— Интересно? — окрысилась я попутно еще и на подружку. — Да он меня достал, как дятел стреху своими выкрутасами. Да я его и видать и слыхать уже не в мочь.
— Ну, пожа-луйста. Ну, токмо, ради меня. Ведь, страсть, как интересно.
— Тебе интересно?.. Вот сама и читай тогда его дурные каракули, — бухнулась я обратно на свое сиденье, оставив, однако ж, в поле зрения вмиг оживившуюся парочку.
Осьмуша, шустро выудив из-за пазухи, маленький цветной квадрат, нырнул под березку (видно, ему за ответ еще чего-то наобещали), а Любоня, так же шустро вернулась ко мне, на бревно:
— Только, чёй-то, я не пойму, — возникла, вдруг, с ее стороны заминка. — Здесь не письмо, а етикетка какая-то... Вино "Улыбка Зилы". Специально для... Евся...
— Это он, наверное, хочет, чтоб я ему теперь все время улыбалась. Шифрованное, видать, письмо, — сердито буркнула я, демонстративно отвернувшись в сторону.
— Так ты, переверни бумажку то! — подал из-под засадной березы голос письмоносец, и снова там затаился.
— О-о, точно... Угу. Читаю... Евсения! — торжественно продекларировала Любоня и вновь, надолго замолчала. — Евсь, я, чёй-то, опять ничего не пойму, чего он тут понаписал. Какие-то слова странные.
— Ничем помочь не могу.
— Угу, — вздохнула подружка, но, решила не сдаваться. Видно, любопытство — их кровная черта. — Ежевика... еже-виты... О! Ежели ты! Ежели ты и да-льше бу-дить меня... Ты его что, будишь?
— Чего? Это кто его будит?! Да больно мне надо?!
— А как?.. А-а, погодь... Ежели ты и дальше бу-диш... Будешь! Меня му-чить. Во как... Ж-ж-ги кости бояну. Жги кости Бояны?! Евся, а ее-то за что?
— Любоня, а ну, дай сюда! — кончилось мое малосильное терпение. — Сама буду читать... Ага... Ежели ты и дальше будешь меня мучить, ж-ди в гос-ти Бо-я-ну. Сроку ти-бе три, уф-ф, здесь, хоть цифрой смилостивился... дня... Ну, ничего себе, угрозы!
— А Бояна то тут причем? — отработанным дуэтом уставились мы в этот раз друг на друга.
— Кочерыжки вы капустные, а не невесты! — пригнул наши головы, раздавшийся сверху праведный писк, а потом и знакомое пыхтение. — Бояна ж — сваха у нас. Любоня, ты что, забыла, кто к нам от твого жениха приходил? — свесила две косички с той стороны забора, уже отмытая от варенья Галочка.
— А ведь и правда, Евся! — распахнула рот девушка. — Лех тебе решил сваху заслать.
— Та-ак... Видно, по-хорошему у нас с ним не выйдет, — процедила я сквозь зубы и снова поднялась с бревна. — Осьмуша!
— Чего? — неуверенно проблеяли из укрытия.
— Передай Леху, что если он еще раз мне даже в письменном виде предстанет, то я ему его неугомонный...
— Евся! Дети же!
— Ага... — с трудом, опомнилась я. — Дети... Скажи ему, чтоб дождался Солнцеворота, а там мы с ним лично об жизни и судьбе побеседуем. Но, если, сунется ко мне в дом раньше, с Бояной или с бояном, я ему тот боян на этот самый... В общем, ты меня понял... Понял ведь?!
— Как не понять? — колыхнулись нижние березовые ветки. — А это тебе, от дядьки Кащея. Лови! — через долечку мелькнула меж них прямо мне в руки маленькая деревянная игрушка.
— Что это, Евся?
— То, кёнтаврь, — оповестило вместо меня с забора вездесущее дитя. — Дядька Кащей вчера еще ей эту свистульку выстругал. Сказал, специально для Евси. С четырьмями дырочками, чтобы чище было... это... звучание. А у всех остальных — только с двумями... А еще, Евся, можно Леху пообещать, что ты его за уши полотенцем к колодезному журавелю привяжешь и будешь макать, пока он не поумнеет.
— Галушка!
— А чего? Матушка так всегда отцу грозит, когда он...
— А, ну, мотай живо с забора! — да-а... видно, вопрос мужнего "уважения" в этой семье, действительно, сильно актуален...
Домой я возвращалась злее вьюжной ночи, едва не промахнув мимо нужного мне проулка. Да, промахнула уже, но, все ж развернулась, не желая делать крюк через все тот же крутой холм. Это, когда на душе спокойно, можно просто идти по любимой тропке, вдыхая полной грудью сочную лесную жизнь, а сейчас... И злилась я на весь белый свет, резко поменявший теперь краски. И это, не смотря на выглянувшее полюбопытствовать на землю солнце. И на Леха, впустую тратившего упрямство на мою неприглядную персону, для него, однако, недосягаемую. И на Любоню, подружку дорогую, решившую в купе с собой, принести в жертву нелюбви еще и меня. Даже венок свой одуванный мне меж кренделей нацепила. Он, видите ли, душу очищает и обнажает. А то я не знаю. Нашла, кому "мази втирать". Да и на себя тоже злилась. На непонятности, коих давно со мной не было. Потому как, давно разложила в своей жизни все по полочкам с умным названием "принципы"... Все, ровно по аккуратным пыльным стопкам, иначе мне точно не...
— Жизнь моя, пожухлый лист!
Он стоял, опершись на старый орешниковый тын, в аккурат на середине моего пути. И в аккурат посредине цветущего клеверного луга. Напоминая собой приготовившегося к взлету коршуна, в этом своем жилете на голое сильное тело. И, похоже, ожидал именно меня. Я скосилась сначала на пасущегося рядом буланого жеребца, чьи передние подковы были мне очень близко знакомы, потом на пути обхода и его и седока, и, хмыкнув, двинула прямо по тропке. Вдруг, мимо пронесет?
— Доброго дня, — как видно, не пронесло. — А я тебя искал, — голос незнакомца оказался глубоким и каким-то настораживающе спокойным.
— Интересно. И скоро нашел?
— Да, — усмехнулся лишь уголками губ мужчина. — Спросил, где в этой деревне живет девушка, умеющая разговаривать с животными, плавать, как русалка и заживлять раны, как магиня. Мне на тебя и...
— Что?! — перехватило у меня дыхание. — Да как ты вообще посмел про меня такое болтать? — пошла я в наступление на мужика. Вот и спасай их после этого!
— Ты чего? — вместо того, чтобы зверзнуться спиной вперед с тына, распрямил он спину и внимательно посмотрел мне в глаза. — Я просто пошутил.
— Пошутил? Да мне такие шутки... В общем, зачем пришел? — вперилась я гневным взглядом снизу вверх. — Если благодарить, то, обойдусь. Считай, мы с тобой квиты. Ну-у?
— Отдай то, что взяла и я уйду, — спокойно произнес мужчина, не отрывая от меня взгляда.
— Что я взяла? — напротив, открыла я удивленно рот.
— Мой... талисман. Я понимаю, ты заслужила плату за мое спасение и предлагаю альтернативу ему. Просто, он мне очень дорог и очень ну...
— Что ты мне предлагаешь?
— Альтернативу, — мотнул головой незнакомец. — Замену. Хочешь, деньгами. Хочешь, чем-нибудь друг...
— Да не брала я твою "свечку", — нахмурив лоб, тут же отпрянула я в сторону. — Больно она мне нужна... Значит, ты меня за воровку принял? — и почему мне стало так важно сохранить свое честное имя? Ведь я его не знаю, и знать не...
— А где же он тогда? — вот теперь настала очередь и его выкатывать свои совершенно черные глаза. — И я тебя не считаю... воровкой. Просто...
— Мне некогда.
— Что?
— Мне некогда, прощай. А свой защитный талисман в осече поищи, на берегу. Он мне мешал и я его туда отбросила, когда... В общем, прощай, — и направилась в сторону тропинки.
— Евсения... — имя мое прозвучало, будто бы теплый ветер подул, так странно по родному, что я даже приостановилась, а потом развернулась к нему. Мужчина стоял, засунув руки в карманы брюк, и с прищуром смотрел мне вслед.
— Да?
— Имя у тебя странное. Одну лишь букву изменить, и получится "чужестранка".
— Не твое дело, — не шелохнулась, однако ж, я, подумав про себя, что "и ты тоже на весевого соседа не больно смахиваешь. Как бы там тебя не звали".
— Меня Стахос зовут. И я... тебя снова найду.
— Только попробуй. Я тебя в дуб превращу, — вот теперь уже сорвалась я с места, услыхав вдогонку громкий мужской смех:
— Это вряд ли. Ведь я уже буду с защитой!
— Тогда сразу в трухлявую корягу!..
_______________________________________
1 — Озеро Охранное, место поклонения язычников, находящееся южнее, у основания горы Молд.
ГЛАВА 6
Ну, и что мне теперь прикажите делать?! И где те полочки, по которым у меня все разложено?.. Обвалились, чтоб их... Чтоб его... Да с какого перепугу мне теперь полагаться лишь на благонадежность совершенно незнакомого мужика? Благонадежность и мужики... Да слова эти даже в голове вместе не укладываются. Даже при мысленном их произношении, тут же разбегаются по разным углам, как тараканы... Нет, ну, и что мне теперь прикажите делать?..
— Адона! Он все про меня знает, этот галерщик! И я его... ему память отшибу! Нет, сама отсюда сбегу!.. Нет, отшибу и сбегу! — дриада, мгновением раньше мирно чистившая рыбу, шлепнулась на кухонную скамью. — И не смотри так на меня! Ох, уж мне эти твои выразительные взгляды. Точно тебе говорю, добром все это не кончится. И Лех еще до кучи со своим улити... улитима... да, тьфу-у! Угрозами своими Бояну заслать... — а вот теперь уже и я сама села на скамью. — Слушай, я поняла, отчего батюшка Угост рассерчал на приход весевых кумушек. Он думал, что Бояна... О-о-о... Сбегу, — дриада, хранившая доселе молчание (полное отсутствие выразительной жестикуляции), кажется, отмерла, поднеся к своему лбу не особо чистый палец, и осторожно им себе постучала. — Ну да, — угрюмо отреагировала я. — И сама знаю, что глупость сказала. Как же я ему память отшибу, когда еще дня четыре — не дриада? — жест повторился вновь, теперь более настойчиво. — Да что ты все заладила?! Меньше надо было МНЕ по лбу стучать, сейчас бы умнее была, — Адона вздохнула и к стуку присовокупила еще и взгляд, устремив его мне на макушку. — Да чего ты?!.. Жизнь моя, пожухлый лист... — цветочки в венке, "благословленном" моей дорогой подругой, забыв былую пожухлость, напоминали сейчас, посаженные в нашем садике, шары — шафраны. — Адона, это... что? — и не слишком ли часто я сей вопрос задаю?.. Тем более что ответ и на этот свой вновь не получила...
Огромная луна разделила небо на две неравные половины. В верхней — бездонная чернота с россыпью звезд. В нижней, куполом, над самым озером — прозрачная синь с тонкими полосами облаков, подсвеченных холодом ночного светила. И тишина. Тишина вокруг...
Я сидела на подоконнике, свесив наружу ноги, и смотрела на луну. Как на незнакомку, явившуюся, вдруг, на мой порог. Нет, скорее, как на давно забытую, старую приятельницу, которая, вот уже столько времени не решалась дать о себе знать, а теперь надумала. И застыла выжидающе напротив: "Вот она я. Здравствуй"... Странное, неведомое притяжение, как и многое в моей жизни, собравшей за последние два дня уже немало других странностей.
Я смотрела на луну, не отводя от нее глаз, и представляла, что кто-то другой, в другом конце этого огромного мира, раскинувшегося за двумя нашими речками и горной цепью, тоже на нее сейчас глядит... И тоже думает о чем-то. И мне, вдруг, впервые, за свою недолгую жизнь, мой собственный, замкнутый мирок стал нестерпимо, до духоты, тесен. Захотелось, вдруг, вырваться из него. Пролететь над подлунным озером, разрезая руками ночную прохладу и вломиться в чужой мир... Всего на долечку, но, как же мне этого, вдруг, захотелось...
— Дуреха ты, Евся. Вот, надо было не соглашаться с волхвом, а просто зачахнуть тогда, от тех ночных кошмаров. И была бы ты сейчас точно в совсем другом мире... — длинный подол рубашки соскользнул с подоконника и босые ноги коснулись половых досок. А маленькая деревянная свистулька, еще теплая от моих рук, так и осталась смотреть на луну. Пусть хоть кёнтавр помечтает... А завтра мне расскажет все свои сокровенные мечты...
"На этот раз Адона с побудкой припозднилась", — еще сквозь рассветную дрему отметила я, прежде чем резко подскочить на кровати:
— Да как ты вообще посмел? — мужчина, оборвав тихий свист, отнял от губ мою "мечтательную" игрушку и спустил с подоконника ноги:
— Доброе утро, Евсения. Или у вас как-то по-другому при...
— Пошел вон!.. А-а! Ты куда?!.. Как? — со всех ног понеслась я вниз по лестнице, и выскочила наружу из дома. — Ты... где? — вот там ему самое и место, хотя... шафраны... Потому как именно из моей, идеально прополотой садовой грядки торчали сейчас длинные ноги в сапогах. Я же бухнулась рядом с остальной частью тела, не проявляющей очевидных признаков жизни. — Эй, ты... живой?
— Меня Стахос зовут, — осторожно приоткрыл он глаза в аккурат перед моей склоненной физиономией. — Я уже... кажется, тебе представлялся, — и тут до меня, наконец, дошло, кто ж виноват во всех моих "странностях", потому что начались они именно с этих...
— Откуда у тебя они?
— Что? — настороженно выдохнул он.
— Глаза... такие, — не отрываясь от двух темных тоннелей, дернула я головой.
— От отца.
— А кто у тебя отец?
— А кто у тебя мать, если ты так швыряешься людьми, ни взирая на мою, кстати, найденную вчера защиту? — приподнялся мужчина на локтях и выжидающе прищурил на меня свои магнетические "тоннели".
— Моя мать была дриадой. И... пошел вон из моего леса.
— Евсения, скажи: "Стах, пошел вон", — кряхтя, но, все ж, уселся среди примятых цветов "пострадавший".
— А это поспособствует? — уточнила и я, в свою очередь, скоро подскочив на ноги.
— Попробуй. Только... может, руку сначала подашь?
— А, может, тогда сразу в небо тебя раскрутить? Пошел вон из моего леса.
— Евсения, — вновь затянул упрямец. — Ну, скажи: "Стах, пошел...
— Пошел вон, лист пожухлый! И вообще, отвянь от меня! Чего ты ко мне прилип? От тебя одни неприятности, — это уже было сказано в спину, отряхивающемуся на ходу мужчине, после чего он, вдруг, остановился:
— Ну, тогда привыкай к ним. Потому что... я тебя нашел.
— Что?! — только сейчас заметила я застывшую в дверях дома Адону, которая в моем утреннем списке "пострадавших" значилась второй. — И не смотри так на меня! О-о, как же мне все это надоело. Я теперь, оказывается, без перерывов на отдых могу людей калечить — большое везение... Адона, ты чего?.. — вот, всегда удивлялась, как при такой хрупкой дриадской фигурке, можно обладать совсем нешуточной силой... Знать бы еще, за каким рожном она ее ко мне применить решила. — Ты куда меня тащишь?.. На берег? И что мы там забыли? Топиться будем?.. Да, молчу, — и припухла, на всякий случай, наблюдая за рыскающей глазами по траве нянькой. Наконец, она нашла то, что так усердно искала — тоненький ивовый прутик, и, тоже, на всякий случай, строго им передо мной взмахнув, принялась быстро рисовать на рыхлом песке. — Это что?.. Руна? — попыталась я вслед за ней комментировать. — Руна... Луна? — склонилась над кружком с "ушами" — месяцами по бокам. Адона же удовлетворенно кивнула и двумя росчерками провела стрелу от рисованной руны к самой кромке воды. — Ага... Ну, это я и без тебя знаю, — разочарованно буркнула я, такой известной истине. — Связь между луной и водой очевидна. Одно без другого слабеет. А сегодняшнее полнолуние — самое сильное для водной магии время, — нянька, на мгновение замерла, не отрывая от меня взгляда и, будто решившись, медленно начертила еще одну стрелу. Теперь уже направленную... — Что?.. — неожиданно сипло выдавила я, и подняла глаза к женщине. — Луна, вода...я... Но... я же — дриада, Адона? Дриады любят воду, но не умеют ей управлять... А я что, умею?.. Но, почему, Адона? — нянька моя вздохнула и, склонившись совсем низко, начертила еще одну руну — ровно посередине между мной и водной кромкой... "Отец". Палочка с двумя кривыми перекладинами. — Мой?.. Значит, мой отец был магом воды?.. Адона... А почему же ты раньше мне этого... Постой, значит, батюшка Угост... тоже? Да? Нет? Адона, постой! Ты куда?! — но, нянька моя меня уже не слушала, с душой запустив свой чертильный прутик во, вдруг, всколыхнувшиеся слева от нас камыши... Тишок, будь он! Волховецкий подслушник. — Адона, не переживай. Я сама с ним... договорюсь, — оторвала я взгляд от мелькающей вдоль берега серой точки, но, женщины со мной уже рядом не было. Она быстрым шагом возвращалась обратно в дом — все, конец откровениям. Да мне и этих, правду сказать, хватило...
