Сломанные сказки

Сказка десятая. Странствующий колдун страны Оз

На дороге из жёлтого кирпича

Каждый шаг отдавался бренчащим звуком, кирпичики, кое-где расколотые, кое-где перевёрнутые, покрытые мхом и измазанные землёй, уже почти утратили свой цвет. Их выбелили дожди, вымели ветра, стёрли сотни тысяч лап, ног, щупальцев, копыт и колёс, спешащих вперёд, к своим самым потаённым желаниям. В наэлектризованном воздухе витал призрак далёкого урагана: за рядом изогнутых деревьев без листьев виднелись остатки то ли сарая, то ли небольшой дачи, жестяная крыша ржавым кружевом сплеталась с сухостоем, а белая каменная труба возвышалась среди подгнивших досок словно башня великого волшебника.

— Ве-р-р-р-а, да ты без обуви!

Девушка, одетая в синий цветастый сарафан, опустила взгляд: на ногах её действительно были только белые носки с оторочкой, которые, к тому же, теперь были забрызганы грязью. Незадача.

Фигура парня в ярко-красном костюме подёрнулась рябью, закружился вокруг него вихрь из пыли и песчинок — и вот уже на дороге стоит матёрый волк с подпалённой кое-где шерстью, перебирает лапами и скалит зубы.

— Запр-р-р-р-ыгивай.

Раскатистое "р" досталось Грею от маленького пёсика, который несмотря ни на что должен был сопровождать фермерскую девочку с косичками — не самая плохая плата с учётом того, что способности к перекидыванию он не утратил. Теперь Вера не сотрёт ноги.

"Следуйте дороге из жёлтого кирпича", — сказал Кай, их ключник, так, словно бы это могло решить любую проблему. Впрочем, может, и в самом деле могло: Шапочкова неуверенно забралась на спину Волка, сожалея, что так и не прочла подаренную когда-то книгу о волшебнике из драгоценного города.

Грей двигался скачками — девушке пришлось пригнуться к его шее и ухватиться за шерсть на загривке.

Всё это и началось довольно странным образом.

* * *

— О Боже, да! — Гэйслин так резко взмахнула рукой, что задела плафон люстры, которая тут же начала зловеще раскачиваться. Свет в комнате замигал, светлые пятна проплыли по обеспокоенному лицу капитана Песочного отряда, по угрюмой морде Бена и поникшей физиономии Кая. Ключник как раз был в том состоянии, когда радость никак не могла сменить недоумение. Из больничного крыла его откомандировали совсем недавно — и, что самое худшее, он не помнил из последнего своего одиночного приключения почти ничего. Ничего, кроме звона, гула и голосов в голове — и ярости, закипавшей в нём подобно острой похлёбке.

— Ты уверена? — Бен кинул взгляд в сторону бывшего Снежного короля. Будь его, фэнхуановская, воля, он бы больше никогда не выпустил беловолосого юношу за Двери, и не доверил бы ему ничего сложнее посадки редиса, как и хотел с самого начала. Но Иван, выслушав метавшего молнии Фэня, лишь изъял у нарушителя ключи. Де Сезам чуть из штанов не выпрыгивал, этого он скрыть не мог: впервые за всё время работы Сторожевой Башни у них появилась возможность узнать о механизме работы Дверей и законов за ними чуть больше. Ещё ни один сказочный беженец не вызывал у королевств такой реакции — и ни один не переживал таких скорых и сильных метаморфоз. Снежный король был уникален.

— Я пока не совсем ещё лишилась рассудка, — Вера, хоть и была несколько взвинчена, тоже не видела в своём некстати появившемся видении ничего хорошего. Идти за Дверь таким составом — с новенькой, временно отстранённым от работы Ключником и как бы совсем бывшим тут ни при чём Греем де Вульфом, приставленным к другому отряду — было бы опрометчивым поступком. Но там их могла ждать разгадка — та самая, которой жаждал Иван, от которой могла зависеть вся Бащня. Там мог быть тот, кто ломал сказки.

* * *

На дороге из жёлтого кирпича

Местность была совершенно пустынной: из живых существ Вера и Волк видели только грязных ворон. Пейзаж с корявым сухостоем сменился бесконечными пшеничными полями, кое-где перемежавшимися прогалинами с парой тёмных саженцев. Нужно было как можно быстрее найти остальных: переговорники уже в который раз были абсолютно бесполезными, на всех волнах царило шипение или тишина, ни Гэйслин, ни Кай, ни Фэнь не отвечали. Велика была вероятность, что Снежный король снова до неузнаваемости преобразился — оставалось надеяться, что разум он всё-таки сохранил.

На сиренево-голубом полотне неба, которое удивительно контрастировало с побитым дождём, гнилью и Бог весть ещё какими напастями полем, появилась серая змейка дыма. Через пару минут она превратилась в пепельное облако, и Грей прибавил ходу.

Дорога из когда-то жёлтого кирпича поднималась вверх, на довольно крутой холм: бока Волка вздымались и опадали часто-часто, он хрипло дышал, и Вера, несмотря на протесты, слезла с серой спины и пошла рядом, аккуратно ступая по развороченным камням. За холмом дорога разбегалась на две — и на их пересечении висело пугало. С первого взгляда ничем не примечательное — если, конечно, не замечать запаленных вокруг него костров и того, что оно как раз пыталось извернуться так, чтобы поджечь шест, на котором было подвешено.

— Бен, идиот, чего ты творишь? — Вера понеслась вперёд, невзирая на состояние дороги и своих ног, но Грей оказался ещё быстрее. Он в три прыжка добрался до Фэня, схватил его за клетчатую рубашку и приземлился в гущу подгнивших колосьев, как можно дальше от огня.

Он смеялся — так заливисто, как на памяти Веры никогда не смеялся — и при этом пытался объяснить, что всего лишь пытался отогнать огнём ворон. Очень уж они мешали ему размышлять о жизни.

Впервые метаморфоза Фэня за Дверьми была настолько сильной, что походила на каевские: рыжий разведчик всё помнил, но понимал не так, как то было ему свойственно. Со стороны казалось, что его постоянно коротит: он мог начать изъясняться, как Бен, как строгий, кое-где любящий пошутить разведчик, а потом расплывался в идиотской улыбке и вдруг принимался расписывать преимущества жизни в поле, когда ветер свободно обдувает лицо и другие части тела, и только докучливые вороны портят идиллию.

— Бен, успокойся, — уже в который раз пыталась утихомирить импровизированное пугало Вера, осторожно усаживая его на камень у дороги. Они еле уговорили Бенну потушить костры, в которые так и не попала ни одна чёрная птица. Фэнь напоминал ребёнка: глаза его горели не от ярости, а от любопытства, да и рост вкупе с мешковатыми штанами, в которых шуршала солома, и огромной рубашкой, способствовал общему впечатлению. Широкополая шляпа с рваными краями держала на себе неизменные странные очки, а видимые участки кожи украшали стянутые белыми нитками войлочные заплатки.

— Бен, послушай, прекрати кривляться, нужно найти остальных! Как, думаешь, это лучше сделать?

Фэнь долго и очень пристально вглядывался Шапочковой в лицо, а потом процедил сквозь зубы:

— Следуйдорогеизжёлтогокирпича.

* * *

Этот разговор Кай запомнит на всю жизнь — похоже, ему высказали всё, что накопилось за то время, что он провёл в Песочном отряде. Отчитывала его вся команда: сначала вспыливший Фэнь, несвойственным для него, слишком спокойным голосом, говорил, какая Кай безответственная скотина, раз лезет куда не стоит, в одиночку, хотя прекрасно осведомлён обо всех опасностях, которым может подвергнуться персонально; потом его вовремя сменила Вера, которая, хоть и дрожала, но вела себя намного дружелюбнее. Возражения, сводившиеся к тому, что все сотрудники Башни рискуют своими шкурами, пропали впустую: Бен с особенным злорадством, демонстративно взял со столика ключи и молча покинул больничную палату, а Шапочкова осталась, чтобы немного успокоить своего подопечного. На него осознание вины свалилось куда более тяжким грузом, чем при обратных обстоятельствах свалилось бы на Бена. По крайней мере, Вера была почти в этом уверена. Бенну получил свою порцию подзатыльников вечером, когда умаявшийся Кай наконец уснул, а Вера вернулась на тёмную кухню их крыла. Фэнь сидел в темноте, сложив руки за шеей и опустив голову — так бы и уснул, если бы девушка не затолкала его в комнату.

Обстоятельства словно смеялись над Песочным отрядом: стоило только Каю попасть в передрягу, как тут же наклёвывалась новая. Они привыкли — на самом деле привыкли, что рискуют своими жизнями, но научиться так же рисковать чужой жизнью они ещё не научились. Однако в сознании Веры картина была более чем ясной: пятеро, заходящих за Дверь из драгоценных зелёных камней, и на лице и руках Кая ещё видны заживающие царапины и синяки. Почему-то, чем незначительнее был урон, тем дольше он исчезал.

Они приняли все меры, они поговорили с Иваном, с Греем, согласовали все действия — не успели разве что узнать некоторые аспекты законов, с которыми им предстояло столкнуться — но Кай, которого в больнице обложили книгами, был вполне подготовлен. Кто же знал, что всё так получится.

* * *

На дороге из жёлтого кирпича

Вера снова ехала на Волке: ему не приходилось спешить, двоих он бы долго не выдержал, пусть и один из них был частично набит соломой, и Фэнь вполне себе поспевал за новыми-старыми знакомыми. Иногда его что-то отвлекало: бабочка с зеркальными крыльями, которая пускала по кирпичам солнечные зайчики, семейство кроликов, ровным строем прыгающих через дорогу, свистящая трель, доносившая словно бы прямо из воздуха... Бен останавливался, чтобы погладить бабочке усики, отдать честь отцу-кролику или помахать руками в поисках невидимок — а через мгновение уже чуть ли не бежал впереди Грея, полный желания поскорее выбраться из безмозглой соломенной шкуры. Последнее, правда, случалось крайне редко, и потом Шапочкова уже просто устала закатывать глаза или бережно поправлять пугало, когда тот называл её странным именем. К Волку Фэнь почти не обращался — зато иногда с глупой улыбкой трепал его за ухо. Тот рычал, но сдерживал инстинктивный порыв оторвать наглецу руку. Адекватно реагировать на ласку своего соперника было верхом недосягаемости для де Вульфа.

Солнце клонилось к закату, окрашивая облака в рыжий с алым, когда поля сменил лес. Он начинался как-то сразу, резко, словно кто-то провёл неровную линию, за которой не было места росткам пшеницы — там высились густые ели, одичавшие яблони и костлявые ясени. Каждое дерево стояло далеко от другого, и это создавало иллюзию упорядоченности, словно всё вокруг было чьим-то садом. Глядя на маленькие недозревшие яблочки, Вера вдруг поняла, что слегка проголодалась... Обычно проблем с припасами не было — теперь вышло так, что все мешки тащила Гейслин, на правах новичка. А её-то как раз рядом не наблюдалось.

Пропажу заметил Грей, когда Фэнь в очередной раз не потрепал его за шерсть. Весь день он делал это почти по часам — и, стыдно говорить, Волк начал привыкать... и даже получать удовольствие.

На этом повороте дикий сад был гуще, и пугала нигде не было видно. Вера принялась звать его по имени — и через несколько мучительных минут он всё-таки откликнулся.

Бен нашёлся буквально за соседним деревом — раскидистой ёлкой с ветвями до самого низа, припорошенной белыми искорками. Но рассердиться Вера не успела — чучело с интересом скакало вокруг Кая. Вера ещё не успела увидеть его лица, но это совершенно определённо был их ключник — ни у кого больше не могло быть таких роскошных белых волос.

Кай стоял, скрестив руки на груди и почти не двигаясь: тело его покрывало какое-то подобие доспехов, светлые пластины без единого стыка, но от колен они переходили в прозрачные глыбы, которые и удерживали его на месте. Ко льду — а при ближайшем рассмотрении это действительно оказался лёд, сухой и не тающий под прикосновением — был прислонён крошечный топорик с обломанным краем. Таким можно было, пожалуй, только хворостин для изгороди нарубить.

— Кай! — охнула Вера, дотрагиваясь до локтя своего ключника.

Он тут же распахнул закрытые до этого глаза — и девушка не увидела в них ни капли узнавания.

— Как любопытно... — Бен тем временем увлечённо тыкал пальцем в ледяной остов "статуи", сидя на корточках. На руках его, чуть не задев торчащую из-под одежды солому, вспыхнуло пламя, которое с приличной скоростью растапливало лёд.

Стоило Каю освободиться, как он тут же схватился за оружие — Бен отпрянул, упав на траву, и ему очень с этим повезло. Малюсенький топор в руке ключника мгновенно оброс слоем такого же льда, что составляли его доспехи, и получившаяся секира чуть не снесла пугалу голову.

— Полегче, братец, мы тебя тут освобождаем как бы... — Бен нахмурился. До того забавно это у него вышло, что Шапочкова еле подавила в себе желание рассмеяться. А смеяться было некогда.

— Кай, послушай, мы хорошие, ну... — Вера протянула руки в знак расположения — да и пусть видит, что они не вооружены. Пламя пугала и зубы волка не в счёт. Главное, что она безобидна и умеет убеждать.

Перепуганный и настороженный Ключник поверил не сразу. Зато потом назвался просто дровосеком, которого приморозила к месту злобная старушенция в остроконечной шляпе. "Просто дровосеком" он, конечно, не был: на левой стороне груди, там, где заострялись доспехи, зияла дыра — тёмная, в форме сердца, которое обычно рисуют на открытках. Темнота там была абсолютной, будто бы это был колодец, ведущий в самые потаённые уголки души, туда, куда никого не допускают. У ледяного дровосека, который забыл, что он Кай, не было сердца. А вместе с ним манер, доверия и здравого смысла. Впрочем, командир Песочного отряда начала подозревать, что ни у кого из них теперь не было головы на плечах. Вера глянула на топор и добавила про себя: "В переносном смысле".

* * *

Гэйслин была шумной, безответственной, громкой, практически бесполезной — но рвения в ней хватало на пятерых. Она извинялась через каждые десять минут, клялась, что больше так не будет — и неважно, как это "так" — лишь бы Вера ничего не рассказывала Ивану. И Алая её понимала — а кому хочется выслушивать нотации от обеспокоенного родителя?

Что именно побудило Сатоена отдать своё чадо на попечение Песочного отряда, оставалось загадкой, но Вера не осмелилась спросить напрямик, а Гэйслин отмалчивалась, как-то странно отводя глаза.

Девушкой она был не маленькой: ростом со Снежного короля, шириной плеч чуть ли не в Ефима из Стеклянного отряда, длиной ног и широкими бровями — в маму конечно. Только фигура была вовсе не мамина. Большую часть характера, глаза и волосы Гэйслин унаследовала от отца, а её младший брат, наоборот, был черноволосым и зеленоглазым. И той ещё язвой, надо сказать: он всё ещё крутился вокруг матери, в информационном отделе. Ядвига не раз упоминала о каком-то прытком мальчонке, подправляющем координаты, но только теперь Вера поняла, кого та имела в виду.

Первая не теоретическая миссия Гэйслин, на которую её сопровождала лишь Вера, закончилась, в общем-то, успешно. Конечно, они могли бы избежать многих неприятностей, если бы новенькая была знакома с правилами поведения за Дверьми хотя бы понаслышке. Иван приврал, когда называл Гэйслин "опытной". Единственное, чем девушка действительно удивила Веру, была её сила — и молниеносная реакция. По возвращении Гэйслин призналась, что обладает своего рода "сверхчувствительностью" на определённые вещи — занесённый кулак, яд в стаканах и прочие несильно радующие приключинца обстоятельства. Шапочкова как можно мягче обругала за сокрытие ценного материала, прекрасно понимая, что блондинка хотела похвастать. В чём-то особый талант Гэйслин походил на талант самой Веры — и это её почему-то радовало.