Темная сторона Эмеральд Эберди

— Замечательно, — язвлю я. Все эти неожиданные подробности порядком раздражают. Но я стараюсь держать себя в руках и громко выдыхаю. — С этим определились. Я не могу сказать, что меня удивила ваша история: магия, связь, вуду — обычное дело, не правда ли? Скорее, меня поразила ваша способность так просто и легко произносить имя Аделины.

— А должно быть иначе?

— Должно быть, ведь вы любили эту девушку так сильно, что отдали за нее жизнь.

Глаза Сомерсета сверкают в темноте, будто искры. Он собирается что-то сказать, но замокает, увидев, как в помещение входит мужчина, сжимающий тело Венеры. Голова у нее опущена, рыжие волосы свисают вниз, спутываясь и переплетаясь, а меня, словно в ту же секунду окатывают холодной водой. Мои мышцы разом напрягаются. Я понимаю, что Прескотт без сознания по вине расчетливого психа, и мне уже совсем не до разговоров.

Тянусь к револьверу. Я намереваюсь выстрелить.

— Что с ней? — восклицает Морти. Он срывается с места и подбегает к Венере. Словно вещь ее положили к ногам Эмброуза, но тот даже не смотрит на нее. Его взгляд прикован ко мне. — Почему она без сознания? Что вы ей дали?

— Волнуешься? — спрашивает меня Сомерсет. Его глаза становятся шире. — О, нет, ты не волнуешься, ты злишься. Правда? Ты в ярости.

— Так и есть, мистер Эмброуз.

— Я говорил, что не сразу убил ее родителей? Они служили мне долгие годы живым и логическим доказательством паранормального. Изучать их — одно удовольствие, ведь что кривить душой, за двести лет многое повторяется, но способности Прескотт — уникальное явление. Я должен был понять, как побороть непобедимое, и я нашел способ. Знаешь, что самое удивительное, люди были близки ко многим разгадкам различных чудес, но всегда их что-то останавливало. Так, например, я выяснил, что ладан влияет на род Кайман более чем разрушительно. Не находишь это ироничным? Так ведь в существование ведьм можно поверить, правда? Или же стать верующим, через что я проходил много раз, предаваясь и христианству, и буддизму, и мистицизму и, о да, даже скептицизму, что, по моему отнюдь нескромному мнению, тоже можно назвать религией.

— Хватит заговаривать мне зубы!

— О чем вы, Эмеральд? Я делюсь с вами своим опытом.

— Мне наплевать на ваш опыт, мистер Эмброуз. — Вынимаю из-за спины револьвер и выставляю его перед собой, стиснув до боли челюсть. В зале становится мертвенно тихо, а в глазах Сомерсета мелькает нечто похожее на эмоцию. — Меня тошнит от вашего голоса.

Эмброуз поднимает ладони в сдающемся жесте.

— Вы же не собираетесь меня убить, Мисс Эберди.

— О, нет, Сомерсет. Не собираюсь. — Кладу палец на курок. — Я мечтаю об этом.

— Нет, Эмеральд, стой! — внезапно громко кричит Хантер, но его голос тонет в звуке, который, словно хлопок, взрывается около меня. Искры от старого оружия вспыхивают и падают вниз, разлетаясь в стороны, будто стая светлячков. А я забываю, как дышать, не решаясь сдвинуться с места. Просто гляжу на тело, лежащее в нескольких метрах от моих ног, и молчу. Я убила его. Я его убила.

Мои руки падают вниз.

— Нет! — орет Тейгу Баз. Его безумный взгляд мечет молнии, лицо перекашивается от дикой злости, и уже через пару секунд его руки оказываются на моих плечах. Мужчина не пытается меня задушить. Он подхватывает меня за талию, переворачивает в воздухе и, не церемонясь, кидает об пол с такой силой, что перед моими глазами взрываются звезды. О, ну черт подери! Сколько можно меня бить! — Что ты натворила! Что ты натворила! — мне и во сне не снилась такая преданность своему делу. Но Тейгу внезапно превращается не в чудовище, но в прилежного работника, которого оставили без работодателя. Да уж, тут и, правда, стоит рвать глотку. — Ты...!

Он размахивается и собирается вонзить кулак мне в лицо, но я ловко подрываюсь на ноги и со всей силы ударяю его по лодыжкам. Огромное тело прогибается, изо рта, будто крик, вырывается рычащий вопль, а я поднимаю с пола винтовку.

— Заткнись! — приказываю я. У оружия длинный ствол, дуло упирается в лицо База, и мне ничего не остается, кроме как подойти к мужчине так близко, чтобы он почувствовал не только холод металла, но и мою решительность. — Я вынесу тебе мозги, если ты сейчас же не закроешь свой рот! Услышал?

— Эмеральд, — зовет Морти, — Венера приходит в себя!

Я встречаюсь взглядом с Тейгу и вновь резко подаюсь вперед. Мужчина морщится, правда, не убирает с лица грозный оскал. Меня это начинает раздражать.

— Сомерсет Эмброуз лишил тебя глаза. Так ведь? Он — причина того дерьма, что уже не один год происходит в твоей жизни. Но я — добрая. Я дам тебе второй шанс.

— Лучше смерть.

Мои губы недовольно подрагивают. Я отвожу взгляд в сторону и мну в руках ствол, немного нервничая. К чему упорство? Господи, что за чертовщина творится в этой лысой голове? Вновь смотрю на мужчину и шепчу:

— Я могу отправить тебя вслед за твоим хозяином. Ты этого хочешь?

— Скорее, это он отправит тебя проведать папочку.

— Твой хозяин умер.

— Мой хозяин никогда не умрет. Он бессмертный.

— Что ты несешь?

— Сомерсет Эмброуз — вечен. И он избавится от тебя, как избавился ото всех, кто был до твоего отца, и до его предков. Вы слетаетесь на огонек, будто мошки. А Саммер давит вас и смеется! Вы глупые. Вы слепые! Вы все подохните.

Я взрываюсь. Отскакиваю назад и с криком вырубаю Тейгу прикладом винтовки. Во мне кипит злость. Я дышу так часто, что становится неприятно, и меня трясет почему-то от холода. О чем он вообще говорил? Ненормальный фанатик.

— Эмеральд, — я вновь слышу голос Хантера. Мы встречаемся взглядами и замираем, оба растерянные и сбитые с толку. Он делает шаг вперед, а я не могу шевельнуться. Лишь смотрю в его глаза и молчу, ощущая, как усталость разносится по венам. — Эмеральд...

Что не так с его голосом? Почему он повторяет мое имя? Я хочу узнать ответы, но не успеваю. Происходит нечто поразительное. Удивительное. Ошеломляющее.

Я слышу смех. Мужской. Он не принадлежит Морти. Не принадлежит он и Хантеру. Он разносится по всему залу, теряясь где-то под стеклянный куполом крыши, и падает на меня, словно заледеневший снег. И я готова поклясться, что я знаю этот голос, пусть меня эта мысль обезоруживает и пугает до ужаса.

Я перевожу взгляд на "мертвое" тело Сомерсета.

— Ты моя любимая марионетка, Эмеральд, — смеется старший Эмброуз и неожиданно приподнимается на локтях. Его изящные, тонкие пальцы достают из груди смятую пулю, а затем кидают ее к моим ногам, будто мусор. Я застываю. Мужчина поднимается, изящно оттряхивая от пыли черный костюм, поправляя рукава пиджака. Его сверкающие глаза не смотрят на меня, но я уверена, что сейчас они полны триумфа. — Убедить тебя в том, что все идет по твоему плану, было проще простого. Ты такая самоуверенная и гордая, что ты даже не подумала о том, с кем имеешь дело. — Сомерсет спускается с пьедестала. Наконец, он смотрит на меня, и этот взгляд обезоруживает, заставляя все мое существо сморщиться и иссохнуть, как гнилое растение. — Мне сто сорок семь лет! А ты думала, что так просто меня обмануть? Так просто будет со мной справиться? — его голос громыхает синхронно с молнией, вспыхнувшей в ночном небе. — Я почти два века вынашивал этот план, я готовил себя к большей цели, чем к поимке какой-то жалкой девчонки, вдруг возомнившей себя избранной! Ты — марионетка. Твой отец — пешка. Вы все — моя шахматная доска, и я могу вас снести с поля в любой момент. В любой, мисс Эберди! — Глаза наливаются ужасом. Я гляжу на Сомерсета и вдруг крепко зажмуриваюсь. — Харрисон! — взвывает он, и внезапно в зале появляются еще два человека. Я смотрю на них, и едва не сваливаюсь без сил.

— Саймон..., — срывается с моих губ.

Парень сильно избит, а в руках у него печатная машинка. Вперед его толкает тот же самый мужчина, что когда-то ворвался ко мне в общежитие. Я застываю с открытым ртом. О, боже мой. Что же мы натворили.

— Вы — глупая кучка любителей, — продолжает Эмброуз, выделяя слова. — Вы верили всему, что видели, и ни разу не засомневались: а разве бывает все так просто? Эта юная и совсем неопытная оборванка вдруг решила пролезть ко мне в голову, и она подумала, что я не обращу внимания? Не почувствую, как нечто неопознанное смешивает мои мысли? Не узнаю коронную уловку всех Прескотт, включая ее старуху, мамашу и отца? О, Боги, и даже то, что револьвер оказался в музее Кливленда — вас ничуть не смутило! Вы ужасно и поразительно безрассудное поколение, не умеющее замечать очевидных истин. Револьвер у двери — это подарок свыше? Вечная любовь..., ох, Эмеральд, умоляю! Но хотя бы тут ты должна была понять, что происходит нечто невозможное и выбивающееся из ряда фактов.

Мы с Хантером смотрим друг на друга. Крепко сжимаю зубы, а он отворачивается, словно меня не существует. Неожиданно это режет по мне, будто бритва, и мне впервые и, правда, становится больно. Да. Это та самая боль, что возникает из неоткуда, но мучает и колит так сильно, что подгибаются колени.

— Но зачем ты устроил все это? — не своим голосом вопрошает Мортимер. Я даже не хочу смотреть на него. Мне стыдно. — Зачем этот спектакль, зачем...

— Мне захотелось воспроизвести прошлые годы. — Сомерсет покачивается и изящно взъерошивает темные волосы. — 1869 — год жестоких болезней, но меня убила не испанка, и не хваленный европейцами туберкулез. Меня убили люди, столпившиеся надо мной, как над тушей, брошенной диким псам. Херст Цимерман со своей уродливой женой. Богатое и эстетически-высоконравственное древо Эберди. И, конечно, гнилая ветвь Прескотт. Этих еретиков, боящихся чудовища, которое они сами же и взрастили, надо убивать мгновенно.

— Но почему?

Сомерсет смотрит на меня, округлив глаза. Наверно, не ожидал, что я подам голос до конца его душещипательной речи. Он дергает уголками губ.

— Знаешь, кем был твой предок — Дезмонд Эберди?

— Доктором.

— Именно. — Эмброуз подходит ближе. — Он был доктором, и потом пустил пулю не в голову, не в шею. Он не желал, что я умер быстро, дорогая Эмеральд. Он желал, чтобы я истошно мучился, сгорая в агонии. Так он и поступил, пробив легкое в моей груди.

— Но..., — я замираю, — но ты умер быстро...

— Вот в чем загвоздка, мисс Эберди. Я умер, едва почувствовав прикосновение губ прелестной — как мне тогда казалось — Аделины. Но почему? Каков ответ? Что ускорило процесс? — Его лицо нависает надо мной. — Что меня убило, Эмеральд?

Я вспоминаю наш первый разговор, вспоминаю слова Сомерсета и едва не лишаюсь дара речи. Не Дезмонд Эберди убил Эмброуза! О, Боже, не Дезмонд!

— Господи, — хриплю я, пошатнувшись назад от невидимого ветра, — тебя убила она.

— Кто?

— Боже мой...

— Кто, Эмеральд?

— Кайман! — хрипло кричу в воздух. — Тебя убила Кайман, когда увидела из окна, как ты истекаешь в крови! Она не смогла смотреть на то, как ты мучаешься, и она...

— ...убила меня, — кивает Сомерсет, растянув губы в фальшивой улыбке. Он медленно обходит меня со спины. Прикасается пальцами к моим волосам, перебирает их, но затем вдруг резко и грубо дергает их на себя, так что я изгибаюсь всем телом. — Потому мне так важно истреблять род Прескотт, моя дорогая Эмеральд. Потому я на твоих глазах и убью Венеру. Догадаешься, или мне сказать?

Я упрямо молчу, крепко сжимая губы. Тогда Сомерсет продолжает:

— Я убью ее, потому что только она может от меня избавиться. И если бы ты раньше додумалась до этого, тебе бы не пришлось наблюдать за тем, как один за другим умирают твои друзья. Но теперь — увы.

Он выпускает мои волосы, и от злости я вспыхиваю, будто факел и рвусь на него, не щадя ни сил, ни эмоций. Я кричу, впиваюсь пальцами в его идеальное лицо. Меня дерет от ярости, разрывает на куски от ужаса! Но я проигрываю, так как Эмброуз размахивается и ударяет меня по лицу. Я валюсь на пол, а он шепчет:

— Не трать силы. Мужества много не бывает, а оно пригодится тебе, когда я прикажу наставить дуло пистолета на твою голову. Хантер! — Отец и сын смотрят друг на друга, а я же прекращаю дышать. — Разберись.

ГЛАВА 15. ПРОЩАНИЕ.

Хантер поворачивает голову и переводит на меня взгляд темных глаз. Он стискивает зубы, выглядит озадаченным, но все же приближается ко мне, сжимая в ладонях тяжелый пистолет. Я медленно поднимаюсь на ноги.

Не знаю, что сказать. Мы просто испепеляем друг друга взглядами, а я прокручиваю в голове все то, что успело произойти и не понимаю, как сумела загнать себя в угол. Разве трудно было догадаться, что сын на стороне отца? Что в груди у него пустота, как и слова, что были сказаны, не имеют под собой веса? А теперь я в западне, и в этом виноваты мои чувства, вспыхнувшие из ниоткуда, свалившиеся на мои плечи и лишившие рассудка.

— Ты говорил, что ее мы не тронем. — Говорит Хантер, при этом он смотрит на меня и не шевелится, лишь играя острыми желваками. — Планы изменились?

— Она нам больше не нужна.

Сомерсет подходит к Саймону и забирает из его рук печатную машинку.

— Подождите, — вспыхивает Блумфилд, — Эмеральд, я..., нет!

— Не сопротивляйся, — шепчу я.

— Но, как же так, стойте! Давайте договоримся, давайте...

Харрисон ударяет Саймона в живот, и он сгибается, наклонив покрасневшую голову. Я же резко дергаюсь вперед, сомкнув в кулаки пальцы.

— Тшш, — шепчет Хантер, оказавшись прямо передо мной, — не надо, Эмеральд.

— Уйди с дороги.

— Боюсь, это невозможно.

Вижу, как охранник выпускает вперед кулак, его пальцы пронзают челюсть Саймона с такой силой, что парень валится на пол, испустив судорожный стон. Ох, нет. Блумфилд, не двигайся, не вставай. Просто пережди, пожалуйста, просто не шевелись. Но он упрямо поднимается, расправляя плечи. Тогда его бьют снова.

— Саймон! — кричу я, рвясь вперед. — Саймон, не надо!

Харрисон заламывает моему другу руки. Бьет его локтем по лицу, пронзает коленом солнечное сплетение, и что-то вспыхивает в зеленых глазах Блумфилда, какая-то ледяная безысходность, которая магическим образом притягивает его к мраморному полу.

— Саймон, нет! Саймон!

Мой друг валится вниз, а Харрисон воодушевленно расправляет плечи. И мне вдруг становится так больно, что я срываюсь с места. Но застываю, когда меня перехватывают его руки. Я стремительно выворачиваюсь и размахиваюсь, чтобы сразить противника, но Хантер не позволяет мне выпрямить руку. В кольцо обхватывает мое тело и сцепляет мне за спиной запястья. Я рычу, извиваясь.

— Отпусти! Выпусти меня!

— Эмеральд! — Морти поднимается, но его подхватывают за локти несколько человек в черной форме. Старик дергается. — Отпустите ее. Сейчас же!

— Вам не стоит волноваться, мистер Цимерман. — Спокойным голосом советует Сет и передает одному из охранников пишущую машинку. — Несите в лабораторию. — Его глаза вновь обращаются к Морти, и он, крадучись, ступает ближе к старику. — Как доктор, я бы порекомендовал вам покой на какое-то время.

— Ты выиграл, Сомерсет. Чего еще ты ждешь?