— Ничего. Ты забавно рассказываешь, — будто оправдываясь, пожал тот плечами.
— Забавно? — в ответ, от души расплылась я. — Ну, теперь ты мне что-нибудь тоже расскажи. Например, какие еще праздники в "ненаших" краях отмечают.
— Какие праздники? — почесал за ухом мужчина. — Про все — не знаю. Но, самый из них любимый — Солнцепутье. Он начинается с двадцать второго декабря и длится до самого конца месяца.
— Хороший праздник, — задумавшись на долечку, констатировала я. — И что все это время делают? Через сугробы прыгают?
— Не-ет, — вновь засмеялся Русан, а я в этот момент подумала, что, наверное, именно таким его моя подружка и полюбила — сдержанным на эмоции, но, искренним в их проявлениях. — Горки заливают. В гости друг к другу ходят. На площадях гулянья с катаниями устраивают. А маги шутихи в ночное небо пускают.
— Шутихи? А что это такое?
— Это такие... заряды, которые выпускают при фейерверке... Что такое фейерверк?
— Ага...
Русан оказался еще и хорошим рассказчиком. Помогая себе сдержанной жестикуляцией, он толково объяснил мне, сначала, что такое "фейерверк", а потом мы прошлись по другим интересным новшествам из мира за нашими "пограничными" речками... И сами не заметили, как безмолвно застыла пред нами моя дорогая подруга:
— Ой, Любоня, — скосилась я на то, как вмиг подскочил с лавки Русан. — А мы тут... А ты знаешь, что такое Солнцепутье?
— Ведать не ведаю, — отрезала та, игнорируя торчащего рядом грида. — Евсь, там твоего чужака наши весевые парни скоро бить надумают. Ты бы пошла, что ли, увела его.
— Куда? — открыла я удивленно рот. — У меня зелье закончилось. Я на Леха все извела.
— Уж больно ты... — вдруг, замолчала девушка, уставившись в то самое место, где только что сидел Русан. — А в прочем, делай, как знаешь... Русан, ты, часом, не утомился?
— Нет. Можешь веселиться, сколько захочешь, — качнул головой грид, и отвернулся в сторону.
— Любоня, — все ж, решила я встрять, глядя на это дело. — Может, я пойду, а вы тут... останетесь. Мне уже домой пора.
— Нет. Сидите. А я к костру вернусь.
— Ну, знаешь, — вот теперь уже и я подскочила с лавки. — Сколько можно ходить вокруг, да около? Не пора ли откровенно поговорить? Потому что, вы... — запнулась я на этом слове, узрев приближающийся к нам мужской силуэт.
— Ну и что "вы"? — с недоброй заинтересованностью пропела Любоня.
— Да вы сами... должны...
— Евсения.
— Что?!
— Пошли.
— Куда? — ошалела я от такого предложения.
Стахос же, удостоив Русана лишь изучающим взглядом (впрочем, взаимным), решил пояснить:
— Сначала через костер прыгать. Мне уже... обрисовали, как это делается. А потом будем твой венок в речку запускать. Так ведь у вас все происходит? В такой последовательности?
— Ну да, — от неожиданности выдала я.
— Тогда, пошли, — протянул мне руку Стахос.
— Да никуда я с тобой не пойду. И ничего я с тобой запускать не буду ни в какой... последовательности, — таращась на эту руку, отчеканила я.
— Это почему же? — совершенно искренне изумился мужчина. — Раз все так делают, значит и нам надо. Или ты...
— Да что ты себе позволяешь? — подошла я к нему вплотную, вперясь гневным взглядом. — Это не твое дело, как я себя веду: как все, или не как все.
— Я с тобой пойду.
— Что? — развернулись мы одновременно к моей "внезапной" подруге.
— Я буду прыгать через костер. Тебя ведь, Стахос зовут? Так ты со мной идешь?
— А... пошли, — ухватил он подставленную Любонину ладонь...
— Да что же это здесь происходит? — ошарашено шлепнулась я обратно на лавку и обхватила руками голову. — Русан, это ведь... Не так все должно было быть.
— А как? — отстраненно бросил он, глядя вслед удаляющейся паре. — Евсения, откуда ты его знаешь?
— Кого?.. Стахоса? — оторвала я лицо от ладоней и внимательно глянула на грида. Уж больно настороженным показался мне его голос. А, впрочем, в нашей-то ненормальной "картине"... — Мы с ним вместе с моста через Козочку упали. Оттуда и знаю.
— Ясно, — вздохнул мужчина, опускаясь рядом со мной на сиденье.
А потом мы надолго с ним замолчали, погрузившись каждый в свои сокровенные мысли. И не знаю, о чем в это время думал Русан, я же себя беспощадно ругала. За то, что позволила себе так бездумно поверить в изменяемость мира. За то, что, позволила усомниться в правильности собственных нерушимых принципов. За то, что, пусть на долечку, но дала слабину, представив себя обычной девушкой с обычными грезами об обычной любви. И за то, что, торчу до сих пор под этой березовой "рогаткой", вместо того, чтоб давно нестись со всех ног в родной, заповедный лес. И кто во всем этом виноват?.. Конечно, я сама. А еще эта "ходячая неприят...
— Евсь, Евся. Можно тебя на немножко... в сторонку?
— В сторонку? — рассеянно я сощурилась на переминающихся сбоку от лавки девушек. Целых трех: Зорку, Омелицу и еще одну, Людочку, нервно теребящую конец пояска. А потом, невесело хмыкнув, подумала, что, наверное, бить сейчас будут меня, а не Стахоса. И совсем не весевые парни. — Пошли, — встала, одернула рубаху и направилась за тут же скользнувшими в рощу "купальницами".
Шли мы недолго и, горящие на поляне костры еще не исчезли из виду за редким подлеском, как девушки, вдруг, остановились, явно решая, кому из них начинать. Наконец, первой открыла рот Зорка:
— Евся, ты только не серчай на нас. Мы тебя спросить хотели.
— Ну, так спрашивайте, — равнодушно отмахнулась я.
— Ты ведь — внучка нашего волхва.
— Это что, уже вопрос был?
— Нет, — спешно вступила Омелица. — Мы ж то знаешь. Просто... скажи нам свой секрет. Ты ж, наверняка, чем-то пользуешься, чтоб, ну... чтоб... — закусила она потерянно свою тонкую губу. А Людочка, вдруг, выпалила:
— Чтоб парней завлекать. Ты их гонишь — а они все одно...
— Завлекаются? — от неожиданности прыснула я, получив в ответ усиленное тройное кивание... Ну и дела... И как же теперь объяснить этим наивным дурехам, что виной всему моя, хоть и на половину, но, дриадская кровь, действующая на мужчин "будоражаще"? Что моей, личной вины, иль заслуги в том нет? Что от природы моей, лесной, мне дан дурманящий их сознание, древесный аромат, источаемый телом, который и мне самой доставляет лишь постоянные проблемы? Как?.. Но, я даже рот свой открыть не успела, и, сначала почувствовала, обернувшись назад, к недавно оставленной лавке, возле которой сейчас, все ж, кого-то били. А через миг услыхала и подтверждение этому — пронзительный женский крик, узнав в нем свою дорогую подругу. — Да ну вас! — взмахнула напоследок косой, и понеслась обратно, прямо сквозь лесные заросли.
Нет, все же, не били. Потому как то был поединок. Двух равных по силе соперников. И одним из них был Стахос (все ж, он). А вот вторым...
— Русан, не надо! — вновь завопила, прыгающая в стороне, с расширенными от ужаса глазищами, Любоня. — Русан!
Мужчина даже на нее не взглянул. За мгновение до этого, получив удар в скулу, он упрямо мотнул своей лобастой головой и вновь пошел на противника. Стахос же зло ощерился, подтянув к груди кулаки.
— Что здесь такое? Любоня?! — предприняла я попытку докричаться до своей подружки. Та лишь мельком бросила на меня отстраненный взгляд, а потом, вдруг, развернулась всем корпусом. — Что происходит? — выдохнула со странной злостью в голосе, заставив меня отпрянуть. — Это ты у меня спрашиваешь?
— У тебя, — в ответ опешила я, с трудом узнавая сейчас в этой гневной фурии свою "смиренную овечку". — Любоня, с чего они сцепились?
— Это всё... — хватила она ртом воздух. — Это всё... Э-эх! Горите вы все синим пламенем! — и с прискоком развернувшись, бросилась наутек.
Я же, застыв пораженно лишь на долечку, рванула за ней следом, тут же позабыв про двух поединщиков:
— Ты куда?! Постой! — ну, теперь, только догонять...
В весь Любоня не понеслась. И, минуя огородные тылы, ее белый венок замелькал вдоль них, а потом на время исчез в огибающих овраг зарослях. Вот тут я по-настоящему струхнула — в овраге том не одна корова себе ноги ломала. А уж в таком состоянии, да при полной ночной темноте:
— Любоня!.. Ах ты... коза скакучая, — выдохнула с облегчением, зацепив глазами, мелькающее дальше по низине светлое пятно. — Ну, держись.
Однако нагнать ее получилось не сразу. Да ее еще с детства никто, даже из парней словить не мог. Потому "лететь" нам пришлось аж до самого "щербатого" орешника с Тихим в нем ручьем. Именно в этом журчащем убежище она и рухнула, решив присовокупить к родниковой воде еще и свою, из глаз. Интересно, чьей больше окажется?.. Да, тьфу на такие мысли! Она ведь, подруга моя...
— Любонь, — осторожно подсела я к усердно вздрагивающей всем телом девушке, упавшей в траву. — Любоня... Ну, ты чего это?.. Что там стряслось?
— Евся, отвянь! — с чувством выкрикнула та, продолжив душевные переливы.
— Ничего себе, — удивленно открыла я рот, услыхав от подруги собственное же, дриадское ругательство. — А вот не отвяну. Пока не расскажешь все, как есть... Любоня, ты ж меня знаешь?
— Евся, я тебя давно знаю, — оторвала Любоня, наконец, мокрое лицо от ладоней. — Ты моя люби-мая подруга. И я тебе счастья желаю... с ни-им, — набрав в грудь воздуха, взвыла она и снова ударилась в плач.
— Ну... спасибо, — растерянно буркнула я. — Да только, пустое все. Не сойдутся наши тропки. А вот ваши с...
— Да как это "не сойдутся"? — аж подскочила Любоня, ошарашено выкатив на меня глаза. — Он ведь такой... такой... самый лучший. И дрался за тебя.
— Любоня, это кто из-за кого дрался? — напротив, прищурила я свои. — Мне вот показалось, что ты была тому причиной. Что это тебя Русан к Стахосу приревновал. Что, впрочем, вполне оправданно, после твоих-то явных стараний.
— Я тому причина? — даже дышать перестала страдалица. — Да они из-за тебя сцепились. Чужак этот первый на него пошел, а Русан... Русан в долгу не остался.
— Любоня, ты часом не рехнулась?
— Ты сама рехнулась, от такого мужика отказываться. Ты вообще из их породы никого ни во что не ставишь, а он... он...
— ... самый лучший, — эхом закончила я, сама уже мало, что соображая. — Подружка моя дорогая... любимая. Ты мне лишь одно скажи: кто из них двоих — "самый"?
— Русан, конечно, — недоуменно замерла та.
— Ага. А я-то здесь тогда причем? С какого боку репей?
— Как это, "причем"? Ведь он тебе люб. Я ж сама видала, как вы с ним и в лавке ювелирной перешептывались. И... мне сказывали, ты его водой родниковой специально из леса бегала поить. И всегда про него спрашиваешь. Да и у березы этой так друг с дружкой миловались, что даже меня... — вновь скуксилась она. — не за-ме-тили.
— Жизнь моя, пожухлый лист... — а что тут еще скажешь?.. Хотя... — Любоня, а ведь мы с тобой — две дурехи. Причем, беспросветные.
— Конечно, дурехи, — с готовностью согласилась та, но, все ж, решила уточнить. — А почему?
— Да потому, что, я себе уже мозг сломала, думая, как вас с гридом этим "каменным", свести. Я же вижу, что любите вы друг друга. Вот и измышляла всякие способы. И с сережками этими в лавке. Ведь это он тебе их тогда выбрал, а я лишь остальное подстроила. А со стороны, значит, все это выглядит, как... мое к нему домогательство?.. Ну и ты сама — не лучше, вздумала Русана ко мне ревновать. Не ожидала я от тебя такого, — потрясенно покачала я головой, глядя на, не менее красочное лицо девушки:
— Любит?.. Русан меня любит?
— Ага... Дуреха ты моя несчастно-счастливая, — бросились мы с Любоней в обоюдные объятия, сопровождаемые новым ручьем из слез...
Звезды сквозь орешниковые ветви то исчезали от легких порывов ветра, то вновь нам с подругой, лежащим сейчас на спинах, принимались подмигивать. И до конца этой волшебной, но самой короткой в году ночи было еще далеко. Хотя, все слезы уже были выплаканы и все признания сделаны. Оставалось, лишь просто лежать, пялясь в далекое тихое небо...
— ... Ну и вот... А потом, когда он меня из той полыньи вытащил, то подарил свой заветный талисман — ключ. И сказал, что он будет теперь меня всегда охранять... Ну и потом, после того случая, Ольбег ему приказал везде меня сопровождать. Чтоб вдругорядь подобное не случилось, — со вздохом закончила Любоня и замолчала, не отрываясь от звезд.
— Ага. И с тех самых пор ты в него влюбилась. Видать, тот "заветный ключик" и сердце твое открыл.
— Видать... — вновь вздохнула подруга. — Я его с тех пор всегда на веревочке так и ношу, вместе с Мокошьим оберегом... Евся...
— Чего? — скосилась я на ее девичий профиль.
— А где твой венок? Ты ж на берегу еще в нем была.
— Не знаю. Наверное, у оврага за кусты зацепился, когда я в них тебя искала.
— Это плохо... Евся... А он правда меня любит? Ты только честно скажи. Я ж знаю, ты, как внучка волхва такое... видишь.
— Правда, Любоня. Еще как любит, — настала и моя очередь для душевного вздоха. — Ты мне скажи, а как теперь с женихом то твоим быть?
— Ой, давай сейчас не будем об этом? В такую-то ночь. Давай просто помолчим и... помечтаем?
— Ну, давай... Как скажешь...
Правда, "мечтать" у нас долго не получилось — мне особо-то было не о чем, а подруга моя и вовсе скоро засопела под моим боком. Прямо, как в детстве, когда мы с ней в луга убегали, чтоб, раскинувшись на высоченных стогах звезды считать. Да только прошли те беззаботные времена. Хоть и считаем мы сейчас на порядок лучше...
— Любонь? — шепотом позвала я, приподнявшись на локте.
— М-м... — и весь ответ. Ну, да мне сейчас другого и не надо:
— Где там у тебя этот гридов ключик? — скользнула осторожно по подружкиной шее и вытянула наружу тонкую веревочку с качающимся на ней, еще теплым ключом. — Ты спи давай... А я все ж попробую. А то, зря, что ли, мозг себе ломала? — и тихо, как только могут дриады, выскользнула из орешникового укрытия.
Клеверная низинка встретила меня все той же притихшей тишиной. Лишь травы под осторожными ступнями принялись о чем-то боязливо перешептываться. "Не бойтесь. Все венки уже сплетены"... А потом я остановилась, закрыла глаза, прижав к груди замкнутый в плотном кулаке талисман, и попыталась услышать... Сначала тихое, но, все более отчетливое сердце влюбленного грида. И позвала его: "Русан... Я здесь. Русан", проникновенным Любониным шепотом. Сердце забилось сильнее, запульсировало прямо мне в руку и вскоре, из ближайшего проулка появился несущийся на зов своей любимой мужчина. Замер, в замешательстве недалеко от меня, пытаясь отдышаться:
— Евсения?.. А где она? Я облазил весь берег и всю деревню. Но, ее нигде нет. С ней что-то случилось?
— Тише. Она спит. Вон там, в орешнике. А это твое, — протянула, болтающийся на веревочке ключ. Мужчина словил его большой пятерней, косясь на меня без видимого доверия, но, не мешкая, рванул прямо в заросли. — Русан.
— Что? — замер, обернувшись.
— Сегодня такая ночь. Не упустите ее. Очень прошу, — и направилась к своей, одинокой лесной тропке...
ГЛАВА 10
