— А я знаю. Сама в папашкиной квартире линолеум меняла. Знаешь почему?
— Да отпусти ты меня, сдурела что ли? — тут Валентин испугался того, что ляпнул. Он пытался хорохориться, когда в деревню явились эти молодые креативщики фирмачи и его избили пару раз так, как до этого не били никогда, да еще и без возможности быстрого анестезирования подручными жидкостями. Девка, которая сейчас трясла его за ворот, как такса крысу, расправилась с фирмачами круто и свирепо и как успели переговорить друг с другом работники корпорации, сидевшие в его сарае — опасаться ее стоило еще больше, чем молодых отморозков — предшественников. Вроде бы она была с мужем, но мужа подстрелили в самом начале, потому Валентин, видевший как эта самая деваха возвращалась из лесу, где гонялась за подраненными фирмачами, не сомневался — убить для этой молодухи — просто. И испугался. Вот реально — испугался.
Но Ирка не обратила внимания на его протест. Мерно стукая об стенку перепуганного Валентина, она монотонным злым голосом вбивала ему в сознание фразы, которые он, несмотря на их простоту, воспринимал с трудом.
— Потому я меняла линолеум в папашкиной квартире, что папашка там помер. Соседи спохватились через месяц. Знаешь, что с человеком за месяц зимой в натопленной квартире происходит? Знаешь? Нихрена ты не знаешь, сукота в ботах, нихрена! Течет из человека — и сало и жижа и пена. Засыхает и впитывается. Знаешь, как выглядит засохшая кровяная пена в сале? Черная кукла вздутая на постели поперек — и запах. Знаешь, какой запах? Нихрена не знаешь. Запах, как клей — вязкий, густой, липкий. Знаешь? Куда там! И мне — слышишь — мне — пришлось самой всю квартиру убирать и ремонтировать. Своими руками, потому что мамашка — тоже пьющая была, час поработает — и готова. И папашка был пьющий. И затекло от него под линолеум. Везде затекло. В бетон впиталось. Знаешь почему? Спился папашка, а красивый был мужчина, картинка и мастер на все руки. Только запах от него в памяти и остался. Ты меня понял? Понял, спрашиваю?
— Не, не понял, извиняй, слушай. Ты к чему? А?
Ирка еще жестче впечатала мякнувшего под руками, словно сползающего по стенке хозяина мастерской.
— Мне алкоголик нахрен не нужен. В моей деревне алкоголиков не будет. Убью. Или ты — автомеханик и кузнец — тогда почет тебе с уважением — либо свиньям в радость. И не пытайся финтить. Я на папашке с мамашкой все трюки алконавтские изучила, не пропаришь. Увижу тебя пьяным — пристрелю. Честно.
Валентин почувствовал спинным хребтом — не врет. Пристрелит.
— Я — твоя торпеда. Считай, что подшился и закодировался. Выпил — помер.
Ирина еще раз долбанула мужичка об стенку.
— Дошло? Угонишь машину — найду по следам. Все ясно? Канистры есть?
— Не, все забрали.
— Ладно, тогда поехали обратно.
В машине очумевший от происшедшего Валентин неожиданно сам для себя спросил:
— А с квартирой то с папашкиной что потом было?
— С квартирой? Когда я все за полгода отремонтировала, оказалось, что папашка по завещанию оставил ее какому-то Бардадыму Будубаевичу. Близкие друзья они, оказывается, были, кто б мог подумать.
— А ты?
— Что я... предупредили золотозубые, чтоб и думать забыла. По документам — хрен проймешь, вроде папашкина подпись. А у них все схвачено и куплено — и у ментов и в суде... Отчего папашка умер — тоже так и не известно... По причине далеко зашедших гнилостных изменений тканей...
Ирка вздохнула и вспомнила все это дикое время, когда от нее на улице шарахались — запах мертвого отца не смывался и не выветривался... А уж в помещениях...
— Так что Валентин — не взыщи. Водка для тебя — амба. По печенке тебе стукнуть, или так обойдемся? — Ирка подпустила в голос задушевности. Вроде — получилось.
Хозяин мастерской предпочел обойтись без стука в печень. И пока сливал из бака УАЗа бензин в канистры и затаскивал их в погреб "замка" — сопел и думал.
................................................................................................................
Очень не ко времени начинает крутить живот. Вот только этого не хватало. Неужели все так плохо, что у меня наконец начинаются, как говаривала старшая медсестра отделения желудочно — кишечных инфекций " месячные монструации"?
Оживает рация раненого в бедро. Голос Ремера интересуется — телимся мы или уже отелились? В ответ злобный Ильяс выдает длинную невнятную речугу и кивает мне на рацию. Вскорости обмотанный дымящейся курткой и еще какими — то мокрыми тряпками капитан скатывается большим комом вниз, о чем мы слышим заранее — по дороге он чем-то пересчитывает прутья перил.
Ну вот, все живые в сборе. Негусто осталось.
Капитан тут же забирает себе с раненого автомат, находит еще пару рожков у того в разгрузке — и не то, чтобы веселеет, а как-то оживает. Сбрасывает с себя парящее тряпье — шторы вроде из чьей-то квартиры.
— Ты и ты — снимаете дверь с петель, организуете вытаскивание раненого, мы с вашим разговорчивым другом прикроем. Патроны у тебя еще есть? — он поворачивается к Ильясу.
Ильяс отвечает своим хуххахуехаханьем.
— Мовчан что? — смотрит на меня Ремер.
— Умер. Оставили в ванне.
Хорошо, что створка двери из подъезда узкая и легкая — не носилки, но все же вполне годится. Приматываем раненого теми самыми шторами, что Ремер на себя намотал для проскакивания по задымленной раскаленной лестнице — в пожаре ведь чем выше, тем жарче и находится на лестнице, когда внизу горит — самоубийство. Вот он и выбил дверь в ближайшую квартиру, переждал, разжился там тряпьем, намочил и тем спасся.
— Большая часть беспокойников еще на нашу машину горящую любуются. Но она уже догорает, так что надо отсюда уносить ноги.
— Куда?
— Выполняй приказы — отвечает мне Ремер.
— Ага. Что-то сегодня твои приказы не в тему. Да и подчиненных у тебя, капитан, не осталось. Ильяс — что делать будем? — раскомандовался блин тут, нафиг, нафиг.
Ну, собственно оно все равно так и вышло, как Ремер бы и сказал — они с Ильясом прикрывают, мы с Тимуром тащим импровизированные носилки. Кто как — а я не удивлен вовсе. Когда идем мимо воткнувшегося в фонарный столб нашего автобусика, Ильяс начинает возбужденно квохтать.
— А ведь действительно, двери-то закрыты — удивляется капитан.
Не понимаю, к чему это. Конструкция с раненым неудобна, раненый тяжелый и тяжелеет с каждой минутой, а мы что-то тормозим.
Потом до меня доходит — мы выскочили из автобуса в открытые двери, Ильяс же и открыл — остался в автобусе труп водителя, выжить ему там было никак не возможно — но сейчас двери закрыты. Значит кто-то их закрыл. Логично.
— А уехать на этой чертопхайке мы не можем? — с неприкрытой надеждой спрашивает наш салобон.
— Куда? Он же въехал от души, не получится, колесико то вон каким ебуком вывернулось — мрачно отвечает капитан, и мы дергаем дальше, стараясь обходить к счастью очень редких тут мертвяков. Вот у буханки их — точно толпа. За нами увязывается пара дохляков, но идут они с такой же скоростью, как и мы, так что пока охранители воздерживаются от пальбы.
Руки от неудобной ноши устают куда быстрее, чем от нормальных носилок. Все внимание уходит на то, чтоб не запнуться — а двор захламлен капитально, чего только не валяется, вплоть до мебели. И хорошо бы, чтоб тот стенолаз, которого уже пристрелили, оказался единственным морфом в этом районе. Черт, чуть не упал, зацепившись за раскрытый чемодан с вывалившимся оттуда шматьем. Сзади возмущенно бухтит Тимур.
Ага. Мы уже у подъезда. Парочка прикрывающих проскальзывает вовнутрь, тут же хлопают выстрелы из ПБ — нифига он не бесшумный, он просто гораздо тише, а лязгает достаточно громко. К нам идут несколько зомби стоявших неподалеку, трое вроде всего.
Нет, четверо, один вон у стенки полулежал, а сейчас начал подниматься. Все, пора в домик.
Дверь в подъезд закрываю с несказанным облегчением.
Квартира на третьем этаже — хозяева тут были, но мы их оттащили на лестницу — пожилая пара, пенсионеры видно.
Раненого уже привычно размещаем в санузле. Почему-то это помещение кажется самым безопасным. Места остается еще для одного человека — и остается молодой. По-моему он здорово опасается, что мы его там и оставим, а сами улепетнем — но заботливость Ремера по отношению к последнему из его группы и наставительное хахеахуание Ильяса, пытающегося втолковать салабону, что надо делать — немного успокаивают нашего новичка.
Я заглядываю в комнату и чуть не хряпаюсь башкой об пол — какая-то круглая фигня раскатилась под башмаком, чудом не убился. Оказывается — на полу рассыпано два десятка стеариновых свечей. Вот это — замечательно, очень к месту. Во всяком случае — мне так кажется, работать с раненым при освещении десятком свечек — куда как приятнее. Да и пришедший в себя раненый отмечает это. А я отмечаю, что перешел парень из первой стадии шока в торпидную.
Можно перевести дух. Только ненадолго — я уже понял, что мы остались без связи и потому вызвать на себя помощь не можем. Ильяс видно надеялся на легкую и вкусную халтурку и потому не потащил с нами ботана-связиста, а рация Ремера так и осталась в сгоревшей машине. Значит, надо выкручиваться самим.
Прикидываю, что у меня в наличии один патрон в калаше, обойма в пистолете — да в "Малыше" пяток патронов. О, а в сумке находится еще пара пачек к пистолету. Спрашиваю Тимура — что у него. У него — шесть патронов. Нет, определенно с пакистанским ТТ какая-то чертовщина творится — как ни доходит до него дело — так в нем шесть патронов.
Стрелки прикидывают, что у них. Кошачьи слезы получаются. По паре магазинов на ствол. Ильяс еще находит у себя несколько самоделок-зачинок. Грустно хыкает.
Перетряхиваем все карманы. В стыренной мной у Молчуна разгрузке — три пустых магазина к его "Валу" и один полный. Толку-то от этого — сам "Вал" неведомо где.
— Тимур, ты когда Молчуна из автобуса тянул — автомат его с собой взял? — спрашиваю напарника.
— Нет, я его даже и не видел.
— Ясно, значит, ствол там так и лежит.
— Это хорошо? — осведомляется новичок.
— А черт его знает. Бесшумка вещь хорошая, только патронов шиш. Два магазина — это для киллера хорошо, а в нашем положении...
— В автобусе рация должна быть. Только мне, судя по засаде на мою группу лучше не отсвечивать — мрачно говорит Ремер.
— Хы хохех хоххохь хыхыхь — выдает Ильяс и дергается — видно неосторожно зацепил голый нерв.
— Да, ваши бы тут в самый раз пришлись бы...
— Хохли? — спрашивает, тяжело поднимаясь, наш снайпер.
— Хохли — в тон ему отвечает Ремер и тоже встает.
— Я с вами пойду. В три ствола все же легче, если что — говорю им.
Физиономии обоих — что капитана, что нашего командира выражают сильное сомнение в том, что мой третий ствол шибко им поможет, но, тем не менее, явных возражений нет.
Так втроем и выкатываемся. Первый пункт назначения — автобус. Около него уже собралось штук пять зомби — ясно, чуют кровищу от водителя. Ильяс (вот в принципе он нынче у нас Старшой, но не подходит к нему это звание) походя — и словно бы немного рисуясь — снимает их и мы заглядываем в кабину, благо стекла высыпались. Совершенно неожиданно слышим из кабины не то бормотание, не то молитву.
— О, да ты живой? — удивленно-радостно тихонько восклицает капитан.
— Кто здесь? — откликается водитель.
— Как считаешь?
— Вы, да?
— А то кто еще? Ладно, двери открывай!
Я вижу испуганную физиономию водилы — убедился, что это мы. Сильно не высовывается. Наконец передняя дверь открывается. Лезем в салон, Ильяс сшибает увязавшегося за нами мужика в майке и трусах.
То, как уцелел под шквалом пуль водитель становится понятным очень скоро — этот жучище спер два куска брони с завода и устроил себе импровизированную бронеспинку и дверцу защитил тоже. Он успел залечь, видно трепаный хвост, но не доглядел — въехал автобусом в столб, и его прижало мятым железом — очень похоже, что левая нога сломана в голени.
Его рация тоже гавкнулась — висела на уровне головы, а там все в дырах. Короче, связи как не было, так и нет.
— Ху хо? — спрашивает меня Ильяс. Он как это ни странно не слишком огорчился тому, что связи нет. Мне так кажется, что на фоне его грусти по поводу упущенной выгоды остальное не суть и важно.
— Что, оставляем раненых и выбираемся сами?
Отрицающе мотает башкой. Делает успокаивающий жест рукой и стучит пальцем по часам. Показывает шесть пальцев...
Водителя приходится выковыривать долго. Ногу ему сломало и зажало и мне приходится корячиться. Лежа на полу, ставлю опять же какую-то дощечку, фанерку, бинтую, стараясь зафиксировать голень, потому как точно помню — тащить зажатого в машине без фиксации повреждений нельзя. Да и вообще тащить нельзя. Потом отжимаем мятое железо домкратом, пока получилось — взопрели. Наконец вытащили бедолагу из кабины. По уму надо бы ему еще и шею воротником подстраховать — но делать воротник мне не из чего, а башкой водитель вертит исправно.
Ремер просит отдать ему магазины к "Валу". Ильяс кивает. Отдаю.
Стемнело уже совсем. И буханка догорела.
Подхватив охающего и причитающего водилу на закорки, тащу его под прикрытием в занятую нами квартиру. Раз начальство не шибко переживает — значит, знает, что делает...
Мне поручают дежурить ближние два часа. Вместе с Ремером.
Остальные валятся дрыхать. Ильяс перед тем как отойти ко сну выщелкивает из магазина и передает мне пяток патронов к АК. Мол, если морф полезет в окно, ты все равно больше ничего сделать не успеешь.
Утро 12 дня Беды.
Судя по всему — прибывший БТР, который осторожно остановился поодаль от разбитого автобуса, не стал для Ильяса неожиданностью. Видно хитрый снайпер все же растолковал нашим ребятам, куда собирается и когда мы не вернулись вовремя — они с утра пораньше прискакали нам на помощь, заодно войдя в радиус действия наших переговорок.
Это подтверждает Вовка. Вчера было не до того, а вот сейчас — очень приятно, что наши снова поблизости. Да еще и на таком железе. Железо, правда, так себе — очень потрепанный семидесятый, да еще и дымит двигателем изрядно.
Самое сложное в нашем отъезде из этого чертова поселка — запихивание раненых в БТР. С водилой еще куда ни шло, а вот парня с переломом бедра как ни стараемся — а все же немилосердно кантуем, больно ему, да и за ночь он сильно сдал. Прибинтовал я ему больную ногу к здоровой, уже не спорил больше.
Пока я с ним занимаюсь — мужики что-то ожесточенно обсуждают, сидя на броне сверху. Потом зовут меня. В бронетранспортере остается только Серега на пулеметах, да наш новичок, который неожиданно для меня засыпает сном младенца. Салобон, что еще скажешь.
Получается, однако, не слишком радужная ситуация. Группу Ремера его начальство явно списало — да еще и вывело под засаду. Чья засада — неясно, видно, что балбесы, недотумкавшие занять позиции повыше и отрезать нас от дома, да и оружие жидковатое у них было. Хотя — это наш автобус засадникам карты спутал — без раненого — явилась бы пешая группа или на одной машине, справились бы. Что за задачка была у группы — неясно, и говорить об этом капитан категорически не хочет, но, судя по кислому виду Ремера — только сейчас до него дошло — с задания его никто не ждал, то, что его бойцы ухитрились выжить — не было запланировано, слишком уж хорошо подготовлены оказались. А парень, получивший пулю в позвоночник, заставил своего командира искать срочно помощи, нарушая, в общем-то, принятые правила, тем более что про больничку в Кронштадте известно было широко.
