Александр. Продолжение похода 6

Спараг демонстративно не посмотрел в лицо царя тавро-скифов, когда тот проезжал мимо него, точно так же как и не отдал повод своего коня слугам и не принял воду и пищу в стане противника. Все то время, что шли переговоры, он с холодным видом просидел на земле под тенью взятого с собой зонтика, под стражей во главе с Оторисом.

Когда пришла пора возвращаться, Спараг взобрался в седло и медленно потрусил назад, зорко высчитывая расстояние до места предполагаемой встречи двух всадников. Приближаясь к Панасогору, царевич ничем не выдал своих намерений, выказывая все наблюдателям только миролюбие и ничего более. Единственное, что позволил себе Спараг, это чуть более быстрое движение коня, чем у царя тавров, но все приписали это к его нежеланию быть среди своих кровных обидчиков.

Возвращающийся от македонцев Панасогор был очень доволен своей беседой с царем Александром. Он смог добиться от грозного царя вполне почетные условия мира и ему не терпелось обсудить это со старейшинами.

Поэтому Панасогор мало обратил внимание на Спарага проезжавшего мимо него, считая его вздорным мальчишкой продавшего мечи своих воинов за македонское золото. Уже почти поравнявшись с Панасогором, царевич неожиданно схватил с луки арбалет и на полном скаку выстрелил в вождя тавров.

Прошло несколько мгновений, когда из груди скифов раздался громкий негодующий крик, и они стремительно поскакали к своему вождю, неожиданно припавшего к гриве своего коня.

Македонцы мало, что поняли во всем случившемся, но вот скифы Спарага, уже скакали по полю разделяющего два войска, спеша прикрыть своего царевича, на их глазах ловко сразившего своего врага.

Удача любит смелых и отчаянных, и поэтому Спараг успел скрыться в рядах своих всадников, прежде чем на него обрушились мечи и копья, жаждущей крови погони. С яростным криком схлестнулись между собой скифские воины, с каждой минутой втягивая в себя все новые силы с обеих сторон.

Не прошло и пяти минут, как в бой вступила вся македонская кавалерия, вслед за которой пришла в движение и царская пехота. Выставив вперед свой ровный строй длинных копий, царские гоплиты сами атаковали скифскую конницу, которая в этот раз не смогла преодолеть даже первую шеренгу бойцов. Лишенные возможности атаковать с разбега, воины Панасогора были вынуждены биться на условиях навязанных им опытным противником, который умело, свел схватку к их методичному истреблению.

Ожесточенный бой длился менее часа, после чего скифы были вынуждены отступить, оставив поле боя македонцам вместе с телом своего царя. Так погиб последний из трех скифских царей, сложив свою голову в борьбе с покорителем Ойкумены.

В начале, сразу после окончания битвы, Александр хотел жестоко наказать Спарага, за его самоволие, но Эвмен и Нефтех смогли удержать карающую длань монарха. Оба советчика справедливо замерили царю, что он, конечно, может наказать молодого царевича и это будет справедливо, но эти действия очень чреваты дурными последствиями.

Будь македонская армия в Европе, Азии или Африке, Спарага, безусловно, следовало бы наказать. Однако, находясь в скифских степях, этот конфликт может дорого стоить царскому войску, а впереди Херсонес и Пантикапей. Зачем иметь за своей спиной новый пожар, когда можно избежать его?

Слушая убедительные доводы своих старых товарищей, Александр продолжал гневаться, но уже с не тем пылом, как ранее.

— Я дал своё царское слово, что во время переговоров жизни Панасогора ничто не будет угрожать. Так что же мне теперь делать, Нефтех? Как мне смыть это пятно с моей чести? — упорствовал монарх — или моё слово уже ничего не стоит?

— Стоит государь, стоит — заверил его египтянин — но если глубоко разобраться, то твоя честь не пострадала?

Монарх с удивлением взглянул на советника и тот с довольным видом пояснил.

— Скифский царь погиб находясь за пределами твоего лагеря, государь. Ты дал слово, что он уедет от тебя живым, и он уехал. А то, что посреди поля на него напал Спараг, так это не твоя вина, ведь ты не можешь нести ответственность, за действие дикого наемника, у которого свои понятия о чести.

Такая трактовка событий Александра вполне устроила. Он ограничился лишь публичным порицанием царевича за спешку в важных делах, но тут же простил виновника, величественно сказав, что за удаль в бою не наказывают.

В подтверждения своих слов, Александр милостиво отдал голову Панасогора Спарагу как боевой трофей, чем вызвал у царевича бурю восторга. Он тут же в присутствии всех назвал Александра великим другом своего племени и попросил разрешение поскорее отбыть домой, дабы продемонстрировать скифам кавказского Гипаниса, подтверждение своих подвигов. Александр милостиво обещал подумать.

Глава VI. Колесо жизни.

Отсутствие в Пелле царя Александра, самым благоприятным образом сказалось на душевном состоянии его сводного брата Птоломея Лага. Лишенный возможности видеть живой укор своих неудачных деяний, а так же благодаря поддержке верной жены Таис, бывший хилиарх Запада, стал быстро набираться новых силы и веры в себя.

Не прошло и двух месяцев, как Птоломей уже полностью позабыл все свои былые огорчения с тягости, и вновь стал плести тайные интриги вокруг трона Аргидов, который по твердому убеждению Лагида принадлежал ему по праву крови.

Уже дважды за короткий период времени, пока Александр был на краю света, Птоломей энергично пытался осуществить тайную мечту всей своей жизни, но каждый раз на его пути непреодолимой каменной глыбой оказывался кариец Эвмен, верой и правдой служивший своему монарху. Оба раза, когда кариец казалось в безвыходных ситуациях, он неизменно умудрялся полностью разбить армии мятежников, которым хитромудрый Птоломей создавал все мыслимые условия для одержания победы.

Антигон Одноглазый и Эакид эпирот, оба сложили свои головы, так и не выполнив свою главную задачу в планах Птоломея, о существования которых они едва ли догадывались. И каждый раз, потерпев неудачу в интригах, Птоломей самым тщательным образом заметал следы своей закулисной деятельности, старательно убирая людей, которые могли бы пролить свет на его деяния перед Александром.

Будь на месте Птоломея какой-нибудь другой человек, то он, возможно, опустил бы руки перед столь очевидным предупреждением рока, признав своё очевидное поражение. Возможно кто нибудь другой, но только не Лагид. Он видимо был сделан из другого теста, и в нем действительно текла благородная кровь Аргидов, упрямо толкавшая его на свершение честолюбивых замыслов.

Не добившись успеха на поприще мятежа, после недолгого размышления, Птоломей вступил на скользкую дорожку заговора, по которой пока безуспешно шли все те, которым своим присутствием на македонском троне сильно мешали вначале царь Филипп, а затем и его блистательный сын.

Приняв это окончательное решение, Птоломей столкнулся с довольно серьезной проблемой, по поиску себе союзников, в столь важном и очень опасном деле. И здесь у него возникли серьезные проблемы. Вся загвоздка тайного дела, заключалась в том что, проводя массовые репрессии среди македонской знати, Птоломей невольно устранил всех людей, которые хоть чем-то могли создавать угрозу трону Александра.

Своими собственными руками, Лагид успешно создал вокруг себя выжженную пустыню, вольно или не вольно лишив себя всяких союзников по тайной игре. Единственным человеком, кто хоть как-то мог претендовать на престол Аргидов, был Пирр, сын Эакида, двоюродный брат царя Александра, но ему всего от роду было несколько лет.

Казалось, что охотник попал в собственные сети, но деятельная натура Птоломея, не собиралась сдаваться. Он терпеливо перебирал в своей памяти, кандидатуры всех тех вельмож и царьков, старательно оценивая их как помощников в заговоре, но все было не то. Лагид уже был в отчаянии, как неожиданно судьба лучезарно улыбнулась ему во все тридцать два зуба.

Выполняя свои союзнические обязанности, царь Вифинии Никомед прислал в Пеллу торговое посольство во главе со своим сыном Ликаоном. Ему только недавно исполнилось семнадцать лет, а он уже слыл первым красавцем не только Вифинии, но и всей Малой Азии.

Едва только Птоломей узрел его алые губы и нежную кожу щек, его густые черные кудри и прямой стан, как в его голове моментально родилась идея, блистательная по замыслу и порочная по содержанию. Теперь Лагид точно знал, кто будет его новым союзником против Александра. Всё встало на свои места, и теперь Птоломею нужно было только правильно разыграть всю партию.

Наместник Пеллы благосклонно встретил Ликаона, окружив его своим почетом и вниманием, что немедленно дало нужные результаты. Молодой вифинец охотно отвечал на все вопросы Птоломея и, возвращаясь обратно взял тайное письмо к своему отцу

Никомеду.

Так завязалась тайная переписка между дворами Пеллы и Никомедии. Завладев царским престолом в жестокой борьбе со своим братом Басом, Никомед очень нуждался в поддержке и признании его власти в Вифинии со стороны наместника Македонии Птоломея. Хитрец быстро узрел другого хитреца, и быстро найдя общий язык, принялись торговаться за оказание помощи друг другу.

Вся тайная переписка велась только через Брасида, доверенного человека Птоломея, который подобно ткацкому челноку, проворно сновал из одного угла в другой, в целости и сохранности передавая тайные послания адресатам из рук в руки.

Теплые лучи солнца уже скрылись за краем горизонта, слабо напоминая о своем присутствии алыми сполохами, когда великий наместник Македонии Птоломей переступил порог своей спальни.

По хищным морщинкам в уголке глаз, хорошо заметных в свете ярко горящих светильников, Таис сразу поняла, что её супруг сильно взволнован. Она слишком долго знала Птоломея Лага и читала всю его душу подобно открытой книге, хотя при этом лицо наместника было абсолютно спокойным.

Будучи умной и проницательной женщиной, она не устремилась к нему с немедленными расспросами, терпеливо ожидая, когда он сам первым начнет разговор. Именно эти свойства характера, позволяла знаменитой гетере столь долго витать в высших кругах македонского царства и при этом не только сохранять свою жизнь, но и пользоваться определенным влиянием как у Птоломея, так и самого Александра. Не изменила Таис выдержка и на этот раз.

— Прибыл Брасид от Никомеда — произнес Птоломей, пытливо глядя в темно карие глаза своей дорогой супруги.

— Ну, и? — быстро и требовательно спросила Таис вся, напрягшись в ожидании судьбоносных известий.

— Мы достигли полного согласия — промолвил наместник, и Таис словно обдало жаркой волной.

— Я так и знала, что вифинец не пожелает упустить из рук такой шанс — радостно произнесла Таис — расскажи поподробнее.

Птоломей осторожно присел на край ложа и, приблизив свои губы к розовому ушку царственной гетеры начал своё повествование.

— Никомед готов принять участие в моём деле, при условии присоединения к его владениям Византия и всех земель Пафлагонии, а так же тысячу талантов золотом, сразу после успешного завершения нашего замысла. Кроме этого, вифинец требует монополию на морскую торговлю по всему Понту, который он уже считает своим морем.

Македонец сделал паузу, ожидая услышать бурную реакцию своей жены, но Таис не произнесла, ни слово. Она, прекрасно понимала, как ничтожно мала цена Никомеда, по сравнению с главным выигрышем Птоломея.

— Он так же согласен с особой ролью своего любимого сына Ликаона, но за это он требует сто талантов отдельно и вперед.

Лицо Таис перечеркнула гримаса брезгливости и пренебрежения к отцу, столь беззастенчиво торгующего свои сыном. Птоломей тем временем продолжал.

— Хотя этот красавец и не стоит таких денег, но нам выбирать не приходиться. Он главный козырь в нашей игре. Где вот только их нам взять, и так чтобы не было столь заметно посторонним лицам?

— Я знаю, где — быстро ответила Таис. — В храме Кибелы фригийской. Я хорошо знакома с главной жрицей и думаю, она не откажет нам в этой просьбе, тем более, если она будет скреплена царской печатью.

— Дорогая, ты самая умная из всех женщин, которых я знавал. Храм Кибелы фригийская действительно очень богата и её деньгам предстоит не столь далекий путь до столицы Никомеда. Решено, завтра же я отправляю Брасида во Фригию.

— Ты тоже, самый умный из мужчин, которых я только встречала — проникновенно молвила Таис. — На этот раз у тебя всё обязательно получится. Теперь у тебя есть новая армия, состоящая только из македонцев и греков, для которых, кроме Александра, только ты можешь носить титул верховного стратега.

— Да это так — согласился Птоломей, радостно ловя каждое слово своей царицы, которая неторопливо заводила его любовным поглаживанием рук.

— Они подчиняются только твоему слову и никому другому, поскольку получают своё золото из твоих рук.

— Да это так — говорил македонец, водя грубой рукой по нежной коже своей верной подруги.

— А самое главное, в наших руках этот азиатский отпрыск, которого верный Клеоник убьет в любую минуту.

— Да — подтвердил Птоломей, и их губы слились в жарком поцелуи.

Так была поставлена жирная точка в хитросплетенной интриге, на которую решился Птоломей, желая получить в свои руки царскую власть и трон Аргидов.

Не менее жаркие события, разыгрались в это время на берегах Нила и его окрестностях. Верховный жрец оазиса Амона, подобно Птоломею принял важное решение в отношении великой жрицы оазиса, бывшей македонской царицы Эвридики. Согласно требованию египетской правительницы Антигоны, она была осуждена на смерть.

К такому, столь не простому выбору, Херхорна подвигла не только желание не портить хорошие отношения со своей давней союзницей по тайным интригам, правда о которых могла стоить головы обоим, сколько поведение его царственной пленницы.

Некоторое пребывание Эвридики в роли храмовой проститутки Авлосы, пагубно сказалось, на её состоянии души. Не имея, столь твердой выдержки и духовной закалки как её приемная мать царица Олимпиада, Эвридика в последнее время стала доставлять определенные хлопоты своим храмовым попечителям.

Неплохо справляясь с ролью великой жрицы храма оазиса Амона, Эвридика все чаще и чаще стала допускать любовные вольности, о чем немедленно докладывалось Херхорну.

Тот некоторое время терпел, надеясь, что это единичный срыв и со временем его подопечная полностью возьмется за ум, но по прошествию определенного срока, египтянин вызвал Эвридику к себе и заявил, что роль великой жрицей храма несколько отличается от роли храмовой проститутки.

Молодая женщина покаялась в своих грехах и была великодушно прощена верховным жрецом, который для не повторения подобных случаев, разрешил Эвридике иметь официального любовника, для снятия жизненных напряжений. Казалось, что инцидент исчерпан, но оказалось, что любовный порок прочно свил свое гнездо в сердце пленницы оазиса.

Новым любовным объектом Эвридики, стал молодой жрец, который не устоял перед соблазном провести ночь любви в постели великой жрицы. Разгневанный Херхорн, решил в этот раз действовать не пряником, а кнутом и приказал казнить молодого человека в присутствии Эвридики, полагая, что это сильно охладит её пыл страсти.