Сломанные сказки

— Здравствуй.

Вера уже была готова что было силы врезать эльфу, но из-за его спины вдруг возник человечек, который по сравнению с рыцарем выглядел щупленьким:

— Простите его, он не привык... Мы просто хотим спасти моего друга. Похоже, там целая битва развернулась, и...

Шапочкова метнулась было к поляне, но на плечо её легла тяжёлая рука в кованой перчатке.

— Обожди. Вы с Грегори, — Рыцарь кивнул в сторону человека со встрёпанными волосами. — Должны найти чашу. Каменную, с огромным рубином. И принести её мне.

— С чего бы я должна верить фэйри?

— Мисси, всё в порядке, он раньше был человеком, и... В общем, это долгая история. Просто поверьте нам.

Вера переводила взгляд с громилы в доспехах на разодетого мужчинку — она вдруг поняла, как некоторые жители миров за Дверьми видят со стороны сотрудников Башни. Как встрёпанных незнакомцев, просящих им поверить и говорящих, что помогут со всеми проблемами. Пусть даже находясь в сказке всю свою жизнь, Вера ни за что бы не поверила таким вот "спасителям". Но законы работали, и им верили. Теперь настало её время поверить.

— Хорошо.

Бена было видно издалека: пламя вздымалось вверх, стелилось над землёй, вырисовывало в воздухе причудливые фигуры, умирало и рождалось вновь, с ужасающей силой обрушиваясь на разодетых в туман фэйри. Гэйслин лежала на земле, в стороне от сражения, которое Фэнхуан, кажется, вёл в одиночку, и рядом с ней поблёскивала алым каменная чаша.

Вера и Грегори побежали туда сразу после того, как Рыцарь-эльф с громоподобным, раскатистым рёвом бросился на подмогу разведчику, разомкнув ряды фэйри, как валун разбивает морские волны. Вечерняя Звезда была слишком отвлечена, чтобы отозвать своего верного Рыцаря.

Она рычала, показывая длинные зубы, чуть ли не проявляя своё истинное лицо — лицо монстра, пожирающего души — но Зимний Рыцарь оставался равнодушным. Его лицо было ещё большей маской, чем та, что прежде носил эльфийский Рыцарь в зелёном, а в льдистых серо-голубых глазах отражалось только стремление всё исправить. Починить сломавшиеся повороты. Навесить покосившиеся ворота. Залатать дыры и сделать всё так, как было.

Клинок Зимнего Рыцаря добрался до горла Вечерней Звезды, но прошёл сквозь него, не причинив вреда.

— Глупец! Меня не победить даже зачарованным оружием!

После этих слов она бы расхохоталась. Если бы успела.

Зимний Рыцарь опустил клинок. Он видел, как девушка, имя которой он совершенно не помнил, кинула колдовскую чашу лорду Грегори. Это было правильно. Ему оставалось только следить за тем, как Грегори кидает чашу эльфу в зелёных латах, как тот ловит её и раскалывает одним точным движением тёмного меча.

Фэйри исчезли как по волшебству: только что были тут, и уже снесены ветром, словно мираж.

Гэйслин открыла глаза, когда Вера намеревалась залепить ей третью по счёту пощёчину. Бен пытался успокоить Кая, который, вновь обретя власть над самим собой, испуганно шептал, что ничего не помнит.

В расколотой каменной чаше, на месте красного рубина блестела крошечная капля крови.

Граф Сент-Клер зашевелился во сне, открыл глаза, потянулся и спросил своего друга, лорда Грегори, сидевшего рядом:

— Что произошло?

Лорд Грегори, бледный и немного промокший, поправил свой новый плащ, подбитый белым мехом, и пообещал, что всё расскажет, как только они вернутся домой.

Сказка шестнадцатая. История о потерпевшем кораблекрушение.

Каюбылострашно. Так же страшно, как тогда, в детстве, когда бабушка рассказывала про страшную Снежную королеву, а он храбрился перед Гердой и грозился посадить злую колдунью на раскалённую печь. В тепле и уюте казалось, что мороз можно победить нагретой монетой, а метель разогнать висящим за дверью веником. Годы, проведённые в ледяных залах королевы, навсегда выбили из Кая ту до крайности важную гордость. Когда-то он действительно считал себя пупом Земли. Теперь, в Башне, его считали хорошей возможностью изучить механизмы сказок и работу Дверей. Он был не ключником — он был ключом, который неустанно проворачивали в одной замочной скважине за другой. Просто затем, чтобы посмотреть, что случиться. И всё выглядело так, словно он сам хотел этого большего всего на свете.

Кай, конечно, хотел помочь Сторожевой Башне — в конце концов, именно её сотрудники избавили его от участи до конца своих дней замораживать целые города, стирать с лица земель за Дверью тысячи жизней и творить вечную зиму. Он был даже не против побыть "инструментом", с чьей помощью осуществляются какие-то тайные планы главы Башни — ему и самому было любопытно, почему он подвергается таким сильным переменам за Дверьми. Никому ещё не удавалось стать феей, умеющей колдовать, или потерявшим сердце рыцарем, или самым что ни на есть настоящим лесным духом. Кай не становился ими до конца — каждый раз он вполне осознавал самого себя, поступал так, как думал, и ничего не забывал. Конечно, была Дверь, ведущая в страну Оз — но то был особый случай, исключение для всех, чересчур сильные законы сказки. Условия всегда нужно выполнять: даже если среди героев должен быть бессердечный, безмозглый и трусливый.

И были те Двери, за которым Кай терял самого себя. Уже целых две.

В первый раз ему, конечно, было не так страшно — хотя бы потому, что он очнулся уже в Башне, в медицинском крыле под присмотром пышущей разноцветным дымом Гусеницы. Всё произошедшее было словно в тумане: голоса, твердившие о правильности и уникальности, совершенно дикое ощущение мороза на чешуе и пламя перед глазами... Фэнь рассказал о том, что увидел, когда ввалился следом за Снежным королём. Юноша не помнил даже, как открывал Дверь. Потом он ходил на неё посмотреть, прикасался к так и не оттаявшим деревянным доскам в надежде хоть что-нибудь припомнить. Тщетно. Только голоса в тумане, странные ощущения от превращения в дракона — подумать только, целого дракона! — и огонь Бена. Но второй раз...

Память услужливо предоставляла... тень. Тень от огромного дерева на сером песке, в котором поблёскивало что-то крошечное, но казавшееся важным. И те же голоса из тумана, шепчущие о том, что нужно всё исправить. Пробуждение походило на первый вдох после того, как Кая выдернули из ледяной воды. Это случилось в его двенадцатую зиму. Он тогда решил искупаться в проруби и убежал, не сообщив ничего домашним. Хорошо, что местные мужики вовремя увидели идиота, вздумавшего лезть на речной лёд.

Этот вдох был очень трудным. И он обжигал лёгкие. Кажется, именно такой же вдох сопровождал его освобождение от оков Снежного короля. Что-то уж точно обожгло его лёгкие.

Кай схватился за первое, что попалось под руку: левая сжала клочок жухлой травы, правая — рукав клетчатой зелёно-бурой рубашки. Фэнь каким-то невероятным образом всегда был рядом. Даже когда на самом деле вовсе не мог там быть.

"Что я делал?" "Я причинил кому-то вред?" "Что, мать вашу, произошло, я ничего не помню!"

Каю хотелось ругаться, хотелось задать все вопросы разом, вывалить их из себя, как застревающие когда-то алмазы и розы, но получалось только дышать. На самом деле, хорошо, хоть это получалось. Бен даже что-то отвечал. Что-то вроде "всё в порядке, ты был молодцом, всё будет хорошо". А в голове Кая всё ещё плыли клочки тумана и остатки чьих-то довольных фраз, чьих-то приказов, чьих-то просьб и чьей-то песни.

Теперь ему точно не будут больше доверять.

Уж Вера-то позаботится о том, чтобы произошедшее дошло до ушей Ивана. И тогда глава Башни...

А что он сделает? Точно не выдаст радостно ключи и не скажет: "Брось, нам было всё известно, мы опять проверяли парочку теорий!".

Исключит из Песочного отряда? Отошлёт обратно за Дверь? Запрёт, как когда-то запирал Фэня, чтобы тот смог реабилитироваться?

Как ему хотелось сейчас уснуть, а после понять, что всё это было сном. Ужасным тёмным кошмаром. Ведь сны не бывают непоправимыми.

Но вместо этого Вера схватила его под руку и вывела в коридор, где их уже ждала Ягвида со своей весьма быстрой ступой. Бен внёс Гэйслин через дверь на руках. Подвиг, достойный такого мелкого разведчика, ведь дочь Сатоена была далеко не хрупкой и миниатюрной.

А потом.... Потом были белые потолки и успокаивающие разноцветные кольца дыма, которые разбивались о лампы, и от которых очень хотелось спать.

* * *

— Ты расскажешь ему?

— Что? Да ты смеёшься! Как я могу не... — Вера подняла глаза на Бена и осеклась. Взгляд его был слишком серьёзным. — Ты что-то знаешь?

Фэнь повернул голову в сторону темнеющего проёма чулана. В груде бесполезного хлама валялась метла Ягвиды.

— Знаешь и не говоришь! — Алька вдруг понизила голос и зашипела. Будто их кто-то подслушивал. — Раньше Кай всё помнил и понимал. Что сегодня было не так? И какого чёрта я об этом до сих пор не знаю, он в моём отряде!

Рыжеволосый парень вздохнул, словно решая, с чего лучше начать. Или пытаясь подобрать слова, потому что считал Веру маленьким опасным ребёнком.

— Он тоже слышит голоса. Те самые.

Шапочковой понадобилось чуть ли не всё её самообладание — которого и так было не много — чтобы не закричать в голос. Вместо этого она слегка подпрыгнула на месте и зашипела:

— Даже после своей Двери? Бен, о Боже, это же невозможно! Это же слухи!

Фэнь пожал плечами:

— В его случае стоит вообще забыть о существовании слова "невозможно".

— И... Бен, он что... он... может в любой момент свихнуться, как все те, кого мы останавливали?

Бенну молчал.

— Он уже?.. Подожди-ка... Зелёная Дверь! Тараскон! Ты соврал про спятившего дракона!

— Нет, вовсе нет. Просто этим драконом был он.

Командир Песочного отряда ощутила острую потребность написать заявление об увольнении. Или выпить ягвидской заманухи.

Да никогда на свете она не расскажет деду Сезаму о том, что её подчинённый — потенциально опасный элемент, не реабилитированный до конца. Как будто Фэня им было мало. Разве что с последним не говорили призрачные некто, советовавшие спалить всю округу, да побыстрее. В случае Бена в роли голосов выступали совесть, гнев и вина.