— Вот зануда — снайпер горестно развел руками..
— Ильяс, пусть отработает. Нам лишние руки пригодятся. Там же спинальник, его укладывать надо не вдвоем.
— Йоко! Поедешь с нами отрабатывать?
— Поеду — мрачно отзывается парень.
Мы трогаемся с места. Буханка шустро показывает дорогу.
Ильяс присматривается к парню.
— У тебя что, оружия вообще нет?
— Кусок трубы — на велосипеде остался.
— Сильно. А почему такое мощное вооружение?
— Он мой автомат забрал.
Вот заладил.
............................................................................................................
К своему удивлению Вера осталась жива после бани. И даже не ошпарилась. Правда язычок на время она решила прикусить — Ирка наглядно показала свою выносливость, да и вообще, как-то расхотелось ее дразнить...
Распаренные, навертев на головы тюрбаны, вернулись в "замок".
Тут же явилась и бабка с бидоном. Оказалось — самодельный квас. Странный, светло-коричневый и с непривычным вкусом. Попили с опаской, но оказался к месту, после парилки особенно.
Витька уже заканчивал чистку оружия. И оказалось в наличии разбойничье наследство — один роскошный карабин с восьмью патронами, тяжелый импортный автомат 12 калибра, два "бока" — близнеца того же калибра, двустволка — коротышка и длинная горизонталка 16 калибра, бабкина двустволка 20 калибра, странная берданка 32 калибра, да еще малокалиберный револьверчик. Тут с патронами было проще — имелись в запасе по схронам, да и в ящике их было достаточно. Как Витька не пытался узнать — откуда в ящике взялись патроны к Калашникову да винтовочные — так толком ничего не понял. Но хозяйственно присадил винтовочные в диск, расковыряв пару и убедившись, что внутри сухой порох и в темной глубине гильз посверкивают две маленькие точки фольги капсуля.
— Итак, что делаем дальше? — спросил на правах мужика, да еще и окруженного ружьями и бабами, Виктор.
— А сам-то что скажешь? — совершенно серьезно, без подначки спросила бабка.
— Сам потом скажу. Сначала, как на флоте — пусть по старшинству все выскажутся.
Начиная соответственно с младших. Вот давай, красавица, говори.
После этих слов Витька почувствовал, что его щеку что-то печет. Ну, так и есть — женушка уставилась на него тяжелым взглядом. Э, за базаром-то следить придется, больно уж нехороший взгляд...
— Я считаю, что надо составить план — голосом примерной ученицы отчеканила Вера. И шмыгнула носом.
— И что записываем в план?
— Еду надо доставать. Кормили нас плохо, а в запасах тоже не густо, как посмотрели. Одни свинки и есть только. Но мне их жалко.
— И сколько нам надо еды? — осведомился Витя.
— Я могу посчитать, по калориям.
— Ты что, помнишь в каком продукте сколько калорий? — удивился Витя.
— А то! Я всем подружкам диеты рассчитывала! — гордо ответила Вера.
— Ого! Так, Мелания Пахомовна, что скажете?
Бабка не спешила с ответом. Ее задело, что по старшинству ее посчитали младше Ирки и она дала понять, что недовольна этим. И продержала паузу, пока и до Витьки не дошло.
Потом сказала неожиданное:
— Людей надо ободрить. Я думаю — молельню надо открыть. Чтоб с Богом могли побеседовать, себя утешить. Оно и вам спокойнее будет.
— Так это работы ж сколько? Иконы нужны, то-се. Попа нет.
Старуха сурово посмотрела и показала небольшой листок бумаги с нелепо раскиданными прорезями.
— Вот икона. А когда Иисус проповедовал — икон у него не было, попов не было, а посвятее многих нынешних был. На осле ездил, да пеше ходил — не на Мерседесах.
— Да вы Мелания Пахомовна раскольница! И что это за икона?
— Не раскольница я, православная, крещеная. А икона — от матери моей. Раньше за иконы-то наказывали — вот и надоумили нас, жили тут питерские. Ставишь такой святой лист перед свечой — и видишь образ Бога. А если молитва угодна — то и посредник не нужен. Вот так вот.
Витьке с трудом удалось не начать ржать, свистеть или мотать башкой. Бабка реально удивила. С другой стороны — пусть молятся, не помешает.
— А со свинками погодить бы лучше. Скоро трава пойдет. И мы сможем щи из молодой крапивы варить и свинкам будет жорево. А месяц как-нибудь до травы продержаться. Заколоть-то просто, только они за лето-осень веса наберут. Не гоже сейчас их колоть.
— А кормить чем? — спросила практичная Ирка.
— Руководство в полном составе — вполне сгодится. Вон у крыльца валяется. И Костька. Сволочь. Я ему его танцы не прощу, гаду.
— Какие еще танцы?
— Забава такая у него, обалдуя была — положит мои вставные челюсти на пол и пляшет. Танец маленьких лебедей или как он говорил — еще и фанданго. Вниз-то не смотрит — наступит или не наступит, в плясе-то. Меня Бог спас — не наступил, а трижды плясал.
— Ладно. Ир, что скажешь?
— Пиши, Вера в план — сразу за едой — машины чинить. Без транспорта нам никак.
— Можно Валентина попросить. Он в этом деле понимает.
— Он алкоголик — брезгливо заметила Ирка.
— А что остается? Да и алкоголик он из-за своей бабы.
— Эк вы хватили, да жены алкоголиков — самые несчастные люди в мире — со знанием дела воскликнула Ирина.
— Не скажи, не скажи. Частенько бабы сами мужей на выпивку толкают. Потому как есть такая гадючья порода — и алкаши для них как раз подходят. Все время сидит под каблуком и всегда виноват, а она им командует как хочет — и ее же еще и жалеют, бедняжку.
Ирка аж задохнулась от возмущения: "Да мою маму знаете как отец бил!"
— Вот-вот! А потом извинялся, на коленях ползал, просил простить?
— Конечно, виноват же!
— Вот-вот! И получается, что приятно вдвойне — вон он какой грозный бывает. Настоящий мужик! И она при нем вроде как слабая женщина. А как протрезвеет — опять его унижать, да под каблук и опять виноват навсегда. Не про твою маму речь — а часто так. И если разведутся — так опять за алкоголика замуж идут. И разводятся — когда пить муж бросит. Не интересно с таким жить, который из-под каблука вырвался.
Ирка обиделась и надулась. Отчим-то и впрямь был тоже пьющий...
...............................................................................................................
Едем мы долго. Наконец водила останавливает автобус, дальше ему не проехать.
Буханка, как более приспособленная лезет в какие-то кусты. Ремер, чтобы тачке было легче, вылезает и идет с нами пешком. Я никогда не был в этих краях и меня удивляет полное безлюдье — мы словно не рядом с колоссальным городом, а не пойми где. Даже следов человека толком нет — кроме фырчащей впереди буханки, да нас, четверых. Дорожка какая-то заброшенная есть, но поневоле в уже начавшихся сумерках в голову начинают лезть дурацкие мысли — вот сейчас мы идем и идем и туман уже какой-то вокруг нас вьется. И окажемся мы черт знает где. В Средневековье, например.
Наверное, и то, что сегодня полдня с латниками — алебардщиками возился, тоже сдвигает мозги. Поневоле себя начнешь в сумерках да в тумане попаданцем чувствовать.
Забавно, у Ханса Христиана соответственно Андерсена была небольшая юмореска про попаданца — чинуша из Христиановского времени бредил Средневековьем и все время ставил его в пример. Ну и попал куда хотел... Сразу вляпавшись по колено в уличную грязь. Мостовых нет, фонарей нет, мостов нет...
И оказалось, что и пиво несъедобно и хлеб с сыром ужасны и люди вообще-то тоже не очень понравились фанату Средневековья. Особенно не понравились, когда его лупить принялись... Правда, жив он остался все же, но, вернувшись обратно, перестал мечтать о том, как бы круто было жить в Средние века.
Да и мне что-то не хочется в Средневековье. Лучше уж тут. Пробираться по лесу, сквозь который идет заброшенная дорога...
Впереди вроде как прогалина. Буханка встает, неразговорчивый шофер вылезает из кабины, вытягивает из салона носилки. Правильные носилки, жесткие, корытцем.
Капитан Ремер что-то уточняет по рации.
Кивает нам. Идем следом.
Огонек небольшого костерка видим, когда чуть не натыкаемся на него — огня мало, да и ветками прикрыт. У огня лежит вытянувшись человек. Рядом — сидит еще один. Потом оказывается, что третий — в секрете, мы его прошли, не заметив.
Пока осматриваю раненого, сидящий у костра получает от Ремера пару консервных банок и, не открывая, закатывает их в угли. Мне не светит получить горячими шматками в затылок и потом благоухать тушенкой, о чем и говорю прямо.
Парень молчит, вместо него меня успокаивает Ремер: "Огонь разогревает консерву не вскрытую — до 2 щелчка. А потом — уже бабах! Вот щелкнуло — слыхал? Еще раз щелкнет — можно вынимать. Преимущество — греется быстрее. Как в пароварке".
Ну, раз так, то и ладно. Раненый очень тяжел. Ранений три. Все огнестрел. Все полостные. Живот. И позвоночник тоже пострадал. И тащили его эти двое на доске, так что смещались отломки, скорее всего.
Ладно, что мог — ввел, теперь вывозить его надо. Как смог — подбинтовал. Снаружи крови мало, а что внутри делается — даже думать боюсь.
Носилки-то правильные, да его еще и переложить надо так аккуратно, чтоб дополнительно не повредить. Вот так и стараемся уложить — чтобы позвоночник не тревожить. Тут еще оказывается, что и тот — который у костра — тоже ранен. В ногу.
Опять возня. Наконец трогаемся, аккуратно неся носилки. В буханке размещаем ручками в петли — штатная буханка, все на месте. И так же медленно выбираемся из этого леска. Туман еще больше густеет. И почти стемнело, пока я копался. Теперь — совсем чутка и считай дома.
— Мне придется в "буханке" ехать — говорю я капитану Ремеру, шагающему рядом.
— Это еще зачем? — почему-то удивляется он.
— Ну так присмотр за раненым нужен, честно скажу — у меня в такой обстановке таких тяжелых еще не было, можем не довезти — в свою очередь удивляюсь теперь уже я.
— Не нужно — отрезает капитан.
Странно как-то.
Сзади нас, серьезно поотстав тащится троица — молчун с дыркой в ноге тяжело обвис на плечах своего товарища из секрета и нашего "салобона безавтоматного". Прыгает на одной ноге, видно, что уже силы кончились, только немного воли осталось. Ильяс замыкает наше шествие, вертит башкой как сова — на все 360 градусов. И что меня как-то настораживает — туда Ильяс шел как на прогулку, мало, что не насвистывал, а сейчас, когда обратно идем — напряжен, ну не так напряжен, как студентка на первом экзамене, а, черт не знаю как это объяснить, но я вижу, что начальник готов отреагировать в доли секунды на любое воздействие, на боевом взводе наш снайпер. Идет как-то по-особенному мягко, развалисто.
Автобус как стоял, так и стоит. Водила явно радуется нашему возвращению — теперь скоро вернемся на Завод, там хоть и не шибко уютно, зато безопасно.
Ремер отзывает к себе Ильяса. О чем-то переговариваются.
О чем говорят — не слышу, но кажется мне по телодвижениям что ровно точно так же вел бы себя мой начальник если бы по выгоднейшему курсу поменял рубли на баксы и только потом обнаружил, что вместо пачки баксов — наглая "кукла" из старых газет.
Руководящие лица возвращаются, морда у Ильяса и впрямь, словно он не одну горькую пилюлю слопал, а мало не упаковку. И запил уксусом.
Кивает на автобус, залезаем. Тот молчун, который хромой, втягивается с нами в маршрутку. В ручонках у него — не то "Вал", не то "Винторез" — плохо я знаю эти бесшумки. Оптики нет, это всяко вижу. Сели — поехали.
Убеждаюсь в том, что ствол этой винтовки не направлен мне в живот. Или уже паранойя? На всякий случай кобуру с пистолетом передвигаю поудобнее, попутно вспомнив, что нацепил я на себя сегодня тот самый трофейный пистолет бесшумный — кобура у него здоровенная и расплюснутая как жирная камбала. Знак судьбы, или как?
— Эгей, йолдаш, у тебя на время ствола лишнего не найдется? До Завода? — спрашивает водилу Ильяс. Тот в ответ кивает головой, но запрашивает за ствол такую кучу всего, что впору глянуть — не гаубица ли у него на буксире. Дальше несколько минут я совсем забываю, где я и что вокруг, потому что передо мной разворачивается артистически точная и сценически великолепная реприза "восточный рынок, мастер-класс торговли". Впору пожалеть, что когда мы с Олькой ездили в Египет, Ильяса не оказалось рядом — египетские торгованы, надоевшие нам до судорог, при встрече с нашим снайпером, небось, еще бы ему и приплачивали, отдавая товар даром. Нет, водила тоже не лыком шит — но уступает по всем параметрам вплоть до размера обуви. В итоге он с сокрушенным видом достает откуда-то пистолет и отдает его Ильясу.
Снайпер аж подпрыгивает, взяв ствол в руки. Изумленно поворачивается ко мне и показывает. Не понимаю, с чего это такая реакция — ТТ и ТТ. Достаточно потертый. Вполне себе машинка для водителя маршрутки.
— Не узнаешь? — многозначительно улыбается начальник.
— Откуда? Я что по-твоему все ТТ должен в лицо узнавать?
— Возьми в руки, присмотрись — ну?
Получаю в руки тяжеленный пистолет, начинаю смотреть.
— Погодь, так это же трофейный — после оружейного магазина, да? Тот, который с праильным патсаном пропал?
— Бинго! А говорил — не узнаешь! — хихикает Ильяс.
— Так это не пистолет, это уже бумеранг какой-то!
— А то ж! Реликт! Эге, йолдаш, а патроны где?
— Э, тебе ствол был нужен? Вот ствол. Патроны я где тебе возьму? — отзывается водила. На его небритой физиономии легкий отсвет внутреннего торжества — так-таки победу он у соперника отжал.
Ильяс кряхтит. Потом смотрит на меня.
— У тебя всегда карманы набиты не пойми чем, проверь — может, найдешь тэтэшек?
Я знаю, что у меня в карманах лежит только всякое нужное, и патрончики к ТТ вряд ли найдутся, мой ППС с боезапасом мирно лежит в нашей оружейке. Поэтому когда в одном из многочисленных карманчиков этой охотничьей одежки оказывается три десятка потускневших бутылочных патрончиков мне остается только успокоить себя тем, что — они ж тоже нужны оказались, прямо как рояль в кустах.
С чего я запихнул себе в малопользуемый неудобный карманец столько патронов — сам не пойму, ну да ладно.
— Так. Теперь парень, как тебя зовут? — спрашивает снайпер нашего новичка.
— Тимур — набычась отвечает салобон.
— Отлично. Так вот Тимурленг — пока вместо автомата временно получишь ТТ. Пистолет заслуженный, боевой, участвовал в выполнении целого ряда серьезных заданий. Всегда — успешно. Без балды — легендарное оружие. Так что — цени. Задача у тебя ближайшая — охранять мою персону и остальные персоны, которые ты тут видишь и делать, что скажут. У тебя с Доктором какие-то счеты? Только вкратце — а именно — собираешься ему стрелять в спину или нет.
— Он это...
— Рядовой, вопрос поставлен — да или нет. Вопрос понятен, в спину стрельнешь?
— Да, то есть нет!
— Не понял.
— Вопрос понятен, в спину стрелять не буду.
— А не в спину? — Ильяс видно был весьма ядовитым сержантом.
— И не в спину тоже — не буду.
— Слово даешь?
— Слово даю, да.
— Якши. ТТ знаешь?
Несколько секунд идет борение в салобоне — хочется гордо и утвердительно ответить, показав свою мужественность и опытность, с другой стороны за бритого не зря дают двух небритых — и нашему новому приобретению поговорка известна отлично, на собственном опыте, даже пожалуй на собственном организме, на лице, если уж совсем точно.
