к полуразрушенному зданию, похожему на склад. Середина крыши провалилась, двери не было. Хотя начало светать, в помещении было темно. С трудом, поддерживаемый Музыкантом, я добрался до угла, где жили бродяги. Они выбрали этот угол, потому что здесь сохранилось часть крыши. Вся обстановка приюта бездомных состояла из проржавевшей бочки — печи, трех грязных матрасов, на каждом из которых лежало по вороху тряпья и двух перевернутых ящиков, плотно прижатых друг к другу. На этой имитации стола стоял закопченный чайник и несколько жестяных банок — кружек. Упав на один из матрасов, я только закрыл глаза, как меня начал кто-то теребить за рукав: — Эй, парень! Потом спать будешь! Ты вроде говорил, что у тебя деньги есть!

Чуть повернувшись, я сунул руку в карман штанов и выгреб монеты.

— Держите.

Только на четвертые сутки я встал на ноги. Мне просто исключительно повезло. Нож проткнул бок, но при этом не задел не одного органа. Мой молодой и крепкий организм, а также бродяга по прозвищу Док, некогда бывший доктором, сделали все, чтобы я выздоровел. Через два дня бывший доктор, осмотрев мою рану, сказал, что она чистая и проблем не должно быть, после чего исчез в неизвестном направлении. Больше я его никогда не видел. Моих двадцати центов и полдоллара, которые принес Док, хватило на два дня, да и то большая часть денег ушла на дурно пахнущий суррогат виски.

В драке досталось не только мне, но и моей одежде. Разрезанная и залитая кровью рубаха, испачканная в грязи и крови куртка, окончательно превратили меня в бродягу. Хуже всего, что у меня теперь не было денег, а так же возможности в ближайшее время найти работу из-за еще незажившей раны.

Как только я пошел на поправку, главной проблемой для меня стала еда. Когда деньги кончились Сморчок и Музыкант отправились на промысел. Двое суток я ел то, что они приносили. По большей части, это были отбросы и объедки, но дело было уже не в качестве, а в количестве. Просто их было катастрофически мало, а мое молодое, здоровое тело хотело есть двадцать четыре часа в сутки.

Я должен был благодарить судьбу за то, что она свела меня с бывшими интеллигентами, у которых сохранились остатки совести и человеколюбия. Сморчок был некогда юристом, и на улицу его привела жадность к деньгам. Из-за взятки он совершил махинацию с бумагами клиента, но был изобличен. Выйдя из тюрьмы, он оказался в черном списке, и уже не смог вернуться к прежней работе. Музыканту, бывшему пианисту, в драке сильно повредили руку. Он не мог больше играть и запил. О Доке я ничего не узнал, кроме того, что тот был когда-то врачом.

Вечером четвертого дня, когда почувствовал себя относительно хорошо, я объявил им, что завтра уйду. Попробую лечь в больницу для бедняков. Ни тот, ни другой, даже не думали скрывать своей радости после моих слов. Я их понимал, хотя все равно было немного обидно.

Когда я проснулся, никого из них уже не было. Встал. Бросил последний взгляд на убогое убежище, давшее мне приют, после чего направился к выходу. Уходить мне не хотелось, так как это было единственное мне знакомое место в этом мире. Адрес больницы и направление, в котором мне нужно идти, я уже знал. Выйдя на улицу, уже собрался идти, как вдруг из-за угла склада выбежал Сморчок и закричал мне, чтобы я быстрее шел за ним.

— Куда?!

На мой вопрос, он ответил, что недалеко, на 47-ой улице, Армия Спасения открыла бесплатную столовую для бедняков. Услышав о возможности нормально поесть, я больше не стал его ни о чем спрашивать, а просто последовал за ним. По пути я старался вспомнить, что знаю об этой благотворительной организации, но — увы! — мои знания ограничивались только одной строчкой: эта организация добровольная и занимается помощью беднякам.

Спустя десять минут мы подошли к пустырю, где стоял длинный брезентовый шатер темного — зеленого цвета, по краям которого торчали два флагштока, на которых поникли слегка колеблющиеся под слабым ветерком флаги. Несмотря на то, что сейчас было около девяти утра, очередь из бродяг и бедняков тянулась метров на тридцать, но люди все подходили и подходили. Музыкант стоял семнадцатым в этой очереди. Как только мы подошли, народ, стоящий сзади, глухо зароптал, но явных возмутителей спокойствия среди них не оказалось, и скоро все успокоились. Недалеко от входа стоял деревянный стол, за которым сидел человек в униформе, и предварительно беседовал с каждым бродягой, перед тем, как пропустить того в шатер. Еще несколько офицеров армии Спасения вели душеспасительные беседы с людьми, стоявшими в очереди. Она двигалась настолько медленно, что, постояв немного, я вышел из очереди и подошел к шатру, чтобы рассмотреть, что нарисовано на флаге. Пока я стоял и смотрел, ко мне пошла полногрудая женщина, в строгом темно-синем платье с белым воротничком, и спросила:

— Вам интересно, что означают символы на нашем знамени?

— Да. Интересно.

— Наш герб — это комбинация из семи символов, представляющих главные доктрины Армии Спасения. Круг (солнце) — означает свет и огонь духа Святого. Крест в центре герба — Крест Господа нашего Иисуса Христа. Буква "С" — означает "Спасение", — при этом она коснулась пришитой на рукаве ее платья буквы "С". — Мечи — символ борьбы, которую ведут все христиане с силами зла в этом мире. Семь кружков (точек) — семь основных библейских истин, оружие христианина. Корона — корона славы, которую Бог даст всем верным Ему, увенчает Божьей славой за праведность. А нашим девизом мы считаем слова нашего первого генерала Уильяма Бута: "Пока женщины плачут, как это происходит сейчас, я буду бороться! Пока маленькие дети остаются голодными, как это происходит сейчас, я буду бороться! Пока люди попадают в тюрьмы, выходят и снова попадают, как это происходит сейчас, я буду бороться! Я буду бороться до самого конца!". Запомните их, юноша. Может слова человека, всю свою жизнь посвятившего помощи бедным, помогут вам сойти с пути греха и порока и стать истинным христианином. Я надеюсь....

— Дик! Быстрее! Наша очередь подходит! — вдруг услышал я голос Музыканта.

— Извините, мисс, но меня зовут!

Спустя пять минут я уже стоял у стола. Ответив офицеру на несколько вопросов на тему "как я докатился да такой жизни", после чего клятвенно пообещал ему, что все брошу и займусь настоящим делом, я отошел от стола. У входа в шатер мне была вручена брошюрка под названием "Вестник спасения", причем с жестким требованием — вернуть обратно. Усевшись за длинный стол, стоявший в середине палатки, я ее быстро пролистал. В ней были собраны материалы на евангельские темы, рассказывавшие читателям о пагубном влиянии алкоголя и табака на здоровье человека, а также статьи о благотворительной и просветительской работе Армии Спасения. В самом конце брошюры несколько страниц были отведены под псалмы. Пробежав глазами и не найдя для себя ничего интересного, я уже хотел бросить ее на стол, как почувствовал касание чей-то руки. Это был Музыкант. Не слова не говоря, он выразительно повел глазами в сторону одного из углов. Посмотрев в указанном направлении, я увидел офицера, внимательно наблюдавшего за поведением бродяг и бедняков. Осторожно огляделся вокруг и поразился тому, с каким напускным вниманием читают бедняки этот журнальчик. Спустя двадцать минут столовая наполнилась, и начали раздавать еду. По совету Сморчка после еды я пожаловался на свою рану и при тщательном осмотре получил направление в казарму Армии Спасения.

Следующие пять дней я жил по свистку дежурного офицера. Подъем, отбой, еда, молитвы. На стенах заведения красовались портреты генерала Бута вперемешку со строгими запретами выпивать, плеваться, выражаться, ругаться, ссориться, играть на деньги. Еда здесь была намного лучше, чем отбросы, которыми я питался у бродяг, но мне ее все равно не хватало. Я постоянно был голоден. Когда я попросил как-то еще один кусок хлеба во время обеда, мне велеречиво предложили смирить свой голод духовной пищей — молитвами. Я был благодарен организации за их помощь, но при этом мне очень не нравилось то, что офицеры, навязывая образ жизни, который они считали правильным, при этом откровенно и нагло манипулировали людьми. Еда и крыша над головой были теми самыми веревочками, за которые постоянно дергали офицеры Армии Спасения, чтобы направить человека, как они считали, на путь спасения. Хочешь получить на завтрак кусок сыра на хлеб — ходи на молебен. Хочешь получить дополнительно булочку к обеду — должен просидеть час — полтора на лекции, пропагандирующей здоровый образ жизни. Если что-то тебе не нравиться, можешь высказаться, но после этого тебя сочтут неблагодарным и укажут на дверь. С юных лет я был предоставлен самому себе, и привычка отвечать за себя, за свое поведение и поступки, впиталась мне в кровь, поэтому я посчитал подобный режим прямым давлением на свою личность. Последней каплей переполнившей чашу моего терпения стало замечание одного из офицеров, когда я мыл пол в обеденном зале.

— Парень, шевелись живее! Сейчас первая смена придет!

— Быстрее будет, если ты со шваброй станешь мыть пол вместе со мной! Ваша братия только языком сильна болтать, а как до дела, так сразу в сторону!

Уже на следующее утро меня в числе полутора десятков бродяг выписали из казармы. Моя одежда была выстирана и вычищена, поэтому выйдя на улицу, я имел сравнительно приличный вид. К тому же теперь я знал, как выгляжу. Мощного сложения парень, ростом под метр девяносто, семнадцати — девятнадцати лет. Лицо простое. Глаза карие. Я столько раз крутился перед зеркалом, осматривая себя, что заслужил среди бродяг кличку Красавчик. Денег у меня по-прежнему не было, но зато я получил направление на работу, которое мне дали в Армии Спасения. Женщина, давшая мне его, исходила из заключения врача, который осмотрев меня, заявил, что еще неделю мне нельзя заниматься тяжелым физическим трудом, поэтому я получил бумагу на работу подсобником в столовой, расположенной в польском квартале. При этом она предупредила меня, что платить мне будут пять долларов в неделю плюс бесплатная кормежка, но нет выходных и работать надо с утра до вечера. Я недолго раздумывал. Мне нужна была работа. Мне нужны были деньги. Да и бесплатная еда была несомненным плюсом. Еще я исходил из мысли, что с чего-то надо начинать, чтобы побыстрее освоиться и закрепиться в этом мире.

Миссис Джексон, давшая мне направление, не соврала. Все было так, за исключением того, что кухня и подсобные помещения представляли собой настоящий свинарник. Кухня представляла собой площадь двенадцать квадратных метров и наполовину была загромож-дена плитами и столами. Единственный мусорный ящик к полудню был всегда переполнен, а пол обычно покрыт дюймовым слоем растоптанных отбросов. Кладовая представляла собой не столько место для хранения продуктов, сколько столовую для крыс, мышей и тараканов. Крана с горячей водой не было в помине. Греть воду надо было на плите в котле, приткнуть который, пока жарится-парится еда, было некуда, поэтому большую часть посуды мне приходилось мыть холодной водой, притом, что мыло липло, но не мылилось, а подручным средством очистки от жира служили порванные на клочья газеты. Свет в кухне почему-то горел только восьми вечера, затем, как правило, выключался. Дальше мы работали при свечах. Единственной работой, которая мне нравилась, была колка дров на свежем воздухе и походы за продуктами на базар. Там по мелочи закупалось то, что мы не получали оптом от мясника, пекаря и хозяина бакалейной лавки, расположенного напротив нашей забегаловки. В таких условиях нам с поварихой нужно было кормить по сорок-пятьдесят посетителей в день, а в выходные дни их число нередко возрастало до сотни. У поварихи рабочий день длился с восьми утра и до восьми вечера, у меня — с семи и до десяти. Спал я в кладовой, где хранились дрова и уголь. Вацека, хозяина забегаловки, маленького и толстого поляка, очень порадовало это обстоятельство, так как его заведение уже трижды пытались ограбить. По этому случаю, он даже расщедрился, принеся мне грязное солдатское одеяло и тоненький матрац.

Так я прожил почти три месяца, понимая, что веду почти животный образ жизни, но ничего поделать с этим не мог, так как приходилось крутиться целый день, вроде белки в колесе, только спицами в нем были тяжелые, грязные и многочисленные обязанности кухонного рабочего.

Нередко среди посетителей столовой попадались отчаянные дебоширы, устраивавшие скандалы, которые часто переходили в кровавые драки. Кастет, нож, дубинка со свинцом частенько были главным аргументом для выяснения отношений. Обычно хозяин сам выходил из подсобки с дубинкой, пытаясь утихомирить расходившийся народ, а когда не получалось, звал меня. В первый раз, когда я попытался выставить двух разбушевавшихся клиентов, осторожно подталкивая их двери, то получил от одного из них неожиданный удар под дых, а затем в лицо. Мой противник явно переоценил силу своего удара или посчитал мое вежливое отношение за трусость, но в любом случае он просчитался. Моя кровь словно вскипела, переплавив боль в ярость. Широко размахнувшись, я со всей силы впечатал свой кулак в челюсть противника. Глаза буяна остекленели, и он бессильно рухнул на заплеванный пол. Его приятель только успел перевести растерянный взгляд с распростертого тела своего приятеля на меня, как мой следующий удар сбил его с ног. С минуту я смотрел на драчуна, ворочающегося у моих ног, наподобие краба, а затем неожиданно для самого себя зло засмеялся. Работа вышибалы неожиданно стала для меня своеобразным развлечением, с помощью которого, я имел возможность выплеснуть из себя, переполнявшую меня временами, злобу. При этом я понимал, что эта тупая работа постепенно уродует мою душу, делая из меня настоящего обитателя этой человеческой клоаки — злобного, с вспышками дикой ярости, громилу. Попытки бороться с собой мало что давали мне до того дня, пока не произошел случай, которому я стал свидетелем. Посетитель, мужчина лет сорока с потухшими глазами, около часа сидевший у стойки, вдруг неожиданно выхватил из-под куртки нож и несколько раз ударил им соседа. Нож был грошовый, плохо заточенный, но один из ударов попал человеку в шею. Нападение было настолько неожиданным, что раненый закричал только тогда, когда из его шеи ударила струя крови. Услышав крик, убийца остановил занесенную с ножом руку, потом посмотрел на окровавленный нож, на человека, пытавшегося обеими руками закрыть рану, и неожиданно стал смеяться. Он продолжал смеяться даже тогда, когда его с заломленными руками вытаскивали из столовой полицейские. Человек, которого он ранил, не успел доехать до больницы и умер в машине скорой помощи. После увиденного я некоторое время был в шоке.

"О, Господи! Его смех! До сих пор в ушах стоит. Впрочем, от такой жизни стать психом — раз плюнуть! Нет. Надо выбираться из этого дерьма как можно скорее!".

Как-то вечером я мыл посуду, когда послышались звуки драки, а спустя несколько минут в проеме двери показалась жирная физиономия хозяина.

— Пошли. Поможешь.

Я вытер руки о грязную тряпку и пошел за ним. Когда я вошел в зал, драка уже закончилась. Один из участников драки сидел на полу, вытирая кровь с губ, другой, с залитым кровью лицом, лежал в проходе между столиками. В шаге от лежащего тела стоял верзила в сопровождении двух своих дружков. На его пьяной, красной физиономии возбужденно блестели глаза. Он чувствовал себя победителем. Я подошел к нему и сказал:

— Даю тебе на выбор: уходишь сам, или те ребята, что стоят у тебя за спиной, вынесут тебя отсюда.

— Да ты что? — спросил верзила.

По его губам скользнула кривая усмешка.

— Можешь не сомневаться, — сказал я. — Я буду считать до трех, хорошо? Так что ты решай быстрее, понятно?

Он, молча, смотрел на меня.

— Раз, — отсчитал я.

На его губах застыла, как приклеенная, ухмылка.

— Два, — отсчитал я.

Их было трое, а я один, поэтому пришлось пойти на обман. Вместо того чтобы считать до трех, я ударил верзилу головой в лицо. Шагнул вперед и со всего размаха врезал ему лбом в нос. Лоб изгибается идеальной дугой и черепные кости впереди очень толстые. Это, в какой-то мере, можно сравнить с ударом по лицу шаром для боулинга. Кроме того, это всегда неожиданно. Люди обычно ожидают удара кулаком или ногой, а такой удар для них как гром среди ясного неба. Под здоровяком подогнулись ноги, и он рухнул на пол, словно бык на бойне. Его череп с гулким стуком ударился о деревянный пол. Я обвел взглядом двоих приятелей забияки, которые выпучив глаза, смотрели на лежащее у их ног тело своего дружка.

— Кто следующий? — спросил я.

Ответа не последовало.

— Тогда забирайте его и валите отсюда!

На следующее утро вчерашняя стычка получила неожиданное продолжение. Им стал ранний, а поэтому неожиданный визит хозяина, который раньше девяти часов никогда в своем заведении не появлялся. Еще с порога он мне заявил, что я уволен. Когда я спросил его о причине, он сначала отнекивался, а потом все же нехотя сказал, что верзила, которого я вчера избил, является родственником какого-то мелкого бандитского босса в польском квартале. И все стало на свои места. Рассчитав меня, Вацек избегал возможности погрома, если бандиты явятся, чтобы разобраться со мной. Он опередил меня на два дня — в субботу я собрался сказать ему о своем уходе. Этой работой я был уже сыт по горло, а тот страшный случай только утвердил меня в мысли бежать отсюда как можно быстрее.

Хотя до конца недели оставалось еще два дня, я получил свои деньги полностью, а вместе с ними пожелание убраться из этого района как можно быстрее и дальше. Собирался я недолго. Благодаря жестокой экономии я сумел скопить денег и немного расширить свой гардероб. Как-то к нам в забегаловку зашел человек, потерявший работу и отчаянно нуждавшийся в деньгах. Он принес вещи на продажу. Ростом и сложением он походил на меня, так что пиджак и брюки, пришлись почти в пору. Если раньше я относился к своей одежде с особым вниманием, считая, что вкус у дипломата должен быть безупречным, то теперь ношеный, но вполне еще приличный костюм, который сумел сторговать за девять долларов, стал для меня неожиданным подарком. У него же приобрел рубашку и ботинки, а практически новая кепка досталась мне от кого-то из пьяных посетителей, который забыл ее в нашем заведении. Благодаря тому, что еда и проживание для меня были бесплатны, мне удалось скопить довольно большую сумму — сорок три доллара. Для человека, появившегося из другого времени, три с половиной месяца назад, с двадцатью пятью центами в кармане, это было целым богатством.

Быстро переодевшись, я кинул свою рабочую одежду в потрепанный саквояж и вышел на улицу. С минуту стоял, не зная, в какую сторону идти, как вдруг почувствовал беспричинную радость, словно школьник, который придя в школу, внезапно узнает, что объявлен карантин и у него впереди неделя свободного времени.

Пройдя несколько кварталов, и остановившись на перекрестке, я вдруг понял, что не знаю куда идти. Ни приятелей или знакомых я так и не завел, к тому до сих пор практически не знал города, за исключением пары районов, населенных эмигрантами. Все эти три месяца я прожил в Саут-сайде — южной стороне Чикаго, расположенный к югу и востоку от реки Чикаго. Это был район трущоб. Резким контрастом ему был Норт-сайд (Северная сторона) — престижный район в Чикаго, с многочисленными магазинами, отелями, ночными клубами, музеями, парками. Я много слышал о красивой жизни, живущих там богачей. О их особняках, шикарных машинах и не менее шикарных любовницах. Эти рассказы были порождены человеческой завистью, как и истории о гангстерах, о тайных притонах, где подают виски в чайных чашках, о перестрелках и убийствах. По большей части, это были истории из ряда городских легенд, хотя нередко подтверждение подобных рассказов можно было найти в газетах. В основном все это я слышал из пьяной болтовни посетителей, которые громко хвастались, что скоро сами станут гангстерами и заживут как люди. Я прекрасно знал, что в их словах не было ни капли правды, а только вслух высказанные, под влиянием суррогата виски, пустые надежды. Приходилось слышать и других пьяных ораторов: — Америка — страна равных возможностей! Я не из вашей драной стаи! На коленях ползать не буду! Вот увидите, я стану большим человеком! Вы еще вспомните меня!

"Только языком трепать мастера, а до дела никак не доходит, — ехидно думал я, слушая очередные хвастливые крики, раздававшиеся из обеденного зала.

Много всего я передумал за эти месяцы. Строил планы, думал, как жить далnbsp;ьше. Теперь пришло время их реализовать. Не будучи специалистом, я не мог претендовать на высокооплачиваемую работу, да и простой рабочей силы в городе было с избытком, но, несмотря на все это меня переполняли планы и надежды на лучшее будущее.

Остановившись на очередном перекрестке, я оглянулся по сторонам, и тут вдруг заметил рекламу, выставленную за грязным стеклом витрины: "Горячие пончики с повидлом! Только у нас вкусные, домашние пончики! Такие, как пекла ваша бабушка! Попробуете и пальчики оближете!". Неожиданно захотелось сладкого. Зайдя в закусочную, я заказал пончики и стакан фруктовой воды. Реклама не врала — пончики оказались вкусными. Сидя за столом, накрытым несвежей скатертью, перед недопитым стаканом, я неожиданно подумал: — Как все просто, когда есть деньги. Что захотел, то и получил. И так во все времена. Что сейчас, что в будущем. Я буду богатым, чего бы мне это не стоило!".

Затем неожиданно мысли перескочили на другую тему: — Черт! Так это же мой первый выходной за три месяца! Такое дело просто необходимо отпраздновать!".

И я заказал еще одну порцию пончиков. За едой я принялся составлять планы: — Для начала найду себе более или менее приличный ночлег, потом погуляю по городу, а завтра с самого утра пройдусь по магазинам и торговым конторам. Читать, считать, писать — я умею. Значит, есть возможность устроиться кладовщиком. Только вот как с рекомендациями быть? На такую работу просто так с улицы не берут. Впрочем, для начала можно начать и с грузчика. Если не получиться — схожу в порт. На несколько дней можно получить временную работу. Можно будет подрабатывать там, а параллельно вести поиски нормальной работы. Когда устроюсь, через год — полтора можно будет подумать о собственном бизнесе. Я не эти пустоголовые брехуны из забегаловки Вацека, только и умеющие драть горло! Я буду миллионером!".

Произнеся мысленно эти слова, я почувствовал себя человеком, дающим самому себе клятву. С ощущением торжества в душе я вышел на улицу. Некоторое время шел, неся его как флаг, а потом снова превратился в обычного парня.

Сначала шел по Кларк-стрит, мимо табачных лавок, магазинов ношеной одежды, дешевых ресторанов и десятицентовых танцзалов, где мужчинам — посетителям навязывали свое мастерство проститутки, затем свернув за угол, направился в направлении северной части Чикаго, района богатых людей. Еще не доходя до Норт-сайда, услышал шум большого уличного движения — гудки автомобильных сигналов, звонки трамваев, свистки двухэтажных автобусов, бряканье упряжи и лязг копыт лошадей, запряженных в конные экипажи, а еще спустя несколько минут я оказался на широкой и чистой улице. Красивые витрины магазинов, сверкающий лак автомобилей, в которых ехали шикарно одетые мужчины и красивые женщины — это яркая, многоцветная картина меня просто заворожила. Я словно попал в другой мир, где было чисто, светло и безопасно. Ощутить такое может только человек, который живет в тревожном ожидании. Дело в том, что живя в польском квартале, я был для них чужаком, инородцем, как и они для Америки. Будучи для американцев людьми второго сорта, они постоянно старались задеть меня, вымещая на мне свою злобу, накопленную в душе. Три месяца я словно был во вражеском окружении, постоянно ожидая подвоха, а то и прямой агрессии по отношению к себе. Когда я это понял, то ненависть стала обоюдной.

Идя по улице, я стал мечтать о том времени, когда вернусь сюда, и буду, как все эти люди, богатым и уважаемым человеком. Пока я не представлял, на чем заработаю большие деньги. Будет ли это сеть магазинов или заводы, но одно знал точно — все это у меня будет. Даже когда натыкался на презрительно — снисходительные взгляды богатой публики, фланирующей по улице в поисках развлечений, и начинал чувствовать себя неловко, надежда о том, что в ближайшем будущем я стану таким, как они, поддерживала и подбадривала меня. Так было, пока я не подошел к ресторану с зеркальными дверями и не увидел свое отражение на фоне шикарно одетой публики. Острое чувство ущербности, словно ножом, резануло по моему самолюбию. Еще час назад я был доволен своим костюмом, пусть далеко не совершенством, но сейчас.... Пряча глаза, я резко свернул за ближайший угол и пошел, желая оказаться как можно дальше от этого чистенького мира, где выглядел вроде таракана на чистой, только что отремонтированной кухне. Некоторое время я просто быстро шагал, не глядя по сторонам, пока злость не начала стихать.

"Все! Хватит бесплодных мечтаний! Надо идти искать жилье! Так. Сориентируемся. Я нахожусь... — и тут мой позвоночник пронзила огненной иглой боль. Резко развернулся. Передо мной стоял полицейский. В глазах настороженность и злость, а в голосе угроза: — Я тебя не знаю. Кто ты?! — но видимо почувствовав мою растерянность, сбавил тон: — Вали отсюда, парень, пока я тебя снова не вытянул дубинкой!

Я старался уважать закон, поэтому быстро сумел пригасить вспыхнувшую во мне ярость.

— Хорошо, офицер. Мне не нужно неприятностей. Уже ухожу!

Только я успел развернуться, чтобы уйти, как услышал смех. Противный, ехидный смех. Бросил злой, неприязненный взгляд в сторону бара, у входа в который стояли два парня. Костюм каждого из них стоил не менее полусотни долларов. Мягкие шляпы сдвинуты на затылок. У одного из них изо рта торчала сигара. Увидев, что я на них смотрю, один из них, с тяжелым квадратным подбородком, весело закричал полицейскому: — Так его, Багси! Гони босяка! Гони его с наших улиц!

Я уже решил не обращать на них внимания, как второй тип, достав изо рта сигару, крикнул:

— Эй, засранец! Хочешь заработать доллар?!

Некоторое время он смотрел на меня, ожидая ответа, но не получив, снова крикнул:

— По глазам вижу, что хочешь! Вылижи мне туфли языком — получишь! Клянусь окурком этой кубинской сигары!

Квадратный подбородок, услышав шутку приятеля, прямо-таки заржал, так ему стало смешно. Ярость затуманила мой рассудок. Сжав кулак, я подошел к ним. Мой угрожающий вид мгновенно стер улыбки с их лиц.

— Попробуй повторить, что только что сказал и настанет твоя очередь лизать мне башмаки!

К сожалению, охваченный яростью, я совсем забыл о полицейском. Удар дубинки по голове, заставил меня застонать и пошатнуться, а последнее, что я видел, был тусклый отблеск на кастете, надетый на руку бандита с квадратным подбородком.

Очнулся я возле каких-то мусорных баков. Первое же мое движение исторгло из меня стон боли. Голова просто раскалывалась.

— А-а-а! Ох! Как больно.... Черт! Где это я? Что со мной?

Вопрос просто повис в воздухе, так как я вспомнил, что со мной произошло.

— Козлы! Ублюдки! Только попадитесь! Блин! Моя голова,.... Она просто раскалывается.... Что это за место?

Стараясь не делать резких движений, я осторожно огляделся. Несколько баков и ящиков с пищевыми отходами, над которыми висел рой противных сизых мух. Осторожно, опираясь на мусорный бак, я поднялся. Несколько минут ждал, пока перед глазами рассеется муть, только потом осторожно потрогал голову. Ее левая часть была в запекшейся крови.

"Проклятье! Сколько времени я так пролежал? О, Господи! Деньги!".

Я залез сначала во внутренний карман пиджака, потом пошарил по остальным карманам. Тридцать долларов исчезли. Осталась только мелочь и десятка, которую я свернул трубочкой и засунул в дырку подкладки пиджака. Я лишился не только денег, но и возможности без спешки найти работу. Да еще разбитая голова. Дикая злоба вихрем закрутилась у меня в душе, а мозг запылал от ярости. Мне хотелось ломать кости и крушить челюсти.

— Гады! Гады!! Мать вашу!

Ярость быстро иссякла под напором все возрастающей головной боли, и спустя десять минут я брел в поисках ближайшей больницы. Мне повезло. Городская муниципальная больница оказалось сравнительно недалеко, всего в получасе ходьбы. Мою рану обработали и перевязали, а потом сравнительно вежливо попросили уходить и больше не приходить. Вежливо поблагодарив сестру, сделавшую мне перевязку, я вышел на улицу. Некоторое время шел в толпе, пока не понял: мне надо побыть одному в тишине и спокойствии, чтобы все обдумать, как следует. На мое счастье, через квартал, я наткнулся на небольшой парк. Сел на скамейку рядом с пожилой женщиной, кормившей воробьев и голубей хлебом. Некоторое время бездумно смотрел на птиц, копошившихся у ее ног и сорившихся из-за хлебных крошек, потом стал разбираться в самом себе. После всего случившегося, в глубине моего сознания словно что-то сдвинулось. Уже намного позже я понял, что это приоткрылась дверь клетки, где сидел зверь, который есть в каждом из нас.

Физически я чувствовал себя уже относительно неплохо, хотя бы потому, что телесную боль полностью заслоняла душевная. Было гадко и противно, словно меня с головой опустили в бак с нечистотами. К тому же мучило чувство бессильной злобы от осознания того, что я даже не могу отомстить своим обидчикам. Дело было не в страхе перед ними, а в понимании сложившейся ситуации. Несмотря на горевший в моей душе вулкан, а был в состоянии держать свои чувства в руках, а значит трезво мыслить.

Вернуться и разобраться с обидчиками? Те двое типов, судя по всему, были бандитами из какой-то преступной группировки. Гангстеры. Хозяева Чикаго. Такая разборка вполне может закончиться пулей, пущенной мне в голову. Про копа вообще речи быть не может. За ним стоит закон. Этот полицейский может быть гнилым и продажным, но он представляет собой власть. А я кто? Босяк. Бездомный бродяга с улицы. Кончиться тем, что мне отобьют почки в полицейском участке или отправят гнить в тюрьму. Такие варианты меня не устраивали. Отомстить я мог только в том случае, если стану над ними, стану выше закона. Мысли о честном труде, о поисках работы как-то сами собой отошли в сторону. Да и какой нормальный хозяин возьмет себе работника с разбитым лицом и перевязанной головой? Все, что я сейчас чувствовал, вылилось у меня в следующих мыслях: — Низводя человека до уровня животного, люди не должны ждать от него милосердия к ним. Такой человек имеет право жить, как хочет! Это право дают ему люди, которые обрекли его на скотское существование'.

Мысли о том, чтобы стать гангстером появлялись у меня и раньше, но я отбрасывал их, потому что знал: неотъемлемой частью этой профессии являлось насилие в различных его формах. Рэкет, налеты, убийства. Знал, что это не мое. Воспитанный к уважению власти и строгому соблюдению закона, я даже не мог помыслить, чтобы переступить его даже в малой мере, но сейчас.... К тому же, как ни странно, образ гангстера со временем стал своеобразным воплощением американской мечты. Захлебываясь от восторга слюной, люди восторженно рассказывали друг другу о красивой жизни бандитов, об их дорогих костюмах и шикарных ресторанах, которые они посещают. И конечно, о толстых, распираемых от денег бумажниках. Об известных бандитах говорили в равной мере, как о миллионерах или актерах кино. Гангстеры стали не только людьми, которым завидовали, преклонялись и боялись, но и законодателями 'гангстерской' моды. Машина марки 'Кадиллак', бриллиант в зажим для галстука, шляпа от известной фирмы 'Валентино', енотовая шуба для зимних поездок в машине — все это принесли в мир желаний и престижа американские гангстеры.

То, что представляло цель моей жизни еще день назад — хорошая работа, а в перспективе — свое дело, больше не была привлекательной. Я больше не хотел влачить жалкое существование в надежде, что потом, когда-то, буду жить жизнью обеспеченного человека. Даже если и так, то мое прошлое не даст мне спокойно наслаждаться жизнью. Я это понял прямо сейчас.

'Жить надо сегодня и сейчас! Сюда я не сам попал, а потому вправе выбрать свой путь! Я стану выше толпы! Стану выше закона!'.

За своими мыслями я не заметил, как наступили сумерки, и теперь мне надо было идти искать себе ночлег. Выйдя из парка, я направился в кварталы бедняков. Выйдя на улицу, где как я знал, находился ряд дешевых ночлежек, я криво ухмыльнулся, глядя на знакомую мне картину. Грязная улица, где с одной стороны находилось несколько ветхих зданий — ночлежек, а с другой стороны тянулся ряд лавочек и магазинчиков, на грязных витринах которых стояли ящики с полусгнившими овощами и фруктами, а на самом деле торговали низкокачественным спиртным. В задних комнатах стояли стойки, за которыми бармены в грязных, некогда белых фартуках разливали желающим низкосортное виски. Между любителями выпить, как мухи, роились шлюхи, жулики и воры. Едкая вонь, от куч отбросов смешиваясь с липким запахом рвоты и ядреным духом дрянного самогона, просто не давала нормально дышать. Я пошел по ней, но с каждым шагом желание переночевать хотя бы ночь в одном из этих домов испарялось с каждой секундой. Так и не решившись, я вышел к жилому кварталу, соседствующему с территорией портовых складов. Здесь было меньше мусора и свежее воздух. Присел на обломок камня. Мое внимание привлек пьяный, медленно бредущий по другой стороне улицы. Временами его шатало, и тогда он хватался за стену, выжидал с минуту и затем двигался дальше. В какой-то момент пьяного настолько резко шатнуло, что рука просто скользнула по стене, и не удержавшись, он упал на землю навзничь. Сделав несколько попыток встать, но в какой-то момент алкоголь сломал его, и он захрапел, широко раскрыв рот.

"Животное! — с этой мыслью я поднялся и медленно пошел, но не успел пройти и двух десятков метров, как услышал позади себя странный звук. Оглянулся и увидел противную картину. Старик с отечным лицом нездорового желтого оттенка, склонился над пьяным и шарит у него по карманам, затем что-то сунул себе в карман. Почувствовав мой взгляд, посмотрел в мою сторону и замер в ожидании моих действий, но увидев, что я ничего не предпринимаю, стал расшнуровывать ботинки пьяного.

"Это же не люди, а крысы в человечьем облике!".

Я резко развернулся и пошел. Эта отвратительная сцена окончательно утвердила меня в мысли стать гангстером.

16 января 1920 г. в Соединенных Штатах вступила в силу, принятая в конгрессе большинством голосов, 18-я поправка к конституции страны. Первый раздел гласил: "Через год после ратификации настоящей статьи в Соединенных Штатах и на всех подвластных им территориях запрещаются производство, продажа или перевозка, а также ввоз или вывоз опьяняющих напитков для потребления".

16 января 1920 г. в городе Норфолк, штат Вирджиния, евангелист Билли Санди во время церемонии символического погребения гроба с Джоном Ячменное Зерно, произнес вдохновенную проповедь, выступая перед десятитысячной толпой. Патетически воздев руки, Санди воскликнул: "Прощай, Джон! Ты был подлинным врагом бога и другом дьявола! Я всей душой ненавижу тебя!"

Один из самых известных протестантских священников в США, Санди пустил в ход все свое влияние для поддержки антиалкогольного движения. Цель, наконец, была достигнута, но планы по созданию общества, лишенного преступности, не только не воплотились, а скорее наоборот, влили в криминал новую силу, придав ему новый вид и новую репутацию. На нелегальной торговле спиртными напитками можно было заработать фантастические прибыли, но при этом контрабанда алкогольных напитков была отнюдь не безопасным занятием. В борьбе с полицией, а главным образом с конкурентами, приходилось прибегать к всевозможным уловкам, но, прежде всего, нужно было иметь хорошо налаженную организацию. Так банды, с одной стороны, стали напоминать коммерческую фирму, с другой — походить на небольшую армию. У гангстеров была своя бухгалтерия, свои врачи, оперировавшие и лечившие их в случае ранения, прикормленные адвокаты, защищавшие бандитов в суде и политики, проталкивающие выгодные криминальным структурам законопроекты. Резко увеличился спрос на профессиональных киллеров. В алкогольном бизнесе появились новые профессии и понятия: муншайнер, бутлеггер, спикизи. Муншайнер — подпольный самогонщик. Бутлеггер — контрабандист, доставлявший в страну алкоголь через океан или через канадскую границу. А в спикизи — нелегальном притоне, замаскированном под чайную, аптеку или бутербродную — шепотом заказывали чай или кофе, а вместо них получали алкоголь.

Пограничники и американская береговая охрана была не в состоянии противостоять незаконной торговле. Можно сказать в их оправдание, что изобретательность контрабандистов не знала границ. Лодки с подвесным мотором обеспечивали транспортировку с одного берега Великих озер на другой. Поезда перевозили ящики с виски, замаскированные среди других товаров, совершенно легальных, а бутылки были украшены фальшивыми этикетками. Целые колонны грузовых автомобилей под охраной вооруженных до зубов головорезов везли спиртное из Мексики.

Только в 1924 году, согласно официальной статистике, нелегальный импорт алкоголя оценивался, по меньшей мере, в 40 миллионов долларов и выше, и только 5 процентов было конфисковано чиновниками, контролирующими выполнение "сухого закона". К середине 20-х годов города Америки были буквально нашпигованы "спикизи". Только в одном Чикаго было выявлено более 10 000 подобных заведений, 15 000 — в Детройте, и от 30 000 и выше — в Нью-Йорке.

Алкоголь не только привозили из-за границы, но и продолжали производить в самих Соединенных Штатах. Начиная от самогонщиков, которые гнали спиртное для своих личных нужд и кончая организацией перегонных заводов и промышленным производством алкоголя.

И все это находилось под контролем мафиозных группировок. Столицей американских бутлегеров стал Чикаго. Этому способствовало его удобное географическое положение на самой границе с Канадой. Кроме того, Чикаго был крупным городом с многочисленными национальными диаспорами и давними традициями бандитизма.

В Чикаго в 1923 году было более ста банд, правда, в своем подавляющем большинстве это были мелкие группировки. Хотя принято считать, что Джон Торрио и Аль Капоне были единовластными хозяевами Чикаго, но это было не совсем так. Чикаго — слишком большой кусок добычи, поэтому в нем действовало свыше десятка крупных независимых банд. Ирландцы, итальянцы, евреи. Рэкет, проституция, игорный бизнес, контрабанда спиртного, угон автомобилей, налеты на банки — все это входило в сферу их деятельности. Ирландцы, единственные из бандитов, кто не занимался индустрией секса. Они не только не занимались этим сами, но и не давали устраивать бордели на своей территории другим бандам.

В 1920 году, Джон Toррио, глава крупной итальянской группировки, организовал встречу главарей крупнейших банд Чикаго. На ней была определена территория для каждой из преступных группировок. Хотя война между итальянцами и ирландцами утихла, но вооруженные стычки между ними и угон машин со спиртным друг у друга не были редкостью. Самой мощной ирландской бандой была банда Диона О'Бэниона. В отличие от Капоне, О'Бэнион, даже став боссом, продолжал лично участвовать в кровавых расправах. На его счету было более двадцати пяти убийств, и он заслуженно считался самым опасным человеком в Чикаго. Но Капоне оказался хитрее. Он прекрасно знал, что О'Бэнион очень любит цветы и является владельцем большого цветочного магазина. 10 ноября 1924 г. трое наемных убийц зашли в этот цветочный магазин якобы за покупками. Они были рекомендованы О'Бэниону одним из его друзей, поэтому ирландский гангстер не ожидал подвоха. С секатором в правой руке он вышел навстречу "клиентам" и... был убит шестью выстрелами в упор. Он получил по пуле в каждую щеку, две в горло и две в грудь. Это было традиционное заказное убийство: пока один гангстер держал его руку в крепком рукопожатии, два других разряжали в жертву пистолеты. Убийцы исчезли в неизвестном направлении, а Капоне прислал на похороны своего конкурента венок и выразил соболезнования его родственникам. Война между итальянцами и ирландцами, старавшимися удержать первенство в криминальном мире, продлилась до начала 30-х годов. Ее последним эпизодом стала знаменитая "Ночь святого Валентина", когда в одном из городских гаражей была целиком уничтожена банда Морана — последнего гангстера-ирландца, не желавшего подчиниться Аль Капоне. Ирландцы проиграли, потому что слишком романтично относились к своему бизнесу. Они видели в нем лихую героику, азартную игру с законом и смертью, но совсем не скучное предприятие, требующее бухгалтерии, планов и расчетов. Взять, например, один из эпизодов. Банда под предводительством О'Бэниона совершила налет на склады Торрио и за ночь вывезла сто бочек с виски. Но для Дэнни это было слишком скучно, и той же ночью, подвергаясь двойному риску, ирландцы вернули всю сотню бочек, только теперь уже они были наполнены не виски, а водой.

Верность общему делу в ирландских бандах основывалась только на крепкой мужской дружбе. Но этого, увы, оказалось слишком мало, чтобы год за годом противостоять той мощной машине, которой в итоге стала итальянская мафия, основанная на мрачной поруке итальянского кровного родства.

ГЛАВА 3

Жители Чикаго ежедневно со страниц газет узнавали о перестрелках и убийствах, полицейских облавах и судебных процессах по делу гангстеров. Все это давало широкую, но не объективную, а порою искаженную, картину преступного мира Чикаго, а уж про такие детали, как расположение штаб-квартир банд или схему раздела городских территорий и сфер влияния знали только в центральной бригаде детективов. Мне тоже подобные вещи были неизвестны, но зато я знал, как и в каком направлении будет развиваться в ближайшие годы организованная преступность в Чикаго. Даты, имена, события, подробности. Эта информация еще была свежа в моей памяти, поэтому вспомнить и восстановить большую часть исторических событий тех лет не составило труда. Знал, что самую крупную и мощную банду в городе представляли итальянцы во главе с Джоном Торрио, в помощниках которого состоял Аль Капоне. Как и знал то, что через два года главаря ирландской группировки Диона О'Бэниона убьют в его собственном магазине, после чего Капоне подомнет под себя бандитские группировки и станет главой преступного мира Чикаго. Эти знания могли помочь мне сделать ставку на победителя, и тем самым помочь продвижению наверх. Впрочем, если следовать подобному раскладу, то и выбирать тогда не из чего, но я решил сделать по-своему и сделал ставку на ирландцев. На банду Чарльза Диона О'Бэниона по прозвищу "Дэнни". Почему? Во-первых, у меня была свежа в памяти схватка с малолетними итальянскими бандитами. Во-вторых, я знал, что итальянцы неохотно принимают в свои ряды чужаков со стороны, а если и берут, то только на "грязную" работу. В-третьих, при необходимости я мог бы попробовать изменить ход истории в пользу ирландцев. В — четвертых, и это было главным: мне было известно место, где можно встретить людей О'Бэниона.

Во время одного из походов на рынок с Вацеком, хозяином забегаловки, я с удивлением увидел, как толпа стала подаваться на рынке в разные стороны, чтобы пропустить трех, хорошо одетых, людей. Вацек, проследив мой взгляд, уважительно сказал о них: — Парни Дэнни. Ирландцы.

Мой план был прост: поговорить с бандитами, когда они явятся на рынок. Я понимал, что он наивен, но как действовать по-другому, просто не знал. Мне пришлось прождать не менее трех часов, пока не появились рэкетиры. При виде гангстеров сомнения в правильности моего выбора снова обрели силу, но отступать я не собирался. Снова, как и тот раз, трое мужчин рассекали толпу, наподобие ледокола — народ расступался перед ними, давая им дорогу. Все они были одеты в темные костюмы и шляпы темных тонов. Первый гангстер, шедший посредине и чуть впереди, нес портфель. Двое других бандитов прикрывали его с обеих сторон, бросая вокруг себя настороженные взгляды. Некоторое время я шел параллельно им, пытаясь улучить момент, и как только решил, что тот настал, один из бандитов вдруг резко сунул руку за борт пиджака, но уже в следующую секунду расслабился и опустил руку. Только сейчас я сообразил, что выбрал неудачный момент для разговора. Они до предела напряжены, поэтому их реакция может быть непредсказуемой — вплоть до пули в лоб. Впрочем, над вопросом "Что делать?" я размышлял недолго и направился в ту сторону, откуда они пришли. К центральным воротам рынка. Увидев сверкающий черным лаком автомобиль, стоящий рядом с конными повозками и обшарпанными грузовичками, я радостно усмехнулся.

"Вот кто мне сможет помочь, — с этой мыслью я пошел к автомобилю, уверенный, что теперь все пройдет как надо. Остановившись в двух метрах, я только открыл рот, как увидел тяжелый, напряженный взгляд, а следом уловил движение правой руки, скользнувшей за отворот пиджака.

— Чего надо?! — злобно рявкнул на меня водитель.

— Э-э... Мистер, у меня на уме нет ничего плохого, — и я показал ему пустые ладони. — Я только хотел,... — но договорить мне не дал смотрящий мне прямо в лицо безжалостный зрачок ствола 45-го калибра. На какое-то мгновение я просто остолбенел не столько от страха, сколько от неожиданности. Шофер заметил мое состояние и уже не так зло бросил:

— Вали отсюда, сучонок! Еще раз замечу — считай, ты труп!

Я быстро развернулся и пошел. Сердце стучало в грудную клетку часто и сильно, словно молот по наковальне. Я шел сквозь толпу, мимо рядов и лотков торговцев, а перед глазами стоял взгляд бандита, холодный и безжалостный, как вороненый ствол его револьвера.

"Похоже, ты, парень, струсил. И ты еще бандитом собираешься стать, — от этих мыслей мое лицо запылало. Понадобилось некоторое время, чтобы собраться с мыслями и начать продумывать новый план. Подходить к кому-нибудь из бандитов, после случившегося, мне не сильно хотелось, и я решил проследить за ними. Может, подвернется удобный случай. Начал наблюдение с противоположной стороны улицы за машиной. Видел как гангстеры сели в нее, после чего двигатель автомобиля зарычал, и они стали медленно выезжать с подъездной площади, заставленной повозками и грузовичками. Я двинулся вслед за ними. К моей радости, автомобиль не стал набирать скорость, а медленно подъехал к угловому магазинчику на противоположной от рынка стороне улицы. Затормозил. Из него вышло двое гангстеров и пошли к входу лавки. Когда один из рэкетиров зашел в лавку, другой занял пост у входной двери, внимательно оглядывая улицу и людей. Так они стали обходить лавочки и магазинчики, расположенные по этой улице, а автомобиль, словно верная собака, медленно следовал за ними. Время от времени, бандит, получавший дань с торговцев, подходил к автомобилю и передавал деньги. Сбор денег продолжался около двух часов, затем гангстеры сели в машину и уехали. Преследуя их, я перешел с быстрого шага на бег, но уже спустя пять минут потерял автомобиль из виду.

"Если они каждый раз едут по одному и тому же маршруту, то я их вычислю. Приду и скажу их боссу, что хочу стать гангстером. Пусть испытает! Конечно, он может и послать куда подальше, но... я попробую. Приду еще раз! Попрошу.... Я не я буду, если что-нибудь не придумаю!".

На следующий день я не стал толкаться на рынке, а стал ждать в конце их маршрута, за углом небольшого ресторанчика. Чтобы не толкаться на виду, а вдруг шофер меня узнает, я решил подождать в узком проходе между домами. Там стояло несколько мусорных баков и ящиков с пищевыми отходами. Прислонившись к стене, я стал ждать. От отходов шел отвратительный, вонючий и в тоже время приторный запах гнили и разложения. Над баками кружил рой мух, а в ящиках, время от времени, слышалось шуршание, а спустя несколько минут я увидел большую серую крысу, которая вынырнув из ящика, увидела меня и замерла. Чувство брезгливости к подобным вещам у меня почти атрофировалось после трех месяцев работы в столовой Вацека, поэтому я безразлично отвернулся от нее, продолжив наблюдение за улицей. Упустить машину гангстеров я никак не мог, так как водитель не глушил мотор.

"Минут семь-восемь автомобиль будет стоять возле ресторана, а за это время я успею добраться до перекрестка, где потерял их в прошлый раз".

Спустя некоторое время я услышал рычание двигателя, а когда увидел, что нужный мне автомобиль медленно проехал мимо меня, я уже почти сорвался с места, как вдруг раздались выстрелы, а уже в следующую секунду к ним прибавились истерические крики людей и топот множества ног. Крики, ругань, стрельба, рев моторов и визг тормозов — все, в какой-то момент, смешалось в сплошную какофонию. С минуту я растерянно прислушивался к выстрелам и крикам, пока не услышал резкий, пронзительный крик боли, неожиданно оборвавшийся на самой его высокой ноте. Что произошло, понять было несложно: на людей Дэнни напали. Кто? Мне это было неинтересно, так как сейчас я думал о другом: вот он шанс. Но как его использовать? Мысли лихорадочно заметались в попытке найти решение этого вопроса.

"Для начала, выгляну....".

Мысль оборвали два выстрела, неожиданно раздавшиеся почти рядом со мной. Следом за ними раздался гулкий топот ног тяжелого мужчины.

"Бежит в мою сторону, отстреливаясь.... Блин! Увидит меня и выстрелит. Просто так. Для страховки или от неожиданности".

Быстро оглядевшись, я решил, что в данном случае металлические мусорные баки не самое плохое место для укрытия. Перед тем как спрятать голову, я еще успел увидеть, как достигший проулка гангстер обернулся и выстрелил на ходу. На какие-то мгновения наступила тишина, а затем разом ударило три или четыре выстрела. Бандит глухо вскрикнул, резко замедлил бег... и завернул в проем между домами. Я слышал как хриплое дыхание, прерываемое сдерживаемыми стонами, вырывалось у него из груди. Шаг, еще шаг. Вот он остановился. Я поднял голову. На меня смотрел ствол пистолета. Страх сжал ледяной рукой мое сердце. Неожиданно ствол пистолета стал опускаться, и только тогда я смог посмотреть ему в глаза, подернутые пеленой боли. Его лицо было искажено болью. Только теперь я увидел в его левой руке портфель. Гангстер, похоже, только сейчас понял, кто перед ним находиться.

— Пшел отсюда, босяк! — вырвалось сквозь его стиснутые болью зубы.

Самым правильным было бежать отсюда и как можно быстрее, но вместо этого я отрицательно качнул головой. Почему так сделал и что при этом чувствовал, до сих пор не знаю. Бандит криво усмехнулся, покачнулся и упал бы, если бы я не вскочил и не усадил на землю, придерживая рукой. Напряженное и серое лицо гангстера передернуло судорогой боли, но руки, тем не менее, быстро и профессионально сменили обойму, после чего он достал другой пистолет. Только он успел это сделать, как в проулке раздались осторожные шаги. Встать на ноги он не мог и чтобы видеть, гангстер отклонился немного вбок, одновременно вскидывая руку с пистолетом. Грохот раздавшихся, одного за другим, двух выстрелов ударил меня по ушам. После нескольких, сделанных в ответ выстрелов, я услышал громкий топот ног убегающего человека. Даже толком не успев осознать опасность произошедшего, я почувствовал, что тело раненого гангстера, которого все это время поддерживал, обмякло. Подхватив его, я увидел, что тот от боли потерял сознание. Только я начал укладывать тело на брусчатку, как руки гангстера разжались, и пистолеты с легким стуком упали на булыжную мостовую. Секунду смотрел на "кольт", а затем протянул к нему руку.

"Вот он шанс, — только я так подумал, как пальцы, словно сами по себе, обхватили рубчатую рукоять пистолета. Непривычная тяжесть оружия неожиданно отдалась во мне приливом злой уверенности в своих силах.

"Я вам не тварь дрожащая и вы, ублюдки, сейчас почувствуете это на своей шкуре".

Эти слова были не мои. Память вытащила фразу из некогда прочитанной книги, так как она в большей степени отражала то, что я сейчас чувствовал. У меня в руках было оружие и желание мстить. За все, что я пережил. За убогое, почти скотское сосуществование, за подлый удар копа дубинкой по голове, за то, что у меня нет денег — за все то, что унижало и уродовало мою душу и личность.

Отчаянный визг тормозов резко остановившейся машины заставил мое тело напрячься до состояния сжатой пружины. Затем я услышал звук открываемых боковых дверей автомобиля, а следом осторожные шаги двух человек. Убийцы, идущие в мою сторону, не могли меня видеть, зато видели лежащего на брусчатке гангстера. Правая рука откинута, рядом лежит выпавший из нее пистолет. Но вот что они никак не могли предположить, так это внезапного появления здесь, в этом месте, другого человека. К тому же с оружием в руке. Лицо ближайшего ко мне убийцы не успело сменить выражение крайнего изумления на гримасу ярости, как я уже нажал на спусковой крючок. Бандит даже не понял, что умер, получив пулю между глаз. Я видел, как второй гангстер, вскинув револьвер, дважды выстрелил в меня, но в спешке, промахнулся. На стене рядом с моей головой образовалось две дыры с рваными краями. Куски штукатурки брызнули в воздух. Я выстрелил в ответ, но, в свою очередь, промахнулся в убегающего бандита. Я еще раз нажал на спусковой крючок, целясь ему в спину, но вместо того чтобы рухнуть на землю, гангстер схватился за левую руку чуть выше локтя и вскрикнул, после чего нырнул в открытую заднюю дверцу машины. Тогда я начал стрелять по автомобилю. Отдача после каждого выстрела придавала мне все больше уверенности, словно сообщала мне, что очередная пуля ушла к цели. В ответ из салона раздались выстрелы, а затем чей-то голос изнутри машины заорал:

— Поехали отсюда!!

Водитель, явно ожидавший такого приказа, дал газу — и машина, визжа шинами, рванула вперед и унеслась по улице. Еще несколько секунд я автоматически продолжал нажимать на курок, а в ответ раздавались сухие щелчки. Я удивленно посмотрел на пистолет и тут раздался хриплый от боли голос гангстера: — Неплохо, малыш. Совсем неплохо.

Перевел взгляд на серое лицо бандита, после чего встав на колени, кивнул в сторону залитой кровью правой брючины: — Куда вас ранило, мистер?

— Ну, ты и дурак, парень! Сам не видишь?! — зло прошипел бандит.

Пока я перевязывал раненого оторванным куском своей рубашки, проем узкого переулка перекрыла другая машина. Я выглянул. Из ее боковых окон торчала два ствола пистолета, направленных в нашу сторону. Спрятавшись, я только протянул руку ко второму пистолету, как бандит накрыл его своей рукой.

— Не торопись.

Не успел он так сказать, как из машины раздался крик: — Мюррей, ты жив?! Это я, Дэн!

— Дэнни! Иди! — хрипло крикнул им в ответ раненый, потом повернул ко мне лицо. — Со мной тут парень! Не стреляй!

В следующую секунду я услышал щелчки открывшихся дверей, затем раздались шаги.

— Дэн, со мной парень! Не стреляй! — снова повторил свое предупреждение Мюррей.

Несмотря на повторное предупреждение, здоровенный бандит, как только увидел меня, то сразу взял на мушку. Он явно был готов стрелять при малейшей опасности.

— Эй ты, встань и держи руки на виду!

Я поднялся. Окончательно убедившись, что босяк не представляет для него опасности, гангстер опустил оружие и расслабился. Верзила имел широкие плечи и грубое лицо. Он был одет в однобортный синий костюм в белую полоску и черную шляпу с широкими полями. Второй бандит, который вылез с ним из машины, тем временем, рассматривал труп.

— Дэн, что ты стоишь, пенек деревянный?! Ждешь, пока я кровью изойду?! — прикрикнул раненый на верзилу.

— Что произошло, Джеймс?!

— Все потом! Давай сваливать отсюда, пока не появились копы! Деньги возьми!

Тот спрятал револьвер, схватил портфель, а затем, слегка повернув голову, крикнул себе за спину: — Хорош глазеть, Джек! Дуй на улицу и смотри там в оба!

Вместе с Дэном мы довели раненого до машины. Верзила только успел сесть рядом с водителем, как раздался голос раненого гангстера с заднего сиденья: — Джек, прихватишь с собой парнишку!

Молодой бандит, стоявший у машины, тут же ответил: — Сделаю, Джеймс!

Автомобиль рванулся с места и уже спустя пару минут исчез за углом. Бандит сунул револьвер под пиджак и со словами: — Держись меня, парень, — зашагал к машине, стоящей на противоположной стороне улицы. Только я сел на заднем сиденье, как меня вдруг затрясло от прилива адреналина. Я почувствовал себя просто отвратительно, но при этом где-то внутри меня забилась какая-то радостная жилка. Она единственная, внутри меня, была чиста и весела.

"Я жив. Жив! Черт возьми!".

Пытаясь распутать клубок своих ощущений, я пришел к нескольким неожиданным выводам. Несмотря на то, что двадцать минут тому назад застрелил человека, ничего подобного, вроде чувства вины или раскаяния, я не ощущал, как не чувствовал в себе суровой радости, подобно киношному ковбою, сумевшему в поединке первым выхватить кольт и убить врага.

"Не я его, так он бы меня убил".

Стандартные слова оправдания, словно сами по себе возникшие у меня в голове, привели меня к оценке моих недавних действий.

"Черт! Я действовал как крутой профессионал, без страха и сомнения. Откуда это у меня?! Может быть в человеке намешано все, и плохое и хорошее, а вот что и когда из них проявится на свет божий, никто не знает. Как со мной. Правда, это все равно не дает ответа на мой вопрос. Вроде, у меня никогда не было склонности к убийству. Или это все ситуация? Скорее всего, это она спровоцировала меня! У меня просто не осталось выбора, как только выстрелить. Хотя,... может я и не прав. Выбор всегда есть. И у меня он был. А! К черту! Не о том думаешь! Что хотел, то и получил. Теперь просто надо идти. Идти намеченной дорогой!".

За всеми этими мыслями я даже не заметил, как мы приехали. Джек вылез из автомобиля и направился к бару, а за ним и я, но уже в следующее мгновение замер в удивлении. Гангстер уже взялся за ручку двери, потом повернулся ко мне и недовольно буркнул: — Эй! Шевели ногами! — и переступил порог.

Ему было не понять, да и я вряд ли смог бы ему объяснить, что сейчас чувствовал. Ощущение разочарования и растерянности, охватившее меня, происходило из-за виденных мною фото в Интернете, на которых были изображены роскошные машины и дома гангстеров. Естественно, что под штаб-квартирой я представлял себе нечто вроде богатого особняка, но только ни этот невзрачный бар под названием "Трилистник", ближайшим соседом которого была табачная лавка с фигурой деревянного индейца у входа. На пороге лавки стоял сам хозяин, мужчина лет сорока пяти, с простоватым лицом, одетый в коричневые брюки с подтяжками и белую рубашку с закатанными рукавами. Черные ботинки и такого же цвета галстук довершали его наряд. Изо рта торчала сигарета. Он проводил меня полным любопытства взглядом до самой двери.

В небольшом помещении, где с большим трудом умещались шесть столиков, находилось четыре человека, не считая бармена за стойкой. Все они сейчас собрались около Джека, который уже рассказывал им, что, по его мнению, там произошло.

— ...Чертовы макаронники! Если бы не Мюррей, уж и не знаю, чем бы все закончилось. Да вот еще этот парень... — при этом, он не глядя ткнул пальцем в мою сторону, — во время подвернулся.

Жест был в достаточной степени пренебрежительный, но, не смотря на это, я оказался в центре внимания.

— Кто он? — спросил толстяк, сидевший у стойки.

— Понятия не имею.

— А где Мюррей?

— Повезли к врачу.

— Что-то серьезное?

— Ранили в ногу. А вот Томми не повезло ....

— А Стив?!

— Ранен. В плечо.

— Жаль Томаса. Хороший был человек!

В прокуренном воздухе повисло молчание. Спустя минуту толстяк повернулся к бармену:

— Сэмми, всем виски! Помянем славного ирландского парня!

Мужчины, стали разбирать стаканчики, налитые быстрой и ловкой рукой бармена. Я смотрел на этих людей, которые не только останутся в истории, но и станут своеобразным символом Америки. Все эти люди, познали в своей жизни нищету, были на самом дне, изведали беззаконие и насилие. Все они начинали с нуля. Но у них не было недостатка в смелости, предприимчивости, этим они располагали в избытке и использовали любую возможность добывать деньги. Именно они, создали страшный мир жестокости, оплачиваемых убийств, рэкета и коррупции, который давал им большую власть и еще большие деньги.

— Эй, малыш!

Я не сразу понял, что это обращаются ко мне, а когда сообразил, то вопросительно посмотрел на мужчину, обратившегося ко мне. Это был высокий и худой мужчина с длинным костлявым лицом и волосами цвета вороньего крыла. Когда он увидел, что я смотрю на него, он сказал: — Не хочешь присоединиться к нам?!

Я снова оказался в центре внимания, но сейчас на меня смотрели с любопытством и насмешкой. У кого она читалась в глазах, у кого скользила по губам. Я прекрасно знал, что она вызвана моим видом. Здоровенный парень в измятом и грязном костюме с чужого плеча и перевязанной бинтом головой.

"Бродяга. Босяк, — читалось в их взглядах.

Несколько смутившись от столь пристального внимания, я отрицательно покачал головой в ответ.

— Слушай, Джек, а что этот парень действительно помог? — спросил бармен.

— Я не был при этом, но если верить Мюррею, именно он уложил "макаронника" в проулке.

— Вот те раз! — воскликнул молодой парень и сдвинул свою шляпу на затылок.

— Этот сопляк? В жизнь не поверю! — саркастически произнес молодой мужчина, с красивыми чертами лица, серыми наглыми глазами и откликавшийся на имя Фрэнки. — Да у этого фермера, только что солома из волос не торчит!

Все дружно засмеялись.

— Ты откуда парень?

— Из Аризоны.

— Что надоело кукурузный самогон пить? На приличную выпивку потянуло?!

Шутку красавца встретили новым взрывом смеха. Дурацкие шутки и не менее дурацкий смех смыл растерянность, теперь я уже со злостью смотрел на смеющихся бандитов, чем вызвал у них новый приступ смеха.

— Смотрите на фермера! Прямо как бык деревенский, только копытами землю не роет!

И снова взрыв смеха.

— Так ты, малыш, пить будешь или как? — спросил худой мужчина.

— Я не пью!

Это было сказано с каким-то детским вызовом. Я сам это почувствовал, а что уж говорить про остальных. Они снова засмеялись.

— Смотрите, наш малыш обиделся!

Но новый смех был прерван толстяком: — Хватит! Как тебя звать парень?

— Дик, сэр.

— Есть хочешь?

— Да, сэр! — я сказал это автоматически, еще даже не поняв, хочу ли я есть.

— Сэмми, сделай ему яичницу, да бекона не жалей!

Когда передо мной оказалась большая тарелка яичницы с ветчиной, я при виде ее чуть не подавился слюной и накинулся на нее как хищник на добычу. Вытерев тарелку куском хлеба, и засунув его в рот, я почувствовал себя сытым и в какой-то мере умиротворенным.

Потягивая лимонад из стакана, я время от времени бросал взгляды на мужчин, собравшихся у стойки. Видя их, чуть ли не братские отношения друг к другу, я невольно им позавидовал. Причем не тому, что они такие крутые бандиты в стодолларовых костюмах, а тому, что они были как одна семья, что у них было общее дело, которое роднило их, словно близких родственников. Они были не одиноки в этом мире, как я.

Прошло еще некоторое время, и бар вошел верзила Дэн. Все тут же повернулись к нему. Он неспешно подошел к стойке и так же неторопливо выпил большую кружку пива.

— Парни, нам предстоит небольшая работенка.... — только он начал говорить, как увидел предупреждающий жест бармена и последовавший за ним кивок в мою сторону, и на мгно-вение замолк. — Гм! Совсем забыл о парнишке. Мюррей сказал, что обязан ему жизнью.

Френки при этих словах, поперхнулся пивом и закашлялся.

— Вот тебе и фермер, Френки, — укоризненно попенял ему Джек, молодой бандит, который привез меня сюда.

— Муррей еще сказал, что этот малыш стрелял в машину с итальяшками. Зацепил кого-нибудь? — этот вопрос был направлен мне.

— Зацепил одного. В руку.

— Откуда ты, парень?

На этот вопрос у меня уже давно был готов ответ.

— Аризона. Сын фермера. Ричард. Гм. Дик.

— Откуда умеешь стрелять?

— Гм. Пару раз с отцом на кроликов охотился.

— Ты немногословен, малыш. Это хорошо. Сэм, — бандит обратился к бармену, — найдешь ему работу на время. Теперь иди, Дик. Придешь завтра.

Не успел я дойти до двери, как Дэн снова меня окликнул: — Погоди, парень.

Я развернулся.

— Подойди!

Я подошел к нему.

— Держи, — и он сунул мне в руку бумажку в двадцать долларов. — Иди.

Выйдя из бара, переполненный впечатлениями, я медленно пошел по улице. Слишком много всего произошло со мной за столь короткое время, причем быстро, без раздумья, но в результате я получил то, что хотел. Но хотел ли я этого на самом деле? Этот вопрос не являлся запоздалым всплеском моей совести. Просто я думал, что все будет по-другому и потому был несколько разочарован.

"Блин! Ни слова благодарности за то, что я их приятелю жизнь спас! А вместо этого насмешки! Бык! Малыш! А сам бар?! У Вацека забегаловка только чуть похуже будет! И это крутые бандиты! Город в страхе держат!".

Некоторое время я еще изливал свое недовольство, пока не понял, что веду себя как ребенок, не получивший то, что хотел и теперь капризничает.

"Ты что хотел?! Они же не кисейные барышни, а бандиты и убийцы! Что хотел, то и получил! Вон, просто так 20 долларов дали!".

Нащупал в кармане банкноту, и мне... неожиданно захотелось устроить себе праздник. Что ни говори, а я добился, чего хотел! Зайдя в первый попавшийся мне по дороге бар, заказал бутерброды и стакан фруктовой воды. Но только успел съесть первый бутерброд, как вдруг неожиданно понял, что-то я сделал не так. Не как обычно. Несколько минут ушло на то, чтобы сообразить: я впервые за эти месяцы сделал заказ свободно, без подсчитывания денег в уме. Это было приятное чувство. Именно оно оттеснило в сторону мои сомнения и колебания, и я стал смотреть сквозь стекло витрины, на гуляющий народ, спокойно и бездумно, не заботясь о завтрашнем дне, как было когда-то, в другом времени. Услышав через открытую настежь дверь заливистый девичий смех, я развернулся к дверному проему, но никого не обнаружив, повернулся к большому стеклянному окну, рядом с которым стоял мой столик и увидел идущих по улице двух симпатичных молоденьких девушек. Одна из них что-то сказала подруге, после чего они снова зашлись таким веселым и заразительным смехом, что я невольно улыбнулся в ответ и вдруг подумал, что улыбаюсь, похоже, впервые за все мое пребывание в другом времени.

Гуляя, я не заметил, как наступили сумерки. Улица, по которой шел, прямо купалась в разноцветном море света. Яркие буквы расхваливали содовую, конфеты, жевательную резинку "Ригли" и газировку "Уайт Рок", различные марки сигарет, автомобильные шины и зубные щетки. Рекламные плакаты, обрамленные цветными лампочками, висели на всех зданиях, иногда нависали над головами пешеходов. Среди светящейся рекламы встречались названия кинозалов, и тогда рядом с ними можно было увидеть подсвеченные афиши с именами нынешних кинозвезд, таких как Дуглас Фэрбэнкс и Фэтти Эрбакл.

"Это моя жизнь и надо прожить ее так, чтобы не было потом мучительно больно за то, что когда-то упустил свой шанс. Хм! Почти, как Макс Горький!".

А еще спустя два часа я стоял в номере, похожем на пенал, который снял за доллар в третьеразрядной гостинице. Хотя уснул я сразу, но сон не дал мне отдыха. То, что сидело в глубине меня, вылезло наружу. Тревоги, сомнения, страхи. Несколько раз я просыпался, вытирая липкий пот со лба, потом шел пить воду. Окончательно проснулся уже под утро. Сон, явно вызванный моей совестью, вместо того, чтобы раствориться, остался висеть в моей голове такой же отчетливой картинкой. Встал с кровати. Подошел к окну, и стал смотреть, сквозь моросящий дождь, на пустую улицу, пытаясь выкинуть ее из головы, но спустя несколько минут она опять стала у меня перед глазами.

Отец с матерью стоят на пороге открытой двери нашей квартиры. Я рвусь к ним, но меня что-то не пускает, словно между нами стоит прозрачная стена, но уже в следующее мгновение понимаю, что это не стена, а их взгляды. Они откуда-то знают, что их сын бандит и убийца. Взгляд отца суров и презрителен. Мама, стоящая рядом с ним, умоляюще смотрит на меня сквозь слезы. Затем дверь закрывается, и я остаюсь один. Снова пытаюсь в нее постучать, но что-то продолжает преграждать мне путь. Я бью кулаками, рвусь изо всех сил.... Это было настолько реально, что мне даже начало казаться, это уже произошло. И поэтому я сейчас здесь. Потому что меня выгнали.... Нет! Я не виноват! Это меня выбросили из моего времени, из моей жизни! Я не хотел этого!

— Я не хотел этого!

Крик, вырвавшийся у меня из груди, привел меня в чувство. Подойдя к рукомойнику, кинул в лицо несколько горстей холодной воды.

"Все! Хватит эмоций! Виноват — не виноват. Исходим из того, что есть и пусть все идет намеченным путем!".

Несмотря на категоричность обещания, данного самому себе, я понимал, что подобное случиться со мной еще не раз.

По сравнению с прежней работой, моя нынешняя была не в пример легче. Начиналась она с влажной уборки бара, затем в течение всего дня мне еще несколько раз приходилось подметать помещение, протирать столы, выносить и чистить плевательницы и пепельницы. В остальное время я топил плиту, таскал уголь в мешках, сгружал с машин ящики, коробки, занося их в кладовую, а в промежутках нарезал хлеб, овощи и мясо, из которых Сэмми готовил сандвичи. Заканчивалась моя работа в восемь часов вечера, хотя бар работал допоздна.

Спустя полтора месяца, помимо основной работы, меня стали посылать с поручениями и записками. Нередко часами приходилось мотаться по городу, от одного адресата к другому. В первое время в основном были записки или несколько слов, которые нужно было передать, а уже позже появились пакеты. Где я только не был. В борделях, в подпольных кабачках, где двери открывались на условленный стук, в игорных залах, в задних комнатах овощных и бакалейных лавок, где сидели ростовщики и подпольные букмекеры. Нередко у подобных заведений вместо громилы — охранника прохаживались копы в синих мундирах, с бляхами на груди, крутя в руках дубинку. Они, так же как и многие другие люди, а в их число входили политики и городские советники, работали на гангстеров. Все хотели свой кусочек сладкого пирога.

Несколько недель — и я стал неплохо знать город. Правда, с изнанки. Мне не доводилось относить записки в богатые дома или встречаться с людьми в роскошных ресторанах. Все было наоборот. Грязные и кривые улицы, подпольные точки сбыта алкоголя, пропитанные запахом суррогата виски, потертые портьеры и приторно-сладкий запах борделей и подвальные помещения с сырыми стенами, где сидели ростовщики мафии. Нетрудно было понять, что это были этапы проверки, но уже сейчас я уже не был чужим для этих людей. Нет, мне до сих пор ничего серьезного не доверяли, просто по-приятельски относились. Шутили, интересовались моим мнением по поводу какого-нибудь события или просто хвастались новой машиной. Да, эти парни имели все, о чем только мог мечтать простой народ. Машины, деньги, красоток. Но вместе с тем мне приходилось видеть изнанку этого опасного бизнеса. Видел раненых, которых мы, на пару с Сэмми, устраивали в задней комнате, а затем до приезда врача мне приходилось за ними ухаживать. Серые от боли и мокрые от пота лица, стоны и скрежет зубов, залитая кровью одежда. Видел я и машину с двумя трупами. Их расстреляли из обрезов с близкого расстояния. Я еле успел отбежать на несколько метров, как меня вывернуло наизнанку. Как не было мне плохо, все равно пришлось вытаскивать трупы из машины, закручивать их в брезент, а потом перекладывать в грузовичок, который сразу уехал. В эти моменты я ненавидел себя и тот путь, который для себя выбрал, но плохое настроение и кошмарные сны уже проходили через пару дней, а еще через день я уже забывал обо всем, продолжая радоваться жизни.

Теперь я получал десять долларов в неделю и считал, что моя жизнь изменилась к лучшему. Когда выдавалось свободное время, я читал книги или сидел в ресторанчиках, слушая джаз. Так продолжалось до того дня, пока порог бара не переступил Муррей, припадая на левую ногу. Сейчас я мог рассмотреть его более внимательно. Это был мужчина лет сорока с коротко остриженной крупной головой, с широкими крутыми плечами, туго обтянутыми темно-коричневым пиджаком. Пара застарелых светлых шрамов, наискось пересекавших загорелый крепкий лоб, жесткий взгляд и нечто от ленивой грации крупного зверя, невольно наводили на мысль о крупном хищнике. Он хромал, и было видно, что идти ему тяжело. Некоторое время он беседовал с Сэмми, а когда я закончил подметать пол, он сказал: — Пошли, парень. Есть разговор.

Мы уселись в задней комнате бара, которая была предназначена именно для таких разговоров, не предназначенных для постороннего уха. Кроме того, она использовалась как склад для хранения спиртного и оружия. В ней не было окон, а двери, ведущие в бар и на улицу, были обшиты изнутри металлическими листами. С трудом усевшись, он поудобнее устроил раненую ногу, после чего сказал: — Пуля раздробила кость. Так что еще не скоро встану на тропу войны. Небось, читал десятицентовые книжечки, про индейцев и сыщиков, а парень?

— Гм. Читал.

— Значит, понял, что я хотел этим сказать. А что грамотный это хорошо, — констатировал бандит. — Тебе, у Сэмми, нравится?

Вопрос был задан явно с подвохом.

"Если сказать, что все замечательно, не останусь ли я до конца жизни подметальщиком в баре? Интересно, это можно считать предложением или как?".

— Он хороший человек, — неопределенно ответил я.

— Не уходи от ответа, парень.

— Если это предложение работать на О'Бэниона, тогда "да".

— Это я и хотел от тебя услышать.

От этих слов сердце так отчаянно заколотилось в груди, а лицу стало жарко, но насколько было возможно, я постарался придать себе невозмутимый вид. Не знаю, насколько хорошо у меня это получилось, но голос меня выдал. Чуть сипловатым от волнения голосом, я сказал:

— Слушаю вас внимательно.

— Ты спас мне жизнь, парень и я должен хоть как-то отблагодарить тебя. К тому же я сейчас не при делах, поэтому у меня есть время поднатаскать тебя. Согласен?

— Согласен!

Видно я сказал это с несколько большим жаром, чем требовалось, иначе, что тогда могло вызвать ехидную улыбку на губах гангстера.

— Начнем с завтрашнего дня. С Сэмми я уже договорился.

Только спустя минуту, когда Мюррей встал со стула и пошел к двери, я понял, что разговор шел не о некоем предстоящем деле, а о чем-то, наподобие учебы.

В подвале было светло как днем из-за двух рядов ламп, висевших под потолком в жестяных абажурах. Пол был грязный, сбоку у самого входа стоял стол; такой же стоял посредине, от него тянулись провода с картонными мишенями. Система проводов была такая, что мишени можно было менять с того места, откуда стреляли. Маленький человек с одутловатым лицом, сидевший за этим столом, при виде нас достал мишени, затем прикрепил их к проводам, и подтянул их до противоположной стены, после чего снова сел и закурил. Фрэнки, который приехал вместе с Джеком Грубером, на второй машине, не стал дожидаться ни команды, ни приглашения, а сразу достал свой 45-ый калибр и начал палить. От грохота выстрелов в моей голове, будто что-то взорвалось, и я оглянулся по сторонам, чтобы узнать, как его переносят остальные, и увидел, что каждый засовывает в уши затычки и только потом увидел, что они лежат на столе сбоку. Чтобы не оглохнуть окончательно, я схватил их и быстро затолкал себе в уши. В течение нескольких секунд около Фрэнки образовалось облако пороховых газов, а эхо от его частых выстрелов загуляло по подвалу. Он подтянул к себе свою мишень, стал внимательно изучать, при этом делал это так, чтобы нам с Джеком было видно. Результаты действительно были неплохие. Большая часть выстрелов пришлась в грудь, одна попала в живот, и только одна пуля ушла в "молоко". Бросив на него завистливый взгляд, я посмотрел на Мюррея. Тот кивнул мне головой. Подойди! Джек, тем временем, достал свой револьвер и встал по левую сторону от Фрэнки, который нацепил новую мишень, и быстро перебирая руками, протянул ее назад. Когда я подошел к Мюррею, тот протянул мне пистолет, а потом новым кивком головы указал на мишень. Взяв рубчатую рукоять, я неожиданно почувствовал себя мужчиной, который может выплеснуть свой гнев, не просто грозя кулаком врагу, а убив его!

"Ублюдки, ставшие у меня на пути, узнайте мою ярость!".

Оружие для настоящего мужчины, что игрушка для ребенка, наверно, поэтому столь по-детски восторженно я воспринял возможность пострелять в тире. Спустя час Фрэнк и Джек уехали, а мы с Мюрреем остались и стреляли почти до самого вечера. Вернее стрелял я, а гангстер только показывал, а затем объяснял мне основные приемы владения оружием. Старательно выполняя инструкции, я неожиданно понял, что обучение меня не тяготит, и даже больше того, нравиться с каждым часом. Мне нравилась тяжесть заряженного пистолета, но еще больше, само нажатие на спусковой крючок — секунда и в мишени появляется дырка от пули, направленная тобой. Мне даже пришла в голову почти детская мысль, что оружие, это своеобразный ангел — хранитель, который существует для того, чтобы защищать тебя и поражать твоих врагов.

Полторы недели я провел с Мюрреем в тире. Тренировался по пять, а то и шесть часов в день, но далеко не сразу пришло ко мне умение сливаться с оружием. Довольно странно, но в прежней жизни оружие у меня не вызывало особого интереса, а теперь как только пороховой запах выветривался из меня, мне опять хотелось ощутить тяжесть пистолета в руке, проверить свою меткость. Не знаю, был ли во мне заложен талант, доставшийся от моих предков, или дело было в старательности, трудолюбии и большом желании научиться, но в конце второй недели я мог уже сравнительно быстро прицелиться и всадить пулю туда, куда хотел. В голову, в грудь, в живот. Правда, до моего учителя мне было далеко. Его движения были точные, быстрые, выверенные. Сколько раз затаив дыхание, я наблюдал, как он выхватывает пистолет из подмышечной кобуры, направляет на мишень и стреляет, выпуская пулю за пулей в центр мишени. Показал он мне стрельбу из двух рук. На практике это оказалось не так, как стреляют киношные герои, расставив руки в обе стороны. Наоборот, надо сдвинуть руки плотно вместе. Уже намного позже я узнал, что мой учитель получил профессиональную подготовку во время Первой мировой войны, когда ему пришлось служить в Американских экспедиционных силах во Франции. Совместные тренировки продолжались недолго: в конце второй недели наши походы в тир прекратились. Мюррея отправили за грузом виски, переправленным из Канады, а я продолжил свою работу в баре Сэмми. Я надеялся, что после тренировок в тире меня возьмут на настоящее дело, но обо мне словно забыли. Мюррей появился только через неделю, о чем-то пошептался с Сэмми и снова исчез. Только и услышал я от него:

— Привет, парень. Как дела?!

На мой резкий ответ: — Могли бы быть и лучше! — он только усмехнулся.

Из всех парней в банде О'Бэниона я знал восемь человек, считая Мюррея и Сэмми. Его бар был начальной и конечной точкой всех операций, проводившихся в этом районе. Основной работой парней был рэкет близлежащей территории, продажа алкоголя, игорный бизнес. Были еще подпольные лотереи и установленные в аптеках и магазинах "однорукие бандиты", но к моему удивлению, этот бизнес не сильно процветал. По крайней мере, не так, как игра в покер или рулетка в подпольных казино. Зато я узнал, почему игровые автоматы имеют на барабанах рисунки фруктов.

Изначально игровые автоматы "Однорукий бандит" имели три барабана, на каждом из которых было по десять символов. Это были рисунки подков, мастей карт и колокольчиков. Чтобы начать игру, нужно было дернуть за ручку, расположенную сбоку. Максимальный выигрыш можно было получить, если выпадало три колокольчика, что случалось нечасто, да и призы, в основном, были небольшими. Развернувшаяся борьба с игровыми автоматами со стороны законодательных органов и прокатившаяся по США волна запрещений вынудила производителей прибегнуть к маскировке, и на свет появился "хамелеон" под торговой маркой "Liberty Bellgumfruit". Однорукий бандит перевоплотился в автомат по продаже жевательной резинки, причем "барабаны удачи" из него не были удалены. Бросив десяти— или пятицентовую монету, покупатель получал упаковку резинки, а кроме того мог, нажав на ручку, получить приз, если выпадет удачная комбинация. Теперь в качестве символов на барабанах использовались самые популярные вкусы резинки — лимон, вишня, мята, апельсин и слива.

Помимо основной работы время от времени наиболее опытных гангстеров забирали на отдельные операции. В основном это был Джеймс Мюррей, Дэн и Малыш Джонни, водитель.

Насколько я мог судить, люди О'Бэниона представляли собой не столько банду, сколько клан, скрепленный пусть не родственными узами, а бескорыстной мужской дружбой, которая стала еще более крепкой оттого, что все они находились вдали от родины. Большая часть этих людей выросла на городских улицах американских городов, и совершенные ими преступления были типичны для большого города: убийства, ограбления, налеты. Каждый из них жил по законам улиц всю свою жизнь, наполненную риском и превратностями. Другая, меньшая часть ирландцев перебрались в Америку сравнительно недавно. Кто три, кто пять лет тому назад. Все они, без исключения, были бойцами Ирландской армии — сильные, жестокие, хладнокровные солдаты.

ГЛАВА 4

Несмотря на заключенное между бандами соглашение, гангстеры были теми людьми, которые все привыкли брать силой и не имели обыкновения отказываться от того, что, по их мнению, само шло к ним в руки, поэтому нападения на колонны машин со спиртным были обычным делом. Так как их всегда сопровождала вооруженная до зубов охрана, то без перестрелок и трупов в таких делах обойтись было нельзя. Стреляли в тех, кто пригонял грузовики с контрабандным виски и в тех, кто эти грузовики угонял из-под носа у конкурентов. То же самое происходило со складами. Бандиты, при малейшей возможности, грабили склады конкурентов со спиртным, а время от времени пытались расширить свой бизнес за счет территории конкурентов. Правда, в последнем случае, решать пытались цивилизованно — путем переговоров, а затем отчисления приличного числа процентов хозяевам территории от прибыли. Поэтому на фоне происходящего нападение на ирлаnbsp;ндцев небольшой итальянской банды выглядело совершенно необъяснимым шагом. Это было почти, то же самое, как если бы мелкая дворовая шавка попыталась загрызть волкодава.

В этом нападении мне пришлось принять непосредственное участие, поэтому крайне интересно было узнать, чем закончилось это дело. Спросить напрямую не мог, хотя бы потому, что подобный интерес не приветствовался даже среди членов банды, которым я не являлся, поэтому источником интересующеnbsp;й меня информации оставались газеты. Правда, тут тоже была своя особенность. Газеты чтобы привлечь читателя, нередко так искусно сплетали друг с другом правду и ложь, что простая перестрелка с парой раненых благодаря буйной фантазии американских журналистов, выглядела как поле боя, где произошло генеральное сражение двух армий. Читая подобные статьи, я научился читать между строк, отбрасывал фразы, вроде "залитые кровью улицы". Так я узнал, что после двух вооруженных стычек, итальянцы потеряли убитыми и ранеными с полдюжины человек и были вынуждены просить мира. Именно с этого времени я стал отслеживать информацию о бандах Чикаго и сопоставлять ее с теми данными, что имелись в моей памяти. Насколько я мог судить по ряду собранных мною подборок газетных материалов, существующие факты мало чем отличались от тех, которые хранила моя память, а значит, история шла тем же путем, что и в моем времени. Теперь, при желании я смог бы направить события в нужную для меня сторону или хотя бы избежать их. Взять, например, смерть О'Бэниона. Ее можно предотвратить. Но что это даст? Да и каким образом это сделать, чтобы не привлечь к себе внимание? Нет, я не собирался ни с кем делиться своими знаниями, если мне это не принесет пользы. Некоторое время я развлекался тем, что продумывал измененные варианты будущего в отношении себя, но скоро понял, что на данный момент это просто бесплодные мечты, а поэтому вскоре бросил это занятие. Я продолжал тренировки в тире, насколько это позволяла мне моя работа. Со временем я сошелся с Джеком Грубером, который привез меня к бару "Трилистник" в тот памятный для меня день. У нас с ним оказалось много общего. Во-первых, мы были почти одногодками, а во-вторых, он был американцем и сыном фермера, как и я, согласно моей липовой биографии. Джек был заводным парнем и жадным до всевозможных развлечений. Рестораны, девушки, азартные игры. Во многом наши интересы сходились, за исключением только азартных игр. Меня не привлекали ни скачки, ни рулетка, ни карты. Благодаря своему неуемному азарту, Джек нередко сидел на мели. Пару раз мне даже приходилось одалживать Груберу десятку — другую.

Сейчас, когда моя жизнь в какой-то мере наладилась, тоска по родителям и прежней жизни как-то сама собой улеглась. Появились новые интересы, новые знакомства и новые мечты. Впрочем, мечты у меня были такие же, как и у среднего американца. Машина, дом, приличный счет в банке. Правда, это были планы на первое время, так как я все еще не терял надежды стать миллионером.

За это время мне пришлось поработать две недели охранником на тайном складе, где хранились запасы алкоголя. Не успел я вернуться в бар, как Сэм подозвал меня и сказал:

— Дик, пару дней тебе придется походить за этим человеком. Где он бывает, с кем встречается. Если сумеешь, записывай, если нет, то запоминай.

На стойку легла фотография мужчины. Обычное лицо. Без особых примет, за исключением пышных и ухоженных усов.

— Где его найти?

— Сегодня вечером, в баре на Грей-стрит. Подходи, к часам восьми. У него там встреча.

— Сделаю.

Моя внешность для слежки была явно не подходящей, поэтому я никак не мог понять, почему на роль топтуна выбрали меня. Мой рост и атлетическое сложение всегда привлекали внимание посторонних людей, поэтому не заметить меня довольно трудно. Уже позже я понял, что этого человека пытались психологически запугать, а когда не получилось, то....

Все случилось через два дня, утром. Я дождался, когда он выйдет из дома, где снимал квартиру и последовал за ним. Тот зашел в закусочную, перекусил, выпил кофе и вышел. Только он подошел к бровке тротуара, как из проезжавшей мимо него машины раздались выстрелы. В следующую секунду двигатель взревел, и автомобиль, визжа шинами, скрылся за ближайшим углом. Несколько секунд мужчина с прижатыми к животу руками стоял, потом зашатался и повалился набок. Он жил еще несколько минут, судя по глухим стонам и судорожному подергиванию тела. Вокруг были десятки людей, но никто не пришел к нему на помощь. Человек умирал в одиночестве среди белого дня в большом городе, все это говорило о страхе, царившем в Чикаго. Прошло еще не менее пяти минут, пока не раздались звуки клаксонов и бой колоколов, которыми снабжались машины скорой помощи и пожарные. Когда прибыла полиция и место преступления окружили копы в форме, только тогда за их спинами образовалась толпа зевак. Стоя в отдалении, я с интересом наблюдал, как работают детективы. Два человека в штатском стояли возле трупа. Время от времени они обменивались замечаниями между собой, одновременно наблюдая за работой врача, склонившегося над трупом. Полицейский врач был низеньким, склонным к полноте, человеком. Осматривая труп, ему приходилось переворачивать его, при этом его лицо стало наливаться краснотой. Осмотрев тело, он поднял неподвижную мертвую руку и бросил взгляд на ногти. Опустил руку и посмотрел, как она упала. После осмотра, открыл свой портфель, достал бланки и стал писать под копирку. Тем временем несколько полицейских в штатском стали опрашивать свидетелей происшествия. Спустя десять минут после приезда полиции появились репортеры. Они сходу осыпали вопросами горожан и полицейских, а затем выстроились в редкую цепочку за спинами полицейских, стоящих в оцеплении. Выглядели они в какой-то мере забавно. Дело в том, что каждый из них выставлял напоказ свой репортерский билет, засунув его за ленту шляпы. За репортерами стояли фотографы и кинооператоры. Я досмотрел представление до момента, когда главного героя спектакля положили в носилки и засунули в труповозку. После этого, посчитав свою миссию завершенной, я отправился на доклад. Вечером, из газет я узнал, что был убит председатель профсоюза мойщиков окон. По версии большинства газет, это была месть гангстеров.

"До чего же вы проницательны парни, — с усмешкой подумал я, бросая на пол последнюю газету. В этот момент я еще не знал, что готовит мне будущий день.

Закончив работу, я уже собирался идти домой, как в дверях бара выросла громоздкая фигура Дэна. Я уже знал, что тот в свое время был командиром группы боевиков в Ирланд-ской армии, но после одной громкой террористической акции был вынужден бежать в Америку, где прибился к банде О`Бэниона.

— Парень, есть дело, — обратился он ко мне.

Я почему-то подумал, что от меня требуется работа посыльного.

— О'кей! Куда идти? — спросил я, не сильно довольный тем, что вместо заслуженного отдыха нужно куда-то бежать, но внешне никак не выразил свое недовольство.

— В точку, парень! Но тебе крупно повезло. Мы тебя доставим к клиенту прямо на машине. Как раз туда едем.

Вот это мне совсем не понравилось. Таких, как я, уборщиков и посыльных, матерые гангстеры не подбрасывают по пути, если это только не дорога в один конец. Такой тип расправы уже начал практиковаться среди чикагских бандитов. Ничего не подозревающего клиента сажали в машину, и когда водитель запускал двигатель, стреляли в затылок, после чего тело выбрасывали где-нибудь в укромном месте. Неожиданное предложение сразу натолкнуло меня на подобные мысли, заставив всего подобраться.

— Мне куртку еще одеть...

— Живее, парень! Машина уже на улице!

"Нет, не то. Здесь что-то другое. Может на дело? Если так, то почему не предупредили?".

Мучаясь в догадках, я занервничал. Мой страх имел под собой основу. Эти люди, с которыми я сталкивался каждый день, были убийцами, и то, что они по-приятельски ко мне относились, не играло, ровным счетом, никакой роли. Получив приказ, любой из них, не задумываясь, всадит мне пулю в голову или нож в печень. Только сейчас я почувствовал то, что чувствовал каждый житель Чикаго. Страх. Каждый обыватель боялся в одиночку, как и я сейчас, понимая, что никто его не защитит. Ни власти, ни полиция.

Я вышел на улицу, освещенную фонарями и разноцветными лампочками рекламы. Обтекая меня, шли люди по своим делам. Неожиданно я почувствовал себя одиноким, брошенным на произвол судьбы. Это было странное чувство: один в большом городе, полном людей. Сев в "Форд", на заднее сиденье, я все никак не мог избавиться от этого странного ощущения. Малыш Джонни, флегматичный и молчаливый ирландец, крутя руль, вывел автомобиль, и мы влились в поток машин. Шофер, Джон Линч, тоже был одним из тех ирландцев, которые воевали в Ирландской армии, а потом подались в Америку. Поговаривали, что он когда-то даже был священником, чему я не сильно верил. Одного взгляда на массивную фигуру с широкими как у борца плечами вполне хватало, чтобы отмести подобное предположение. Некоторое время мы ехали в полном молчании, что само по себе наводило на нехорошие размышления, но я постарался задвинуть их в самый дальний угол своего сознания и отвлечься, смотря на улицу.

"Так. Проехали восемьдесят первую улицу. Бордель, два подпольных казино. В задней комнате зеленной лавки сейчас игра в полном разгаре...".

Подобного вида географию северной части Чикаго я изучил, когда бегал с поручениями. От мыслей меня оторвал голос Дэнни: — Джон, притормози где-нибудь здесь. Дальше мы пойдем пешком.

Пока шофер подводил машину к кромке тротуара, Дэн развернулся ко мне и протянул... пистолет. Мне мгновенно стало жарко. Меня взяли на дело.

"Но почему так неожиданно? Почему не предупредили?!".

— Джонни, следи за входом! В случае чего — не зевай!

Водитель кивнул головой, затем достал револьвер и положил его себе на колени. Только я обхватил пальцами рубчатую рукоять пистолета, как напряжение, державшее меня, разом схлынуло.

— Сунь за ремень. Идешь за мной. Достанешь.... Короче, сам решишь. Мне надо, чтобы ты прикрыл мне спину, пока я буду говорить с... "крысой". Твоя цель — парень, сидящий у двери, — он несколько секунд внимательно всматривался в мое лицо, а потом тихо спросил: — Не подведешь?

— Не подведу, — я старался говорить как можно более уверенно, хотя самой уверенности у меня было не так-то много.

— С богом, — напутствовал меня Малыш, когда я стал выбираться из машины.

Мне хотелось бы, чтобы разговор ограничился только словами, но при этом надежды на мирное разрешение вопроса не питал. С "крысами" не разговаривали — их убивали.

В почти пустом зале сидело несколько посетителей, которые не обратили на нас ни малейшего внимания, чего нельзя сказать о бармене. Бармен, мужчина средних лет, с потертым от жизненных невзгод, лицом, при виде нас сделал несколько более резкое движение, чем нужно.

— На твоем месте я бы ее не трогал, — сказал ему Дэн, добродушно улыбаясь.

Его предупреждение касалось кнопки, подающей сигнал в кабинет, который находился в подвальном помещении. Я уже знал, к кому мы шли. К ростовщику по имени Джонни Даккен, который работал на ирландцев. Ростовщики были своеобразным видом рэкета (его еще иногда называли "шесть за пять"). Это название он получил потому, что за каждые пять долларов должник в конце недели должен вернуть шесть. Нередко бывало, что разрешали платить проценты не сразу и перекидывали их на следующую неделю. Долг рос и человек скоро работал, надрываясь и недоедая, уже не на самого себя, а на ростовщика.

Бармен медленно выпрямился и начал протирать ее тряпкой.

— В конце концов, это не мое дело, — сказал он. — Я здесь только бармен.

— Вот именно, — согласился с ним гангстер. — Так что оставь все, как есть.

Мы прошли мимо стойки и вошли в дверь, на которой было написано "Служебный вход".

Прошли через складское помещение, заставленное ящиками и коробками, и спустились по лестнице в подвал. Вошли. На голых стенах из красного кирпича было наклеено несколько афиш, где были нарисованы танцовщицы с высоко поднятыми ногами, да пара цветных рекламных плакатов. Сам ростовщик в этот момент сидел за столом, укладывая деньги в картонную коробку. Резко поднял голову, но увидев на пороге Дэнни, изобразил на лице улыбку. Правда, вышла она у него не радостной, а холодной и искусственной. Гангстер подошел к столу, а я остался стоять у двери. Телохранитель, как и сказал Дэнни, сидел в углу рядом с дверью. Это был плечистый мужчина, лет тридцати, несколько расплывшийся в талии, листавший до нашего прихода журнальчик с красотками на обложке. При виде нас сразу напрягся, что сделало его похожим на пса, ждущего команды от хозяина.

— Привет, Дэнни! Не ожидал тебя увидеть. Случилось что-то? — сказав это, ростовщик метнул быстрый взгляд на своего телохранителя, который тут же вскочил на ноги. При движении полы его пиджака разошлись, и я увидел торчащую из-за пояса рукоять пистолета. Я среагировал на оружие как на угрозу — выхватил пистолет и направил ствол прямо в грудь охраннику. Рука телохранителя автоматически дернулась к оружию, но я отрицательно покачал головой, и тот медленно опустил ее, продолжая сверлить меня злобным взглядом.

— У меня к тебе сообщение от Дэнни, — сказал гангстер. — Босс считает, что ты нам кое-что задолжал.

— Нет. Нет! Я всегда был честен с вами! — испуганно вскричал Даккен, когда понял, зачем пришли столь поздние гости. — Если кто-то сказал подобное обо мне, так пусть выскажет это прямо мне в лицо!

— Проныра Боб сказал нам об этом, а спустя два дня его нашли с проломленной головой на пустыре. Мы не сильно поверили ему, и поэтому решили расспросить о твоих делах мадам Боше, твою старую подружку. Оказалось, что ты ей как-то по пьяному делу хвастался, какой ты ловкий, что обведешь вокруг пальца кого хочешь, а тупоголовых ирландцев сам Господь велел обманывать! Потом мы еще кое с кем поговорили, Даккен, и никто не сказал о тебе ни одного доброго слова.

— Это все наглый оговор, Дэн! Мне просто завидуют! Я никогда...!

— Заткнись, падаль! Я еще не все сказал! Что ты скажешь о четырех семьях самогонщиков на девяносто четвертой улице?! Они варят дерьмовое пойло, а ты им торгуешь, не платя нам ни копейки. Ты же знаешь, как мы не любим самогонщиков, но еще больше не любим по-донков, торгующих подобным варевом на нашей территории! Мы много чего о тебе знаем, Даккен. По самым скромным подсчетам ты должен нам не менее двух с половиной штук. Что ты на это скажешь, грязная крыса?!

Я не видел лица Даккена, так как не сводил глаз с охранника, но о его испуге нетрудно было судить по его хрипловатому и ломкому, когда горло перехватывает от сильного волнения, голосу: — Нет!! Это все не так! Меня подставили! Пит!!

Услышав свое имя, телохранитель попытался выхватить оружие, но успел только ухватиться за рукоять пистолета, как я дважды нажал на курок. Мой мозг отдал приказ и отключился, а мышцы и отточенные рефлексы получив его, тут же четко и быстро выполнили поставленную перед ними задачу. Даже чувства шли на уровне физических ощущений, вроде упругости спускового крючка или толчка пистолета в ладонь, когда пороховые газы выбрасывают стреляную гильзу и вгоняют в патронник новый патрон. Пули вошли телохранителю точно посередине груди и отбросили его к стене, при этом он зацепился за стул, на котором сидел, и тот опрокинулся. Вслед за ним сползло на пол тело охранника. Крик боли, вырвавшийся из его рта, почти сразу захлебнулся в крови, хлынувшей из горла. Я смотрел на тело в луже крови и не верил тому, что только что сделал. Словно сквозь слой ваты я услышал голос Дэна, пробившийся в мой мозг:

— ... говорю, парень! Давай сюда!

Словно робот, получивший приказ, я отвернулся от трупа и сделал пару шагов к столу ростовщика. Только увидев белое как мел лицо ростовщика, покрытое каплями пота, я как бы пришел в себя. Он смотрел на меня, как кролик на удава. В его глазах не было ни капли мысли, а только жуткий, всепоглощающий, панический страх. Его тело сотрясала дрожь. Никогда в жизни не видел, чтобы человека так трясло.

— Где деньги?! — теперь громадное тело гангстера прямо нависало над столом, бросая тень на владельца кабинета.

— Я... Ик! Все отдам! Только... Ик! Не убивайте! Ик! Ты говоришь... Ик! Две с полови-ной тысячи! Отдам! Дэнни! Я дам тебе... Ик! Еще тысячу! Только отпусти... Ик! ...живым! Господи, я не много... Ик! ...прошу! Я исчезну....!

— Деньги!

— Сейчас! Сейчас! — и он полез в стол.

Его черные, расчесанные на пробор посредине головы, волосы сейчас блестели при свете ламп из-за нанесенного на них фиксирующего и придающего блеск патентованного средства. Из-за дрожи в пальцах и непрерывной икоты ростовщик все никак не мог достать деньги. Эта отвратительная сцена вызвала у меня гадливость и, тем самым, окончательно привела меня в чувство. Наконец ростовщик нашел и положил на стол небольшой сверток, завернутый в грубую вощеную бумагу и перевязанный веревкой.

— Это все?!

В голосе гангстера чувствовался металл.

— Да.... Ик! Нет! Ик! У меня дома.... Ик! Еще есть.

— Сколько здесь?

— Здесь... Ик! Семьсот пятьдесят долларов. В этой коробке... Ик! Около трехсот. Осталь-ные дома.

— Дома — где?!

— Дэнни, поверь мне! Чем хочешь,... Ик! ...поклянусь!! Если что и было,... Ик! ...это ошибка! Никогда в жизни ее не повторю! Клянусь могилой матери!!

— Ошибка?!!

Кулак гангстера с противным хрустом впечатался в лицо ростовщика. Голова Даккена дернулась назад, увлекая за собой тщедушное тело, как и стул, стоящий за ним. Дэн неспешно обошел стол.

— Где лежат деньги?!

— Я... жить хочу! Только оставьте... У-У-У!!

Два резких, последовавших один за другим, удара ноги по ребрам заставили лежавшее на грязном полу тело содрогаться в спазмах боли.

— А-А!! У-У-У!!

— Деньги!

— А-А!!

Гангстер неторопливо достал из-под пиджака пистолет, затем прицелился в колено ростов-щика и спустил курок. Дикий вопль ударил многократным эхом под низким сводом подвала. Бандит подождал минуту, потом сказал, четко и размеренно: — Стрелять дальше? Или будешь говорить?

— Не-е-т, — простонал Даккен. — Джоли — стрит, 110. Тайник... в полу. У окна. Под ковром. Несколько брусков... Легко поддеть. Там все.

— Дик, ты все понял? Что найдешь — сюда. Да и пошарь по квартире, — тут он посмотрел на лежавшего у его ног ростовщика. — Я пока продолжу разговор. Так, еще. Дверь будет закрыта. Стукнешь так, — и он отстучал дробь костяшками пальцев по столешнице. — Все понял?

— Понял.

Выскочив на улицу, я несколько минут стоял и глотал свежий воздух. В голове было пусто, а на душе противно. Потом я принялся мысленно ругать себя. Грязно и матерно. Когда закончился запас ругательств, я пошел к машине.

— Джон, ты знаешь, где Джоли — стрит?

— В двух кварталах отсюда.

— Там квартира ростовщика. Надо оттуда кое-что забрать.

— Надо, так поехали.

Поднялся по лестнице на третий этаж. Войдя в прихожую, с минуту стоял, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Потом прошелся по квартире, пытаясь сориентироваться в темноте. Найдя выключатель, зажег свет. Тайник нашел в том месте, на которое указал ростовщик. В нем была шкатулка. Заглядывать в нее не стал, а просто положил на стол, после чего продолжил поиски по всей квартире. Старался искать насколько можно тщательнее. Причина лежала на поверхности: мне не хотелось возвращаться в подвал. К моему удивлению поиски дважды увенчались успехом. Сначала на дне большой жестяной банки с чаем, я нашел тщательно завернутый сверток. Развернув, увидел доллары. Затем, на антресолях, где среди старого барахла, обнаружил старый саквояж. Открыв его, нашел в нем старое негодное тряпье и уже был готов отбросить его в сторону, как неожиданно мне в голову пришла мысль: — Зачем совсем негодные тряпки засунуты в саквояж, а сам саквояж положен на антресоли?".

Ответом на этот вопрос стали несколько замшевых мешочков, лежавших на его дне. В них лежали кольца, серьги, медальоны. Причем, все они явно не новые. Где-то на трети из них висели картонки с номерами.

"Ясно. Из ломбарда".

Со своими находками я переступил порог подвала. Мне не хотелось смотреть на тело охранника, но я не смог удержаться. Широко раскрытые глаза мертвеца слепо смотрели в потолок, а ярко-желтая обложка журнальчика, лежавшая рядом с трупом, набухла и потемнела от натекшей крови. Подошел к столу. Достал из саквояжа, который забрал из квартиры ростовщика, шкатулку, сверху положил сверток с деньгами, а рядом с ними выстроились мешочки. При виде их Дэн бросил на меня вопросительный взгляд. Я в ответ только пожал плечами. Когда гангстер стал развязывать завязки одного из мешочков, я увидел следы крови на его руках. Ростовщика я не видел, но по сдавленным стонам было ясно, что тот еще жив. Дэнни перебрав содержимое мешочка и найдя кольцо с подвешенной к нему биркой, сейчас вертел его в пальцах.

— Вот же гаденыш. Насчет денег он мне все же сказал. Ты нашел их в большой банке с чаем, да?

— Да.

— А насчет этого барахла ни словом не обмолвился. И понятно почему! Четыре дня тому назад ограбили ломбард, который находился под нашей охраной. Эти вещи оттуда. Его доля с грабежа. Вот же, тварь!

Гангстер встал со стула, на котором сидел и наклонился над ростовщиком.

— Эй, ты! Мразь! Ты оказывается, не все мне сказал! Кто взял ломбард старого Мойше? Скажешь, умрешь быстро!

Ответ оказался неожиданным для меня, как впрочем, и для бандита: — Не пойти ли тебе мудак на хер! Деньги — вам! Красивые девки — вам! А мне сидеть всю жизнь в грязном подвале, вместе с крысами?! Да пошел ты...!

Договорить ему не дал рухнувший вниз кулак Дэнни. Ростовщик прямо захлебнулся собственным воплем, а спустя минуту под ударами тяжелых кулаков он уже не кричал, а визжал наподобие зверя, попавшего в капкан.

— Говори или будет еще хуже!

— А-а-а!! Рваное Ухо... и Стекольщик!

— Где их найти?!

— Не знаю....

Гангстер повернулся ко мне и сказал: — Собирай все это! Уходим!

Свой пистолет гангстер не торопился доставать и я начал бояться, что казнь "крысы" достанется мне, но к моему облегчению этого не случилось. Увидев, что я стою в ожидании, с саквояжем в руке, он сказал: — Иди в машину.

Уже поднимаясь по лестнице, я услышал выстрел. Кинув саквояж на заднее сиденье, я стоял у машины, в ожидании Дэнни, пытаясь разобраться в себе, а заодно понять: кем я стал?

"Я знал, что рано или поздно мне пришлось бы пройти через это, так почему мне так тошно? Ведь я уже убил человека, так почему....".

Дэн вышел, и я сразу постарался принять невозмутимый вид. Когда мы сели в машину, я протянул Дэну пистолет, но тот не стал его брать, а только сказал: — Он теперь твой.

В "Трилистнике", Дэнни отдал Сэму на хранение деньги и драгоценности, а затем повернулся ко мне.

— С почином тебя, парень. Держи! — и сунул мне в руку банкноту. — Всем пока!

Когда за ним закрылась дверь, я сел на табурет у стойки и неожиданно для себя попросил у Сэма стаканчик виски. Бармен внимательно посмотрел на меня, а потом скрылся в задней комнате. Выйдя через несколько минут, протянул мне пакет и пять долларов. На мой вопросительный взгляд ответил: — Деньги — на такси. С пакетом дома разберешься. На работу не торопись. Когда придешь, тогда придешь.

Уже сидя в такси, я заглянул в пакет. В нем оказалась бутылка виски и несколько бутербродов. Выйдя из машины, я только сделал шаг по направлению к дому, где снимал квартиру, как меня окликнул шофер: — Сэр, возьмите сдачу!

Я уже начал разворачиваться, но в последнюю секунду передумал, махнул рукой — езжай! — и пошел дальше. Мне не хотелось никого видеть и не с кем не разговаривать. Жизнь казалась полным дерьмом. Поставив на стол бутылку, я положил рядом с ней пистолет, а с ним банкноту, которую мне дал Дэн. Это была бумажка в пятьдесят долларов. Сел на стул и некоторое время смотрел на них.

"Почему так случилось? Почему эти вещи стали для меня символами? Пошел не той дорогой? А почему?! Почему мне не дали жить в своем времени?! Да к черту все! Я сдал экзамен и теперь стану жить как нормальный человек! Гм,... насчет нормального, пожалуй, я погорячился".

Некоторое время я пытался спорить со своей совестью, а потом решил последовать словам Омара Хайяма: "Трезвый ум налагает на душу оковы. Опьянев, разрывает оковы она".

И напился. Первый раз в жизни. Проснувшись утром, обнаружил, что лежу в брюках поперек кровати с широко раскинутыми руками. Не успел поднять голову, как меня начало мутить. Пришлось потратить полчаса, чтобы окончательно прийти в себя, а затем еще столько же времени — на приведение одежды в порядок. Выглянул в окно. За окном моросил мелкий осенний дождик, подхлестываемый резким, порывистым, ветром.

"Дерьмо. Что на душе, то и на улице".

Добравшись до "Трилистника" я увидел две машины, стоящие рядом с баром. Одну из них я узнал сразу, это был "Кадиллак" Мюррея, вторая, черный "Паккард", мне была неизвестна. Войдя в бар, я застал хозяина "Кадиллака", болтающего за стойкой с Сэмми. За столиком у двери сидел Дэн и незнакомый мне парень. Дэн читал газету, а парень курил, но увидев меня, сразу подобрался. Нетрудно было понять, что он телохранитель, а когда увидел в глубине зала Хайми Вайсса, перелистывающего газету, то сразу понял, чей он охранник. Несмотря на свое прозвище Вайсс не был евреем, а поляком. Этот человек был наполовину гангстером, наполовину бизнесменом. Его вообще отличал деловой подход ко всему. Жесткий, хладнокровный и расчетливый человек, он без колебаний нажимал на спусковой крючок, но только тогда, когда это действительно было необходимо. Насколько я о нем слышал, он всегда сначала пытался договориться. Он договаривался с конкурентами, налаживал связи с полицией и городскими властями.

Я видел его раньше, но только один раз и мельком. Только успел подумать, что за дело его сюда привело, как тот оторвался от газеты и махнул мне рукой. Подойди! Сердце застучало, и я понял, день, который я ждал — наступил.

Разговор состоялся в задней комнате бара. Один из ближайших помощников О'Бэниона спрашивал меня, а я отвечал ему. Кто я, откуда родом и тому подобные вопросы. Это выгля-дело так, словно я пришел устраиваться на работу и теперь беседовал с менеджером. Когда я сказал Хайми об этом, он рассмеялся и сказал: — Ха-ха-ха! В точку, парень! Только теперь ты будешь работать не на Сэмми, а на Дэнни! Ха-ха-ха!

Потом снова были вопросы, но самым неожиданным стал его последний вопрос: — Как ты догадался, что лежит на дне саквояжа?

Вопрос был более чем странным, но я на него ответил прямо и откровенно: — Не догадался. Просто показалось странным, что старые грязные тряпки засунули в саквояж, а потом спря-тали на верхнюю полку. Нет смысла. Вот я и пошарил на самом дне.

— Хм. Любой другой на твоем месте вряд ли обратил свое внимание на подобные мелочи.

Похоже, у тебя в голове что-то есть, — некоторое время он молчал, что-то обдумывая про себя, а потом сказал. — Вставай, поедем к Дэнни. Пришло время тебя ему представить.

Несмотря на то, что меня официально приняли в банду, я все еще продолжал оставаться человеком на испытательном сроке, если говорить современным языком. Наверно, поэтому следующим местом работы стал склад, на котором в свое время я уже отдежурил две недели. Меня эта работа вполне устраивала, и я не хотел ничего другого. Мне хотелось забыть, выкинуть из памяти то, что произошло в подвале под баром. Время шло, воспоминания постепенно тускнели, а жизнь шла своим чередом. На свое девятнадцатилетие, которое довольно бурно отпраздновал, я получил долгожданный подарок. Теперь я стал получать тридцать долларов в неделю, что являлось месячным заработком неквалифицированного рабочего на стройке. Я уже на следующий день переехал из старого клоповника, который явно по ошибке именовали отелем, в сравнительно приличную гостиницу и сделал модную стрижку, а еще через две недели купил себе новый костюм, фасонистую шляпу и подмышечную кобуру. Если раньше я старался жить по средствам, то теперь меня словно подменили. Вместе с Джеком или с кем-нибудь из парней, с которыми работал на охране склада, раз в неделю посещал дорогой ресторан или варьете, где под бойкие песенки, мы любовались стройными ножками танцовщиц. В это же время я познакомился с милой танцовщицей в одном из клубов, которая стала моей девушкой. Нередко участвовал в вечеринках в баре Сэма с виски и пивом. Обмывали все: начиная с покупки новой машины и кончая днем рождения. Колесо удовольствий раскручивалось все сильнее. Трудно удержаться и не поддаться соблазнам большого города, после нескольких месяцев нищеты, голода и унижений. Скоро денег стало катастрофически не хватать, и тогда я понял, что если не приведу свою жизнь в порядок, то стану кем-то, вроде Джека, который не вылезал из долгов. Первое время мои приятели удивлялись и не могли понять, как можно променять шумные вечеринки на вечера за книгами, но постепенно привыкли. Как в свое время привыкли, что я не хожу в кино, на премьеры новых фильмов. Мне десяти минут просмотра хватило, чтобы понять: придется подождать еще с десяток лет, чтобы я смог получить какое-либо удовольствие от этого вида искусства. Взамен я нашел себе новое увлечение: листать каталоги различных товаров. Над ними мне хорошо мечталось.

Вот и сегодня, по случаю выходного дня, зашел в аптеку, расположенную в пятидесяти метрах от дома, где снимал квартиру. Обычно меня обслуживал сам хозяин, старый Тимоти Уайлер. Мне нравились его бутерброды с копченым мясом, которыми можно было быстро перекусить, когда торопишься. Помимо бутербродов и мороженого с напитками, он приторговывал дешевыми книжками с бумажными обложками. Потрепанная книжка стоила у него пять центов, новая — десять центов. Как-то раз, от нечего делать, я перебирал старые книжки и случайно обнаружил среди них каталог с недвижимостью. Меня он заинтересовал, и я с увлечением листал его до тех пор, пока не услышал легкое покашливание владельца аптеки. С трудом оторвавшись от описания дома из шести комнат стоимостью в четыре тысячи долларов, я посмотрел на Уайлера. Тот перевел взгляд на каталог, а потом выразительно посмотрел на меня. Усмехнувшись, я выложил на стойку пять центов. Хозяин ловко смахнул их с прилавка и спросил, не хочу ли я еще чего-нибудь. Я отрицательно покачал головой и продолжил листать каталог, только изредка отрываясь от картинки с понравившимся мне домом и мечтая о том, что когда у меня будут деньги, построить себе нечто подобное. Хозяин, заметив мой интерес, понял, что на этом сможет немного заработать, поэтому спустя несколько дней у него появились новые каталоги.

Сегодня старика не было, а вместо него за прилавком стоял парнишка, лет пятнадцати, в белом фартуке. Заказав ему пару бутербродов с мясом и стакан с фруктовой водой, я подо-шел к полке с книгами. Новых каталогов не было, поэтому я вернулся к стойке и принялся за еду. Наблюдая за мальчишкой, который расставлял, а затем сортировал пузырьки с лекарствами на полке, я неожиданно вспомнил, что когда-то хотел устроиться на подобную работу.

"Ведь и я мог так стоять. Нормальная работа. Потом, со временем, можно было и свой магазин открыть. Вон Уайлер работает и не жалуется. Мечты, мечты, где ваша сладость? Ушли мечты, осталась гадость! Так и у меня. Осталась работа гангстера. Осуществилась мечта идиота. Впрочем, с какой стороны смотреть. Сейчас я имел больше сотни в месяц, а этот парень, в лучшем случае, получает свои жалкие двадцать пять баксов. А еще указания и упреки хозяина.... Да пошло оно к черту!".

Во мне за довольно короткое время произошла своеобразная переоценка ценностей. Меньше духовности, а больше материальности. Может я и перевернул все с ног на голову, но основным мерилом в этом обществе были деньги. Я не был исключением, мечтая о том, как стану миллионером.

От размышлений меня отвлекло поведение мальчишки — продавца. Закончив разбираться с товаром, он достал из-под фартука книжку и стал читать. Несколько минут я наблюдал за ним краем глаза, затем допил одним глотком воду, резко встал и быстро подошел к нему. Паренек настолько углубился в чтение, что оторвал глаза от страницы только тогда, когда я уже стоял напротив него. Он сделал попытку спрятать книгу, но я выхватил ее у него из рук и посмотрел на обложку. На ней широкоплечий молодой человек одной рукой придерживал за талию красавицу, а в другой руке держал пистолет, из которого отстреливался от невидимых врагов. Название было соответствующее. "В круге смерти". Поднял глаза на испуганное лицо продавца, я усмехнулся и сказал: — Так-так. В рабочее время книжки почитываем? Нехорошо.

На лице мальчишки появился испуг.

— Простите, мистер. Никого нет, вот, я и решил....

— Ну и как? Интересно?!

— Ага!

Я ткнул пальцем на обложку.

— Частный сыщик?

— Нет! — с жаром ответил юный продавец. — Благородный бандит! Он грабил богатых и отдавал бедным! Его отец был русским князем....

"Благородный бандит! Надо же! Мой отец тоже был русским, правда, не князем, а дипломатом. И я бандит. Может это про меня написано?!".

Невольно рассмеявшись, тем самым я заставил продавца умолкнуть в смущенной растерянности. Пока он переводил взгляд с книжки на меня, не понимая причины моего смеха, я положил ее на прилавок, затем залез в карман и достал мелочь.

— Держи, благородный бандит, — и кинул на прилавок монету в пятьдесят центов, после чего направился к выходу.

— Сэр! Сэр! А сдача?!

Переступая порог, я махнул рукой, дескать, оставь себе. Выйдя на улицу, я вытащил из жилетного кармана часы и посмотрел время.

"О, пора идти".

До встречи с Джеком Гроувером оставалось меньше часа. Мы с ним собирались пойти в клуб — кабаре. Тот мне пару дней назад мне похвастался, что познакомился там с девушкой из кордебалета, а у нее есть подруга, которая была не прочь познакомиться с мужчиной — джентльменом. Вспомнив об этих словах, бросил быстрый взгляд на себя. Темно-синий костюм в полоску, светло-голубая рубашка, галстук и платочек, торчащий из кармашка на груди пиджака, были в тон рубашке. Последней чертой подчеркивающей образ истинного джентльмена были черные лаковые туфли, за которые я отдал двадцать долларов. Я был элегантен, чист, свежевыбрит и полон достоинства, как и положено настоящему мужчине.

Медленно идя по улице, довольный жизнью, я вдруг неожиданно услышал за своей спиной дробный топот башмаков. Резко подавшись в сторону, я стал разворачиваться, одновременно нащупывая рукоять пистолета под пиджаком, но уже в следующую секунду отпустил ее. Это бежал мальчишка, которого я хорошо знал. Он занял мое место в "Трилистнике". Паренек был стопроцентным ирландцем и откликался на имя Патрик. Увидев его, я почему-то подумал, что наша гулянка с Джеком откладывался на неопределенное время. Предчувствие оправдалось. Стоило Патрику увидеть меня, как он радостно заорал:

— Вот повезло!! Теперь только осталось отыскать Грубера!

— Что случилось?!

— Не знаю. Иди к Сэму!

— Черт! Иду!

"Вот тебе и погулял! Что на этот раз случилось?!".

Впрочем, догадка на этот счет у меня уже была. У ирландцев последние время возникли напряженные отношения с бандой братьев Анджелло. То, что я знал, заключалось в следующем: на подъезде к Чикаго наша колонна грузовиков с джином и пивом натолкнулась на засаду. Был убит охранник, сидевший в первом грузовике, и ранен шофер. Потом началась перестрелка, во время которой налетчики отступили, угнав грузовик со спиртным. Спустя несколько дней просочилась информация, что подобное нападение планировали братья Анджелло, но подтверждения не получила, поэтому карательных акций не последовало.

"Видно, что-то все-таки узнали. Отсюда и вызов! Так. Пару запасных обойм возьму у Сэма. Шляпу оставлю. Двух дней еще не проносил, жалко, если с ней что-то случиться. Пиджак бы еще оставить.... Гм. А пистолет тогда куда?".

С этими мыслями я переступил порог бара Сэма. Там уже сидел Малыш Джонни. Хозяин бара приветливо кивнул мне головой и продолжил натирать пивные стаканы.

— Привет всем!

— Привет, Дик! Как дела? — поздоровался со мной шофер.

— Нормально!

После моего ответа водитель снова уткнулся в газету, а я сел у столика, стоящего у окна, сдвинул шляпу на затылок и уставился на улицу, придав себе скучающий вид. Спрашивать в чем дело, не было принято. Кому надо, придет и объяснит, что требуется сделать. Прошло не менее получаса, пока не появился Джек. По его лицу было видно, что это не то удовольствие, которое он рассчитывал получить от сегодняшнего вечера. Не успели мы обменяться рукопожатием, как вошел Дэн. Он быстро оглядел нас всех, а когда увидел, что все взгляды присутствующих приняты к нему, сказал: — Парни, для вас есть дело!