Когда я вынырнула с другой стороны, старуха, в той же сидячей позе еще спала. А потом я понеслась дальше, с отвращением вдохнув пыльный запах засыпанных меж стен опилок. И лишь оказавшись в заросшем акациями палисаднике, вспомнила про Тишка. Но, он и сам, следом за мной объявился, правда, с другой стороны дома:
— Госпожа, — прошипел недовольно.
— Какая я тебе госпожа? — сморщив нос, фыркнула я остатками пыли. — Нет у тебя госпожи. Одного господина хватит. Матаем отсюда, — и уже занесла над низкой оградой ногу, как бесенок меня больно за нее дернул. — Ты чего, рехнулся?
— На госпожу ты, Евся, точно сейчас не тянешь. Иначе бы сразу их заметила.
— Кого? — забыв про возвращенную "незримость", присела я в заросли.
— Вон там, — мотнул куда-то направо, своим козлиным носом бес. — Ты ведь мне запретила за тобой вовнутрь входить, а уши мне в другом месте пригодились. Вот я их и засек. Они давно в придорожной канаве сидят, от крапивы чешутся.
— Да кто там? — сквозь жерди ограды, попыталась я вглядеться в темноту.
— Двое. Наймиты — убийцы. И они сюда пришли, в этот дом. Да только знака все ждут от хозяйки, Бобрихи какой-то, чтоб влезть вовнутрь. Один другому сказал, что, когда она его подаст, повторяю дословно: "Главный уже будет безвреден".
— От Бобрихи, значит? — со злым прищуром вспомнила я большое старческое ухо у стены. — Ну, да не дождутся они его.
— А-а, так это ты ее усыпила, значит? — догадливо хрюкнул Тишок, а потом заскочил на оградку. — Тогда, нам здесь, и в правду, больше делать нечего. Матаем?
— Да нет, дружок мой, подельничек. А, вдруг, они без знака туда полезут? — зашарила я взглядом по земле и, вскоре, нашла, что искала, подбросив в руке, извлеченный из края цветочной грядки, тяжелый голыш. — Где ты говоришь, та канава? — спросила, уже стоя в полный рост. А потом и вовсе, выбралась на тропинку вдоль улицы.
— Вон там, у кустов, — в предвкушении веселья, запрыгал вокруг меня бесенок, тряся лапкой.
— Ага. Л-ловите, сволочи!
Камень ушел аккуратно в цель (сказались, все ж, тренировки) и в подтверждение, оттуда прытко ломанулись по улице два мужских силуэта, сопровождаемые моим пронзительным свистом и задорной бесовской погоней с улюлюканьем и парой назидательных пенделей каждому. А вот когда тот, из проулка ко мне довольный вернулся, настала и наша очередь матать. Тем более, створка ворот распахнулась, выпуская из темени двора сначала Стаха с мечом, а потом и вооруженного так же, Храна. Но, это я уже заметила, рванув в другой конец улицы, где колыхался под ветром, наш туманный тоннель...
Плакать мне больше не хотелось. Даже теперь, сидя на своем, окруженном со всех сторон озерной водой, камне. Хотя, решение, которое я приняла, еще тогда, услыхав его изумленное: "Евсения?!", ничем хорошим мне в жизни не отзовется. Бесенок, мой дружок и подельник, понял это немного позже, когда я, не сворачивая к собственному "жертвенному камню", прямиком из тумана направилась к озеру. Понял. Поэтому сейчас, пристроившись ко мне сзади за свое любимое занятие, лишь вздыхал, обдавая мою мокрую спину своим прохладным бесовским дыханием.
— Сколько ты их уже наплел, этих кос? — спросила с усмешкой. — Завтра опять долго распутывать придется.
— А ты не распутывай. Так с ними и ходи, — принялся Тишок за новую, отделив мне со лба очередную тонкую прядь. — Евся...
— Да?
— А что теперь с тобой будет? — спросил осторожно, и снова вздохнул, пустив мне по коже мурашки.
— Не знаю, — равнодушно пожала я плечами. — Видимо тоже, что и три года назад.
— Понятно... И ты все одно твердо решила? Даже, не смотря на это?
— Ага.
— А, может...
— Тишок, я сегодня чуть не убила человека. И, не просто, "человека", а... Да, в принципе, какая разница? Ведь, случись все, как обычно, остался бы он до утра и впрямь "безвредным". И что тогда? Двое убийц против одного храпящего Храна?
— Ты там и еще с кем-то познакомилась? — удивленно хмыкнул "цирюльник".
— Ага. Почти... познакомилась, — невольно я расплылась, вспомнив себя в роли "белой, порхающей бабочки"... А потом вспомнила его, Стахоса... Вот, совсем, некстати, вспомнила. Мне эти воспоминания сейчас лишь мешают. — Тишок, а как ты думаешь, то случайность была или что-то иное?
— Это ты о чем сейчас? — насторожился, вдруг, бесенок, даже косу плести прекратил.
— Про все. Про мое появление именно у этого человека, про тех убийц, поджидающих знака. Да и... — вдруг, впервые, всерьез, задумалась я. — Слушай, а почему ты меня все эти годы водил по своим тропкам именно к тем людям?
— А какие для тебя люди "те" и "не те"? Они ж в таком случае — все одинаковы?
— Для меня, да. Но, ты ж их как-то выбирал? — не отступилась я. — Почему именно к ним меня приводил?
— Евся, а какая теперь-то для тебя разница? Ты ж у нас... помирать собралась, — угрюмо отозвался бес.
— Это, конечно. Но, пока-то я еще жива? И, понимаешь, в голове что-то крутится, какая-то ненормальная мысль, а ухватить ее не могу. Как тебя, порою, за твой длинный хвост... Ты меня слышишь?.. Тишок?.. Ты где? — круто развернулась я на камне, чтобы увидеть лишь расходящиеся по озерной воде круги. — Ну, прохиндей. Опять твои тайны...
ГЛАВА 11
Сегодняшнее утро я встретила, не в пример прошлому — бодрствуя. Сидела на подоконнике и, обхватив руками одну ногу, болтала на улице второй — надо же начать первый день своей новой, не "сорной" жизни, подобающе. Какой бы короткой она в итоге не оказалась. На душе было на удивление тихо. Будто я зашла сейчас в высокую-высокую каменную башню, замкнула за собой дверь, а единственный ключ от нее выбросила в окно — далеко в пропасть... "Башня... Еще бы дракона огнеплюйного на цепь у входа посадила, для пущей уверенности. И чтоб все рыцари в округе от проказы слег...", — замерла моя нога в своем полете. — "Что там с этими рыцарями?.. А на... рыцаре?.. — невидяще вперилась я в оконный косяк, а потом громко выдохнула. — Заслонка... Жизнь моя, пожухлый лист... Ох, и рано ты помирать собралась, полуумная полудриада. А, вдруг, да, запасной ключик есть?.. Адона! — сдуло меня с подоконника, как раз в тот момент, когда раскаленное до красна, огромное солнце, начало свой подъем из-за гор...
Нянька моя, драгоценная, невзирая на "особость" дня или его "обыденность", каждое утро свое начинала еще раньше. Это исключением тоже не стало, окунув меня сразу с лестницы в густой оладьевый аромат. Я со всего маху чмокнула ее в разгоряченную жаром от плиты щеку и выдала последнюю новость:
— Адона, я больше не буду "платить" за свой покой. Всё, кончились мои туманные прогулки. И это решение — окончательное... Ты чего?.. — и замерла растерянно в крепких ее объятьях. — Адона... Это что? Ты меня сейчас жалеешь или так... радуешься?.. Радуешься?.. Нет, я же вижу, что, не жалеешь. А больше у меня вариантов нет... Ой, оладьи горят... Да, давай я тебе помогу...
А к тому времени, как вся моя последняя "туманная прогулка" была выложена дриаде вплоть до "убийственных" подробностей, в дом вошел батюшка Угост. Волхва не было на озере целую ночь. В общем-то, ничего необыкновенного — он часто по своим делам с закатом уходит, нам не докладываясь: куда и насколько. Но, теперь, по его хмурому обличью мы с Адоной, перекинувшись через стол взглядами, обе пришли к мнению: "Лучше помолчать". Хотя, думаю, у няньки моей это всегда удачнее получалось. А вот у меня и сегодня не вышло:
— А скажи ко мне, чадо, не поленись, — с расстановкой, начал батюшка Угост, усаживаясь напротив меня за стол. — Ты и в правду, решила участь свою еще более усугубить?
— Ну... Если вы про мой отказ от ночных хождений по... В общем, да, — лишь на последнем слове, осмелилась я поднять на старца глаза.
— Да, неужто? — удивленно всплеснул он своими жилистыми руками, заставив меня ответно вздрогнуть. — И как ты теперь бытность свою представляешь?
— Если честно, то, пока, смутно. Поживем — увидим.
— Ага... И долго ж ты "жить" вознамерилась? Або запамятовала, как корчилась на одре да стонала, Морану — избавительницу к себе призывая? — сощурился на меня волхв.
— Нет, от чего ж? Я все прекрасно помню... кроме своих взываний к языческой богине смерти, — неожиданно для самой себя, окрысилась я. — Но, к прошлому своему возвращаться не хочу. И не буду.
— Не будешь? Да что же ты за создание такое, безгодное, ежели за свою собственную жизнь побороться невмочь? Неужто и такие малые жертвы тебе не по силам? Ведь только и требуется — приносить иногда дань к алтарю, да и бегай после по своим лугам.
— А если я не хочу больше бегать по "своим" лугам? Если я хочу и другие луга? И реки другие и леса? А уж, коли не выйдет у меня побороть свою... "проказу", тогда, пусть лучше смерть, — сопя от нахлынувшей злости и обиды, закончила я, невзначай бросив взгляд на застывшую у стола Адону. Дриада стояла сейчас, сбоку от волхва, сжимая в руках тарелку с оладьями и в глазах ее, зеленых, вперенных в старца, было столько ненависти, сколько я раньше никогда и ни у кого еще не видала.
— А я говорю, смирись! — отвлек меня в следующий момент сильный удар волховецкого кулака по столу. Кружка, стоящая прямо перед ним, высоко подпрыгнула и брусничный морс из нее, волной выплеснулся в мою сторону, заставив инстинктивно выставить перед собой ладонь... — Ча-адо... — замерли мы все трое пораженно, наблюдая за тем, как "клякса" из морса, зависнув перед моей рукой, дождем осыпается на стол. — Евсения, ты... — лишь, когда последняя из капель булькнула в тут же растекшуюся по доскам стола лужу, выдохнул волхв. — Ты подумай хорошо, а я... я тебе и вдругорядь... готов помочь, — встал он и быстро вышел вон, на улицу.
— Адона, а что это он так разошелся, а? — обернулась я к своей няньке. — А потом сразу стих? Признал родную магию?.. Только у меня, знаешь, такое чувство, будто батюшка Угост сильно испугался. И... — шлепнулся на стол рядом с лужей маленький кузовок, сопровождаемый выразительным Адониным взглядом. — За яйцами?.. Хорошо, хоть, доесть успела, — вздохнув, поднялась я с лавки...
И поскакала по уже привычной своей дороге: лес — тетка Янина — Любоня — лес, никуда более не сворачивая. Один лишь раз нырнула в узкий весевой проулок, пропуская, неспешно едущего по улице на своем гнедом, Леха. "Ничего так, с прямой спиной в седле сидит, кручины тяжкие к земле не пригибают, хотя...", — хмыкнула ехидно, на всякий случай, в ладошку. — мозг себе последний, наверное, доломал, вспоминая наши с ним "любовные" подробности", — и припустила дальше, в совершенно противоположном от бывшего ухажера направлении.
А вот у подруги моей пришлось встрять по самые уши. Точнее, мне сначала на них "сели". И, к сожалению, не Любоня. Потому как в тереме ее высоком второй день шло развеселое гулянье — "День рождения" дорогого жениха. У нас в веси такие праздники — не в ходу. Все больше "Дни" разных богов отмечаются, а вот здесь, видно, пришлось Вилу сделать исключение. Да, судя по "несвежему" румянцу порядника, оное ему явно, было в радость. А уж каким "радостным" был сам жених...
Тетка Вера тут же усадила меня за общий стол, рядом с ковыряющейся в пироге Галочкой и заставила черпать огромной ложкой из огромной тарелки холодник. Я же, вздохнув, немедля пристала к дитю на предмет: "Где ж ее старшая сестрица". Та окинула скучающим взором все застолье и пожала плечиками:
— Не знаю. С самого утра была. Вчерашних гостей из Букоши провожала. Потом новых встречала. Потом... а, потом посуду на кухне мыла и... да, еще курицу жарила, тоже на кухне.
— Понятно.
— А ты посиди здесь со мной. А то мне надоело на них пялиться. Русана нет, а...
— А где ж он? — встрепенулась я.
— А-а, — смачно зевнула Галочка, — Любоня говорит, жених ейный его за какой-то оказией в Бадук услал, еще вчера. А то я б хоть с ним сейчас поболтала...
Ну, я и посидела... недолго. Да и не сильно приятно мне самой было на все это веселье "пялиться". Незнакомые люди, одетые кто богато, кто попроще, но, все громкоголосые и непривычно для Купавной, чванные... А, может, это у меня, просто, ко всем им такое отношение, потому как они Ольбега гости?.. Последней же каплей стал он сам, появившийся из-за кухонной занавески. И по его довольному виду... Нет, или у меня, точно, к нему особая неприязнь, или я это почуяла...
— Ой, да что ж вы молчали то? — вскинула свои полные руки тетка Вера и покаянно покачала головой сидящей напротив нее даме в цветастой кофте. — Сейчас еще грибочков принесу, раз понравились, — и приподнялась с табурета.
— А не надо спешить... мама, — ухватившись, после легкого качка в сторону, за всё ту же несчастную занавеску, хмыкнул Ольбег. — Я сам... обслужу. Мигом, — и снова за ней исчез.
— Тетка Вера, — по-петушиному, выдала я, подрываясь из-за стола. — Я тоже на кухню. Я сама себе все принесу.
— Ага, Евсенька. Будь добра, — каким-то, тоскливым взглядом проводила меня женщина.
А через мгновенье у меня самой взгляд... изменился, увидав, по какой оказии дорогой подружкин жених так на кухню рвался — она сама, застывшая сейчас у плиты, с красным от стыда лицом и жутью в глазах.
— Любоня! — голосом, каким орут: "Пожар!", возвестила я о своем присутствии. Ольбег от девушки неуклюже отшатнулся, скользнув напоследок по ее груди рукой. — Я к тебе... в помощь.
— Евся! — голосом не лучше, отозвалась она мне, шустро махнув на встречу. — Я здесь жарю... Матушка велела.
— Иди отсюда.
— Чего?
— Иди отсюда. Я сама... дожарю, — выдернула я из ее руки деревянную мешалку.
— Евся, а как же...
— Иди, — процедила сквозь зубы, правда, уже Любониной взметнувшейся косе и нашла взглядом рукоблуда. — В сторонку отойдите, а то, боюсь, жиром забрызгает.
Ольбег удивленно хмыкнул и, сгрузив на пол пустую бадейку, пристроился рядом, на освободившейся лавочке:
— Евся. Вас... тебя, кажется, так зовут? — всерьез заинтересовался он, теперь моей персоной.
— Ну да. Именно так, — внимательно разглядывая куски курицы на большой сковороде, протянула я, решая в это время: "Сейчас его усыпить или, когда подальше от горячей плиты будет". Ольбег же, не мешкая, продолжил:
— А почему ты у меня в гостях никогда не была? Подруги моей невесты — мои... подруги. Ты знаешь... — замахнул он одну ногу на другую и свесил с нее свои длинные руки. — Я всегда рад гостям. И у меня есть, чем их удивить.
— Охотно верю, — вариант с немедленным "усыплением" все навязчивее долбился мне в голову. — А вы, случайно, не вдовец?
— Я? Вдовец? — удивленно приподнял мужчина бесцветные брови. — Что ты, деточка. Я, конечно, понима-аю, про меня здесь, в вашей глуши, всякое треплют. Но, вот в чем не замешан, так во вдовстве. И если и могу... "замучить" женщину, то, только в одном месте. И я уверен, ты знаешь, в каком, — совсем уж похабно расплылся он, покачивая одним коленом.
— Это я такая догадливая или испорченная? — в ответ, сузила я на мужчину глаза.
— Ты, несомненно, полна всяческих достоинств. К тому же, в наш просвещенный век, даже ваша глушь живет в этом вопросе по-новому. Так что, еще раз тебя приглашаю: загляни на мой, пока еще, холостяцкий, огонек.
