Десять тысяч лиц

— Насчет матча?

— Ну да, — еще сильнее краснеет парень, и наклоняясь поближе, шепчет, — поставить хочу на Гриффиндор!

— Ну ладно, парень, как там тебя, Билл? — вздыхает парень, доставая кошелек, блокнот и карандаш, — доставай свою бронзу.

Мальчишка озирается по сторонам и пугливо достает из кармана одиннадцать галеонов.

— Ну нифига себе! Парень, ты Гринготтс ограбил? Откуда у тебя-то столько?

— Скопил, — опустив глаза мямлит Билл.

— Ладно, принимаю. На Гриффиндор, да? Тогда ставка один к трем, — говорит Сэм и довольно сгребает галеоны.

Бедняга даже не знал, что скоро он станет намного беднее.

Процедуру я повторил еще три раза с оставшимися обликами гриффиндорцев из списка. Особенно смешно было прикидываться огромным семикурсником Муллиганом, у которого, по слухам, Сэм года полтора назад увел девушку, после чего жутко боялся гриффиндорского гиганта.

В итоге я поставил пятьдесят шесть галеонов по ставкам два к трем, два к трем и один к одному. Осталось тридцать галеонов из нашей казны, которые были там еще до рейдов по лесу. Их я поставил от своего же имени на победу Слизерина в школьном кубке, как три к двум. Да, такие ставки тоже есть. А вы думали, зачем школьники так упорно зарабатывают баллы и боятся их терять? Ну грифы понятно, у них патриотизм. Но остальные то факультеты разумными людьми наполнены! Впрочем, барсуки по давней традиции ставят на чужие факультеты и не парятся из-за своих баллов вовсе.

Игра моя была красива, эпична, динамична и проиграна. Итого сейчас в нашей кубышке покоились полторы сотни галеонов, а ведь мы еще заберем выигрыш за школьный кубок! Вот это я называю подготовкой к походу по магазинам Косого.

Однако после нашей победы, буквально на следующий день, ко мне подошел Метьюз и передал, что со мной хочет поговорить директор Дамблдор. Не сказать, что я был сильно рад. Скорее я раздумывал, а хватит ли моей ускоренной реакции и выстреливающего шипа в руке, чтобы в случае чего превзойти в скорости невербальное колдовство и тренируемые полтора столетия предчувствия бородатого сладкоежки. Решил молиться всем известным богам, чтобы не пришлось проверять это.

Кабинет действительно скрывался в потайном проходе за одной из горгулий в стенах замка. Пароль был 'пряничная вафля', и всю длинную винтовую лестницу я пытался себе эту вафлю представить.

Кабинет директора был не очень большим, и совсем не роскошным. Собственно, он был разделен на две части: сам кабинет, то есть стол, стулья, папки, документы и прочая канцелярия, и лаборатория. Ну, наверное лаборатория, однако, чем еще может быть это обилие приборов, рабочее пространство по типу верстака, светящиеся кристаллы, записи, исписанные рабочие журналы... Хотя, это место не было похоже на лабораторию Снейпа, но ведь химическая и физическая лаборатория тоже отличаются весьма существенно. Так и здесь, лаборатория, но видимо для другой ветви магии, не для зелий.

Сам Дамблдор сидел за документами в канцелярской зоне своего кабинета. Вначале я подумал, что он собирается помариновать меня в стиле 'подожди, букашка, пока начальство закончит действительно важные дела', но старик не стал так уж избито давить на ребенка.

— Здравствуйте, директор.

— Добрый день, девочка моя. Присаживайся, — улыбнулся директор, — скажи, Нимфадора, почему ты игнорируешь мадам Помфри?

Хм. Хм! Надо сказать, дедуля умеет задавать внезапные вопросы.

— Сэр? Я не очень понимаю, что вы имеете ввиду?

— О, Нимфадора, мне так приятно видеть молодых волшебников и волшебниц, их уверенность в себе и гордый дух. Ах, юность, пора свершений! Но, поверь, не стоит халатно относиться к собственному здоровью. Я настоятельно советую посещать нашу медсестру, если у тебя проблемы со здоровьем.

До сего дня я слышал Дамблдора три раза: две приветственные речи в начале года и одна прощальная в конце. Так вот, я считал его эксцентричным, но не понимал, с чего у него репутация безумца. Теперь начинаю догадываться.

— Директор, я обещаю посещать мадам Помфри всякий раз как буду себя плохо чувствовать. Но я не очень понимаю, чем вызвано такое беспокойство?

— О, девочка моя, поверь у меня была серьезная причина, и я мог бы рассказать подробно, но ты вероятно хочешь короткое резюме? — дождавшись моего кивка, он пододвинул ко мне вазочку с тянучками, — Угощайся, а старик пока расскажет о своих бреднях. Дело в том, что мой давний добрый друг, Элфиас Додж, отметил, что я наблюдательный малый. Конечно мне, тогда еще юному шестидесятилетнему дурню, это польстило, и я начал проверять его предположение. И вот, спустя некоторое время я был вынужден признать, что в чем-то Элифас прав! Ты не представляешь мою радость тогда. Вот она, гордость молодости! Конечно, я потом не раз разочаровался в себе и был вынужден признать, что могу уследить не за всем... — с неудовольствием покачал головой старик.

Боже мой, он точно решил выдать короткое резюме?

— Но тем не менее, я уже начал считать себя весьма внимательным человеком, и с хорошим вкусом, смею заметить, впрочем это к делу не относится, — усмехнулся Дамблдор, — И вот именно моя наблюдательность подсказала мне, что ты играла на последнем матче весьма бережно к себе. Девочка моя, я могу назвать пять причин, по которым слизеринский ловец отдаст матч гриффиндору, но если отбросить версию про заговор парикмахеров и версию про неурожай пшена в Ланкастере, то остаются династический брак или договор, состояние здоровья и деньги.

Он знает.

— Если я ничего не путаю, хотя это мне свойственно, уж прости старика, то ты не нашла пока человека, который бы завладел твоим сердцем, так что я позволил себе откинуть версию о помолвке и высоких чувствах. Вот я и пригласил тебя, ведь здоровье студентов так важно для меня.

— Простите, сэр, возможно я была не в форме, но я играла как могла. Мне очень жаль что я подвела факультет, но я правда хорошо себя чувствую.

— Да? О, это хорошая новость. Вероятно, я просто мнительный старый человек. Но в таком деле лучше побеспокоиться наверняка, — он доверительно улыбнулся и немного удивленным голосом продолжил, — Просто, Нимфадора, я побоялся, что это какая-то серьезная болезнь. Твое предыдущее недомогание изрядно обеспокоило меня, хоть я и не стал бить тревогу. А вот сейчас подумал, вдруг это какой-то очень долгий недуг?

— Директор? Предыдущее недомогание? Я правда не понимаю о чем вы.

— Ну как же! С января ты целых три месяца ходила изможденная, истощенная, сама на себя не похожая. Хотя, наверное, дело в том, что ты так тяжело переживала ту трагическую историю с оборотнем.

Он директор уже около сорока лет. Сколько мозгов он успел склевать одними только такими беседами?

— Сэр, вы что-то путаете. Я ни разу не попадала в историю с оборотнем.

— Ох, прости старика. Я имею ввиду пропажу твоей соседки, Амелии Макнеир.

Он знает!

Шип в руке, яд нанесен. Отключить контроль терморегуляции, все внимание на глаза. Я отслеживаю каждое движение его мышц, я готов атаковать в любой момент. Атаковать, а потом бежать. Сейчас, после приведения эмоций к какому-никакому стабильному состоянию, мне очень не хочется в Азкабан, даже если придется покинуть семью и стать беглым преступником.

— Та история, когда ее похитили, очень сильно ударила по тебе. Сильнее, чем по прочим. Радостно видеть на Слизерине столь добрых и человечных детей, хоть и печально было видеть твои страдания.

— Спасибо, директор, — говорю медленно, потому что все внимание сконцентрировано на нем и на своих двигательных функциях. Не остается внимания еще и на беглую речь, — это было непросто, но я пережила это. Я только надеюсь, что с Амелией все будет хорошо.

Директор кивнул, после чего подошел к шкафу и достал оттуда какую-то желтую конфету и немедленно ее съел. Счастливо зажмурившись, старик помолчал, наслаждаясь вкусом.

— Мои коллеги не очень их любят, — сказал он, заметив мой взгляд, — так что я храню их в шкафу. Но все же не могу удержаться.Что же, тогда я пожалуй сказал тебе все, что хотел, — улыбнулся директор, но, когда я уже собрался уходить и шел в сторону лестницы, он продолжил, — но может быть тебе есть что сказать мне, м?

Я повернулся к нему.

— Нет, профессор. Мне нечего сказать.

Дамблдор погрустнел, внимательно посмотрел мне в глаза. У него такие пронзительные, синие глаза за этими сверкающими очками... Да он же легилементит меня во всю! Мать вашу, окклюменция, очистить мысли, не думать ни о чем, не думать о... метаморфизме... две помощницы... Не думать, я сказал! Даже о тотализаторе не думать... о письме... о Дороти на желтой дороге... об 'Обливиэйте'...

Так, стоп, Дамблдор лезет ко мне в голову через глаза. Отключить зрение нахрен! Ух, отпустило. Надеюсь. Правда ориентироваться стало немного сложнее, но я так умею.

— Директор?

— Да, девочка моя?

Сейчас, используя другие чувства кроме зрения, в том числе тот пресловутый сонар, я чувствую, что в широком рукаве он напряженно сжимает волшебную палочку. Он готов к бою. Я готов к выстрелу. Боже, директор, просто отпустите меня. Вы же не объясните никому, почему у вас был бой со второкурсницей.

— Пожалуй мне действительно стоит сходить к мадам Помфри. Проверю зрение, а то мне кажется что оно недавно стало слабеть.

Он улыбается. Я не вижу его, но чувствую его улыбку.

— Это будет весьма предусмотрительно с твоей стороны. Могу лишь похвалить твою... предусмотрительность.

Я киваю и отступаю к лестнице. Она близко, так что два шага спиной вперед не выглядят странно, хотя кого бы это сейчас волновало? Уже стоя на лестнице, я слышу как он бросает мне вдогонку:

— И, Нимфадора, когда вернешься с каникул, приглашаю тебя к себе на чай. Мне будет приятно поговорить с тобой еще раз.

— Как скажете, директор. В сентябре я обязательно приду, — если не придумаю нормального повода перевестись на обучение в Австралию.

Спустившись от директора, я некоторое время просто тяжело дышал, привалившись к стене. Чертов старик! Чертов старик...

Сейчас надо идти к Саре. Она достаточно умна чтобы отбрехаться, если он сдаст нас аврорам, но лучше бы ей знать заранее. Она не так хороша в импровизации. И Анна, ее тоже нужно предупредить. Вот только где ее искать... А, ладно, у Сары Карта, по ней найду.

Надо сказать что дамы впечатлились. До сих пор мы все считали Альбуса Дамблдора чудаковатым маразматиком, но сейчас стало понятно, что у него еще изрядно пороху в пороховницах.

— И что делать теперь? — Башале натурально била дрожь. Неудивительно, мы ведь и в самом деле в изрядной заднице, — что теперь? Нимфадора, придумай что-нибудь!

— А что тут думать... от нас ничего не зависит.

— И что, просто сидеть и ждать?! Я не хочу в Азкабан!

Голос подала Сара:

— На самом деле у нас два варианта. Плохой и очень плохой.

Я кивнул.

— Да, именно. Но оба зависят от решения директора. Не у нас, у него два варианта.

— О чем вы обе?

— Ну, либо он нас сдаст, и тогда мы уже завтра вновь увидим добрых мужчин из Аврората. Либо мы продолжим учиться как будто ничего не произошло, — рассудила МакБоун.

— Чего?! — вытаращилась Анна.

— Это будет значить что он решил нас использовать. Нимфадора, помнишь мой вопрос про то на чьей мы стороне? Вопроса больше нет.

— Нет, Сара, немного не так. Он уже решил меня использовать. Не зря же он попросил навестить его в сентябре. А варианты такие: он хочет использовать нас троих или только меня?

На следующее утро нас не разбудили служители правопорядка, как и ожидалось. Что же, осталось лишь дожить до экзаменов, забрать выигрыш за кубок школы. Что-то мне подсказывает, что в Австралию я перевестись не смогу, даже если семья не будет против. А значит, буду морально готовиться к сентябрю. Во всяком случае, в Европе этим летом оттянусь на всю катушку!

Летние беседы

Лето обещало быть по настоящему приятным, хотя бы потому, что хотелось выкинуть Дамблдора из головы и оттянуться, а то было у меня предчувствие, что в дальнейшем меня ожидают неприятности.

Тэд взял отпуск на месяц, Андромеда законсервировала заклинаниями дом (это было по-настоящему круто. Мне до такой магии еще пилить и пилить), и утренний рейс 'Хитроу' — 'Марсел Прованс' унес нас на побережье средиземного моря.

Это был замечательный месяц, в который можно было отдохнуть от навалившихся проблем, и выяснить, что меня не берет не только алкоголь, но и легкие наркотики. Что-то тяжелое не пробовал, во избежание, но подозреваю, что и в этом случае эффекта бы не было. Вот он, здоровый образ жизни, и никуда от него не деться.

Тем не менее отдых получился знатным: много плавал, зачастую в форме различных хищных рептилий, посещал всякие музеи с галереями — одним словом, было здорово. Занятная была ситуация, когда около пляжика я занырнул поглубже, превратился в акулу и начал пугать народ. Акула, правда, была небольшая, всего сто килограмм, и я затруднился бы сказать, к какому конкретно виду акул она принадлежала, но плавник над поверхностью воды исправно пугал народ, а уж когда я прокусил один из надувных матрасов, было столько визгу... Хорошо, что я в тот момент уже был на глубине, но все равно приложило знатно.

Впервые поэкспериментировал с агрессивной легилеменцией — вложением мыслей в чужое сознание. Читать я уже научился довольно сносно, сейчас же попробовал влиять, и вот тут меня ждал облом: продавцы никак не хотели делать скидку, уличные музыканты играли что хотели, а не что я 'заказывал', и даже жалкий дворовый кот не стал подчиняться моему приказу промяукать 'Марсельезу'. А ведь я изо всех сил вкладывал в него знание этой мелодии! Все же я самоучка, и мне нужны какие-нибудь учебные материалы по легилеменции.

Месяц пролетел довольно быстро. Тед загорел и активно исследовал местную культуру — он преподаватель, и им двигал профессиональный интерес. Андромеда открыла для себя мир водного спорта: скутеры и водное поло, ну и загар, конечно. Кто бы удержал женщину от пляжа?

Возвращение в Лондон было отмечено двумя днями ливня. Спасибо, Англия, я в тебе не сомневался.

Вообще этим летом у меня была цель: узнать о Дамблдоре все, что можно и нельзя. В конце концов, он мой будущий начальник, если я правильно понимаю ситуацию, и понимать методы и цели своего начальника будет весьма полезно.

Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор. Родился в конце девятнадцатого века, учился в Хогвартсе на Гриффиндоре, учился у Фламеля, работал с Гриндевальдом. Самый сильный волшебник современности, если верить источникам Великобритании. Эх, жаль не поинтересовался на счет его первого места, пока был в Европе! С другой стороны, мы в маггловской части Франции развлекались, спросить было не у кого.

Так вот, что о нем известно, кроме того, что написано на карточке шоколадных лягушек? То, что он очень, очень не любит темных магов. То, что он пацифист, каких поискать. То, что он герой войны, причем не абы какой, а Второй Мировой. А еще то, что он, несмотря на крайнюю вовлеченность в политику, посвятил большую часть жизни и внимания школе.