Как я умудрился убить мутанта, управляющего энергией? Довольно просто. В его спальне в лагере не было окон. А дверь я заклинил. Вентиляцию забил тряпкой. А потом вскрыл двадцать жестяных контейниров с Циклоном-Б. Он успел проснуться. Даже пытался проломить стену. Но не смог. Видимо помешали моя нога, что поставила подножку, и моя задница, что села сверху ему на спину.

Еще одной гранатой я разжился в прибежище Иоганна. Он, думаю, уже не обидится.

Этому трупу я тоже вставил ее в рот. Правда, на всякий случай, перед этим отрезал голову. И вторую гранату подложил под тело.

С безопасного расстояния пронаблюдал детонацию и обращение тела в пепел. Только потом ушел. С этими мутантами контролировать надо до самого конца, до пепла... По себе знаю.

Закончив с этим делом, вернулся к Максу в Швейцарские Альпы, где мы с ним месяц до начала моей охоты уже жили в купленном мной доме.

Я вошел. Макс спустился на звук открываемой двери и выжидательно посмотрел мне в глаза. Я утвердительно опустил веки. Макс, точнее уже Эрик, как я прописал его в документах, прислонился спиной к стене и медленно сполз по ней. Он сидел на корточках, бросив руки на колени сверху и опираясь о стену, уставясь перед собой.

Я точно также уселся рядом.

— Точно? — тихо спросил он.

— Точнее не бывает, — ответил я.

Мы помолчали, каждый думая о чем-то своем.

Эрик... Он воспринимался как младший братишка. Не сын, нет. Просто младший брат. И именно так я документально оформил нашу историю. Виктор и Эрик Лэншеры.

Пока были в Союзе, я тайком брил голову, на которой спустя месяц после побега, снова начали расти волосы. Также брил и брови. И бороду. Сохраняя тот образ, в котором меня первоначально увидели. Не железом брил. Огнем. Больно, но того стоило. Хватало на неделю, потом снова начинала пробиваться поросль.

Когда же мы сбежали, перестал это делать. И волосы с бровями отросли. Я снова блондин, а не коленка.

Эрик свою седину после побега с фронта красил. Он теперь тоже блондин.

Не думаю, что нас ищут... особенно активно. Почему? Спустя двадцать минут, после того, как я покинул с мальчишкой на плече зону влияния телепата, всю территорию накрыли залпы "Катюш". Они утюжили землю больше часа. Не думаю, что после такого, там можно будет что-то разобрать. Те тела, что там оставались, должно было размолоть в кашу и раскидать по всей зоне поражения.

Но разумную осторожность проявлять все равно стоит.

— И что теперь? — наконец спросил Эрик.

— Ничего, — пожал плечами я. — Пойдешь в местную школу, получишь нормальное среднее образование. Потом... Подумаем.

— Думаешь стоит? — вяло поднял на меня голову он.

— Твоя сила — физика. Значит физику надо знать. Чтобы знать, надо учиться, — пожал плечами я.

— Логично, — вздохнул он.

— Не переживай ты, — опустил ему на плечи свою лапищу я. — Чего тебе после Аушвица бояться? Ад ты видел. Попробуй пожить нормально.

— Нормально? А как это?

— Как до войны, — ответил я. — Только без мамы.

Он опустил голову и промолчал. Я тоже. Главное уже сказано. Говорить о чем-то еще... я не мастак в этом.

* * *

глава 23

— У меня что-то не спокойно на сердце, Виктор, — говорил мне Авраам, наливая в прозрачный стакан виски. — Завтра... Завтра будет эксперимент. Все готово, все проверено несколько десятков раз...

— Боишься? — спросил я, рассматривая стакан в своих руках. Янтарная жидкость красиво преломляла свет горящей на потолке лампочки.

— Не за эксперимент, — хмыкнул он. — Почему-то за Стива я спокоен. Не могу понять почему... За себя боюсь! — вскинул он голову и посмотрел на меня. Выдержать его взгляд я не смог и опустил глаза в стол. Сказать мне было нечего. Завтра его убьют и я не помешаю этому. Гадкое чувство.

— А... — махнул он свободной рукой, потом опрокинул стакан в себя. — Я оставлю формулу тебе! — решительно сказал он, опустив стакан на стол. — Не спорь! Я так решил, — тон его был непреклонен, а взгляд трезв.

Я вздохнул, достал из кармана ручку и пододвинул к себе салфетку. Потом, также молча накидал на ней полтора десятка символов и подвинул Эрскину.

Тот внимательно вчитался в написанное, затем вскинул на меня ошарашенный взгляд.

— Откуда?! — был у него только один вопрос. — Я же никому...

— У нас одинаковое образование, Авраам. Пусть я и выгляжу тупым.

— Ты тупым только выглядишь... — тихо отозвался он. — Я забыл об этом, прости...

— Реактивы, Авраам, — решил рассказать ему способ я.

— Реактивы? — не понял он.

— Реактивы. Ты заказывал реактивы в нужных тебе пропорциях. Катализаторы, реагенты, оборудование. Обсчитать реакции, имея такие данные — задачка для пятого курса, Авраам.

— Значит, они тоже...

— Нет. Они — нет.

— Почему? — удивился Эрскин.

— Я — твой ассистент. Основной и незаменимый. Ты все заказы делал, через меня, — ухмыльнулся ему я.

— То есть?

— Я заказывал и оформлял заявки не на то, что заказывал ты. Ты получал нужное тебе. А везли столько всего, что даже гений химии сломает голову.

— А вдруг...

— Трудно найти черную кошку в темной комнате...

— ...особенно если ее там нет, — уже начиная догадываться, закончил мою фразу он.

— Именно. Половину нужного тебе, доставал лично я. Без всяких заявок. Самые важные, ключевые реактивы не прошли ни по одной бумажке. Не беспокойся. А оборудование... С ним то же самое. Ключевые аппараты уничтожены. Все, что есть в лабораториях — декорация.

— Да... Ты удивителен, Виктор, — вздохнул Эрскин. — Я был прав, что позвал в ассистенты именно тебя, — снова налил он в стакан виски, присматриваясь к формулам. — Тут у тебя пара неточностей, — заметил он. — Ничего серьезного, но процесс замедляется, — сказав это, он внес несколько исправлений на салфетке. Я подвинул ее к себе. Прочитал, запомнил. Кивнул. Потом засунул салфетку в рот, прожевал и запил виски.

Эрскин рассмеялся и показал отогнутый большой палец.

* * *

Я стоял рядом с кроватью старика. Добраться сюда было очень не просто. Настолько, что мне пришлось превзойти самого себя, вывернуться на изнанку, потратить неделю на само проникновение. Но вот я здесь. У постели старика, который через два года умрет.

Маленький, слабый, усталый... жалкий. Пока спит. Но быть надо чрезвычайно осторожным. Все равно, что при разминировании навороченной бомбы. Одна ошибка и все...

Быстрое, четкое движение и, не успев проснуться, старик теряет сознание. Грань между двумя состояниями тонка. Но существенна.

Я достаю шприц с голубоватой жидкостью внутри и начинаю инъекции. Быстро, четко, аккуратно.

Затем беру лист бумаги со стола и пишу лежащей тут же рядом ручкой.

"Если коммунизм не построишь ты, значит построить его невозможно. Будь здоров, товарищ Сталин!" Такая вот короткая записка. Ни подписи, ни рисунка-значка. Ничего. Два предложения. Все что я хотел ему сказать.

А теперь путь назад. Не менее сложный. Попасться нельзя. Следов оставлять нельзя. Ничего нельзя. Только испариться утренним туманом, поскольку, когда этот славный дедушка проснется, полетят головы. И мне под этот головопад совсем не хочется.

Но то, что сделано раз — другой раз проще.

* * *

Городок Виллар-Сюр-Оллон, ставший приютом для братьев Лэншеров был умиротворяюще красив. Но ужасно скучен.

Эрику тут нравилось. Мне, вроде бы тоже. По крайней мере три года тут пролетели незаметно. Он ходил в школу, общался со сверстниками, занимался скульптурой и живописью (местный школьный психолог посоветовал). Одним словом — отдыхал душой от пережитых ужасов.

Даже начал потихоньку переходный возраст прорезаться, гормоны свое берут. Но сознание у него было уже значительно старше тела. Так что особых глупостей он совершать не стал. Просто взрыкивал на меня пару раз. Я рыкнул в ответ. Буквально. Он извинился, я тоже. Конфликт исчерпан. В конце-то концов никто не заставляет его быть со мной: парень достаточно взрослый, умный, документы не проблема, деньги тоже (ради тренировки он иногда ходил в горы, где собирал своей силой золото, серебро, пытался почувствовать жилы и вкрапления металла на максимальном от себя удалении).

Но и я в качестве "старшего брата" был не требователен. Не кричал, с наставлениями и советами не лез... без спросу. Учил рукопашному бою. Без фанатизма, просто для поддержания хорошей физической формы, гармоничного развития и красоты тела. В бою-то ему это не потребуется.

Я же... Рисовал, устраивал пешие прогулки и пробежки, занимался дельтапланеризмом, играл на скрипке, тренировался и медитировал на высокогорных плато. Пытался разобраться со своим Зверем. Один раз — случайность. Два — совпадение. Три — закономерность.

Но благоприобретенная паранойя считала, что хватит и двух.

Зверь все еще спал. Сожранный разум телепата дал эффект значительно больший, чем разум мага. Это позволяло мне практиковаться в Ци-техниках и оттачивать их без серьезного внутреннего боя. Это было приятно. Чувство умиротворения и единения с миром. Тишь. Покой.

Но прошло три года. Эрику исполнилось восемнадцать. Он закончил среднюю школу. Настало то самое потом, когда следует подумать.

Вот и сидели мы на веранде дома в плетеных креслах, наслаждаясь пейзажем. Думали.

— Вик, я думаю поступить в университет, — начал разговор он.

— В какой? Местный? Французский, Германский? Британский? Советский? Американский? — озвучил я варианты.

— Не знаю, — вздохнул он. — А разве я могу поступить туда?

— Нет ничего невозможного, — глубокомысленно заметил я.

— А какой лучше? — задумался он.

— Везде неплохо. Трудно сказать, где лучше.

— А ты, чем заняться думаешь?

— Не знаю. Наверное тоже учиться куда-нибудь поеду. Скучновато здесь. Даже публичного дома приличного нет. В Голландию ездить приходится.

— И тебя устраивают эти... — поморщился он. — Проститутки?

— Чем они хуже? — ответил я, по-удобнее устраиваясь в кресле. — При моей продолжительности жизни, серьезные отношения — это больно.

— А у тебя серьезные отношения были? — заинтересовался он.

— Были, — вздохнул я. — Как не быть?

— Расскажешь? — с интересом уставился на меня Эрик. Вопросы взаимоотношения полов его очень даже интересовали, как и любого нормального половозрелого парня восемнадцати лет. И, даже не столько физиологическая сторона (специализированной медицинской литературы по теме я ему еще в пятнадцать подкинул достаточно, чтобы представление о вопросе иметь. Особенно об опасностях и нежелательных последствиях беспечности. Да и Германия была под боком с ее активно развивающейся с подачи еще Гитлера индустрией порно. Несколько фильмов я ему на кинопроекторе показывал. С подробными медицинскими коментариями процесса и пояснениями некоторых нюансов с использованием случаев из обширной собственной практики, происходящего на экране, пользуясь указкой для обозначения описываемых зон и мест. Надеюсь вопросов, как я их достал, не возникнет? Учитывая мою всегдашнюю связь с криминалитетом), сколько эмоциональная. Конечно романы он о любви читал, да и личный опыт переживаний по поводу одной симпатичной девочки в параллельном классе имел. Но послушать историю об "этом" из уст "старшего брата", обычно бесчувственного и циничного, хотелось.

— Давно это было, — еще раз вздохнул я. Воспоминания эти до сих пор причиняли боль, хоть и утекло с той поры воды мнооого. А все равно. — В Сиаме еще. Я там Муай Боран обучался у одного Мастера. На боях выступал. За деньги. И как-то сумма у меня на руках оказалась большая, — деньги, правда, были в тот раз не со ставок. Я тогда одну пиратскую шайку ограбил. Удачливую. Так что баблище у меня и впрямь карман жгло. Но я и так-то рассказчик хреновый, а уж такие подробности и тем более в свое повествование я вставлять не стал. Незачем. — И пошел я в бардак подороже. Там как раз девственность нескольких рабынь на торг выставляли. Вот я и купил себе первую ночь одной из них.

— Как это? Рабыня? Бардак? Девственность на торг? — понимаю, для него все это дико звучит. Он же в конце концов из цивилизованной Германии родом. Пусть и застал расцвет фашизма, но был слишком мал, чтобы понимать и видеть такие вещи.

— В Азии того времени рабство было обычным делом. Как и в Европе с Америкой, впрочем, — пояснил я. — Бардаком бордель иногда называют. Красивых рабынь выкупали бардаки. И там ночь с девственницей стоит на порядок дороже, чем с обычной шлюхой. Вот и устраивают аукцион, кто больше заплатит.

— Дикость, — отвел от меня взгляд Эрик. Я лишь пожал плечами. Какие времена, такие и нравы.

— Это была европейка. Блондинка. Французская виконтесса. Аннита д' Жерден. Со взятого пиратами на абордаж корабля. Я купил сначала ее первую ночь. Потом взыграло собственническое желание владеть ей единолично. Да и деньги были. Я купил ее совсем. Она оставалась жить там же, в бардаке, но клиентом у нее был только я. Как-то так, — я замолчал.

— А что было дальше? — поторопил меня Эрик.

— Привязался я к ней. Вот что было дальше, — вздохнул я тяжело. Взял со столика стакан сока (чтобы не подавать плохого примера Эрику, я исключил любой алкоголь из своего употребления. Причем не только, когда был дома, но и когда уезжал куда либо. Мне-то от этой отравы ни холодно, ни жарко. А вот у него организм молодой, растущий, исцеляющего фактора не имеет) и отпил из него. — Даже думал бросить все и отвезти ее во Францию, домой к родителям...

— И что случилось?

— Не повез. Она за пару лет тот бардак полностью под себя подмяла. Стала там сперва "мамкой", а после владелицей. На тех, кто на нее наезжал, она меня натравливала.

— Что значит "натравливала"? — удивился Эрик. — Ты же не собака.

— Женщины... — невесело улыбнулся я. — Все мы для них, словно собачонки, когда они становятся дороги. А уж меня в то время натравить было проще простого. И так, кидался по малейшему поводу. Только цель укажи.

— Вот как, — задумался Эрик. — Не замечал за тобой особой вспыльчивости или агрессивности.

— Семьдесят лет в монастыре. Научился с собой справляться. Хоть и не до конца.

— Семьдесят лет? — уставился на меня он. — Давно хотел спросить, но как-то к слову не приходилось. А сколько тебе вообще лет, Вик?

— Сколько? — задумался я. — Сейчас 1947. Я родился где-то в 1762-ом. Получается сто восемьдесят пять лет.

— А с Аннитой ты когда встретился? — уже начал подозревать, в чем подвох, Эрик.

— Где-то в 1787-ом, кажется.

Он вообще умный парень. Догадался, что произошло с Аннитой. Не сложно было догадаться, что обычный человек сто восемьдесят лет не проживет. Не стал задавать лишних вопросов и бередить душу.

— Аннита виконтесса д'Жерден. Я во Франции, когда в Сорбонне учился, по архивам порылся. Нет во Франции такой фамилии. И не было никогда. Никакая она была не виконтесса. Просто девчонка, желавшая казаться значимее, чем есть. Такие вот дела, — помолчав немного, добавил я.