Поветлужье (Волжане 1). 2ая редакция

# # 1 М е р г е л ь — известковая глина.

# # 2 П л и н ф а — название плоского кирпича в старину.

— Че делали, пап?

— Плинфу, кирпич такой плоский. Так вот я и говорю, опять же надо знать, есть ли специалист по кирпичам. Все-таки глину надо особо подготавливать. Раньше ведь ее как делали? На зиму оставляли в кучах, чтобы после замораживания она потрескалась, и с нею работать легко было, а при таянии снега из нее соли вымыло. Далее ее дробили и с песком мешали. Целый процесс. Но если народ только-только переселился, то материал такой опять же нужен будет позарез... Но тут я, как говорится, могу только советами: руками не делал — незачем было.

— Вот и четыре, вот и пять, — задумчиво произнес Иван. — Это уже надо просчитывать, хотя совместить было бы приятственнее. Уголь жечь все равно надо — что для кузни, что для керамики, что для кирпичей. И печи нужны. Опять же из огнеупорного кирпича...

— И в каждый дом русскую печку поставить, — добавил Вовка. — А то ведь топят здесь по-черному, наверно.

— Это да. Только русская печка вначале тоже топилась так же, — заметил Вячеслав. — Кстати, читал забавную вещь в какой-то газетенке. При Петре I вышел указ, запрещающий строить курные избы, ну... избы, топящиеся по-черному. Но крестьяне все равно так строили. И не только в силу традиций, но и якобы потому, что считалось — в курной избе и эпидемий всяких нет, и болеет человек меньше. Объясняли ученые потом, что, мол, черный дым под потолком — это как дезинфекция помещения. Уж не знаю, правда ли... Кстати, про инфекцию. Пока не притремся, старайтесь в близкие отношения, — новоиспеченный лекарь хмыкнул, посмотрев на мужиков, — ни с кем не вступать. Да и кашлять старайтесь в ладошку. Мы хоть и не городские, но вирусов, чуждых нашим предкам, у нас хватает. Кстати, я первым делом травки буду собирать, какие вспомню: лечить-то здесь больше нечем. А насчет печи для каждой избы... Это же сколько, Степаныч, кирпича нужно?

— Да куба два-три на один дом, — замялся на пару секунд Николай. — Это если по уму делать. Так что не знаю, справимся ли... Даже если помощь будет от общества. Все расчеты надо подробнее потом обсудить.

— А мы еще обучать можем, — вскинулся Вовка. — Чтению там, письму, счету, географии. Правда, алфавит, наверное, здесь другой, но математика та же.

— И математика другая, Володь, — возразил ему отец. — Считают-то, конечно, десятками и сотнями, но вместо арабских цифр раньше у нас пользовались буквами. А уж рассказывать им про круглую землю... Это может и костром попахивать.

— Вряд ли... Инквизиции у нас не было, — встрял Иван. — Хотя с этим, конечно, поосторожнее. Однако все равно Вовке плюс за идею! Грамотных здесь почти нет. Если брать саму вервь — разве что из дружинных кто письмо знает. А считать тот же товар и вести записи можно и по-нашему, лишь бы правильно было. Так что... шесть! А там, глядишь, народу понравится наша грамота, особенно если людей с чистого листа начинать обучать, не ломая старых представлений. Тогда наша наука дорогого будет стоить. И это будет самый большой плюс в нашу копилку... Да и в копилку этого мира!

Глава 5

Хозяева веси

Вовка на секунду остановился, чтобы перевести дух.

Отерев капли пота со лба, он поднял взгляд, чтобы проводить удаляющуюся Тимкину спину, и едва успел подставить руку под распрямившуюся еловую ветку, метившую ему прямо в лицо. Однако еще один жесткий колючий прут, прилетевший с другой стороны, прошелся метелкой по щеке, расцарапав ее в кровь. Устало вздохнув, Вовка оглянулся на замыкающего растянувшуюся колонну егеря и двинулся нагонять спутников.

Охотники вели волжан пятый день, выбирая по одним им известным приметам дорогу через сплошной массив смешанного леса. Мальчишки уже покрылись паутиной и мелким лесным мусором с головы до ног, ноги их заплетались сами собой, а усталость всей тяжестью навалилась на плечи, хотя Вовка с Тимкой и старались не показывать виду, что идут на последнем издыхании.

Причина этого шла немного впереди и, поглядывая на них время от времени, ехидно ухмылялась.

Однажды вечером, перед самым выходом в сторону веси, Радислав снял свою непослушную холщовую шапку, прикрывающую голову от лесного мусора, тряхнул головой и...

И откинул русую косу на спину, тряхнув бляшками венчика, придерживавшего до этого момента волосы под головным убором.

Вот те и Радька, оказавшийся Радой, девчушкой с темно-синими, чуть раскосыми глазами, на которых прежде никто и внимание заострять не собирался.

Антип только хмыкнул, глядя на остолбеневших мужиков и ребят. Видимо, не они первые попадались на удочку переодевшейся в мужское платье девчонки.

Причина такого маскарада была понятна. Для Радки было безопаснее играть роль мальчишки в сложившейся ситуации. По крайней мере, пока отец не очнулся и не встал на ноги. Все-таки трое взрослых незнакомых мужиков.

Сама же Радка объясняла потом ребятам, шагая рядом с ними по пружинящему блекло-зеленому мху, что в лесу одеваться в мужскую одежду удобнее. А без леса ей жизни нет.

Мать у нее года два как лихоманка забрала и на женской половине обитает она одна. Не с дедом же в кузне ей все свое время проводить! Тот ведь чуть ли не живет около своего горна. Да и не хочет она без отца долго оставаться, а он у нее пропадает на охоте большую часть года.

Про бронзовый венчик она тоже рассказала. Как он называется и что бляшки у него навешиваются по количеству исполнившихся годков. Оказалась она ровесницей ребят — ей тоже было почти двенадцать лет.

Антип как-то на привале тоже коснулся этой темы, посетовав на то, что девчушка растет без женского догляду, но признался, что уже привык к тому, что она везде его сопровождает. Даже когда он уходит в лес на месяц-другой.

Конечно, бабы в веси осуждали его за дочку, за то, что позволил ей заниматься мужскими делами. Однако Антип отмахивался от них обещанием отдать им Радку в обучение, как только упадет у нее первая кровь. Только чему уж больно мудреному они могут его дочурку научить? Да и станут ли передавать ей все свое умение, как родной крови? Готовить она умеет, в походе все на ней, одежку тоже аккуратно латает. А уж прясть да вышивать — дайте срок, научится зимними вечерами!

Так что легконогая Радка, неслышно ступая то по моховой глади края болота, то по свежей траве, скрывшей своими стрелами прошлогоднюю листву, радовалась последним месяцам своего вольного существования, то и дело обгоняя уставших мальчишек и искоса стреляя в них озорными бесенятами глаз.

Ей нравилось чувствовать себя опытной охотницей по сравнению с ровесниками. Перед кем же ей еще хвастаться своей пружинящей походкой и выносливостью? Не перед мальчишками же в веси, которые то и дело ее обзывают то бабой в портках, то мужиком в поневе, хотя собственно до поневы она еще не доросла, ничего не нося дома, кроме длинной рубахи.

На самом деле шли путники не очень быстро. То и дело останавливались, когда Антип лазил по деревьям и делал зарубки в случае присутствия непустой борти. Однако ребята подозревали, что он останавливался не столько для поиска пчел, сколько для того, чтобы они могли перевести дух.

Во время одной из таких остановок охотник поделился, что землянку для зимнего промысла он действительно хотел выкопать в нескольких днях пути от веси, но основной целью было разведать по поручению десятника, что за земли лежат в глубине таежного ветлужского леса, какие соседи здесь живут, не следует ли их опасаться.

Второй год их проживания здесь кончается, неотложные дела сделаны, пора уже и осмотреться.

Наконец в полдень, на одном из привалов около небольшой лесной речки охотник объявил, что подойдут к веси они сегодня в двенадцать часов дня. На недоуменное восклицание по поводу того, что полдень уже минул, Антип только пожал плечами.

— Истину глаголите, полуденное время ныне. Однако двенадцать часов наступит не скоро. Нешто по солнцу не видите? Около пяти часов придется еще идти.

Как оказалось, сутки в исчислении охотника и, видимо, остального местного населения делились на две части: светлую и темную, день и ночь. А часы считались от начала каждой. Поэтому когда Антип говорил, к примеру, что встанет на дневку в пять часов дня, это означало что произойдет данное событие через пять часов после восхода солнца, а не по механическим часам, демонстрация которых оставила его равнодушным.

Зачем, мол, нужны такие безделицы, да еще и в лесу? Правда, признал, что таких занятных вещиц не видел отроду, и посоветовал их спрятать, чтобы не вызывать дополнительных вопросов. И так уж слишком вид необычный.

При подходе к веси путники уже шли по еле заметной тропинке, которая вилась вдоль берега той же лесной речушки с крутыми берегами, местами соединенными меж собой поваленными друг на друга деревьями.

Впереди уже появился просвет, обычно предшествующий водной глади.

Внезапно кусты впереди зашевелились, и из-за них томной ленивой походкой выступила фигура небольшого росточка, глухо позвякивающая железом.

— О! Нежданные гости к нам пожаловали, сам Антип со своей дочуркой. Ох, да вы никак полон привели!

Голос оказался неожиданно густым по сравнению с гибкой, почти юношеской фигурой.

— Признавайся, Перун тебя одарил божественной силой, дева-воительница?

Оскалясь, воин шагнул к Радке и расставил руки в стороны, преграждая путь сгрудившейся за ней колонне.

— Не ты ли взяла на меч сего великана, славная дева? И остальных?.. Нет! Они просто испугались твоего грозного вида и сами попросились быть твоими холопами! Но где же твое оружие, пресветлая перуница?

— То гости мои, Свара, — выступил вперед Антип. — Животом своим обязан я им.

— А тя никто не спрашивал, смерд.

Бесцеремонно отстранив Радку и Антипа, воин в короткой кольчужке и шлеме с острым верхом и ниспадающей бармицей ступил в сторону Николая.

Степаныч был действительно здоров по сравнению со своими спутниками.

Высокий, под сто девяносто сантиметров, с круглым лицом, заросшим щетиной, могучими плечами и большими кулаками, испещренными шрамами и ожогами, он производил впечатление того самого отпугнутого выстрелами медведя.

Недаром Иван оставил его тогда присматривать за детьми: с таким богатырем им было явно спокойнее. Как рассказывал сам Николай, он и подался в кузнецы, чувствуя, что есть у него силы справиться с молотом и железом.

Сейчас же он растерянно моргал глазами, осознавая, что с приближением этого смуглолицего остроносого воина, поигрывающего рукой на оголовье меча, все слова его земляков о переносе в прошлое, от которых он до этого хотел отгородиться, сбываются.

При этом Николай особо не понимал, что говорит этот человек, к говору которого он еще не привык. Если Антип и Рада еще как-то старались подыскивать нужные слова, когда видели, что спутники с тоской вслушиваются в их речь, то воин говорил как привык, по незнанию не делая поправки, что его могут не понять.

Да и вел он себя как полноправный хозяин, сразу подойдя и начав ощупывать его рельефные мускулы. Хорошо еще, что в зубы не заглянул. Николай брезгливо стряхнул его руку и отодвинулся на шаг.

— Ох, добрый работник будет. Гривну дам... Нет, сорока кун хватит. Как, воительница? Вместо бронзового серебряный венчик носить будешь, а как поневу оденешь — за себя возьму. А откажешься отдавать, так сам охолоплю такого медведя, — продолжал воин, наматывая круги вокруг стоящего столбом Николая.

— Сказывал я тебе, что гостями они пришли в весь нашу. Окстись, Свара! — вскинулся Антип.

— Отведи ты их ко мне на двор дружинный, смерд, я найду им работу, — наконец повернулся к охотнику тот, не обращая никакого внимания на его слова.

Поняв, что пропускает самое интересное, Иван влез между Николаем и Сварой, ощутимо подтолкнув последнего в плечо. Не успела ярость перекосить лицо новоявленного хозяина, как егерь слегка поклонился тому.

— Исполать тебе, славный воин, — употребил он недавно узнанное от Антипа словечко. — У нас говорят, что "не запрягши, не погоняют". А ты уже место нам определил? Своей волей мы пришли, как гости, — подчеркнул он еще раз сказанное прежде охотником. — В полон ты нас не забрал, так что мы еще разберемся, кто кого охолопит.

Свара неожиданно подобрался, резко перейдя от своей расхлябанной походки в стойку дикой кошки и буквально подпрыгнул к встрянувшему незнакомцу, который был выше него на полголовы, и вперил в него немигающий взгляд.

— В чем же дело стало? Меч при мне. Тут же и решим.

— С мечом? Нападать на безоружного, бездоспешного человека? За что же чествовать тебя будут потом твои соратники? Хотя если ты хочешь... — протянул Иван.

— И как же ты желаешь волю божью испытать?

— Нож возьми, кольчуга на тебе, а я — так... голыми руками.

— Ты сказал, все слышали. Побью — холопом пойдешь.

— А если я тебя, то ты ко мне?

— Кха! — коротко то ли хохотнул, то ли каркнул Свара. — Воин к смерду? Я тебя просто отпущу, но ты на это напрасно надеешься...

— А кто тебе сказал, что я смерд? — пошел кругом вокруг переяславца Иван, разминая руки. — Не хвались, идучи на рать, хвались, идучи с рати... вот моя ставка.

Он медленно поднял правую ладонь. В ней неожиданно для всех появился нож, блеснувший полированной рукояткой и выделкой широкого лезвия из высокоуглеродистой стали длиной сантиметров пятнадцать, с двусторонней заточкой и зубьями на одной из режущих кромок.

Следом Иван добавил.

— На твой меч ставлю. Если сомневаешься, то проверь его крепость на своем клинке. — После этого егерь медленно положил нож на землю и продолжил боком движение по кругу.

— Красно выглядит. Но голыми руками ты меня даже не коснешься... До первой крови! — кивнул головой Свара, доставая засапожник. — Твоей. Тебе меня нечем порезать. Вот разве что я тебе зубы выбью, ты подберешь их, и вены ими себе вскроешь!

После этого воин хищно улыбнулся и двинулся вслед за соперником.

Стоящие люди сразу шарахнулись в стороны, и вокруг поединщиков образовалось пустое пространство.

Свара с улыбочкой поиграл засапожником, перебрасывая его из одной руки в другую. Потом резко пригнулся и сделал полупрыжок в сторону противника, проведя ножом резко перед собой.

— Да у тебя манеры уголовничка, парень, — съязвил Иван, не дрогнув перед мелькнувшим от него сантиметрах в двадцати ножом, и продолжил движение по кругу. — На испуг берешь?

Не поняв, что сказал соперник, но осознав, что роли поменялись и над ним издеваются, Свара погасил улыбку и атаковал колющим ударом прямо вперед. Егерь резко ушел влево и ударил ребром левой ладони по запястью дружинника, отклоняя от себя траекторию ножа.

Одновременно он захватил руку чуть выше запястья и уже ребром правой ладони ударил по основанию большого пальца, выбивая засапожник.

Для Свары это оказалось неожиданным, и когда противник оттянул захваченную руку на себя, то только проследил взглядом, как тот ногой ударил его по дуге в живот.