Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Эриния испепеляет меня удивленным взглядом. К сожалению, я не вижу в нем страха. Она вновь растягивает миловидное лицо в ухмылке и внезапно несется на меня, что как ни странно, отдается во мне целым калейдоскопом эмоций. Что теперь, мать вашу? Что теперь мне делать, ведь я коньки отброшу от первого же ее удара!
Несмотря на скверные мысли, скорость не сбавляю. Продолжаю целиться и стрелять, но так и не попадаю в блондинку. Она ловко уворачивается, будто торнадо несется на меня, и уже скоро оказывается так близко к моему лицу, что я чувствую запах крови, исходящий от раны на ее щеке. Мы врезаемся друг в друга, словно грозовые тучи, и с наших губ тут же срываются вопли. Я выставляю вперед локоть, но неожиданно ощущаю, как нечто острое вонзается в мой бок. О, Боже! От боли пошатываюсь назад, хватаюсь пальцами за живот и понимаю, что Эриния сильно меня ранила. В то же мгновение перед глазами темнеет.
— Раз, — тихо смеется она и вдруг вновь резко прокалывает мой бок тонким, серебряным ножом, — два, — и еще раз, — три, — и еще...
Я не могу стоять. На губах проступает кровь, а все тело взвывает от дикой боли. Мне вдруг больше совсем не смешно. Эти голубые и жестокие глаза заставляют меня оцепенеть от безысходности. Сколько еще раз она взмахнет своей худой рукой? Сколько еще раз она не побоится причинить мне вред? Надо бежать. Как и говорил Морти. Надо уносить ноги!
Но что, если ноги больше не слушаются? Боже, Родди, ты же должна была раньше об этом подумать. А что теперь? Теперь уже поздно.
— Раз, два, три, — все щебечет блондинка. Она невысокая и красивая, но такая жестокая, что убивает взглядом. — Эмеральд, усни.
Вяло отмахиваюсь от нее руками и отхожу назад. Девушка же наступает следом. Вряд ли бы этот танец кончился, если бы не еще один выстрел, который вдруг разносится за моей спиной. Я не уверена, что слышу его. Но чувствую, как кто-то хватает меня под плечи и тащит в сторону машины.
В салоне мама начинает орать не своим голосом, а я то и дело усмехаюсь.
— Все хорошо, — отмахиваю я и замечаю, как перед глазами летают звезды. Они разных цветов: желтые, красные, зеленые, синие. Я никогда не видела такого неба. И по-хорошему я не должна его видеть, ведь у Саймона нет откидного верха. — Я в порядке.
— О, Боже мой, дорогая, нет! Эмеральд, не спи, Родди!
— Она справится, Патриция, — говорит знакомый голос. До меня не сразу доходит, что это Морти. Но когда наступает просветление, я почему-то еще шире улыбаюсь. — Мы прямо сейчас отвезем ее к доктору Фонзи.
— Лучше отвезите меня в Диснейленд.
Это последнее, что я говорю. Затем краски сгущаются, я вижу перед глазами вспышки из странных воспоминаний, или же из того, что еще произойдет. Я вижу рыжую девушку и то, как она смеется, сидя в зеркальной комнате. Я вижу Саймона, вижу, как он на нее глядит необычным, пылким взглядом. Вижу Сомерсета. Да, его. Он приближается ко мне, и тут же воздуха моим легким не хватает, словно он способен отнимать то, что поддерживает во мне жизнь. А затем я вижу карие и красивые глаза. Они смотрят на меня, смотрят иначе. Не так, как глаза тех, кого я знала. Эти глаза смотрят сквозь меня, смотрят в мою душу, и они все видят. Видят мои шрамы и слезы, которые копились столько лет.
Это лицо я уже видела. Как и эти глаза. Хантер Эмброуз. Почему-то только после него наступает беспросветный мрак. Может, потому что он несет его в себе? Или же потому что Хантер Эмброуз и есть темнота.
ГЛАВА 7. ПЕРЕПЛЕТЕНИЕ ЖИЗНЕЙ.
Бесконечные книжные полки поглощены оранжевыми языками пламени. Я смотрю на них и не двигаюсь, боюсь даже моргнуть. Мне очень жарко, а горло саднит от слез. Наверно, мама уже мертва. Я видела ее на втором этаже, и она не шевелилась. Скорее всего, из-за той раны на ее шее, кривого, кровавого пореза, а, может, она просто притворилась, чтобы ей не пришлось слышать вопли папиного брата.
Бесконечные книжные полки рушатся, они охвачены пламенем, падают к моим ногам, но я все равно не двигаюсь. Поднимаю взгляд вверх и смотрю на бронзовые, какие-то живые люстры. В них языки пламени не уничтожают мой дом, а танцуют и извиваются.
Кто-то подхватывает меня на руки и прижимает к себе. Я не знала, что уже давно лежу на полу. Моя голова слабо покачивается. Я кладу подбородок на чье-то плечо и наблюдаю за тем, как мой дом превращается в гигантский костер. Он светится, и я тяну к нему пальцы, ведь не хочу уходить. Куда мне идти? Где мне жить?
Рука резко валится вниз. Меня кладут на землю, поправляют мне волосы, а я начинаю дрожать, потому что становится очень холодно, и сил сражаться со сном нет. Горло сводит, дышать нечем. Боль проносится сквозь тело, а потом я исчезаю, как растворяются в воздухе слова, или как незаметно взрываются звезды.
Я не прихожу в себя.
— Эмми, очнись, — слышу шепот в голове. Я люблю этого человека. Он заставляет меня бороться. — Моя, Эмми. Ты самая лучшая, веришь? Ты мой изумруд. И я всегда буду рядом.
Всегда.
Я открываю глаза, но не вижу того, кто со мной разговаривал. В этой комнате вообще никого нет. Только я. Еще здесь темно и очень холодно, и мои руки покрываются дрожью.
Растерянно приподнимаюсь, и тут же падаю вниз от жуткой боли.
— О, господи! — зажмуриваюсь, корчусь, вновь открываю глаза и ошеломленно смотрю на свой торс. Он перебинтован, в некоторых местах марля даже покрыта корявыми пятнами крови. Моей крови, что куда занимательнее. — Черт, черт! О, боже. — Злость вспыхивает во мне, как фейерверк: взрывается и разлетается в стороны. Я упрямо выпрямлюсь, пусть тело и взвывает от недовольства, и спускаюсь с кушетки.
Господи, я вся в каких-то бинтах, моя грудная клетка горит пожаром! Неужели все это со мной сделала Эриния? Ах, да. Кажется, она три или четыре раза проткнула ножом мой живот. Черт, какого хрена я ввязалась в этот идиотизм!
Облокачиваюсь руками о стену и обессиленно поникаю. У меня совсем не получается ровно стоять, я даже ногами еле передвигаю. От этой безысходности хочется заорать во все горло, но я только крепче стискиваю зубы. Отлипаю от стены и ковыляю к выходу, надеясь найти Мортимера и поговорить с ним. Мне нужно сказать ему, что я пас. Что это слишком. Что умирать в двадцать один год неправильно, и что он полный кретин, раз считает иначе. А еще я должна сказать ему спасибо.
— Чертов ублюдок, — посмеиваясь, хриплю я, — вновь спас мне жизнь.
Улыбка не сходит с моего лица, изредка превращаясь в гримасу боли, но я иду дальше и вскоре оказываюсь в одной из комнат — мини-конференц-зале. Здесь широкие окна, и свет такой яркий, что глазам становится неприятно. Еще здесь стоит овальный стол, за которым сидят Морти, мистер Доусен и супруги Фонзи. Они одновременно оборачиваются, когда я переступаю через порог, и Лис тут же вскакивает с места.
— Ты что творишь? Вернись сейчас же в комнату, Эмеральд.
— Я хочу поговорить.
— Послушай, — Морти встает из-за стола, — вид у тебя неважный. Отдохни.
— Да уж, вид у меня и, правда, неважный, ведь психопатка едва не прикончила меня на пороге моего же дома. — Заправляю за уши волосы и впиваюсь в старика взглядом. — Морти, как же так? Я едва не умерла, представляешь.
Цимерман подходит ко мне. Покачивает головой и собирается что-то сказать, но вдруг замолкает. Просто проходится пальцами по моим волосам и шепчет:
— Такое случается.
— Случается? — переспрашиваю я. — Нет, не случается. Пойми, только в фильмах злодеи знают, куда идти. Только в фильмах у них поразительная интуиция, которая позволяет им оказываться в нужном месте, в нужное время. В реальном же мире, появление Эринии лишь одно означает, Морти.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что кто-то рассказал ей, где мы будем. Вот и все.
— Что? — Терранс — муж Лис — откидывается в кресле. У него кудрявые, темные волосы и огромные очки: типичный умный парень. — Среди нас не может быть предателя. Разве это не очевидно? Мы не один год работаем вместе.
— Значит вы не один год заблуждаетесь.
— Эмеральд, — вмешивается Мистер Доусен. — Это просто дико. Люди Сомерсета следят за нами изо дня в день. Поэтому и стоит быть осторожной, не болтать о миссии с друзьями.
— Я никому не рассказывала.
— Никому? А как же тот парень..., твой друг.
— Что? — я недовольно ступаю вперед и тут же все мое тело взвывает от боли. Чертовы бинты, чертова Эриния! — Вы говорите о Саймоне? Вы спятили?
— Он ведь совсем молод, — пожимает плечами Терранс. Наши взгляды встречаются, и мне почему-то кажется, что он не верит мне. Как и все, кто находится в этой комнате. — Мы никогда раньше не поднимали этот вопрос. И только сейчас...
— Он бы никогда не сделал ничего подобного.
— Тогда ты просто ошиблась, и среди нас нет предателя.
— Сомерсет повсюду, Родди, — серьезно говорит Морти. — Не стоит его недооценивать. В конце концов, у него было двести лет, чтобы разгадать тайну человеческих мыслей.
— Мне не нужно жить двести лет, чтобы понять, насколько люди лживы и лицемерны. Я знаю, кто-то стоит за всем этим, и я найду его. — Осматриваю лица всех, кто находится в комнате, придавливаю пальцами пульсирующий от боли торс и шепчу. — Будет лучше, если я ошибаюсь, иначе этому человеку не поздоровится.
Цимерман кладет ладонь на мое плечо, но я отстраняюсь. Никому нельзя доверять. И ему в том числе. Я киваю в сторону выхода, и старик на выдохе следует за мной, поправляя запонки на светло-голубой рубашке. Мы выходим в коридор, я осматриваюсь и лишь потом облокачиваюсь спиной о стену. Мортимер купил целый этаж, и нам принадлежит огромное количество комнат — семь или восемь. У каждой есть свое предназначение. Я спросила как-то у Цимермана, откуда у нас — то есть у них — столько денег, и он ответил, что семья Эберди корнями уходит в то время, когда зарабатывать могли единицы, но если им и удавалось, то они обеспечивали будущее не одного поколения. Не знаю, как Дезмонд Эберди — обычный врач — сумел обеспечить мое безбедное существование, но, видимо, он был счастливчиком.
— Где мама? — спрашиваю я, вырвавшись из мыслей. — С ней все в порядке?
— Да. Я оставил тебя с Лис, а ее с мужем отвез на вокзал.
— Не называй его так.
— Мистера Рофали?
— И мистером тоже. — Смахиваю со лба пот. — Жизнь этого человека совершенно меня не интересует. Главное, чтобы мама нормально добралась. Вы проконтролировали это?
— Да, Эмеральд. С ней все в порядке.
— Сколько дней я была в отключке?
— Почти две недели.
— Две недели? — восклицаю я.
— А чего ты хотела, дорогая? — удивляется Мортимер. — Тебя серьезно ранили.
— Вот, черт. Я многое упустила. Что с Саймоном?
— Он был здесь утром. Сказал, чтобы Лис проводила меньше времени со своим мужем и больше уделяла его тебе. Командовать, я думаю, он у тебя научился?
— Из меня плохой учитель, Морти. — Морщусь от легкой боли в пояснице и порывисто откидываю назад голову, поддавшись слабости. — Знаешь, эти бинты сильно жгут.
— Жгут не бинты, а колотые раны, дорогая. — Цимерман кривит губы. Провожает меня до комнаты и на пороге останавливает. Его костлявая рука вновь оказывается на моем плече и сжимает его, несильно. Словно старик пытается мне что-то сказать. Но, к сожалению, мне не понятен язык жестов. — Ты сильно устала?
— А что?
— Я хочу тебе кое-что показать.
Покачиваю плечами. Какая разница. Все равно от меня сейчас мало толку.
Словно калека я плетусь за Мортимером, опираясь ладонями о стены, и думаю о том, как хорошо было бы сейчас выйти на улицу, пройтись по набережной, окунуться в ледяную воду, но выбраться из этой клетки как можно дальше. Взаперти мне не хватает кислорода. Наверно, так у всех людей, но мне становится совсем невмоготу. Когда кто-то пытается мне приказывать, я отпираюсь любыми способами. Но теперь у меня нет выхода, и я медленно схожу с ума. Скоро совсем с катушек съеду.
— Мы с Колдером были молодыми, когда встретились. Точнее он был молодым, а мне уже стукнуло тридцать, и все равно жизнь тогда казалась беззаботной. И если ты считаешь, что никто из нас не столкнулся с подобными проблемами — ты ошибаешься, Эмеральд. Как никто другой, я тебя понимаю, хочешь ты этого или нет. — Старик заходит в комнату и зовет меня за собой. Это пустое, огромное помещение с белыми стенами и легкими занавесками. Они колышутся от ветра, ласкают воздух прозрачными лоскутами, разносят по комнате тот запах, что я почувствовала в парикмахерской — запах роз. — На первом же задании я серьезно пострадал. Сломал ногу в двух местах, и провыл три ночи, будто девчонка. — Старик кивает в сторону черного рояля и улыбается краями губ, будто вспомнил о чем-то веселом, а не об одном из самых жутких дней в его жизни. — Тогда-то Колдер и научил меня играть, научил контролировать себя и свои чувства.
— Как игра на пианино...
— На рояле.
— На рояле, — парирую я, — может успокоить?
— Музыка творит чудеса. Твой отец отлично играл, и я мог часами его слушать. А затем он показал, как делать то, что он делает, и я стал немного счастливее. Попробуй.
— Как-то нет желания.
— Эмеральд, — старик присаживается на вытянутую кушетку и пронзает меня сердитым взглядом, — не спорь. Просто сядь рядом.
— Это глупо.
— Эмеральд.
— Ладно! — закатываю глаза. — Господи, как скажете. — Плюхаюсь рядом с Мортимером и тут же чувствую, как вспыхивает грудная клетка. Черт, как же больно. Я прокусываю до крови губы, потираю их пальцами и вздыхаю. — Мне уже гораздо легче.
— Людям бывает больно, это естественный процесс. Мы злимся и волнуемся, и сходим с ума. Но нельзя, чтобы эмоции руководили тобой.
— Считаете, я действую сгоряча?
— Считаю тебе нужна отдушина. Как и мне, когда я был разбит. Колдер играл, я слушал и жизнь становилась проще.
— Если честно, я не любитель классической музыки.
— Как и я. — Улыбается старик, и я вдруг тоже дергаю уголками губ. — Смотри, просто повторяй за мной. Одну руку сюда, другую — на эти клавиши.
— Так, отлично. А с этим что?
Мы сидим очень долго, как мне кажется, и даже бинты перестают пылать. Или раны. Кто разберется. Пытаюсь повторить за Цимерманом и прикасаюсь к клавишам осторожно, удивляясь тому, какие получаются звуки. Мы сидим вдвоем бесконечное количество часов, а когда становится темно, продолжаем играть молча, наслаждаясь тишиной и музыкой. Мне никогда раньше еще не было так спокойно. Возможно, внутри меня просто тайно жил жутко талантливый композитор. А, может, я просто думала о том, как играл отец и успокаивалась. Странно, что мысли о нем, больше не приносили мне боли.
Наверно, так на меня подействовали таблетки Лис. Определенно.
Просыпаюсь с ужасной болью в пояснице. Комната, которую мне определил Морти, похожа на тюремную камеру. Здесь всего одно маленькое окно, одна кровать и один шкаф. В смежном помещении — душ и раковина. Я умываюсь, завязываю волосы и иду обратно к кровати, кряхтя, как старуха. Присаживаюсь, натягиваю джинсы, кофту. Но когда очередь доходит до кроссовок — вся морщусь, почувствовав, как сводит живот. Наклоняться больно и сложно. В итоге я маюсь минут десять со шнурками и выхожу из комнаты злая донельзя.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |