Книга 1. Часть 1

Эх, как было бы здорово, если бы я мог сказать: "а на следующий день, у нас все получилось". Но нет, хоть с утра я и встряхнул исследователей в спортивном зале, вволю пошвыряв их на пол; хоть в отделении и поселился неунывающий деловой настрой, нам пришлось убить еще целых две недели, прежде чем исследователи нащупали зыбкую возможность "приручения" блокировки. Идею подала Хельга. Вообще, как я понял, в этой команде было два "генератора идей", Берг и Хельга. Бус выполнял роль практика-экспериментатора, там где дело касалось сложных манипуляций, он был незаменим, а роль Олафа и Ярослава, обычно сводилась к регистрации явлений и их толкованию. Парни оказались настоящими энциклопедистами. Если где-то, когда-то, была описана какая-то аномалия или некая теория, будьте уверены, она им известна. Как результат вся группа работает единым отлаженным механизмом. Без затыков, конечно, не обходится, давешняя хандра, тому хороший пример, но так и идеальные машины возможны только на бумаге... Как там: "шарообразный конь в вакууме", что-то вроде того. Так получилось и сейчас. Хельга выдала идею, "близнецы" нашли для нее обоснование, а Берг и Бус принялись за воплощение. Вкратце, идея оказалась проста.

— Мы рассматриваем сферу исключительно как блокировку, то есть некий привнесенный элемент, и в этом наша ошибка. Я так думаю. — Задумчиво произнесла барышня, потягивая кофе. — А ведь еще в первый день, Берг выдвинул предположение, которое впоследствии, все, включая и его самого, воспринимали исключительно как метафору.

— Это какое же? — Недоуменно приподнял бровь начальник проекта.

— Что сфера является одной из тонких оболочек. — Невозмутимо ответила девушка. — А ведь это так и есть. Да, эта оболочка имеет необычную структуру и много более узкий спектр действий. Но это оболочка!

— И что же ты предлагаешь? — Берг взъерошил волосы, словно пытаясь таким образом стимулировать свой мыслительный процесс. А мы: Олаф, Ярослав, Бус и я, просто тихо сидели и смотрели на брата с сестрой.

— Работать с ней, как с любой оболочкой.

— Только более подходящими инструментами.

— И по нарастающей.

— Думаешь диссонировать?

— В крайнем случае.

— А предел?

— Определим по вибрации.

Я не понял ни слова из этого "пинг-понга", но, кажется, от меня это и не требовалось.

Исследователи, вдруг, развили бурную деятельность. В тот же день, у управителя была заказана целая карта какого-то оборудования. Часть его, вообще, доставили из военного госпиталя, расположенного в Загородском конце, чуть ли не из тамошних чуланов долговременного хранения. В здании канцелярии выделили отдельную комнату, по соседству с кабинетом исследователей, в которой тут же начался ремонт. Заглянув в готовящееся для меня помещение (а для кого еще?!), я увидел свинцовые плиты, которыми покрывали пол, стены и потолок. Даже стыки заливали все тем же расплавленным свинцом, и меня это очень сильно напрягло. Зачем нужны подобные меры? У меня, как человека знакомого с термином "радиация", есть только одно объяснение. Впрочем, заметив мое волнение, Берг Милорадович не поленился объяснить смысл превращения комнаты в свинцовую шкатулку. Как оказалось, свинец экранирует не только слабое излучение, но и ментальные воздействия, что крайне необходимо для продолжения исследований. Успокоив меня насчет радиации, Берг тут же не преминул порадовать известием о том, что основная стадия эксперимента начнется послезавтра.

Как он запланировал, так и получилось. Через день, я вошел в свинцовую комнату, где меня раздели, уложили на узкий топчан с подозрительным отверстием, аккурат, под моей пятой точкой, и, ввели в руку, иглу капельницы. В ту же минуту, комнату покинули все исследователи, кроме Буса и Хельги. Я увидел, как захлопнулась мощная дверь, отрезая нас от остального мира, и на меня вдруг накатило ощущение легкой паники. Это притом, что я никогда в жизни не страдал клаустрофобией! В груди поселилось предощущение какой-то большой гадости. Такое со мной уже бывало, и ни разу эта сигнализация не подвела. Только однажды предупреждение оказалось бесполезным, но, наверное, только от того, что изменить было уже ничего нельзя. Тогда меня скрутило так, что я полчаса отдышаться не мог, а на следующий день, сатанисты вырвали мне сердце на их идиотском алтаре... Ну блин и мысли бродят у меня в черепушке! Я постарался успокоиться и прислушаться к тому, что мне говорит Хельга. Хорошо, что здесь именно она, если бы вместо нее был кто-то другой, тот же Берг, например, я бы вряд ли так легко успокоился. А с ее ладошкой на лбу, это, оказывается, проще простого. Вдох, счет до шести, задержка дыхания, до шести, выдох, до шести, стоп, до трех, вдох, до шести, задержка, шесть, выдох...

Дальнейшее мое участие в процессе, свелось к выполнению указаний по медитации, во время которой, вокруг меня постоянно вились Хельга и Бус, контролируя, следя, и поначалу, пока я еще не ушел, удерживая от сна. Это было время их сладкой мести, а для меня оно превратилось в четверо суток ада. Девяносто шесть часов непрестанной медитации под капельницей, на утке. Никакой еды, никакой смены положения тела, никакого туалета и никакого сна! Первые три часа я еще испытывал неудобство, потом, все больше уходя в глухой транс, я перестал ощущать собственное тело, на девятом часу абсолютной тишины и пустоты, мне стало казаться, что меня нет. Я не знаю сколько прошло времени, когда мой разум взвыл, пытаясь вернуться к нормальному существованию, но только усилием воли мне удавалось удерживаться от выхода из транса. Вечность непрерывного контроля, а потом, сфера перешла в режим мерцания, то и дело, одаривая фантомными ощущениями, превратившими жуткую пустоту в калейдоскоп мучений. Осознание чудовищной ломоты во всем теле, которого я не чувствовал, желание опорожнить кишечник и мочевой пузырь, существующие в форме знания, но от этого не становящиеся легче. Осознание голода и жажды, гложущих разум не меньше, чем несуществующий для меня в трансе, желудок... муки ада. У меня нет тела, но оно болит! Нет желудка, но я дохну от голода. Нет языка, но он распух от жажды. И я ничего не могу с этим поделать. А потому терплю. И это терпение тоже превратилось в пытку. Одну бесконечную, разрывающую на части даже не мозг, все существо, пытку. На девяносто седьмом часу, я выпал из глухого транса, и, только открыв глаза, потерял сознание от наплыва образов, ощущений, запахов и чего-то еще неописуемого, огромного, подавляющего. Меня словно бы накрыло волной. Последнее, что я слышал, было: "ставьте кокон". А затем пришла тьма.

Глава 8. Сегодня вы проснулись от боли? Может, лучше было умереть вчера?

Надо было все-таки бежать... Расслабился, идиот... Ну, как же, вокруг все такие хорошие, белые, добрые и пушистые... Добился своего, князь... Ох, больно-то ка-ак!... Стоп. Мне больно. Значит, жив? Вроде бы да. Но лучше бы сдох. Суставы выворачивает, в живот словно лавы налили, а голова... Моя несчастная тупая черепушка, хоть бы она раскололась наконец. Блин, до чего же больно!...

Меня знобит. Тело будто ватное и трясется как холодец в руках алкоголика... Та-ак. Это мы уже проходили. Неужели меня снова куда-то закинуло? И хрен бы с ним. Ох. Надеюсь только, что и здесь найдется свой Грац. Его помощь мне бы сейчас не помешала.

Спустя несколько минут боль начала неохотно отступать, и я, хоть и с трудом, но нашел в себе силы пошевелиться. Приоткрыл веки, и из груди вырвался облегченный вздох. Я в спальне флигеля. Подушки довольно высокие, так что мне прекрасно видно большую часть знакомой обстановки. В спальне темно. Вечер, утро? Неясно. Узкое окно с опущенными шторами, конторка, дверь... И кто это там решил побеспокоить мое болящее "благородие"?

— Виталий Родионович, к вам тут Меклен Францевич просятся. Пускать, или как? — Прогудел Лейф, придерживая входную дверь.

— Так что ж ты меня-то спрашиваешь? — Проговорил я, ужасаясь хриплому клекоту, в который превратился мой голос. — Как-никак, он тебе жалованье платит.

— Так-то оно так, да не так. — Протянул Лейф. — Я уж, почитай, неделю, как расчет взял... А Владимир Стоянович разрешили, пока, при флигеле, временным поваром, для вашего благородия. И жалованьем не обидели, ни меня, ни... Так что, пускать дохтура-то?

— Да уж пропускай. — Проговорил я, тихо удивляясь поступку повара, но решил, что расспросить его можно и попозже. Лейф кивнул и отодвинулся в сторону. Тут же в комнату вошел профессор. Застыл на мгновение на пороге, смерил Лейфа укоризненным взглядом и, покачав головой, подошел к моему изголовью.

— Что, дела настолько плохи, что мне сразу прислали патологоанатома? — Не сдержался я.

— Шутите, Виталий Родионович? Это хорошо. — Покивал Грац, одним неуловимым движением мысли, растягивая надо мной небольшую сеть познания. Э-э, чего? Я зажмурился, но отчетливое ощущение висящей надо мной ментальной конструкции никуда не делось. Даже с закрытыми глазами, я могу с идеальной точностью указать, где находятся основные узлы этой сети, и в какую точку надо "ткнуть", что бы она рассыпалась. Что я, естественно, тут же и проделал.

— Виталий Родионович, голубчик, я вас очень прошу, дайте мне спокойно вас обследовать, а развлекаться будете позже. — Как маленькому ребенку, погрозил мне пальцем, Грац. Ну профессор... Впрочем, в чем-то он, конечно, прав. Я ничуть не сомневаюсь, что здешние дети точно также обожают влезать в чужие ментальные творения, просто с целью понять, что это такое и как его можно использовать, или сломать... на крайний случай. Те самые пресловутые естественные реакции... Вот и получается, что я, вроде как взрослый тридцатилетний дядька, но в плане ментального развития, сущий ребенок. Ну и хрен бы с ним. Зато у нас все получилось! Ну, не у нас, у исследователей... И все-таки. Опс.

Я, с трудом, заставил себя развеять созданный, почти помимо моей воли, тонкий щуп, словно бы выраставший из моей ладони и незаметно подбиравшийся к ментальной конструкции профессора, и обреченно вздохнул. Кажется, это называется "гиперактивностью". Эх. Хорошо еще, что мне подгузники менять не нужно. Или нужно? Я смутно припомнил свою почти сточасовую медитацию и топчан с "уткой", но вспышка головной боли заставила вернуться в реальный мир. Кажется, для воспоминаний сейчас не время.

— Ну что же, вы определенно прогрессируете, Виталий Родионович. На мой взгляд, даже неоправданно быстро. Ваши тонкие оболочки восстанавливаются в хорошем темпе, но вот физическая составляющая меня беспокоит. Пожалуй, я рекомендую вам усиленное питание... и все. — Проговорил профессор, закончив обследование. — А теперь, если не возражаете, я вас покину. Мне необходимо поговорить с этим прощелыгой-поваром, о надлежащей диете. Иначе, с него станется накормить вас вареными овощами. Поправляйтесь, Виталий Родионович... и, надеюсь видеть вас у себя в гостях, в ближайшее время.

— Уверены, Меклен Францевич? — Через силу усмехнулся я, вспомнив нашу последнюю встречу. Ментал вокруг профессора взбурлил, окутывая его фигуру плотным коконом.

— Как мне кажется, пока у вас нет повода для... нежданного визита. Согласитесь, Виталий Родионович? Честь имею. — Чуть побледнев, проговорил Грац, и, резко кивнув, вышел из комнаты. М-да, профессор, блин, адьюнкт. Ну-ну. Самый что ни на есть кадровый офицер он, а не трупорез. Я проводил взглядом фигуру своего первого знакомца в этом мире и откинулся на подушки.

Вот, Вит, кажется, у исследователей все получилось. Блокировка свернута. По крайней мере, я очень четко ощущаю, что при необходимости могу укрыться в ней, словно моллюск в раковине. Вот только, удастся ли мне оттуда выбраться? Во всяком случае, на вторую медитацию я точно не соглашусь... Меня, вообще, от этого слова тошнить начинает. Я передернул плечами и уставился на входную дверь. Что-то с ней было не так. Что именно, я пока не возьмусь определить, но эта неправильность просто бросается в глаза. Уже знакомый, любопытный щуп, точно такой же, как тот, что чуть было не помешал Грацу в обследовании моей бренной тушки, медленно, стараясь не спугнуть кого-то, прячущегося за дверью, потянулся к тяжелой бронзовой ручке.

Я только и успел подхватить парой созданных и тут же выброшенных навстречу щупов, падающую Ладу. Девушка испуганно пискнула и зависла в полуметре от пола, удерживаемая как моими жгутами, так и собственной, довольно сложной ментальной конструкцией, обращенной не только на саму экономку, но и на поднос, который она умудрилась удержать в руках и ничего с него не уронить! Вот это эквилибристика!

— Виталий Р-родионович! — Чуть не плача, Лада повернула ко мне покрасневшее лицо, и я, спохватившись, вернул девушку в вертикальное положение, после чего, рассеял щупы, от греха подальше. Тактильные ощущения от них, оказывается, иногда передаются ничуть не хуже, чем если бы я действовал руками, а Лада... в общем, поверьте, там есть за что подержаться. М-да. Кобелизм прогрессирует. С этим надо что-то делать.

— Извини, Лада. Я пока еще не освоился с этими... щупальцами. — Повинился я перед девушкой.

— Ох, да не переживайте вы так, нешто я не понимаю. Вы же сейчас, что Лешко — племянник мой, тот тоже, пока ему оградник не сплели, все мыслью норовил делать, ложку и ту не заставишь его в руку взять! Ну что поделаешь, ребенок... Ой. Простите, бога ради, Виталий Родионович, ваше благородие! — Зачастила экономка. А я как идиот, лежу и улыбаюсь.

— Не мельтеши, Лада. — Я приподнялся на кровати. — Лучше давай сюда поднос. Мне доктор велел хорошо питаться.

— Что ж это я! — Девушка подошла к кровати и опустила на нее поднос. Умница. Черт с ним, с балыком, но вот за то, что Лада приготовила мне кофе, я готов ее расцеловать. Стоп. Отставить. Я заметил, что девушка, только что хлопотавшая вокруг меня словно наседка, напряглась и постаралась отстраниться. Ну да, меня же теперь сфера не защищает, так что настроением своим я должен фонить, как протекающий реактор радиацией. Вот девчонка и насторожилась.

— Лада. Что бы ты себе сейчас не напридумывала, знай, я тебя не обижу, и другим не позволю. — Я постарался быть насколько возможно искренним, говоря ей это, и кажется, подействовало. Девушка чуть расслабилась и даже улыбнулась. А я понял, что мне нужно срочно обзаводиться эмоциональной защитой. Иначе погорю, как Плейшнер на Цветочной улице... Вот, не было забот, купили порося!

— Что Берг Милорадович? — Спросил я Ладу, расправляясь с завтраком.

— Вот уж не знаю. Как вас, три дня тому, принесли сюда, так все крыло исследователей и закрыли. Охранители, чуть не под каждым окном сидят. Злые, ужас. Кушанья и те, только после досмотра им относят. — Лада пожала плечами и, на мгновение задумавшись, заметила, — Вам бы, о том с Владимиром Стояновичем говорить надобно, уж он-то к розмыслам каждый день ходит. Или с господином Сакуловым, тот тоже, все дни там пропадает.

Девушка забрала у меня опустевший поднос, и поплыла к выходу, плавно покачивая бедрами, туго обтянутыми тканью длиннополой юбки... Да что же это такое-то?!!! Словно прыщавый подросток какой, честное слово!