Темная сторона Эмеральд Эберди

— И вы кинулись в главный корпус Э.М.Б. Корпорэйшн?

— Тот мужчина..., кажется, Терранс, назвал адрес. У тебя в запястье датчик, или что-то вроде того. Я..., я не поняла.

Слов нет. Блумфилд выпрыгивает из салона и накидывается на меня, будто на давно умершего родственника. Я пытаюсь отстраниться, но не выходит. Парень слишком крепко прижимает меня к себе.

— Какая ты дура, — злится он прямо мне на ухо.

— Сам ты идиот, Саймон.

— Я чуть с ума не сошел.

— Ну, и какого черта вы приперлись? — завожусь я. — Кто вас просил?

— Нас и не надо просить.

— Блумфилд, ты спятил? Я не собираюсь жить, зная, что тебя убили по моей вине, ты меня услышал? Чтобы такого больше никогда не повторялось. Нашелся герой! Не хватало мне еще тебя по кусочкам собирать.

— Что ты орешь?

— Я не ору.

— Нет, ты орешь, — возмущается друг. — Думаешь, я мог остаться в стороне? Шейлин позвонила и сказала, что какие-то психи утащили тебя, что они вам угрожали.

— И что?

— И что? — удивляется парень. Смотрит на меня, как на идиотку и встряхивает руками в стороны. — И то, что я не смог оставить это без внимания, Родди. Мне как-то не очень-то и хочется хоронить тебя, знаешь ли.

— Ну и с какой стати?

— Ты бы поступила точно также!

— Не поступила бы!

— Поступила, — вмешивается Венера и с интересом рассматривает мое лицо. Черт, я уже и забыла, как жутко меня бесит ее пронизывающий взгляд. — Ты лучше, чем думаешь.

— По-моему, именно ты сказала, что я темная.

— Я сказала, что ты похожа на них, но...

— Все. Нам пора ехать. Но знаешь что, Родди, одного спасибо было бы достаточно.

— Не собираюсь я вас благодарить. Я бы и сама со всем справилась.

— Ты так считаешь?

— Да.

Парень смотрит на меня обижено, а затем на выдохе несется к машине. Я закатываю глаза. Не собираюсь обращать на него внимания. Побушует и успокоится.

— Зря ты так.

— Как? — рявкаю я, повернувшись к Венере. — Почему ты вообще меня лечишь? Мы с тобой едва друг друга знаем. Может, хватит копаться в моей голове и делать вид, словно тебе обо мне все известно, как думаешь?

— Я думаю, что за Саймона ты отдашь свою жизнь.

— Я не способна на такие благородные поступки.

— Ты ошибаешься.

Ух, как же бесит этот ее умный тон. Но Прескотт не дает мне возможности ответить. Она идет к машине, а я раздраженно откидываю назад голову. Почему все пытаются что-то мне объяснить или вбить в голову. Я — бесчувственный кусок дерьма, и то, что им всем не хочется в это верить — ничего не меняет. Они могут доказывать мне обратное до потери пульса, до пены изо рта. Но я-то знаю правду. Я-то знаю, что чувствую.

— Давай же, Родди. Мы ждем! — восклицает из окна Саймон, и я невольно выплываю из мыслей. Усаживаюсь в салон и крепко придавливаю к коленям ладони. Надеюсь, никто не заметил, как они дрожат.

ГЛАВА 10. БЕССЕРДЕЧНЫЕ.

Я занимаюсь до двух часов ночи. Затем просыпаюсь в пять утра и вновь бреду в зал, не чувствуя усталости, не чувствуя ничего. Мне совсем несложно стрелять. Я целюсь и не промахиваюсь. Самое трудное начинается после выстрела, после того, как отдача толкает меня назад и отрезвляет. Я вижу дыру в мишени, но мишень — не пластмассовый человек, а мистер Доусен. И дыра у него в голове; ровно там, куда я выстрелила позавчера.

— Черт, — резко нагибаюсь. Мне нечем дышать, но я борюсь с собой. Выпрямляюсь и стреляю вновь. А потом опять складываюсь пополам и облокачиваюсь ладонями о колени. Пот скатывается по лицу. Я широко раскрываю глаза, слежу за тем, как капли ударяются о пол, разлетаясь в стороны, и говорю: хватит, возьми себя в руки. А тело все равно дрожит.

Так проходит немало дней. Иногда я наталкиваюсь на Морти. Он хочет поговорить, но я убегаю. Не собираюсь выслушивать то, что и сама прекрасно понимаю. Запираюсь в зале и занимаюсь до тех пор, пока ноги не взвывают, а тело не валится от усталости. Меня только тренировки и спасают. Они изматывают, и я засыпаю, несмотря на то, хочу я этого или нет. В противном случае закрыть глаза и не увидеть кошмар — гнилое дело. Постоянно мне видится лицо Спенсера Доусена, лицо Сомерсета и почему-то лицо отца. Правда, он не причиняет мне боль. Он просто во мне разочарован.

Саймон приходит каждый день, но мы не общаемся. Он встречает меня в коридоре, а потом уходит в комнату Венеры. Я знаю, что парень хочет помириться, но не могу найти в себе силы согласиться. Мне комфортно быть одной. Да. Точнее, может, и нет, но просто я не вижу смысла и дальше втягивать его в это безумие. Я помню, что сама пригласила его в дом Морти, но, может, я ошиблась? Может, нужно было отпустить его?

Тупые мысли. Они не дают мне покоя. Честно, я и не знаю, из-за чего ломать голову усерднее: из-за Сомерсета, из-за Доусена, из-за Саймона или Венеры. А, может, даже из-за Хантера Эмброуза, которого уже не один день пытает Цимерман на чердаке? Я не слышу криков, но часто вижу старика с окровавленными руками. Жуткое зрелище. Сегодня день такой же, как и все предыдущие дни. Я выхожу из коморки, бреду по пустому коридору в зеркальную комнату и ни о чем не думаю. Иногда мне кажется, что я превратилась в нечто несуществующее. Что сейчас отличает меня от моего отражения? Ничего. Я погрязла там, где нет места ни рассуждениям, ни эмоциям. Я, возможно, готовлю себя к какой-то битве и знаю, что должна завершить дело столетней давности, но в то же время, я абсолютно не врубаюсь, что со мной творится. Я несусь по залу, моя копия несется следом за мной, мы все вертимся и вертимся в этом круговороте, бежим, рвемся куда-то изо всех сил. Нам без разницы, куда именно. Мы просто пытаемся испариться. И я ощущаю, как горят легкие, и ноги меня уже не держат, и копия в зеркале валится на пол, я тоже на полу, и я смотрю на свои руки, а на них кровь. Поднимаю взгляд, встречаюсь им со смазанным отражением. И я не вижу себя больше. Наверно, я схожу с ума.

— Черт, — прохожусь пальцами по волосам. Впервые во мне так пусто. Облокачиваюсь спиной о зеркало и закрываю ладонями лицо. Мне никто не нужен. Я со всем справлюсь в одиночку. Но почему же тогда мне так паршиво?

— Мистер Цимерман сказал, ты занималась спортом, — неожиданно говорит знакомый голос, и я поднимаю голову. Венера стоит на пороге и неуверенно мнет перед собой руки. Она вновь кажется мне хрустальной. — Это правда?

Я вздыхаю. Не уверена, что хочу с ней разговаривать, но и прогонять ее нет сил.

— Да. Было дело.

— И каким видом спорта?

— Гимнастикой.

— Серьезно?

— Я угробила на нее шесть лет. Но потом бросила: надоело издеваться над собой, над своим телом. Ты ведь знаешь, что гимнасткам даже парней иметь запрещается.

— Почему? — У Венеры удивительные глаза. Они светлые и блестящие, как у ребенка, который только начал познавать мир. — Что в этом такого? Занимает много времени?

— Причем тут время. Дело в гормонах. Ну, ты понимаешь, о чем я.

Прескотт смущенно усмехается. Подходит ко мне и медленно усаживается рядом. У нее вид какой-то испуганный, и я недоверчиво морщу лоб.

— Что? — интересуюсь я. — Только не говори, что ты не в курсе.

— Просто..., ну, знаешь я..., это сложно. — Девушка прикусывает губу. — Я жила одна так долго, и со мной рядом не было того, кто пояснил бы, что к чему. Поэтому я толком не понимаю, о чем идет речь.

— О, боже мой, я была права, — хватаюсь за сердце и усмехаюсь. — У тебя никогда не было парня, так ведь?

— Смеешься? Я и из дома редко выходила. Единственным представителем мужского пола был мой брат. Но мы с ним никогда не говорили на подобные темы.

— И где же он сейчас?

— Сбежал. Эней оказался самым умным из нас. — Венера пожимает плечами и грустно вздыхает. — Я не видела его уже года четыре. Он до последнего не признавался, что хочет уйти. А потом однажды вручил мне это. — Девушка показывает мне цепочку, на ней висит блекло-голубой камень. Он неровный, а его контур розового, переливающегося цвета. Не видела никогда ничего подобного. — Я сразу поняла, что брат прощается. Это турмалин, а он защищает от бед и отражает негативную энергию. Такое не дарят просто так, я ведь не глупая. Я тут же почувствовала нечто неладное.

— И он ушел?

— Да. Я осталась с бабушкой.

— Хм, — задумчиво смотрю в потолок. Интересно, смогла бы я вынести подобное? Не представляю себе жизни, в которой нет места свободе. Дом — тюрьма, и не как метафора, а в прямом смысле. Мне бы стало худо. — Наверно, тебе пришлось несладко.

— Если честно, я избежала многих проблем. Меня не бросали, не обижали, не считали странной. Я ведь ни с кем не общалась, потому осталась целой и невредимой, и не только снаружи, но и внутри. Относительно, конечно.

— И теперь тебе страшно.

— Не то слово. — Венера поправляет рыжие волосы и обхватывает руками колени. — Я не знаю, что чувствовать, и более того, чувства меня пугают. Наверно, хорошо вообще не ощущать ничего. Так спокойнее.

— Наверно...

Мы молчим. Прескотт смотрит куда-то вдаль, а я смотрю на нее и гадаю, в каком же сокровенном уголке ее души живет та смелая и сильная девушка, что разнесла к чертям и едва не смела с лица земли зал Эмброуза? Люди — поразительные существа. Они бывают и храбрыми и трусливыми одновременно. Но как? Даже не знаю. Сначала любишь, потом ненавидишь. Сначала нуждаешься, потом видеть не можешь. Сначала боишься, потом не представляешь себе без этого жизни. А главное — эти эмоции иногда приходят синхронно и разрывают на части. Приходится колебаться, чтобы сделать выбор. Какой же сейчас я не хочу быть: слабой или небезразличной? А какой должна стать: сильной или расчетливой?

— Я не могу тебя осуждать, — шепчет Венера, и мы с ней встречаемся взглядами. — Ты, возможно, поступила правильно. А, может, совершила самый ужасный в жизни поступок.

Я понимаю, о чем идет речь.

— Я сделала то, что сделала. То, что хотела в тот момент сделать. Не думаю, что если бы время повернулось вспять, я бы поступила иначе. Это то, кто я есть.

— Хм, знаешь, я предпочитаю думать иначе. Я думаю, что ты убила того человека, не потому, что тебе попросту захотелось лишить его жизни, а потому что ты отвечала за то, что имело для тебя большое значение. За твоего отца. Это ведь разные вещи.

— Ты пытаешься меня успокоить? — нервно усмехаюсь. — Признавайся, тебя подослал Морти. Хитрый старик.

— Нет, на самом деле, он не причем. Я сама пришла.

— Для чего?

— Я просто видела нас. Мне недавно приснилось... — Прескотт смущенно улыбается и передергивает плечами. — Это не так уж и важно, но...

— Что ты видела? — спрашиваю я. Неожиданно мне становится жутко интересно. — Не бойся. Расскажи мне. Я опять натворила что-то? Из-за меня случился Армагеддон, да?

— Нет, что ты. Мы просто ехали на мотоцикле, и мне никогда еще не было так весело. Мы смеялись, и, знаешь, мы были похожи на друзей.

— Друзей?

— Ну да. В это сложно поверить, я понимаю. Мы с тобой совсем разные, и ты никогда бы не стала со мной общаться, если бы не Сомерсет. Я знаю. Это же очевидно, Эмеральд.

Мне вдруг становится неловко. Впервые в жизни, я ощущаю легкий стыд. Ну почему же в моей голове такая каша? Мне ведь должно быть абсолютно плевать на эту девчонку. Но нет. Что-то внутри не дает так просто промолчать, и я прочищаю горло.

— Ну, зря ты так думаешь. Мы ведь с тобой сестры в четвертом поколении, верно?

— Ну да, пусть в это трудно поверить.

— Почему? Сама смотри, — я кладу ладонь на плечо девушки и поворачиваю ее лицо к зеркалу. — У нас одинаковые носы и скулы. Ты какая-то низкая, это, конечно, портит нам с тобой всю картину, но зато у тебя есть слегка заметные веснушки, и у меня они тоже есть.

— Нет у тебя их.

— Есть, надо просто присмотреться.

— Все равно нет.

— Ладно, хорошо, допустим, и нет, — я пожимаю плечами, — но мы одинаково морщим лоб, когда смеемся, и волосы не укладываем в уродливые прически. Чувствуешь связь, да?

— Определенно, — смеется Венера, — еще ты, как и я закатываешь глаза, когда злишься.

— Ты умеешь злиться?

— Ну, иногда.

— Пожалуй, это единственное, что нас отличает. Ты редко злишься, а я редко бываю милой. Вот и вся разница. А в остальном...

— ...точная копия, — заканчивает девушка. Она, наконец, смотрит на меня без страха и недоверия. Поправляет волосы и облокачивается спиной о зеркало, повторив мою позу. Я почему-то дергаю уголками губ. — Как думаешь, мы будем общаться, после того, как Сет умрет, Эмеральд?

Я застываю. Мне бы не хотелось врать, как и обещать я ничего ей не могу. Кто знает, что будет завтра? Кто знает, что будет через минуту? Жизнь — такая непредсказуемая, что строить планы смешно и глупо.

— Возможно.

— Хороший ответ. В нем есть надежда.

Я киваю. Думаю, что пора продолжил тренировку, как вдруг дверь в зал открывается и на пороге показывается голова Саймона. Я неуверенно сглатываю: что за черт?

— Привет, — протягивает парень. Мы встречаемся взглядами. — Уже не спите?

— Как видишь, — я встаю на ноги и потягиваю спину. Наверно, нужно просто подойти к парню и обнять его, но я так делать не умею, и поэтому продолжаю строить из себя одну огромную и неприступную глыбу льда. — Ты что-то хотел?

— Да, я нашел классный новый трек. Вы должны его услышать.

— Трек? — не понимает Венера. — Что за трек?

— Трек — это предлог увидеться, — с сарказмом парирую я, — верно?

— Трек, — настойчиво протягивает Саймон, — это песня. А чтобы прийти, мне предлог никакой не нужен, ясно?

Я пожимаю плечами. Слежу за тем, как парень достает из кармана телефон и ставит на плей какую-то быструю музыку. Уверена, что он пришел сюда не за этим, но решаю не вмешиваться. В конце концов, дружить со мной сложно, и я бы на месте Блумфилда уже давно бы унеслась с дикими воплями.

— Прикольно, — радуется Венера. Такое чувство, что осчастливить ее смог бы и дождь из сосновых иголок. — Мелодия такая быстрая. Мне нравится.

— А тебе? — нерешительно спрашивает Саймон. Он смотрит на меня, а я готова тут же провалиться сквозь землю. Чертов умник. — Как песня тебе?

— Ну, сойдет.

— Сойдет?

— Ничего так. Бывает и лучше, конечно. Но слушать можно.

— Слушать можно, — будто эхо повторяет он, — понял.

— Саймон...

Я замираю. Гляжу в глаза парня и неожиданно понимаю, что веду себя, как полная и бесчувственная идиотка. Сколько можно страдать фигней? Это ведь Блумфилд, мой друг. Я не должна разговаривать с ним в подобном тоне. Я вообще должна схватить его за руку и никогда не отпускать, ведь если он до сих пор рядом со мной — после стольких проблем и неприятностей, после того риска, что навис над его головой — это что-то значит. И такое нельзя просто взять и не заметить. Друг познается в беде, верно? Саймон не бросил меня и не испугался опасностей. Что мне еще, черт подери, нужно? Чего я вообще добиваюсь? Я хоть сама понимаю, на что обиделась? Почему молчу? С какой стати строю из себя фифу?

— Вообще-то песня хорошая. — Я сглатываю и криво улыбаюсь. — А если честно, мне всегда нравится то, что нравится тебе, ковбой. Мог бы и не спрашивать.