Заговорщик

Уж они-то знали, почему у государя нет наследников. Каждую из своих жен он отымел по разу и снова переключился на служанок, которых во дворце видимо-невидимо, и ни одна не откажет, и все разные.

Впрочем, нет, не каждую. Первую, вторую и третью — да. Четвертую он и вовсе не удостоил. Поскольку на сестрах из клана Хванбо, Су и Соль, он женился одновременно, а в брачную ночь посетил только старшую... мог выбрать и младшую, но к старшей зашел к первой, и она так его разозлила, что он не помня себя разорвал на ней одежду и швырнул ее на постель — и всю ночь вымещал на ней раздражение и ярость, а о младшей и вовсе забыл. Когда вспомнил и уж было собрался всласть поиздеваться, а потом, возможно, и поиметь — все-таки он еще не попробовал ее, — эта наглая Су вмешалась и заслонила собой сестру, и весь его пыл обратился в гнев против строптивицы, а Соль оказалась забыта снова, чему была, по-видимому, искренне рада.

А потом пришла ошеломляющая новость: обнаружилось, что третья жена беременна, чего до сих пор не случалось ни с одной из его женщин, и государь Кёнчжон, оглушенный внезапной радостью, преисполнился раскаяния и даже попытался стать хорошим мужем и хорошим правителем... но он был уже тяжело болен, и на новое правление у него не хватило времени, а на новые постельные отношения с третьей женой — сил. Он был очень мил с беременной императрицей, всячески о ней заботился и сумел вызвать в ней теплые чувства, и она искренне горевала о нем, когда он умер... но сказать, что она была счастлива в браке, никак нельзя.

Это было бы чудовищной ложью.

Все, что она знала о мужской любви, так и осталось тем кошмаром первой брачной ночи, когда она кричала и отбивалась, а он грубо ломился в нее, бил ее по лицу, чтобы не кусалась, и ощущения были — будто он разорвал ее на куски.

И руки были все в синяках.

Ничего другого не помнили ни душа, ни тело, и она считала, что ей и не надо, хватит. От той ночи у нее остался маленький сын, но новый император, ее брат, забрал мальчика к себе, а ее выгнал из дворца. Вдовые императрицы уходят из дворца, это правило, так положено... но отнимать у вдовы ребенка никакие правила вовсе не предписывали, это казалось бессмысленной жестокостью. Хванбо Су — теперь больше не императрица Хенэ, а всего лишь госпожа Сундок, по имени дарованного ей дворца в окрестностях Кэгёна, — Хванбо Су понимала, что, наверное, государь Сончжон руководствовался какими-то соображениями, но не могла их понять и, конечно, роптала. Ей никогда не хватало общепринятой женской покорности и послушания. Требовать было проще, чем просить...

...но ради сына она просила, и стояла на коленях перед запертыми воротами дворца, и умоляла, забыв всю свою гордость, но государь Сончжон, став императором, перестал быть ее старшим братом.

Все, что она знала о мужской любви, только помогало ей не думать об этих глупостях. У нее и без того дел было невпроворот. Брат, помешавшийся на конфуцианских идеалах, забросил военные дела, перековал мечи на орала в самом буквальном смысле, принял главенство империи Сун и перестал быть императором, удовольствовавшись вассальным титулом вана. Ему из его Кэгёна казалось, что так он установит мирное правление. Чжурчжэньские племена на севере думали иначе и всё лезли и лезли на территорию Корё, на земли, которыми издавна управлял дворец Мёнбок.

Хванбо Су защищала свой Север с оружием в руках и вспоминала, что она женщина, только когда ездила в Кэгён снова и снова умолять о встрече с сыном.

Женщина — в смысле мать.

Никакой любви в ее жизни не было места. Во-первых и главных, она вдова императора и ни один мужчина не должен коснуться ее, дабы не оскорбить достоинство правящей династии; во-вторых — эта чушь ей не нужна.

Когда возле нее появился Ким Чиян со своими маслеными черными глазами, которых не касалась его обаятельная улыбка, она отнеслась к нему как ко всем.

Оценила пользу — и была благодарна за оказанные услуги. Особенно за спасение жизни, конечно. И за многое другое.

Если бы ей сказали, что он нравится ей как мужчина, она бы долго смеялась.

Ким Чиян, заговорщик

Госпожу Сундок нужно использовать всеми и всяческими способами, и тогда она приведет его к главной цели. Он уже стоит у ее плеча вместе с Кан Чжо, и хотя тот при каждом удобном случае огрызается на него, они оба — ее верные слуги, ее правая и левая рука, и еще вопрос, кто важнее. Кан Чжо отважный боец, но Ким Чиян — стратег. Кто из них физически сильнее — ну, наверное, все-таки Кан Чжо; но кто из них умнее — очевидно. Госпожа ценит Ким Чияна и прислушивается к нему.

Хорошо бы добиться большего.

Хорошо бы пустить корни в ее семье.

Хотя она и говорит, что все они одна семья, она понимает это в смысле феодальном: ее слуги — ее семья, но вовсе не равны ей. А он мог бы занять положение равного, а там, глядишь, и главного.

Он знает цену своей улыбке, своим блестящим глазам и своему красивому голосу. Она женщина, притом — много лет одинокая, она никогда не знала настоящей ласки, неужели он не добьется ее, если того пожелает? Она старше его, годы уже оставили отпечаток возле ее глаз и губ. Женщина, юность которой позади, женщина, колени которой десять лет обхватывали лишь конские бока, пальцы которой десять лет сжимали лишь рукоять меча да лук, губ которой десять лет касался лишь северный ветер... Да ей только дай попробовать мужчину, и она станет шелковой и покорной! И тогда он наступит ей на спину и шагнет к вершине, и она даже возражать не будет.

...Когда она стала из стратегической промежуточной цели, из ступени к трону — женщиной, которую он жаждет просто потому, что это она?..

Кан Чжо, верный пес

Он никогда не любил сложностей и долгих расчетов. Знай, в чем твой долг, и исполняй его — вот и всё.

С тех пор, как он осознал свои чувства, жизнь в чем-то усложнилась, но в чем-то стала даже проще. Конечно, он никому ничего не говорил, а уж тем более госпоже. И когда сестренка Хянби наседала на него, он, разумеется, все отрицал. Какие глупости. Какие там чувства! Я поклялся и я верен, и все! Где госпожа — и где я?

Но в голове звенело, и хоть макай голову в прорубь — даже ледяная вода не помогает остудить разгулявшееся воображение. Он пробовал, безрезультатно. Если бы не сестренка, он бы вовсе об этом не думал, а теперь думает — и что ему делать? Потом он нашел средство. Стыдное. Хоть бы никто не узнал. Но оно помогает.

Он уходит подальше от людских глаз, достает из штанов свое мужское орудие, и, стиснув его в кулаке, представляет себе госпожу — скачущей верхом, стреляющей на скаку из лука, и кругом падают безликие враги, а ее конь топчет их копытами, и она кричит: "В атаку!" — и его сердце поет от восторга, а рука движется все быстрее и быстрее. Потом он позволяет себе представить госпожу без доспеха, в женском платье, ворот которого можно распахнуть... и кончает прежде, чем его мысли добираются до ее груди.

Даже рукоблудствуя, он не раздевает ее в своих грёзах — не успевает, ему хватает образа госпожи-воительницы.

Он нашел для себя облегчение; но проклятый Ким Чиян, с которого он не спускает ревнивого взгляда, беспокоит его все больше с каждым днем.

Потому что теперь, когда этот негодяй улыбается госпоже, его глаза улыбаются тоже.

Только ей, больше никому.

Вчера

Хванбо Су, ссыльная

...Мертвые расступаются, и перед ней предстает он. Он жив, но почему тогда он здесь?

Мертвые кланяются ему, воздевают руки, восклицают: "Мансе!"

Она делает шаг к нему.

— Иди к нему, — говорит над ухом знакомый с детства голос. Няня Юн.

Су поворачивает голову. Платье на груди у няни прорублено, и в прореху видно рану, плоть разошлась в стороны, и видно ребра. На ребрах след от лезвия меча.

— Иди к нему, — повторяет няня. — Он любит тебя.

— Почему он с вами, он же не умер? — спрашивает Су.

Няня улыбается ласково, как в детстве.

— Нет, барышня, — отвечает она. — Он умер давным-давно. Еще до того, как ты его целовала. Помнишь, как ты целовала его?

Она помнит. Он лежал, не в силах подняться, раненный в живот, — из-за нее, сколько раз он бывал на краю смерти из-за нее? — но ему достало сил схватить ее за руку и не дать ей отойти от него, и тогда она наклонилась, и коснулась губами его губ — думала, этого прикосновения будет достаточно, как она была глупа... они целовались жадно, задыхались и снова припадали друг к другу, и если бы он не был тогда так слаб, она легла бы к нему в постель, и плевать на киданьскую стражу под дверью, и плевать на всё...

— Деточка, — слышит она голос няни Юн, — он не такой, как мы. Он не лежит в могиле, он все еще ходит среди людей, и все, кто виновны в его смерти, непременно умрут. Но тебя он, может быть, пощадит. Он любит тебя. Иди, отдайся ему, тогда он будет добрее.

Ким Чиян смотрит на нее без улыбки и ничего не говорит, но под его взглядом она чувствует, как сердце все сильнее колотится в груди, и дыхание перехватывает, и между ног повлажнело.

— Мне все равно, даже если ты живой мертвец, — говорит она. — Я люблю тебя даже мертвым.

Тогда, давно

Хванбо Су, вдовствующая императрица

В том, что Ким Чиян — полезный человек, она убедилась давно; то, что он разделяет ее взгляды на будущее Корё, выяснилось позже. Приятно было сознавать в нем единомышленника. Даже когда она сказала в сердцах накануне сражения в Анъюнчжине: если мы выживем, я сброшу с трона брата и выгоню его трусливых министров, и построю сильное великое государство, как завещал великий Тхэчжо, — Ким Чиян кивнул и горячо воскликнул, что так и надо, он полностью согласен и пойдет против протухшей власти первым! Кан Чжо был, вопреки своей обычной горячности, куда осторожнее. Сознаете ли вы, госпожа, что это государственная измена? Ну если вы сознаете... я поклялся вам, у меня нет выбора... тогда я тоже пойду с вами...

А у Ким Чияна аж глаза загорелись, отчего он необыкновенно похорошел.

И нет, она и тогда не подумала о нем как о мужчине; и даже тогда, когда он внезапно сказал ей, что она красива. Ерунда какая. Как она могла быть красива в ту минуту? В грязном пропотевшем военном мужском наряде, в кольчуге, в заляпанных речным песком сапогах, со спутанными волосами, с которыми ей некогда было возиться, не говоря уж о том, чтобы подвести глаза и губы или там нарумянить щеки... какая уж тут красота! Его слова прозвучали так неуместно и неуклюже — но оказались внезапно приятными, чего она вовсе не ожидала. Он неловок, — подумала она, — но, кажется, искренен... он считает меня красивой? Ну надо же... — и невольно улыбнулась.

Ким Чиян, заговорщик

Будьте уверены, он не упустил этой улыбки. Я на верном пути, — подумал он.

Поддакивать ей, когда она строит планы о судьбах Корё, — это правильно, особенно когда ее планы хорошо согласуются с его целями. Но и напоминать ей о том, что она женщина, тоже правильно. Какая бы она ни была воительница, а все-таки не совсем железная, сердце-то у нее мягкое... ну, скажем так, поддается некоторому смягчению.

Тогда, на берегу Сальсу, это был холодный расчет.

Но двумя днями позже, когда они угодили в ловушку киданей и остались одни, отрезанные от своих, и за спиной был скальный обрыв высоко над рекой, а впереди — железные жала копий, мечей и стрел, и киданьский командир, скаля зубы, велел сдаваться, и госпожа вдруг схватила его за руку — ей нужно было хоть на кого-то опереться, хоть у кого-то почерпнуть немного силы духа... своего духа ей всегда хватало, и сейчас хватило бы, конечно, но все-таки немного легче, когда можно хотя бы на мгновение ощутить поддержку...

Она схватила его за руку, вряд ли сознавая, что делает, — так он подумал тогда, — а вот он внезапно осознал силу этого прикосновения и впервые ощутил странное. Может быть, дело было в нависшей над ними смертельной опасности, обострившей чувства... одним Небесам ведомо, в чем было дело, но в груди у него шевельнулось незнакомое, новое, сердце застучало сильнее, а дыхание перехватило, и он решил, конечно же, что это именно от опасности, то возбуждение, которое приходит на самом краю гибели, — как всякий воин, это он чувствовал не раз, просто сейчас, видимо, еще опаснее и потому еще сильнее! И тут она выдернула из его руки свою руку, велела ему: сдавайся и выживи! — и прыгнула вниз с обрыва.

Острое чувство потери накрыло его, отшибло страх перед высотой, и ее приказ выцвел и потерял силу. Сдаваться? Сдаваться — этим, да тьфу на них, да ни за что, если без вас, моя госпожа, зачем мне эта глупая жизнь?

Если вас не будет, мне незачем жить.

Позже он вспомнит, что у этой формулы должно быть непременное продолжение: мне незачем жить, потому что без вас я не достигну своей великой цели, — но в ту минуту фраза заканчивалась именно так.

И весь следующий день. И в следующую ночь. И дальше.

Без тебя мне незачем жить.

Хванбо Су, пленница

Киданьский плен изменил их обоих, и ее, и Ким Чияна. Физические страдания, страх за свою жизнь, боль за товарищей по плену, над которыми киданьские воины издевались просто для развлечения... Она бы не выдержала, не будь с ней рядом Ким Чияна.

Он поддерживал ее как мог. Он несколько раз был на краю смерти, и каждый раз из-за нее. Даже когда он лежал пластом, едва живой, он все равно был ей поддержкой — хотя бы потому, что волноваться за другого, как ни больно, а все-таки легче, чем когда приходится волноваться только за себя... если бы не он, ее давно бы убили за строптивость... потому что если бы не он, она бы не научилась, наверное, кланяться вдовствующей императрице Сяо, самому главному человеку в киданьской империи. Госпожа Сундок ни за что бы не склонилась ради себя — гордость не позволяла. Ради Ким Чияна смогла.

...Киданьский плен означал постоянные унижения и постоянную смертельную опасность, но он означал и еще кое-что.

...Берег Сальсу, холодный песок, вода, хлынувшая горлом, — и губы человека, вдыхающего ей в рот воздух. Едва очнувшись, она оттолкнула его со всей силы и заехала ему коленом по самому чувствительному месту, но осознав, что происходит, была благодарна. Он снова ее спас, он вытащил ее из воды, он привел ее в чувство. Он вовсе не покушался на ее женскую честь, а она...

...Ледяная ночевка в пещере, где не было ни огня, ни сухой одежды, только немного сухой травы и они сами. Горячее тело человека, лежащего рядом, обхватившего ее обеими руками, растирающего ей плечи и спину, шепот: думайте обо мне не как о мужчине, а как о грелке... Он был лучшей грелкой — тем более что другой и не было, — и она честно не думала о нем как о мужчине, пока не согрелась, и потом не думала, потому что, согревшись, сразу уснула, но проснуться в его объятиях и отнестись к этому легко... нет, не получилось. Его дыхание у нее на шее, его руки поперек ее груди, его тело, греющее ей спину... Она испугалась, когда поняла, как ей хорошо с ним и как не хочется покидать эти объятия.

Конечно, она тут же вскочила, и поспешила одеться, и постаралась сделать вид, что ничегошеньки не случилось... но с той ночи каждое его прикосновение вызывало слишком много чувств.