— Вот как эти гвардейцы так умеют? — с долей восхищения произнёс Добротворский. — И почти в безопасности, и по врагу бьют, а он стреляет по нам, а не по ним.

Что ни говори, а огонь с 'Алмаза' очень даже сказывался на ходе сражения: первый же попавший снаряд угодил под боевую рубку флагманского крейсера японского отряда. Всего лишь 'стодвадцатка'? А вполне хватило. Взрывом контузило многих из тех, кто находился в рубке, а залетевшие в смотровую 'щель' осколки убили или ранили четверых японских моряков, в том числе и контр-адмирала Уриу, которого кусок стали просто 'погладил' по голове. Сознание адмирал потерял, но ненадолго.

А выходящий из строя 'Нанива' и занимающий место флагмана 'Такачихо' с 'Цусимой' вместе никак не снижали плотность огня по 'Дмитрию Донскому' — ему доставалось изрядно. Но, объятый огнём русский крейсер, как бульдог вцепился в японский отряд: отворачивающий за флагманом 'Такачихо' он успел 'наградить' парой попаданий, но главной целью Добротворского являлась 'Нийтака' ('Цусима' на самом деле). Очень уж хотелось добить этот 'недокрейсерок' осмелившейся ранее напасть на 'Донского' один на один.

Японцы никак не ожидали такой ярости и желания сражаться до конца от русских, которым, вроде бы, поскорее бы ноги уносить надо... А вот нате вам — мало того, что в бой ввязались, так ещё и 'требуют его продолжения'.

А 'продолжение' диктовалось скоростью подбитой 'Цусимы'. Скорость падала: 'Донской' и подходящий 'Алмаз' засыпали новейший японский крейсер снарядами. Лихо ему пришлось, но из-под русского огня выгреб. Только из-под огня. Ночью 'Цусима' затонул от пробоин 'несовместимых с жизнью'. Контр-адмирал Уриу покинул этот мир по почти таким же причинам. И не пришлось давать объяснений начальству по поводу провала порученной ему операции.

Но и русским за эту победу пришлось заплатить немалую цену: Если 'Алмаз', на которого обращали сравнительно мало внимания, пострадал очень несущественно, то 'Донскому' досталось люто. Полный броневой пояс, это хорошо, но три шестидюймовых фугасных снаряда разорвались под ним серьёзно контузив корпус крейсера. В двух случаях из трёх обшивка не выдержала и в трюмы поступала вода. По небронированным батареям тоже прошёлся град японских снарядов безжалостно ломая металл, поджигая всё, что способно было гореть и калеча человеческую плоть. Обе трубы оказались где пробиты, а где и вообще вообще разворочены, так что тяга здорово упала и 'Дмитрий Донской' еле-еле выжимал десять узлов. Потери среди экипажа составляли около двадцати процентов, Добротворский, подвывая от боли в раздробленном осколком локте, передал командование старшему офицеру.

Капитан второго ранга Блохин, после докладов подчинённых, понял, что до Владивостока 'Донского' не довести, поэтому принял решение следовать под конвоем 'Алмаза' в Корсаков.

Под пробоины подвели пластыри, потом заделали их изнутри деревянными щитами, но всё это было крайне ненадёжным если по дороге случилось бы серьёзное волнение — с Тихим океаном шутки плохи.

Но 'догребли'. Лаперузов пролив рискнули пройти в тумане не взирая на наличие 'Камня Опасности'*, прошли успешно, 'Алмаз', кстати, за сутки до этого, не погнушался 'сбегать' к дымку на горизонте, и привести с собой очередного американского контрабандиста — транспорт 'Кассиопея' с грузом кукурузы, мясных консервов и железнодорожных конструкций. Топить такое добро не стали — факт военной контрабанды имелся налицо, поэтому судно захватили с собой как приз.

'Камень Опасности' — скала в Лаперузовом проливе, едва возвышающаяся над поверхностью воды и поднимающаяся сразу с большой глубины. Лотом невозможно предупредить о её приближении.

— А ведь нам отсюда не уйти уже, Константин Платонович, — обратился к исполняющему обязанности командира крейсера ревизор Старк, когда русские корабли входили в залив Анива. — До Владивостока не дотянем.

— Неважная из вас 'Кассандра', Александр Оскарович, — ухмыльнулся Блохин. — Понятно, что придётся остаться. Отвоевался наш крейсер, но ведь достойно отвоевался.

— Полностью с вами согласен — очень достойно, — согласился лейтенант. — Но что же дальше?

— Ну не топиться же здесь. Оставим при Корсаковском посту брандвахтой вероятно. Как Чагин решит — он ведь теперь главный. Как там Леонид Фёдорович, кстати?

— Неважно. Пока под морфием. Герцог* говорит, что необходима ампутация. Причём срочная. До Владивостока, говорит, не дотянет — гангрена начнётся.

— Ну так пусть ампутирует уже! Господи, сохрани жизнь воину Леониду! — перекрестился Блохин.

Герцог Константин Павлович, надворный советник, старший врач крейсера.

* * *

Корсаковский пост принял русские крейсера и идущий с ними призованный транспорт безо всякого восторга. Никакого подобия 'и дамы чепчики бросали...' при заходе кораблей на рейд не наблюдалось.

Но, местному начальству, в лице полковника Арцишевского, пообщаться с Чагиным и Блохиным пришлось.

— Господа, честь вам и хвала за ваши подвиги, я с удовольствием помогу чем могу, но прошу возможно скорее уйти с рейда. Я управляю мирным постом, и совершенно не заинтересован в том, чтобы сюда нагрянули японские крейсера.

— Господин подполковник, — мрачно посмотрел на начальника Корсаковского района Чагин, — а вы успели заметить, что идёт война? Вы способны понять, что интересы России и ваша 'заинтересованность' могут не совпадать?

— Господин капитан второго ранга! — взвился местный 'владыка'. — Я не привык...

— К чему не привыкли? — командир 'Алмаза' иронически посмотрел на взнаглевшего оппонента. — Что вы здесь и сейчас не первый после Бога? Иосиф Алоизович, я ни в коей мере не хочу принижать вашу роль при выполнении своих служебных обязанностей, но мы все служим Родине, и все стараемся принести ей наибольшую пользу на своём месте. Разве не так?

— Не могу не согласиться, — буркнул в ответ Арцишевский. — И именно на своём месте я забочусь о том, чтобы, прознав о том, что ваш крейсер находится здесь, японцы не прислали бы свой отряд, чтобы этот корабль уничтожить. А они непременно узнают и придут. И, заодно, чтобы не зря ходить, обстреляют пост. Вместе со строениями, населением и угольным складом, который предназначен для ваших бункеровок.

— 'Дмитрий Донской' отнюдь не безоружен, — вставил своё слово Блохин. — Он вполне способен защитить своими пушками и себя, и Корсаков. Я с пятью офицерами и сотней нижних чинов остаюсь с кораблём.

— Ещё и лишние рты, — как бы про себя громко прошептал полковник...

— Отнюдь нет, Иосиф Алоизович, — ухмыльнулся Чагин. — Мы оставим вам, Корсакову, часть груза 'Кассиопеи' — кукурузу и мясные консервы. Пять тонн зерна и полтонны первосортной американской говядины. Так что нахлебниками наши моряки для вас не будут. А японцам в ближайшее время будет совсем не до того, чтобы отправлять полноценный боевой отряд к Сахалину. У них теперь каждый вымпел на счету. А со всякими канонерками 'Донской' наверняка справится, и наши узкоглазые друзья это тоже прекрасно понимают. Так что не стоит переживать раньше времени.

Крейсер, разумеется, стал брандвахтой в заливе Анива, на его борту кроме капитана второго ранга Блохина остались младший минёр мичман Селитренников, младший артиллерийский офицер лейтенант Веселаго-2й, трюмный механик поручик Михалевский, судовой механик поручик Кольцов и младший судовой врач Тржемсий. Три кондуктора и сто пять матросов. Остальная команда перешла на 'Алмаз', который и отбыл во Владивосток вместе с трофейной 'Кассиопеей'.

Блохин, по отбытии основной части отряда, немедленно развил бурную деятельность. Брандвахта, так брандвахта! Но только суньтесь, гады!

Была выбрана позиция с которой максимально эффективно простреливались подступы к Корсакову, и 'Донской' встал там на якоря. Справедливо предполагая возможность минных атак со стороны японцев, крейсер не только опустил в воду противоминные сети, но и защитился от возможных атак боном из брёвен со свисающими с них цепями. Значительную часть этих самых цепей пришлось чуть ли не силой 'вытряхивать' из закромов Арцишевского. Все уцелевшие пушки правого борта перенесли на левый, демонтировав там повреждённые орудия,

Так что уже через пять суток 'Дмитрий Донской' был готов встретить врага, если тот посмеет приблизиться к рейду. Пять шестидюймовых орудий и четыре трёхдюймовки хищно нацелились в сторону моря...

* * *

Будь вице-адмирал Того русским, то известия о результатах действий Четвёртого боевого отряда, откомментировал бы исключительно матерными эпитетами — имея огромное преимущество в артиллерии упустить русские рейдеры, да ещё при этом потерять потопленными два крейсера. Но с контр-адмирала Уриу уже не спросишь... Да, 'Дмитрий Донской' серьёзно повреждён и надолго застрял в заливе Анива (японские шпионы во Владивостоке качественно выполняли свою работу, поэтому командующий Объединённым флотом страны Ямато знал о русских всё, ну или почти всё)

. И этот чёртов крейсер должен быть уничтожен! Только КЕМ уничтожен? Какие боевые корабли можно отправить к этому чёртову Карафуто*? Малые миноносцы из Хакодате? Разумеется. Но этого совершенно недостаточно, необходима артиллерийская поддержка калибром минимум в шесть дюймов. А канонерки именно сейчас как воздух необходимы здесь, под Порт-Артуром. Хотя... Вариант, конечно, парадоксальный, но почему бы и нет?

Карафуто — японское название Сахалина.

* * *

— А действительно, Иван Иванович — почему бы и нет? — весело посмотрел Вирениус на кавторанга. — Клюнут япошки на 'Донского', пренепременно клюнут. Полностью поддерживаю вашу идею. Но нужно выждать....

'Алмаз', разумеется, добрался до Владивостока и довёл туда же 'Кассиопею', после чего Чагин немедленно поспешил с докладом к командующему с докладом.

— Как Добротворский?

— Умер. Герцог очень старался, но... На всё воля божья. — перекрестился Чагин.

— Прими, Господи, душу раба твоего Леонида! — тоже перекрестился Вирениус. — Ладно — война, и, как писал, если не ошибаюсь, Матфей: пусть мёртвые погребают своих мертвецов. Хотя бы в землю ляжет... Честь ему и слава! Но нам нужно думать о живых. И о победе над врагом. Так что ваш 'Алмаз' подремонтируется, загрузится углем под самые каюты для великих князей и княжон, и отправится к подходам к проливу Лаперуза с нашей стороны. И задача ваша, Иван Иванович, будет проста как блин: увидеть противника и срочно драпать во Владивосток. Очень даже желательно, чтобы японцы вас вообще не опознали — одинокий дымок на горизонте, это не сигнал для них, а вот если вы увидите дымы от нескольких больших кораблей на горизонте в понятно каком направлении — всё ясно. Полным ходом во Владивосток. И ни вы, ни ваш драгоценный 'Алмаз' не стоят тех сведений, которые вы сообщите в данный момент.

— Прекрасно понимаю, Андрей Андреевич. Только...

— Что?

— Да 'подремонтироваться' для 'Алмаза', это не несколько дней — котлы и машины в весьма неважном состоянии. Требуется недели полторы, и то, только в том случае, если будут в наличии все необходимые материалы.

— Понятно. Простите, Иван Иванович — не подумал об этом. Да и экипаж, подозреваю, вымотан как физически, так и психически. Спокойно ремонтируйтесь и отдыхайте. На разведку отправится 'Богатырь'. К тому же и станция беспроволочного телеграфа у него самая мощная в отряде. И да: попрошу вас возможно скорее прислать мне представления к награждению ваших офицеров. И не стесняйтесь там, заслужили, чёрт побери! А лично вас представлю к Владимиру третьей степени с мечами.

— Благодарю за столь высокую оценку действий моего корабля, Андрей Андреевич, — обозначил полупоклон кавторанг, — но нижние чины...

— Разумеется. Сколько крестов для экипажа попросите — столько получите.

— Ещё раз благодарю.

* * *

Через три дня Стемман вывел свой крейсер в море и 'Богатырь' начал патрулирование между Хоккайдо и материком. Опасаться ему было некого — у японцев не имелось более сильного боевого корабля, способного догнать русский большой бронепалубник и навязать ему бой. В своём классе, 'Богатырь' был чуть ли не лучшим в мире, только находящийся в Порт-Артуре 'Аскольд', пожалуй, мог бы поспорить с ним за 'место на пьедестале'.

Между заливом Ольги и японским побережьем около трёхсот миль, не очень большое расстояние для корабля в дозоре. Конечно, и при хорошей погоде, если не повезёт, ожидаемого противника запросто можно упустить. А уж если тучки, да с дождиком, а если туман... Упустишь гарантированно.

Через сутки после ухода 'Богатыря' это понял и Вирениус. Выматерил себя, и приказал всему броненосному отряду и 'Авроре' быть готовым к выходу в море на следующее утро. Благо, что крейсера заранее находились в состоянии полной боевой готовности.

Погода стояла вполне себе благоприятная: перламутровое в облаках с голубизной небо, небольшая волна, несильный восточный ветер. На параллели бухты Владимира выстроились в кильватер с интервалом в милю и двинулись таким строем к Хоккайдо. Вскоре встретили возвращавшегося от японского побережья 'Богатыря', который сообщил о потоплении каботажника в пятьсот тонн с грузом рыбы. Около пятисот килограммов горбуши и пятерых японских моряков крейсер принял на борт.

Стемман присоединил свой крейсер к 'забору', перегораживающему путь из Японского моря к Сахалину, но ещё двое суток этого патрулирования никаких результатов не принесли. На третьи сутки 'Рюрик' донёс, что наблюдает с норда два дыма. В указанном направлении немедленно отправилась 'Аврора' и обнаружила два паровых катера с 'Дмитрия Донского' с полусотней офицеров и матросов.

* * *

— Дымы с зюйда, — прокричал сигнальщик.

— Ну что, кто-то к нам пожаловал. Или наши, или японцы, — процедил сквозь зубы Блохин.

— На первое я бы не рассчитывал, Константин Платонович. Явно — японцы, -немедленно отозвался Веселаго-2й. — Камимура в полном составе.

— С вами не поспоришь — силуэт 'Адзумы', с её несимметричным расположением труб трудно не опознать. Нас пришли убивать. Готовьте своих комендоров к бою.

— Шансов нет, но драться будем.

— Будем, Николай Николаевич. У нас имеется флаг, а спускать его в виду неприятеля...

— Недопустимо, — согласился лейтенант. — Я к дальномеру.

— Помогай вам Бог! — кивнул Блохин и пошёл сыпать распоряжениями: Машинную команду — на берег. Минёров и гальванёров туда же. Трюмные и комендоры — на местах. Оба катера спустить на воду и пришвартовать с правого борта.

Исполняющий должность командира корабля не испытывал никаких иллюзий на предмет ближайшего будущего — 'Донского' непременно утопят. Шансов нет вообще. И даже аналогия с приказом Остермана-Толстого 'Ничего не делать — стоять и умирать!' была не по ситуации — тогда корпус Остермана прикрывал отход всей Первой армии Барклая, а сейчас 'Донской' не прикрывает вообще ничего. Необходимо уберечь как можно больше людей, но не уронить при этом честь России.

Началось. Пристрелка, а потом японские броненосные крейсера стали вдребезги и пополам разносить своими снарядами русского ветерана. 'Донской', конечно, огрызался из того, что имел, на 'Идзумо' даже занялся пожар, но 'тонуть так тонуть!' — Блохин заранее выбрал место, где глубина позволяла уйти крейсеру на дно гарантированно глубоко. Катера с остатками экипажа отвалили от борта погибающего крейсера, на котором продолжал развеваться Андреевский флаг.