Сломанные сказки

И потом Бен понял — это неважно. Нужно выманить её наружу. Нужно разозлить её, кем бы она ни была — призраком прошлого, Голосом-Законом или чем-то иным, вздумавшим вдруг поиграться с чужими жизнями.

Зеркала продолжили лопаться от жары, брызгая амальгамой и осколками стекла. Снежный король не был достаточно проворен, чтобы останавливать сгустки пламени, которое Бен теперь почти не сдерживал.

Толстый лёд, сковывающий озеро, начал подтаивать, оба противника теперь плясали в лужах, которые то замерзали, то плавились снова — и так бесконечно, в схватке противоположностей.

Ближе... Ещё чуть ближе... Ещё несколько зеркал, потом рывок и тепло Драконьего пламени на пальцах...

Осколки восемнадцати зеркал зашуршали по полу, по воде, по остаткам снежных рам: серебристые колкие "пчёлки" собирались в некое подобие человеческой фигуры, пытаясь принять форму той, что жила в сердце Снежного короля.

— Прекратите! — голос её резал по ушам, как скрип костей по грифельной доске. — Не трогайте мои зеркала! Кай, останови, останови этого...

Она закричала — страшно, пронзительно — и обернулась к последнему зеркалу, по которому начало стекать расплавленное серебро...

Это был самый подходящий момент.

Бен выхватил из-за пазухи смятые стебли красного растения, что во вспышке просветления сунул ему весенний колдун, сгрёб короля в охапку, обхватил за горло, не давая вырваться... Воплощённая зима спокойно положил тонкие пальцы на клетчатую рубашку, пустил по тёплой коже мороз, почувствовал, как начинают стучать фэнхуановские зубы... а потом Кай взвыл от дичайшей боли.

Это было похоже на то, что ему вынимают сердце — не заботясь от анестезии, не думая о потери крови, не пытаясь сохранить жизнь. Жухлое растеньице вдруг проникло под ледяную кожу, потянулось сквозь мышцы, обернулось вокруг обжигающе холодного осколка злого тролльего зеркала...

Эти несколько бесконечных мгновений Бен не мог дышать — воздух ворвался в лёгкие лишь тогда, когда Кай обмяк, и на подтаявший ледяной пол упала чёрная узорчатая корона, осколки зимней маски и почерневшие стебельки Драконьего пламени, плотно обернувшиеся вокруг крошечной блестящей крупинки. Ничтожно маленькая, такая хрупкая и такая могущественная. Последний кусочек тролльего зеркала, летающего над землёй в поисках светлой души, которую так приятно портить.

— Идиот! — серебристая веточка с острыми гранями схватила тускнеющий осколок, и Герда, наконец, обрела почти правильный вид. — Это ничего не изменит! Я — Закон, я могу найти кого-то ещё! Или вернуться за ним!

Под определённым углом Герда искрилась, и были видны неровные грани зеркал, из которых она состояла. Бен аккуратно опустил Кая на пол — грудь под горностаевой шубой тяжело поднималась и опускалась — и выпрямился во весь свой маленький рост.

Даже зеркальная Герда была выше на каких-то жалких пару сантиметров.Это было почти забавно.

— Больше ты никого не превратишь в монстра. — Бен улыбнулся, чувствуя, как от позвоночника до самых кончиков перьев расходятся волны жары. — Ты зря позвала на помощь.

— Зря? Зря? — девушка, состоящая из углов и отражений, оскалилась и подняла вверх правую руку. Пальцы её сжимали тонкое кольцо, на котором звенели десятки ключей, способных открыть Двери. — Ты принёс ещё, я слышу, как они бряцают в твоём кармане. И, когда я убью тебя, придут ещё. И ещё. Я соберу сотни ключей, я отворю все Двери, я впущу свою волю повсюду.

Вот оно что. Закон, насаждающий в сказках собственный закон. Парадокс в квадрате, безумие на острие ножа.

Иван запретил ходить за Двери. Глупый Голос, ты уже проиграл. Проиграл в тот самый миг, когда решил использовать в своих целях юного наивного Кая.

Бушуй, божественный огонь, выгорай душа, бери всё, что нужно и даже больше. Пламя, в последний раз подчинись. Послушай того, кто нёс тебя в вышину, кто лелеял тебя в ладонях и боялся больше всего на свете. Он готов отдать всё, почти всё — но остался только он сам, искалеченное тело и пересыпающиеся пеплом мысли.

Фэнхуан делает шаг вперёд — лёд под ним тает, как свечка, пламя обхватывает крылья, вьётся над стиснутыми кулаками. Зрачки его цвета солнца — он бы снёс щиты, смёл преграды и выпустил бы свою силу на волю, но тогда от дворца Снежного короля останется ровно то же, что и от императорского. Горстка пепла.

Герда скалит зубы, и осколки сворачиваются вокруг неё готовой к бою змеёй. Её силуэт отражает фэнхуановский огонь, и оттого она кажется красно-рыжей.

Лёд под Беном трещит и опускается, и он жалеет, что не может взлететь.

Зеркала жалят в сотню раз больнее пчёл — даже разгорающийся вокруг пожар не спасает от ударов. Приходится вбирать всю огненную мощь в себя, прятать внутри, чтобы, когда наступит время...

Стеклянные пики, покрытые серебром, разрывают обугливающуюся плоть — боль всё ещё есть, но она будто бы совсем далеко и принадлежит вовсе не ему. Чужая боль.

Воспринимать свою боль, как чужую — это какой-то божественный дар, думает Бенну и выплёвывает кровь с бурой коркой и пеплом прямо на сверкающие грани Герды. Её лицо в паре сантиметров от его — и сейчас видна вся её фальшь. Живые существа не могут быть такими неправильными — они не могут занимать пространство, которое пытается от них избавиться.

— Я заберу тебя, птенчик, — шипит Герда стеклянными зубами.

А Бен обнимает её осыпающимися крыльями и шепчет:

— Ты больше никогда и никого не заберёшь.

При должном умении можно расплавить даже Закон.

Вне сказки

С чёрных перьев падала зола — они были такими тонкими, что, казалось, стоит лишь пальцем прикоснуться, и крылья осыпятся пепельной трухой. Толстый слой льда под Фэнем плавился, в появляющихся ложбинках скапливалась вода: каждый вдох давался с трудом, из ноздрей и рта вылетали крошечные слоистые пылинки — то обугливались лёгкие, и запекалась кровь.

Кай полз. Он сумел приподняться на локтях — и это был предел его возможностей. Но впереди лежал без движения Бен — Бен, который пришёл на помощь, несмотря на все опасности — и ключник продолжал ползти.

Бен дышал — непонятно, чем, ибо на месте его груди красовалась развороченная воронка с кусочками костей, прожаренным мясом и кровью, от которой поднимался дым — и даже сумел улыбнуться. Выцепил остатками пальцев переговорник из кармана рубашки.

Разлепил изрезанные губы и, несмотря на немой протест ключника, прошептал:

— Зима закончилась, Кай.

Вода с сажей и подгоревшей солёной кровью выплеснулась на кусочки мозаики, разбросанной по замёрзшему озеру, чёрные перья рассыпались в прах, одежда, волосы и остатки плоти занялись огнём. За пару мгновений до конца глаза Бена вспыхнули яркой рыжиной — а потом от него не осталось даже костей.

Кай опустился на лёд — над головой блестело ледяное небо. Голубой и чистый свод дворца Снежного короля. Ключник закрыл глаза — белые ресницы его дрожали.

Голосов он больше не слышал.

______________________________________________

*на мотив французской "Ах, мой милый Августин".

**в первоначальном варианте сказки Герде однажды помогли ангелы.

Сказка последняя. Сломанная Дверь

Кай чертит линии на потрескавшемся льду.

Холодно — пальцы начинают коченеть, плохо сгибаются, но Кай продолжает выводить линии чёрным острым предметом, зажатым в руке.

Шуба не помогает — она лежит там, позади мальчика, так и не получившего коньки — а рядом с ней клочки одежды, красные нити перьев и разбитые очки. И Кай изо всех сил старается не оборачиваться. Дышит хрипло и часто, смаргивает с ресниц иней и замерзающую воду и дрожащей рукой вновь ударяет по ледяному пласту.

Он вспоминает. Слишком много, слишком не в то время, слишком... В воспоминаниях брызгами вспарываются противопожарные устройства, Вера злится и кричит, простыни в пепельных разводах уползают в темноту. Там смеются над платьем, обижаются за убийство, носят на руках и спаивают заманухой. Там смех, там гнев, там всего слишком много — и там что-то ещё, чего никак не поймать.Там безжизненный кратер и мальчик со сломанными крыльями.

Кай не поворачивает головы. Он чертит борозды на застывшем озере.

Он выцарапывает Дверь.

* * *

Бело-голубая дверь, со всеми её трещинками, неровностями и вкраплёнными пузырьками воздуха, до ужаса нервировала Ивана. Он приказал внести её в свой кабинет, как только выяснил, куда скрылся захваченный голосами Снежный король. Примерно в то же время Сезама нашла Вера, которая в потоке совершенно ненужной информации всё-таки выдала, что Бен нарушил приказ и пошёл вслед за Каем.

Что ж, этого следовало ожидать. Они действительно были похожи. Сатоен хорошо помнил того Фэнхуана, которого они нашли на пепелище императорского дворца. Жаль, что глава Башни не понял, насколько опасным может стать новый сотрудник Песочного отряда. Да Иван собственноручно назначил его ключником, боже! А вот Фэнхуан, может, и не понял всего сразу — но почуял, как птицы всегда чувствуют приближение дождя.

Сосредоточиться было сложно. Из-за проклятой Двери в кабинете, казалось, стало холоднее, и Иван вытащил из шкафа старый бабушкин плед. Бабушка...

Иван покосился на ледяную дымку, выбивающуюся из-под Двери, и опустился в кресло, натянув одеяло до самого подбородка.

Бабушка усаживалась на старую тахту, поправляла вязаную салфетку на подушке и подзывала внука. Тот с готовностью плюхался на расстеленную на полу фуфайку — и старушка начинала свой рассказ. Она говорила о Царе-горохе и Белой Кошке, о Рикки Голубом Хохолке и беззубых великанах, о Чуде-Юде, об армиях света и полчищах тьмы, о высоком и низком, о добре и зле — и голос её вёл в дальние дали. Туда, где Иван действительно чувствовал себя важным.

Когда в той подворотне, в том индустриальном овраге, втой чёрной дыре трущоб он нашёл Двери в родные для него миры, у него снесло крышу. Прыгать из одной сказки в другую, видеть, как вокруг тебя расцветают всем известные истории, чувствовать, что только ты один во всём мире можешь прикоснуться к этому великолепию. Это было истинное удовольствие. Знание же того что этими бездумными путешествиями он собственноручно рушил миры своих грёз, уничтожало Сатоена. Он не знал, что делать.

И потому он лишь плотнее закутался в плед и не заметил, как провалился в сон.

Его разбудил Баюн. Огромный рыжий всезнаец исчез сразу после побега Снежного короля. Его искали по всем закоулкам Сторожевой Башни, но так и не смогли найти.

А теперь — вот же он, лежит, свернувшись клубочком, на пледике и мягко скребёт лапкой по груди Сатоена.

— Вань, просыпайся! Просыпайся, Ваня!

От края входа в мир Снежного короля и очеловеченных сезонов сыпется ледяная труха. Сатоен просыпается, наконец, скидывая с себя тушку Баюна, и даже не успевает удивиться, что блудный кот вдруг отыскался.

Дверь раскрывается — настежь — и в проём вываливается Кай. Растрёпанный, дрожащий от холода — но настоящий. Не Снежный король, не ведомый голосами хаотичный безумец — просто Кай. В руках он сжимает свёрнутую в узел шубу, связку пропавших ключей и кожаный ремешок разбившихся очков.

* * *

Он ведь феникс. Он ведь грёбанная жар-птица, о которых по пьяни столько всего рассказывала Ягвида. Он же, чёрт побери, её разведчик, мелкая язвительная заноза, от которой нет спасения.

Вера смотрела на стол Ивана, не отрываясь, и всё ещё надеялась, что всё это неудачная шутка. Всё — это Кай, который разговаривал сейчас с Иваном где-то внизу; это рыжий котяра с такой довольной мордой, словно он только что озеро сметаны вылакал; и это горстка пепла, покоящаяся на толстой горностаевой шубе. Горстка, которая никоим образом не могла быть её Фэнем. Просто не могла.

Представить Бена мёртвым — всё равно что вообразить, будто летом повалит град, а по небу вдруг буду летать розовые слоны. Сюда же можно было приписать и клетчатых овец Принца — просто для полной абсурдности картины. Элефанты не летают, бараны не едят бирюзовый мох, а Фэнхуан, получивший имя Бен Бенну, не умеет умирать. Ему забыли объяснить, как это делается.

В груде чёрно-белой пыли и хлопьев проглядывали цветные кусочки ткани. Огромные очки на кожаном ремешке с разбитой левой линзой не исчезали со стола, даже если очень сильно этого пожелать. Только когда Алька заметила что-то в чёрно-белом меху, подошла поближе и с криком отдёрнула руку — только тогда она, наконец, поверила. Ни с чем не спутаешь виденное однажды перо жар-птицы. Оно как огонёк свечи: насыщенно-синий, жёлтый и ярко-алый цвета перетекают друг в друга. Память огня с запёкшейся кровью.

Шапочкова прикрыла глаза, шагнула назад — и спиной упёрлась в Грея, который тут же аккуратно обхватил её за плечи. Как же хорошо, что этот надоедливый недопёсок здесь. Только в его объятиях Вера позволила себе зарыдать.

Как же не хватало Ягвиды — она бы сверкнула зубами, сказала бы "Брось, пташка вернётся и ещё успеет много проблем учинить" — но информаторша сейчас была там же, где Сатоен допрашивал Кая.

Кай, бедный Кай... Он же всё... он же не...

Вера закусила губу и приказала себе не думать о подобных вещах. Кай ни за что бы в жизни не убил Бена. Как не убил бы и её, и Гэйслин, и любого из Башни. Да, она сама видела, до какой степени может изменяться её ключник — но ничто не смогло бы залезть к нему в душу. По крайней мере, Алька на это очень надеялась.

* * *

— Теоретически... — Ягвида развела руками, бросив быстрый взгляд на Кота Баюна, который вружился вылизывать свою ногу. — это возможно.

Иван подумал, что если валькирия ещё хоть раз скажет слово "теоретически", он заберёт у крылатый шлем и переплавит его на заклёпки для курток. И почему, когда тебе нужны факты, то их никогда не предоставят? С другой стороны, в случае со сказками факты вообще были почти недосягаемыми вещами.

— В прошлый раз... Ты говорила, что он помрёт, а потом вернётся. Тогда, когда мы держали его в изоляторе! Ты точно это говорила, я ещё...

-... я помню, тебе не понравилось упоминание старухи с косой по отношению к твоим сотрудникам. Больная мозоль, соль на раны, я тогда уяснила. Но, милый, я же говорила наугад. Ты знаешь, сколько раз моя дружина встречала жар-птиц?

— Раз десять?

— Ни одного!

— И ты сама?

— Да я чуть от радости не возопила, когда увидала этого рыжего вашего вьюноша. Жар-птица — и так близко! Никаких молодильных яблок, никакой живой воды — чистое воплощение долгой жизни, божественное откровение!

— На меня не смотрите, — Баюн даже не оторвался от своего занятия, когда Иван и Ягвида посмотрели в его сторону. — Я лично не общался, всё больше сказки рассказывал. Царьки про жар-птиц любили слушать, всё интересовались, не превращаются ли такие в девушек.

— Но он же феникс! Ты вот знаешь что о фениксах?

Кот потянулся и зевнул, обнажая мелкие изогнутые клыки:

— Даже Течения вещали, что фэнхуаны, они же фениксы — птицы со спиной зебры, зобом орла, шеей ящерицы, задом черепахи... Ну чего вы опять на меня уставились? Есть ещё вариант с разноцветными петухами. Правила не я пишу, сказки — тем более не я. Но и не Законы. Ежели сказано, что фениксы так выглядят, это ещё ничего не значит. Может, и про воскрешение наврали — может, это всё метафора по отношению к жизненному циклу. Согласно легендам — это и Шехеразада ваша подтвердит — птица феникс может существовать на земле в единственном экземпляре. Может, как раз где-нибудь у вас тут родилась одна?