Неоконченный портрет

-На что он был способен? — Мотылек рывком встал на ноги, распахнув затворенное ветром окно. — Магия высшего порядка, небось?

-Он ходил с ветром, — докончив с напитком, графиня отставила кружку в сторону. — Если где-то был воздух, он мог туда пройти, хоть бы и через замочную скважину, хоть бы и через щель...

-Даже не буду спрашивать, как его грохнули.

-Я подсказала, — тяжело вздохнула ведьма. — Когда стало ясно, что Серафим вконец обезумел, держать его тайны при себе уже не было большого смысла. После нескольких месяцев кропотливой работы составили целый вагон инструкций — уж что-то да должно было сработать. И сработало, как видишь.

-А...

-Все. Не будем о том, — отрезала ведьма. — Каждый раз, когда я об этом вспоминаю, меня, пусть даже против воли, переполняет злость. Такой ценный ресурс был угроблен ради одной безумной мечты...железной мечты...

В этот раз он не ответил — пытался представить, ради чего бы угробила предмет их разговора сама графиня.

Тяжелые двери в покои графини в тот день стали словно каменными. Его же руки, казалось, отделали из дерева — так чудовищно тяжело было решиться и двери те открыть.

Но он решился.

Решился еще два года назад.

Двери распахнулись. Он вошел, ступая мимо ковра, сделал несколько громких шагов, заставив ведьму раскрыть глаза и оторвать голову от подушки. Что-то было не так уже здесь — она не могла не почувствовать раньше, она не могла...

Поздно. Поздно думать, поздно рассуждать. Сейчас или никогда.

-Стальная ведьма Аврора Беспощадная, — в эти слова он вложил все, что накопилось за долгие годы — и выплюнул их в лицо графине, шагая вперед.

Повисшая за тем тишина была тем страшнее, что никак не думала проходить. Тишина. Ни шороха, ни звука. Тишина. Ни единого мимолетного изменения на лице ведьмы. А, нет, постойте — вот там появляется тихая, даже чем-то грустная улыбка. Как глупо выглядит его собственное лицо даже представлять не хочется. Сдохнуть с таким глупым лицом...какое же позорище...

-Ты допустил три ошибки, — устало вздохнув, произнесла ведьма, неторопливо зажигая свет. — Во-первых, зря вообще взялся за это дело. Во-вторых, откровенно неудачно подготовился. Рисковать подобным образом, надеясь все провернуть у меня же дома — это не только неслыханная глупость, но и почти оскорбление. Но третья, и самая главная...

Они переглянулись. Злости во взглядах, как ни странно, не было.

-...верно, Мотылек. Кто тебе сказал, что подсказки, которые ты мог отыскать, не были предназначены именно для того, чтобы их находили?

Время слов закончилось — он почувствовал это и ударил — вернее, попытался.

Только чтобы обнаружить, что не может выхаркнуть и слога.

Боль, дикая, чудовищная боль в правой руке — покоившаяся там змея зашевелилась, угрожая прорвать кожу. Он пытался шевельнуть языком, разжать челюсти, хотя бы вдохнуть воздуха — но даже это было невозможно. Он стоял на полу, но не чувствовал пола, он стоял, по-дурацки выпростав вперед руку, но не мог заставить ту опуститься. Он годами делил свой разум с ключами, но сейчас сознание словно выскоблили ложкой дочиста, оставив в пугающем холодном одиночестве. Ощущение было таким, словно его душа оказалась заточена в деревянной колоде — и, встретившись с ведьмой взглядом, он вдруг подумал о том, что так, скоро, возможно и станет.

-Как быстро забываются клятвы, не так ли? Если бы ты владел Меткой, они были бы впечатаны туда намертво, не оставив тебе шанса даже подумать о том, чтобы сделать нечто подобное. А так...что ж, во всяком случае это дало нам с тобой прекрасную возможность организовать еще одну проверку. Жаль, что она провалилась, да еще настолько тоскливо. Ты мог, по меньше мере, выписать имя на пуле, стреле или хотя бы лезвии...но, как и всегда, тебе захотелось рискнуть.

Он чувствовал, что задыхается. Он бы давно влетел лицом в пол, но не мог даже этого. Мог только смешно стоять здесь с простертой вперед рукой.

-Не скрою, раньше подобное поведение меня бы огорчило куда сильнее, — не торопясь поднявшись, графиня медленно прошла к нему, остановившись рядом. — Но в те времена было бы в порядке вещей и залить свинца в глотку выскочке вроде тебя. А, прости, я забыла, что ты не можешь дышать...

В глазах начало темнеть. По правой руке текла кровь — это он почему-то чувствовал.

-В те времена было бы в порядке вещей немного исправить голосовые связки и мышцы, чтобы в следующей жизни нерадивый ученик лучше следил за словами. Но сейчас, к твоему счастью, у меня нет никакого настроения разбрасываться учениками.

Его повело вперед и в сторону. Вдохнуть воздуха — жадно, с хрипом — он успел, уже падая на ковер.

-Я ожидала этой попытки — в конце концов, какой ты маг, если тебя не привлекает власть или, по меньшей мере, свобода от власти чужой. Попытка смелая, за такую даже наказывать жалко. А наказывать за чувства, которые ты, наверное, испытывал уже не первый год — и вовсе глупость. Нет, Мотылек, наказан ты будешь вовсе не за это. А лишь за то, что прожив здесь все эти годы, ты так и не понял, с кем имеешь дело.

Комната поплыла перед глазами. Прежде чем боль стала выше того предела, который человек может выдержать, оставаясь в сознании, он скосил глаза вправо, увидев кусок стальной змеи, что рванулась к его лицу...

Мелкий весенний дождичек — в чем-то даже приятный — барабанил по крышам.

-Как-то быстро все кончилось, — задумчиво пробормотал сидящий на заборе Воробьев — он повторял это уже не первый раз.

Вдоль забора — трава в пояс. Денек выдался прохладным — лето еще не спешило приходить.

-Вроде недавно все...

-Когда ни черта не делаешь, и кажется, что "недавно", да "только вот", — несколько раздраженно пробурчал Мотылек. — А, чего уже. Кончилось и кончилось.

-Ты, значит, в Репина?

-Ага, — неопределенно выдохнул Макаров, глядя на пустую проезжую часть и вспоминая махину с Университетской набережной. — Если куда подальше не загребут.

-Это куда же?

-Да так, знаешь — мне-то всегда работа найдется, — он глухо рассмеялся, продолжая вглядываться куда-то далеко-далеко. — Кой-какая уже была. Посерьезнее, чем раньше.

-Травим байки до конца?

-А то как же. Сегодня, пожалуй, последняя будет.

-И о чем же?

-Не суетись. Увидишь скоро.

В молчании проходит одна минута, другая. Десять. Где-то вдали показалась точка — со временем она превратилась в черную служебную машину, которая остановилась неподалеку от перестроенного уже до конца — аккурат к их выпуску, учитывая все многочисленные проволочки — здания школы. Выбрались оттуда двое.

-А вот теперь слушай, — грустно улыбнулся Мотылек. — Сказочка простая, даже ты запомнишь. Меня не было.

-Что-что?

-Что слышал, — похлопав друга по плечу, он соскочил на землю. — Удачи не желаю, и так со всем справишься. Ты человек, тебе проще. Цени, пока живой.

Воробьев хотел было ответить, но взгляд его приковали вышедшие из машины люди: немного прихрамывающий человек, в котором все — от взгляда до осанки — выдавало бывшего военного и высокая женщина сплошь в черном.

-М-Мотылек?

Тот не ответил — лишь ухмыльнулся своей привычной нахальной улыбочкой и быстрым шагом пошел к машине — уже не оборачиваясь. Воробьев вгляделся в ту машину, медленно перевел взгляд на женщину, на хромого — и почувствовал, как откуда-то изнутри начинает выползать страх: липкий, тяжелый, словно деготь.

Его друг отбрасывал вовсе не одну тень — но целых шесть. Они текли по пустой дороге следом за хозяином, и, кажется, жили каждая своей жизнью.

Все тело объял жар, сердце заколотилось так, словно страшно ему было еще больше, чем владельцу — и оно отчаянно пыталось сбежать куда подальше.

Осознание прошило череп, словно копье, заставив свалиться в высокую траву и расцарапать в кровь руки. Вскочив немедля, Воробьев попытался закричать, но получился у него только какой-то странный хрип. Он хотел окликнуть, хотел спросить, хотел узнать...

Но черная машина уже рванула с места. Осталась только пыль.

6. Прописка

Арефий Степанович Корицкий не был человеком из числа особо терпеливых, а если уж говорить начистоту — да и человеком тоже. Продолжая говорить правду и только правду, можно было добавить и еще: маг из него был тоже не самый лучший — впрочем, чего хотеть от второго сына в семье, которая не насчитывает и века?

Начальство, во всяком случае, знало, чего — и именно потому отрядило его в Ленинград с постыдной для мага — любого мага, черти все дерите — миссией. Высадившись на стылой узловой станции — народу вечером не было почти что от слова "совсем" — и покрепче перехватив тяжелый чемодан, сел на скамеечку, под фонарь. Торопиться ему было некуда — курьер должен был явиться на платформу только после десяти. Наблюдая за редкими прохожими, Корицкий мерно постукивал пальцами по поверхности чемодана, теша свое воображение картинами того, что могло быть внутри. Трижды опечатанный железный ящичек, провозимый, похоже, в строжайшей тайне не только от Второй Площадки, но и от доброй половины Первой — предназначался лично ее главе. А учитывая место отправки — и что там недавно было откопано — воображение Корицкого могло себе позволить многое. А не решат ли его наградить после этого дела? А не решат ли заткнуть максимально надежным способом, чтобы не трепал попусту о провезенных грузах? Мысли были всякие — и не только приятные. Поглаживая чемоданчик да пожевывая найденную в кармане ириску, маг устало следил за привокзальными часами — ждать еще было ох как долго...

Стемнело достаточно быстро — даже слишком быстро для едва начавшейся осени. На платформе не было уже никого — даже вездесущие птицы и то давно смылись, оставив Корицкого в совершенном одиночестве. Взглянув на часы — ага, без десяти — он поднялся со своего места, нарыв в кармане приготовленный загодя ключ от здания станции. Осталось только войти, встретить курьера...эх, а потом ведь еще встречать и всю ту гнетущую неизвестность. Наградят ли? Не прикопают в подвальчике ли? Томимый тягостными раздумьями, Корицкий по-дружески похлопал чемодан по шершавому бочку и направился к входу.

Старая дощатая дверь открылась не без труда — в замок, похоже, натекло за время частых дождей. Пнув в сердцах ни в чем не повинную деревяшку, Корицкий ввалился в полумрак зала ожидания.

По залу гулял легкий ветерок — одно из окон было распахнуто настежь. Над залом висела гнетущая тишина — лишь тяжелое дыхание Корицкого ее немного, но все же нарушало. Маг знал, маг видел, что он явился вовремя: свет уже горел. Горел только в одном месте — у кассы. Там, где стоял, прячась в узкой полоске тени, курьер.

-Медный кесарь выпустил золотую птицу, — тихо, но вполне отчетливо произнес Корицкий, не спеша, впрочем, ставить чемодан на пол — отзыва пока что не следовало.

-Двери, двери, премудростию вонмем, — на одном дыхании произнес курьер, шагая вперед.

Если разобраться, то причин, по которым Корицкий застыл в этот момент, словно статуя, было великое множество. Человек в черной рясе, звонко хлопнувший в ладоши на последних слогах своей фразы, под описание курьера вовсе не подходил. Пробежавшие после этого самого хлопка по полу и стенам золотистые искорки тоже явно не сулили ничего хорошего. А уж совсем плохо Корицкому стало, когда в результате короткого, отточенного движения в руках незнакомца появился устрашающего вида бердыш, обмотанный цепью.

-Плакало мое повышение, — почему-то рассмеявшись, вытолкнул из себя Корицкий.

Уже скоро ему стало вовсе не до смеха.

-Черт знает что такое, — Ярослав Котов смял меж пальцев и отправил мимо урны тлеющий окурок. — Какая неслыханная наглость...

Тело лежало у перемазанной красным колонны — со стороны могло показаться, что убитый просто-напросто притомился ждать своего поезда и прилег отдохнуть прямо тут, в зале ожидания. Если бы не пятна крови: тут, у дверей, если бы не несколько сломанных в труху скамеек и не восемь огромных прожженных в полу черных полос — так бы вполне можно было решить.

-Я предлагаю вам эмоции оставить на потом, — мрачно выдохнула Августина, внимательно рассматривая скорчившееся у столба тело. — Что можете сказать?

-Курьер был перехвачен в городе, между шестью и семью часами вечера, — потянувшись за новой папироской в мятую пачку и ухитрившись избежать взгляда главы Первой Площадки, произнес Котов. — Судя по всему, ничего, кроме места и времени, из него не выбили — в противном случае, я думаю, товар попытались бы взять, не прибегая к смертоубийству.

-Он еще жив? — безразличным тоном поинтересовалась ведьма.

-Состояние тяжелое, но не критическое. Пока выжали из него только то, что нашего друга спугнули какие-то гуляки. Бросил его там, в кучу мусора, и дал деру. Странно, что не перерезал горло — а просто бросил истекать. Крайне...непрофессионально.

-Как и все то, что мы имеем удовольствие наблюдать тут, — язвительно добавила графиня. — Он накрыл здание достаточно мощным полем — вот только остаточные следы чувствуются до сих пор, а это значит, что он либо спешил как на пожар, либо убирать за собой вовсе не обучен. Любитель...

-Для любителя он достаточно хорошо порезал обоих, — осторожно заметил Котов, присев рядом с телом. — Его пытали. Недолго, неаккуратно и крайне неумело. Видите, подвесили на каких-то цепях и...

-Вижу, — вздохнула ведьма. — Действительно, грязная работка. Эмоции наружу, видимо, так и хлестали.

-Если я могу спросить...как думаете, он что-то рассказал?

-Он не мог рассказать того, что не знал, — пожала плечами Августина. — А знать он мог только время и место передачи товара. Содержимое контейнера уж точно ему было неведомо, вот только...знаете, если лупить человека достаточно долго, он признается, что является единственным и горячо любимым ребенком Директора Башни. Мне страшно представить, что он мог им наговорить...контейнера, конечно же, нигде не обнаружилось?

-Увы, — развел руками Котов. — Но мы сделаем все возможное...

-Возможного мало, — оборвала его ведьма. — Он убил одного из курьеров, серьезно покалечил другого, умыкнул товар и вдобавок, наследил, как последняя свинья. Найдите его. Живым, если можно. И позаботьтесь, чтобы люди Константина даже ухом не повели в нашу сторону. Последнее, что мне сейчас нужно — выяснять с ним отношения — а если он узнает, что груз был провезен в обход карантина Второй, вой поднимется до небес. Даю вам неделю.

-При всем уважении, за неделю мы...

-Я тоже не собираюсь сидеть сложа руки. Давайте исходить из того, что убийце и тем, кто его послал известно — приблизительно, конечно — что мы перевозили и откуда. Защита надежна — при любой попытке снести ее силой, это самое содержимое будет обращено в пыль. А это значит, что они придут за ключами к единственному, кто их знает. Ко мне. А я-то сумею их встретить...

-Но...

-Работайте. У вас неделя. А я, пожалуй, озадачу этим делом еще кое-кого, — ведьма чему-то усмехнулась. — Держу пари, он уже заскучал среди людей...