— Виртуоз прямо. С ранеными нескладуха какая-то — привезли из Крепости не семь человек, а одиннадцать. Опять же не все с огнестрелом, а с переломами. В драке пострадали?
— Нет, отступление у них такое бодрое получилось. Поломались, когда в дверцу самодельную кинулись.
— Мда... Надо бы проследить, чтобы эти ранетые иерои кого не покусали — хватит уж дебилов — то.
После наведения порядка в жилье, которое с легкой руки Николаича окрестили "кубриком" — самое время железо почистить. Николаич берется за РПД, остальные разбирают свои стволы — так чтоб вовсе безоружным не оставаться и чистят вразнобой — чтоб у одного был разобран пистолет, а основной ствол стоял в готовности — а у другого наоборот. Саша недоуменно спрашивает:
— А мне непонятно — козла — то зачем было убивать. С едой вроде же порядок, задача была простая — зачистить павильоны. Козел-то причем? И оружие этим недоумкам зачем давали?
— Саша, тебе доводилось заставлять работать человека, над которым у тебя нет власти и который туп и нагл? Тут вариантов токо два — либо замотивировать, что трудно учитывая, что туп и нагл, либо заставить силой — типа избиения по лицу и так далее. Попутно не давать жрать. Но к этому мы еще не пришли, вот и получается — есть куча горлопанов, всем недовольных, не знающих — как и что делать, да и не хотящих руки пачкать, но критикующих все сделанное другими так, что земля дрожит — и что с ними делать?
— Ну, заставить работать — то можно?
— Как? Как заставить? Человек не хочет работать. Принципиально. Жрать вкусно — хочет. А работают пусть тупые лузеры и быдло, а он — не будет. Он выше этого!
— То есть считаешь, что Овчинников прав?
— Считаю, что да. Потери понесли те, кто нарушил распорядок. По-моему — там все — кандидаты на премию Дарвина без всяких сомнений. И подростки — прокравшиеся в Зоопарк — они уже не Том Сойер — им самое малое по 14 лет — а полезли безоружными на рожон. Дразнить зомбаков, а уж тем более их выпускать — это вообще надо быть анэнцефалом. И ровно то же самое — но постарше — группа протестантов. Ну, вот получили они оружие — так ведь просто ствол ровно ничего не дает. И даже ствол с патронами — тоже.
— Да это я и сам вижу, что тактика и сработанность рулят.
— И рулят и педалят. И урок получили знатный. Уцелевшим начистили хари, отобрали оружие, опустили, что называется. Если они теперь вякнут — то получат по хлебалу с лета. И вот уже сейчас их заставить работать — можно. За них вступаться теперь не будут — слишком знатно облажались. А так ведь знаешь нашу публику — сразу жалеть бедненьких начнут, начальство ругать.
— Хотел бы отметить такой еще нюанс — если интересно — добрая половина ранений — мелкой дробью. Девчонке вообще бекасиной влепили.
Смотрим на Николаича. Он чешет в затылке, ухмыляется и спрашивает:
— И что вы на меня уставились? Какие были патроны — те Михайлову и отдал.
— А Михайлов?
— Что Михайлов?
— Ничего не спросил? Патроны — то он посмотрел?
— Конечно. Он же грамотный человек. А на патронах и коробках все написано.
— И?
— Получается так, что сказал спасибо — патроны — то из наших запасов пошли. И если вас интересует мое мнение — так и слава богу. Ну-ка лекаря — если б девчонка например картечью огребла вместо бекасинника?
— Если б там была картечь, то у нас было бы куда меньше работы. Может, конкретно у меня работа бы и была — меня с утра уже напрягли в морге разбираться — более двадцати подозрительных трупов нашли, надо будет смотреть. К слову — и Дмитрия тоже напрягают.
— Те самые сведения счетов с живыми?
— Они самые. Вообще мне так намекнули, что на часть команды тут имеют серьезные виды. Меня-то вроде как и выручали специально как судмеда, но и опера у вас забрать хотят и брательник тоже запонадобился, да и насчет остальных тоже внятно говорилось — нефиг вашей группе прозябать в Крепости, тут вы больше наворочаете. А теперь вы еще и приданым обзавелись — так что вы завидные невесты.
— Приданое — БТР имеешь в виду?
— Его самого. Зачетный сундучок. А морфиня, которая там сидела — и впрямь сущая жесть? Тут ее размеры произвели серьезное впечатление. Стокилограммовый морф группу как кегли разметал — а там не дети малые были, у вашей же габариты еще серьезнее?
— Помалкивать будете?
— Обижаете. Я хорошо помню, кто меня сегодня из Петергофа вывез.
— Вообще-то братец — вывезли тебя ребята из МЧС — а вся работа пошла с подачи командования базы.
— Отчепись — понимаешь же, что я имел в виду.
— Будет он помалкивать, Николаич.
— Получается так, что боевые качества морфини мы оценить не успели — она оттуда вылезти не смогла. Лючок мал, а она отожралась. Челюсти у нее правда — посильнее, чем у гиены — ваш брат утверждал, что она спокойно дробила бедренные кости.
— Впечатляет. Видел я на вскрытии медвежьи покусы — так там бедро съедено было, а кость мишкам не по зубам оказалась.
— Это где вы такое видели интересно — заинтересовывается Николаич.
— Да тут в Ленобласти был инцидент.
— Что-то вы путаете — не было такого, я точно знаю за последние лет тридцать! Да чтобы еще не один медведь был! Сколько медведей напало?
— Двое.
— Чушь!
— Отнюдь не чушь. Даже в зарубежной прессе про этот случай писали — "В Зеленогорске — фешенебельном пригороде Ленинграда медведи сожрали женщину!"
— Ну-ка, ну — ка ?
— Да все очень просто. Какому-то из НИИ запонадобились для экспериментов крупные млекопитающие. Добыли двух медвежат. Эксперименты закончились, медвежата подросли — а у медведей характер с возрастом сильно портится. Списать — так они на балансе Минздрава. Зоопарку бурые и даром не нужны. Цирк руками и ногами открещивается — медведи старые для трюков, уже не обучишь. Долго ли коротко — пожалел мишек главврач детского санатория в Зеленогорске. Не совсем надо полагать бескорыстно — он у Комитета по здравоохранению эту проблему снял, ему, наверное, что-нито для санатория выделили, все довольны.
Но медведей-то кормить надо. Жрут-то они изрядно. А фондов под медведей не выделено, потому кормили их так ли сяк ли. Жили бурые впроголодь. А когда переехала ухаживавшая за ними техничка — так и совсем дела пошли плохо, а главврачу еще и других проблем хватало — время веселое было.
Вот никто новую уборщицу и не предупредил, чтоб она у клетки-то не шарилась.
Она еще наоборот конфеткой зверей захотела угостить. Миши с голодухи ее лапами к прутьям клетки подтянули — и объели докуда морды хватило. Косолапых, конечно, после этого в расход, главврача по шапке, а тут еще и шведы с англами про этот случай провещали — дескать, не зря мы рассказываем своим читателям, что в России медведи по улицам с балалайками ходят и людей жрут — вот извольте видеть, что в культурной столице происходит, можете представить, что в других городах деется...
От себя замечу, что более тощих медведей никто из бывших там не видел — и во всей пищеварительной системе у мишек только и было, что злополучная конфетка, да куски несчастной уборщицы.
— Это что, действительно, правда?
— Абсолютная.
— Ни за что бы не поверил!
— Э, у нас еще и не такое бывает. Братец, помнишь зебру?
— Которая девочке пальцы откусила?
— Ага.
— Помню, как же. Редкий был случай — микрохирурги в Педиатрическом как ни корячились, а пальчики не прижились. Кусаные раны — вообще плохие — размозженные и инфицированные.
— Что девочка хотела зебру погладить?
— Нет, чем-то хотела угостить. А лошадка была не в духе. Так пальчики в варежке и привезли. Дикие зверюшки — они таки дикие все же...
В дверь стучат. Оказывается — приехали наши омыватели БТР. Тоже как опер — злые. Только еще и зачуханные сильно — причем наряжены в какое-то грязнейшее морское шматье очень сильно с чужого плеча.
Злые клоуны из военно-морской самодеятельности...
В помещение не входят, говорят, что связывались с Надеждой и та пообещала устроить помыв личного состава — благо уже поздно. К слову — ей тоже предложили остаться при больнице...
Ну, просто на куски кумпанию рвут...
Однако помыв — он и в Африке — помыв. Меня удивляет, что братец, хоть и принявший уже сегодня душ, собирается вместе со всеми.
Он замечает мое недоумение.
— Приходится наверстывать план по помыву в конце месяца. — и ухмыляется.
Ну да, отоспаться-то он уже отоспался.
Хоть уже и глубокая ночь, но моемся не торопясь. Надежда ухитрилась еще по бутылке пива на нос раздобыть. Решаем так — две трети команды пиво примут сразу после помыва, треть — после того, как до кроватей доберемся. Что особенно трогает — бельишко какое-никакое нам тоже приготовили. Рабочее шматье Вовке с Серегой выкинуть не дают, увязывают в отдельный узел — время такое, что еще и пригодится может.
Сидим распаренные, дожидаемся последних — Сашу с Димой.
Вовка тем временем высасывает бойко свою бутылку, невзначай половинит долю зазевавшегося Сереги, а потом начинает рассказывать эпопею о промывании внутренности БТР. Жалко, среди нас нет Гомера — со слов Вовки получается настолько эпический подвиг, что куда там авгиевым конюшням!
Приданные салабоны конечно ни на что не оказались годны. Это и понятно — пахать на чужого дядю отправляют не самых лучших. Конечно по уму там еще мыть и мыть, но во всяком случае уже можно в БТР ехать, не особо боясь перемазаться в жиже из крови и сала со всякими включениями еще более неаппетитного характера.
Машина не новая, но и не сильно потрепана. Боекомплект практически полный — и для КПВТ и для ПКТ. В мешке для гильз — пара десятков пустяшек от крупнокалиберного было, да на полу в жиже попадались гильзы от АК. Тряпки и огрызки обуви Вовка не смотрел — это Серега разбирался.
Серега, грустно оценивший понесенные потери в бутылке заметил, что по его мнению в машине было четыре человека и водитель. Водитель успел удрать — вполне возможно, что и укушенным, а вот остальные — по рваным шмоткам Сережа решил, что там был рослый мужик — ботинок 44 размера — женщина средних лет — подметки от сапожков 38 размера и две девушки или девочки — тряпки насколько разобрал молодежные и остатки кроссовок. С размерами кроссовок разобраться не вышло, но не детские, это точно. Крупных костей не попалось, так, мелкие осколки...
— Получается так, что с трех человек морфуша разожралась.
— Сидячий образ жизни. Нарушение обмена веществ. Да может и была толстой.
— Сережа, а по тряпкам там с размерами разобраться нельзя было?
— Нет, Николаич, у меня не получилось. Не силен я в этом. Не барсучьи же следы или там заячьи... Это вон лучше любой женщине показать — они лучше скажут. Мы тряпки отдельно сложили и велели не трогать.
Интересную беседу нарушает явившийся Семен Семеныч.
Задумчиво предлагает ехать спать.
И в два приема кумпания оказывается в "кубрике"... Николаич делит смены и все, кроме часового, валимся как в омут...
Последнее, что слышу — тихое бурчание своего соседа Саши:
— Козла-то им зачем было стрелять...
Седьмой день Беды.
В джунглях жарко и сыро. И душно. Роскошными игрушками порхают здоровенные бабочки и попугаи. Немного странно, что и бабочки и попугаи практически одинаковы по размерам. Но смотрятся они на сочном зеленом фоне листьев, листочков и листов — и листищ — роскошными пятнами, очень гармоничными, что часто бывает в природе, когда плохо сочетающиеся на холсте или бумаге цвета легко уживаются в оперении попугая или раскраске насекомых... Солнце бьет в глаза и пятнает тенями зеленое буйство вокруг.
Не могу понять, куда делись кумпаньоны — вроде бы они должны быть рядом, но я никого и не слышу и не вижу. Зачем-то я тащу в руках тостер с волочащейся за ним вилкой на шнуре. Белый шнур, белая вилка.
Тостер необходим. Это я точно знаю. Просто уверен. Совершенно железно.
Впереди мелькает человеческий силуэт.
Спешу, как могу, но ноги словно проскальзывают, и двигаюсь я медленно — медленно.
Силуэт приближается и я четко вижу, что это женщина, причем молодая.
Олька!
Точно, ее спина. Правда, волосы почему-то длинные, а у Ольки всегда под мальчишку стрижка. О, это отлично, что встретились. Видно ей как-то удалось добраться из Хибин.
Эй! — хочу ее окликнуть, но глотка пересохла и получается тихо и сипло.
Она впрочем, услышала — и поворачивается, неожиданно оказавшись совсем рядом.
Нет, это не Олька. То есть и Олька тоже, но больше та девчонка с крысом на плече.
Мертвая девчонка — Олька с мертвым взъерошенным крысом.
Пушистые волосы сбились в паклю жгутами, как у наших недоделанных уиггеров, лицо сохранило приятный изящный абрис, но щеки смякли, кожа полупрозрачная как грязный воск и на обнаженной груди отвратительная сетка зеленых трупных вен... Страдальческий оскал полуоткрытого рта с обсохшими зубами медленно меняется на мертвую улыбку, глаза широко открываются — узнала меня!
Деревянно протягивает в мою сторону тонкую руку с крошечной ранкой на указательном пальце, отчего мертвая и какая-то мятая грудь — обвисшая и с трупными пятнами вздергивается совершенно нелепым рывком — и я прекрасно понимаю, что сейчас дохлый крыс со слипшейся шерстью проскочив по ее руке своим мертвецким скоком прыгнет мне в лицо.
— Наконец — то созрел для ночных поллюций? Можно поздравить? — радостно спрашивает меня братец.
— Не — с трудом шевелю пересохшим языком — это Оле Лукойе недоглядел. Всучил мне твой профессионально ориентированный сон!
— А что приснилось? — с интересом спрашивает с другой стороны Саша.
— Мертвая голая девушка с мертвой крысой на плече.
— Жалкий извращенец-подражатель. Считаешь, что если мне приснятся толпы обдриставшихся и взахлеб орущих младенцев — то это будет твой сон?
— Обязательно! — тут я уже немного прихожу в себя и вижу, что свет горит, наши ребята уже большей частью встали и собираются.
— Ладно, вставай. Тут рукомойник один, так что уже толпа собралась.
— А Николаич где?
— Пошел уточнять, что там нам светит. А Володька — к БТР похрял.
— А насчет завтрака что?
— Ты глаза разлепи сначала...
Cовет хороший. Разлепленные глаза показывают довольно идиллическую картину — наши уже проснулись все, я последний валяюсь, как ненужная вещь. Кряхтя и потягиваясь, встаю. Это монументальное событие остается незамеченным публикой. Озадаченный Дима с Ильясом рассматривают вчерашнюю малопулечную снайперку, Братец копается в какой — то рыхлой исписанной и исчерканной тетради, совершенно антисанитарного вида, Саша роется в вещмешке, а Серега то ли сочиняет стихи, то ли просто дремлет с открытыми глазами, прислонившись к стене и скрестив на груди руки, как и положено романтическому, влюбленному герою. Непонятно, куда делся Семен Семеныч — ночевал он с нами, ну да, скорее всего — в больницу уже побег, к сыну.
Чтоб добраться до рукомойника, приходится вылезать на улицу и стучаться к соседям. Открывают не сразу и общее впечатление, после того как под строгие окрики — Дверь закрывай, не май месяц! — проскакиваю внутрь — довольно диковатое. Народ тут сидит буквально как лягушки в банке. Под строгими взглядами торопливо плещусь в холодной воде, вместо чистки зубов скорее обозначиваю это действо и поскорее возвращаюсь в наши хоромы. Да у нас тут хоть балы закатывай — так просторно в сравнении с соседями.