Нимфомагия. Глава 20. Смертельное приключение

Он внимательно прислушивался к своим ощущениям и анализировал их. Да, в ссадинах боль отступила, сменившись на приятные и даже очень приятные чувства. Они распространялись дальше по телу, неспешно растекаясь от ранок в разные стороны. Но происходило это медленно, и в остальных частях те́ла, покрытых размягчённой, но сохранившей ещё целостность кожей, жжение было весьма болезненным.

Сидя на попе, Паша наклонился вперёд, к своим ногам, и ради эксперимента провёл ладонями по обеим голеням. Кожа на ногах чувствовалась так, будто превратилась в вязкую слизь. Она стёрлась, словно мягкая паста, обнажая подкожные слои и замутняя красноватой взвесью плещущуюся вокруг ног едкую жидкость.

— С-с-с-с!!! — зашипел Светлов от острой боли, резко обжёгшей голени и ладони. Но та длилась совсем недолго, около двух-трёх секунд, а потом точно так же стала трансформироваться в "комариный" кайф. И при этом возникло ещё четыре новых эпицентра удовольствия, распространяющих приятное чувство по всем близлежащим окрестностям. Два из них располагались на голенях, и ещё два на ладонях, кожа на которых, видать, тоже успела размякнуть и слезла в процессе трения.

Чуть позже удовольствие достигло стоп, а до коленей оно добралось аж с двух сторон: снизу и сверху. Из эксперимента выходило, что совсем не обязательно было расчёсывать всё тело, чтобы бальзам Кадавры на него подействовал. Достаточно было оставить побольше ссадин в разных местах.

Но сильнее всего в настоящий момент у парня болел член, слизистая оболочка которого подверглась пищеварительному ожогу. Острой неотложной проблемой он стал совсем недавно, иначе бы Паша просто не смог такое терпеть. Светлов замер над своим многострадальным органом, не решаясь тереть его напрямую. И вот в тот самый момент, как он готов был уже взвыть от боли, та вдруг сама собой стала спадать, а потом... потом наступил ка-а-айф.

'Паша, Пашка! Ты как?! — начала стенать Веста. — Ну не молчи пожалуйста! Скажи, что с тобой происходит?! Скажи хоть что-нибудь!'

'Со мной всё в порядке', — расслабленно ответил Светлов, и это была чистая правда. Как только боль в члене сменилась удовольствием, молодой человек почувствовал себя словно в раю. И даже оставшиеся болезненные ощущения в других частях тела отодвинулись куда-то на второй план.

'Знаешь, а бальзам Кадавры действительно быстрее всего проникает через ранки и гораздо эффективнее действует именно через них', — сообщил Паша о результатах своих наблюдений.

'Верно, через кровь будет быстрее, — согласилась Веста, — раза примерно в три, чем через пищеварительную систему. Но какое это имеет значение сейчас, когда бальзам давно уже в тебя проник? Ещё до того, как ты в моём желудке оказался'.

'Давно? — скептически хмыкнул Паша. — Что-то не больно-то я ощущал его воздействие, а точнее весьма больно его не ощущал. Бальзам Кадавры сработал фактически только тогда, когда попал в ссадину на моей коже'.

'И как быстро он подействовал?'

'Почти сразу, через пару-тройку секунд'.

'Нет, это слишком быстро, — возразила Веста. — При внутривенном введении бальзама он достигнет мозга секунд за двадцать-двадцать пять и секунд двадцать ему потребуется ещё на то, чтобы внедриться в соответствующие отделы. Ну а при проникновении бальзама через капиллярные повреждения, потребуется ещё больше времени. Так что ты испытал действие именно того зелья, которое проглотил гораздо раньше, пока был у меня во рту'.

'Погоди, но с чего вдруг оно подействовало только сейчас и не действовало до этого?'

'Болевой порог, наверное, ещё не был превышен, — вздохнула нимфа. — Это гадское зелье, видать, начинает работать лишь тогда, когда становится очень больно. Охо-хо. И как ты всё это терпел? Придётся, видимо, его дорабатывать'.

'То есть хочешь сказать, — уточнил Паша, — что когда желудочный сок попал в мою ссадину на ноге, бальзам Кадавры подействовал лишь потому, что боль моя усилилась, а не от того, что под кожу попала его новая порция?'

'Да. Скорей всего, именно так'.

'Нет. Чего-то тут не сходится, — сказал молодой человек. — Если бальзам действует централизованно через мозг, то почему боль не трансформировалась тогда сразу во всём моём теле, как только он заработал?'

'Наверное потому, что остальные очаги боли не были достаточно сильными, чтобы алгоритм трансформации на них запустить'.

'И опять какая-то нестыковка, — возразил Светлов. — Дело в том, что боль пропадала не только в тех местах, где я проскрёб себе ранки. Постепенно она стала уходить и вокруг этих мест так, будто бы бальзам Кадавры распространялся от места проникновения во все стороны и приносил облегчение. Я сейчас расчёсываю кожу в разных местах своего тела, и боли у меня почти уже не осталось. Даже там, где раньше жгло довольно умеренно'.

'Вот как? — слегка удивилась нимфа. — Это интересно. Знаешь что? Прижмись куда-нибудь к поверхности моего желудка так, чтобы площадь соприкосновения была побольше. Я хочу ранки твои просканировать водной магией'.

'Ты и так умеешь, через желудок?' — удивился молодой человек.

'С помощью Алисы, — пояснила Веста, — благодаря её призрачной энергии'.

Светлов поднялся на четвереньки и прямо так направился к вогнутой стенке, до которой было рукой подать. Вставать на ноги он передумал, да и смысла не было из-за близости точки назначения. Вместе с болезненными ощущениями пропала насущная необходимость подняться на ноги. Теперь Паше, наоборот, хотелось устроиться на попе, прислонившись спиной к стене, и побалдеть. С одной стороны, он выполнит просьбу подруги, а с другой — в условиях набирающей обороты желудочной качки это положение представлялось ему наиболее устойчивым. Кроме того, так он быстрее станет перевариваться. А при желании можно даже лечь, погрузившись в желудочный сок по самую шею.

'Хотя нет, — скорректировал свои планы Паша, замечая, какими большими и высокими волнами плещется жидкость, в которой он находился, — лучше всё же сесть повыше, чтобы не захлестнуло лицо'.

Он подполз к стенке желудка и прилёг на неё, устраиваясь поудобнее, посмотрел вверх, в сторону сфинктера, через который попал сюда, и замер от восхищения. Желудок, громко и алчно исполняющий свои плотоядные песни, напоминал сейчас Паше необыкновенный аттракцион, этаких пластичных искажений. Складчатые стенки его совершали мощные волнообразные движения. Колебания начинались с центральной части камеры, которая сжималась в поперечном сечении, и эта область сжатия двигалась вниз, достигала места нижнего перегиба, а потом расширялась, запуская деформацию расширения уже вверх.

В итоге, если смотреть на эти волны изнутри, получалось необыкновенно завораживающее зрелище. И особенно сильно Пашу гипнотизировали чарующие сжатия и растяжения многочисленных складок. А утробные звуки плотоядного урчания вместе с ударами ритмично бьющегося сердца создавали этому танцу восхитительное звуковое сопровождение, услаждавшее парню слух.

'Боже, как это круто! Как же круто за всем этим наблюдать!' — думал он с восторгом и томно нежился под ручейками пищеварительного сока, сбегавшими по стенке желудка, на которую он облокачивался. А та изгибалась под парнем и массировала ему спину упругими скользкими складочками, вызывая приятные ощущения поглаживания, сжатия, да ещё и "горчичникового" нагревания. Светлов понимал, что спину его скоро начнёт сильно жечь, но его больше не беспокоила эта перспектива. Он отметил только, что уровень желудочного сока заметно поднялся и, возможно, скоро придётся повыше пересесть.

'Нравится значит, Пашик, да? — вздохнула Веста с явным облегчением. — А мне... мне тоже очень нравится. Ох! Пашка! Ты сейчас такой вкусный, ну просто до невозможности. М-м-м. Как же хорошо, что бальзам Кадавры подействовал. Хе-хе-хе, кла-а-асс!'

Пищеварительный дождь постепенно перешёл в пищеварительный ливень, и молодому человеку пришлось даже наклонить вперёд голову, чтобы льющиеся сверху струйки не попадали на лицо. Он больше не мог любоваться перистальтикой желудка без риска заработать химический ожог глаз, и это его огорчало.

'И чего ты их так бережёшь? — весело промурлыкала нэко. — Давно бы уже растворил и не маялся. Зрения из-за этого ты всё равно не лишишься и даже, наверное, лучше видеть станешь, более чётко, полностью переключившись на призрачное восприятие'.

Паша подумал немного и кивнул, решаясь на новый подвиг. Он сполз по скользкой поверхности вниз и погрузился в едкую жидкость с головой. Оставалось только собраться с духом и открыть глаза.

'Эх, была не была' — подумал Светлов и распахнул веки. Боль обожгла его настолько сильно, что он едва не наглотался желудочного сока.

'Га-а-адство!' — мысленно простонал молодой человек, судорожно сжимая зубы. Но вот уже́ боль стала быстро спадать, и глаза́ становились новыми центрами удовольствия.

'Класс! — удовлетворённо подумал Паша и улыбнулся. Ему даже расхотелось выныривать, уж очень прикольно он чувствовал себя под этой едкой "водой". — Интересно, сколько я могу продержаться без воздуха? — возник в голове вопрос. — Нэко ведь говорила, что я вообще могу не дышать'.

И стоило только парню задуматься об этом, как он понял, что не дышит уже давно. Возможно, с са́мого попадания в желудок.

'Ух ты! Вот это сюрприз. И почему я сразу не заметил?'

Спину начало нещадно жечь. Павел забросил ладонь через плечо за спину и попытался поскоблить проблемное место, но пальцы отказывались слушаться и почти не двигались. Тогда молодой человек стал тереть спину кистью руки, двигая ею влево-вправо. На пару секунд кожу уже привычно обожгла острая боль, а потом она стала трансформироваться в удовольствие и Паше сразу полегчало.

Он всё-таки вынырнул, снова сел и сразу отметил, что зрение его действительно заметно улучшилось. Например, ванна, в которой парень находился, заметно прибавила в прозрачности. Даже несмотря на то, что поверхность пищеварительной жидкости местами была покрыта тонким слоем пены, он каким-то образом беспрепятственно видел сквозь неё. Но гораздо больше Светлова интриговал вопрос, почему его перестали слушаться пальцы, причём сразу на обеих руках? Он поднёс правую кисть к глазам и понимающе хмыкнул, рассматривая свои красные, лишённые кожи и изрядно похудевшие пальцы.

'Ох, бедные вы, бедные, — подумал он с довольной ухмылкой. — Совсем вы у меня подточились, горемычные. Кажется, и мяско уже́ стало растворяться, хе-хе. А ничего так, быстренько я перевариваюсь. Это хорошо!'

'Извращенец!' — услышал Паша весёлый мысленный голос своей подруги. В нём больше не чувствовалось беспокойства, и это парня тоже порадовало.

'Как там твои магические изыскания? — спросил он. — Удалось что-нибудь выяснить?'

'Ну, в общем да, — ответила Веста. — Кое-что узнала. У бальзама Кадавры есть, оказывается, одно побочное свойство. Он заметно повышает проводимость нервных рецепторов, до которых сумел добрался. Я ещё не до конца разобралась, как это позволяет снизить болевой порог для охваченных бальзамом тканей. Но, кажется, твой мозг начинает воспринимать эти области как один цельный источник боли и срабатывает на него по сигналам максимального уровня, трансформируя вместе с ними и более слабые'.

'То есть именно благодаря зелью, проникающему через ранки, я чувствую облегчение во всём своём теле?' — уточнил Паша.

'Получается, что так'.

'Отлично! Значит, не зря ты создала бальзам Кадавры в своём желудке'.

'Не зря, не зря, — вклинилась в их беседу Алиса. — Но сдаётся мне, что если бы мы с сестрёнкой не перестраховались и она задействовала заклинание быстрого растворения раньше, бальзам Кадавры сработал бы на всё твоё тело разом и ты отделался бы пусть и сильной, но кратковременной болью'.

'Да, ты, пожалуй, права, Алис, — согласилась с ней нимфа. — Но кто ж знал, что у этого средства такой высокий болевой порог срабатывания?'

'Кто-нибудь, наверное, знал, — хохотнула нэко. — Но явно не мы'.

'Ничего, теперь и мы знаем', — оптимистично заметил Паша.

'Слу-у-ушайте, а не пора ли уже завя-а-азывать с этой игрой, м-р-рня-а-а? — промурлыкала Алиса. — По-моему, мы все уже убедились, что бальзам Кадавры отлично де-э-эйствует и защища-а-ает нашего мя-а-альчика от бо-о-оли. Так чего дальше тянуть? Весточка, ты не хочешь растворить его быстро? Кажется, время для этого уже пришло'.

'Пашка, ты как, готов?' — уточнила Веста.

'Вроде да. Нормально так сижу, устойчиво, — ответил молодой человек, глядя на высокие волны, накатывающие на его грудь. — Если начну распадаться на части, то сделаю это без лишнего шума', — попробовал пошутить он.

'Юморист, блин, — проворчала нимфа. — Ну ладно, раз так, поехали. Мне потребуется с полминутки, чтобы сплести заклинание. Можешь пока попрощаться со своим телом, моя вкусненькая пища'.

* * *

Паша сидел будто в большой ванне, откинувшись спиной на складчатую поверхность, и осматривался, как говорится, на прощание. Желудок работал, словно огромный, мощный механизм, и энергично перемешивал скопившуюся на дне жидкость, уровень которой быстро повышался. Маленький человек был для него не са́мой крупной добычей. Вытянув ноги в длину, он занимал ими не более трёх четвертей основания желудка, не дотягиваясь в своём уменьшенном масштабе каких-нибудь двадцати пяти-тридцати сантиметров до противоположной стенки, на которой располагался привратник кишечника.

А макушкой головы Паша так вообще едва доставал до одной трети от высоты вогнутой стенки.

Наблюдая за происходящим вокруг, Светлов пытался запечатлеть в памяти экзотическую картину, вслушивался в алчную песню желудка, в ритмичные удары сердца, осязал накатывающие волны тёплой жидкости и наслаждался всей совокупностью своих впечатлений. Его чувства будто усилились, стали ярче, чётче, и молодой человек догадывался о причине таких перемен. Поскольку видеть он стал лучше, после того как собственное зрение ему отказало, это наталкивало на определённые мысли о состоянии кожных рецепторов, которые, скорее всего, тоже перестали нормально осязать. Ну разве что передавали боль, которую Светлов воспринимал теперь в виде мощных волн удовольствия.

Уровень пищеварительного сока достиг уже шеи парня, и высокие волны, создаваемые качкой желудка, захлёстывали Пашу с головой.

Но его это больше не беспокоило. Он не дышал, не моргал, а жидкость, попадавшая на лицо, совсем не мешала смотреть.

Светлов видел, что кожа его покрылась многочисленными кровоточащими ранками, только те не щипались и не жглись совсем. Паша чувствовал лишь волны острого кайфа, окутывающего его тело с каждым захлёстом. И по тому, насколько сильными были импульсы этого удовольствия, молодой человек понимал, насколько адской могла быть боль, если бы не действие бальзама Кадавры.

Паша чувствовал себя настоящим читером жизни, и это приносило ему огромное психологическое наслаждение, вызывало эйфорию. А что? Тело его терпело непрерывный ущерб. Парень видел, как с каждым захлёстом волны́ пищеварительного сока ранок на коже становилось всё больше и больше. Почти вся кожа его теперь стала одной сплошной раной, и правильнее было говорить об исчезновении целых её участков, а не о появлении ран. Но при этом молодой человек испытывал наслаждение, а не боль. Чем не читерство?