‒ Однажды ты вспомнишь, что та деревня и тот мальчик значили для тебя и отыщешь их, если они действительно существуют, ‒ сказал Симаил и облокотился на стену так, будто бы хотел оттолкнуть ее от себя.

‒ Ты уверен?

Симаил утвердительно кивнул. Они еще несколько мгновений молча сидели под дождем, а затем Мариил подала свою руку Симаилу.

Погребальные ритуалы

Все обитатели Химмеля Рамиилитов собрались на горе, чтобы принять участие в погребальной мессе для братства, что пало в бою с демонами Семени Кошмара, защищая Либерк. Над их головами парил огромный золотой диск, на котором Сариилиты хором распевали гимны.

[Братство — отряд ангелов, как правило включающий в себя по одному представителю всех пяти основных орденов. Прим. переводчика]

Мариил знала, что она умрет. Она не сказала Фабиилу об этом перед битвой, но он видел это в ее глазах. Ее тогда будто бы окружали бесконечная печаль и великая сила, и они оба знали, что Мариил не станет бежать от своей судьбы. А теперь она лежит на каменном ложе вместе с Ауриилом, Баалелем и другими.

Монахи и несколько Гавриилитов подготовили мертвых ангелов к похоронам как могли, но Фабиил видел трупы после битвы и знал, что птичьи перья и одеяния скрывают под собой опаленную плоть и разломанные кости.

Он старался не смотреть по сторонам. Он впервые был на горе мертвых, и прошел путь сюда пешком в честь своих павших товарищей, вместо того, чтобы лететь. Попадавшиеся по пути старые могилы угнетали его своим видом смерти и разложения. Каменные курганы, своими очертания будто бы напоминавшие ангелов с расправленными крыльями, ошеломляли его. В этом месте было столько эмоций и воспоминаний, что он не мог бороться с нахлынувшей на него тоской. Впервые Фабиил начал сомневаться, был ли дар Рамиилитов действительно благословением.

Вокруг огромного булыжника полукругом было выкопано пять могил. На этом булыжнике сейчас стоял аб и читал проповедь собравшимся слугам Господа. Он восхвалял храбрость ангелов и их готовность пожертвовать собой. Он говорил об общине очищенных, где ангелы обретут мир. Он говорил о милости Ангельской церкви, но Фабиил не слушал его.

Он был далеко отсюда, на горе, возвышавшейся над морем.

С ним были Мариил, Ауриил и Баалель. Тогда они еще были братством. Их послали расшифровать глифы на старом каменном круге, но тот уже был поглощен водой, и из моря торчали лишь верхушки менгиров. Братство долго стояло вместе на утесе, наслаждаясь уникальным ощущением влаги на своей коже, что даровали морские брызги и дождь. Там будто бы сама земля касалась неба.

Аб окончил свою речь и благословил тела ангелов. Теперь вперед пошла долгая процессия из скорбящих людей Либерека, которые хотели возложить на могилы камни, которые они принесли из долины. Среди них Фабиил видел множество стариков и детей, которые почти падали от своей тяжелой ноши.

Когда люди достигли могил, храмовники принялись следить за тем, чтобы те укладывали камни слой за слоем, не повреждая тел.

Фабиил больше не мог выносить этого. Мариил, Баалель и другие отдали свои жизни за этих людей, и явно не хотели, чтобы те так надрывались на их похоронах. Что бы ни случилось с его друзьями-ангелами после смерти, им явно уже были не нужны их искалеченные тела.

С глазами, полными слез, Фабиил отвернулся и воспарил в небеса. Взмывая к серым облакам на мощных крыльях, он едва слышал гневные окрики скорбящих людей. Сейчас он просто хотел побыть один.

Посвящение

Им предстояло провести всю ночь, распластав свои крылья на холодном мраморном полу собора Петра. Здесь, под этими тяжелыми сводами, став на колени, были все пять ангелов их братства, а также по крайне мере еще с дюжину других братств. Они стояли так, не двигаясь, с самого вечера, касаясь друг друга лишь кончиками крыльев. Далеко не все братства собираются вместе перед посвящением, и Алвиил гадала, почему для них сделали исключение. Она видела Михаилита Сабиила несколько раз во время тренировок, но других не знала.

Хотя они и стояли друг напротив друга, Алвиил не смотрела на других ангелов. Как и она, они все находились в глубокой медитации. Или по крайне мере притворялись, что находятся в ней. Она гадала, путаются ли их мысли также, как и ее, и заметил ли это Сабиил. Алвиил знала, что Михаилиты могут ментально общаться с другими ангелами своего братства. Также ей говорили, что Михаилиты могут читать чужие разумы, а как-то она даже слышала голос Сабиила у себя в голове.

Но что это означало? Знал ли Сабиил обо всем, о чем думали она и другие ангелы в эту ночь? Нужно ли было ему определенное время, чтобы понять чужие мысли? А может ему требовалось фокусироваться на каждом по отдельности? Если так, то на месте Сабиила Алвиил выбрала бы Уриилита. Тот выглядел странным и отчужденным, его кожа была любопытного оливкового оттенка, которого она никогда не видела прежде, он весь был какой-то угловатый что ли, и будто бы больше походил на дерево, чем на мальчишку или ангела. Дерево... какое подходящее сравнение.

Когда после долгой ночи храмовники отворили врата и зал начал заливать первый тусклый утренний свет, все присутствующие ангелы испытали облегчение. Алвиил не нужен был телепатический дар Михаилитов, чтобы понять это. Все они регулярно медитировали и до этого, но не проводили в столь неудобной позе всю ночь. К тому же все испытывали тревогу. Пришел день, когда сам Понтифик Максимус Петр Второй должен был признать их истинными ангелами Господа. Никто из них прежде не видел папу. Он выглядел как мальчик, но все знали, что он обладал безграничным могуществом.

Два храмовника в белоснежных одеяниях вывели их на площадь перед собором Петра. Возведенные за ночь трибуны теперь скрипели от массы собравшихся на них людей. Те размахивали небольшими флажками цветов орденов и тянулись к проходящим мимо ангелам, стараясь дотронуться до их крыльев.

Все ангелы собрались под галереей с троном понтифика. Трон был белого и золотого цветов и сиял неземным светом. Он был столь прост, что легко мог бы легко затеряется среди своего шикарного окружения, если бы не восседавший на нем Понтифик Максимус Петр Второй. Владыка просто сидел, в обычном белом одеянии, окруженный кардиналами и арматурой [здесь — церковная стража. Прим. переводчика] Он о чем-то глубоко задумался, но его взор выражал глубокий восторг, когда он слушал пение собравшейся толпы. Когда псалмы окончились, он поднял свою тонкую руку и наступила тишина. Понтифик Максимус Петр Второй поднялся со своего трона и несколькими легкими шагами подошел к краю галереи. Он молча взирал на братства, что преклонили перед ним колени.

Затем он начал говорить, называя каждого ангела по имени, произнося в их честь древние благословения вековой давности. Один за другим ангелы поднимались с колен и получали из рук монахов свою первую ткань обета, благословенные самим Понтификом Максимусом. Затем они взмывали в небеса под восторженные крики толпы.

Когда Понтифик посмотрел на Алвиил и назвал ее имя, у той на мгновенье сердце ушло в пятки. Сможет ли она оправдать доверие Понтифика и людей, что надеются на нее? Но она оставила эти мысли, когда монах обернул вокруг ее левой руки ткань обета. Ей осталось лишь расправить крылья и воспарить над ликующими людьми.

Нет, она никогда не подведет их.

Монастырь

‒ Если бы не проклятая буря, мы бы даже не остановились в том монастыре. Но мы не могли двигаться дальше, когда наступила ночь. Нам и так к тому времени пришлось уже трижды вытаскивать свои повозки из грязи!

Трактирщик окинул приценивающимся взглядом полупустое помещение, а затем присел за стол к Пауку.

‒ Что ты видел?

Паук отпил пива из своей кружки.

‒ Какое-то время мы видели свет на башне. Мастер Брам очень волновался за свои товары весь день, видишь ли, мы везли много специй. Поэтому он послал вперед одного из слуг, чтобы попросить о ночлеге. С нами было еще несколько погонщиков из региона, и этим ребятам очень не понравилась идея провести ночь в монастыре. Видимо эти ваши монастыри здесь не особо популярны.

Трактирщик отстраненно кивнул.

‒ Так или иначе, мастер Брам и слышать об этом не хотел и требовал от нас, чтобы мы отправились к монастырю как можно быстрее. Человек, которого мы послали вперед, предпочел мокнуть под дождем, вместо того чтобы войти в монастырь в одиночку! Но хотя бы он предупредил монахов о нашем прибытии, и когда первая повозка оказалась у монастыря, они уже открыли ворота, и мы смогли заехать во двор.

Паук допил остатки своего пива и уставился на пустую кружку.

‒ И что монахи? — спросил трактирщик, заново наполняя кружку Паука.

‒ Те, кто нас встретили, были будто немые. По крайне мере, они не произнесли ни слова. Монахи лишь бесшумно переходили от одной повозки к другой, давали воду быкам и указывали слугам, где можно разместить этих животных. Думаю, это были послушники, что принесли обет молчания. Так или иначе, я все равно был счастлив, что мы оказались в сухом и безопасном месте и могли поужинать. У них был весьма любопытный трапезный зал, где вообще не было окон, а стены были покрыты металлическими пластинами, половина из которых были покрыты глифами и таинственными символами, что монахи начертали на них. Даже пока мы ели, они трудились над этими пластинами.

‒ Наверняка это была хроника монастыря, ‒ пробормотал трактирщик, а затем сделал знак одной из служанок, чтобы она принесла пива и ему.

‒ Хроника?

‒ Ну, говорят, что монахи записывают все, что случается в регионе и в небесах над ними, днем и ночью.

‒ Все может быть. У меня создалось впечатление, что они там писали чертовски много. После ужина, аб произнес небольшую трогательную речь. Ее можно было бы даже назвать милой, если бы его лицо не было скрыто большим капюшоном. А затем безмолвные братья отвели нас в комнаты для гостей. Те были достаточно просты, но зато аккуратные и сухие, и в них провести ночь было всяко лучше, чем снаружи во время бури.

‒ Но, ‒ продолжил Паук, сдув пену со своего пива, ‒ в ту ночь мне не спалось. Возможно, я немного перепил хорошего монастырского пива. Но я не был пьян, клянусь! В любом случае, в мое комнатушке было не на что смотреть, поэтому я решил прогуляться по монастырю по пути в уборную.

Паук стал говорить тише и придвинулся к трактирщику.

‒ Я видел, как спят монахи, — сказал он и зловеще подмигнул. — Если они вообще спят. В конце коридора, за нашими гостевыми комнатами, был еще один зал. Дверь туда была немного приоткрыта, и в коридор падало тусклое голубое сияние. Я подкрался к двери и украдкой заглянул во внутрь. Вдоль стен там находились ниши с сиденьями в них. В каждой из этих ниш сидел монах. Их головы были скрыты блестящими серебренными шлемами, что крепились к стенами какими-то проводами. На этих шлемах не было визоров, они покрывали головы монахов целиком, и под ними порой вспыхивал голубой свет.

‒ И что ты сделала потом?

‒ Дал деру, разумеется! Когда я вернулся со двора несколько минут спустя, дверь в зал уже была закрыта, поэтому я вернулся в комнату, лег в кровать и попытался наконец уснуть.

‒ Но если монахи не спали, что они, по твоему мнению, делали в этих шлемах?

Паук пожал плечами и потянулся к кружке.

‒ Медитировали, — раздался мягкий голос прямо у него за спиной. — Монахи медитировали. Напуганный, Паук вскочил и перевернул свою кружку. Прямо за ним стояла тощая фигура в робе, чья лицо было скрыто в тени капюшона...

Машина

Юного ангела сопровождали двое монахов. Инграма же грызли сомнения по поводу сомнительной чести бы одним из немногих, кто когда-либо видел ангела в столь ослабленном состоянии. Его нервировал вид хрупкого мальчишки, что медленно шел в сопровождении двух монахов. Он был так слаб, что не мог поднять свои могучие белоснежные крылья, и те просто тащились за ним, бессильно свисая со спины.

Инграм гадал, что чувствуют другие монахи, работая здесь, внизу, в самых недрах Химмеля, но он сам никогда не обменивался своими соображения с другими. Еще до того, как он и другие монахи возложили на себя эту самую святую из всех обязанностей, они принесли обет молчания, и чтобы доказать свою приверженность отрезали себе языки. Он помнил боль, которая быстро утихла, так как монахи использовали весьма совершенные болеутоляющие. А после того, как их вечное молчание стало гарантированным, они превратились в узников церкви, и теперь, возможно, уже никогда не покинут Химмель.

Другие крестители подвели ангела к машине. Они уже крепили зажимы вокруг его рук и ног. Голова, грудь и талия ангела уже были зафиксированы большими кольцами.

Накачанный наркотиками мальчишка теперь находился в объятьях машины. Инграму не требовалось наставлять монахов или помогать им. Как и он сам, они знали все действия и регулировки наизусть.

Инграм не мог вспомнить, как часто он настраивал машину. Как часто он смотрел на мигающие экраны, как часто он оценивал диаграммы и цифры, символизировавшие состояние тела, находящегося в машине. Она определяла и записывали даже мозговые волны, но воспоминания и мысли все же оставались сокрыты от нее. Она не могла определить сущность и личность ангела. Инграм не был уверен, что так много знает о том, что происходит здесь с теми юными существами, которых к нему приводили, так как процедура, которой он их подвергал, была слишком странной и чуждой.

Анализ и калибровка завершились — все было в пределах допустимого. Если все пройдет как нужно, Инграму даже не придется особо вмешиваться в процесс крещения. Ему нужно лишь наблюдать и в определенные моменты нажимать на кнопки или тянуть за рычажки. А если что-то пойдет не так, он наверняка будет просто бессилен. Его кожа покрылась мурашками, когда он вспомнил последний раз, когда произошло что-то подобное.

Это случилось достаточно давно, но навеки врезалось Инграму в память. Тот ангел возможно уже был слишком взрослым для крещения, так как его тело едва помещалось в машину. Первая настройка прошла неудачно, но вторая была почти идеальна: все значения были весьма близки к тем идеальным числам, которые он заучил давным-давно. Но во время самого татуирования стало очевидно: во время второй настройки произошла ошибка, кошмарная ошибка. Машина не только не рассчитала дозу и сделала ее слишком большой, она еще и ввела чернила слишком глубоко. Юный ангел умер прежде, чем татуирование было завершено хотя бы наполовину. Сетка разрасталась слишком стремительно, не обращая внимание на внутренние органы, мускулы, кожу и кости, а также застывала слишком быстро и слишком крепко. Инграм видел, как тело ангела сотрясалось от боли, а его лицо выражало муку. Седативные препараты видимо прекратили свое действие слишком рано, что не только вызвало ошибки в расчетах машины, но и в целом обрекло весь процесс на неудачу.

1234

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓