Неоконченный портрет

Зачем он это делает? Что это ему даст, в конце-то концов? Ключи молчат, нет у них ответа. Да и у него самого нет, есть только одна сквозящая по черепу мысль — закончить надо. Так редко выходит что-то не из памяти ключей, не из памяти их прошлых хозяев, что-то чище, проще, что-то...

Что-то нужное ему самому.

Что-то нужно сжигать, чтобы не сгореть — так говорила графиня, так и его пыталась научить. Но эти пять — или шесть — от бессонницы уже голова кругом идет — дней доказывают, что то лишь ее способ, напоминают, что есть — и пусть она говорит, что ей хочется — и другие...

Он рисовал по чужой просьбе, рисовал для своего развлечения, рисовал, чтобы напугать, чтобы повеселить, и — чаще всего — чтобы не сойти с ума.

Как странно. Наконец у него есть что-то, что можно нарисовать просто потому, что он этого хочет.

Как же болят глаза. Да и руки. Ноги нет — он их попросту не чувствует, словно стоит у холста на двух чурбаках деревянных. Сейчас точно получается, сейчас...да, точно. Сейчас выходит куда лучше, чем в первые два раза. Или он просто уже настолько одурел, что с трудом цвета различает?

Черный телефон, сиротливо сжавшийся в уголке стола, раскалывает череп своей отнюдь не мелодичной трелью. Он ждет минуту, ждет пять — но кто-то с той стороны очень настойчив, он продолжает насиловать линию, он не собирается отступать. Он знает, что сейчас Мотылек не спит.

-Что? — заорал он в трубку. — Четыре часа утра!

-Новости, — голос Веселкова он узнает даже со всей той усталостью, что на него навалилась, словно кандалы. — И паршивые. Ты сейчас не спишь?

-И не думал. Чего там? Снова кого-то проверять? Если да, то передай, что я не кукла — как бы ей того и не хотелось!

-Нет, Мотылек. Проверять уже никого не нужно...

Он слушает молча, не перебивая. Точно так же, как он слушал совсем недавно Тройкина. Он ждет, пока водитель ведьмы закончит. Он привык встречать любой удар смехом — или хотя бы улыбкой. Это просто. Это ведь очень просто...

Почему же сейчас не выходит?

-Она уже в курсе? — глухо спрашивает он.

-Да. Мне...слушай, можешь считать что угодно, но я правила знаю.

-Да какие, к херам собачьим, правила! Ты не солдат уже!

-Я не мог не доложить, что выявила повторная проверка. Ты знаешь, что не мог.

-С-суки...

Трубка почему-то становится холодной, как лед. Она жалит, как зажатая в кулаке оса — но и выпустить тоже не получается.

-Ищут уже?

-Послали людей на дом, там пусто. Отрядили пару человек наблюдать за институтом...она хочет, чтобы ты немедленно вернулся домой. Ты, похоже, был целью все это вре...

Не дослушав, он кидает трубку на стол. Спустя несколько секунд туда же летят кисти. Лишь с большим трудом он удерживается от того, чтобы выместить злость на безвинном мольберте.

Телефон продолжает надрываться. Поздно — в зале уже пусто.

С того момента, как начали ходить трамваи, он катался кругами, взращивая злость. Ведьма была рядом — он чувствовал это кожей — ведьма была очень близко, но почему-то не спешила ничего предпринимать. Это было вполне ожидаемо — что она будет ловить убийцу на живца.

Слова Веселкова продолжали стучать в ушах. Первая проверка его знакомой ничего не дала — но в то самое время, пока он рыл носом асфальт в поисках убийцы, пошла и вторая. Мир действительно был мал для комфортной жизни: такое количество совпадений, как то, что вскрылось сейчас, не могло быть случайным — как бы он того не хотел. Что уж говорить о троих студентах первого медицинского со следами примитивного зачарования, что уж говорить о том, что квартира Юлии оказалась совершенно пуста — и никаких родственников, у которых она, как он думал, остановилась, не было там и в помине, что уж говорить о том, что нашлось, когда люди графини взломали пол...

Он слушал скрип трамвая по рельсам, взращивая злость. Он ждал — он знал, когда будет пора. Он знал, куда она пойдет — ведь он сам рассказал ей о художественной мастерской, которую устроил в том домике на отшибе. Он знал, он помнил каждое слово, что сказал в тот день — включая и то, что последнее время там и жил, там и спал, поближе к своим странным и страшным картинам.

Еще до того как сесть в трамвай, он все-таки сделал, что собирался — набрал номер гостиницы, где должен был остановиться Летичев — и привычным уже издевательским тоном сообщил, что и в этот раз встретиться без бардака не получится.

Было около одиннадцати часов, когда он, наконец, выпрыгнул на нужной остановке. Спустя сорок минут перед ним уже были двери мастерской...

Несложная защита — больше сигнализирующая, чем способная отвести угрозу — была сметена со здания без следа. Ключи бесновались, ключи требовали крови, каждый на свой лад хохоча над хозяином. Они были в своем праве: они давно предупреждали, что дело было нечисто, а он, как упрямый баран, игнорировал все следы, что мир бросал ему прямо под нос. Теперь, похоже, пришла пора за это расплачиваться.

Зал был залит светом — включены были все до одной лампы. Наспех накрытый тканью портрет — ее портрет — стоял на прежнем месте. Была здесь и она сама — вот только узнавать ее в этом закутанном в черный балахонище чучеле он попросту не хотел. Пусть и мог.

-Ты пришел, — констатируя этот обессмысленный своей очевидностью факт, произнесла она бесцветным голосом, шагнув вперед — волоча за собой неуклюжий на вид бердыш, обернутый цепью.

-И ты пришла, — не оборачиваясь, он легонько шаркнул ногой, захлопывая дверь. — Почему?

-Я не могла иначе.

-Сколько ты знала?

-С самого начала, — тихо отвечает она. — Очки. Помнишь, ты все смеялся, какое старье мне приходится носить...

-Ну?

-У меня нет проблем с тем, чтобы видеть людей. Но вот Цепи в них без этой штуки не увидишь.

-Стоило догадаться.

-Стоило, я согласна. По правде говоря, я ожидала, что ты раскроешь меня в первые же дни. Если не сразу после того, как мы столкнулись. Почему...почему ты этого не сделал?

-А я должен был? — огрызнулся он. — Ты мне ничего не сделала. Будь ты хоть Апостол — мне-то что с того? Человеком нас делает не то.

-Но ты человеком не был никогда.

-Что еще тебе рассказали? И кто? — он осторожно шагнул вперед, пытаясь разглядеть ее лицо. — У католиков — Дом Резни, я то слышал. А вы, дурачье, как себя окрестили?

-Никак. Укрыться за грозным именем пытаются лишь те, кто слаб в делах. К тому же... — она чуть отошла в сторону. — Имена для тех, кто приходит с добром. Зачем же нам имя?

-Скажи...

-Я пришла не говорить. Ты ведь знаешь, что это так.

-Знаю. И все равно, ты мне ответишь. Ради чего вся эта пляска? Что вы отобрали у графини?

-Так ты не знаешь? Я думала, тебе ведьма доверяет всецело...

-Думай больше, — раздраженно произнес он. — Слушай, я знаю, тебя накачали силой, всучили пару железок и отправили убивать, но...

-Ты не знаешь! Ты не знаешь, что твоя ведьма получила и откуда! Ты не знаешь, что эта вещь принадлежала безумцу, который однажды уже поставил мир на край могилы! Даже кровопийцы, которых вы зовете Директоратом, понимают — ничто из того, что сотворил когда-то барон Бладберг, не должно оказаться в ненадежных руках!

-А ваши рученьки, конечно, такие чистенькие, что с них жрать можно. Так, выходит?

-Ты не понимаешь.

-Тут нечего понимать. Кроме, конечно, того, что от вашего дела давно уже несет керосином. Синод рухнул под собственным весом, а то, что осталось...

-То, что осталось, вы использовали к своей выгоде! — выкрикнула она. — Вы задурманили им головы! Вы, вы, а не кто-то другой, отправляли их на смерть раз за разом! Нашими руками вы лезли в огонь! Это из-за вас пошел раскол! Из-за вас нас почти не осталось!

-Хорошее слово это "почти", — протянул он. — Так хорошо годится, чтобы убедить очередного дурачка надеть сверкающий доспех. Или дурочку...

-Хватит разговоров. Ты сдаешься здесь и сейчас — и в обмен на тебя ведьма отдаст нам ключи.

Глаза его расширились, перебиравшая было воздух рука ослабла, а тело скрутила дикая судорога. Он смеялся, чувствуя, что еще немного — дело дойдет до рвоты.

-Вот же д-д-дура... — простонал он, рванув на себя правый рукав — по полу покатились оторванные пуговицы. — Они тебе много сказали, я уверен! Вот только не это! — все еще смеясь, он ткнул пальцем в сидевший под кожей браслет.

-Что это? — впервые в ее голосе почувствовалось удивление.

-Поводок мой, дура набитая, — выхрипнул он. — Видишь, как ведьма меня ценит? Она знает, где я есть — всегда знает, всегда и везде. Даже сейчас. Что, достукалась наконец? Я мотылек. Ты рыба. А она — тот, кто с удочкой.

-Чушь, — произнесла она — но как-то неуверенно. — Ты убил больше сотни человек. Тебя взяла к себе Стальная ведьма. Это...это чудовище, которому давно пора было умереть, воспитало тебя своим палачом. И потом...

-А что потом? — рассмеялся он. — Тебе даже не врали, я думаю. Просто сказали лишь часть правды. Вторая у меня.

-Значит, обмена не получится, — размотавшаяся цепь со звоном касается пола. — Защищайся. Если сможешь.

-Может, хватит уже? — он сделал еще несколько шагов, не к ней, но к ее портрету. — Если ты до сих пор не поняла, объясняю как идиоту. Ведьма знает, где мы, а возвращаться тебе уже некуда. Хочешь жить — кончай нести чушь, которой тебя накормили и пошли. Я еще успею тебя вывести...

-Никто. Никуда. Не пойдет, — цепь рассекла воздух, ударив в пол у его ног. — Чего ты ждешь? Нападай, или я убью тебя на месте!

-Как же с вами сложно, — пробормотал он, подходя к укрытому мольберту. — Слушай, как они тебя взяли? Откуда? Вряд ли просто подобрали на улице, так?

-Это не твое дело, — цепь в очередной раз ударила, лишь на несколько сантиметров разминувшись с ним.

-Ладно, здесь твоя правда. Мое дело — картинки малевать, — он зло усмехнулся. — Хотел тебе потом подарить, когда доделаю, ну да что уж теперь...

Коротким рывком он сдернул ткань.

-З-зачем...ты... — Юлия отступила на шажок, чуть опустив оружие. — Зачем? Ты ведь не мог не догадываться!

-Верно. Просто не хотел, — он развел руками. — Что тут скажешь, мозги у меня набекрень аккурат с того момента, как меня в тот поезд посадили. Полковник говорил правду. Эти колеса все стучат и стучат. Каждую ночь. Но только не тогда, когда ты была рядом...

Удар — хлесткий, стремительный, моментально рождающий обжигающую боль. Удар, что вышибает из него весь дух, бросает назад, на картину, и размалывает ту в щепки вместе с мольбертом. Осыпанный этими самыми щепками, он летит в дальний угол, по пути умудрившись перекувырнуться, разорвать рубашку и только чудом не свернуть шею.

-Двери, двери, премудростию вонмем.

По полу бегут, словно муравьи, золотые искорки, собираются на стенах, собираются в нерушимый заслон. Она наконец накрутила себя достаточно, чтобы суметь ударить. И теперь отсюда выйдет только один...

Хочется смеяться, но получается только сипло прокаркать что-то издевательское. А потом приходит тьма.

8. Тень от огня

Дверь в квартиру он едва не вынес с помощью ключей — сдержаться удалось лишь с огромным трудом.

-Ну и что теперь? — поинтересовался Веселков, едва он втащил прихрамывающую Юлию внутрь. — Мне теперь голову снимут!

-Не снимут, если спрячешь ее вовремя, — огрызнулся Мотылек. — Пока там все не прогорит...так, давай...сюда, осторожненько...пока там все не прогорит, говорю, они до конца уверены не будут, где искать.

-Это они. А Августина...

-Ее на себя возьму, — проворчал Макаров. — Ты, главное, найди быстрее какие-нибудь тряпки, да сумку, если есть. Машину оставь рядом, а сам уходи лучше.

-Куда, интересно? — рявкнул бывший боец "Атропы". — На Луне, может, спрятаться?

-Да куда хочешь. На день-два, пока ведьма не остынет. Ты не волнуйся — если что, на мне отыграется...

-Да кто волнуется? Я спокоен как удав, мать твою!

Квартира маленькая, словно со всех сторон сплюснутая, смятая каким-то неведомым чудищем. Мало того, каждый свободный уголок забит каким-то хламом: тут шкафы, тут стулья с тумбочками, тут пластинки какие-то...

-Тебе вроде платят немало, какого хрена у тебя до сих пор этот топчан стоит?

-Он удобный.

-В задницу такие удобства...

-Мотылек, я сама дойду...

-Видел я уже, как ты доходишь. Падай и не выделывайся.

-Что ты тут роешься, как у себя дома?

-Отлезь!

-Что ты ищешь?

-Коробку с бинтами!

-Что?

-Коробку! С гребаными! Бинтами! Где она у тебя?

-Была где-то. Да не знаю я.

-А я значит, должен?

-Пока ты там возишься, она сдохнет у меня на ковре!

-Я...я могу чем-то...

-А ты вообще заткнись!

Когда за Веселковым захлопнулась дверь — кажется, на прощание он пообещал открутить ему голову, если останется жив — Мотылек устало сполз по стене вниз. Пол в квартире был почему-то настолько холодный, что это чувствовалось даже через пыльный ковер. В голове гудело.

-Ты в порядке?

-Спасибо, что спросила, — огрызнулся он. — Конечно же, я в порядке. Только вот одна особа, чей интеллект неизмеримо выше табурета, чуть было меня не пришибла своей херовой цепочкой. Только вот мне пришлось поджечь место, где я собирался устроить мастерскую — и я не имею в виду картиночки! О гребаной магии я говорю, так-то! — шумно выдохнув, он потер перебинтованную руку. — Могу еще рассказать про ее сиятельство, которое сейчас явится сюда и открутит голову вначале тебе, потом мне, а потом и ему, — он кивнул в сторону окна. — За компанию, так сказать. Ты как, ходить-то сможешь?

-Постараюсь.

-Уж сделай милость... — чувствуя, что злость куда-то уходит, он кинул в ее сторону тяжелый взгляд. — Я старался их придерживать, ты понимаешь. Но они полумер обычно не признают.

Вид, открывшийся его глазам, был, честно говоря, не самый лучший. Бледная, прерывисто дышащая, с наспех перебинтованной ногой и укутанная в обрывки рясы — из дыр лезли наружу нанизанные на какую-то то ли леску, то ли проволоку пластинки с охранными гравировками — в болтавшихся у шеи очках, лишь чудом уцелевших, с разметавшимся, паклей висящими окровавленными волосами, вид она имела просто-напросто жалкий. Он никого не собирался обманывать — сам выглядел едва ли не хуже, чем себя чувствовал.

-Имя, — вдруг произнес он.

-Что? — вытаращила она глаза.

-Ты больше не играешь в тихую скромную девочку, что учится на врача, живет впроголодь и вместо общежития торчит у родственников. А я...ну, мне, наверное, тоже нет смысла корчить из себя черт знает что. Ксенофонт Макаров. Мотылек. Ученик Стальной ведьмы.

-Юлия Белкина, — тяжело вздохнула она, возвращая очки на прежнее место чуть подрагивающей рукой. — Сестра Зоя, палач-послушник Тайного Синода, пятая ступень обучения из шести. Приписана к...

-Хватит, хватит, — он чуть поднял руку. — Черт...

-Что?

-Всего неделю побыли нормальными людьми. Ну куда это годится?

-Мы те кто есть, — мрачно бросила Юлия. — Вряд ли от этого убежишь далеко.