— А кто все эти люди в деревне? — осведомляюсь я.
— Хорошие люди. Бежали — не добежали, осели у нас — отвечает отец.
— Можем лететь и садиться — поворачиваюсь я к летчику.
— А самолет? Мне важно знать — насколько он в дело годится.
— Ну, мы выгрузим все мое добро, возьмем на борт пару человек, особенно если они обучены стрелковому делу — и будет у нас четыре ствола, а это совсем другой коленкор.
Пилот двусмысленно хмыкает, но, тем не менее, мы идем на взлет и берем курс снова на деревню.
Пока летим — прошу организовать комитет по встрече — и Коля просит еще на поле дым пустить — скажем, от сырого валежника, чтоб сориентироваться с ветром.
С краю поля стоит кучка людей и зеленый УАЗ. Дымок тоже есть — видно старый рубероид запалили — струя дыма видна отчетливо, как нарисованная толстым фломастером.
Коля прикидывает недолго, видно расчеты тут простые, выбирает направление, откуда будет садиться — и садится чуток наискось. Опять легонько трясет — и я выпрыгиваю из кабины, бегу к людям, от них навстречу мне, проваливаясь в неглубокий на поле снежок, бежит папа.
Он вовсе не сентиментальный человек, но мы крепко обнимаемся — и я вижу у него на глазах слезы. Наверное, впервые в жизни. И одновременно спрашиваем — я про маму, он — про брата. И оба хором говорим: жива, жив!
Уф, как отпустило! Как камень с плеч.
Дальше как положено фонтан второстепенных ненужных сейчас вопросов, не менее второстепенных ненужных сейчас ответов и все это ворохом, кучей, беспорядочно и нас стопорят достаточно быстро — публика собралась деловая, папа с ребеночком порадовались встрече — пора и честь знать.
Таскаем от самолетика груз, тут же его сваливают в УАЗ, который имеет весьма забубенный и ухарский вид — по всему видно, что этот агрегат участвовал в ралли по самым гнусным дрищам нашей области, у него высокая посадка, зубастые протекторы, нетиповая антенна, куча фар — искателей, чудовищный кенгурятник, не менее свирепый багажник и сзади на фаркопе повешен мятый простецкий чайник, что полностью завершает картину. К хозяину средства передвижения присматриваюсь внимательно — благо надпись на борту УАЗа прямо говорит: "Джипер только на первый взгляд пьяная и грубая скотина, на самом деле он душевный и романтичный мечтатель!" Хорошо, что предупредил, теперь постараюсь рассмотреть глубинную сущность. Пока из всего отмеченного — тщательно почищенная копаная мосинка — с грубовато вырубленным самодельным ложем и прикладом на его плече. Впрочем, это не удивительно — тут такого добра по лесам с войны валяется много. Винтовка-то явно не из лучших, верховая, раковины здоровенные. Худо значит у них тут с оружием, если даже ржавую копанину в дело пустили.
Коля остается с самолетом, прибывшие — чтоб летчику не скучно было — оставляют смешливую сероглазую девчонку лет 16 да сухонького мужичка с двустволкой.
— Что у вас тут творится? — наконец спрашиваю я у отца.
— Да группа туристов на третий день после твоего звонка пришла. Из них получилось ядро — остальные намотались, как клубок ниток.
— Откуда тут туристы? Очумели они тут в такое время лазать?
— Они не вполне туристы. Ты ж знаешь — тут вроде штаб дивизии погиб, вот они его ищут.
Понятно. Если это не копатели, да еще впридачу черные — то я старая негритянка. А штадив и я тоже искал, хотя, скорее всего — это красивая легенда о том, как загнанные в болото штабники дрались до последнего патрона, и немцам не удалось найти ни знамени, ни сейфов, ни орденов, ни документов — два десятка трупов изодранных минометками и вся добыча. Мне так показалось, что это и не штаб был, а то, что половина из погибших была командирами — ну мало ли что. Всякие сундуки, небось, по болотинам раньше покидали. Пока отступали тут по дрищам, с сейфами тут не походишь.
Встреча с мамой еще более бурная, хотя и мама не слишком расположена к выражению своих чувств на людях. Наш дом как-то кажется маленьким — появились перегородки (сделанные по-деревенски — не до потолка, чтоб тепло шло равномерно) и видно, что у нас тут жильцов прибавилось. Дети какие-то вертятся, путаются под ногами.
От кормления отказываюсь сразу, потому ставят только самовар. К моему удивлению груз собираются тащить куда-то в другое место, приходится наехать — в конце концов, я привез и нефиг тут. Как-то так получается, что гора груза — как она смотрелась в самолете — тут в избе смотрится совсем маленькой. За мужиком, который вроде бы как главный ( я -то полагал, что отец за вожжи возьмется, но видно есть кто похаризматичнее) — уже пошли. Он и приходит, раньше, чем толком я самовар раскочегарил.
Неприятная у него морда. Мрачная, на манер топора, на плече — "Сайга". Вешает немецкое кепи на вешалку, присоединяется к нашей компании. Немецкое кепи... Разумеется — все туристы таскают, как же. Знакомимся — назвался Степаном. Ну, Степан — так Степан.
Спрашивает — какие цели прибытия. Отвечаю — забрать родителей и рассмотреть вариант угона в ближайшем будущем самолета из Кречевиц. А груз? А груз для тех, кто тут остается. Но прежде чем про груз толковать — надо бы трех стрелков к пилоту направить — чтоб Аннушку осмотрели.
Степан хмуро смотрит. Потом спрашивает — а нафига нам польский самолет?
— Он — Ан-28. В Польше производился по лицензии. Прост и надежен. И ремонтопригоден. Потому — для укрепления взаимопомощи и взаимопонимания — лучше бы вам в этом деле помочь.
Сидит, думает. Наконец принимает решение, встает, забирает с собой свое ружье, кепи. Неожиданно вежливо спрашивает у моих родителей — не против ли они будут, если Света послушает что да как в мире? Не менее уважительно просит выдать ему одно из привезенных ружей. Сходимся на 12 калибре, подхватывает собранную тут же одностволку, коробку картечных патронов — и уходит.
Мои эту Свету явно знают, потому как соглашаются сразу. Рассказываю о братце — Свете это вряд ли интересно будет, а мои очень рады.
Первый же взгляд на вошедшую женщину — светловолосую, худощавую с очень правильными чертами лица — вызывает у меня сразу две нелепые мысли. Я прекрасно понимаю их нелепость — но что есть — то есть: во-первых, я автоматически разглядываю ее ушки — почему-то ожидая, что они должны быть остроконечными, во-вторых, я совершенно уверен, что видел ее обнаженной — причем, когда был совсем мальчишкой. Бред полный — ушки у нее вполне кругленькие, и помладше она меня стопроцентно — потому если я и видел ее без одежды в мальчишеские годы, то уж всяко бы не запомнил, да и сейчас бы не узнал, потому как подросла бы она изрядно. Ощущение все равно остается, словно жилка от мяса, встрявшая между зубами. Ну, с ушами — все понятно — одета в зеленое, куртка с капюшоном, высокие сапожки, белобрысая, длинноногая. Такими все время изображают эльфиек. Второе ощущение так и остается невнятным...
Вместе с ней закатываются двое мальчишек младшешкольников — погодки видно.
Но ведут себя смирно, даже странно. Еще и клубящихся по дому детей приструнили.
Потому удается сосчитать — их, этих колесом ходивших — всего трое — две девчонки и совсем мелкий пацан.
Мне приходится изложить максимально сжато все, что только на ум приходит — от состояния Питера, ситуации в Кронштадте, попутно вспоминая всякие вроде бы и уже совсем банальные банальности, которые для местных жителей — откровение. Кабановой-то им по дороге не подвернулось.
Стараюсь выложить все, что только на ум приходит и вписывается в графу "полезная информация", неожиданно такого получается очень много. Очень не хочется что-нибудь упустить — досадно будет, если из-за этого кто-нибудь тут погибнет. Да и давно уже убедился — информация важнейшая штука, зачастую сильнее оружия.
Меня удивляет, что и родители внимательнейшим образом слушают мои россказни.
— Вы б собирались пока — говорю я маме.
Они переглядываются.
— Успеем еще, рассказывай дальше — отвечает отец.
И я рассказываю. Мой монолог прерывается только один раз — когда начинаем пить чай я вытягиваю пакет с печеньем и горделиво ставлю его на стол. Не сговариваясь, родители и Света начинают откровенно смеяться.
— Тут неподалеку на трассе фура как раз с такими печенюшками в овраг завалилась. Ребята их таскают постоянно — как раз с этим сортом коробки — улыбаясь, объясняет мама.
Вот ведь как оно получается.
И я продолжаю дальше.
Совершенно неожиданно к нам вваливаются без стука несколько человек — из них узнаю только водителя залихватского джипа. Рацию нашу приволокли — Коля на связи, проблемы у них, требуется мой совет.
Испугаться не успеваю — проблемы получаются не очень страшными. Нашли все же прилетевших на Аннушке людей — три мужика, двое бывшие охранники какой-то бывшей шишки, третий — летчик-поляк. Самолет исправен, топлива ноль, но собственно проблема в поляке — четвертый день болит живот и состояние даже для не медиков понятно — паршивое. Еще один охранник в полном упадке, но здоров, а вот с поляком все совсем плохо. Что с ним делать?
Самое глупое — давать консультации по телефону. По рации, не видя больного — наверное, еще глупее. Спрашиваю Колю — что значит, по его мнению "паршивое состояние"? Ответ путаный, но, в общем, понятно, что коллега нашего летчика вообще-то помирает. Температура повышена? Да, вроде горячий. Тошнит, рвота была? Точно так. Надавите ему на живот, только аккуратно. Ругается и пытается драться. А как живот болел? Все четыре дня одинаково? Тут закавыка — это пожилые поляки по-русски говорить умели все, молодые сейчас этому уже не учатся, а по-английски не вполне понятно получается. Все такие знатоки английского, что уши вянут. Но вроде выходит так, что три дня болело все сильнее и сильнее внизу живота, потом вчера стало совсем больно — но боль быстро утихла. Все нормально. А потом стало совсем плохо.
Ничего кроме диагноза острого перитонита в голову не приходит. Значит, тащить поляка на стол к хирургам. Спрашиваю Колю — потянет его "Дельфин" пять человек?
Отвечает, что да, потянет. Что ж, кроме родителей придется еще и поляка везти.
В общем, летят обратно с больным летчиком.
Джипер едет опять на поле.
И тут мои родители преподносят мне сюрприз. Помявшись и попереглядывавшись с отцом, мама говорит, что сейчас они — не полетят. Я поперхнулся чаем от такой новости.
Как? Почему? Мне же не вот-то как просто было этого добиться. Случай практически помог. И не факт, что я смогу это сделать еще раз в ближайшее время. Они о чем думают-то? Тут регулярных рейсов не будет, надо эвакуироваться, пока есть такая возможность.
— Ты не сердись, сам посуди — ты сейчас носишься как угорелый с какими-то лиходеями, младший — вообще в концлагере завалы разгребает — а нам куда? В безопасную Петропавловку в тюрьме жить? Или в Кронштадте вселяться в чужую квартиру, где люди только что умерли? И что дальше? Здесь — работы полно, лето скоро. Дом наш, собственный. Мы ж специально сюда поехали, чтобы вам не мешать, вам ведь достаточно знать, что мы живы — здоровы — верно ведь? Так мы и тут живы и здоровы. И видишь — пока все относительно спокойно — Степан с ребятами партизанят потихоньку, защита у нас достаточная, ты вон еще ружей привез, теперь совсем безопасно будет. Летчику твоему подарок подарим, чтоб сюда с радостью прилетал. Да и неудобно — детей бы по уму сначала вывезти.
— Лучше пока детей никуда не отпускать одних — несколько напряженно говорит Света.
Вот тебе бабушка и юркни в дверь. Сижу немного очумевший.
— И что за подарок вы тут летчику дарить будете?
— Сейчас принесу — отзывается Света и гибко поднявшись, исчезает в сенях.
— Ну, давайте тогда — груз примите, что ли.
— Брось, понимаем, что тебе хочется немного похвастать — так уже спасибо сказали, все очень к месту, а ты лучше отдохни, чайку попей. К нам на квартиру добраться можно?
— Не знаю, там сейчас не ездим. А что?
— Понимаешь, какое дело — у нашего дома крыша откапремонтирована демократически... Значит этой весной уже протечки будут серьезнее, чем в прошлом году. Мебель, наверное, вывезти не получится, но хотя бы документы забрать. Рухнет дом, все, что есть пропадет. Или проплесневеет насквозь.
Это я знаю точно, так и получится — пару лет назад в Питере была проведена массивная акция по капремонту крыш старых зданий. Денег вбухали — безумно. Но дело нужное конечно — многие старинные дома с 1917 — 1946 года не ремонтировались.
Ну, старые крыши нахер, построили новое, все переделали.
А тут и оказалось в первую же осень — протекают все отремонтированные крыши ручьями и потоками. В сотнях старинных домов потопы, жители верхних этажей аж стали китайские бассейны покупать — на чердаки ставить, что не тазиками воду собирать.
Оказалось, что доски для ремонта были взяты гнилые и слишком тонкие, железо кровельное не того качества — то есть не для таких рельефно — фигурных крыш, ибо тоньше, но гораздо больше по размерам и потому никак не годно, не согнуть его было как должно.
И кровельные работы вели гастарбайтеры из Средней Азии, впервые в руки взявшие молотки и гвозди, но зато дешевые в оплате... (Сгоревший купол Измайловского собора — не забыли? Та же публика сваркой занималась. Да и то — нахрена эффективным собственникам строители — специалисты? Деньги украл, за рубеж перевел, фирму закрыл — ищи ветра в поле. А кинутые гастарбайтеры пущай сами тут крутятся. Может их за еду еще кто умный и эффективный наймет.)
А так конечно мама права — без всяких вещичек из которых складывается семейная история жить нельзя. Надо будет прикинуть, когда все боле-мене устаканится — как заскочить домой и что оттуда увезти. Гм, а куда? У меня же кроме места в казарме-салоне и жилья-то нет. Вот тоже — собрался родителей везти — а куда? Как остальных эвакуированных? Не дело. Может они и правы, здесь-то вон видно — и уважают их и полезными они себя чувствуют — они ж у меня оба — строители, а тут строить и ремонтировать край непочатый. Помолодели даже. Или это от свежего воздуха такое?
Света притаскивает чудовищных размеров револьвер. В ее тонкокостной изящной руке вороненое железо выглядит особенно громадным. Сроду таких не видел, да еще снизу присобачен какой-то нарост — тут у меня ума хватает сообразить, что это ЛЦУ, только не горит почему-то.
Калибр пугающий. Гнезда под патроны в здоровенном барабане, откидывающемся вбок — скорее под охотничий патрон. Ствол — без нарезов. Самоделка что ли? Да вроде не похоже, самоделка слишком уж толково обработана, заводская выработка явно.
— Ребята эту штуку в брошенной милицейской машине нашли. Вроде бы он под охотничьи патроны — но у нас тут таких нет, и вряд ли будут. Если Степа согласится — подарок получится добротный — а с патронами вы поможете. Заодно и к вам летчик привязан будет.
— А как вы тут вообще очутились? Да еще и с детьми?
— Так мы все время так ездим. Весной намечаем маршрут, делаем заначки — чтобы летом не таскать. Детям полезно — многому учатся, да и здоровее становятся. А тут мы только лагерь развернули — друзья звонят из города один за другим — говорят все в один голос, чтоб мы не возвращались, сидели, где сидим. Ой, да что говорить. Потом решили выходить к жилью — за три дня добрались сюда, ваша деревня ближайшая оказалась.
