| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Память живо откликнулась и услужливо подбросила воспоминание: ночь, снег, мальчишка, сапог, кулак... Меня передернуло. Триединый мне свидетель — ненавижу этого мальца. Засранец. Подлый засранец. Увижу где его или эту банду — честное слово, убью и буду в своем праве. Избавлю этот городишко от перспективы остаться один на один с гнусным беспринципным мясником, который вырастет из ублюдка.
Прошло немного времени, и я снова задремал. Проснулся от звука легких шагов за дверью — почему-то подумалось, что так ходят молодые девушки — невесомо и воздушно. Шаги приблизились, и открылась дверь.
Вошла не девушка, как я ожидал, а средних лет приятная полная женщина. С которой я, к слову, был знаком. Вилента — старая хорошая подруга Дварга, травница, живущая в рощице у каменоломен неподалеку от города. Мы пересекались в городе, когда она приходила продавать лекарства, тогда-то Дварг нас и познакомил.
— Очнулся? — с улыбкой спросила она, прикрыв дверь ногой. В руках Вилле держала поднос с дымящейся тарелкой, чашей и какими-то коробочками, пакетиками и прочим в том же духе. Я покосился на тарелку.
— Я заходила, когда ты спал, — сказала Вилента, перехватив мой взгляд. — Пришел в себя — и слава Триединому. Я уж, если честно, не знала, чем и помочь.
Как я умудрился ее не услышать? Впрочем, понаблюдав за тем, как грациозно она двигается, несмотря на полноту, я простил себе эту оплошность.
— А что случилось там... ну... — прохрипел я. Горло совершенно не слушалось.
Травница поставила поднос на маленький столик у моего изголовья и присела на одеяло.
— Тебе очень повезло, что на бандитов наткнулся патруль. Эти нелюди уже думали, что ты мертв, хотели скинуть в сточную канаву, но патрульные их разогнали — взяли в подмогу кого-то из местных, ну и забрали тебя. Ты уже и вправду едва дышал. Ну, они тебя скорей-скорей сюда... это госпиталь, — пояснила она, заметив на моем лице недоумение. — Дварг быстро за мной. А я помогла, чем смогла — теперь-то все уже и заживать начало, хотя жизни в тебе совсем чуть-чуть оставалось. Колдуны в той шайке были?
— Не знаю... если здешние — верующие, то вряд ли — воры ведь тоже люди, — скрипнул я, подумав. — Но я никого такого не заметил.
— Что сказать — как будто кто жизнь всю из тебя вытянул. Или ты ее растратил. Ты ж ведь не колдун? — Я слегка качнул головой. — Вот и я думаю, что нет. Я немного колдую — никому не скажешь? — Вилле заговорщицки подмигнула. — Вот и над травками своими нет-нет, да и поворожу, вот ты и исцеляешься потихоньку. Да... извини уж, Морти, но нос у тебя так и останется.
Я кое-как поднял руку и осторожно ощупал нос, мгновенно занывший. Кажется, он срастался криво, становясь к тому же еще более горбатым. Чудно! Вилле в это время распаковывала свои травки и мази. В чаше меня ждало какое-то зелье неаппетитного цвета, а запах супа из тарелки щекотал ноздри.
— Сперва издевательство, потом ужин, — хмыкнула Вилле. — Так, давай поглядим, как там твои ребра...
Я медленно плелся по зимнему садику госпиталя, опираясь на костыль и кряхтя. Сам себе я напоминал древнюю старуху, которую к тому же не раз изнасиловал какой-то извращенец. Что уж говорить о сторонних наблюдателях, могущих забрести в этот Триединым забытый уголок и понаблюдать бесплатный цирк в моем исполнении?
А уголок был, к слову, чертовски красив. Деревья и кусты здесь росли густо, впрочем, не пытаясь покушаться на узкие, но вполне удобные тропинки. И вот, все это великолепие ныне укрыто под пушистым одеялом сугробов. Где уж тут не восхититься?
Честно говоря, мне здесь уже давным-давно осточертело. Выздоравливал я слишком медленно, что не могло радовать само по себе. Ежедневное ничегонеделание доканывало. Доканывало вконец. Я уже не знал, на какую стенку мне лезть новой ночью, когда такая жестокая бессонница не дает отдыха утомленному восстановлением себя телу и вопящему от желания что-то делать разуму. Невыносимо. Я уже даже готов был помолиться Триединому, чего раньше не собирался делать ни при каких обстоятельствах, но вместо смиренных просьб из уст вылетали только богохульства.
Я смахнул снег со скамьи, стоящей в укромном месте, откуда не было видно ни ограды, ни стен госпиталя. И меня здесь не заметили бы. Пусть мороз норовит куснуть за нос, а за... седалище — примерзнуть к скамье, я сидел, и сидел, и сидел до тех пор, пока меня не нашла Вилле. К тому времени я уже и замерзать начал, да и проголодался, но уходить не хотелось. Снова эта проклятая комнатушка. Снова лицезреть сестричек, да ну их к чертям собачьим! Пока такая на тебя не глядит, на них даже полюбоваться можно — благо у большинства есть на что. А вот смотреть им в глаза... я не мог. У опытных сестер взгляд хоть и ласковый, да только внутри него плескалось холодное безразличие. Они уже давно привыкли к таким, как я. Каждый день десятки больных и раненых, поневоле перестаешь сочувствовать каждому. А иначе ведь и с ума сойти можно. От сочувствия.
— Ты что творишь? — прервал мои размышления сердитый голос Виленты. — А ну марш отседова, и чтоб я больше такого не видела!
— Какого такого? — спокойно поинтересовался я. — Больной имеет право на свежий воздух.
— Но не столько же! — кипятилась Вилле. — Я тут, понимаешь, стараюсь, травки ему ношу, а он на морозе сидит! Еще простудись мне!
Я почел за благо промолчать и поковылял к зданию госпиталя. На крыльце стояла сестра, по всему видать — недавно здесь работает. В ее глазах еще не было того безразличия, только тепло, искреннее, хорошее такое тепло. Она улыбнулась мне и помогла подняться. А я в этот момент пожалел, что не могу пожелать ей остаться такой же. Не могу, и все. Я ведь не хочу, чтобы она сошла с ума.
Идя по коридору, мимо бесцветных дверей, таких же бесцветных окон, в которые заглядывала бесцветная зима, я думал только об одном — я хотел выбраться отсюда. Да что хотел — я мечтал, я жаждал этого, я был готов на все, лишь бы свалить из этого чертова госпиталя! Но я не мог. Даже при всем своем желании — не мог. Я еще чувствовал себя довольно погано и был слишком слаб. И это, кстати, странно. После того, как однажды после стычки на границе меня отвезли в лазарет примерно в таком же состоянии, я поправлялся куда как быстрее. А сейчас... сейчас было такое ощущение, что у моего тела просто не осталось ни на что сил. Так что мне светит еще по меньшей мере неделя здесь. Если не две.
Да я тут сдохну!
Нет. Не сдохну. Не имею права. А Дели? Вот потому и не сдохну.
Я и не заметил, как оказался у себя и рухнул на постель. В окно все так же смотрела холодная и безразличная ко всему зима, ощущавшая себя полноправной хозяйкой всего мира. Хотя не так уж она и была неправа. Не знаю, как насчет всего мира, а маленький садик и мои мысли давно считались ее законными владениями.
— Чего задумался? — резко вторгся в них, в мысли, все еще недовольный голос Вилле. — Что, надоело здесь торчать?
Я безнадежно кивнул.
— То-то. Будешь снова шляться по морозу — до весны тут оставлю.
Я уже открыл было рот, чтобы праведно возмутиться, но Вилле ловко заткнула мне его чашей с какой-то... как бы помягче... в общем, вкусно это не было.
— Сжалься! — булькнул я, кое-как проглотив мерзость.
— Ни за что, — невозмутимо ответствовала Вилле.
— Вилле, это жестоко! Уж кому-кому, а тебе, такой умной, красивой, хорошей, талантливой травнице это не к лицу.
— Подлиза, — улыбнулась та. — Я оценила. Только отвары все равно будешь пить, как положено.
Я вздохнул. Дварга на нее нет.
— Что там в городе хоть интересного?
— А я там бываю? — ответила Вилле. — Вот Дварг ноне придет, с него и спрашивай.
— Неужто вообще не бываешь? — проворчал я.
— Ужто, — не менее ворчливо отозвалась травница. Я с некоторым трепетом уловил нотки, так похожие на те, что начали появляться в моем голосе. Да. Долго сидеть взаперти вредно. Особенно когда поговорить, кроме одной вредной тетки и парочки безразличных ко всему сестричек, не с кем.
— Пей. — В руку мне ткнулась очередная чаша с очередным мерзкого цвета и запаха пойлом.
— А закусить? — возмутился я. — Даже после самогона закусывают! А уж после такого...
— Даже? — приподняла бровь травница.
— Даже, — подтвердил я. — Да это лакомство по сравнению с твоими... лекарствами!
— Пей давай, — усмехнулась Вилле. — А то чего похуже дам.
Пойло оказалось на удивление негадким. Даже очень негадким. Вкусно! Еще бы запах был поаппетитней...
— Мм... а можно меня лечить исключительно этим? — поинтересовался я.
— Можно, — покладисто согласилась Вилле. — Если тебя устраивает, что кое-что, — она выразительно опустила глаза, — у тебя отвалится, а кое-что другое, — она перевела взгляд повыше, — вырастет, то — пожалуйста, я не против...
Я поперхнулся.
— Тогда какого...
— Пару раз — не смертельно. Может, даже ничего не отсохнет, — ухмыльнулась Вилента.
"Ей тоже вредно со мной общаться", — подумал я. — "Травница с таким чувством юмора..."
— Точно? — буркнул я. — А то, боюсь, Дели очень удивится, обнаружив вместо братика сестренку.
Вилле не ответила, прислушиваясь к тому, что происходило за дверью. Через пару секунд дверь распахнулась, и вломился Дварг, на котором висело аж две сестрички. Вояка их будто и не замечал, однако пройти в дверь они ему существенно мешали. Дварг чуть повел плечом, и девушки легко стряхнулись с него.
— Привет, малыш! — трубным голосом возвестил он. — Добрый день, уважаемая госпожа трав...
— Пшел вон, — любезно предложила ему Вилле, снова наливая какую-то пакость и смачивая в ней свежий бинт. — Подожди минутку за тем, что осталось от двери, а потом хоть завламывайся.
Дварг постоял немного, поглядел вытаращенными глазами на то, как меня разматывают, подобрал челюсть и вышел. Интересно, как ей это удается?
Впрочем, уже через несколько минут Вилле ушла, напоследок одарив нас неодобрительными взглядами, от которых почему-то стало тепло, а Дварг вошел ко мне. Дверь уже была на своем законном месте.
— Малыш! — обрадовался он. — Тебя эта карга еще не замучила?
— Я все слышу! — донесся издалека голос "карги".
Дварг слегка втянул голову в плечи. Смотрелось забавно, особенно если вспомнить, как миниатюрна Вилле и как грозен старый вояка.
— Я ж говорю — карга, — шепотом информировал он, оглядываясь. Я деликатно хихикнул в кулак — не мог же я отказать себе в этом маленьком удовольствии, даже если ребра еще вредничают?
— А чего так долго шел? — поинтересовался я. — Или дороги замело?
— Так я это... — еще глубже втискивая голову в плечи, бухнул Дварг, — отмечали мы... праздновали. Вот.
— Всю неделю? — не поверил я. — Что за повод?
— Всю, — выглянула голова. — Мы всем отрядом кулаки за тебя держали, пока ты в отключке был. А уж как очнулся — так обрадовались! Ну, и расслабиться надо, все ж таки два дня кулаки держать...
Я попробовал представить. Кучка стражников с красными от натуги и серьезными до невозможности лицами сидит за столом в караулке и старательно держит кулаки. А где-то в темном углу притаился один такой вредный и мерзко хихикает над остальными. Агорн, вот кто. Змей.
— Короче говоря, вы неделю не просыхали, — резюмировал я. — Польщен. Как же вы меня любите, что так пьянствовали!
— А то! — вылезла из плеч голова Дварга. — Еще как!
Я постарался не расхохотаться — очень уж это выглядело по-дурацки, а смеяться чревато. Где-то в глубине души затеплилось угольком неприятное чувство, что что-то случилось или вот-вот случится, но я старался не обращать на него внимание. Когда еще удастся побывать в таком беззаботном настроении?
— Чудесно, — усмехнулся я. — Стража, значит, пьянствует неделю, а в город кто хочешь, тот и входи. А уж ворам раздолье-то!
— Да нет, — вздохнул Дварг. — Командир уж как радовался, а пить не стал. Не положено. Собственно, пили только мы с Арием и Варданом, остальные ограничились кружечкой за здоровье... ладно-ладно, не одной. Один вечер мы пили все, кроме, кажется, Агорна и еще кого-то. Надо ж за порядком следить. Во-от.
Уголек внутри потеплел, заставив меня насторожиться.
— Пьяницы, — беззлобно укорил я.
В этот момент уголек вспыхнул, наполнив меня странным, тревожащим теплом. Тепло пыталось разогнать боль, смыть усталости, избавить от безумия. Но оно было слабым, очень слабым. Пока...
Пока?
— ...а вот выйдешь из этого Триединым проклятого места — мы такое устроим! — мечтательный голос Дварга вывел меня из задумчивости. — Городишко закачается!
— Лишь бы вы не закачались, — проворчал я, все еще встревоженный. Друг мой этого, кажется, не заметил, и слава Триединому...
Назавтра я проснулся странно посвежевшим. Ничего не ныло, не свербело, не требовало немедленно себя оторвать, чтобы ныть и свербеть было нечему — совершенно ничего! Даже голова стала ясной. Впрочем, сие восхитительное состояние продлилось, к моему великому сожалению, очень недолго. Пришедшая с очередной порцией пакостей Вилле объяснила мое "просветление" вчерашним зельем, что мечтало кое-что у меня отсушить. Я решил поверить, хотя что-то где-то внутри было весьма недовольно этой версией.
К слову, сегодня Вилле не ругалась и не бранилась, очень довольная моим поведением. Еще бы: я не гулял по морозной улице, не бродил, как привидение, по коридорам, и вообще лежал себе в кровати, как примерный больной. Даже раны выглядели чуть лучше, чем вчера. С этим тоже, к слову, странно: я обнаружил, что если я хожу-брожу и делаю разные другие телодвижения, то становится хуже. Сильно. А пока лежу — сил прибавляется, и самочувствие улучшается. А я что — я не против. Лишь бы побыстрее отсюда выбраться.
— Странно, — бормотала Вилле, увлекшись перематыванием меня там, где вчера она этого не сделала, — никогда не видела, чтоб от этого снадобья был такой эффект...
Не сказать, чтобы эти слова меня всерьез обеспокоили.
А надо бы.
— Твои визиты действуют на меня исцеляюще, — хмыкал я через два дня, когда снова зашел Дварг. — Может, поживешь здесь пару деньков?
Нельзя сказать, чтобы эта шутка являлась шуткой целиком и полностью. С того первого визита старого медведя я действительно чувствовал себя лучше и лучше день ото дня. Не знаю уж, постаралось ли зе... снадобье Вилле или что еще, но мне это определенно нравилось. А кому ж не понравится?
— Я бы и рад, — притворно вздохнул Дварг, — да только, боюсь, не понравится тебе соседство старого развратника и одной молоденькой...
— Стоп! Ты прав. Я не извращенец. Живи у себя.
— То-то. Выздоравливай давай, а там и тебе найдем какую молоденькую. А уж сколько самогона тебя заждалось!
— А поприличней чего? — сморщился я. — Как-никак только из госпиталя.
— А чего тебе еще приличней? — возмутился Дварг. — Это ж... сущее лакомство! Пища древних богов!
Я не выдержал и расхохотался, припомнив, что недавно говорил по поводу сего божественного напитка Виленте. Благо теперь-то я мог и хохотать и что угодно делать... ну, почти. Вилле даже пообещала отпустить меня дня через три-четыре.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
