Так громче музыка играй победу!

Но, прощаясь, Хозяин Земли Русской наговорил Андрею столько любезностей, что тот не преминул воспользоваться благоволением монарха в самое ближайшее время.

— Эдуард Эмильевич, — подошёл адмирал к доктору Киберу, который так же присутствовал при проводах государя, — предлагаю доставить вас в госпиталь на моём авто.

— А в чём причина столь неожиданной любезности, Андрей Августович, — хитро прищурился руководитель севастопольского госпиталя, прекрасно понимая 'в чём причина'.

— Не буду скрывать — я намерен похитить у вас Елизавету Сергеевну. Причём надолго. Минимум — на неделю. И это не обсуждается. Кстати, прошу вас присутствовать при нашем с ней венчании. Послезавтра.

— Ну что же... Никто и никогда не посмеет сказать, что Эдуард Кибер препятствовал любви и браку, — весело посмотрел доктор на адмирала. — От всей души поздравляю вас, и очень рад за Елизавету. Идёмте в ваш мотор. Обещаю отпустить лучшую сестру госпиталя немедленно. Даже, если она на операции...

— Здравствуй, Лиза!

Женщина, только что корпевшая над казёнными бумагами, немедленно обернулась на голос... На голос, который успела полюбить. Вместе с тем, кто этим голосом говорил.

И нет в этом ничего удивительного: любовь и страсть — прерогатива не только юных, далеко не только юных...

А мезальянсы... Да сколько угодно примеров, когда люди достаточно отличающиеся по возрасту, искренне любили друг друга.

Это когда ему сорок, а ей двадцать (или наоборот), союз смотрится противоестественным. А чем дальше по дороге в 'прекрасное далёко', тем меньше арифметическая разница в возрасте кажется 'пугающей'. Здесь, скорее, начинает работать 'алгебра' — отношение возрастов. А оно с каждым годом стремится к единице...

У Андрея с Елизаветой эта самая разница составляла около двадцати процентов. Вполне нормально по тем временам (да и по нынешним тоже). Тем более, что 'засыланцы' сдержали своё слово — Эбергард молодел просто на глазах. До разумного предела, конечно. А, если учесть то, что свою окладистую бороду Андрей категорически переделал в 'имитацию' оной 'а-ля Рожественский', то смотрелся командующий флотом очень и очень даже ничего...

— Я тебя похищаю. Венчание послезавтра.

— А государь?

— Государь благословил. И даже выразил желание быть крёстным нашего ребёнка.

— Не может быть!

— Клянусь! Сказал: 'Сожалею, что не смогу присутствовать при вашем венчании, но когда будете ждать наследника — обязательно сообщите...'. Так что сейчас заедем к тебе, захватишь самое необходимое на первое время, и на виллу.

— Но Андрей, мне же надо будет ещё...

— Завтра. Завтра прокатишься по магазинам, выберешь то, что требуется ещё. В твоём распоряжении будут экипаж и расторопный матрос. Ну и в финансовом отношении можешь не сильно стесняться — я могу себе позволить удовлетворить несколько капризов моей любимой невесты.

— Ты с ума сошёл! — 'дочери Евы' всегда 'дочери Евы', и Елизавета не являлась исключением, несмотря на всю свою современность, эмансипированность, и соответствие просвещённому двадцатому веку. — За один день? Платье для венчания?

— Лизонька, — не полез в карман за словом адмирал, — идёт война. Ты представляешь собой стратегически важного человека. Женщины, которая обеспечит душевное спокойствие и душевный же комфорт аж для целого командующего флотом.

— Прекрати придуриваться, — приняла шутливый тон молодая женщина, — а то вообще передумаю выходить за тебя замуж. Ишь — я уже 'вещью' стала!

— И думать не смей! Ты себе представляешь, что будет с Россией, если командующий флотом во время войны станет заботиться не о том, как топить вражеские корабли, а о том, как вернуть потерянную любовь?!

Так, весело пикируясь, адмирал со своей невестой спустились к авто, а ещё через час Елизавета Сергеевна уже осматривала дом, в котором ей предстояло в самом ближайшем будущем стать полноправной хозяйкой.

Белокаменное здание, даже с колоннами, внутри отличалось почти спартанской обстановкой. Нет, конечно, без крайностей: и паркет имелся, и мебель выглядела вполне достойно, но никакого подобия роскоши, ожидаемой в доме практически первого человека в Крыму и не только, не имелось. И вообще: просто физически ощущалось, что это дом, в котором живёт мужчина. Не 'холостяцкая квартира', нет — именно дом. Дом, в коем проживает человек, для которого важнее функциональность каждого предмета, чем ощущение общего уюта. Хотя... Для многих мужчин именно это и есть 'уют'...

— Лиза, а вот второй спальни у меня нет...

— Так и знала! Коварный соблазнитель заманил несчастную девушку в свой замок, и лишил её последнего шанса сберечь свою невинность. Я в ужасе! — Фролова, (пока ещё Фролова), весело посмотрела на жениха. — Андрей, я похожа на дуру? Или на жеманную ханжу, которая до венчания не позволит прикоснуться к себе жениху? Думаешь, я не знала, куда и зачем мы едем?

Эбергард физически ощущал, как багровеет его лицо. Действительно, ляпнул он глупость, ведёт себя как последний лох, и никакие отмазки по поводу 'не хотел обидеть любимую...' не проходят.

— Так что я намерена немедленно осмотреть нашу спальню, — продолжила невеста.

У влюблённых, особенно у молодых, как правило, главная проблема: 'Где?!'. Дома — родители, на природе — дискомфорт от подсознательного ожидания какого-нибудь грибника-рыбака, случайно проходящего мимо — не способствует подобное раскрепощённости, столь необходимой для концентрации внимания именно друг на друге...

А в холодное, или даже 'прохладное' время года, так вообще деваться некуда, если у кого-нибудь из двоих родители в какую-нибудь относительно длительную поездку не укатили.

Наши молодожёны были 'готовы' уже давно, и Андрей давно чувствовал, целуя любимую женщину по завершении очередного свидания, как мало ей этого поцелуя, чувствовал, как она всем телом подавалась навстречу в этот момент...

Но, несмотря на то, что и у неё была квартира, и у него вилла, да и сдаваемых апартаментов в Севастополе — завались... Мешала как раз именно должность командующего — слишком известным и публичным человеком являлся адмирал Эбергард в этом конкретном городе Российской Империи, чтобы позволить себе явно компрометировать достойную и уважаемую женщину...

Осязание в ряду наших пяти чувств, считается обычно последним по важности. Но не в таких ситуациях... В 'таких', хочется вообще утратить все остальные, практически бесполезные в данный момент органы контакта с окружающим миром, и стать только кожей. Чтобы максимально полно ощущать нежность и хрупкость обнажённого женского тела, которое обнимаешь.

Хотя... Слышать это возбуждённое дыхание тоже хочется и необходимо, ощущать вкус губ и её кожи — обязательно, видеть родное лицо, ощущать запах этого любимого тела, которое именно так пахнет только сейчас... Нет, конечно, ничего лишнего из органов чувств у нас не имеется даже для такого конкретного момента, но всё равно — главное удовольствие дарит именно контакт телами. Причём не те несколько секунд животного наслаждения, что заложены Матушкой-Природой в тело любого самца животного мира, а именно ощущение единения 'в один организм' двух любящих друг друга людей.

— Хочу в 'ракушку', — делано-капризно прошептала на ухо Лиза.

Шептать не было никакой необходимости, ну ведь не подслушивают же слуги под дверью.

Андрей, 'отдышавшись' от очередного единения тел и сердец, послушно, и с удовольствием изобразил 'ракушку'. 'Ракушку', в которой являлся 'створками', а 'устрицей' была Лиза. То есть, обхватил любимую и руками, и ногами, прижался всем телом, и очень жалел, что этого 'тела' так мало. До жути хотелось превратиться в амёбу, которая может полностью обволакивать свою жертву... Так хотелось, чтобы ни один квадратный сантиметр этого восхитительного тела не 'скучал' сейчас без восприятия той любви, которой хотелось его напоить...

— Так! — невеста удивлённо посмотрела на своего суженного. — Я выхожу замуж за адмирала или за мичмана? Что за шевеления у вас там?

— Солнышко, ну я не всегда властен над собой...

— И, тем не менее — прекратите. Дайте бедной девушке отдохнуть, и накопить невинности к свадьбе. Ну, или хотя бы к утру. Давай спать, Андрюш.

Обладая наготой Лизы вечером, проведя рядом с этой наготой всю ночь, ощущая её каждой клеточкой своей кожи, Андрей увидел эту наготу только утром. И, в очередной раз, пришёл в восхищение от своей избранницы: столько женственности в каждом движении, столько грациозности, настолько ладной и гармоничной выглядела Елизавета, что просто хотелось бросить и отдать всё, лишь бы быть рядом со столь фантастически красивой женщиной...

— Лиза, а как тебя за эти годы женихи на части не разорвали?

— А я под сестринским платьем от них пряталась, — женщина повернулась к своему жениху, лучи зимнего солнца осветили её с ног до головы, и Андрей ещё раз смог полюбоваться на свою любимую. О — натюрель.

Причём Елизавета нисколько не стеснялась демонстрировать своё тело тому, кто уже завтра станет её мужем.

— Я тебя ждала, Андрей. Не адмирала — человека. Ты меня действительно любишь, я чувствую.

— Ещё как! Иди ко мне!

— Нет! Отправляйся на свои броненосцы.

Пришлось подчиниться, и действительно отправиться по делам службы. Причём, адмирал опередил вызванных им же старших лейтенантов всего на полчаса. Вернее не опередил: Командиры готовых войти в строй новых подводных лодок уже ждали командующего на борту 'Георгия Победоносца'.

— Проходите, господа, — пригласил офицеров в салон Кетлинский. — Командующий ждёт.

Беляев, командир 'Моржа', Соловьёв ('Нерпа') и Бачманов ('Тюлень'), прошли в роскошное помещение, где командующий флотом обычно принимал своих подчинённых.

— Прибыли по вашему приказанию, ваше высокопревосходительство! — отрапортовал за всех Беляев, старший из присутствующих старлеев, по времени производства в чин.

— Садитесь, господа! — указал на кресла Эбергард.

Офицеры 'приземлились' на указанные им места, и приготовились внимать человеку, которого уважали и, практически, боготворили.

Даже к самому Макарову в Порт-Артуре экипажи кораблей не относились с таким пиететом и уважением, как к командующему Черноморским флотом, несмотря на его немецкую фамилию.

Хотя... Командующий Балтфлотом, Николай Оттович фон Эссен, тоже не отличался 'русскостью' своей фамилии, но мало кого практически все российские военные моряки так уважали за ум и храбрость, как этого 'шведа', семья которого исправно служила России уже не первый век.

А Эбергард, за несколько месяцев, успел принести империи такие громкие победы, подобных которым русский флот не знал со времён Нахимова...

— Господа, — обратился адмирал к молодым офицерам, — вы являетесь командирами самых совершенных и грозных кораблей флота. Да, да, я не шучу.

Старлеи слегка обалдели от столь высокой оценки их субмарин, но возражать не посмели.

— Будущее морской войны, это удары из-под воды и с воздуха, продолжил Эбергард. — И это уже частично доказали успехи как немецких, английских и наших подводников. Но я вас разочарую, господа. Задача подводной лодки не уничтожать боевые корабли противника — она должна, в первую очередь, топить вражеские транспорты. Боевых целей вам мы не оставили. Ну не посмеют же еле ползающие 'Бранденбурги', или 'Меджидие' сунуть свои форштевни в Чёрное море? Но, судьба войны решается на суше. Солдатами, сидящими в окопах. И наша с вами задача — препятствовать подвозу каждого куска угля, каждой банки керосина, каждого мешка муки... Поэтому каждую дрянную фелюгу считайте вражеским кораблём и беспощадно сжигайте. Сняв людей, конечно.

— Разумеется, — командующий слегка перевёл дух после своей тирады, — если в поле зрения ваших перископов появится какой-нибудь боевой корабль противника — атакуйте, благословляю. Но, честно говоря, мне в это слабо верится.

— Простите, ваше высоко превосходительство, — осмелился перебить адмирала Бачманов. — Атаковать торпедами?

— Именно торпедами, и именно из-под воды. Можете наплевать, в таком случае, на стоимость этой самой торпеды. Я, господа, должен, раз уж разговор коснулся данной темы раньше, чем ожидалось, сообщить вам о самой главной задаче: 'Учиться воевать'. Учиться воевать этим новым, не до конца освоенным, но, я уверен, грозным оружием грядущих войн, каковым, несомненно, станет подводная лодка. И, как мне представляется, она страшна крейсерам и дредноутам, а, главное, торговому флоту противника не лихостью, храбростью и умом отдельного командира субмарины, а массовым и взаимосвязанным применением соединений подлодок. Самостоятельных соединений. Поэтому главным для ваших совместных операций, когда все три лодки войдут в строй, будет даже не уничтожение турецких каботажников, а отработка связи и координации совместных действий.

Старшие лейтенанты восприняли спич Эбергарда достаточно уныло.

— Ваше высокопревосходительство, — встал старший лейтенант Соловьёв, — разрешите уточнить?

— Слушаю вас.

— Рекомендуется использовать торпеды даже против деревянных фелюг? Я правильно понял?

— Ни в коем случае! Поняли вы меня категорически неправильно. Расходовать торпеду на такую шелупонь, как упомянутые плавающие деревяшки, нельзя ни в коем случае. Только по боевым кораблям, учитывая их водоизмещение, боевую ценность и, главное, осадку. Или по относительно крупным транспортам. Шхуны и им подобное, будете жечь артиллерийским огнём, подрывными патронами или просто парой банок керосина. Тем более, что у вас в аппаратах, всего четыре торпеды: две в носовых, и две в кормовых. Расходовать их только по боевым судам противника, либо, по транспортам солидного водоизмещения. От тысячи тонн. Не менее.

Старшие лейтенанты переглянулись, но промолчали.

А командующий не преминул 'подогнать' ещё одну 'горькую пилюлю':

— И ещё, господа, в свой первый поход, каждая из ваших лодок выйдет без торпед в аппаратах Джевецкого. Только две в носовых и две в кормовых. А в дальнейшем и сами внешние аппараты будут демонтированы. Нечего торпедам ржаветь без дела — лучше их смелее использовать в боевых действиях. Да и нырнуть с ними, установленными открыто, вы не сможете более, чем на двадцать метров без риска того, что эти самые самодвижущиеся мины не будут повреждены, и , в случае необходимости, не поведут себя как капризные кокотки... Это вопрос решённый, господа.

Лица командиров подлодок вытянулись и поскучнели: Шутка ли — эти достаточно молодые офицеры были уверены, что получают под свою команду самые грозные субмарины в мире. Хоть и формально САМЫЕ. Ведь двенадцать торпедных аппаратов ни одна субмарина на всей планете не имела — только их 'Морж', 'Нерпа' и 'Тюлень'. Ну и ещё почти однотипные 'барсы' на Балтике.

Но мальчишки всегда оставались, и будут оставаться мальчишками. Даже когда у них на плечах появятся погоны. И когда эти погоны из офицерских превратятся в адмиральские или генеральские — ничего не изменится — всё тот же мальчишка будет хотеть ПОБЕДИТЬ. И, чтобы на груди его покачивались самые почётные ордена, и, чтобы именно ему поручили командовать чем-то самым-пресамым лучшим...