| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Хоть верьте мне, хоть не верьте, только я сразу понял, что это она, любовь моя хитросделанная. Ведь кошка за свою территорию любую соперницу махом распустит на лоскуты. А у меня их три, и все принимают пришелицу как свою. Помнят ведь, кто кормил.
Ладно, думаю, пока не переоделся, слетаю на базу. Куплю там мелких карасиков, с хлебом перемешаю и всех накормлю. Выхожу за калитку, а кошка приблудная будто того и ждала. Идёт рядом со мной. Не обгоняет, не отстаёт, как дрессированная собака. Я молчу, и она молчит. Через железную дорогу перевела, села. Опоясалась длинным хвостом, ждёт. На базе-то своры собак, а она будто знает.
Ну, думаю, придётся и это чудушко принимать на довольствие. А как по-другому? За преданность платят любовью. Погладил её на обратном пути, она — хвост трубой — и к ноге.
В субботу пришёл сосед. С утра разбудил. Я в его хате когда-то делал проводку, а он захотел обложить её кирпичом. Боится теперь, что в уличном выключателе не хватит старого кабеля, чтоб вынести его на новую стену. Я для таких случаев солидный запас оставляю, а тут что-то запамятовал. Дело-то давнее. Взял лёгкий инструмент, и к нему, на своих двоих. А новая кошка в своём амплуа, идёт, как к ноге привязанная. Пузо уже волочится по земле, о потомстве пора думать. Нет, дура, считает, что хозяин важней.
Долго я в этой хате по времени задержался. Работы там, на раз плюнуть. Выдернул запас из стены, два дюбеля задавил в свежий раствор да прикрутил этот долбанный выключатель. Сосед меня так просто не отпустил. Дело-то магарычовое. Пока мы с ним бутылку не выпили — "и думать не смей!" Ещё триста рублей начал совать в карман. Еле отбился. Выхожу: кошка моя сидит у калитки. Это ж она ждала, пока я глаза заливал. Довела меня пьяного до порога. А в дом не пошла.
Сейчас вспоминаю, я ведь ей даже клички не дал. Любкой звать как-то не по-божески, что ли. Да и зачем? Я со двора — она тут как тут! На рыбалке рядом сидит, не шелохнётся. Пескари в банке под носом, ей хоть бы хны. Жрать то потом жрала. Но без фанатизма.
Дней десять наверно у меня эта кошка жила. А как-то с работы
иду — нет моего маячка в том месте, где утром оставил. Как будто и не было никогда.
Всю округу потом прочесал: вдруг где окотилась, или собачья свадьба загрызла? Не нашёл ни клочка шерсти, ни капельки крови. У железнодорожников спрашивал, так никто даже не вспомнил, что она у меня была.
— Ну как? — говорю, — Больше недели мы с ней нога к ноге, у вас на виду. Вон там сидела, ждала.
— Нет, — отвечают, не видели.
Может оно и к лучшему? Там котят было бы не меньше пяти. Куда мне такую ораву? Ну, одного-двух, глядишь бы, кому-нибудь сбагрил. И то вряд ли. Но всё равно жалко.
Или взять ту же Милку. Это мать её так назвала. Никому кроме неё в руки не шла, не позволяла погладить. Дикая была.
Случилось у нас как-то два наводнения кряду, одно за другим. То отступала вода, то опять прибывала. В доме стояла на пятьдесят сантиметров от пола. Не до кошек. Мать бы под чью-нибудь крышу определить. Вот Милка и появилась на свет во дворе, под навесом, не зная человеческих рук. В дом на моей памяти единственный раз и зашла, когда я цементную стяжку делал в прихожей. Дождалась, когда я уйду, оставила цепочку следов — и по своим делам. Еду ей несёшь — об ноги трётся, а попробуешь в руки взять — искусает да исцарапает. Долго у нас жила. До мамкиной смерти.
Оклемался я после поминок, начал хозяйство править. Смотрю: с Милкой что-то не так. Позавчера чистюлей была, а стала какой-то облезлой, худющей, как велосипед. И шёрстка на спине потускнела, свисает неопрятными клочьями, и нет в её теле прежней кошачьей гибкости.
Сходил я на речку, хватку поставил. За пару минут добыл пяток пескарей. Принёс, а она не жрёт. Не сказать, что совсем игнорирует — не получается у неё. И с той стороны зайдёт, и с другой. Рыбёху в пыли извозила, а пастью не схватит никак — выскальзывает она.
Присмотрелся: твою ж дивизию! Нет у моей Милки ни одного зуба, выпали за два дня. А покормить надо. К соседу пошёл, взял у него козьего молока, в блюдце налил.
Выглядываю в окно: рыба на месте, кошки нет, ушла подыхать. Не предчувствие это было, а факт, который смиренно осознают. Я под навес, а она уже перед забором. Прыгнет сейчас, и поминай как звали. Не любят животные смертью своей делиться с чьим-нибудь взглядом. Инстинкт. Окликнул от безнадёги:
— Милка! (Дай, мол, хоть попрощаться с тобой!)
Глазам не поверил, когда она оглянулась. Не присела, смотрит в глаза. И тогда-то, впервые в жизни, дикая, неприступная кошка разрешила взять себя на руки. А я, в свою очередь, понес её в дом, где по большому счёту, она ещё тоже никогда не была.
Глажу её и с горечью понимаю, что даже на табурет она бы уже не запрыгнула. И присесть вряд ли смогла. Тело и хвост как тряпка, промёрзшая на морозе. Можно согнуть только сломав. Лишь лапки ещё как-то болтаются, да голова на шее. Окостенела в два дня, как мамка за двадцать лет от своих ежедневных таблеток...
А вдруг, думаю, это она, то есть, её душа? Зря, что ль, древние египтяне почитали котов и кошек как священных животных? Перед смертью с работы не дождалась, теперь беспокоится. Как я тут без неё? Вдруг снова запил?
Так и не дал я Милке сдохнуть нежравши. Поставил перед ней блюдце. Руку убрать не успел, а она об неё головой — снизу вверх.
Слева зашла, справа и ещё, ещё! Вроде как благодарит. Но спину к ладони не подаёт. Или уже выгнуть не в силах, или того опасается, что мне это может быть неприятно.
В общем, нагладились мы за все годы, что прожила моя кошка без хозяйской ласки. Сидел я на корточках с вытянутой рукой, пока она не устала, не переключилась на молоко. Отпустила короче.
Что я себе на день планировал, стало уже неважно. Оставшиеся часы целиком посвятил ей. Прежде всего, собрал пескарей, вымыл под проточной водой, прокрутил через мясорубку. Сходил, наловил ещё. Потом стал готовить место, где Милка будет доживать то, что отмеряно на главных вселенских часах. Достал из рабочего шкафа перфоратор, болгарку и сварочный аппарат, перетаскал в сарай. В общем, освободил нижнюю полку, вымел, вымыл и просушил. А вместо подстилки раскинул по дну байковую рубаху от солдатского комплекта "белуха". У меня их полный мешок. Дед Иван придарил, когда покидал свою половину дома.
Больше я свою кошку не беспокоил. Смерть это дело интимное. Изредка загляну: есть ли попить, поесть. Если надо, налью, наложу — и назад.
Ночью мне мама приснилась. Вернее, её платье. Будто стою я перед створками шифоньера, а оно прямо перед глазами висит на крючке. И кроме этого платья там ничего нет. Ни курток моих, ни белья. И голос из темноты:
— Сыночка, не выбрасывай!
Оборачиваюсь: совершенно пустая комната. На окнах ни одной занавески. Как после ремонта. Ну, думаю, обокрали! И такая досада взяла, что проснулся.
Ворочался, ворочался, встал. Пошёл покурить. В шкаф даже не заглянул. Понял что всё. И утром не стал. Взял штыковую лопату и сразу пошёл яму копать.
Это будет примерно там, где дед подготовил кострище. Когда настоящее станет столь давним прошлым, что не оставит мне даже ориентиров. Первой исчезнет смола с забором, сторожкой, лужей и ёмкостями. Потом газосваркой разрежут и вывезут железный бак. И далее — как по накатанной: колодец, межа, забор, калитка в другом месте. А самым последним отойдёт островок. Он станет маленьким полуостровом, отгороженным от русла реки насыпью из камней...
* * *
Последние вёдра с водой — это конкретно для кухни. Посуду помыть, еду приготовить, попить, если кто запалился. Их штатное место на деревянной скамейке. Она пока мне по пояс. Это через полгода я буду героем Махмудом, а сейчас поочерёдно, по одному, чтоб дужками не греметь и на пол не расплескать.
Поставил, накрыл деревянными крышками. С моим появлением взрослые замолчали. У них так заведено: пусть даже тема беседы не стоит и выеденного яйца, она не для детского разума. Услышат — похвастаются перед друзьями, для красного словечка приврут. Те, не сегодня-завтра, поставят в известность родителей, ещё что-то переиначат. И обернётся оно вопросом из уст ближайшей соседки: "Степан, чи у вас пра, цветной телевизир?"
Были на улице прецеденты. Шёл как-то Сасик Погребняков в сторону керосиновой лавки. Глянул, а вниз по реке кукла плывёт. Обычная кукла из магазина: платье в горошек, красные туфельки, бантик распустившийся в патлах. Один глаз закрыт, другой почему-то зырит. Наверное, соринка попала.
Был бы это футбольный мяч, любой бы пацан прыгнул, достал, а куклу проигнорировал. Какой тут может быть криминал? Только на обратном пути встретил он окрестных девчонок с велосипедом.
Взял, дурачина, и всё им растренькал. Ещё посоветовал: мол, если это ваша игрушка, на велике можно догнать.
Он, правда, ещё не знал, что в семье Раздобариных мальчонка утоп. Как это случилось, где и когда, знали пока только родичи. Но к вечеру новость выплеснулась на улицу и докатилась до калитки Погребняков в виде суровой толпы:
— Где Сашка? Давайте его сюда!
Против общества не попрёшь. Вывели Сасика и началось:
— Что ж ты, такой сякой, видел, как ребёнок тонул, и сам не помог, и взрослых никого не позвал?!
Чуть не внушили бедному пацану, что не кукла плыла по реке, а утопленник. Потом у кого-то из взрослых хватило ума спросить, в каком же конкретно месте было у него видение.
— Во-он там, между смолой и кладкой.
Плюнул тот дядька, махнул рукой и ушёл. Сопровождающие за ним, звиняйте, мол. А Сашка потом две ночи кричал и ссался. Всё ему та кукла подмигивала во сне...
Потоптался я. Слышу, не окликают. Ну и ладно. Не больно то и хотелось. Опилки со стружками без деда никто не спалит. Пойду-ка я, пока тихо, газету читать.
Учуял меня Мухтар — и лёгкой трусцой в огород. Обиделся, падла. А не лезь поперед батьки в пекло, то бишь, раньше меня на тот свет!
Сел я на дедово место, поднял газету, сверил число: четверг, 22 июня 1967 года, ага, это вчерашняя. Читаю.
На первой странице самым крупным петитом информационное сообщение. О Пленуме Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза.
"21 июня 1967 года Пленум продолжал работу. В прениях по докладу Генерального секретаря Центрального Комитета КПСС тов. Л.И. Брежнева "О политике СССР в связи с агрессией Израиля на Ближнем Востоке", выступили: т.т. Ш.Р. Рашидов — первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана, К.Ф. Катушев — первый секретарь Горьковского обкома КПСС, В.П. Мжаванадзе — первый секретарь ЦК Компартии Грузии, Н.Н. Родионов — первый секретарь Челябинского обкома КПСС, В.Ю. Ахундов — первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана, И.Е. Поляков — первый секретарь Минского обкома Компартии Белоруссии, А.Э. Восс — первый секретарь ЦК Компартии Латвии, А.Е. Корнейчук — писатель, секретарь правления Союза писателей СССР, Г.С. Золотухин — первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС.
Пленум единогласно принял постановление по обсуждавшемуся вопросу.
Пленум ЦК обсудил и одобрил Тезисы ЦК КПСС к 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции.
С заключительным словом на Пленуме выступил Генеральный секретарь ЦК КПСС тов. Л.И. Брежнев.
Пленум избрал тов. В.В. Федорчука кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС.
Пленум освободил тов. Ю.В. Андропова от обязанностей секретаря ЦК КПСС, в связи с переходом на другую работу.
На этом Пленум ЦК КПСС закончил свою работу".
И что? — думаю, — та же рутина: сняли, назначили, а в целом единогласно. Был секретарь ЦК — станет членом Политбюро. Где здесь истоки дедова эмоционального срыва? Знать бы ещё, кто этот самый В.В. Федорчук... в общем, читаю:
Дальше шли тексты постановлений того пленума: "О политике Союза Советских Социалистических Республик в связи с агрессией Израиля на Ближнем Востоке"; "О тезисах ЦК КПСС к 50-летию Великой Октябрьской Социалистической Революции". И остались на главной странице всего два материала: "Визит Н.В. Подгорного в ОАР" и "Встречи в Нью-Йорке". Чёрт побери, интересно! Глянул наискосок:
"БЕЛГРАД, 21. (ТАСС). Вчера на острове Бриони состоялась беседа между Председателем Президиума Верховного Совета СССР Н. В.Подгорным, который находился там по дороге и Каир,
и Президентом СФРЮ товарищем Иосипом Броз Тито, прошедшая в дружественной и сердечной обстановке..."
Странно, думаю. В Москве пленум ЦК, кого-то там снимают и назначают, а Председатель Президиума вроде как не у дел. Что за дела вынудили его оказаться столь далеко от шапочного разбора? Ага:
"...В ходе беседы состоялся обмен мнениями относительно
обстановки на Ближнем Востоке в свете последних событий и по другим вопросам, представляющим взаимный интерес.
КАИР, 21. (ТАСС). Сегодня сюда по приглашению Президента Объединённой Арабской Республики Гамаль Абдель Насера и правительства ОАР прибыл Председатель Президиума Верховного Совета СССР, член Политбюро ЦК КПСС, Н. В. Подгорный.
В 16 часов по местному времени самолет, доставивший Н.В. Подгорного и сопровождающих его лиц, приземлился в Каирском аэропорту, украшенном государственными флагами Советского Союза и Объединенной Арабской Республики.
Высокого гостя встречали: Президент ОАР Гамаль Абдель Насер, вице-президенты, председатель Национального собрания, члены правительства ОАР и члены дипломатического корпуса.
Десятки тысяч жителей Каира с советскими и египетскими флагами, приветственными лозунгами и транспарантами собрались в аэропорту, на здании которого громадными буквами на русском
языке написано: "Арабский социалистический союз приветствует советских друзей". Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н.В. Подгорный спускается по трапу с борта самолёта. Ему навстречу идёт Президент ОАР Гамаль Абдель Насер. Под звуки артиллерийского салюта они крепко пожимают друг другу руки. "Добро пожаловать!", — говорит Президент ОАР.
Затем Н. В. Подгорный и Гамаль Абдель Насер в открытой машине направляются в республиканский дворец Кубба. На всём 14-километровом пути от аэропорта до республиканского дворца Кубба жители столицы ОАР бурно приветствуют советского гостя.
"Да здравствует арабско-советская дружба!" — гласят плакаты и транспаранты на русском и арабском языках.
Встреча посланца Советского государства превратилась в
поистине всенародную манифестацию советско-арабской дружбы.
КАИР, 21. (ТАСС). Между Председателем Президиума
Верховного Совета СССР Н. В. Подгорным и Президентом ОАР Гамаль Абдсль Насером сегодня состоялась беседа. В ходе беседы, проходившей в тёплой и дружественной обстановке в резиденции Президента ОАР Маншиет эль Бакри, состоялся обмен мнениями относительно обстановки на Ближнем Востоке в свете последних событий, и по другим вопросам, представляющим взаимный интерес. Вечером Президент ОАР дал обед в честь Председателя Президиума Верховного Совета СССР".
Ну, думаю, и статья! Тавтология через слово, в каждом абзаце.
Иван Кириллович меня бы за такую убил! Наверное, специальный корреспондент, сопровождавший Подгорного во время его визита, поехал туда по очень большому блату. Ладно, глянем теперь, что там у нас с лексикой в следующем материале.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
