|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава I
— Долго нам еще? — раздраженно спросил я, отплевываясь от попавшей в рот паутины. Веревки тяжелого мешка больно резали плечо.
— Потерпишь, — грубовато ответил Марих, срубая огромным мечом очередную нависшую над тропинкой ветку.
Мерзавец. Какого черта я доверился именно ему?
— Можно и повежливее, — пробурчал я, подхватывая Делию на руки. — Я тебе деньги за это плачу.
Марих обернулся и смерил меня презрительным взглядом.
— Вот не посмотрю, что прынц, и, чесслово, поддам по башке! Малявка, еще он со мной так разговаривать будет!
Ублюдок. Я тебе это еще припомню.
Дели устало положила голову мне на плечо и, кажется, задремала. Поспи, милая, ни к чему наблюдать за этим вонючим уродом. Я осторожно вздохнул, чтобы не потревожить ее, и в очередной раз взмолился неизвестно кому.
Ситуация, конечно, просто очаровательная. Мортимер, старший сын гацрада* Ульриха, третьего принца королевства, должен скрываться черт-те где с маленькой сестренкой на руках от отчего сумасшествия. А этот, извините, засранец тыкает меня носом в мое ничтожество, а я ничего не могу с этим поделать! Ибо мне нужна его услуга. Ничего не поделаешь.
Извини, сволочь, но мне придется тебя убить. Такова моя плата за твою помощь... если это можно так назвать. Ты же выдашь нас отцу со всеми потрохами, стоит лишь потрясти кошельком перед твоим красным рыхлым носом. А посему — ничего не попишешь, придется папаше распрощаться с офицером своей стражи — пьяницей, грубияном и похотливой скотиной.
Закаты в наших землях всегда были прекрасны. Осенние листья, расцвеченные последними лучами, приобрели насыщенные, сочные оттенки, переливаясь золотом, багрянцем и рыжиной. Расписанное тонкими мазками перистых облаков и густыми пятнами туч небо манило и звало. Но я упрямо шел, глядя под ноги, нежно поддерживая легкое тельце Делии и шипя про себя разнообразные ругательства в адрес этого поганого мира, забравшего у меня недавнее счастье. И не давшего его Делии вовсе.
— Вот твой монастырь, — смачно шмыгнув носом, буркнул Марих. — А теперь давай мои денежки и вали на все четыре.
Разбежался.
— Я сначала отнесу Дели туда. Подождешь здесь.
— Что?! Да я... — рыкнул он. Дели заворочалась, и я погладил ее по волосам, чтобы успокоить.
— Еще раз повысишь голос — и получишь по морде, — жестко отозвался я. И, прежде чем этот павиан успел сказать хоть слово, я развернулся и пошел к монастырю Господа-Защитника**, расшвыривая сапогами опавшие листья.
Дели приподняла головку и мутными глазами посмотрела на стену белого камня за деревьями.
— Морти?
— Что, родная?
— Где это мы?
— Мы здесь поживем немного, хорошо? Не бойся, нас тут никто не достанет.
Сестренка положила голову мне на грудь и тихо засопела. Я подумал, что Дели снова уснула, но она вдруг подняла на меня чистые, ясные голубые глаза и серьезно спросила:
— Мы теперь бродяги, да? Бездомные?
Мне стало жарко. Я остановился, осторожно поставил Дели на землю у калитки и присел перед ней, ласково погладив пушистые рыжеватые волосы.
— Послушай, котенок, мы не бродяги. Здесь теперь наш дом. Может, ненадолго, но это будет наш дом. Мы не бродяги, а путешественники. Это как прогулка, только очень далеко и гораздо интереснее. Я покажу тебе много-много красивых и замечательных мест, просто сейчас мы должны побыть здесь. Хорошо?
Она закусила губу и порывисто кивнула.
Надо было раньше уходить. Пусть не дома, но она бы жила лучше.
Я поднялся, взял Дели за руку, и мы направились к чугунной калитке, шурша листвой. Прохладный ветер, пахнущий землей и тлением, разбавил тепло осеннего вечера, и на головы нам посыпались мелкие листочки с акации.
Ржавые петли противно скрипнули. Я тоскливо оглядел знак Защитника на решетке — правильный крест в круге, так называемый "Щит Господень" — и задумался. Это же верх цинизма — просить помощи у тех, кого я в свое время почти презирал. До того, как мне исполнилось двенадцать, отец вызывал отсюда священников — обучать меня, а когда-то и моих братьев. Учиться я любил, но лишь тому, что было мне интересно. Многое из того, чему учили нас "святоши", казалось мне скучным, а кое-что так и вовсе лишенным всякого смысла. Я частенько выводил их из себя, и мне это нравилось. А потом родилась Дели, и все изменилось...
Я не прошу помощи для себя. Помогите хотя бы Дели.
Тяжелый молоток на двери в виде все того же "щита" гулко громыхнул по дереву. Дели чуть вздрогнула.
За спиной тихо зашуршали шаги. Я резко обернулся и увидел священника в темно-серой сутане, который направлялся к нам.
— Что вы желаете найти в доме Господа-Защитника? — осведомился он глубоким голосом, слегка поклонившись.
Я поклонился в ответ.
— Позвольте попросить помощи ордена. Нам нужно убежище.
— Орден всегда поможет заблудшим душам, — бесцветно прогудел тот. — Пройдемте со мной, дети.
Я слегка сморщился, как только он повернулся ко мне спиной. Заблудшие души, мать их... О, как я зол! Обычно я не позволяю себе ругаться, даже в мыслях. Но сегодняшний день вымотал и разозлил меня настолько, что я едва сдерживался, чтобы не сорваться.
Тяжелая темная дверь бесшумно отворилась, открыв нашим взорам прохладный сумрак. Я осторожно переступил порог, снова взяв Дели на руки, и попробовал разглядеть что-нибудь в темноте, освещаемой лишь слабым-слабым светом из окон. После золота лучей и листвы я почти ничего не видел.
Гулкие шаги, высокие своды, стоячая, без дуновения прохлада, источаемая камнями, полумрак — все это рождало странные ощущения. Где-то за спиной бухнула дверь, словно отрезая нас от прежней жизни.
Назад хода нет. Только вперед. В темноту и неизвестность.
Священник привел нас к щербатой дощатой двери. Скрипнули петли, и мы вошли в освещенную последними лучами келью. У окна стоял высокий старик с длинными, ниже плеч, волосами и в черной сутане. Заслышав наши шаги, он обернулся и пронзил нас цепким взглядом холодных серых глаз, заставив желудок боязливо съежиться.
Я поклонился, в душе отчаянно желая покончить поскорее со всеми формальностями и расшаркиваниями. Мариха я знал плохо, но понимал, что тот жаден и нетерпелив. Что победит? Лучше бы жадность, иначе нам с Дели несдобровать.
С настоятелем я, конечно, договорился. Я прямо кожей чувствовал его неодобрение, но знал, что к Дели он будет добр. А больше мне и не нужно — не себе же его милость выпрашивать.
Да, монастырь был мужской. Там постоянно ошивалось около полусотни монахов-скопцов, посвятивших себя служению Триединому, а также десять-пятнадцать священников. Дели будет там в безопасности, мне же придется со временем уйти. Но я верил, что вскоре найду нам дом, и мы заживем там вдали от сегодняшних проблем. А пока...
Красную рожу Мариха я увидел задолго до того, как подошел к нему. Как маяк, честное слово.
— Ну чё? — вякнул он, когда я приблизился. — Где там мои денежки?
Я подавил желание оглянуться, дабы убедиться, что монастырь достаточно далеко, и посмотрел в его свинячьи глаза. Пусто. Ни одной мыслишки, даже завалящей. И это — человек?
— Держи, — спокойно сказал я и внезапно заехал ему кулаком в живот. Прямо в солнечное сплетение
* * *
. И коленом по яйцам.
Марих согнулся, хватая ртом воздух, и опустился на колени. Опрокинулся оземь, когда я съездил ему по челюсти. Пара ударов сапогом по роже — и он уже в отключке.
Я обшарил его и забрал худой кошель с серебром, меч и кинжал. Еще нашел флягу с каким-то пойлом, понюхав которое, брезгливо сморщился и отбросил подальше. Как он это пьет?
Точнее, как он это пил...
Без капли жалости перерезал ему глотку его же кинжалом. Обтер клинок о жухлую траву, стараясь не замараться кровью.
Меч и кинжал я похоронил под приметным деревом неподалеку. Тело Мариха оставил лежать там, где он свалился. Ничего, волки и вороны тоже голодны.
Настроение, прежде откровенно поганое, слегка улучшилось, став просто отвратительным. С проблемой в лице Мариха разобрались, в монастырь нас взяли. Теперь остается надеяться, что отец нас не станет искать. Я шел к стене белого камня, шурша листьями и тихо насвистывая песню, принесенную к нам менестрелями. Кажется, в ней пелось о бое на рассвете... впрочем, какая разница? Мне нравилась мелодия, только и всего.
Я приоткрыл скрипучую дверь кельи Дели и тихо вошел. Она сидела на кровати, опустив голову, а мне стало немного стыдно перед ней, сам не знаю почему.
— Делия...
Голубые глаза, блестящие слишком ярко, радостно взглянули в мои. Я быстро, одним шагом пересек маленькую комнатку и присел перед сестренкой.
— Тебе здесь нравится?
Она кивнула, не сводя с меня глаз.
— Мы побудем здесь немного. Тот старик, которого мы видели — самый главный здесь. Его ты должна всегда-всегда слушаться.
— Морти...
— Да?
— А как же папа?
Я почувствовал горечь на языке. Дели, склонив пушистую головку, внимательно смотрела на меня. Слишком у нее взрослый взгляд. Слишком.
— Папа... папе мы... — я умолк, не зная, что сказать.
— ...не нужны, — закончила Дели. Я опустил взгляд и вздохнул.
— Хочешь кушать? — спросил я спустя пару секунд.
— Нет, я хочу спать.
Немудрено.
Я откинул одеяло, и Дели перебралась на подушку. Села, все так же внимательно глядя на меня.
— А где будешь ты?
— Рядом, — я кивнул на стену рядом с ней.
— Я хочу быть с тобой.
— Я тоже, котенок, но нельзя.
Чертов моралист. Она моя сестра, мог бы и позволить нам жить в одной комнатушке.
Дели вздохнула и улеглась. Я быстро чмокнул ее в лоб, укрыл получше и, замешкавшись у двери, вышел. Отдыхай. Завтра трудный день. Правда, сомневаюсь, что трудней сегодняшнего...
А вот и мое обиталище.
Обстановка келий, прямо скажем, роскошью не радовала. Крепкая железная кровать с жестким матрасом, столик и стул у небольшого окна. Вот, собственно, и все. В углу притаился мешок, в котором были кое-какие вещи Дели и пара моих штанов — все, что я успел покидать за пару минут. Приходилось быстро сматываться, иначе кто знает, что случилось бы...
Отец просто ненавидел Дели, обвиняя ее в смерти жены. Еще бы, любимую игрушку потерял — новых игрушек у него, к слову имелось в изобилии. Добродетельный рыцарь, верный слуга Триединого и благочестивый дворянин просто не имеет никакого морального права жениться снова, тем более что детьми он себя обеспечил, да и служанок в доме полно... Конечно, глупо было винить новорожденную девочку в смерти матери, но отец словно обезумел и всячески показывал Дели, как она нежеланна. Мамино здоровье к тридцати годам пошатнулось, и четвертых родов она не перенесла. Отец ее, конечно, очень любил, что не мешало ему закатывать скандалы через день — сколько себя помню, так и было. Дели прямо с рождения попала в этот водоворот, а защищать ее приходилось мне одному, так как оба моих младших брата, Гордон и Сайлас, находились при дворе. Меня, как старшего, сия чаша миновала. Правда, за тот год, что я провел на границе, Дели успела хлебнуть горюшка с лихвой. Не знаю, поняла ли она все это... когда мне пришлось уехать, ей было всего два с половиной.
Сегодня... о, даже не хочу вспоминать. В общем, если бы мы вовремя не убежали, отец наверняка убил бы Дели... впрочем, можно ли называть этого ублюдка отцом? Вся его заслуга в том, что он некогда зачал маме ребенка и изредка дарил нам какую-нибудь дорогущую игрушку. Вот и вся его забота.
Что странно, по маме я уже почти не скучал. Вот уже четыре с половиной года, как ее нет, и слишком многое случилось за это время. Я уже не тот двенадцатилетний мальчишка. Да, семнадцать лет — совсем немного, но при такой жизни и это — срок. Кто-то может усмехнуться — да что он знает о жизни, этот избалованный гацрадишка? О, поверьте — очень много и очень неприятного.
Лежа на колючем одеяле и глядя в потолок, я долго размышлял обо всем этом. И решил — будь что будет, но я вырву у судьбы порцию счастья для себя и Дели. И наплевать на весь остальной мир, пусть он хоть подавится.
На рассвете меня разбудил глухой стук. За дверью топтались, как будто в нерешительности или раздражении, чем очень действовали на нервы уже мне. Монахи, чтоб их... непременно чуть свет необходимо подниматься! Как я устал...
Я все же заставил себя подняться. С трудом, но заставил. А снаружи — вот это да! — меня ждал отец-настоятель собственной персоной.
— Доброе, — я чуть слышно скрипнул зубами, — утро, отец.
— Доброе, сын мой. Ты позволишь мне войти?
А есть варианты?
Я молча посторонился, дав ему пройти. Церемонно-благочинно сложив руки на животе, настоятель протиснулся мимо меня и встал статуей посередине комнаты, в упор глядя на меня.
Ненавижу такие взгляды. Как будто хочет к полу придавить. В голове мелькнула шальная мысль — надо научиться такому взгляду, когда-нибудь пригодится... Видимо, эти размышления как-то отразились на моем лице, ибо настоятель прищурился и изрек:
— Сын мой, как ты знаешь, ваше с девочкой пребывание здесь противоречит всем правилам нашего монастыря...
Я едва не расхохотался.
— Простите, отец, но мне казалось, что Господь-Защитник дает укрытие всем просящим.
Холодные серые глаза настоятеля превратились в две узкие щелочки, метавшие молнии.
— Именно поэтому мы и позволили вам быть здесь, — процедил он. — Но, как ты понимаешь, это долго продолжаться не может.
— Понимаю.
— Вот и хорошо, сын мой.
Мне ужасно хотелось сморщиться, как от чего-то кислого. Сын мой... да не приведи Господь... твой же.
— Поэтому, — продолжил священник, — мы с прискорбием вынуждены сообщить, что вы должны уйти еще до празднования Грозовиц.
Что... как до Грозовиц?!
— Подождите, святой отец... но я ведь не успею найти подходящего места до весны! Позвольте остаться хотя бы до праздника урожая...
Настоятель смерил меня ледяным взглядом, что-то прикидывая.
— Хорошо. Мы позволим остаться здесь... до середины лета. Девочке.
Вот старый козел!
— Спасибо, свя...
— Но, — перебил он, подняв кверху палец, — ты должен начать поиски средств к жизни уже сейчас, пока не наступили холода. Зиму ты можешь провести с нами, но весной ты уйдешь.
Да пожалуйста. Я ж за зиму задохнусь здесь.
— Позвольте мне два-три дня побыть с сестрой, прежде чем уйти. Ей сейчас тяжело, и я...
— День, — отрезал настоятель. — День, и ни часом больше.
Нет, все-таки он старый козел. Моралист, тоже мне... правила у него. Защитник заблудших душ. Сказал бы, куда таких защитников...
Когда за святошей закрылась дверь, я еле сдержался, чтобы не садануть по ней кулаком изо всех сил. Так, хватит... надо держаться. Ради Дели. Вот уйдешь с наемниками, там делай что хочешь, а сейчас — держи себя в руках, Мортимер.
Дели наверняка еще спит и спать будет долго — обычно она просыпалась часа через два-три после рассвета. Не хочу, чтобы она питалась монастырской снедью, хотя бы несколько дней. Следовательно, придется расстаться с энной суммой денег и постараться не вляпаться. Впрочем, думаю, меня не узнают: в последний раз я был в ближайшей деревне года два назад и выглядел не в пример лучше. Вряд ли они узнают сына их гацрада в высоком худом парне с растрепанной черной шевелюрой и с кругами под глазами.
Настоятель станет бубнить по поводу неположенной пищи в стенах монастыря... да на здоровье. Если не полезет, куда не надо, я и слова против не скажу.
Главное, чтобы Дели он не мешал. Вот тогда я его удавлю голыми руками и не задумаюсь.
Монахи, спешащие на утреннюю молитву, неодобрительно оглядывали меня, помятого и небритого. А мне было наплевать, я проталкивался сквозь людской поток, придерживая кошель, и шипел сквозь зубы, когда на меня натыкались. Стадо, самое натуральное стадо...
Я вылетел на улицу, ощущая себя так, как будто вырвался из темницы на свободу. Захотелось раскинуть руки и подставить лицо ветру... но я не позволил себе этой маленькой радости. Просто вдохнул поглубже чудесный осенний запах и с легкостью зашагал к рассвету, туда, где начинали виться первые дымки.
Куры, важно расхаживающие между колес, копыт и ног местных, шугались меня и прятались за воротами. Непередаваемый деревенский аромат — навоз, сено, выпечка. Дети уже с самого раннего утра носятся по улочкам между домов, взрослые копошатся, спешат куда-то...
А мне здесь нравится. Здесь все живо. Хотя бы снаружи.
Я подошел к симпатичному домику с резными голубыми ставнями, откуда шел аппетитный запах свежей снеди. Быть может, когда-нибудь и мы с Дели заживем в таком доме... Тряхнув головой, я осторожно постучал по косяку и заглянул в открытую дверь.
— Доброго вам дня, хозяева.
— И тебе доброго дня, — приветливо отозвалась приятная полная женщина, достававшая из печи пирог. — Заходи, гость, коли не враг ты моему дому.
Слегка пригнув голову, я шагнул внутрь. Хозяйка поставила пирог на стол, вытерла руки о фартук и с интересом поглядела на меня:
— С чем пришел, юноша?
— Нет ли у тебя еды на продажу, хозяюшка?
— Есть, как не быть. Чего изволишь?
— Всего понемногу.
Женщина хмыкнула.
— Алька! А ну, подь сюды!
Несколько секунд — и в горнице показалась розовощекая девка, на вид чуть младше меня, очень похожая на хозяйку.
— Да, матушка? — А сама зырк на меня с опаской — кто таков?
— Побудь здесь, покуда не вернусь. А ты, гостюшка, ступай за мной.
Хозяйка повела меня на улицу, к двери в погреб. Я шел и наслаждался здешней атмосферой: этот характерный деревенский говорок, запахи, звуки — все это было таким уютным, домашним. Даже дома не бывало так уютно, посреди холодной роскоши и камня.
Но все это, казалось, было так давно... почти забытое, ушедшее недавнее счастье.
В монастырь я возвращался с изрядно полегчавшим кошельком, но зато с полной сумой еды. Дели этого хватит дня на три, да и мне на обед в дороге. Теперь главное — чтобы ни один боров в сутане не испортил нам сегодняшний день.
Мы шли по осеннему лесу, шурша листвой и тихо переговариваясь. Впервые за несколько недель я увидел на личике Дели искренне счастливую улыбку, и даже сам был счастлив... почти. Если бы не необходимость уйти на рассвете.
Недалеко между черных стволов блеснуло озерцо, и Дели радостно побежала к прозрачной воде, отражающей серые облака. Я немного постоял, наслаждаясь запахами осеннего леса — сырость, земля и тление — и двинулся за сестренкой. Дели пыталась поймать сонную лягушку на мелководье, но та, недовольно косясь на нее, лениво переплывала с места на место. Я попробовал помочь миниатюрной "охотнице", но потерпел поражение — поскользнулся и едва сам не свалился в холодную воду. Дели радостно засмеялась, глядя на мою удивленную физиономию, пока я выкарабкивался на сушу.
— Держи, это тебе награда, — протянула она огромный пестрый лист.
— Красивый, — признал я, взяв "приз".
— Хочешь, я тебе букет соберу? — оживилась Дели. Я кивнул, и девчонка-постреленок умчалась копаться в листьях неподалеку, а сам присел на берегу озерца, глядя в прозрачную серую воду.
Интересно, сколько я себя уже в зеркале не видел? Недели две, не меньше. Зато сейчас я имел возможность рассмотреть себя во всей красе: худощавый, небритый, темные волосы длиной почти до плеч торчали во все стороны, бледный, как смерть. Нет, что это я — аристократически бледный. Загар ко мне категорически не приставал даже на службе у границы. Прямой нос с горбинкой нависал над тонкими губами, а усталые глаза глядели по-прежнему цепко и подозрительно. Красавец, угу. Такой красавец, что не приведи Триединый повстречаться ночью в каком-нибудь переулке. Зато, хмыкнул я, легко сойду за своего среди наемных убийц.
Полюбовавшись на свою физию с полминуты, я взглянул на небо. Мне нравилось смотреть на тучи: серые, разукрашенные едва видными кромками, размытые пятна. Несмотря на отсутствие солнца, было светло, и лес играл красками; где-то неподалеку чирикнула сойка, прошуршала белка, и я понемногу успокоился и впал в задумчивость.
Серебристый женский смех, раздавшийся эхом совсем рядом, заставил меня подскочить на месте.
— Мортимер...
Я оглянулся. Никого. И ничего не слышно. Что за чертовщина?
— Мортимер!.. — и незнакомка снова засмеялась, так, что побежали мурашки.
Я подскочил. Не знаю уж, кто здесь, но... как ей удалось пробраться сюда так, что я не заметил?
Кто-то легко прикоснулся к моему плечу. Я резко обернулся и заглянул в прозрачные светло-зеленые глаза на нежном личике, обрамленном светлыми кудрями. Незнакомка и сама казалась полупрозрачной. Прежде чем я что-либо успел сделать, она заливисто рассмеялась и отошла в тень, растворившись в воздухе.
Я подавил желание ущипнуть себя и всмотрелся в то место, где она исчезла. Ни следа, словно она — призрак... может, так и есть? Похоже на Светлых... но это же только легенда, и Орден Триединого всячески отрицает их существование. Но иного объяснении я придумать не мог, не галлюцинации же у меня.
— Морти!
Я тряхнул головой и подошел к букету желтых листьев, стоявшему на краю полянки. О наличии Дели за букетом говорили только легкие сапожки, все остальное скрывали листья.
— Это тебе!
— Спасибо, котенок, — хмыкнул я, забирая букет. Дели задорно глядела на меня, словно выжидая. Я подхватил ее и закружил, весело хохоча.
В беззаботное хихиканье Дели вплетался серебристый смех Светлой...
Вернувшись вечером в монастырь и уложив Дели спать, я выпросил у настоятеля разрешение побывать в библиотеке. С подозрением косясь на меня, он все же выдал разрешение, и я помчался к башне вблизи монастыря. Там и располагалась библиотека — Орден всегда считался хранилищем знаний Гардальана.
Архивариус очень удивился, заслышав о Светлых, но книги выдал. В "Собрании легенд и мифов всея Эфтара" я надеялся найти что-нибудь существенное, а получил... мягко говоря, шиш. Не считать же существенной информацию о том, что Светлые и Темные духи — посланники Хозяйки судеб и заключают в себе природные стихии: Светлые — земля и огонь, Темные — вода и воздух. И ни полслова более. А в прочих книгах — и того меньше, как будто и нет такой легенды. Орден никогда не одобрял сказок и вылавливал людей, пытавшихся заниматься колдовством.
Я проснулся часа за два до рассвета. Собрался. Некоторое время постоял перед дверью Дели, решая, попрощаться или же не стоит ее будить. В конце концов решил, что не стоит — расстроится, и ушел из монастыря, перелезши через стену.
Ночь была ясной — обе луны светили ярко, и я без труда нашел то место, где зарыл оружие. Шагах в двадцати лежал обглоданный труп Мариха. Я выкопал меч, достал кинжал и уже хотел уйти, но...
— Мортимер...
Я вздрогнул. Голос, кажется, другой...
— Мортимер!
Быстро огляделся. Никого.
— Мортимер... — тихо позвала она и вздохнула. Я решил, что слышится со стороны озера, и пошел на голос.
Там, конечно же, никого не оказалось. Оставалось около получаса до рассвета, и я решил, что могу позволить себе немного покоя перед походом. Выбрал у воды место посуше, расстелил там плащ и уселся, глядя в небо. На меня внимательно смотрели две луны, красная и белая.
Я сидел так около получаса, внимая далеким завываниям волков. Наверное, я даже хотел попасться им... вот только знал, что Дели мне этого не простит.
— Мортимер... — донесся до меня зов, пропетый двумя женскими голосами. Я подскочил, но, как водится, ничего не заметил.
Начинался рассвет. Я быстро собрался, недоумевая, почему меня не оставляет смутная тревога. Что-то не так. И, лишь сделав пару шагов, я понял — что.
Тишина. Полная. Я не слышал ни своей поступи, ни шелеста листьев на ветвях, ни пения птиц — будто оглох. Попытался сказать что-нибудь вслух — услышал. Но больше ни единого звука различить не мог.
— Мортимер...
За моей спиной стояли они. Две девушки, полупрозрачные, как призраки. Та, что я видел вчера — Светлая — находилась в розовых лучах рассветного солнца, сверкая золотом волос. Вторая — Темная, с фарфоровым личиком, длинными черными волосами и багровыми глазами — стояла рядом со Светлой, но в тени дерева.
Я немного постоял в нерешительности, затем сделал осторожный шаг к ним. На лицах духов появились улыбки, с какими обычно смотрят на неразумное дитя. Я шагнул еще раз. И еще.
Когда до духов оставалось всего около десяти шагов, я остановился и взглянул каждой в глаза. Духи ответили мне вызывающими взглядами и мелодично рассмеялись, шагнув навстречу друг другу. И растворились — Светлая в тени, Темная — вспыхнув на миг в лучах.
— Будь осторожен, Мортимер, — донеслось до меня. - До встречи, юный король...
Дорога сама стелилась под ноги, идти было легко и приятно. Я шел, насвистывая непристойную песенку, и изо всех сил старался забыть о происшествии в лесу. Особенно о том, что меня назвали "юным королем".
Спасибо, не надо мне такого счастья.
Чуть более года назад, когда я находился на границе, в лапы одному из отрядов попалась группка наемников. Их заподозрили в убийстве одной жирной свиньи — местного барона. Мне удалось отмазать их от плахи — уже тогда я подозревал, что придется уходить, и надеялся, что эти ребята помогут мне, если что. Они обещали сделать все, что в их силах, хотя я не сильно верил.
Теперь нужно разыскать их — единственная надежда. Кажется, они промышляют в основном в Западном королевстве... туда-то и направимся. Проблема в том, что далековато...
И на дорогу необходимы деньги.
Деньги, деньги... деньги везде. За деньги можно купить, продать, позвать, нанять — хоть королевского палача, было бы золотишко. Если говорить откровенно, меня злило это положение денег в жизни людей. Для многих богатство становилось смыслом жизни — как для моего папаши.
Никогда не понимал этого. И, наверное, не пойму.
Светлое утро, яркое, чтоб его, солнышко в левый глаз, последняя зеленая травка у обочин... Наверное, в такие дни следует радоваться жизни изо всех сил, но меня как-то не тянуло. Сейчас следовало не упиваться всей этой гребаной лирикой, а искать выход.
Выход есть. Нужно его лишь найти.
Вот только где, черт его задери?!
Я сошел с дороги, уселся на траве у дерева, прислонился к стволу спиной и закрыл глаза. На своих двоих я однозначно далеко не уйду, нужен конь. Коня у меня нет. Мой любимец Тарс вынужден оставаться в конюшне отца, и я его не смогу забрать. А денег мало.
А, к черту. Вот доберусь до проблемы, тогда и начну ее решать.
Я уже хотел отправляться дальше — до ближайшего города далековато — но услышал за спиной неторопливый перестук копыт и скрип колес. Ко мне приближалась телега с сеном, на козлах которой сидел полусонный рыжий мужик. Заметив меня, он лениво мазнул по мне взглядом и снова уставился вдаль.
— Эй, любезный! — крикнул я вдогонку. Любезный рыкнул "Тпру, дохлятина!", оглянулся на меня с искоркой интереса и милостиво подождал, пока я подойду.
— Довезешь до города? Я заплачу, — спросил я.
— Отчего ж не довезти, — благодушно прогудел мужик. — Залезай.
Я запрыгнул на козлы рядом с ним, и кляча снова тронулась.
— Ну что, сколько я тебе должен? — весело спросил я у Рола, когда мы подъехали к воротам Дангарда.
— Да ты что, какие деньги! — зычно хохотнул тот, хлопнув меня по спине тяжелой ладонью. — Бывай, Морти!
— Удачи, — отозвался я и спрыгнул с телеги. Хороший человек этот Рол...
Городская стража еще все-таки помнила, что значит арес
* * *
на багровом фоне, и потому приходилось осторожничать. Как далеко протянулись загребущие ручки моего папаши — не знаю, но, думаю, здесь меня не достанут. Надеюсь на это.
Города я любил. Не любил только городскую пыль и вечный шум. Я проталкивался сквозь толпу, пока не вышел на главную улицу, широкую и еще более пыльную. Огляделся и уверенно направился налево.
Побег я планировал давно, но осуществил его не тогда, когда собирался. Не сказать, что это могло сильно мне помешать, но и ничего хорошего в этом не было. Впрочем, я могу подождать Арха здесь.
"Девочки" призывно махали мне и зазывали в свои объятия. Обнаглели. Раньше они только по ночам выходили на промысел, а теперь еще и днем? Здешний гацрад, видимо, зажрался. Скользнув по ним взглядом, я отвернулся и пошел дальше своей дорогой — к трактиру "Три бочки", что за главной площадью. Надеюсь, там затесалась парочка пьяных ублюдков — настроение стремительно падало, и чесались руки набить кому-нибудь рыло.
Пнув ногой дверь, я прошел к столу в углу и уселся лицом к залу. Народу было мало, и надежда разрядить напряжение дракой улетучилась, как дым — если выражаться литературно. Из менее литературного в голову лез только солдатский жаргон.
Все-таки я не очень люблю города.
Совсем не люблю.
Прихлебывая крепкий вайн
* * *
*, я мрачно наблюдал за посетителями. Самые обычные люди с самыми обычными потребностями: пожрать, выпить, поспать. Найти себе, снова говоря литературно, пару на предстоящую ночь. Но у каждого из них есть своя жизнь, свои мысли и надежды. У кого-то они выше, у кого-то приземленнее.
У каждого своя жизнь. И у каждого она ценна.
Но мне это абсолютно все равно.
Сейчас имеет значение только цель. И Делия. С ней не считались, и я тоже не стану считаться ни с кем. Пройду по головам, по трупам, но добуду ей немного солнца.
Единственная светлая душа. Единственная память о матери.
Единственный дорогой мне человек.
Появление огромного, похожего на медведя воина с бочкообразной грудью прервало мои размышления. Я даже не заметил, откуда он взялся — непростительно. Такая невнимательность когда-нибудь может стоить мне жизни. Однако же...
— Мортимер, кого я вижу! — бухнул голосище Дварга. Удивительно плавно для такого грузного человека, как он, мой старый товарищ и учитель приблизился и плюхнулся на стул. Несчастная деревяшка отчаянно заскрипела, но вояка даже не обратил на это внимания.
— Здорово, — я неподдельно удивился. Что он здесь делает?
— Видать, интересно, какого хрена я здесь забыл? — хохотнул Дварг.
— А то ж, — ухмыльнулся я. — Чего тебе у моего папаши не сиделось?
— Лучше спроси, чем я ему не потрафил, — заговорщицки подмигнул тот, оглядываясь и подзывая разносчика. Заказал себе бутыль крепчайшего самогона. Разносчик с кислой миной ушел в кладовую: еще бы, такой надерется и разнесет здесь все к чертям, ан нет — Дварга я еще ни разу не видел пьяным. Самое большее — нарушенная координация и легкое заикание при ясной голове. Вот чему я завидовал: меня развозило уже после четырех-пяти рюмашек этого пойла.
Только хлопнув первую, Дварг наконец соизволил обратить внимание на меня. Я уже минут пять ерзал на стуле, изнывая от любопытства, что мне совсем несвойственно. Вот только интересно, что же вынудило моего папашу уволить со службы лучшего командира?
— Ну так вот, малыш, — крякнул Дварг. Я усмехнулся — так он меня называл, когда я служил на границе. В общем-то, правильно — рядом с ним все казались малышами. — Года через полтора, как ты уехал, случилось мне попасть в переделку. Помнишь Рагнара?
Я кивнул. Конечно, я помнил этого улыбчивого вояку, что так любил травить байки у костра.
— Убили его, малыш. Да глупо так вышло — снова даранцы на границе безобразили, ну, мы от них отбивались. Дрался он, как настоящий арес, а тут какой-то ублюдок возьми да и воткни меч ему в спину. — Дварг опрокинул в себя вторую. — Я его долго убивал, засранца. Как сейчас помню.
Честно говоря, я не мог это осознать. Хороший был человек этот Рагнар, несмотря на то, что Триединый его, прямо скажем, не баловал. Да... не понимаю — живет же всякая шваль, а такие люди — погибают.
— Не поверишь, Морти, но я тогда надрался, как сапожник. Друга, вишь, потерял. Дня три колесил по барам и трактирам, себя не помнил. И, чес говоря, до сих пор толком не знаю, что тогда натворил... если верить россказням, то по пьяни разнес в клочья какой-то домишко, кого-то замочил. В общем, отец твой сделал скидку и просто меня выпроводил. Хотя мог бы и вздернуть... Мудрый человек.
Да уж. Здесь, друг, я с тобой не соглашусь.
— Ну, я и оказался здесь. В стражники пошел городские, угу. В общем-то, неплохо здесь... вот только скучаю, бывает, по хорошей заварушке. — Дварг стряхнул с себя несвойственную ему грусть и хитро сверкнул выгоревшим серым глазом: — Ну, а ты откуда, малыш?
— Из дому сбежал.
— Да ну?! — Дварг навалился на стол, глядя на меня так, словно видит впервые в жизни. — От ты даешь, малыш!
— Я даю? — Я хмыкнул. — Это скорее папаша мой... дает.
— И в чем тут дело? — спросил Дварг, хлопнув рюмкой по столу.
— В том, что он совсем выжил из ума, — отрезал я.
Он смерил меня цепким взглядом, хмыкнул. Налил себе четвертую.
— Что ж, не хочешь говорить — не буду настаивать. А захочешь выговориться — я к твоим услугам. За тебя, Мортимер.
С размаху громыхнув рюмкой по столу, он утер рот рукавом и снова выжидающе взглянул на меня.
— И что теперь намереваешься делать?
— Поживу немного здесь, потом уйду в Стратгард с караваном Арханга. Ты не в курсах, когда он приезжает-то?
— В курсах, как не быть. Но тебе придется зиму подождать здесь, малыш. Он уже уехал, каких-то три дня тому назад.
— Чудесно, — мрачно буркнул я. — И что дальше? Мне надо на запад.
— Зачем это?
— Там мои... знакомые.
— Это те разбойники, что убили Бордона, что ли?
— Первое — не разбойники, второе — не убивали они его.
— Малыш, не спорь. Я знаю, о чем толкую.
— На здоровье, — не выдержал я. — В любом случае, я собирался присоединиться к ним.
— Это сейчас-то? Зима на носу, что ты в тех лесах забыл зимой?
— Могилу свою, — проворчал я. — Дварг, дружище, нешто я да не выдюжу?
— Ты — выдюжишь. Но какой резон? Оставался бы лучше здесь, в городе. Перезимуешь и пойдешь куда собирался. Это ж не к спеху, верно?
— Верно. Только вот чем я здесь буду заниматься?
— Найдем, — хохотнул вояка.
Да уж... Главное, чтоб родственники не отыскали в этой дыре.
— Ты вот что, — продолжил Дварг. — На постоялый двор не иди — дорого там, да и неспокойно. Тут недалеко — может, видел? — домишки многоэтажные. Можно найти, где не так дерут.
— Хорошая мысль. Спасибо, — поблагодарил я.
В городах Гардальана есть дома, хозяева которых сдавали приезжим этажи. Пара комнат, все необходимое для жилья — что весьма удобно, особенно для таких, как я. Надо будет прогуляться туда прямо сегодня.
— А в стражники меня возьмут? — весело спросил я, покосившись на друга.
— А почему бы и нет? — хохотнул Дварг. — Это ты хорошо придумал, у нас там как раз недобор.
Я отставил давно пустующую кружку из-под вайна и смерил взглядом бутыль с самогонкой.
— Вздрогнем? По одной?
— Э, малыш, не рановато тебе? — ухмыльнулся Дварг.
— В самый раз, — мрачно ответил я. — Наливай...
— Ну что, малыш?
— Хрена лысого я еще когда возьму в рот эту гадость...
Я даже не узнал свой голос — хриплый, похожий на карканье. Голова была тяжелой, в глаза будто песка насыпали. В руки мне ткнулось что-то твердое, холодное и мокрое.
— Выпей, — хрипловато посоветовал Дварг и указал на кувшин у койки. — А здесь немного вайна. Поможет.
Я глотнул воды, чистой, свежей. И снова отчаянно позавидовал Дваргу: единственное, чем отметила его наша вчерашняя пьянка — красные глаза и хрипотца в голосе.
— Годы тренировок, — хмыкнул вояка, словно прочитав мои мысли, и вышел за дверь.
Я допил воду и огляделся. Небольшая комната с грязными, когда-то белыми стенами, длинный стол и стулья, два маленьких окошка напротив двери, вытертый палас на полу. Койка, на которой я лежал, была явно многоэтажной. Интересно, где это я?
Попытавшись восстановить вчерашние события, я, честно говоря, удивился тому, что сумел кое-что вспомнить. После пары рюмок самогона Дварг решительно сграбастал бутыль подмышку, подхватил меня за шиворот и потащил в караулку, мотивировав это "Пока ты еще трезвый". Начальник стражи, к которому мы ворвались, явно не рассчитывал на визиты и намеревался куда-то свалить, так что меня приняли в гарнизон практически без разговоров. После мы, естественно, направились знакомиться с отрядом, отряд потребовал проставиться...
А вот что было дальше — покрыто тайной и мраком.
Я, кряхтя как полуторасотлетняя старуха, сел и нашарил у изголовья кувшин. Заглотав из горла примерно половину, почувствовал себя заметно лучше. А пойду-ка я с народом пообщаюсь...
Народ сидел в караулке и дружно маялся похмельем. Мне обрадовались. Правда, больше кувшину в моей руке, но тем не менее...
— Мо-ортимер! — протянул мужик во главе стола, встав и раскинув руки. — Здорово, парень! Как голова?
— Замечательно, — буркнул я, мимолетом оглядев его. Высокий, ладно скроенный, но с лицом каким-то бесцветным, незапоминающимся. Кажется, это и был командир стражи, насколько я знал.
Мужик весело крякнул, хлопнув ладонью по столу.
— Вот молодежь пошла! Ладно, орел, вечером твое дежурство. Дварг, объяснишь. — Он отошел к двери, но притормозил. — Да, зайдешь потом ко мне за формой.
И вышел.
Я плюхнулся на его место, снова глотнув из кувшина, пока он еще при мне. Оглядел новых... гм, товарищей. Вот этот тощий хлыщ с горбатым носом... Вольдий, кажется. Насколько я помнил, парень неплохой, но на язык остер. Старый вояка с брюшком и лицом опытного брюзги, имени которого я не помнил. Молодой парень со смазливым лицом, наверняка любимец девушек. Статный мужчина средних лет с длинным рваным шрамом на шее, Арий, кажется. Интересно, как он умудрился выжить с такой раной? Последним сидел юноша, на вид чуть старше меня, со светлыми волосами и правильными чертами лица, но взглядом колючим и неприятным. Что же... если я тебе сильно не понравился — мне тебя очень жаль.
*Гацрад — титул, аналогичный герцогу.
**Господь-защитник — одна из ипостасей Триединого. Местный бог един в трех лицах: Господь-Создатель, Господь-Воитель и Господь-Защитник.
* * *
Об анатомическом строении человека людям этого мира известно довольно много благодаря анатомическим театрам.
* * *
Арес — местное геральдическое чудище. Представляет собой подобие гигантского льва с крыльями, изрыгающего огонь.
* * *
*Вайн — хмельной напиток, изготовляемый из местного злака, аналогичного пшенице, и ягод баруфуса. Баруфус — средних размеров куст, плодоносящий дважды в год. Собирают его ягоды для приготовления напитков, потому что они придают приятную горечь и содержат вещество, похожее на хмель.
Глава II
Что сказать — повезло мне тогда, как утопленнику. Мое дежурство приходилось на самое веселое время суток: с заката и до полуночи. Обязанности стражников заключались в патрулировании города, вылавливании разнообразной шушеры и препровождении ее в КПЗ, где они сидели до разбирательств. В принципе, ничего себе работка... если бы не одно "но". Это "но" стало причиной постоянной смутной тревоги, это "но" заставляло постоянно ждать удара из-за угла. Но об этом чуть позже.
Уже около двух с половиной месяцев, как я живу в городе. Как-то там Делия? Я бы уже раз двадцать побывал в том монастыре, если бы только мог. Но увы — светиться нам слишком опасно. Я не хотел рисковать ею.
В последние несколько недель меня не покидало странное ощущение — будто все на свете против меня. Не могу сказать, чтобы жилось мне здесь плохо, как раз наоборот. Но давящая тяжесть поздней осени, бессонница, заставляющая думать обо всем, что произошло, мучительное бездействие — все это постепенно делало свое черное дело. Я просто не мог смириться с тем, что ничего нельзя предпринять, эта безысходность выводила из себя. Я бесился. А после равнодушно глядел в потолок. Я пытался не сорваться, а потом приходилось заставлять себя делать хоть что-то. Я понимал, что медленно схожу с ума.
Проснулся я рано, несмотря на то, что вчерашний вечер донельзя вымотал нас с Дваргом. В кои-то веки позволил себе некоторое время просто полежать, наблюдая, как в солнечном луче танцуют пылинки. Маленькие золотые искорки напоминали мне о глазах Светлой — прозрачно-зеленых, притягивающих...
Что же... пора вставать, дорогой друг, если не хочешь протянуть ноги.
Я откинул жесткое серое одеяло из грубой шерсти, поднялся с кровати. Год в пограничном отряде приучил меня к аккуратности, так что комнатка моя, хоть и не блистающая роскошью, всегда была чистой и опрятной. Быстро оделся, привел в порядок комнату и вышел.
Я намеревался заглянуть сегодня в местную библиотеку, попроситься помощником архивариуса — первые жалованья особо не порадовали. Страже платили раз в неделю, но этого для меня было маловато, даже учитывая мелкие приработки. Я еще не забыл о небольшом домике с голубыми ставнями и келье Дели. Ну, а грамотность у меня есть, знаниями не обделен, да и книги нет-нет в свое время почитывал — чем не вариант? Глядишь, и узнаю еще что-нибудь о Хозяйке судеб и ее посланницах.
Проверив наличность, я направился к ближайшему трактирчику с напыщенным названием "Павлиний хвост", хотя из павлиньего там было только грязно-синие обтрепанные перья в самых разных местах и отличная курица с овощами.
— Мортимер, едрить твою налево! Здорово, друг! — обрадовался мне хозяин, достопочтенный Гольд. — Чего давно не показывался, али разбогател зельно, а?
После того, как мы с Дваргом, Арием и Варданом не дали нескольким... прошу прощения, деликатность не позволяет мне высказать подходящий для них эпитет — так вот, после того, как мы спасли "Павлиний хвост" от разгрома (не по службе, а токмо лишь по доброте душевной), хозяин этого... гм, заведения очень радовался каждому нашему посещению и сделал нам огромные скидки. А мы что — мы не против, тем более кухня здесь была, прямо скажем, ничего.
— Доброе утро, — я вычурно поклонился по всем правилам этикета, подметая пол воображаемой шляпой.
— От цирк, — хохотнул трактирщик. — У тебя там ноги кой с чем не перепутались?
— Не дождешься, — хмыкнул я. — Ну, где там мой завтрак? Господин желает откушать.
— Есть, гарт, — прищелкнул каблуками бочкообразный Гольд. — Как всегда?
— Ага, — буркнул я, усаживаясь на свое любимое место — в углу, лицом к залу. — И побольше.
Все-таки не могу я жить на пустой желудок. Хоть и говорится — волк должен быть голодный, я терпеть не мог этого противного ощущения. Вот оно, аристократическое воспитание. Привыкай, Мортимер, скоро не до обедов будет.
Мои размышления прервал человек, шедший с другого конца зала. Это оказался Агорн, один из наших. Тот самый, что глядел на меня, как на гадюку, неведомо как затесавшуюся среди цветов. То самое "но". Всю эту неделю он старался не подавать виду, разговаривал дружелюбно, но я не мог не заметить этого взгляда — внимательного, оценивающего. Колючего и холодного, как горсть льда.
Хорошее настроение улетучилось, уступив место настороженности и готовности, хотя я сидел все так же небрежно и расслабленно.
— Научишь этому..? — не здороваясь, иронично поинтересовался Агорн, изобразив в воздухе нечто похожее на поклон.
— Почему бы и нет, — я пожал плечами. — Мне-то все едино.
— О, да брось ты этот... говорок, мы оба отлично знаем, что ты умеешь нормально изъясняться, — отмахнулся Агорн, но от его тона повеяло холодцой. Я внутренне собрался.
Какой я дурак...
Арес на багровом поле...
Агорн небрежно плюхнулся на стул напротив.
— Ну-ну, — хмыкнул я. — С чего это ты взял?
— Голубую кровь за версту видно, — сказал Агорн, наклонившись к столу. — Думаешь, по тебе не заметно?
— А я-то думал, что это все повыветрилось, — усмехнулся я. Смысла отрицать не было. Но кто мне мешает слегка приврать?
— Такое не выветривается, — ответил он со странной интонацией. Между нами возник поднос с дымящейся тарелкой.
Я принялся за еду, опасаясь, что могу подавиться: взгляду Агорна позавидовала бы любая айла.
— Интересно, — протянул он, — что же побудило потомка... древнего рода скрываться под личиной простого солдафона?
Мне не понравился его тон. Очень не понравился. Как и эта многозначительная пауза.
— Не кажется ли тебе, — медленно ответил я, изобразив на лице усиленное шевеление мозгов, — что было бы глупо говорить об этом... каждому. Ведь тогда хана всей этой... корспирации.
— "Корспирация" твоя, друг, — усмехнулся Агорн, — и так уже давно похерилась.
Он резко встал и вышел. Я услышал жалобный скрежет и с удивлением взглянул на свою руку. Ложка превратилась в металлолом.
"Да что он может знать", — размышлял я, направляясь к городской библиотеке. Ничего. Только свои догадки. Пусть только попробует сунуться куда не следует...
До сих пор ничего не слышно, ни погонь, ни облав, ни объявлений "Разыскивается" с моей физией в пол-листа. Либо у папаши ручки коротки, либо он сейчас дико радуется тому, что избавился от несносного старшенького вместе с ненавистной дочуркой.
Хорошо бы.
А иначе...
Я остановился перед огромным, по местным меркам, зданием из темно-серого камня. Треугольный фасад с чердаком, две колонны у входа, небольшие окна — такова была библиотека Дангарда. Нравился мне этот дом — было в нем какое-то спокойное, уверенное величие, и, казалось, это величие таилось во всем — от молотка на двери в виде простого кольца до вековой пыли в подвалах.
Днем двери храма знаний всегда были приглашающее открыты, вот только немногие туда стремились. Хотя король Венцелий и отменил бессмысленный запрет на всеобщую грамотность, мало кто старался обучиться грамоте, научить своих детей. А зачем? Нет бы сделать это обязательным, так король пустил все на самотек. Оно и верно, ни к чему правителю слишком умные подданные.
Внутри было прохладно, в воздухе витал какой-то необъяснимый запах — одновременно знакомый и необычный. Я прошел по коридору, пока не уперся в массивную дверь с латунным пером на уровне глаз. Искусно. Стукнув пару раз для приличия и услышав "Входите", нажал на ручку и перешагнул порог.
В кабинете царил сумрак, несмотря на белый день на дворе. Сам же кабинет оказался небольшим — наверное, из-за того, что стены подпирали толстенные шкафы, ломившиеся от книг. За темным массивным столом посередине сидел и что-то строчил седой мужчина в очках.
— Добрый день, — поприветствовал он меня, привстав. Его взгляд уперся в мой нагрудный знак городской стражи, а на лице появилось неодобрение. — Чем обязан?
— Добрый, — согласился я. Думаю, разводить политес ни к чему, так что я приступил к делу: — Я хотел бы побеседовать по поводу работы. Найдется ли здесь место?
Архивариус, а я был уверен, что это он, сощурил глаза за стеклами.
— Место найдется. На какого рода работу рассчитываете?
— Любая подойдет. От помощи в перетаскивании томов до ведения архивов.
— Архивы? — удивленно переспросил архивариус и взглянул на меня поверх очков.
— Неужели воин обязан быть неграмотным? — усмехнулся я.
— Конечно, нет. — Он еще раз смерил меня испытующим взглядом и сказал: — Хорошо, я готов предоставить вам место, но — сперва посмотрю, на что вы способны. Пройдемте.
Конечно, он меня взял. Конечно, я ошалел от открывшейся мне картины, когда зашел в подвал — сухой, пахнущий чем-то резким и очень пыльный. Конечно, там было все буквально забито... И, конечно, я попытался найти что-нибудь о посланницах Хозяйки судеб.
Конечно, ни слова.
По крайней мере, там, где я искал. А не искал я... даже боюсь представить себе фронт работ.
Я остановился на углу, там, где нагретый за день камень мостовых и домов все еще давал тепло, хоть слабо, прохладному осеннему воздуху. В голове промелькнуло — а оно мне надо?
"Мортимер..." И этот серебристый смех... И слова — "Будь осторожен, юный король..."
Надо. Ведь зачем-то же они встретились на моем пути. Не случайно. Поэтому я должен узнать. Должен.
Примерно такие мысли крутились в моей голове, когда мы с Дваргом совершали ежевечерний обход на следующий день. Главные улицы пестрели запоздавшими прохожими, переулки, как всегда, пустовали. Или же там прятались стаи, готовые разодрать горло ради маленькой, ничего не стоящей добычи.
За полчаса до полуночи. Темное и беспокойное время — город еще не спит, но ночные охотники уже выходят на промысел. Мы шли по переулку, мелькая в квадратиках тусклого света из окон, прячась на миг в темноте и снова появляясь. Малая луна, висящая над городом, не сулила ничего хорошего, равно как и нахально подмигивающие звездочки рядом с ней.
В этой части города наш маршрут пролегал по паутине тонких проулков, цепко охватившей домишки с мелкими окошками и облупившейся облицовкой. Когда-то здесь находилась маленькая деревушка, где жили рабочие из каменоломен поблизости. Со временем деревушка разрослась в городок. А когда обнаружились богатые жилы драгоценных камней — в крупный торговый город, полностью выстроенный из камня. Я не любил его за это. Холодный, бездушный городишко с каменной душой.
Мы шли осторожно, тихо переговариваясь и чутко прислушиваясь к малейшему шороху. Луна заливала наш путь красноватым светом, и казалось, будто в лужах тускло блестит чья-то застывшая кровь. В ночи, когда в небе царит Хеста, не жди ничего хорошего. Так случилось и теперь.
Покосившийся заборчик, доски которого торчали из земли, точно переломанные ребра, вздрогнул от резкого толчка. Где-то слева послышался истошный женский визг и грохот дерева по камню, лязг и стук подошв. Мы оба понимали, что могут означать эти звуки, и потому кинулись вперед, не раздумывая.
У одного окна из дома слева были вырваны с мясом ставни и рама, а подошвы стучали уже где-то за углом. Дварг кинулся туда, я, замешкавшись на миг — следом за ним.
— Обходи! — хрипло прошипел на бегу Дварг. Я свернул в ближайший переулок. Если мы сделаем все правильно, то уже через пару кварталов загоним грабителей в угол. Если же нет — в лучшем случае, мы их упустим. В худшем — загонят нас.
Нас, стражников, всего двое. Двоих мало. Остается надеяться, что воров не больше двух, или придется худо. Справа от меня затопотали тяжелые ботинки Дварга, и через секунду он вынырнул из тени.
— Где они? — выдохнул он. Ответа не потребовалось — где-то впереди послышалась грязная ругань.
— Дварг, прямо, — быстро сказал я и помчался в обход. Дварг тяжелее и бегает он гораздо медленнее, за это время я успею обойти грабителей и отрезать им путь. Невдалеке — городская стена. Наша взяла!
Я успел вовремя. Красный свет Хесты погладил лезвие ярким всполохом, когда я остановился прямо перед носом шайки. Трое. Плохо. Позади в узкий переулок влетел Дварг.
Деваться им некуда. Назад они не пройдут — я хорошо знал возможности своего друга. Нет, пройти они могут... только по частям. Прорваться через меня — вполне вероятно. Они это тоже знали, судя по оценивающим взглядам, но меч внушал обоснованные опасения. Кого-то они не досчитаются, это я могу гарантировать.
За секунды, что они оценивали свои шансы и принимали решение, я успел разглядеть их, насколько позволял мрак. Один — мужчина в возрасте, сразу видно — матерый волк. Белый шрам, видимый даже в темноте, пересекал его лицо от уха до подбородка, разрезая губы пополам. На его плече висел тяжелый мешок — судя по всему, они ограбили кого-то из богатеньких, но жадность заставила заглянуть в чью-то лачужку. Это их и выдало. Второй — еще мальчик, года на два младше меня. На его лице ясно читался страх вперемешку с неуверенностью. Мне даже стало на миг жаль его. Что же тебя толкнуло-то на этот путь?
Третьего я точно где-то видел. Я был абсолютно уверен в том, что знаю этого человека, но откуда? Мы незнакомы, в этом я убежден. Но лицо, лицо... где я видел его? Невысокий и довольно полный, он двигался с непередаваемой грацией опытного бойца, грацией, которой не обладали ни юнец, ни вор. Вот он плавно переступил с ноги на ногу, медленно двигаясь вдоль стены за спиной первого, вот он подобрался, готовясь к прыжку...
Меня спасло то, что и я, и Дварг в этот момент наблюдали за ним. Я увернулся, успев мимоходом проехаться лезвием по его брюху, а мой напарник, преодолев одним огромным прыжком расстояние между нами, прижал толстяка к земле. Дварг справится один, а вот эти двое уйдут — они уже преодолели расстояние до поворота, бросив своего на произвол судьбы. "Хорьки трусливые", — подумал я, петляя по проулкам, надеясь загнать их в тупик. Хотя — они ничего сделать не могли. А вот спасти свои шкуры...
Выскочив из-за угла наперерез этим двоим, я заставил их отступить. Т-образный перекресток образовали две дороги, по которым мы сюда прибежали, и короткий тупик. Все получилось, как я и хотел. Получилось!
Грабители отступали назад, к стене. Почему они не пытаются сопротивляться? Я один, их двое. К тому же мужчина явно опытен в такого рода разборках. Как бы они чего...
Мужчина выпрямился, закрывая юнца спиной. Сброшенный с плеч мешок брякнул рядом, выкатившаяся из него монета описала широкий круг около меня и упала где-то позади. Мальчик сжался в комок где-то в углу, значит — один на один?
Миг, что я смотрел на мальчишку, едва не стал для меня последним. В левое плечо вонзился взявшийся из ниоткуда кинжал. Не дернись я — и лезвие оказалось бы прямо в сердце. Ах ты...
Откатившись в сторону, я услышал звяк еще одного лезвия по камню разбитой мостовой. Вскочил на ноги. Вор готовился к очередному броску.
Я изо всех сил оттолкнулся от земли и сбил его оземь. Руку, метнувшуюся, чтобы перерезать мне горло, резко ударил о камни, выбив клинок. Краем глаза я видел, что мальчишка не двигался и лишь дрожал от страха.
Вор был тяжелее и сильнее меня, но у меня имелось небольшое преимущество: лезвие меча возле его горла. Он лишь тяжело дышал и в ярости испепелял меня взглядом, понимая: малейшее движение — и ему конец. Я отрежу ему башку прежде, чем он что-то мне сделает.
Я заставил его подняться и быстро стянул руки ремнем. Острие меча щекотало ему спину между лопаток, когда я выводил его из переулка. Позади послышался тихий всхлип.
Совсем забыл...
Мальчишка все так же сидел в углу, скорчившись и дрожа. Сейчас он тихонько всхлипывал, наблюдая за нами. В душу снова закралась непрошеная жалость.
— Убирайся отсюда, — тихо приказал я, мотнув головой. Мальчишка приподнял голову, словно не веря своим ушам. — Уходи, что непонятно? — прикрикнул я. Он моргнул и медленно поднялся, цепляясь за стену.
— Быстро!
Через пять секунд его здесь уже не было.
Мне показалось, или в глазах у вора мелькнуло нечто, похожее на признательность?
Если бы я только знал, чем обернется мой необдуманный поступок, снес бы мальчишке голову прямо там, в грязном тупичке. Неожиданный приступ милосердия оказался тем рычагом, который запустил в действие сложный механизм игры людскими судьбами. Игры, в правила которой меня почему-то забыли посвятить.
С той ночи прошло около двух недель. Медленно заживающее плечо ныло, не переставая, — небо заволокли тяжелые белые тучи, и с севера явственно потянуло холодом и запахом снега. Близился конец осени — зима наступала на город медленно, но уверенно, и под ее тяжелыми шагами трескалось мертвое небо, рассыпаясь мягкой и холодной белой пылью.
Это произошло тривиально до неприличия. Я возвращался домой с очередного дежурства, по привычке срезал через узкие улочки, ограниченные глухими стенами. Глубокая ночь, подозрительная тишина, падающий мягко и бесшумно, словно призрак, снег — в общем, антураж в полном порядке. Позже, когда я вспоминал подробности, мне стало до смешного... обидно? — настолько банальна оказалась ситуация.
Я умудрился не услышать, не увидеть, ничего не почувствовать. И как я только мог... впрочем, заметь я опасность вовремя, вряд ли бы это что-то изменило.
Их было пятеро. Шестым оказался тот самый мальчишка, которому я так опрометчиво подарил жизнь и свободу. "Верно говорится — хорошие дела наказуемы", — думал я, отступая от появившихся из ниоткуда троих дюжих молодчиков. Они стояли спокойно, не шевелясь, и, казалось, ждали чего-то. Как оказалось чуть позже, сзади меня поджидали еще двое, ничуть не меньших габаритов.
Последним, что я помнил, был чей-то сапог. Сапог, бьющий меня, уже лежащего в жидкой грязи из тающего снега, под дых. Потом был кулак, разбивший нос. И проклятие, произнесенное из последних сил. Я от всей души пожелал маленькому поганцу сгнить заживо, чтобы его тело стало таким же, как и душа.
Я потерял сознание.
Темно. Тихо. И злобный ледяной ветер продирает буквально до костей.
Мертвый свет мертвого неба не дает теней. Небо... оно будто нависло могильной плитой — тяжелое, застывшее. Неживое.
Я стою посреди оцепеневшего в липком сумраке леса, и тьма тянет ко мне хищные щупальца. Я не двигаюсь, не сопротивляюсь, но мгла почему-то не может достать меня. Щупальца ее как будто натыкаются на невидимую мне преграду, пытаются ощупать ее, найти уязвимое место... Я поднял руку — не знаю, зачем... может, хотел схватить язык темно-серого тумана, притянуть его к себе... Я звал тьму. Она подалась ко мне, словно верный щенок к хозяину.
Яркий и очень белый всполох молнии прошил на миг почти половину неба, словно трещина. Моя ладонь и темно-серое щупальце тумана, на миг соприкоснувшись, рассыпали окрест рой золотых искорок. Тьма отпрянула, словно в испуге, а языки сумрака, касавшиеся моей брони, рассеялись искрами цвета меда. Мне почему-то подумалось, что так сверкали на солнце волосы сестренки. Так сияли в рассветных лучах прозрачные глаза Светлой...
Где-то одиноко и отчаянно завыл волк.
Теперь я смотрел откуда-то сверху сам на себя. Тот я, что шел вниз по винтовой лестнице с факелом в руке, был, казалось, совершенно спокоен. Но я, который наблюдал за ним, пытался и не мог понять, откуда взялась тревога. Словно где-то совсем рядом поджидает опасность, готовая напасть в любую секунду.
Лестница окончилась развилкой. Я постоял миг, словно вспоминая, и направился влево. Я, что летел вверху, не знал, не понимал, почему тот я идет с видом, будто у себя дома. Будто точно знает, чего хочет и куда надо идти. Будто это и вправду наш? мой? дом.
Я снова повернул. Теперь он? я? шел по багровому ковру, странно выделяющемся на темно-сером камне. Я? мы? проходили мимо портретов в массивных рамах с полустершейся позолотой. Люди, изображенные на них, щеголяли тяжелыми мехами горностая, пышными шелками, лоснящимся бархатом. На полотнах виднелись драгоценности, дорогая мебель, бесценные ткани... былая роскошь. Былая?..
Но лиц я не видел.
Вместо них на меня смотрели смазанные пятна, в которых едва угадывались контуры гордых черт. Однако не оставляло ощущение, что они наблюдают за мной. Тяжесть их мертвых взглядов преследовала меня все то время, что я? мы? шли по бесконечно длинному коридору.
Взглянув на себя, я заметил одну вещь: казалось, я? он? знал когда-то этих людей. Он миг вглядывался в каждое лицо, прежде чем сделать очередной шаг куда-то вперед. Прошлое, что притаилось в бесцветной пыли, в паутине на стенах, в обломках на полу — ЕГО прошлое. Его, не мое.
Мое будущее?..
Веки были тяжелыми, сухими и горячими, так что казалось, будто кто-то насыпал в глаза песку. Я попробовал поднять руки, чтобы протереть их, но на удивление не смог — мной овладела жуткая слабость. К тому же левую руку от кисти до локтя держал тяжелый гипс. Голову тоже охватывал бинт, не знаю, где еще меня перемотали, но подозреваю, что везде. Каждый вдох приходилось делать с некоторым усилием, отчего где-то внутри вспыхивал тусклый уголек боли.
Я смотрел в потолок, пока глаза не заслезились и не стало чуть полегче. Пытался понять, почему стены вокруг не темно-серые, а золотисто-медовые. Я же вроде в другом месте находился... или мне это привиделось?
В ярком солнечном луче танцевали пылинки... как искорки. Искорки... я никак не мог вспомнить, что же за бред я видел, будучи в отключке. Несвязные картины, что удавалось вытащить из памяти, делу не помогали.
А почему я, собственно, в гипсе и бинтах? Правильные вопросы задаешь, Мортимер. Мышление просыпается. Еще бы память проснулась...
Память живо откликнулась и услужливо подбросила воспоминание: ночь, снег, мальчишка, сапог, кулак... Меня передернуло. Триединый мне свидетель — ненавижу этого мальца. Засранец. Подлый засранец. Увижу где его или эту банду — честное слово, убью и буду в своем праве. Избавлю этот городишко от перспективы остаться один на один с гнусным беспринципным мясником, который вырастет из ублюдка.
Прошло немного времени, и я снова задремал. Проснулся от звука легких шагов за дверью — почему-то подумалось, что так ходят молодые девушки — невесомо и воздушно. Шаги приблизились, и открылась дверь.
Вошла не девушка, как я ожидал, а средних лет приятная полная женщина. С которой я, к слову, был знаком. Вилента — старая хорошая подруга Дварга, травница, живущая в рощице у каменоломен неподалеку от города. Мы пересекались в городе, когда она приходила продавать лекарства, тогда-то Дварг нас и познакомил.
— Очнулся? — с улыбкой спросила она, прикрыв дверь ногой. В руках Вилле держала поднос с дымящейся тарелкой, чашей и какими-то коробочками, пакетиками и прочим в том же духе. Я покосился на тарелку.
— Я заходила, когда ты спал, — сказала Вилента, перехватив мой взгляд. — Пришел в себя — и слава Триединому. Я уж, если честно, не знала, чем и помочь.
Как я умудрился ее не услышать? Впрочем, понаблюдав за тем, как грациозно она двигается, несмотря на полноту, я простил себе эту оплошность.
— А что случилось там... ну... — прохрипел я. Горло совершенно не слушалось.
Травница поставила поднос на маленький столик у моего изголовья и присела на одеяло.
— Тебе очень повезло, что на бандитов наткнулся патруль. Эти нелюди уже думали, что ты мертв, хотели скинуть в сточную канаву, но патрульные их разогнали — взяли в подмогу кого-то из местных, ну и забрали тебя. Ты уже и вправду едва дышал. Ну, они тебя скорей-скорей сюда... это госпиталь, — пояснила она, заметив на моем лице недоумение. — Дварг быстро за мной. А я помогла, чем смогла — теперь-то все уже и заживать начало, хотя жизни в тебе совсем чуть-чуть оставалось. Колдуны в той шайке были?
— Не знаю... если здешние — верующие, то вряд ли — воры ведь тоже люди, — скрипнул я, подумав. — Но я никого такого не заметил.
— Что сказать — как будто кто жизнь всю из тебя вытянул. Или ты ее растратил. Ты ж ведь не колдун? — Я слегка качнул головой. — Вот и я думаю, что нет. Я немного колдую — никому не скажешь? — Вилле заговорщицки подмигнула. — Вот и над травками своими нет-нет, да и поворожу, вот ты и исцеляешься потихоньку. Да... извини уж, Морти, но нос у тебя так и останется.
Я кое-как поднял руку и осторожно ощупал нос, мгновенно занывший. Кажется, он срастался криво, становясь к тому же еще более горбатым. Чудно! Вилле в это время распаковывала свои травки и мази. В чаше меня ждало какое-то зелье неаппетитного цвета, а запах супа из тарелки щекотал ноздри.
— Сперва издевательство, потом ужин, — хмыкнула Вилле. — Так, давай поглядим, как там твои ребра...
Я медленно плелся по зимнему садику госпиталя, опираясь на костыль и кряхтя. Сам себе я напоминал древнюю старуху, которую к тому же не раз изнасиловал какой-то извращенец. Что уж говорить о сторонних наблюдателях, могущих забрести в этот Триединым забытый уголок и понаблюдать бесплатный цирк в моем исполнении?
А уголок был, к слову, чертовски красив. Деревья и кусты здесь росли густо, впрочем, не пытаясь покушаться на узкие, но вполне удобные тропинки. И вот, все это великолепие ныне укрыто под пушистым одеялом сугробов. Где уж тут не восхититься?
Честно говоря, мне здесь уже давным-давно осточертело. Выздоравливал я слишком медленно, что не могло радовать само по себе. Ежедневное ничегонеделание доканывало. Доканывало вконец. Я уже не знал, на какую стенку мне лезть новой ночью, когда такая жестокая бессонница не дает отдыха утомленному восстановлением себя телу и вопящему от желания что-то делать разуму. Невыносимо. Я уже даже готов был помолиться Триединому, чего раньше не собирался делать ни при каких обстоятельствах, но вместо смиренных просьб из уст вылетали только богохульства.
Я смахнул снег со скамьи, стоящей в укромном месте, откуда не было видно ни ограды, ни стен госпиталя. И меня здесь не заметили бы. Пусть мороз норовит куснуть за нос, а за... седалище — примерзнуть к скамье, я сидел, и сидел, и сидел до тех пор, пока меня не нашла Вилле. К тому времени я уже и замерзать начал, да и проголодался, но уходить не хотелось. Снова эта проклятая комнатушка. Снова лицезреть сестричек, да ну их к чертям собачьим! Пока такая на тебя не глядит, на них даже полюбоваться можно — благо у большинства есть на что. А вот смотреть им в глаза... я не мог. У опытных сестер взгляд хоть и ласковый, да только внутри него плескалось холодное безразличие. Они уже давно привыкли к таким, как я. Каждый день десятки больных и раненых, поневоле перестаешь сочувствовать каждому. А иначе ведь и с ума сойти можно. От сочувствия.
— Ты что творишь? — прервал мои размышления сердитый голос Виленты. — А ну марш отседова, и чтоб я больше такого не видела!
— Какого такого? — спокойно поинтересовался я. — Больной имеет право на свежий воздух.
— Но не столько же! — кипятилась Вилле. — Я тут, понимаешь, стараюсь, травки ему ношу, а он на морозе сидит! Еще простудись мне!
Я почел за благо промолчать и поковылял к зданию госпиталя. На крыльце стояла сестра, по всему видать — недавно здесь работает. В ее глазах еще не было того безразличия, только тепло, искреннее, хорошее такое тепло. Она улыбнулась мне и помогла подняться. А я в этот момент пожалел, что не могу пожелать ей остаться такой же. Не могу, и все. Я ведь не хочу, чтобы она сошла с ума.
Идя по коридору, мимо бесцветных дверей, таких же бесцветных окон, в которые заглядывала бесцветная зима, я думал только об одном — я хотел выбраться отсюда. Да что хотел — я мечтал, я жаждал этого, я был готов на все, лишь бы свалить из этого чертова госпиталя! Но я не мог. Даже при всем своем желании — не мог. Я еще чувствовал себя довольно погано и был слишком слаб. И это, кстати, странно. После того, как однажды после стычки на границе меня отвезли в лазарет примерно в таком же состоянии, я поправлялся куда как быстрее. А сейчас... сейчас было такое ощущение, что у моего тела просто не осталось ни на что сил. Так что мне светит еще по меньшей мере неделя здесь. Если не две.
Да я тут сдохну!
Нет. Не сдохну. Не имею права. А Дели? Вот потому и не сдохну.
Я и не заметил, как оказался у себя и рухнул на постель. В окно все так же смотрела холодная и безразличная ко всему зима, ощущавшая себя полноправной хозяйкой всего мира. Хотя не так уж она и была неправа. Не знаю, как насчет всего мира, а маленький садик и мои мысли давно считались ее законными владениями.
— Чего задумался? — резко вторгся в них, в мысли, все еще недовольный голос Вилле. — Что, надоело здесь торчать?
Я безнадежно кивнул.
— То-то. Будешь снова шляться по морозу — до весны тут оставлю.
Я уже открыл было рот, чтобы праведно возмутиться, но Вилле ловко заткнула мне его чашей с какой-то... как бы помягче... в общем, вкусно это не было.
— Сжалься! — булькнул я, кое-как проглотив мерзость.
— Ни за что, — невозмутимо ответствовала Вилле.
— Вилле, это жестоко! Уж кому-кому, а тебе, такой умной, красивой, хорошей, талантливой травнице это не к лицу.
— Подлиза, — улыбнулась та. — Я оценила. Только отвары все равно будешь пить, как положено.
Я вздохнул. Дварга на нее нет.
— Что там в городе хоть интересного?
— А я там бываю? — ответила Вилле. — Вот Дварг ноне придет, с него и спрашивай.
— Неужто вообще не бываешь? — проворчал я.
— Ужто, — не менее ворчливо отозвалась травница. Я с некоторым трепетом уловил нотки, так похожие на те, что начали появляться в моем голосе. Да. Долго сидеть взаперти вредно. Особенно когда поговорить, кроме одной вредной тетки и парочки безразличных ко всему сестричек, не с кем.
— Пей. — В руку мне ткнулась очередная чаша с очередным мерзкого цвета и запаха пойлом.
— А закусить? — возмутился я. — Даже после самогона закусывают! А уж после такого...
— Даже? — приподняла бровь травница.
— Даже, — подтвердил я. — Да это лакомство по сравнению с твоими... лекарствами!
— Пей давай, — усмехнулась Вилле. — А то чего похуже дам.
Пойло оказалось на удивление негадким. Даже очень негадким. Вкусно! Еще бы запах был поаппетитней...
— Мм... а можно меня лечить исключительно этим? — поинтересовался я.
— Можно, — покладисто согласилась Вилле. — Если тебя устраивает, что кое-что, — она выразительно опустила глаза, — у тебя отвалится, а кое-что другое, — она перевела взгляд повыше, — вырастет, то — пожалуйста, я не против...
Я поперхнулся.
— Тогда какого...
— Пару раз — не смертельно. Может, даже ничего не отсохнет, — ухмыльнулась Вилента.
"Ей тоже вредно со мной общаться", — подумал я. — "Травница с таким чувством юмора..."
— Точно? — буркнул я. — А то, боюсь, Дели очень удивится, обнаружив вместо братика сестренку.
Вилле не ответила, прислушиваясь к тому, что происходило за дверью. Через пару секунд дверь распахнулась, и вломился Дварг, на котором висело аж две сестрички. Вояка их будто и не замечал, однако пройти в дверь они ему существенно мешали. Дварг чуть повел плечом, и девушки легко стряхнулись с него.
— Привет, малыш! — трубным голосом возвестил он. — Добрый день, уважаемая госпожа трав...
— Пшел вон, — любезно предложила ему Вилле, снова наливая какую-то пакость и смачивая в ней свежий бинт. — Подожди минутку за тем, что осталось от двери, а потом хоть завламывайся.
Дварг постоял немного, поглядел вытаращенными глазами на то, как меня разматывают, подобрал челюсть и вышел. Интересно, как ей это удается?
Впрочем, уже через несколько минут Вилле ушла, напоследок одарив нас неодобрительными взглядами, от которых почему-то стало тепло, а Дварг вошел ко мне. Дверь уже была на своем законном месте.
— Малыш! — обрадовался он. — Тебя эта карга еще не замучила?
— Я все слышу! — донесся издалека голос "карги".
Дварг слегка втянул голову в плечи. Смотрелось забавно, особенно если вспомнить, как миниатюрна Вилле и как грозен старый вояка.
— Я ж говорю — карга, — шепотом информировал он, оглядываясь. Я деликатно хихикнул в кулак — не мог же я отказать себе в этом маленьком удовольствии, даже если ребра еще вредничают?
— А чего так долго шел? — поинтересовался я. — Или дороги замело?
— Так я это... — еще глубже втискивая голову в плечи, бухнул Дварг, — отмечали мы... праздновали. Вот.
— Всю неделю? — не поверил я. — Что за повод?
— Всю, — выглянула голова. — Мы всем отрядом кулаки за тебя держали, пока ты в отключке был. А уж как очнулся — так обрадовались! Ну, и расслабиться надо, все ж таки два дня кулаки держать...
Я попробовал представить. Кучка стражников с красными от натуги и серьезными до невозможности лицами сидит за столом в караулке и старательно держит кулаки. А где-то в темном углу притаился один такой вредный и мерзко хихикает над остальными. Агорн, вот кто. Змей.
— Короче говоря, вы неделю не просыхали, — резюмировал я. — Польщен. Как же вы меня любите, что так пьянствовали!
— А то! — вылезла из плеч голова Дварга. — Еще как!
Я постарался не расхохотаться — очень уж это выглядело по-дурацки, а смеяться чревато. Где-то в глубине души затеплилось угольком неприятное чувство, что что-то случилось или вот-вот случится, но я старался не обращать на него внимание. Когда еще удастся побывать в таком беззаботном настроении?
— Чудесно, — усмехнулся я. — Стража, значит, пьянствует неделю, а в город кто хочешь, тот и входи. А уж ворам раздолье-то!
— Да нет, — вздохнул Дварг. — Командир уж как радовался, а пить не стал. Не положено. Собственно, пили только мы с Арием и Варданом, остальные ограничились кружечкой за здоровье... ладно-ладно, не одной. Один вечер мы пили все, кроме, кажется, Агорна и еще кого-то. Надо ж за порядком следить. Во-от.
Уголек внутри потеплел, заставив меня насторожиться.
— Пьяницы, — беззлобно укорил я.
В этот момент уголек вспыхнул, наполнив меня странным, тревожащим теплом. Тепло пыталось разогнать боль, смыть усталости, избавить от безумия. Но оно было слабым, очень слабым. Пока...
Пока?
— ...а вот выйдешь из этого Триединым проклятого места — мы такое устроим! — мечтательный голос Дварга вывел меня из задумчивости. — Городишко закачается!
— Лишь бы вы не закачались, — проворчал я, все еще встревоженный. Друг мой этого, кажется, не заметил, и слава Триединому...
Назавтра я проснулся странно посвежевшим. Ничего не ныло, не свербело, не требовало немедленно себя оторвать, чтобы ныть и свербеть было нечему — совершенно ничего! Даже голова стала ясной. Впрочем, сие восхитительное состояние продлилось, к моему великому сожалению, очень недолго. Пришедшая с очередной порцией пакостей Вилле объяснила мое "просветление" вчерашним зельем, что мечтало кое-что у меня отсушить. Я решил поверить, хотя что-то где-то внутри было весьма недовольно этой версией.
К слову, сегодня Вилле не ругалась и не бранилась, очень довольная моим поведением. Еще бы: я не гулял по морозной улице, не бродил, как привидение, по коридорам, и вообще лежал себе в кровати, как примерный больной. Даже раны выглядели чуть лучше, чем вчера. С этим тоже, к слову, странно: я обнаружил, что если я хожу-брожу и делаю разные другие телодвижения, то становится хуже. Сильно. А пока лежу — сил прибавляется, и самочувствие улучшается. А я что — я не против. Лишь бы побыстрее отсюда выбраться.
— Странно, — бормотала Вилле, увлекшись перематыванием меня там, где вчера она этого не сделала, — никогда не видела, чтоб от этого снадобья был такой эффект...
Не сказать, чтобы эти слова меня всерьез обеспокоили.
А надо бы.
— Твои визиты действуют на меня исцеляюще, — хмыкал я через два дня, когда снова зашел Дварг. — Может, поживешь здесь пару деньков?
Нельзя сказать, чтобы эта шутка являлась шуткой целиком и полностью. С того первого визита старого медведя я действительно чувствовал себя лучше и лучше день ото дня. Не знаю уж, постаралось ли зе... снадобье Вилле или что еще, но мне это определенно нравилось. А кому ж не понравится?
— Я бы и рад, — притворно вздохнул Дварг, — да только, боюсь, не понравится тебе соседство старого развратника и одной молоденькой...
— Стоп! Ты прав. Я не извращенец. Живи у себя.
— То-то. Выздоравливай давай, а там и тебе найдем какую молоденькую. А уж сколько самогона тебя заждалось!
— А поприличней чего? — сморщился я. — Как-никак только из госпиталя.
— А чего тебе еще приличней? — возмутился Дварг. — Это ж... сущее лакомство! Пища древних богов!
Я не выдержал и расхохотался, припомнив, что недавно говорил по поводу сего божественного напитка Виленте. Благо теперь-то я мог и хохотать и что угодно делать... ну, почти. Вилле даже пообещала отпустить меня дня через три-четыре.
— Ладно-ладно, уговорил, — выдавил я оскорбленному в лучших чувствах Дваргу. — Пусть самогон. Огурцы на закуску не забудь из погреба достать. Вот напьюсь и пойду на подвиги. О! Пойду папашиному главному советнику морду набью.
Дварг, внезапно помрачнев, горько усмехнулся.
— Слуш, Морти, ты как выйдешь, того... поосторожней. Слыхал я, будто папаша твой, будь он неладен, вспомнил про вас с девочкой и начал охоту. Не хотел я раньше времени рассказывать, Вилле говорить, тебе волноваться нельзя, да я все равно скажу. И беги-ка ты лучше отсюда, куда глаза глядят, как только весна начнется, иначе, чует моя печенка, быть беде.
Я вдруг разозлился.
— Долго он нам еще жизнь будет портить? — прошипел я. — В покое оставить нельзя, мерзавец старый, служанок ему мало, приключений захотелось!
— Малыш...
— Что "малыш"?
— Спокойней, вот что! — рявкнул Дварг. — Твоя забота — Делия, вот и заботься о ней, а на рожон не лезь, понял?!
Гнев куда-то ушел, оставив после себя чувство нереальности, будто и не мой он. Стыдно мне не было.
— Понял, — проворчал я.
— Вот и отлично, — буркнул вояка, оглядываясь на дверь, где маячила сестричка. — В чем дело?
— Больным пора отдыхать, гарт, — проворковала та. В нежном колокольчике ее голоса явственно слышался металл.
— Правда что, — вздохнул Дварг. — А мне на дежурство. Пошел я.
— Мирной ночи, — отозвался я. Сестричка неодобрительно проводила глазами стражника и подошла ко мне. В ее руках находился привычный пузырек с привычным снадобьем для исцеляющего сна без сновидений.
Я сидел на крыше и помахивал черным хвостом, изредка подергивая ухом, когда на него садилась снежинка. Сегодня хорошая ночь, очень хорошая... ну и что, что мне это самое ухо чуть не откусили? Будет знать, как лезть на мой чердак!
Красиво. Луна вот слегка светит. Да, я не волк, я кот. Все равно красиво. Скажете, нет? А по мне так очень даже. Мур-р-р...
Живущим в городе котам приходится день за днем встречать разных людей. Самых-самых разных. Некоторые и покормят, а некоторые, мерзавцы, и пнуть норовят. И зачем только? И ведь не укусишь даже, противно. Все они такие, даже те, кто кормит. Все. Словно в подтверждение моих мыслей откуда-то снизу потянуло чем-то гадким. Очень гадким. Невероятно мерзкий запах. Я сморщился. Вот же ужасные создания эти люди, не могут жить без мерзостей! Я чуть раскрыл пасть и лизнул воздух, зачерпнул его языком... фу, гадость какая! Мертвец! И ведь не уберут его даже с улиц, лентяи проклятые! А тот, небось, и не подумал уйти куда-то, где он никому не помешает. И почему везде люди? Кошки гораздо лучше. Жить бы без них. Только кошки. И вкусные мыши. И воробьи. Только не вороны. У них клювы тяжелые.
Запах приблизился. Я сморщился еще сильнее и поднялся с облюбованного конька крыши, на котором так хорошо сиделось, думалось, а теперь из-за какого-то мертвяка уйти придется. И чего он так развонялся, зима же? Еще и сильнее с каждой минутой, ну нет, это уже нахальство, так мешать порядочному коту сидеть на кры...
Тут я увидел, ЧТО так пахнет. ЭТО шло по переулку внизу, цепляясь за стены. ЭТО уже давно должно было покоиться на ветру... хотя нет, ТАКОЕ развеивать нельзя. Даже я, самый умный кот этого города, не мог себе даже представить, как ЭТО должно быть упокоено.
ЭТО напоминало человека, но человеком уже не являлось. ОНО оказалось невысоким. Наверное, ОНО когда-то было молодо. Сейчас же...
ОНО распадалось буквально на глазах. На лице ЭТОГО болтались сморщенные ошметки кожи, одного глаза недоставало, как, впрочем, носа и нескольких пальцев. В груди этого существа зияла огромная рваная рана, из которой выглядывали серые, похожие на пену ребра.
ОНО не прошло и нескольких шагов. Прямо напротив меня оно остановилось и, взглянув мне прямо в глаза, тихо прошипело что-то — но я услышал его так ясно, будто он стоял рядом со мной.
"Будь ты проклят", — сказало ОНО. — "Настанет время — и я приду за тобой..."
Сказав это, ОНО рухнуло у стены. Теперь ОНО умерло. Живой мертвец стал мертвецом. Трупом.
Я знал, что слова ЭТОГО — ложь. ОНО не придет.
Это не в его власти.
Не в его...
Тогда почему мне так страшно?!
Я вскочил с постели с придушенным хрипом, не позволив ему превратиться в крик. Непозволительная роскошь — кричать от ужаса, каким бы ужасным этот ужас ни был. Нельзя.
Прикосновение холодной стены довольно быстро привело меня в чувство. Это сон... просто сон... которого не должно быть. Не должно. Наверное, у этой богадельни просроченные лекарства. Да. Так и есть. Только и всего... надо бы сестричкам нагоняй сделать...
Не хватало воздуха. Я подскочил к окну и резко распахнул его, с наслаждением вдыхая свежий морозный запах ночи. Ночь пахнет иначе, чем день... ночь дала мне спокойствие и уверенность.
Снег внизу мерцал то красным, то голубоватым. На небе нахально устроились обе луны, а Хеста подмигивала самым наглым образом. Я покосился на нее и быстро закрыл окно. Спать
Спать...
Мортимер засыпал и не слышал, не видел, не знал... да он попросту не мог знать, что сейчас происходит где-то далеко. А где-то далеко сейчас укоризненно качала прекрасной головкой Светлая и торжествующе смеялась Темная...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
