Во имя Жизни

— Тьфу! Чёрт с тобой, проваливай. Связь только держи, понял меня?

— Очень постараюсь, — опять-таки проявил покладистость я, и Петрович, удовлетворённый, отключился.

Самая сложная часть подготовки на этом закончилась. Оставалось заказать лекарства, найти трансфер и обрадовать "заказчицу" моего нынешнего "боевого вылета" тем фактом, что Кир с большой долей вероятности жив.

С транспортом всё сложилось наилучшим образом. Отсюда до Гайтары было сравнительно недалеко, и с учётом пересадки я мог добраться до планеты всего за четверо суток. Лекарства, — при наличии разрешения от Гольдштейна, — тоже оказалось несложно достать. Митрадонол, — мощное обезболивающее и ранозаживляющее средство, которым я планировал укомплектовать аптечку, — могли продать и без рецепта, но перестраховаться было нелишне. А вот второй, — или, наоборот, первый, — препарат относился к тому списку, выдавать который могли далеко не все врачи.

Тридарон являлся мощнейшим стимулятором. С его помощью выводили людей из комы, из шока, лечили переохлаждения, некоторые психические заболевания, ещё что-то, я не вдавался; в общем, он был действительно полезным и местами почти чудодейственным лекарством. Мне же он был нужен потому, что скачком и на продолжительный период времени взвинчивал физические показатели организма до заоблачных высот: реакция, скорость, сила становились воистину нечеловеческими. Им же я планировал взбодрить и Азарова, если удастся его найти и не удастся договориться с его нынешними хозяевами полюбовно, а сам Кир будет в плохом состоянии.

За продолжительный приём этого лекарства приходится платить очень дорого, но я тешил себя надеждой, что это — просто перестраховка. Хотя чутьё, прежде очень редко меня подводившее, подзуживало прихватить ещё и пару пушек. Но мои отношения со стрелковым оружием, даже с интеллектуальным, по жизни не сложились, хотя Семён и пытался вбить в меня какие-то навыки. В конце концов брат в сердцах высказался, что эта пушка умнее меня, и в моих руках с большой долей вероятности обратится против владельца. Я же утешал себя, что достичь совершенства во всём невозможно, и что я без пушки опаснее большинства вооружённых потенциальных противников.

Разговор с Кнопкой оставил по себе странное ощущение. Мне показалось, что девушка не то не рада, что брат на самом деле жив, не то всерьёз расстроена, что я не беру её с собой на Гайтару, не то... кто знает! В итоге я лишний раз порадовался, что попросил Семёна приглядеть за этой деятельной особой, и отправился в сторону космодрома.

Сложно сказать, какой именно чёрт понёс меня проявлять благородство по отношению к человеку, который в настоящее время был мне совершенно чужим. Что Кир, что его сестрёнка были уже совершенно другими людьми, я был другим; не теми детьми, которые вместе проводили свои дни на далёкой Земле, гордо именовали себя друзьями и клялись никогда не расставаться.

Долг? Перед чужим и почти незнакомым человеком? Смешно.

Совесть? Вряд ли. Я бы вполне пережил, если бы Екатерина отправилась на Гайтару сама и сгинула там. Посочувствовал бы, расстроился, да, но не более того; Семён был совершенно не прав в вопросе моего отношения к девушке. Да и судьба Кортика меня, признаться, трогала мало. В конце концов, вляпался он не по чьей-то вине, а по собственной глупости. Глупость же должна быть наказуема. А если человеку везёт, и за какой-то мелкий проступок наказание не следует, он входит во вкус и начинает совершать ошибку за ошибкой, попадая в конце концов из мелкой неприятности в большую беду. Что и случилось сейчас с Киром.

Как ни странно это звучит, мне, наверное, просто захотелось приключений, захотелось развлечься, отвлечься и пощекотать нервы. Мне объективно был нужен отдых, какая-то смена деятельности, возможность не думать и не зацикливаться на проблеме, а переключиться на что-то кардинально другое. И Кнопка просто очень вовремя подвернулась под руку. Пожалуй, неделю назад я бы и не подумал разбираться с этой проблемой, и уж всяко — не собственными руками. Да, я обратился бы к Семёну с тем же вопросом, но, получив ответ, как максимум попытался бы найти человека для улаживания этого щекотливого дела.

Слишком уж я вымотался за последние пару месяцев; не физически, морально. Процесс покорения вершин увлекателен и кажется бесконечным, но рано или поздно наступает закономерный итог. Ты стоишь на последней и самой высокой вершине, и чувствуешь не удовлетворение и не восторг, а пустоту. Оглядываешься по сторонам и понимаешь: непройденных дорог не осталось. Тебе всего тридцать, ты привык куда-то рваться, стремиться, пахать с полным напряжением всех сил, на пределе и даже далеко за ним, — а прикладывать эти навыки некуда. Всё позади, а впереди — неизвестность и, главное, одиночество. Потому что по дороге сюда ты умудрился растерять всё, что тогда казалось балластом.

Нет, разумеется, всерьёз предаваться унынию я не собирался. Ощущения эти были понятны и знакомы, и посещали меня прежде; может быть, просто не в такой концентрации, но ведь и цели были помельче. Потому я и уцепился сейчас за такую непривычную, зато сложную и даже в какой-то мере благородную задачу.

Относиться к предстоящей поездке как к серьёзной опасности не получалось. За годы моей спортивной карьеры доводилось сталкиваться с разными слоями общества; и с играющими в благородство воротилами не всегда легального бизнеса, и с откровенными уголовниками, и с политиками. Я был, — и оставался сейчас, — чем-то вроде призового жеребца, на которого делались по-настоящему огромные ставки, и приобрести которого в конюшню было бы большой удачей. Меня пытались запугать, обмануть, купить, — всякое бывало. За договорные бои предлагались большие деньги, по-настоящему большие, а требовалось немного — просто в нужный момент принять поражение.

Только Петрович оказался удивительно упрямым и принципиальным типом, а вместе с ним и я. Оказалось гораздо удобнее зарабатывать деньги на самом себе. Сначала на ставках, потом на призах и на рекламе: спасибо родителям, рожей удался на славу. А от серьёзных неприятностей, вроде откровенного шантажа и иных откровенно незаконных попыток давления меня, подозреваю, сберегало имя отца. Но насмотрелся я всякого.

Один раз меня даже всерьёз пытались убить, — не знаю уж, спланированная это была акция, или действительно случайное совпадение, — а потом ещё чуть не посадили за превышение допустимой самообороны. Боец моего уровня — очень опасное оружие, применять которое в обычной драке за пределами ринга незаконно. Именно поэтому я не посещаю клубы и прочие шумные места, в которых есть риск нарваться на скандал: некоторые просто не понимают, с кем связываются. И тот случай окончательно утвердил меня в правильности собственных убеждений.

Сделал исключение, поддался на уговоры Уотса, отметил в его компании свой день рождения; двое в реанимации, двое в недееспособном состоянии. Когда четыре человека нападают на тебя с оружием, не знаю, кем нужно быть, чтобы не сопротивляться. Вот я и воспротивился как мог, а в результате чуть не попал под статью. Спасло меня несколько обстоятельств: во-первых, безупречная характеристика, во-вторых, отсутствие в крови алкоголя и наркотических веществ (всё это довольно плохо сочетается с моими лекарствами), и, в-третьих, показания Ирвина. Может быть, если бы я тогда обратился за помощью к отцу, не было бы никакого дела, и нервотрёпки было бы значительно меньше, но я очень не люблю жаловаться, особенно — ему.

В общем, всякое бывало, и за эти годы я не то чтобы окончательно разочаровался в людях, просто понял: хорошие люди в природе встречаются, но скорее в порядке исключения, как голубые гиганты среди звёзд. Оказалось проще и правильней сначала ждать от окружающих подвоха, и только потом разбираться.

Поэтому к Гайтаре я, конечно, готовился старательно, но серьёзных проблем не ожидал. Тамошние обитатели — те же разумные существа, что и в других местах, и психология у них та же. В конфликтных ситуациях для включения у оппонента разума обычно хватает спокойной уверенности в собственных силах и моральной готовности напасть первым. Именно на подсознательном, животном уровне.

Гораздо сильнее меня беспокоила приметность собственной физиономии, и оставалось надеяться, что жителям этого мира нет дела до общегалактических спортивных каналов.

В дороге по счастью не случилось никаких накладок. Даже частный торговец, взявший меня на борт при пересадке, оказался на удивление приличной посудиной с на удивление серьёзным капитаном, держащим свой экипаж в ежовых рукавицах. Наверное, только такие и могут торговать с Гайтарой; такие, да всякая контрабандистская шваль.

Свободное время в пути я посвятил изучению сброшенных Семёном материалов и вообще всего, что можно было узнать о Гайтаре. Как оказалось, планета была богата не только пороками, но и полезными ископаемыми, обладала мягким климатом, и её экваториальные области вплоть до субтропиков занимали обширные плантации ценных и местами запрещённых культур.

А ещё здесь заключались по-настоящему крупные сделки. Между теми, кому законодательство родных миров запрещало те или иные контакты, или между теми, кто предпочитал вольно толковать собственное налоговое законодательство.

Что касается рекомендаций и полезных людей, я не раз и не два помянул тёплым словом расстаравшегося брата. Мне бы вполне хватило Сай-Сааара ун Иссаваара по прозвищу Змея, давно и плодотворно сотрудничавшего с Федерацией и владевшего крупной уважаемой охранной фирмой, среди клиентов которой был и папаша Чун, а помимо него было указано ещё несколько интересных личностей. Семён обещал по своим каналам предупредить этого кариота о моём визите, так что, хотелось надеяться, дело сложится быстро и без особых осложнений.

В общем, Гайтара была, конечно, редкой клоакой, но проблем с выживанием на ней не предвиделось.

Торговец на планету садиться не стал, его цель находилась на одной из лун. Но особых проблем подобная мелочь не доставила, потому что у спутника с Гайтарой имелось активное пассажирское сообщение, и один из челноков каждые два часа летал в нужный мне населённый пункт. Так что я честно расплатился с перевозчиком, приобрёл место на борту челнока и через полтора часа уже выходил из здания небольшого космопорта, расположенного в городской промзоне.

Проблем с деньгами у меня не предвиделось. Ещё на Оазисе я успел открыть в одном из крупных банков, имевшем здесь свои отделения, обезличенный счёт с привязкой к генной карте и ввести себе в запястье универсальный платёжный чип. Зачем лишний раз светить фамилией?

Город этот носил звучное имя Арбори и мало чем отличался от остальных конгломератов-мегаполисов планеты. Не только этой; все густонаселённые индустриальные миры были похожи. В центре острые стрелы небоскрёбов впивались в клубы висящего над городом смога, теряясь где-то высоко над ними, сливаясь в одинокую неприступную скалу. Дальше отрогами разбегались более низкорослые кварталы, в конце концов сходившие на нет равнинами бесконечных промышленных зон и складов.

Правда, от тысяч его товарищей Арбори отличался большей вольностью в планировке. Тут и там на окраинах к небу тянулись небоскрёбы, нарушая гармонию, а в центре, напоминая дырку от выпавшего зуба, зияла дыра. Там среди многометровых великанов затесался комплекс низкорослых зданий: окружённый обширным парком привилегированный жилой квартал.

Система общественного транспорта в Арбори имелась, но по рекомендации что Семёна, что иных источников, им я решил не пользоваться. Во-первых, он представлял собой отстойник для самых жалких отбросов города, а, во-вторых, работал с определёнными перебоями. Поэтому я взял у космопорта автоматическое такси, сообщил адрес и расслабленно откинулся в кресле, созерцая сквозь прозрачную стену далёкие от жизнерадостности пейзажи.

Пластик, керамика, снова пластик... Прозрачный и матовый, блестящий и тусклый; дешёвые, надёжные и прочные материалы создавали декорации для мерно кипящей вокруг монотонной жизни. Воздух пестрел разнокалиберными транспортными средствами, внизу тоже копошились какие-то машины; движение было весьма оживлённым. Огромный, кишащий мелкими полуразумными тварями кусок пластмассы, гигантский человейник. Не помню, кто придумал это слово, и где я его услышал, но оно лучше всего отражало окружающую действительность. Даже несмотря на то, что в городе жили отнюдь не одни люди.

Не люблю большие города.

В плотном потоке транспорта путь до нужного места занял часа полтора. Охранная контора занимала несколько этажей в одном из небоскрёбов на краю центрального района города, — довольно престижное место без излишнего пафоса, что характеризовало хозяина с лучшей стороны.

Высадившись на пешеходной дорожке и отпустив такси, я направился к парадному входу и через завесу силового поля, защищающего от запахов и шума улицы, попал в небольшое типовое фойе. Стекло, пластик, полимерная керамика: и мебель, и стены. Даже привратником тут служил андроид, то есть — большой кусок пластика.

— К эссу Сай-Сааару ун Иссаваару, — сообщил я. Для того, чтобы уверенно и без запинок выплетать это имя, пришлось предварительно некоторое время потренироваться, но это было неизбежным злом. — По поводу работы.

Андроид просканировал меня взглядом, — видимо, сличая мои данные с какими-то своими шаблонами, — сделал приглашающий жест рукой, и ничем не примечательный кусок стены отъехал в сторону. На всякий случай подобравшись, я шагнул в полутёмный ход: Семён, конечно, обещал договориться, и никаких предупреждений от него я не получал, но мало ли!

Вместо так нелюбимого мной пластика коридор был отделан каким-то коричневым камнем вроде песчаника, пол тоже покрывал мелкий белый песок. Тут и там по стенам, придавая камню ещё большей дикости, вился красными широкими лентами карийский хищный плющ. Впрочем, вспоминая личность хозяина, такому стилю можно было не удивляться. И я готов был голову отдать на отсечение, что камень и песок здесь натуральные, не синтетическая имитация.

Кариоты представляли собой ничто иное, как крупных разумных рептилий. Отделка камнем и песком для них была ровно тем же самым, чем для нас — дерево: дорого, где-то непрактично, но зато очень приятно. А плющ с точки зрения ящеров просто очень хорошо пах, но несовершенные человеческие ноздри были неспособны уловить этот запах.

Коридор оказался коротким и расширился в небольшую круглую комнату. У ящеров Кария имелась привычка тщательно маскировать всю технику под естественные, природные образования, и понять при поверхностном взгляде, обычный булыжник перед тобой или какой-то сложный прибор, не представлялось возможным. Кроме того, в отличие от людей, любящих всё визуализировать и отдающих предпочтение именно графическому представлению информации, кариоты ориентируются на иные чувства. Зрение у них развито слабо, а вот обоняние, слух и осязание на несколько порядков выше человеческих. У них даже системы связи работаются не через графическое и звуковое представление, а строятся на ароматах.