Зеркало войны

Так что за корсаж Аманды скользнула золотая монета.

— Ваше сиятельство? — Аманда смотрела непонимающими глазами.

— А для моей племянницы ты покои приготовила?

Аманда могла бы перевести разговор на Силанту, но сочла за лучшее не притворяться дурой.

— Покои госпожи герцогессы готовы.

— Где они?

— На втором этаже, господин.

— Ты мне их сейчас покажешь, не так ли?

Вторая монета добавилась к первой. Аманда и не возражала, и так понятно, что покажет. Или через полчаса ее вызовет вдовствующая герцогиня, и...

Проще не связываться, а то и денег срубить.

* * *

Ровно через пять минут Лоран оглядывал покои герцогессы.

Свои комнаты его тоже устраивали,, но тут домоправительница явно постаралась больше. И упрекнуть ее за это не получится, все же — для хозяйки делалось.

Анфилада состояла из шести комнат.

Самая дальняя от входа — гардеробная. Потом спальня, роскошная, отделанная в родовых цветах Домбрийских, с громадной кроватью, ее Лоран осмотрел особенно тщательно, прикинул окно, дверь, осмотрел стены... нет, глупых вопросов он задавать не собирался, и так понятно, если и есть здесь потайные ходы, то экономка о них все равно знать не будет, кто ж такие секреты слугам доверяет?

Вот окно — да. Это важно.

Чуть в сторону — туалетная комната. Да, и для того самого, и громадная ванна здесь стоит, и куча масел и притираний...

Будуар в бежевых и розовых тонах.

Здесь дама должна заниматься рукоделием, сплетничать с другими дамами...

Кабинет.

Комната служанки или компаньонки.

И гостиная. Первой комнатой, из которой и растут потом все остальные. Красиво, удобно... для герцогессы. Не для него!

Лоран осматривал все комнаты, и думал, что застать Марию-Элену врасплох будет сложно. У комнат были крепкие двери, тяжелые засовы, ставни на окнах... мой дом — моя крепость. Может быть переселить ее?

Лоран озвучил этот вариант Аманде, и получил недоуменный взгляд.

Переселить-то герцогессу можно, да куда? Другие покои, сравнимые с этими, занимает ее светлость, с дочерью. И господин Рисойский, конечно...

Герцогесса тут же потребует чтобы ее переселили...

Лоран задумался.

Ладно, сюда он наведается ночью. Подумает, что можно сделать с дверями и замками. Поблагодарил Аманду, и отправился в город. Искать союзников и соратников.

Аманда чуть перевела дух.

Рисойские ей не нравились. Но не выгонишь ведь...

Скорее бы герцогесса приезжала... посмотрим, что там за птица такая!

* * *

Стивен Варраст смотрел со стен крепости вниз.

Степняки собирались, волновались... скоро все будет кончено.

Хорошая жизнь, хороший финал. Он не соврал воспитаннику, он действительно мог умереть с минуты на минуту. Сердце, такая штука...

Не раз уже он замечал за собой подобные приступы, и спасался только настойкой 'лилового наперсточника'.*

*— наперстянка, дигиталис, прим. авт.

Может, еще лет десять он и прожил бы. А может, и нет. Не угадаешь. Но войну он точно не переживет.

За спиной кто-то смущенно кашлянул.

Стивен оглянулся, и встретился взглядом с пехотинцем. Имени он не помнил, хотя... Равк Серс, кажется, так.

Серс был ранен в руку, ранен очень неудачно, тут надо или отнимать ее, или... смерть. Серс выбрал второе,, и сложно было его за это винить.

Да, вот такие они, его последние бойцы...

Маковая настойка приглушила боль и отчаяние, другая настойка на короткое время подарит силы. Надо только принять ее перед схваткой.

— Долго ли ждать, господин?

— Нет... недолго. Смотри, они сейчас пойдут на штурм.

Переговоры степняки решили не вести. Смысл?

Их и так уже посылали, и не раз... чего время тратить? Каган ждать не будет, ему вынь и положь голову Торнейского, лучше с телом, лучше — живого. А на это время надо. Степняки не знали, что в крепости почти никого нет, и штурмовать ее готовились со всем прилежанием. Кал-ран Мурсун лично направлял атаку.

Сделали таран, срубив первое подходящее дерево, кое-как прикрыли его щитами и кожами, и поползли к воротам.

— Сбросить бы на них чего хорошего, — протянул Серс.

— Там Эльтц, кажется, что-то оставил, — кивнул на надвратную башню Стивен. — Посмотришь?

Рядовой умчался.

Стивен остался на стене еще ненадолго, потом поспешил к воротам.

Там он и примет свой последний бой. Именно там.

* * *

Кал-ран Мурсун чувствовал лишь отчаяние. Скоро, уже скоро сюда пожалует каган, а что ему предъявит кал-ран? Запертую крепость?

Но и Торнейский не сдастся, наверняка... надо штурмовать!

От отчаяния Мурсун пошел на крайние меры. В конце концов, их больше, чем осажденных! Если навалиться со всех сторон, Торнейский не выдержит.

Кал-ран собрал кан-аров, подробно объяснил каждому его задачу — и штурм начался.

Тысяча человек бросилась на стены. С собой они несли лестницы, веревки, еще пятьдесят воинов понесли импровизированный таран к воротам.

Кажется, сверху что-то падало, но мало, слишком мало.

Удар, еще удар...

Мурсун смотрел расширенными от удивления глазами. Но....

Люди, которые лезут на стены, наиболее уязвимы именно в этот момент. Перерубить веревки, сбросить лестницы, не пустить врага на гребень стены.... Это элементарно!

Но почему сейчас ничего не происходит?

Неясно, ничего не ясно...

Первые степняки достигли гребня стены и посыпались во двор. Также — не встречая сопротивления.

— Что происходит? — Мурсун требовательно смотрел на стоящих рядом. Но ответа не было.

* * *

Стивен понимал, что стену они защищать не смогут. Значит — им надо найти место, в котором их не размажут сразу.

К примеру — у ворот. Там они прикрыты с боков, расстрелять их тоже не получится, арканами не выдернешь, а что ворота разобьют...

Стивен подозревал, что к тому времени ему все будет безразлично.

А вот и первые степняки.

Спускаются со стены, оглядываются, переговариваются на своем гортанном языке, ничего не понимая....

Арбалетов им не оставили — Стивен был против. Нечего усиливать степняков. А потому...

Есть оружие, которым даже мальчишка владеет.

Праща...

Камни ударили по косоглазым.*

* презрительное название степняков. На самом деле глаза у них не косые, просто узкие, но прозвище закрепилось, прим. авт.

Большого урона нанести не удалось — не та плотность огня, но степняки оживились — и рванули к врагу.

— За короля и Аллодию! — рявкнул Стивен. — Держаться!

И первым, подавая пример, выхватил клинок. А второй рукой отправил в рот настойку из маленького пузырька.

Передернулся от горечи, но не сплюнул. Ни капли. Красноголовик сработал почти сразу.

Сильно забилось сердце, разгоняя кровь по жилам, обрез зоркость взгляд, руки сильно стиснули рукоять легкого, как некогда в юности, меча, в голове поселилась приятная легкость. Кажется, даже солнце стало ярче и желтее.

Навстречу степнякам никто не бросался, невыгодно. Но оскорблять их можно было, чем аллодийцы и занимались, заставляя врага ускорять шаг.

Вот и первый...

Стивен видел противника так четко, от кожаной кольчуги со множеством нашитых блях, до узких черных глаз, от усов-подковки до стоптанных сапог... не уклоняться.

Грудь в грудь, сила на силу...

Отвести клинок в сторону — и кинжалом, зажатым во второй руке — в живот. Туда, где бляхи чуть разошлись.

Синеватая сталь хищно вспарывает кожу, на землю высыпаются блестящие сизые внутренности, воздух заполняет запах крови и дерьма...

Плевать!

Недолго ему нюхать осталось!

Степняк корчится с воем где-то под ногами...

Первый!

Интересно, сколько еще окажется на его счету?

И Стивен стоял, легко отводя удары, парируя их, обрубая руки и головы, полосуя вдоль и поперек податливые тела...

И рядом с ним стояли его люди.

Всего два десятка.

Стояли с отчаянием обреченных, зная, что это последние их минуты... и все же желая забрать с собой побольше врагов.

Стивен видел, как упал с рассеченной грудью пехотинец, уже падая, вонзая кинжал в ногу убившего его степняка, как другой сам насаживается на клинок, лишь бы последним усилием достать врага, сомкнув костенеющие в последней хватке руки на шее противника.

Видел, как оседают один за другим его люди.

Их оставалось двое или трое, когда настал и его черед.

Болезненным спазмом сжало сердце, и понимая, что это — конец, что через несколько секунд он упадет, Стивен прыгнул вперед.

Последним прыжком, последним усилием.

Рассмеялся — и ударил.

Он еще увидел, как катится по камням голова противника, а потом в груди стало невыносимо холодно. Его ударили с такой силой, что пробили кольчугу, и меч вылез на ладонь из его спины.

Больно не было.

Просто солнце стало стремительно темнеть... но это уже было неважно. Все было неважно.

Капитан королевской гвардии, барон Стивен Варраст, до конца исполнил свой долг.

Он был свободен.

Он был — победителем.

* * *

Кал-ран Мурсун долго не мог поверить в происходящее.

Да, они взяли крепость, положив малым не сотню своих. Кто-то убит, кто-то ранен так тяжело, что не сможет держать оружие или не доживет даже до рассвета.... И кто?!

Два десятка раненых!

Смертники...

Варраста Мурсун признал почти сразу. Но где Торнейский?

Крепость была пуста, словно орех. Медленно до кал-рана доходила простая истина — его провели. Он ломился в открытую дверь.

Торнейский ушел.

Может быть, потайным ходом...

Оставил на стенах смертников, чтобы создать иллюзию присутствия в крепости, а сам ушел. Опять ускользнул сквозь пальцы...

А эти люди!

Два десятка человек лежали рядом. И лица их в смерти были спокойными и довольными. Они сделали то, что хотели.

Задержали врага.

Дали возможность уйти своим.

Умерли в бою...

— Отправьте по окрестностям разведчиков. Если Торнейский ушел потайным ходом, то где-то этот ход выходит на поверхность. Надо просто найти это место — и пойти по его следам. Шевелитесь, каган ждать не будет!

Это понимали все.

И шевелиться начали вдвое активнее.

А Мурсун так и стоял над телами аллодийцев, вглядывался в мертвые лица. Ни одного сильного молодого воина. Ни одного. Калеки, раненые, те, кто не мог идти... под ноги ему попался пузырек, Мурсун поднял его, принюхался...

Настойка безумия. Вот даже как...

Они все были обречены. Приняли настой, чтобы держаться на ногах — и сражались.

Мурсун долго молчал. А потом махнул рукой кан-ару.

— Похороните их.

— Мой кал-ран?

— Похороните. Не глумитесь. Они это заслужили. И камень поставьте, что ли?

Кан-ар кивнул. Бросил руку к груди в жесте повиновения.

— Да, мой кал-ран.

— Они ушли, как воины. И надо уважать их решение.

Кан-ар молча поклонился. А что тут скажешь?

Да ничего. Остается только выкопать рядом с Дораном большую братскую могилу. И уложить в нее, не раздевая, не грабя покойников, как есть, с оружием и доспехами, два десятка тел.

Постоять пару минут, засыпать — и поставить сверху камень. Тяжелый...

Степняки не знали, чьи имена на нем выбивать. Но каждый, кто был сегодня в крепости, твердо знал — могила останется неприкосновенной.

Может быть, эта земля останется за Аллодией. Может быть, за Степью, или за Саларином — кто знает, как повернется колесо Судьбы? Боги играют людьми и дорогами, так уж заведено, и не нам предсказывать их пути...

Но никто не тронет камень и не потревожит покой героев. Сегодня они заслужили бессмертие в песнях друзей и проклятиях врагов.

Павшим в бою за родину — вечная слава и память.

Аллодия, Равель.

— Господин!!!

Не было у Ханса Римса такой привычки — орать и бегать. Наоборот, невозмутим секретарь был, что та ящерица, и это было очень кстати, сам Симон легко вспыхивал и легко отходил от приступа гнева.

Но вот ведь...

Бежал, и кричал, и встречающий маршала Иллойского Симон только головой покачал в ответ на недоуменный взгляд.

Шервуль его знает...

Ханс буквально долетел до господина.

— Письмо! От маркиза!!!

— Торнейского?!

Вот теперь взвился и Симон, выхватывая крохотный клочок бумаги из рук Ханса. Голубиная почта?

Откуда?!

— Из Дорана! Оттуда голубь, точно!

Ханс говорил сбивчиво, не обращая внимания на титулы, да и не до того было...

Что творилось в Равеле?

Безумие.

Лихорадочная подготовка к осаде. А степняки все не приходили и не приходили.

Торнейский?

Но КАК?!

Никому ничего не приходило в голову, ожидание выматывало хуже атаки... и вот! Иллойского встретили со слезами радости, а тут...

Симон отлично мог читать голубиную почту. При необходимости, а сейчас такая была...

И разбирал крохотные значки, пока не вырвали бумагу из рук...

Торнейский.

Мы еще живы. Сейчас в Доране, ночью уйдем в Ланрон.

Степняки идут за нами, будем держать осаду.

Дней десять продержимся, потом все. Удачи!

Коротко и по делу.

А что тут еще напишешь?

Симон это и огласил вслух, потом отдал крохотный листок Артану Иллойскому.

Маршал вгляделся в значки, хмыкнул.

— Ну, Рид! Ну, сволочь!

Симон даже не удивился.

Если человек с пятьюстами воинами держится уже не первый день против сорока тысяч....

Он не сволочь. Он еще хуже!

Тут одной удачей не обойтись. И военного гения мало будет...

Артан ухмыльнулся.

— Симон, мы сегодня отдыхаем, и выступаем завтра утром.

— Ланрон, ваше сиятельство?

— Ланрон.

И насколько ж легче стало на душе у Симона после этих четырех строчек письма. Насколько спокойнее...

Нельзя назвать Симона Равельского таким уж истинно верующим человеком, не свойственно это аристократии. Но этим вечером он пойдет в храм, и будет долго и горячо молиться. За человека, который отвел беду от его дома. За маркиза Торнейского.

Бастард он там, не бастард... плевать!

Такие люди как Торнейский, выше правил и законов. Они — Люди.

Только бы выжил... только бы спасся.

Симон посмотрел на маршала Иллойского. Он говорил вежливые слова, распоряжался, что-то делал, но...

Если Торнейский выживет — храм построю. В честь святого Рида, был такой... И на свои деньги, и украшу, и что угодно сделаю... если выживет. И даже если нет...

Если Торнейский не святой, то кто достоин этого звания?

Брошусь в ноги адарону, молить буду...

Боги милостивые, сберегите маркиза Торнейского? Такие люди — должны жить.

Матильда Домашкина.

— Пара-па — пара-па-пара-па-па — о — е!

Настроение было замечательное.

Матильда шла на работу, довольная и собой, и жизнью.

Впереди выходные, а еще сегодня можно забежать к Сергею...

Кажется, девушка поняла, что интересного находят люди в сцене. И вроде бы не платят им толком, и пик популярности прошел, ан нет! Лезут и лезут, словно им медом намазано...