— Ой.
— О-о, — выпучив от страха глаза, подскочил со своей подстилки кентавр, который всего долечку назад, нечаянно, в порыве жаркого спора с соседом, пихнул меня локтем.
— Да, ничего... Мне не больно, — видя такую реакцию, пуще него испугалась я, но мужчина сначала побледнел, потом, в повисшей над столом тишине, кланяясь, попятился на выход. И вот тут я испугалась уже по настоящему — заразная я, что ли?
— Любоня! — вмиг подскочив со стула, в этой же тишине, выпалила я. — Я хочу...
— Куда? — распахнула глаза подружка, а сидящий с ней рядом Русан, напряженно заозирался по сторонам.
— Уйти хочу... отсюда. Куда-нибудь.
— Я провожу, — голос этот, тихий и спокойный, заставил меня выдохнуть, а сама его обладательница теперь уже улыбнулась гораздо заметнее. — Я провожу вас в ваши покои, — не то для меня, не то для всех присутствующих огласила она собственные намерения, после чего жизнь за столом вновь вернулась в свое обычное, оживленное русло, а моя дорогая подруга, подхватив из-под стола Тишка, тоже встала со стула:
— Я с вами.
После чего мы все вместе медленно двинули на выход, правда, в совершенно противоположную от Стаха сторону... И еще бы, не медленно, ведь дама не шла, а плыла — с совершенно прямой спиной и разведенными в стороны руками. А вот мне, напротив, очень сильно хотелось нестись из этого места со всех своих ног.
— Я представлюсь сама, без подобающих церемоний, — замерев у дверей, которые тут же бесшумно разъехались в стороны, обернулась к нам женщина. — Ведь мы с Неос... со Стахосом — давние друзья. К тому же весь этот... — скривилась она. — пережиток прошлого действует лишь на мужскую часть дворца. И только за его воротами распространяется буквально на всех. Меня зовут Фрона.
— Евсения. А это моя подруга, Любоня. А что вы имели в ви...
— Евсения? — лишь мельком взглянув на Любоню и притихшего на ее руках Тишка, продолжила свой путь дама. — Имя у вас...
— Странное, я знаю. А что за пережиток прошлого вы имели в виду? Это как-то связано с мужчиной, что меня нечаянно задел за столом?
— Я бы сказала, напрямую связано. И все из-за старого ритуала, того хозяйского лобызания, что устроил Стахос на площади. Его цель — поставить на свою... законную добычу, висешту, "клеймо неприкосновенности". И теперь все, кому Стахосом не дозволено, не смеют к вам прикасаться и даже заговаривать. Иначе бы тот бедолага, главный Тинаррский казначей, бисером рассыпался по полу в самых горестных раскаяниях за свой варварский поступок. А по мне, так сама эта процедура и есть, настоящее варварство, корнями уходящее еще в стадную жизнь. Разве не так? — на ходу обернулась Фрона к нашим потрясенным физиономиям. — Вот и я о том же...
Дальше мы шли уже молча. И, миновав длинный, освещенный окнами коридор, вошли в еще одну дверь, которая открылась нам точно так же, а прямо за ней, из-за ближайшей занавеси, выпорхнуло создание в небесно-голубом переднике.
— Это почетные гости Неос Сивермитиса, — взмахнув в нашу сторону тонкой кистью, изрекла дама. — Где их покои? — создание, после поклона, предназначенного, видимо, всем сразу, тихо пискнуло под собственный, курносый нос:
— Я покажу. У нас все уже готово. — Фрона же одарила нас еще одной "щедрой" улыбкой. Тоже, видно, одной на всех:
— Это — женское крыло дворца. Сюда мужчинам доступ запрещен. Почти всем, но, Стахоса это мало когда останавливало, — сказано было даже с печалью. Что заставило меня, не смотря на подступившую от услышанного "дурноту", вмиг напрячься:
— То есть, он сюда может в любой момент?
— Обычно, он так и поступал, — изогнула тонкую бровь наша проводница, а по моему затылку неожиданно пробежали мурашки. — Я же вам говорю, Евсения, мы с Неос Сивермитисом — давние друзья. Ну, так, прощайте. На сегодня мы расстаемся и... искренне рада нашему знакомству, — тот же бесшумный и совершенно необъяснимый "топот" по моему затылку.
— Уж больно она... уныло поет, — скривилась Любоня, провожая прищуренным взглядом плывущую вдаль Фрону. После чего мы уже сами, вслед за созданием в переднике, свернули в ближайшую дверь.
Комната оказалась просторной, светлой, с огромной кроватью под кружевным балдахином и хоть предназначалась одной лишь мне, обосноваться в ней мы решили всей подельничьей троицей. Тишок, свесив до ковра живот, по старой привычке начал знакомство "обнюхиванием" на предмет опасности всех имеющихся углов, а мы с подругой, наблюдая за этим занятием, свесили с кровати ноги. Мыслей в моей голове было столько, что в раздумье, с чего бы начать, я, внезапно умолкла. Любоня, видя такое дело, с беседами тоже не лезла. Правда, не долго (я ж ее знаю):
— А-а-а.
— Что?
— Да так... ничего... Я спросить хотела: тебе здесь как?
— А тебе? — со вздохом качнула я ногами.
— Мне?.. В общем... нравится.
— Ага? — неожиданно распахнула я рот. — Та-ак... И сильно тебе здесь нравится?
— Евся...
— Говори, говори.
— Си-льно.
— Сильно, значит, — а вот теперь я даже спрыгнула на пол. А потом нашла глазами бесенка. — Тишок!
— Чего? — нехотя оторвался тот от созерцания парка за окном.
— А скажи ко мне: ты ведь за нами с Любоней, купающимися в озере, никогда не подглядывал?
— Евся, — скосился бес в сторону кровати. — Ты глупости такие спрашиваешь. Нет, конечно.
— Ага, — уперла я руки в бока. — Значит, глупости и точно, не подглядывал?
— Не-ет. Никогда, чтоб мне...
— А чёй-то ты, подруга, вдруг, решила, в старину окунуться? — медленно поднялась с ложа Любоня и двинула в нашу сторону.
— А то, что я, кажется, теперь могу определять, когда мне врут. Только, пусть это пока останется нашей подельничьей тайной.
— Да что ты? — удивленно разинула девушка рот. — И это, конечно, здорово, только ты мне вот что скажи, Тишуня, было дело на Купавном озере или нет?
— Евся, а вот этого я тебе никогда не прощу!
— И ты опять врешь!.. А-ай! — хохоча во весь рот, рухнула я в кресло, снесенная с ног ломанувшейся к окну подругой...
ГЛАВА 2
Вечер пришел в комнату длинными тенями шумящего за окнами парка и осторожным стуком в дверь. А когда створка открылась, из коридорного полумрака к нам въехала маленькая тележка, груженная фруктами и еще чем-то, пахнущим очень вкусно. Вслед за тележкой возникло уже знакомое создание в переднике. Кротко глядя в пол, осведомилось об "особых пожеланиях", а потом упорхнуло обратно, в свой коридорный мир. Мы же вновь остались одни.
Любоня, с пригревшимся в ногах, "бывшим прелюбодеем", сладко сопели на просторной кровати под балдахином. Да так, что и сам заезд и наше тихое: "Да", "Нет", "Вдруг, госпоже, то — колокольчик" даже не заметили. Мне же совсем не спалось. Хотя, если вспомнить... Ах, да — в рыдване, все ж, поспать получилось. И, глянув на них еще раз, таких сейчас родных, что даже страшно, я вздохнула тяжко и распахнула окно. Потом подтянула ноги на широкий каменный подоконник...
— Сумку бы хоть взяла.
— Ага... А пусть по саду побегает... Евся, окно только прикрой за собой, а то на нас сквозит.
— Чего?! — моментально перевесилась я обратно в комнату. — Не дождетесь такой потехи. У меня еще одно дело здесь осталось.
— А куда ж ты тогда? — отдернулся балдахин сразу с двух сторон.
— Да никуда. Просто... посидеть хотела — деревьями подышать. А вы, значит, не спите?
— Неа, я уже выспалась, — явила свои ямочки на щеках подруга, а Тишок, шустро соскользнув с кровати, направился прямиком к тележке:
— Да разве уснешь, когда такие запахи в нос прилетели?.. А вы что, еще не оголодали? — осведомился, уже громыхая крышками на нижней полке.
— Эй, лапы прочь, обжора! — разом подскочили мы с Любоней: она — с разворошенной постели, я — с подоконника... Всем вместе, оно всегда веселее. И есть... И драпать.
А вот дело мое... Ну что ж, подождем еще. Хотя, ждать получилось не долго. Однако, сейчас:
— Слушай, подружка, — закинула я в разинутую бесовскую пасть очередную виноградину. — А ты рассказывать то нам собираешься, о чем вы с гридом своим договорились? Ты его часом не побила там, в каменном коридоре?
— В коридоре? — поперхнулась та. — Не-ет.
— Ну-ну. И даже не вздумай, а то все ваши будущие дети, еще не родившись, сиротами сразу сделаются.
— Евся!
— А что, "Евся"? Ты ж у нас, у-ух теперь какая. И без сковородки. Или, уже передумала за Русана замуж?
— Да ничего я не... — начала было, девушка, а потом, внезапно, поджала губки. — Вот надо же быть таким обухом дубовым — поверить Ольбегу! А потом еще и подорваться с ним в эту безгодную погоню. А если б меня там, в той горе не оказалось?
— Если б тебя там не оказалось? — теперь уже ненароком поперхнулась я сама. — Если бы так... Любонь, я думаю, твой грид сам не знал, во что ввязывается, а сопровождал твоего бывшего уважаемого по долгу службы. Да и вряд ли он причинил бы мне зло даже при таком варианте. Скорее уж...
— Не дал бы тебя и пальцем никому задеть. Он мне тоже самое сказал... Но, все равно, обух дубовый и есть, — осталась подруга непреклонной, а Тишок, глядя на это дело, хмыкнул:
— Хороших же женихов вы себе нашли. И интересно, где у них во дворце кухня?
— Тебе зачем? — дуэтом выдали мы.
— За сковородками смотаюсь, — залился прохиндей, а потом, вдруг, подскочил на копытца. — Это откуда мне сейчас прилетело?
— А-ай!.. А мне? — потерла я подстреленный лоб. И, переглянувшись с подельниками, первой подорвалась к открытому настежь окну.
И как раз вовремя, потому как Его кентаврийское Высочество, решившее усугубить свою судьбу еще круче, в этот момент вновь замахивалось:
— О-ой! — мигом снесло нас с Любоней по разные стороны, а Тишок лишь мужественно проблеял с самого центра подоконника:
— Добрый вечер. Это вы к нам... по нам стучались?
Стах огляделся, а потом тоже решил проявить доблесть:
— Да. А что, я в кого-то... попал?
— Ну, я-то не в претензии, а вот...
— По-нял... Евсения.
— Да-а, — демонстративно потирая лоб, отозвалась я.
— Нам нужно с тобой наедине поговорить. И я... готов.
— Да и я, в принципе, тоже, — подвинув беса, взобралась я на подоконник во второй раз. — В сторонку отойдите — я сейчас прыгать буду.
— Угу, — напротив, подставил Стах руки... Значит, не так уж меня и боятся. Ну, да, ничего. Я свое еще наверстаю...
Дворцовый парк, населенный совершенно безвестными мне деревьями, среди которых узловатыми корнями распознавались лишь вязы, погрузил нас в вечернюю тень и прохладу. Но меня, как дриаду, это сейчас лишь радовало, с каждым новым вдохом наполняя живительной силой. А вместе с силой в душу возвращался покой. Если бы не ветер...
— Ты замерзла?
— Не-ет... Здесь что, место особое? — подернув плечами, огляделась я уже внимательней.
Потому что там, где мы сейчас стояли, с взметающимися под порывами ветра волосами... Деревья здесь будто бы расступились, окружив густым хороводом правильный круг с пологим бугром по самому центру. Именно что, расступились, а не были срублены, или сами с годами засохли. Ведь не каждому в мочь стоять на земле, дающей много. Гораздо больше, чем ты можешь себе взять. Язычники на таких вот "буграх" строят свои капища, определяя их место по Перуновым молниям, бьющим чаще всего именно туда. Христиане возводят на них свои храмы. А здесь, в парке Тинаррского Сивермитиса, в самом его дальнем уголке, красовалась квадратная дощатая площадка, накрытая крышей из черепицы, удерживаемой на четырех деревянных опорах. И больше ничего: ни идолов, ни статуй, ни иконостасов. Лишь природная сила, искрящимся потоком беспрепятственно уходящая через нее ввысь.
— Это круг четырех ветров, — придерживая рукой волосы, пояснил Стах. — Здесь обычно, ведутся самые сокровенные разговоры, потому что подслушать их невозможно.
— Еще бы, — понятливо хмыкнула я. — И ветром слова в сторону не сносит — он же здесь сразу со всех сторон. И магией извне не дотянешься — все равно такой поток ее погасит еще на подступах, — с прищуром глянула на мужчину. — Так, а мы с тобой сейчас...
— Ну да. О самом сокровенном, — качнул Стах головой. — Только, давай сначала... сядем, — и первым хлопнулся прямо на вылизанные ветрами доски.
Пришлось и мне следовать его примеру:
— Стах, а ты уверен?
— Ты должна знать все. Теперь — все. И... — неожиданно расплылся он. — Я ведь едва тебе не рассказал. В забытой деревне. Если бы не те непрошенные гости, — на что я скривилась весьма скептически, а мужчина, вдруг, расхохотался. — Так и есть. Ведь, мой отец, действительно, принадлежит одному из древнейших тинаррских родов. Мамы давно нет, а мой наставник, Феофан... Он, слава богам, до сих пор жив.
— Я, конечно, очень за Феофана рада. И сильно надеюсь, что целые указки у него еще есть, потому как Храновы палки, как видно, должного воспитательного эффекта не оказали, — припомнив обстоятельства нашей "сокровенной" беседы в жасминах, "подсела я на прежнего скакуна". — Но, ты подумай хорошо, надо ли тебе это? Я ведь ничего подобного не требую. Просто убью тебя без свидетелей, как ты и просил, и со спокойной совестью смотаюсь на свободу.
— Ты это серьезно? — тут же повяла на Стаховом лице улыбка.
— Да куда уж серьезнее. У меня было время эту серьезность оценить со всех ее сторон... А скажите ко мне, Ваше Высочество, вы всех своих женщин в неведении держали или только тех, в чьей искренности сомневались? А скольких вы до меня так же по-хозяйски публично облобызовывали, наложив это клеймо висешты? Наверное, только тех, кто проверку на отсутствие меркантильности до конца прошел?
— Проверку на меркантильность? — глухо повторил за мной мужчина. — Вот ты, значит, как обо мне думаешь?
— И тебя это удивляет? Хотя с чего бы? После того, как пообещал сделать все, чтобы я тебе доверяла... весевая дуреха. И ты знаешь, я ведь тебе, действительно, доверяла. До такой степени, что готова была пойти за тобой хоть куда. А еще фантазировала в своей голове про будущую жизнь. И уж точно не на женской половине дворца. Так что...
— Так что, не зря я боялся, — криво усмехнулся Стах, глядя куда-то в сторону.
— Что?!
— Висешта, в переводе с кенво, звучит, как "избранница". И подобный ритуал был... проведен мною впервые. Да и то, с одной лишь целью — дать тебе должную защиту и уважение, на которые уже никто во всем государстве не посмеет посягнуть безнаказанно. Потому что, это будет равносильно оскорблению уже лично меня. Хотя, сам он... Согласен, не самый приличный способ проявления чувств.
— Это ты по цвету моих ушей определил?
— И по ним тоже, — кивнул, по-прежнему на меня не глядя, Стах. — А тот инцидент за столом... Пенторий, наш казначей, уже принес мне свои извинения, а отец обещал, что просто вышлет его в провинцию на год, лосей в охраннике считать. Там, на болотном гнусе, ему буйная жестикуляция очень даже пригодится.
— Но ведь это же... — потрясенно выкатила я глаза.
— Жестоко? — повернулся ко мне мужчина. — Согласен. И согласен с тем, что я стал причиной ее проявления, но, думал тогда не об этом кентавре, а в первую очередь, о тебе. А значит, мера оправдана.
